Путько Людмила Владимировна : другие произведения.

Женщина бальзаковского возраста с тараканами в голове. Первая часть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Могут ли враги стать близкими друзьями, а родной человек предать? Могут ли незнакомые женщины стать сёстрами? Может ли провинциалка бальзаковского возраста, не красавица, со странностями, без гроша в кармане, заинтересовать молодого миллионера? Удивительно, но всё это возможно, а виной тому две старые тетради, дневник отца и рисунок на альбомном листе.
  Пролог
  
   "Эта квартира, пожалуй, подойдёт, - размышляла Ласка, следуя за хозяйкой - пожилой, молодящейся женщиной, с рыжими, крашеными волосами, носящими следы химической завивки. - Район отдалённый, всего три дома на пустыре. Квартира - распашонка. Хорошо просматриваются подходы... и автобусная остановка рядом".
  - Сколько за месяц просите? - спросила она у хозяйки, когда та начала возиться возле запертой двери в зал. Клацнув два раза ключом, хозяйка открыла дверь и пропустила потенциальную квартирантку вперёд.
  - У меня одно условие, - сказала она и пристально глянула в глаза Ласке, будто хотела удостовериться: выполнит ли незнакомая молодая женщина условие договора.
  "На вид-то вроде приличная - хорошо одета, минимум косметики, глазами не рыщет по квартире - но взгляд тяжёлый. Надменная баба... и опасная. Может, бизнесменка? Чего же в глушь забралась? Такие, если квартиру снимают, то в центре. А впрочем, мне какое дело - лишь бы чего не стянула, мебель и стены не попортила, да квартиру в бордель не превратила", - думала Татьяна Марковна, не торопясь озвучивать условие.
  - Так какое условие? - поторопила хозяйку Ласка. Ей не нравилось, что та её разглядывает; не нравилось, что зал выглядел обжитым местом и закрывался на ключ.
  - Прошу ничего не трогать и входить только, чтобы позвонить.
  - Здесь кто-то живёт?
  - Нет... - Татьяна Марковна немного помялась, раздумывая, стоит ли открывать жиличке тайну, но подумав, что языкатые соседи могут выложить правду, решилась и продолжила:
  - Эта квартира моей племянницы. Она семь месяцев назад пропала, а Женю, её сынка, неделю как отправили в интернат попечители. Вот же нехристи! Домашнего ребёнка - да в ад к беспризорникам, воришкам и наркоманам. Я, вишь, для них слишком старая, больная, на меня надёжи нет. Не смогу углядеть за четырнадцатилетним подростком. А на тот вертеп, вишь ли, надёжа есть!
  - Да, жаль, - сказала Ласка только для того, чтобы не показывать свою безучастность - старики этого не любят. На самом деле ей было глубоко плевать кто там и что, ей нужна лишь квартира с умеренной платой. Чего ей жалеть пропавшую племянницу? Возможно, она сбежала с богатым хахалем от беспросветного безденежья и мороки с сыном. Жалеть сынка? Так подростки в тринадцать - пятнадцать лет ещё те засранцы, даже ангела доведут, и он убежит, куда глаза глядят. Пожалеть хозяйку? Губки накрашены, глазки подведены, брови насурьмлены, причёска аккуратная, наверное, и дедок на примете имеется, а жалостливые речи пускает лишь для того, чтобы пожалела их, сирых, да заплатила побольше, не торгуясь. Вспомнив, что у каждого ребёнка есть отец, спросила, чтобы поддержать разговор:
  - Ну, а отец?
  - Отец, - произнесла хозяйка и скривила губы, будто проглотила дольку лимона. - Этот вертопрах уже пару лет обитает у богатенькой бабы, у него там своя семья, и Женя им без надобности. Он не захотел к отцу, а тот и не упирался.
  - Мда-а, - протянула Ласка, ей ситуация с распавшейся семьёй была знакома. Таких семей по всей стране сотни и сотни. И ничего не поделаешь: распалась огромная страна, разорвав многие ячейки, из которых когда-то состояла. Перестройка - тётка, злая и решительная, крушит направо и налево, а когда будет строить - кто же знает? Может, пока ей выдали подряд на расчистку территории?
  - Горюшко, моё горе! - опять запричитала хозяйка. - Мы её, ждали, ждали... не верили, что умерла, ведь труп-то не нашли... - Она тяжело вздохнула, и привычным жестом смахнула с ресниц слезу. - Но время идёт... за квартиру платить нужно. А я - пенсионерка... сами понимаете, пенсия - кот наплакал... Вот жаль, что телефон не успела перенести в прихожую... нужно, говорят, провод прикупить. - Она опять тяжело вздохнула. - С арендной платы и прикуплю, да мастера позову, чтобы проводку переделал.
  - Мне звонить особо некому, - успокоила хозяйку Ласка. - Если не желаете, так не оставляйте ключ. У меня есть сотовый телефон для связи.
  - Нет уж... лучше оставлю. Вдруг поговорить надобно или прийти решу. Так-то буду знать, что вы дома... Да и сотовый ваш у нас вряд ли заработает, милая.
  - Дело ваше, - буркнула Ласка, а сама подумала:
  "Названивать будет, проверять... Да пусть её! Главное, чтобы меньше любопытничала. А сотовый заработает, только придётся платить за роуминг".
  - Две тысячи прошу за месяц, - наконец озвучила цену аренды хозяйка и выжидающе уставилась на Ласку. Ласка не стала торговаться - квартира ей подходила, а это главное. Месяц здесь она не собиралась жить, от силы - две недели, и это с большим запасом. Обычно заказы она выполняла за десять дней, поэтому её и прозвали Лаской-декадницей.
  - Вам деньги отдать вперёд? - спросила она у хозяйки.
  - Ну, давай... так мне спокойнее будет... А Олюшка вернётся - я верю. Вот пусть всё как она оставила и лежит.
  - Хорошо, - согласно кивнула Ласка и вытащила из карманчика дорожной сумки упаковку красноватых хрустящих банкнот, разорвала банковскую бумажную ленточку и, отсчитав четыре штуки, передала Татьяне Марковне.
  - Ладно, пойду. Мне ещё Мальчика нужно прогулять, - пряча деньги в фиолетовый дерматиновый кошелёк, сообщила хозяйка. Ласка вновь кивнула и слегка улыбнулась, давая понять, что знает, о ком сказала старуха. Звонкий лай этого Мальчика она прекрасно слышала, когда договаривалась с хозяйкой о встрече.
  Оставшись одна, Ласка положила пакет с соком в пустой, неработающий холодильник и поискала розетку. Жестяное великолепие эпохи восьмидесятых задребезжал, обиженно затрясся, негодуя, что его, старика, заставляют работать ради какого-то пакета с кислятиной, что по старым гостовским меркам назвать соком язык не поворачивается, но примирившись с неизбежным, загудел компрессором тише и ровнее. Пройдя в спальню, которая недавно служила комнатой для мальчика Жени и имела минимум мебели, Ласка развесила на пустые плечики в шкафу-пенале плащ, вечернее платье, пару футболок и джинсы, извлечённые из дорожной сумки. Кровать стояла не застеленной, но, отвернув одеяло и подушку, она нашла постельные принадлежности в пластиковом мешке. Ей хотелось поскорее лечь спать, чтобы назавтра быть с самого утра готовой к выполнению контракта. Переодевшись в халат, она пошла в ванную. Поплескавшись под душем и почистив зубы, Ласка легла в постель и готова была заснуть, когда в зале зазвонил телефон. Чертыхнувшись на "полоумных телефонных террористов", она нехотя встала и босиком пошлёпала в зал. Хорошо, что в двери хозяйка оставила ключ, - телефон донимал пронзительным дребезжанием, и на том конце провода не собирались класть трубку.
  - Да! - раздражённо гаркнула Ласка.
  - Ирина Викторовна, я забыла сказать, что чистое постельное бельё под подушкой, - послышался в трубке голос хозяйки. Ласка не спешила отвечать, вначале не сообразив, к кому обращаются. Паспорт на имя Ирины Викторовны Старых она получила два дня назад вместе с авансом и пока не привыкла, что её так называли. Впрочем, всё это пустое - через две недели Ирина Викторовна Старых исчезнет.
  - Спасибо, что побеспокоились. Я уже нашла, - сказала Ласка и тут же пожалела, что призналась, ведь старуха подумает, что она шарила по шкафам и углам.
  - Вот и ладно. Спокойной ночи вам, - ответила хозяйка и отключилась.
   Ласка несколько секунд подержала в руке серую трубку телефона, пожала плечами и положила её на рычаг. Телефон стоял на стеклянном журнальном столике. На нижней полке столика лежал журнал, а под ним две толстые тетради в чёрном переплёте. Журнал оказался каталогом книг издательства "Эксмо". Ласка отложила его в сторону и открыла обложку одной из тетрадей. Прочитав первую страницу, написанную округлым, убористым почерком, Ласка взяла её с собой в кровать. Теперь она знала, чем будут заполнены вечера
  перед сном.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Затуплено перо,
  Исписаны тетрадки.
  Жизнь - драное сукно,
  Заплатка на заплатке.
  
  
   Первая часть
  
   Старые тетради
  
  Запись ? 1
  
  Сегодня встретила соседку Нину Воронову из седьмой квартиры. Возмущается, что опять появились в квартире тараканы. Говорю ей:
  - А ты с ними пообщайся и пригрози, что подсыплешь сильного яду. Они испугаются и убегут.
  Не верит. Тогда предлагаю:
  - Попроси их, чтобы перебрались в квартиру к Самойлихе. Хоть как-то отомстишь за глобальное затопление квартиры, а то в суд подавать на неё толку нет. С сожителем весь свой доход спускает на пьянки-гулянки.
  Смеётся, отвечает:
  - С удовольствием бы попросила, да они меня не послушают.
  А меня, между прочим, слушают. Может, из-за того, что в голове свои тараканы живут. Чай, какая-никакая, а - родня. Ох, заболталась, а ведь пора представиться. Ольга Владимировна Зайцева - это официальное название существа женского пола, среднего роста, в меру упитанного и стройного, с голубыми глазами (есть такие льстецы, которые лгут, что они, мои глаза, большие и очень красивые), рыжеватой копной волос и курносым носом. Правда, Зайцева - это фамилия моего бывшего мужа. Знакомые, соседи и близкие меня называют по-разному: кто - Оленькой, кто - Лёлей, кто - Зайчихой, а есть такие, которые Лёхой зовут. Лёхой называют мужики-водилы - помощники и снабженцы по торговой части. Моя судьба нежданно-негаданно вдруг завернула на рынок и давай топтать грязь да снег за прилавком лотка, выкрикивая:
  - Любовные романы и детективы! Вкусная жвачка и петушки на палочке! Сигаретки, папиросы! Подходите, берите, господа-товарищи!
  Жизнь, она - странная, непредсказуемая штука, похожая на американские горки: то вверх летишь, то вниз падаешь. Пришлось зарабатывать кусок насущного хлеба в разных ипостасях: лаборанткой, инженером, научным сотрудником, директором малого предприятия, торговкой на рынке. Куда она дальше свернёт, капризная, куда закинет - бог весть! В этом году, например, я решила пополнить когорту поэтов и писателей... по совместительству. Днём торгую, вечером кропаю стишки и строчу рассказы. Графоманка, и это - приговор.
  Так... кажется, меня понесло. Растекаюсь мыслью по стеклу. Вернёмся к нашим баранам, вернее, к овце Лёле. Этой Лёле тридцать с... э-э-э... некоторым хвостиком лет. Женщину, кстати, не принято расспрашивать о возрасте - я и не буду распространяться. Женщина бальзаковского возраста - такое определение меня устраивает во всех отношениях. Вроде бы уже за двадцать пять, но ещё не сорок и даже не сорок пять. Молодость ещё окончательно не закатилась, а средний возраст, как часто скромно пытаются определить старение женщины, ещё не подкрался. Короче - сумерки. Их я обожаю, наверное, из-за тараканов в голове, а они у меня завелись с рождения. Или были подарены.
  Так бывает, что, переезжая из квартиры в квартиру и перевозя свой скарб, в какой-нибудь щёлочке или тряпочке перевозишь на новое жильё тараканов. Или даришь кому-то миленькую шкатулочку на именины из ненужного тебе хлама, а в ней счастливый обладатель щедрости получает в придачу шустрого рыжего пройдоху.
  Такой подарок преподнесло мне либо Высшее "я", либо дорогой папенька через свои гены. Почему именно папенька? От мамы я такую заразу никогда бы не подхватила. Она даже в молодости не походила на романтичных барышень (отец мне как-то под большим секретом рассказал, боялся, что узнав о его "длинном языке", мама будет недовольна), разными бзиками не маялась, с духами не общалась. Подобных странных личностей в директора производств не берут, а моя мама в тридцать лет стала директором фабрики по пошиву кожаной обуви и производству валенок. В конце восьмидесятых, когда мама ушла на пенсию, фабрику переориентировали на выпуск всяких галантерейных безделушек, а в середине девяностых - обанкротили и растащили.
  Маму я воспринимала человеком - деловым, ответственным и постоянно занятым. А отец был мечтателем, читал фантастику и приключенческую литературу, и любовь к чтению привил мне именно он. Обычно он по вечерам устраивал домашние читки. Мама после ужина мыла посуду, я уже готовилась ко сну, а отец садился в кресло и полтора часа читал нам главы какой-нибудь увлекательной книги. Он работал на подстанции электриком по суткам. И в те дни, когда уходил на дежурство, мама просила почитать меня, десятилетнюю девочку. В начале семидесятых в нашем дальневосточном городке транслировался всего один канал телевидения, по которому показывали один художественный фильм в двадцать один ноль-ноль. За пятнадцать минут до него шла программа "Спокойной ночи малыши".
  Так как я себя уже считала взрослой, то не смотрела эту программу вместе с мультиком - обязательным приложением ко всяким хрюшкам, степашкам и каркушам. Я слушала или сама читала вслух книги об индейцах, мушкетёрах, пиратах и инопланетянах. Конечно, эти книги стали питательной средой для умножения популяции моих тараканов, но - только средой.
  Сколько себя помню, а помню себя с трёхлетнего возраста, у меня всегда были горячие ладони, такие горячие, что мешали заснуть. Уж что я только ни делала, чтобы их остудить перед сном: толкала под подушку, держала в стакане с холодной водой, заворачивала в мокрую тряпицу. К двенадцати годам, когда меня свозили в бабке на отчитывание, эта напасть прошла. Но началась другая - заболело сердце. Потом знающие люди сказали, подобное часто происходит из-за отказа принять дар. Но моя мама, коммунистка, не желала слышать, ни о каком даре, ни о врачевании и прочем шарлатанстве.
  А ещё я видела странные сны. Много позже я прочитала, что такие сны называют люцидными. Особенно памятен один, часто повторяющийся сон. В нём встречала людей. Обычных, на первый взгляд, живых людей. Но эти люди при более пристальном рассмотрении разделялись на две группы. У одних в области груди сиял свет, как маленькое солнышко, а у других в этом месте была пустота. Я понимала: люди с пустотой - неживые. А они, видимо, замечали мой пристальный взгляд и каким-то образом догадывались, что я про них кое-что знаю, и приставали за разъяснениями. Но что маленькая девочка могла мертвецам ответить? Как им объяснить: они уже умерли, но пока этого не понимают. Я их боялась, убегала, просила живых людей помочь и защитить. Но даже во сне живые меня не понимали, говорили:
  - Смотри, девочка! Эти люди ходят, разговаривают. Они не умерли, не придумывай.
  А боялась я не того, что они мне сделают какое-то зло, ведь понимала - вижу сон, боялась их появлений в действительности, поэтому ни под каким видом не ходила с родителями на похороны и поминки родственников и соседей.
  Такими же странными были и видения. Например, я смотрела на котёнка, с которым играла соседская девочка. И вдруг перед глазами появлялась картинка, что котёнка переехал грузовик. А через неделю именно это и случалось с бедным полосатым котёнком. Конечно, я плакала, рассказывала родителям или сверстникам. Мама пугалась и нервничала. Отец удивлялся. Ребятишки поднимали на смех или били, называя колдуньей. И вскоре поняла: открывать свои тайны ни взрослым, ни детям - нельзя. Об этом очень строго предупреждала и мама.
  - Иначе, - говорила она, - тебя не возьмут в детский сад, а отправят в психушку.
  В пять лет я уже понимала, что такое психушка, а также, что со мной дома сидеть некому. К тому времени бабушка, мамина мама, приглядывающая за мной, умерла, а родителей папы я никогда не видела, даже на фото. Будучи взрослой, узнала, что их репрессировали перед войной, как вражеский элемент. Отец маленьким мальчиком попал в детский дом, откуда его забрали дальние родственники.
  Мама пыталась скрыть недовольство от появления в семье несуразного дитя, но, являясь человеком дела, принялась искоренять мои странности. К врачам она меня водить боялась, чтобы не поставили диагноз - шизофрения, и не искалечили психику лекарствами. Через знакомых мама узнала адрес одной бабки, которая провела обряд очищения. Об обряде рассказывать не хочу, да и помню его только фрагментами, ведь бабка мне накидывала на голову большой платок, монотонно бубнила себе под нос что-то неразборчивое, жгла свечи, ладан, травы, брызгала водой, пугала вскриками да горькими настойками. Я почему-то боялась, что старая ведьма обязательно меня отравит. А она действительно очень походила на ведьму, какими их изображают в детских книжках. Вылезшие из-под платка седые космы колыхались из стороны в сторону, словно пучки соломы, нос с горбинкой почти доставал до верхней губы, изо рта, вверху и внизу, торчало по одному кривому жёлтому зубу, глаза, серые и цепкие, пристально разглядывали собеседника. Возили меня к ней целый месяц каждую пятницу. А "колдовала" она, когда наступали сумерки. После этих сеансов всегда хотелось спать.
  Бабка не зря старалась - вскоре я перестала видеть разные странные картинки и ладони стали холодными. Даже очень холодными. И не только ладони, но и ступни ног. Врачи объясняли это малокровием, а мне казалось, - это бабка забрала часть моей жизненной силы. Через много лет мама призналась, что ведьма будто бы изменила мою судьбу, и очень огорчалась, укоряя себя за учинённое насилие. Полагаю - старая кикимора маму обманула. Она лишь сократила численность моих тараканов, которые со временем опять расплодились. А тогда, в свои двенадцать лет, я была бабке благодарна. Она избавила от многих бзиков, оставив только сны. И я зажила жизнью обычной девчонки.
  Но всё это стародавние времена, как говорится, предание старины глубокой. А я хочу поведать о некоторых моментах новой и новейшей истории своей жизни - вот и тетрадочку завела, куда начала записывать свои воспоминания, стихотворения, интересные случаи и мистические явления.
  И пока не вылетело из головы, хочу кое-что дополнить о люцидных снах, раз угораздило меня о них вспомнить.
  Люцидные сны - это те, в которых осознаёшь, что спишь. Их в моей жизни было несколько, но действовать я в них начала после прочтения отрывка из книги Кастанеды "Путешествие в Икслен" в 1989 году.
  Тогда эту книгу печатали в журнале "Наука и религия", и несколько номеров журнала, купленные, чтобы, находясь в командировке, не скучать в гостиничном номере по вечерам, открыли мне удивительный мир. В киоске "Союзпечати" маленького районного городка, куда меня занесла судьба и задание по инспекции строительства корпуса районной больнички, такие журналы лежали невостребованными по нескольку месяцев. К радости киоскёрши я купила все пять номеров и, наверное, тем самым перевыполнила план выручки не только за день, но и за неделю.
  И через месяц моё намерение - осознать посреди сна, что сплю, и начать действовать - исполнилось. Во сне я увидела себя в нашем универмаге, в отделе женского платья. Был день. По отделам магазина ходили покупатели, за ними наблюдали или помогали выбрать покупку продавщицы. Я, как и учил дон Хуан, глянула на руки, потом на платья, развешанные на плечиках, вновь на руки, и у меня в голове родился дерзкий план. Мне захотелось узнать: увидят ли меня люди, находящиеся в магазине, если разденусь.
  Выходка, конечно, хулиганская, но я была ещё достаточно молода, независима в суждениях и считала, что "сделала себя сама" - так, кажется, говорят в голливудских фильмах. Короче - на чужое мнение гордо плевала с высокой колокольни, к тому же разгулявшиеся ветры перестройки могли меня защитить от сурового народного гнева, если бы, хоть и во сне, была действительно замечена дефилирующей в костюме Евы. А вот во сне, в тонком мире астрала или в параллельной действительности это бы произошло - над данным вопросом бьются многие умы по сей день.
  Честно скажу - мне было немного страшновато, ведь воспитывалась на строгой советской морали и не менее строгих законах, но любой экспериментатор чем-то рискует. Рискнула и я, зайдя в примерочную кабинку и раздевшись. Однако вскоре почувствовала разочарование - меня никто не замечал. Тогда попыталась как-то обозначить себя. Выйдя из универмага на террасу, где разместились столики летнего кафе и палатки школьного базара (в мире сна, похоже, был в конец августа, а в действительности на дворе стоял июнь, и у учащихся только начались каникулы), я нагло стала скидывать на пол тарелки и стаканы со столов. Любопытно, что падающие бумажные тарелки с едой и разбивающиеся стеклянные стаканы с напитками люди видели, а меня - нет. Они удивлённо вскрикивали, вскакивали с плетёных стульчиков, крутили головами, стараясь увидеть хулигана, творящего беспредел, но меня не замечали, и это было обиднее всего. Я громко выкрикнула:
  - Люди! Я здесь!
  На мгновение показалось, что меня услышали, однако сразу же начало выталкивать из "сценки комикса", словно пробку из толщи воды. Я вынырнула из сна и в последний момент, осознавая, что нахожусь дома, в постели, но не открывая глаз, услышала далеко-далеко мужской и женский голоса, вопрошавшие:
  - Кто это? Кто кричал?
  - Что случилось? Ей плохо?
  Надеюсь - они говорили обо мне. Но первый опыт разочаровал, поэтому продвигаться по методике Кастанеды я не стала. А задел, по умению выходить в осознанное сновидение, был всё-таки сделан - это я поняла, когда через полгода вновь оказалась в люцидном сне.
  Я стояла в заснеженном сквере встревоженная и раздетая, какой, кстати сказать, и спала в данный момент. Тревога заключалась в том, что слышала сзади осторожное поскрипывание снега - ко мне кто-то подкрадывался. Моментально осознала три вещи: нахожусь во сне, мне холодно, за спиной - опасность.
  Сны с преследователями мне снились с самого детства. Они не были ни людьми, ни чудовищами - тенями. От этих теней не могла убежать, сколько бы ни старалась. А я бежала и бежала по переулкам, перелезая через заборы, ломясь сквозь кусты; по лесам и полям, спотыкаясь о кочки и коряги, падая и вставая, ведь сердце, захлёбываясь, выстукивало лишь два слова:
  "Хочу жить!"
  Но тени всегда меня находили, приближаясь, освещали очень ярким светом и обдавали ледяным дыханием. Стоит ещё упомянуть, что погоня всегда проходила в надвигающихся ночных сумерках.
  И в этот раз я попала в зимнюю ночь, но преследователем был человек, и в его руке что-то длинное поблескивало. Нож? Короткий кинжал? Я побежала, утопая по щиколотку босыми ногами в пушистом холодном снегу. До домов, призывно манящих к себе желтоватыми проёмами окон, примерно метров триста. Я бежала и удивлялась, что дышится легко, не болит и не трепыхается моё больное сердце. Хоть одно радостное обстоятельство! Преследователь тоже бежал, но страх придавал мне больше сил - оглянувшись, увидела, что он порядочно отстал. Я вихрем взлетела по скользким бетонным ступеням крыльца и дёрнула на себя входную дверь общежития сельхозтехникума. Именно оно оказалось у меня на пути. Прокравшись мимо стола вахтёрши, свернула в коридор и остановилась возле лестницы. И только тут поняла, что предосторожность оказалась напрасной, - я вновь была невидимкой. Мимо сновали студенты, не обращающие на меня никакого внимания. Я прошла по коридору и справа увидела дверь с табличкой "Прачечная".
  "Здесь должно быть тепло, можно согреться", - решила я и открыла дверь. Лучше бы её не открывала.
  Навстречу мне вышли два высоких человека, одетых в чёрные одежды с красными масками на лицах. И они меня прекрасно видели, так как молча загородили проход. Я развернулась, чтобы убежать, но сзади, отсекая путь к спасению, надвигался преследователь с длинным кривоватым ножом в руке. Сквозь его тяжёлое дыхание я услышала слова:
  - Попалась... ведьма!
  Так впервые узнала, что в том мире, куда меня забрасывают сны, я являюсь ведьмой. Потом ещё не раз видела сны, в которых, осознавая себя ведьмой, пряталась от людей, летала, испускала из ладоней огненные шары. И всегда это было в сумерках, на закате солнца или глубокой ночью. Сновидения, в которых вижу себя в светлое время суток, бывают крайне редко, или они не цепляют моё сознание и потому не запоминаются.
  А в тот раз мужчины меня поволокли в подвал, в тёмной крохотной коморке бросили на грязный матрас и посадили на цепь, надев железный ошейник, словно дикому животному. Сказать, что я паниковала, - это ничего не сказать. От темноты и ужаса своего положения я буквально сходила с ума: рвалась с цепи, больно оцарапывая шею краями ошейника и задыхаясь, ревела, жалобно подвывая, и осыпала проклятиями своих тюремщиков, в ожидании боли и пыток. Я понимала, что это страшный, но - сон; что на самом деле лежу в своей постели, и никто не может причинить зла, однако ошейник не давал возможности убежать, вырваться, освободиться и проснуться.
  Вскоре они пришли и за цепь потащили меня на улицу. В стороне от здания общежития я увидела большой костёр. Пламя от него взлетало языками в звёздное небо, рассыпаясь на границе света и тьмы россыпями искр. Костёр, разгораясь, гудел, ветви и поленья трещали. Меня подтащили к жаркому пламени, и вырвавшийся рыжий протуберанец жгуче лизнул по голому животу. Я забилась в руках катов, дико закричала:
  - Ма-моч-ка!!! - и почувствовала, как вокруг закружился морозный воздух с примесью дыма, и, задохнувшись от дыма, задёргалась и проснулась, соскочив с кровати. На животе ещё пару дней ярко алело и побаливало пятно от "поцелуя" пламени костра.
  Почему сразу меня не выбросило из сна, как только изведала дикого страха, - не раз думала об этом. Меня из подобных сновидений выбрасывает только угроза смерти. В этот момент ощущаю вихрь холодного воздуха, который отрывает от земли, далее следует вспышка света - и вот уже с ошалелым ритмом сердца, задыхаясь, я подскакиваю на кровати.
  Вообще-то сновидения, в которых ощущаю опасность, осознаю себя ведьмой и действую невидимкой, стоят особняком. Или в них я вижу своё прежнее воплощение, или в "сновидческом теле" попадаю в какой-то другой мир, в котором меня поджидают "охотники". Эти сны только подтвердили мои первоначальные опасения, что следует отказаться от планомерных занятий по методу дона Хуана. Не смотри в глаза тьме, иначе она глянет в твои глаза! А я заглянула.
  Возвращаясь к периоду детства и юности, могу лишь поведать - я прошла те же этапы, что и многие сверстницы моего поколения: школа, пионерские лагеря, институт, девичьи влюблённости и страдания. А когда вышла замуж и стала задумываться о наследнике, тогда и стали размножаться мои тараканы. Мы - я и муж - оба хотели мальчика. Муж - это понятно. Все мужчины, в основном, хотят мальчиков - помощников и продолжателей рода. А почему хотела я? Был в моей жизни один тёмный и трудный период, после которого решила, что мужчинам легче жить на белом свете; что этот мир построен мужчинами и для мужчин, и женщине в нём - ох, как нелегко! Всё, начиная с религии, ставит женщину в нашем мире в зависимое положение. Поэтому я хотела родить мальчика, и только мальчика, желая ему ровной дороги и широких горизонтов.
  
  Запись ? 2
  
  Я думала о сыне, и мне стали сниться сны, в которых его видела взрослым, высоким парнем, похожим на мужа. Однажды, находясь между сном и явью, услышала голос. Вернее, даже не голос - это для упрощения понятия так пишу.
  В голове появляется мысль, и когда полностью вникаешь в смысл, её особенности, - понимаешь: мысль не твоя. Я не могу так думать. Такими словами. Причём чужеродность мысли осознаёшь почти мгновенно на подсознательном уровне. Уж не знаю, правильно ли объясняю, такое трудно выразить словами. Тютчев прав: "Мысль изреченная есть ложь".
  Голос сказал:
  - Исполню. Желание безупречно. Главное, не стань убийцей.
  Я тогда подумала:
  "О чём это он? Кем-кем, а убийцей точно не стану".
  Как же плохо мы знаем себя: какие мы? на что способны? Но не буду забегать вперёд, а, то мысли блохами скачут туда-сюда, сбегаются в кучу, давя друг друга, а когда готова ухватить хоть одну - бросаются врассыпную.
  Я поверила голосу. Поверила снам. Поверила, не рассуждая и не сомневаясь ни секунды, что родится сын. Хотя все остальные - врачи, родственники и знакомые - говорили мне: "Родится девочка".
  В то время ещё не применялись аппараты УЗИ. Сердечко плода прослушивали, узнавая, не замерла ли беременность. По сердцебиению врачи определили пол ребёнка. А родные и знакомые строили предположения по форме живота.
  Одни глубокомысленно изрекали "народные" приметы:
  - Если живот клином - там мальчик, а если круглый и растекается по всей талии - девочка.
  Другие спорили:
  - Нет. Всё как раз - наоборот. Вот у моей племянницы, дочери, подруги... - и начинался рассказ о том, как ходила, что ела, какой формы живот имела и кого родила неизвестная мне женщина-эталон.
  Подруги мне ничего не говорили. Их у меня не было. Вернее, они существовали, но номинально и в прошлом. Я не смогла одной простить предательства, а остальным спокойного к этому факту отношения.
  В пятом классе классный руководитель попросила четырёх девочек выпустить стенгазету. В их число входила и я, сносно пишущая шрифтами. Это общественное поручение нас сдружило. Девочки друг друга знали, лишь я была новенькой. Меня определили в их класс при переходе из другой школы. Старая школа мне нравилась и находилась недалеко от дома. Но там случилось очень страшное событие: восьмиклассник с двоюродным братом убил своего одноклассника. Убил из-за импортного магнитофона. Жуткие описания дикости поступка быстро облетели наш городок.
  Эта страшная история коснулась и меня. Я хорошо знала парня-убийцу
  и его друга, которого он убил. Втроём ходили в кино. Они меня катали на мопедах. Болела за них, когда мальчишки играли в футбол улица на улицу. Короче, это была дружба троих подростков из одного квартала.
  В то лето мама меня отправила в пионерский лагерь на две смены. Вдруг стали сниться кошмары. В них мы втроём забирались на высокую башню. Лестница - длиннющая, железная. Ступеньки - узкие, скользкие. Два друга лезли наверх, чтобы спрыгнуть с парашютами, а я - отговорить их в последний момент. Не отговорила. Они прыгнули, но парашюты не раскрылись. Вид их мёртвых тел, лужи крови, кусочков разбрызганного мозга наводил на меня ужас. Я с воплями просыпалась. Этот сон снился несколько раз. Маме позвонила фельдшерица лагеря и посоветовала показать меня специалисту. Тогда-то мама и озаботилась поисками бабки, а меня перевели в другую школу, чтобы расспросы ребят и знакомая обстановка не бередили и без того чувствительную психику.
  Что-то часто повторяю слово "психика". Хотя... неудивительно. В детстве его постоянно слышала в разговорах родителей.
  Когда вернулась домой, убийцу уже отправили в спецшколу, а его друга похоронили. У меня не укладывалось в голове: почему такое могло произойти? Они дружили с детства. Ходили в один детский сад, потом в один класс. Неужели демон наживы и дьявол, в лице старшего брата, смогли поколебать крепкие узы дружбы? До сих пор не нахожу ответа на этот вопрос. Хорошо бы спросить у самого убийцы, но через год его в спецшколе зарезал другой паренёк.
  Так вот... о подругах. После школы мы все поступили в разные учебные заведения, но новые знакомые и заботы не ослабили нашей дружбы. Мы часто вместе ходили в клубы на танцы, отмечали праздники, делились сердечными тайнами. Когда я училась на втором курсе "политеха" или политехнического института, то на одной из вечеринок познакомилась с Вадимом - студентом четвёртого курса "сельхоза".
  Не знаю, как сейчас, но в наше время медицинский институт все студенты называли - "медом", педагогический - "педулькой", сельскохозяйственный - "сельхозом". Ещё наш город мог похвастаться тремя училищами "только для мальчиков": двумя военными - общевойсковым и танковым, и одним гражданским - речного транспорта или "ракушкой".
  Седьмого ноября, вечером, я с подругами пошла в Дом Советской Армии на танцы. Строгие женщины-контролёры не пускали в "элитный" клуб шебутных и драчливых "ракушников". А драки между ними и "двоковцами" или "танкистами" не редко сотрясали город. Дрались жестоко, стенка на стенку, накрутив на правую руку форменные кожаные пояса и охаживая друг друга тяжёлыми металлическими бляхами. Контролёры, будто опытные физиономисты или экстрасенсы, в ручейках стекающейся молодёжи определяли будущих речных и морских "волков", хоть они чаще приходили в "гражданке", - и массивной грудью преграждали им дорогу.
  В тот вечер мы познакомились с группой студентов из "сельхоза". Вадим среди них выделялся высоким ростом, широкими плечами, внимательным взглядом и бережным, вначале даже казалось, стеснительным отношением к девушкам. Мы немного потанцевали, и парни пригласили на вечеринку в их общежитие. Так начался наш с Вадимом роман, который через десять месяцев должен был закончиться свадьбой. Но...
  Моя подруга Татьяна училась на первом курсе "сельхоза" и часто встречалась с Вадимом в стенах вуза. Она даже несколько раз, под разными предлогами, приходила к нему домой. Но Вадима раздражали развлечения втроём, было ли это посещением кинотеатра, клуба или походом на каток. Он всегда сердился, когда я брала Татьяну с собой. Выговаривал, дескать, пусть она - твоя подруга, но для меня посторонняя, неинтересная девчонка, везде сующая свой нос.
  К тому времени Наталья, другая моя подруга, закрутила любовь с сокурсником, а Катерина по уши ушла в археологию. Без пары или любимого занятия оставалась только Татьяна. Я её жалела, и, несмотря на укоры любимого, старалась разнообразить досуг подруги.
  Закончилось всё печально. В ту пору не принято было двум молодым людям, достигшим совершеннолетия, жить вместе без оформления брака. Хоть стиляги шестидесятых и хиппи семидесятых годов расшатали пуританскую мораль строителя коммунизма, а свободные отношения между молодыми людьми пробивали себе дорогу, но родители девушек на выданье зорко следили, чтобы потенциальные женихи не улизнули из-под венца, а дочки "не принесла в подоле". В апреле наши родители стали поговаривать о помолвке и готовиться к свадьбе. Но в один из вечеров Лариса Витальевна, мать Вадима, выпроводила сына в магазин, а сама, придвинувшись ко мне и обняв за плечи, повела разговор о будущем. Она говорила, что Вадим у неё единственный сын и баловень, а у меня, дескать, больное сердце, поэтому не смогу ухаживать с одинаковой энергией и старательностью за ребёнком и за мужем; что неизвестно, разрешат ли врачи мне родить ребёнка; что буду часто лежать в больнице, а её ненаглядный сынок ходить грязным, голодным, в мятых одеждах; что должна понять её сомнения в благополучии нашей будущей семейной жизни. Боль, сжимающая в тот момент сердце, не передать. Да, у меня были некоторые проблемы с сердцем, но не до такой же степени. И тогда я поняла: сгустить краски и наговорить в три короба разной чуши мог только один человек - Татьяна. Я не стала её допрашивать и скандалить. Зачем? Выслушивать оправдания или ложь? Что это могло изменить?
  Вадим меня уговаривал пропускать слова его матери мимо ушей, не зацикливаться на обиде, мол, это обычная материнская ревность и непонимание, что сын давно уже не маленький мальчик, а взрослый мужчина, любящий другую женщину и способный позаботься о себе. Но постепенно в наших отношениях стал сквозить холодок, - видимо, Лариса Витальевна убедила его в разумности своих доводов. А в июле он уехал в стройотряд, и от него пришло всего два письма.
  В последних числах августа ко мне пришла возбуждённая Татьяна и голосом, в котором сквозили нотки радости, поведала, что видела Вадима с девушкой. Они разговаривали и смеялись, держась за руки, увлечённые друг другом настолько, что не заметили её, разглядывающую их во все глаза. Я искоса наблюдала за её лицом, глазами и не понимала: чему она радуется? Для чего лезла в наши отношения, наговаривала на меня его матери? Ведь она ему не нужна, для себя ничего не добилась. Зависть? В этот раз я не выдержала и сказала:
  - Уходи и забудь дорогу к моему дому.
  Самое интересное: она невинно улыбалась и хлопала ресницами.
  Я Вадиму больше не звонила. Не позвонил и он. Так закончилась история моей любви и началась история одиночества. Одиночества души, в которую посторонних стараюсь не впускать. Вспоминая первые месяцы одиночества, через несколько лет написала следующие строчки:
  
  Новый день, и опять одиночество,
  Мой удел, мой оплот и пророчество.
  Из него моя сила и власть:
  В суете сует не пропасть.
  
  Из него же тоска и печаль
  По любви, устремившейся вдаль,
  По объятьям и шуткам друзей,
  Мало есть чего в жизни важней.
  
  Мои подруги общались с Татьяной, будто ничего не произошло, а мне было невыносимо ловить их жалостливые взгляды. Я ушла. Решила остаться одна со своими мыслями и печалями для того, чтобы продолжать жить дальше, выстраивать новое направление судьбы.
  Та осень стала для меня особенной. Все ассоциации сводились к одному - смерти. Была ли я к ней готова? Такие мыслишки проскакивали - и не раз.
  Падающие капли дождя, пронзённые косыми, случайными лучами солнца, походили на прощальные слезинки перед блеснувшим лезвием ножа. Гроздья рябины виделись каплями крови, стекающей по рукам после встречи с острой бритвой. А запах прелых листьев - душистый, сладкий, похожий на запах мёда - напоминал запах тлена. В оголившихся ветвях, сквозь которые проглядывал измятый шёлк неба, я видела поднятые в мольбе руки несчастных, раздетых невольниц, выставленных на позор и поругание. Но депрессия вылилась лишь в опухшее от слёз лицо и надпись на запотевшем окне: "Ты растерзал моё сердце".
  Я мечтала стать деревом. Просто заснуть умирающей осенью и проснуться полной жизненной силы весной. Внутри жгла боль - сложно было поверить, что мечты о будущем развеяны в пыль. И очень хотелось увидеть его, посмотреть в глаза, услышать голос. Хорошо, что не опустилась до слежки, подглядываний, выяснения отношений. Не позволила гордость. А мои тараканы нашли другой выход в тот момент, когда блуждала рядом с чертой, за которой был путь в никуда.
  Ложась вечером в постель, часто думала о бывшем женихе, звала его к себе. И он приходил во сне. Виновато улыбался, ласкал, целовал на прощание - и уходил. Конечно, прекрасно осознавала: творю насилие над ним, его душой, тонким телом, но отказать себе в запретном желании не могла. Или не хотела. Месть пополам с удовольствием - сейчас такого бы не совершила. А тогда поддалась на уговоры своих тараканов. Глупая девчонка! Я стала царицей снов.
  
  Зачем ему твои слова,
  Твоя печальная улыбка?
  Есть у забвения права -
  Твои не в счёт, но время зыбко...
  А память дерзостной слугой
  Крадётся тихо в подворотню,
  Не принесёт душе покой -
  Управы нет на эту сводню.
  
  Сверкают в лужах фонари.
  Ты их обходишь осторожно.
  Очарование зари
  Втоптать в асфальт, увы, несложно...
  На брызги небо расплескать,
  Пусть высыхает грязью липкой...
  Не стоит сердце предавать,
  Любовь не может быть ошибкой.
  
  Уносит ветер голоса
  И пыль с протоптанных тропинок...
  Где пролегает полоса,
  Что разделяет без запинок,
  Твои глаза от его глаз,
  Твои надежды и стремления
  От его лжи в который раз
  И мимолётности влечения?
  
  Ты по ночам неважно спишь,
  А он спокойно засыпает,
  Зовёт другую - "мой малыш",
  Но сон коварен, и он знает,
  Что ты давно царица снов,
  А он - коленопреклоненный,
  Ведь ты берёшь его любовь,
  Когда захочешь... он - твой пленный.
  
  Так прошло полгода. Иногда я спрашиваю себя:
  "Почему не боролась за свою любовь? И не сорвалась, находясь на грани?"
  Потому, скорее всего, что Вадим не был для меня Ильёй, моим любимым и единственно дорогим на всю жизнь человеком. За того бы я дралась, плюнув на гордость и приличия. Но Илья слишком рано вошёл в мою жизнь и слишком рано ушёл... в небытиё.
  Однажды, в конце зимы, увидела его в фойе нашего института. Он поджидал меня. Мы поздоровались, молча пошли к остановке автобуса. Уже на остановке Вадим сказал:
  - Я расстался с Мариной. Часто вижу тебя во сне. Давай начнём всё сначала.
  Я посмотрела на него - странно, но он казался каким-то жалким, потерянным, или это моё воображение таким его нарисовало. Вернее, прошла любовь, прошла, как проходит ОРЗ или другая болезнь.
  - Нет, - покачала головой в ответ. - Извини. Я отпускаю тебя.
  Я села в подошедший автобус, а он остался стоять на подтаявшем почерневшем снегу, непонимающе глядя вслед.
  Наверное, я - жестокая особа. Вот так порой через разные события узнаёшь о себе и своей внутренней сущности много неожиданного.
  Что-то поток памяти опять унёс в сторону от описываемых событий.
  Несмотря на все разговоры окружающих о девочке, я благополучно родила мальчика. Кто-то скажет: просто совпадение, так бывает. Не спешите! Вы забыли о моих тараканах.
  В одном оказалась права Лариса Витальевна, я не то, чтобы не могла родить, - не могла забеременеть. Об этом несчастье узнала через год после свадьбы с Николаем Зайцевым.
  Николая, если признаться, положа руку на сердце, не любила. Это он меня любил, носил на руках, пылинки сдувал, а я позволяла себя любить, решив однажды: 'Пусть лучше любят меня, а я постараюсь стать примерной женой. Не хочу больше разочарований и страданий. Убивать свою любовь невыносимо больно'. Было и ещё одно обстоятельство, подтолкнувшее к замужеству. Сильно заболел отец, рак поджелудочной железы. Лёжа на диване, после инъекции морфина он иногда сокрушался, что не увидит меня в платье невесты, не понянчится с внуками. Мне было его безумно жаль, и, чтобы сделать приятное дорогому человеку, я согласилась выйти за Николая и справить свадьбу, пока отец ещё живой, пока ходит и может присутствовать на торжестве. Конечно, он не дождался внука, но одно из его желаний я успела выполнить и тем себя успокаивала.
  Когда врачи сказали, что дают всего один-два процента возможности зачать ребёнка, я паниковала ровно десять минут. Потом тараканы убедили свою хозяйку: подобный вердикт - чушь! Такого произойти не может. Ни в этой жизни! Доложила мужу о заключении врачей. Тот наотрез отказался брать в детском доме чужого ребёнка, сказал:
  - Раз дали два процента - на них и будем уповать.
  До сих пор благодарна ему за оптимизм и поддержку, чем бы они не были продиктованы тогда - пусть даже эгоизмом: желаю воспитывать собственного наследника, свою кровиночку.
  Я согласилась на лечение, хотя уверенности в благополучном результате медики не выказывали. А на третий день пребывания в стационаре случилось видение. Я увидела себя в другом месте. Всё произошедшее казалось очень странным.
  Вот так стоишь в больничном коридоре, смотришь на постовую сестру, миг - и видишь себя сидящей на скамейке парка. К тебе подходит женщина средних лет и даёт в руки металлическую коробочку, называя по имени. Всё тело начинает вибрировать, и внутри просыпается страх. Следующий миг - и опять стоишь в коридоре, трясясь всеми конечностями и внутренностями, будто потревоженный студень.
  Я пришла в палату, легла на кровать и долго не могла успокоиться. А к вечеру поднялась температура за сорок один градус и держалась пять дней. Возле меня водили хороводы врачи во главе с профессором, брали анализы, просвечивали рентгеном. Они, не понимая, что происходит, разглядывали меня, я, боясь им рассказать правду, смотрела на них. На шестой день температура спала и выяснилась причина - у меня изменился резус крови. Говорят - это очень редкое явление, но благодаря такому казусу я смогла ощутить радость материнства, счастье держать на руках родной живой комочек, улыбающийся маленькими розовыми губками и лепечущий с соской во рту:
  - Каль, каль, каль... Лай, лай, лай.
  Потом ко мне подходила доцент и расспрашивала, что чувствовала перед, во время и после завершения процесса. Все ответы скрупулёзно заносила в тетрадочку. Ну, не могла я медику "плести бредни" про лавочку, женщину с коробкой и своих тараканов. Врала, что приходило в голову, ибо за эти пять дней чувствовала жар во всём теле, сонливость и странный покой в душе. Меня наполняла вера в благополучный исход. А откуда непоколебимая вера? От тараканов - полагаю.
  
  Запись ? 3
  
  Я на кухне чистила картошку, когда в дверях появился сын Женя. Его тёплая куртка пузырилась на груди и подозрительно шевелилась - сын кого-то прятал за пазухой. На перемазанном лице мальчика застыла жалобно-просительная мина. Одного короткого взгляда мне оказалось достаточно, чтобы всё понять и решить:
  "В этот раз буду непреклонной".
  - Кого ты опять притащил? - полюбопытствовала я.
  - Ма-а-ам, - затянул заступник всех покалеченных собак и подкинутых котят знакомую песню.
  - Что, мам? Кошек брать в дом нельзя, они будут драться с Норой.
  - Это-не-кош-ка, - продолжал ныть заступник.
  - Надеюсь.
  - Вот, - сказал сын, расстегнул куртку и поставил на пол маленькое существо. Существо являлось щенком, но более жалкого и неказистого создания я никогда не видела. Разноцветная шерсть на его тельце торчала клоками и походила на основательно поеденный молью, крашенный под рысь, но полинявший, песцовый воротник. Абсолютно облезлый крысиный хвостик в виде скобки заканчивался маленькой кисточкой. Худенькое тельце, с выступающими рёбрами, держалось на длинных тонких ножках.
  Я переводила взгляд со щенка на сына и обратно, не зная, что сказать. Маленькими чёрными бусинками существо настороженно и очень пристально смотрело на меня. Оно будто понимало: в этот момент решается его судьба.
  - Женя, кого ты принёс? - наконец обрела я дар речи. - Он, кажется, больной, может заразить Нору. И потом. У нас уже есть породистый щенок, зачем нам это... этот... - я замялась, не находя подходящего названия существу с крысиным хвостиком.
  - Я нашёл его в поле. Он замёрзнет, мам!
  На улице стоял конец ноября, и я понимала обеспокоенность мальчика.
  - Ну, что мы будем делать с двумя собаками? Это пока они маленькие, а как подрастут? Нора уже приучена жить в квартире, а этот, - я небрежно ткнула картофелиной в щенка, - будет гадить, где ни попадя. Сможем ли прокормим двух взрослых собак? Подумай!
  - Я буду за ним убирать и гулять. Кормить можно отходами из институтской столовой. Так многие из нашего дома делают, - высказал аргумент в пользу существа мой мудрый шестилетний сын. - В отходах попадаются котлеты, рыба, косточки.
  Шёл девяносто третий год. Ещё все коллективные хозяйства не развалили, на подворьях мычала и хрюкала живность, мужики в деревнях поголовно не пьянствовали, сельская молодёжь пока на коноплю не подсела, поэтому студенты - по большей части выходцы из районов области - не очень жаловали кулинарные изыски общепита. Платное образование в вузах только начали вводить, и родители тратились в основном на питание, одежду и досуг своих чад.
  - Ма-ам! Можно, а? Не умирать же ему на улице? - опять заныл сын, а щенок просительно завилял хвостиком. Правда, это виляние выглядело странным: не из стороны в сторону, а - снизу вверх, чуть-чуть, почти не изменяя дуги хвоста.
  "Действительно, - подумала я. - Замёрзнет, если не возьмём в дом".
  - Ладно. Смотреть за ним будешь ты, понял? - сказала я с напускной строгостью в голосе и даже нахмурила брови для наглядности.
  - Ага, - весело ответил защитник и выскочил из кухни.
  Вот так всегда: они берут питомцев, а я должна за ними ухаживать.
  Щенок всё также напряжённо смотрел мне в лицо, словно ждал личного приглашения. Я это поняла, и во мне загорелся интерес.
  - Давай знакомиться. Проходи! - пригласила я "существо". Он подошёл и меня обнюхал.
  - Как же мне тебя назвать? - рассуждала я вслух. На ум приходили лишь бобики, трезоры, тимки. В этот момент в кухню заглянула заспанная Нора. Она сладко потягивалась.
  Тщедушная дворняжка стала пятиться в мою сторону, пока не натолкнулась на тапочки. Щенок залез на них, шерсть на загривке встала дыбом, и, зарычав неожиданно низким голосом, он бросился на опешившую овчарку и попытался укусить за лапу. Под таким натиском Нора отступила в прихожую. Дворняжка победно задрала крысиный хвостик, вернулась к моим тапочкам и удобно на них устроилась. На шум прибежал Женька.
  - Что случилось? - подхватил он на руки скулящую Нору.
  - Твой найдёныш показывает характер. Мы назовём его Пиратом. Эта кличка, по-моему, ему подходит. Только появился в доме, а уже наводит свои порядки, - засмеялась я.
  Зверёк, кажется, понял, что о нём идёт речь, преданно посмотрел в глаза и легонько махнул кисточкой, будто показывая, именем доволен и рад услужить. Женька стал звать его к себе, но Пират спрятался за мои ноги - маленький хитрец уже сообразил: кто здесь старший, кого нужно слушаться и перед кем заискивать.
  Пират прожил в нашем доме четыре года. За это время случалось разное, но верно выражение: кем называют - тем и становится. Пират и Нора полностью соответствовали своим кличкам.
  Нора родилась породистой овчаркой, абсолютно самодостаточной и своевольной. Она жила сама для себя, а людям лишь позволяла за собой ухаживать. Выгуливать её было и трудно и легко.
  Легко - потому что, не обращая внимания на других людей и собак, она находила себе камень или палку и сама с ними играла, не позволяя отбирать игрушку никому. Чем она становилась старше, тем более увесистые палки выбирались для забав. Через полтора года над нами потешались соседи, когда Нора тащила домой палки, больше похожие на брёвна.
  - Топливо на зиму заготавливаете? - смеялись они.
  Трудно - потому что загнать её с прогулки являлось сущим мучением. Любые хитрости придумывались, только чтобы ошейник не пристегнули к поводку. Для её поимки Женька устраивал облавы с ватагой мальчишек по всем правилам охоты на волков. Остепенилась она лишь через четыре года, когда ощенилась.
  Пират, в противоположность ей, вырос в домовитого пса, настоящего сторожа. Он не вышел ростом, зато отличался широкой грудью и характером флибустьера: очень смелого и верного дамского рыцаря, но коварного и злобного в отношении к недругам. Из страшненького, облезлого щенка он превратился в красивого пса с львиной гривой изумительного окраса, вислыми кудрявыми ушками и серой маской на чёрной мордочке. Его каштановые лапы заканчивались белыми чулочками, а разноцветный волан гривы на груди переходил в белоснежный треугольник. Шерсть гривы спускалась мягкой волной. Бывший крысиный хвостик оброс длиной рыжей шерстью. В голубоватых белках плавали антрацитовые зрачки почти человеческих глаз. Нетрудно догадаться, что Пират стал моим любимцем.
  Несмотря на небольшой рост, Пират не боялся ни больших догов, ни злобных ротвейлеров, ни сильных овчарок, ни драчливых боксёров. В местной собачьей компании, гуляющей совместно с хозяевами на лужке за "тремя тополями на Плющихе" - так мы называли наши три дома, выстроенные на пустыре, - он был лидером.
  У нас в подъезде жил дог Лорд - огромный пёс ростом с телёнка. Однажды Лорд чем-то напугал Пирата, поднимающегося по лестнице. Хоть они с Лордом дружили, конечно, по-своему, по-собачьи, - Пират вдруг зарычал.
  - Уберите свою дворняжку, - сердито произнесла хозяйка дога, недовольная возникшим препятствием, - не то он его разорвёт.
  Женя выгуливал Пирата и Нору, и та, как обычно, сбежала, спрятавшись за кустами карагача, лишь только поняла, что зовут не просто так, а поведут домой. Домовитый Пират и рад бы ещё погонять воробьёв да сорок, побегать за бабочками, но знал, что за непослушание будут ругать и не дадут сладкой косточки либо другого лакомого кусочка, поэтому шёл спокойно домой без поводка. На недовольную реплику хозяйки дога Женька спокойно ответил:
  - Пускай рвёт... если сможет.
  Лорд, не внявши предупреждению, спускался по лестнице навстречу Пирату. Ни дог, ни его хозяйка ничего не успели сообразить, как Пират молниеносно кинулся и вцепился в бок Лорду. Огромный дог шарахнулся в сторону и жалобно завыл. Увлекаемая им, через две ступенька полетела хозяйка, что-то причитая на ходу. А довольный Женька, ухватив Пирата за загривок со словами "сами напросились", пошёл домой. С тех пор Лорд всегда шугался при появлении Пирата, уступая дорогу.
  Уважали и побаивались Пирата не только собаки, ещё больше его боялись люди, вольно или невольно появляющиеся на пороге нашей квартиры. На входной двери у нас не висела табличка: "Осторожно! Злая собака!" - но все знакомые и соседи, зная коварный нрав пса, обычно звонили в дверь и немедленно отходили вниз или вверх на три-четыре ступеньки. Не успей они ретироваться, или мы придавить его ногами к косяку входной двери, Пират первым выскакивал на лестничную площадку и хватал незваных гостей за ноги. Предупреждающий укус был не сильным, но ощутимым. Особенно Пират не любил особей мужского пола. Мальчишки его боялись как огня, и потому реже попадали в крепкие зубы Пирата. Мужчины, сильные и самоуверенные самцы, считали, что могут заслужить дружбу и расположение пса. Как же они ошибались!
  Однажды приятель мужа решил подлизаться к Пирату с помощью колбасы. Пёс дружелюбно брал колбасу из его рук, вился у ног, заглядывал в глаза и со стороны казался добродушной ручной дворнягой. Эта кажущаяся невинность в поведении пса вводила многих в заблуждение. Попался на эту удочку и Константин, полагающий, что несколько ласковых слов и большой ломоть колбасы растопят лёд отчуждения, и ему будет позволено погладить пышную гриву - гордость Пирата. За фамильярное отношение к местному собачьему авторитету его наказали: лишь только он наклонился, чтобы погладить пса, как тут же был укушен за нос. Костя завопил, хватаясь за нос, а Пират, нервно подёргивая хвостом, взъерошил загривок и оскалил пасть. Но через пару минут, видя, что наглец отступил в ванную смывать кровь, вновь преобразился в смирного и покладистого пса. Ну, что тут поделаешь? И смех и грех! А ведь Константина предупреждали о коварстве собаки.
  Доставалось от Пирата не только чужим, но и своим домочадцам. Единственной хозяйкой, а вернее, подругой (ведь он считал себя вожаком нашей стаи), пёс признавал только меня и очень ревновал ко всем. Пират знал, что являлся моим любимцем, злоупотреблял этим, считая, что внимание должна уделять только ему. Когда я приходила с работы и принималась за стряпню к ужину, Пират забирался под стол и ждал самых лакомых кусочков. Людей, заходящих в кухню, он кое-как ещё терпел, но на Нору глухо рычал. А когда я кормила собак, пёс ревностно следил, чтобы в его чашку обязательно накладывали немного из нашей кастрюли или сковороды. Он в обязательном порядке обнюхивал свою чашку и наши тарелки, если замечал подвох - отказывался от еды. И оказалось, что это были только цветочки, дальше-больше.
  Стоило мне устроиться на диване перед телевизором, в кресле или лечь на кровать, как Пират ложился в ногах. И уж тогда никто не мог ближе, чем на метр, подойти к нам: пёс рычал, скалился, показывая большие белые клыки. Если муж не успевал первым добраться до супружеского ложа - Пират бесстрашно кидался в драку. Муж, ругаясь, хватался за швабру. Происходила короткая стычка, из которой с переменным успехом выходил тот или другой. Либо обиженный муж уходил спать на диван, а Пират заскакивал на кровать, лизал меня в лицо и долго крутился в ногах, удобнее устраиваясь, либо расстроенный Пират забивался под кроватью в дальний угол, а муж ложился рядом со мной и долго бурчал про "несносную, нахальную собаку". Но верный Пират, пережив своё поражение, часа через два как ни в чём не бывало вновь лежал у меня в ногах, чутко охраняя сон.
  Вскоре эти разборки стали перерастать в серьёзные семейные скандалы, но что я могла поделать, если оба не хотели сдаваться и уступать. При мне Пирата никто не обижал, а в моё отсутствие он терпеливо сносил тычки от сына и мужа, но пальму первенства не желал уступать без борьбы. Проблема разрешилась просто, но трагично.
  К тому времени муж устроился охранником на автостоянку и стал брать собак с собой на дежурство. Пират там познакомился с рыжей собачонкой, живущей в гаражах неподалёку, и у них завязался роман. Через пару месяцев совместных ночных бдений Пират стал более лояльно относиться к мужу. Видимо, став "полноценным мужчиной", он вник в суть проблемы, понял и примирился с необходимостью делить свою хозяйку с соперником.
  Погиб Пират, смело защищая подругу и своё будущее потомство. В городе развелось много бродячих собак, и спецавтохозяйство начало их отлов. На отлов выезжала бригада мужиков с петлями и ружьями. Бывают же такие трагические совпадения, но в тот день, когда бригада заглянула в наш микрорайон, беременная собачонка куда-то увела своего ухажёра с автостоянки. Они нарвались на ловцов недалеко от нашего дома. Пирата мужики не тронули - у него на ошейнике висела бирка, а стали гонятся за бесхозной собачонкой. Но не в характере Пирата прятаться от опасности - он храбро бросился на защиту рыженькой и, закрыв её собой, получил изрядную порцию дроби. Отважный Пират умер на месте, а рыженькая собачонка, воспользовавшись замешательством, улизнула домой. О происшествии нам рассказали вездесущие мальчишки, приятели сына. В память о Пирате осталась небольшая фотография и стихотворение, сочинённое мной вместе с сыном. Вот оно:
  Когда пришёл в наш дом Пират,
  Забавным был щенком:
  Два уха, тряпочки, висят,
  Облезлый хвост - крючком.
  Когда желание изъявлял,
  Чего-то он просил,
  То не крутил им, не вилял -
  Немного шевелил.
  Худой, высокий, шерсти нет,
  Один пушок торчит...
  Мы звали осликом его
  За этот странный вид.
  Но шли деньки; вот год прошёл -
  Пирата не узнать.
  Красивейшим он вырос псом:
  Такая грудь и стать,
  Густая грива, как у льва,
  Шерсть мягкий гладкий щёлк.
  Но вот хвостом-метлой махать
  Он не умел, не мог.
  
  Я тяжело переживала смерть Пирата. Но к его потере за два месяца до трагедии подготовил сон. В нём пёс залез ко мне на колени, облизал щёки и подбородок тёплым языком. Потом свернулся клубком и уткнулся холодным мокрым носом в ладонь. Так полежав некоторое время, соскочил с коленей, оглянулся, чуть шевельнул кисточкой хвоста и убежал. Сколько ни звала к себе, он не вернулся. Проснувшись, поняла, что Пират нас покинет. Знать бы, где упадёшь, - соломку подстелил. Но я не знала: ни месяца, ни дня, ни самого происшествия. Лишь сердце нет-нет да сжимала тоска, а за ней - тревожная догадка:
  "Мы вскоре расстанемся навсегда".
  А беда, как водится, не приходит одна. Девяностые годы - очень тяжёлое время для страны, его не пережил Союз, не пережила идеология, как и многие граждане. Не пережила голод и безысходность девяностых и наша семья. Невыплаты зарплат по нескольку месяцев - это время даже страшно вспоминать. Сначала я деньги занимала у мамы-пенсионерки, потом - у знакомых. Потом дошло до того, что, покупая булку ржаного хлеба (на пшеничный денег не хватало), приходилось делить её на части, чтобы не съели за один присест. В зеркало старалась не смотреть, подкармливая мужа и сына (они - мужчины, им нужно больше есть), сама сильно похудела. Спас нас знакомый дед, работающий сторожем на автостоянке. Мы его звали Михалычем. Начальство выдавало сторожам просроченное детское питание для кормления собак - гомогенизированное мясное пюре. Баночки пюре я добавляла в супы, в картофельное пюре, в оладьи и каши. А ещё они собак кормили печеньем в шоколадной глазури, которое торговцы списывали и выбрасывали из-за оплесневелости. Михалыч приносил нам коробки с этим печеньем, и я выбирала печенье без бело-зелёного налёта, или только чуть тронутое плесенью, а потом просушивала в духовке, чтобы не отравиться. Глазурь, конечно, стекала с печенья в противень, мы его соскребали и ели - это было наше лакомство вместо конфет.
  Обычно, когда я благодарила Михалыча за его "подарунок" (так называл он приносимые коробки с питанием), старик хмурил мохнатые брови и, смущаясь, говорил:
  - Да ладно тебе, Лёля. Все мы люди.
  А однажды зло бросил:
  - О чём благодаришь-то, подумай! Что не оскотинился в дьявольское время? Собаки живут лучше людей... кто-то за это ответит, попомни моё слово.
  Наш ангел-хранитель ошибся - никто за это пока не ответил, вернее, за кровавое, голодное безвременье ответил непуганый жестокостями безвластия и начального накопления капитала народ. Беспризорные дети и голодные старики, безнадёга и неразбериха в умах многих, замешанные на наркотиках и алкоголе, исковерканные судьбы и оборванные жизни, особенно жизни молодых отчаянных парней, - вот цена перестройки в укладе жизни огромной страны.
  
  Кровавые птицы
  Да гулом набат,
  Всполохи зарницы
  Да яростный взгляд,
  Отверстые рты
  И горячий свинец,
  На жизни младой
  Муки смертной венец.
  
  За что бьёмся, братцы:
  За мать, паритет,
  Землицы клочок
  Иль чести обет?
  А может, свободу
  Несёте сердцам,
  В угоду народу -
  Тюрьму подлецам?
  
  Нет, молодцы бились
  За пачку банкнот,
  За "Мурку" на бис
  Да жизнь без забот.
  Душа негодует,
  Забыла Христа.
  Рванина в буржуи -
  Грабь, бей без конца!
  
  А через два года у Михайловича прямо на рабочем месте случился инфаркт. Всю ночь он терпел жуткую боль и не вызывал "Скорую", боялся оставить автостоянку без охраны, ведь вызвать на подмену никого не мог. Новогодняя ночь; народ гуляет, все пьяные. Умер он в больнице поздним утром первого января, на четыре года пережив свою жену. На похороны из Москвы прилетела его старшая дочь и рассказала трагедию их семьи. У Михалыча был младший сын, который в драке покалечил человека, тот неудачно упал и сломал позвоночник. Сына посадили на два года, а Михалыч работал и выплачивал пострадавшему компенсацию. После освобождения сын занялся перегоном японских иномарок из Владивостока, и через полгода был застрелен бандитами. Михалыч (таких совестливых людей, по-моему, в наше время единицы), чувствуя отцовскую ответственность за проступок сына, ещё три года, до самой смерти, оплачивал лечение покалеченному парню. Нам он никогда не рассказывал о сыне, всю боль держал в себе.
  Молва приписывает китайцам такую пословицу: "Не дай вам бог жить в эпоху перемен". Китайцы мудрый народ. Эпоха перемен в России пожрала миллионы жизней, будто голодная обезумевшая волчица. Лет через пятьдесят история, рассматривая перестройку и вступление в капитализм, осудит и рассудит, разложив все факты по полочкам, хотя на это не стоит уповать, - её, как подгулявшую девку, танцует тот, кто платит.
  Когда освободилось место охранника, и Михалыч позвал на автостоянку мужа, я так радовалась, ведь там зарплату не задерживали, платили каждую неделю. Мне казалось, что самое тяжёлое время наша семья пережила, увы, я ошибалась. Вскоре муж стал задерживаться на работе, иногда не приходил ночевать. В оправдание придумывал какие-то невероятные истории. Понимала - лжёт, но выяснять и шпионить считала ниже своего достоинства. Однако мир не без сердобольных "открывателей глаз". Когда одна из соседок, встретив во дворе, рассказала, с какой бизнесвумен он крутит любовь, - моё терпение закончилось. Сказала:
  - Выбирай: она или наша семья. Меня мало волнуют сплетни, но сына ставить в неловкое положение - не позволю. Чтобы его приятели не расспрашивали, почему его папка разъезжает с чужой тёткой в шикарной машине, а его даже на ней прокатить не хочет.
  Он собрал вещи, а перед уходом сказал:
  - Ты никогда меня не любила. Получила, что хотела, и - адьюс.
  - А именно? - я с интересом уставилась на него, ожидая узнать, что же такого ценного я могла получить, и дождалась обвинения:
  - Сына. Только для этого я тебе был нужен. Но я ещё не стар, хочу кусочек счастья.
  Как возразить? В его словах сквозила горечь правды. И я промолчала, промолчала о том, что была беременной. Я стала убийцей, жестокой убийцей крошечного человечка, девочки. Вероятно, я заслуживаю кары.
  
  Запись ? 4
  
  Я люблю сумерки, когда размываются и изменяются все яркие цвета. Белый цвет становится светло-серым, жёлтый - грязно-сизым, красный и оранжевый - коричневыми, зелёный и синий - чёрными. Они затухают, замедляют частоты колебания, уступая место тьме. Не раз замечала, что вместе с затуханием яркого насыщенного разноцветья дня в сумерках замедляет свой полёт и ветер. Природа чего-то ждёт, раз за разом погружаясь во тьму. Своего конца? Небытия или рождения нового? Я надеюсь на рождение нового.
  В сумерках не видно теней не живых, но проявляются живые тени. В сумерках хорошо хищникам. Бойтесь, жертвы! Ваш страх так притягателен, так сладок. Хищники вас любят, вами наслаждаются, с вами играют. Если не хотите быть жертвами - сражайтесь. Когтями, зубами, мускулами, а главное - силой духа. Надо только верить в себя, ведь жизнь - это борьба. Не бойтесь смерти, она тоже любит поиграть и иногда заигрывается, давая нам шансы для борьбы и локальных побед.
  В сумерках я занималась спиритическими сеансами. Придя с работы, готовила ужин и разговаривала о своих проблемах, желаниях и о недалёком будущем с духом бабушки по материнской линии и духом отца. Больше мне поговорить было не с кем. Многие мои переживания мама считала надуманными и несерьёзными, ведь с деньгами проблема решилась, когда я перешла на работу в малое предприятие, занимающееся перепродажами, посредничеством и выпуском местных стройматериалов для дачников. С бывшими подругами я давно не общалась, где живут и чем занимаются - не знала, а плакаться сослуживцам или соседям - это дать лишний повод для пересудов и сплетен. Но моя личная проблема брошенной жены требовала поддержки, понимания и разъяснения, и я общалась с духами умерших два-три раза в неделю. А чего ещё ожидать от женщины с тараканами в голове - только подобной несусветной глупости. Через три месяца дух отца предупредил, чтобы сворачивала общение, ибо открываю свою защиту для проникновения более сильных и опасных представителей тонкого мира. Но пришло это предупреждение слишком поздно.
  Смерть обычно изображают то старухой с косой, то бледным всадником, то тёмным ангелом. Есть ещё интересное выражение: смерть стоит за плечами. А если смерть наблюдает за тобой всю жизнь - она забавляется? Или она, поглядывая на жизнерадостного человека, смакует его будущий страх и беспомощность? Или, таскаясь за ним по долам и весям, заглядывая через плечо и ожидая удобный момент для получения выигрыша, исхода души, и так привыкает к субъекту наблюдения, что из вожделенного предмета мёртвой коллекции (как у какого-нибудь нумизмата, филателиста или филумениста) он превращается в занимательного и почти любимого питомца, этакую живую игрушку. Вроде бы пора уже забрать приз себе, но закончится игра и станет скучно. Наверное, скука - причина безумств не только людей, но и существ из иного мира, а игра - обыденные будни без страшного, загадочного антуража в виде чёрного ворона, каркающего над головой, или безобразного огромного Вия, перед очами которого даже молитвы - ничто, или белесого расплывчатого призрака, вещающего замогильным голосом. Просто фишку или забавного зверька (по-моему, именно так нас воспринимают представители иного мира) подводят к последней черте, а потом её неожиданно чуточку отодвигают. Что же ими движет? Хорошо бы спросить - только страшновато. Я, например, так и не решилась задать такой вопрос.
  Впервые открыто "это" предстало передо мной живой тенью. Сначала на полу появилась небольшое овальное пятно слишком тёмное для тени от мебели. Заметила случайно, бросив косой, быстрый взгляд. Потом внимательно вгляделась. Под моим взглядом тень начала двигаться и подниматься, приобретая объёмность. В то время Сергей Лукьяненко ещё написал свою первую книгу из серии "Дозоров", а я уже увидела, что означает "поднять свою тень". Тень поднималась, приобретая почти яйцевидную форму, будто невидимый "кто-то" надувал шарик. Зрелище было непонятным и до жути пугающим своей непохожестью на всё увиденное за прожитую жизнь даже с моими тараканами. Хорошо, что тень поднялась не выше полуметра и двигалась в мою сторону очень медленно. Я застыла, охваченная трепетом подкатившего к горлу страха. Вдруг тень, вещество или существо (уж не знаю, как и описать то явление) остановилась и начала исчезать, светлея и расплываясь. Вскоре комната наполнилась едва уловимым ароматом ландыша.
  Много позже, когда мы (вообще-то не мы, а самым беспардонным образом "это", прикинувшееся мужчиной) наладили контакт, он сказал, что не хотел меня пугать и сразу ретировался, почувствовав лишь намёки на страх. А запах он оставил (так и хочется написать - подпустил) для определения самого любимого мной. Дни и недели спустя, входя в комнату, я ощущала разные ароматы: душно-сладкие, утонченно-горьковатые, пронзительно-свежие и с чуточку знойно-пыльным или древесным мотивом.
  Смешно. Мог бы просто спросить о любимом аромате. Хотя - нет, нелогичностью грешу я. Если бы в тот момент он заговорил или связался со мной ментально - завизжала бы и выскочила из комнаты или грохнулась в обморок. Любимый аромат в его представлении заменял, надо полагать, букет цветов. А люблю я, кстати, запах свежевыстиранного белья, принесённого с мороза.
  Почему "это" решило "выйти из тени", прикинуться галантным кавалером? Не знаю. Возможно, надоело быть незаметным ведущим игры. Выходит - ему (смерти? дьяволу?) тоже присущи гордыня и честолюбие, или захотелось временно изменить свой имидж, придав ему капельку фальшивого либерализма и толерантности. А что? Такая тенденция в нашем мире сейчас в моде.
  Окутай он своё появление запахом серы или тлена, и я бы сразу поняла, кто передо мной. Но тогда бы закончилась игра. Проще даме вешать спагетти на уши про электричество, кота и невидимку-прохожего. О причастности к странным происшествиям в моей жизни узнала из его слов, но думаю, это обыкновенная ложь, ведь предстал в образе мужчины, а те, как известно, испокон веку, пользуясь наивностью мягкого женского сердца, поют на все лады различные небылицы. Другого объяснения не нахожу. Чем может быть ценна моя душа и моя жизнь, чтобы спасать, следить, вмешиваться? Ничем, разве что - тараканами. С превеликим удовольствием бы их подарила, но не хотят, подлые, переселяться - прижились.
   Только не подумайте, что я считаю лжецами всех мужчин. Ну, что вы! Они - наши царственные, грозные львы, наши смелые и коварные тигры, наши сильные, работящие слоны, наши неутомимые трутни... Упс! Чего-то я не то пишу. Они - наша защита и опора, без них мы - никто и ничто. Всё их нутро состоит из правды, потому что не раскидываются ею направо и налево, а хранят, как партизаны, в глубине лесов (а те заповедные муромские леса - их сердца с непролазными чащобами и солнечными полянками), и не выдадут даже под пытками свою главную мужскую правду, если это им не выгодно. Вот какие у нас неподкупные, стойкие мужчины. Их нужно жалеть и лелеять, прощать многое, ведь приходится, бедненьким, всю жизнь играть роль сильных, умных, добрых и смелых рыцарей или джентльменов, или... Кого бы там ещё припомнить? Товарищей? Нет, слишком официально, как на заседании парткома. Мачо? Слишком претенциозно. Мужиков? Слишком грубо. Самцов? Ну, нельзя же их воспринимать только в этом плане. Друзей? Разве можно назвать другом того, кто вымещает на тебе раздражение, изменяет или поколачивает. Лучше всего подходит слово партнёр. Это и любовник, и попутчик, и член, и соучастник. От жизненных коллизий наши партнёры теряются и делают глупости, и боятся чего-то до дрожи в коленках, от боли и обиды им хочется плакать - но нельзя! Держи марку, ты - мужчина.
  А нам, женщинам, можно быть и слабыми, и глупыми, и плаксивыми, и трусоватыми. Может, поэтому и живём дольше, что не взваливаем на плечи лишних обязательств, не хотим казаться сильным полом, хотя от природы сильны духом, мыслим сразу двумя долями мозга (следовательно, намного дальновиднее и гибче решаем проблемы), живучи, стрессоустойчивы, видим периферичнее, различаем больше оттенков, запахов и звуков. Мы близки к матушке-природе, поэтому не нуждаемся во власяницах, изнуряющих постах и психоделических средствах, чтобы, выйдя из логических построений, увидеть тонкий план бытия и услышать божественный или дьявольский посыл. Но мужчины самих себя убедили, что дети бога, а мы сделаны из их ребра. И пусть их! За свою гордыню и расплачиваются.
  Тру-у!.. Опять мои мысли, словно лихие скакуны, унесли в сторону от описываемых событий. Притормози, Лёля! Передохни, оглянись назад и напряги память...
  Когда мне было шесть лет, произошло первое непосредственное знакомство с электричеством. Я, соседка Люба, которая была на год младше меня, и два приятеля восьми лет от роду играли в недостроенном доме в прятки. Играли пара на пару: то мы с Любой прятались, а мальчишки нас искали, то - наоборот.
  В подвале лежали неубранные кучи мусора, стояли две стремянки и деревянные подмости. Люба полезла прятаться за стремянку и большую кучу мусора за ней, а я хотела укрыться за подмостями и куском линолеума. Вдруг Люба закричала. Я обернулась и увидела странную картину. Люба, вся трясясь, медленно опускалась на пол. Она что-то шептала, а я не могла понять - что. Кое-как разобрала слово "паук". Я быстро огляделась, но никакого паука не увидела. Тогда я схватила её за руку и поняла, почему она шептали это слово. Меня начала колотить крупная болезненная дрожь и показалось, что всё тело опутывает паутина. Я в испуге хотела отдёрнуть руку, но пальцы не разжимались. И неожиданно пришло осознание, что мы через несколько мгновений погибнем. Я даже увидела на лице Любы сеть фиолетовых паутинок, которые ползли по её телу вниз, медленно переходя на мою руку.
  Потом Люба говорила, что я крикнула: "Нет!", но я этого не помню. В память врезались ползущие паутинки, Любины испуганные, полные боли глаза и моя рука, вцепившаяся в стремянку. Я спасла нас, вытащив из смертельной ловушки "паука". У Любы сильно прогорела правая пятка. Она была обута в босоножки, и конец оголённого провода коснулся незащищенной кожи. Даже спустя несколько лет Люба жаловалась на боли в ноге. Эта страшная история закончилась нагоняем от родителей и запретом ходить на стройку.
  В десятилетнем возрасте я вторично "столкнулась" с электричеством. Была ночь. Громыхала гроза. Мы в то время жили в особняке - старинном деревянном купеческом доме. Я проснулась от гулких раскатов грома и услышала, что в комнате родителей работает телевизор. Программа телевидения уже закончилась, и он просто трещал, транслируя белый шум, как сейчас модно говорить. Очень испугалась, что молния может пройти по телеантенне и испортить телевизор, крикнула:
  - Мам! Слышишь?!
  Она не ответила, из комнаты лишь доносились похрапывания отца. Я встала и босиком побежала к ним в комнату. Едва успела выдернуть вилку из розетки, как из гнёзд розетки вырвались два ослепительно ярких луча.
  Остальное действие происходило, будто в замедленном режиме времени. Я помню, что увидела, как два луча света направились за вилкой, стремясь к воссоединению с ней. Тогда бы телевизор сгорел или взорвался. В следующий момент с точки зрения логики я совершила полнейшую глупость - второй рукой преградила путь электричеству. Лучи остановились в сантиметре или двух от моей ладони. Я почувствовала сильное покалывание, давление и теплоту. Вдруг лучи развернулись в усечённый конус с большим основанием у ладони. Конус начал быстро вращаться, а я ощутила щекотание ладони, тихонько засмеялась и отдёрнула руку. Электрический конус стал втягиваться вовнутрь. Ещё мгновение и ослепляющий глаза конус исчез в гнёздах электророзетки, затрещав и ярко вспыхнув напоследок, а в нос ударил удушливый запах расплавленной пластмассы, смешанный с запахом озона.
  Утром всё рассказала маме и получила строгий выговор за неосторожность. В глазах, даже когда их закрывала, ещё пару дней плясали зигзагообразные мельтешки, а внутри розетки всё оплавилось, и её пришлось заменить.
  Не менее странная история произошла с прохожим, вытащившим меня из-под колёс машины. Тогда я впервые так близко увидела смерть человека.
  Стоял апрель; везде блестели лужи, а кое-где и лёд от недавно прошедшего снега. Я торопилась в кино, на предпоследний сеанс. До начала сеанса оставалось менее пяти минут, а я даже не имела билета. Как назло перед самым носом загорелся красный сигнал светофора. Я остановилась, не доходя до края тротуара: на пути серело зеркало грязной лужи. Перескочив через неё, вперёд прошмыгнула худенькая девушка, почти девочка, - видимо, тоже торопилась в кино. Она стояла на краю тротуара, на самом бордюре: голубая курточка, белая мохеровая шапочка и светло-серые сапоги на шпильке. Наконец загорелся зелёный глаз светофора, и пешеходы с обеих сторон улицы двинулись навстречу друг другу.
  Слева от нас несколькими секундами ранее остановился автобус, закрывая обзор. Девушка в голубой курточке быстро шла впереди. Я её догнала, поравнялась и была готова обойти, когда кто-то ухватил меня за плечи и потащил назад, на тротуар. Я возмущённо вскрикнула, но не успела обернуться - из-за автобуса, прямо перед моим носом, на большой скорости вылетели белые "Жигули". Я испуганно отпрянула, наблюдая, как в воздухе мелькнула голубая курточка с сапогами, будто тряпичную куклу подкинули вверх. Тело девушки, упав позади промчавшейся машины, ещё немного прокатилось по асфальту и затихло, а в полуметре от меня шлёпнулся на асфальт, слетевший с её ноги сапог. Зрелище ужасное. Я, наверное, пару минут в полном оцепенении переводила взгляд с неподвижной девушки на серый сапог (взгляд почему-то постоянно цеплялся за кокетливый бантик на голяшке), а потом меня затрясло от мысли, что вместе с несчастной на асфальте могла лежать и я - изломанная, окровавленная, мёртвая. Я обернулась, чтобы поблагодарить спасителя, или, что тоже возможно, упасть ему на руки, так как почувствовала дурноту, - но возле себя не увидела никого. Улица была пуста, даже на остановке не было ни единого человека - достаточно редкая картина во второй половине дня в центре города. Я могла не почувствовать, в какой момент меня отпустили, но безлюдье за спиной вызвало более сильное потрясение, чем вид самой трагедии. На дрожащих ногах, пройдя три квартала вперёд, вышла к очередной остановке, села в подошедший автобус и поехала домой. Кого благодарить за спасение - не знала. Руки, вытянувшие меня из объятий смерти, были очень сильными, вероятно, мужскими. Но как спаситель так быстро смог скрыться из виду долгое время для меня оставалось загадкой.
  А кота я прежде увидела во сне - грязного, голодного, громко мяукающего. Он из густых сумерек клубком выкатился под ноги. А через неделю, идя вечером после факультативных занятий в институте, заметила среди листвы сирени какое-то белое пятно. Стоял сентябрь. Смеркалось. От шевеления "нечто" стало немного не по себе. Я уже хотела пуститься наутёк, как услышала тихое "мяу".
  - Бедненький, - зашептала я, медленно подходя к кусту сирени, чтобы не напугать животное, и вытаращила глаза, когда к ногам из листвы выпрыгнула кошка, очень похожая на животное из сна.
  Я, вообще-то, "собачница", но к любой живности отношусь с уважением: не набиваюсь в друзья, лишний раз не беру на руки, не тискаю, будто игрушку. Поэтому ждала, что предпримет кошка. Она потёрлась об мои ноги и пошла вперёд.
  Я тоже двинулась к своему дому. Кошка не отставала, двигаясь рядом перебежками. В наступившей темноте ночи она едва белела на асфальтовой дорожке. Мы подошли в дому. Я открыла калитку, и она, перепрыгнув перекладину, первой очутилась во дворе. Потом спокойно поднялась на крыльцо и смело вошла в дом, хотя должна была опасаться - в то время у нас жила собака, запах которой она, конечно же, сразу уловила.
  Тимка радостной мохнатой колбаской выкатился навстречу - и остановился в полуметре, словно наскочив на невидимое препятствие. Прошло несколько секунд и собачка, повизгивая, вихрем унеслась в комнаты. А я с кошкой осталась в прихожей, теряясь в догадках. Наконец, при ярком свете рассмотрела гостью, которая оказалась котом.
  Столь крупный экземпляр кошачьей породы ни до того, ни после не встречала. Он был около восьмидесяти девяти сантиметров в длину, если мерить от кончика носа до кончика хвоста. Тело покрывала густая длинная шерсть, имеющая грязно-белый, почти серый цвет. Животное подняло крупную голову и посмотрело мне в глаза. Глаза - круглые, большие и ярко жёлтые, излучали, вы не поверите, - интеллект. Мне стало как-то неуютно, засосало под ложечкой, и я первой отвела взгляд. Животное замурчало и прижалось к ногам, будто давая понять, чтобы его не опасалась.
  Мама налила в тарелку молока и отрезала внушительный кусок колбасы. Кот не торопясь принялся за еду. Тимка несколько раз появлялся в кухне, но всякий раз, когда кот поворачивал к нему голову, убегал.
  Рядом с моей кроватью лежала Тимкина подстилка. Когда я разделась и легла в постель, кот ничтоже сумнящися улёгся на эту подстилку. Меня поведение собачки и кота озадачило. Тимка никогда не боялся кошек, на прогулках загоняя их на деревья или другие возвышенности. А странный кот даже не зашипел на собаку - просто повернул к нему голову... и всё, будто знал, пёсик не подойдёт, испугается.
  На следующий день мы поняли, что животное - не дикое и не бродячее.
  Мама решила помыть кота в ванночке, в которой когда-то купала меня. К нашему удивлению кот не выразил неудовольствия, спокойно пройдя эту "экзекуцию". Не обнаружили мы в его шерсти и блох. А когда он высох, увидели, какое чудо красоты появилось в нашем доме. У него оказалась белоснежная длиннющая шерсть, такая тёплая и шелковистая, что хотелось раз за разом погружать в неё ладони, пропуская волоски сквозь пальцы.
  Кот прожил у нас почти восемь месяцев. Никаких кличек он не признавал, на "кис-кис" не реагировал, мяукал только когда хотел выйти погулять на улице. Он спал со мной, обычно ложась на ноги и низ живота, внимательно наблюдая большими жёлтыми глазами за моим лицом. Он мурчал, словно небольшой заведённый моторчик. В такие моменты - даже стыдно признаться - я чувствовала сексуальное наслаждение. Но он был довольно тяжёлым. Через полчаса - час я переворачивалась со спины набок, скидывая кота с себя. Тогда кот забирался на подушку рядом с моей головой и засыпал. От такой тёплой мохнатой шапки голове становилось жарко, я сползала с подушки. Утром мы просыпались: кот - на подушке гигантской пуховкой, я - клубочком на матрасе поперёк кровати. Когда у меня болела голова, он, напевая свою монотонную песенку, делал лапами массаж, чуточку выпуская коготки. Через некоторое время головная боль проходила. Экзамены я учила с ним на коленях, а кот, время от времени, протягивал лапу к моему лицу, желая, чтобы обратила не него внимание и наклонилась. Тогда он дотрагивался холодным носом до кончика моего носа, вглядывался в глаза и успокаивался, сворачиваясь в клубок.
  На Тимку кот не обращал внимания, собак не боялся, да они к нему и не подходили близко, облаивая издалека. Вадима кот ненавидел, шипел, кусал и царапал до крови, если тот решал до него дотронуться. А однажды вцепился Вадиму в шею, когда он попытался меня поцеловать. С тех пор бой-френд старался не появляться в нашем доме, вызывая меня стуком в окно. В тот день, когда Вадим предложил выйти за него замуж, и мы об этом радостном событии сообщили моим родителям, кот пропал. Вышел погулять и больше не вернулся.
  По словам этого "некто-нечто" получается, что знал он меня с детства. Тогда я его словам не поверила, ведь назвался не иначе как Ихие Мундусом, что в переводе означает: "Я есть держава" - так он мне перевёл. А что такое "держава"? Символ власти. Власти над Землёй? Над людьми? Над умершими? Если протянуть логическую цепочку, то это существо - дьявол или его ближайший соратник (смерть? демон? - точно не знаю, полагаю, условную градацию придумали люди), а поначалу считала, что он - домовой.
  
   Запись ? 5
  
  Через месяц после явления тени, мне на глаза попалась небольшая брошюрка о йоге. Всяческими асанами я заниматься не стала, но медитацией заинтересовалась. И однажды, в субботу, закончив генеральную уборку в квартире, решила заняться медитацией, лёжа на кровати. Было около одиннадцати вечера. Сын спал. Муж уже несколько месяцев жил у своей бизнесвумен. Я, усталая, легла на кровать, отключила мысли и расслабилась. Вдруг по всему телу начались вибрации. В ушах появился шум. Открыла глаза и неожиданно увидела себя почти под потолком. О выходе из тела ранее читала литературу, поэтому страха не испытала. Повернула голову на бок и увидела собственное лицо, белеющее на подушке в полумраке комнаты. Постаралась опуститься на пол и оглядеться. Комната выглядела немного по-иному, но досконально рассмотреть и понять отличия в убранстве не успела. Открылась дверь, и ко мне не подошёл, а буквально подлетел молодой человек. Я хотела убежать от незнакомца (мало ли с какими намерениями он кинулся), как он взял за руку и, мило улыбаясь, сказал:
  - Ни рыпей, Оленька! Я тя, любую, зело чекав.
  - Кто ты? - выдохнула я. - Инопланетянин?
  Он отрицательно покачал головой.
  Я внимательно оглядела мужчину. Он был такого же роста, как и бывший муж, то есть на две головы выше меня. Бледное, чуть вытянутое лицо, большие миндалевидные глаза, чёрные, я бы даже сказала - лучистые. Они походили на чёрные бриллианты, которые однажды увидела на фото. Тонкий, с небольшой горбинкой нос придавал лицу хозяина немного хищный вид. Прямые, на вид жестковатые волосы - чёрные, длинные до плеч, а может, и не чёрные, но я мир вокруг видела в чёрно-белых тонах. Передо мной стоял красивый южанин, возраст - что-то от тридцати до сорока пяти лет. Ну, это только на вид. В астрале - я об этом читала - каждый может по желанию принимать любой образ. Правда, смущала одна деталь, портившая его аккуратно выписанные породистые черты и заставившая меня с первых минут знакомства относиться к нему с большой осторожностью, - это тонкие губы, изогнувшиеся в зловещей усмешке. Его одежда экзотикой и особыми изысками не блистала - чёрный свитер и серые брюки только подчёркивали подтянутость фигуры и мускульную натренированность самца.
  "Что ж, пусть "это" будет для меня мужчиной, раз ему так хочется", - подумала я и спросила, перестав нахально рассматривать незнакомца:
  - Домовой?
  Он расхохотался:
  - Ха-ха-ха! Ни гадай! Гадаты да шукаты життя ся прикарнаты.
  - Кто же ты?
  - Кличуць мя Ямус.
  - Странное имя.
  - Взабыль? - он приподнял брови, изобразив удивление. - Приде поры - ще падне шоры. Расквилить зело треба тя.
  - А почему не сейчас? - настаивала я, понимая, что своими странными и непонятными прибаутками он просто водит меня за нос.
  Он осторожно взял меня за подбородок и заглянул в глаза. Я испытала сразу два потрясения. Первое - его взгляд кого-то напоминал. Когда-то в жизни уже встречала такой острый, завораживающий, оценивающий взгляд. Второе - его пальцы были тёплые, будто у живого человека. Но я-то находилась в астрале. По крайней мере, так думала. Почему решила, что нечто, прикинувшееся человеком, должно быть холодным - не имею ни малейшего понятия. Думаю, сработал стереотип: раз "это" из астрала, то чуждое и неживое.
  - Потому што, почемучка, - выговорил Ямус, но как-то заученно, хотя автоматизм и оканье в произношении я уже осознала несколько позже.
  А тогда эти слова повергли меня в шок. Так когда-то говорил Олег - восьмиклассник, убивший своего друга, и мой приятель из детства. Я закричала:
  - Нет! - И, рванувшись, высвободила ладонь из его руки. Он моментально отпустил мой подбородок и придержал за спину - иначе бы я отлетела к окну и далее - за окно, ведь в астрале нет твёрдых преград.
  - Тсс, дщерь! Не викай! - услышала я жаркий шёпот над ухом. - Я те ни вражина.
  Меня начало колотить и куда-то затягивать. Напоследок услышала:
  - Потель, Оленька!
  В следующее мгновение ощутила себя в собственном теле. Сердце бешено колотилось. Призрак он или неприкаянная душа убийцы, но с прошлым встречаться не хотелось, хватит с меня собственных тараканов.
  На следующую ночь я не собиралась медитировать. Просто легла спать - и сразу же вылетела из тела. Непроизвольно. Испуганно огляделась. Напротив кровати стояло кресло, в нём сидел Ямус, поджидая меня. Он встал, лучисто улыбаясь, и протянул ко мне руку, чтобы помочь спуститься на пол:
  - Честую тя, любая дщерь!
  Я встала на ноги и недовольно пробурчала:
  - Здравствуй, двуликий Янус!
  Он усмехнулся:
  - Ако баишь о Яз и Нави - бо я. Ако о шиловатом оммане - зело шаловно! Я верше вела человице вразумений. Приде порь ти бо зразумиеш. А сёння - воровей! За викном чудовий мирь скудаться в тя, дщерь. Норохти узреть?
  Я с трудом понимала, о чём он мне говорил, и слова: "за викном", "чудовий мирь" и "узреть", перевела для себя, как приглашение посмотреть, что там за окном, но для уточнения спросила:
  - Ты намерен похвастаться своим миром? - а потом рассмеялась:
  - Ха-ха! Похвальба входит в набор твоих качеств? А только что сказал, будто не примитивен как люди.
  Он погладил меня по щеке.
  - Взабыль ти мя скудо разумиеш, - задумчиво произнёс Ямус.
  Он состроил озабоченную мину на лице и на несколько мгновений прикрыл глаза. Потом поднял указательный палец и приказал:
  - Зри! - И уставился в мои глаза чернотой своих зрачков. Было такое чувство, словно меня затягивает в эту черноту. Вскоре он прикрыл глаза, и связь оборвалась, но произошло удивительное: Ямус заговорил на современном русском языке. Снисходительно улыбаясь, он заявил:
  - Не ехидничай! Большое всегда включает в себя малое, поняла?
  Я промолчала. Ямус потянул меня за руку, и мы, проплыв сквозь окно, оказались на улице. Постепенно мир перед моими глазами начинал приобретать краски. Правда, улица только отдалённо напоминала ту, которую знала в действительности.
  Она пролегала не прямой стрелой, а уходила влево и заканчивалась не трассой, по которой туда-сюда снуют машины, а лугом и далее - красивой берёзовой рощей. В нашем мире эта берёзовая роща находится в парке "Дружба", в девяностые годы возведённом китайской стороной в подарок городу. На лугу я увидела пруд, заросший кувшинками. Блики света от воды только кое-где пробивались сквозь большие зелёные листья, украшенные крупными белыми бутонами. В нашем мире пруд зарос мусором и тиной, после того, как на нём сожгли каравеллу - чудо деревянного кораблестроения, в котором располагался шахматный клуб.
  Мы сели на берегу пруда. Над кувшинками летали крупные стрекозы, трепеща золотистыми крылышками.
  - Хочу тебя учить, наставлять, показать мир с другой стороны. Откройся мне! - произнёс Ямус, своим бархатистым голосом, перебирая мои пальцы. - Я долго ждал этого момента.
  - Хорошо, - ответила я. - Но кто ты? Я должна знать своего учителя, доверять ему.
  И он сказал. Мои тараканы быстро сориентировались и зашуршали: "Опасность! Беги! Повелитель мёртвых не является просто так".
  Меня пробрал озноб, и захотелось домой. Мгновение спустя уже находилась в своём теле. Всё оказалось намного хуже, чем предполагала. Дьявол или демон - это намного опаснее, чем душа бывшего убийцы.
  С той ночи я стала бояться спать. Лишь глаза начинали слипаться - в теле возникали вибрации. Понимала: меня вскоре выбросит из тела, а там будет ждать он. Моментально пронизывал страх, и я приходила в себя. Так продержалась три дня. Уже к концу третьего я чувствовала слабость, очертания мира размывались и колебались, виски и затылок ломило. И, конечно же, в третью ночь я не выдержала и заснула, даже не заметив этого. Разбудил неприятный холодок и давление в области живота. Что-то холодное и плотное проникало в меня через пуповину. Испытала ужас. Хотела это "что-то" вырвать из себя, но опоздала. Оно прошло сквозь живот, поднялось по позвоночнику к голове, и там, расправившись холодной лепёшкой, накрыла мозг. Мои тараканы зашевелились, заползали, опасаясь пришельца. Их вопросы посыпались, словно из рога изобилия:
  - Что это? Зачем? Я умру? Оно во мне будет жить? Что ему нужно?
  Воображение рисовало картины из голливудских фильмов ужасов про пришельцев, похожих на насекомых. Вдруг "услышала" голос Ямуса:
  "Не бойся! Это я. Ты не хочешь появляться в моём мире. Пришлось придти самому. Теперь мы - единое целое".
  В его словах мне слышалась насмешка.
  Мы, как "единое целое", просуществовали почти четыре месяца. За этот время я многое узнала и увидела, но и многое потеряла. А потеряла я свободу, спокойствие, уверенность в себе, большую часть жизненных сил, умение концентрироваться на задачах, целях, проблемах. Меня часто охватывало раздражение, даже злость, утомляли разговоры. Я плохо спала и не могла смотреться в зеркало. Оттуда меня разглядывала особа с "горящими" красными огоньками вместо глаз. Ужас!
  Все его слова любви воспринимала насилием над собой. Любовь нельзя навязывать - ни физическую, ни ментальную, ни эмоциональную. Её можно принимать добровольно. А я не хотела принимать. Я хотела любить человека, а ни "неизвестно что". Подлого духа? Тирана, рабой которого стала? Зачем? Его мораль мне была чужда, цели - непонятны. Последней каплей стала его выходка в Новогодние праздники.
  Сын переел мороженого и под Новый год заболел. Я не пошла в гости к маме и её просила к нам не приезжать - не хватало, чтобы увидела меня в образе демоницы. Три дня я просидела дома: готовя, убирая и ухаживая за больным ребёнком. А в девятом часу вечера второго января Ямус мне приказал одеваться.
  - Зачем? - тревожно спросила я.
  "Пойдёшь туда, куда прикажу".
  - Нет, не пойду! - закричала я, чем напугала Женьку. И в тот же миг позвоночник сковала боль. Казалось, кости горят огнём, и скоро от них будет отваливаться мясо. Я застонала, колени подогнулись, и я опустилась на ковёр; стала по нему медленно ползать, ошалев от боли. Сын соскочил с дивана и подбежал ко мне.
  - Мама, что с тобой? - спросил испуганный Женька. - Болит сердце?
  - Всё хорошо, дорогой, - успокаивала я сына. - Иди. Ложись.
  Боль медленно проходила. Лёжа на ковре, я ритмично дышала, - это помогло расслабиться. Почувствовав, что позвоночник отпустило, я пошла одеваться. Женя вышел в прихожую:
  - Мам! Куда ты собралась? Ночью?
  - Я прогуляюсь вокруг дома. Иди спать!
  Ямус заставил меня сесть в автобус и проехать две остановки, а потом сказал, что он пошутил, дескать, просто хотел, чтобы прошлась и подышала свежим воздухом.
  "Посмотри, какое звёздное небо сегодня. Откройся навстречу пространствам, прими в себя другие энергии", - увещевал он.
  - Да пошёл ты, чёртов гуру! - зло крикнула я. - Мне не нужны твои пространства и энергии. Мне не нужна запредельность. Я хочу быть нормальной бабой. Понимаешь?! Нор-маль-ной! И мне нужен рядом нормальный мужик, а не дух! Чтобы мог обнять, поцеловать, поносить на руках в этом мире, а не в том, нереальном!
  "Дерзишь? - недовольно поинтересовался он. - Ты - пылинка. Захочу, и разлетишься миллионами атомов. Твоя наглость заслуживает наказания".
  Боль в голове завибрировала, припекая и заставляя меня привалиться к ледяной бетонной стене дома.
  - Давай, - прошептала я, - разнеси мои мозги на кусочки. Душа почти умерла, пусть умрёт и тело.
  Ямус молчал. Меня охватила ярость. Я хотела умереть, но не быть игрушкой в его руках. В тот момент не думала, что гублю свою душу, что в аду он станет вечным и полновластным хозяином. Зачем страшиться мифического ада, когда тот существовал во мне здесь и сейчас, опаляя, разрывая мозги и сердце на части, увлекая душу в пропасть отчаяния, что никто и ничто мне не поможет.
  Я держалась из последних сил, чтобы не схватить нож и не броситься на любого, кто хоть как-то противоречил, докучал разговорами и проблемами, - такая злоба кипела во мне, причем непонятна была причина её возникновения. Иногда после гневной тирады попавшейся под горячую руку коллеге, продавщице или соседке я боялась себя, опасаясь, что совершу что-то ужасное и непоправимое.
  "Успокойся! Что ты нервничаешь из-за ерунды?" - уговаривала себя, пугаясь той волны ненависти, что моментально захлёстывала с головой. Возможно, рамки нормального восприятия и общения с людьми прорывались из-за бессонных ночей и наказаний болью. Моё общение с "проклятым гуру" часто не прерывалось и ночами, поэтому я теряла силы и контроль над собой. Я понимала, что всё идёт к тому, что или совершу преступление, или сойду с ума, или покончу с собой. Ихие Мундус, коварный и жестокий, даром что повелитель мёртвых, хотел примерно меня наказать, за отказ принять его своим хозяином и наставником.
  Я уже не обращала внимания на шумы и движение предметов в квартире, от которых обмирала первые ночи после вселения Ямуса. Где-то после часа ночи в квартире слышался монотонный приглушённый гул, будто идущий из-под земли. К нему изредка примешивался скрип мебели и открывающихся дверей, сочетающийся с шебуршанием в шифоньере и ящиках прихожей, а также со стуками от качающихся стульев. В другие ночи по квартире шлёпали босые ноги, а по окнам скребли когти невидимых существ. От ужаса, творившегося во мне и вокруг меня, настолько устала и отчаялась, что решала покончить с непрекращающейся пыткой одним махом. Если идти навстречу смерти не боясь, спокойно и целенаправленно, не мучаясь виной и сожалениями, представляя на ментальном экране место, где хочешь оказаться, то есть возможность не попасть в царство Ямуса даже при суициде.
  И я знала такое место. Однажды во сне меня привела туда белая женщина. Древняя ведьма с белым, как мел, лицом сказалась моей дальней родственницей. Она показала песчаные пляжи, голубую лагуну и холмистые земли, поросшие густым лесом. Это был её остров, который станет и моим, если смогу, придерживаясь инструкции, уйти из жизни. Она свистящим шёпотом повторяла пункт за пунктом, чтобы я лучше запомнила. Даже проснувшись, еще несколько секунд я слышала последнее напутствие: "Думай о смерти. Нет покровителя - нет энергии. Прежде всего заботься о ней". Инструкцию я запомнила, в ней всего три пункта. Правда, есть в ней один изъян, но в той стрессовой ситуации я об этом не задумывалась.
  "Мама, ещё не так стара - поставит Женю на ноги", - решилась я на отчаянный шаг. В тот момент не испытывала страха перед смертью, лишь выбирала быстрый и менее болезненный способ ухода. Удушение сразу отмела. И больно, и труп выглядит ужасно. Есть, конечно, лёгкий и почти приятный уход из жизни - лечь в тёплую ванну и перерезать вены. Но не хотелось пугать сына. Такие психологические травмы в юном возрасте даром не проходят. Выбор пал на яд.
  Яд у нас в семье хранился много лет. Он достался от бабушки. В последние месяцы жизни отец испытывал жуткие боли и не хотел мучиться, и нас с мамой мучить. Тогда мама отдала пузырёк с зеленоватыми кристалликами мне, чтобы спрятала в своей квартире. В ту ночь я искала пузырёк. Перевернула все вещи в шифоньере, где он хранился. Пузырёк не нашла, хотя перетряхнула каждую книжку, каждую безделушку, каждую тряпочку. Я села и заплакала от бессилия. Буквально завыла, проклиная Ямуса, себя и нескладную жизнь.
  И тут услышала его голос в себе:
  "Яд не найдёшь - можешь не искать, - в голосе слышалась печаль. - Я ухожу. Понял, чего ты хочешь. Жаль, что маленьким девочкам нужны маленькие радости. Ты их получишь".
  Холодный шарик прокатился по позвоночнику и протиснулся сквозь пуповину наружу. С этой минуты я была свободна, принадлежала самой себе. Я победила! Именно так мне и хотелось думать, иное мнение выглядело пугающим.
  Некоторые считают, что Повелитель царства мёртвых - дьявол. Я, не избранная, не пророчица, и не совсем уж падшая душа, - сомневаюсь, что личность столь высокого ранга из мира Зла обратила на меня внимание, да ещё тратило своё время впустую. Демон? Да, его вторжение и воздействие было похоже на одержимость, какие показывают в фильмах. Но демоны и бесы свои жертвы добровольно не покидают, а доводят до сумасшествия или могилы. А может, мы мистических сущностей просто плохо знаем, ведь описаны они в основном мужчинами, с их прямолинейно-логическим мышлением и пониманием. Поэтому я не откидываю ни одну из возможных версий, только хочу отметить, что тонкий мир сущностей бывает очень опасен, кто бы что ни говорил.
  Читала, есть священники-экзорцисты, изгоняющие злых бесов и демонов. Любой человек, думаю, сам способен справиться с вселившимся злым духом. Для этого нужно в себе искоренить страх - любой; нужно научиться терпеть боль, которой "воспитывает" демон; нужно иметь волю к победе, заходящую за грань лихого отчаяния, а также подавлять порывы беспричинной злобы. Демоны очень не любят, когда их ругают, особенно матерно, или смеются над ними, предчувствуя торжество над вирусом, ведь окружающий нас мир - это информация, а демон или бес - злой дух в виде вируса, чем-то похожего на компьютерный.
  Прошло время, и в каком-то журнале прочитала слова грузинского священника: "Для проверки крепости человека в вере бог вначале посылает дьявола". Верно это или нет - покажет время. Мнения людей, их восприятие сугубо индивидуальны, Ямус мне это чётко показал. Поэтому нельзя откровения одного человека - кто бы он ни был - считать истиной в последней инстанции для остальных. Истина всегда где-то там...
  
  Запись ? 6
  
  Произошло это на третий день после вселения Ямуса в моё тело. Ранним воскресным утром ветер махал желтеющей листвой деревьев. За окном было серо и зябко. Вставать не хотелось, и я решила ещё немножко полежать под тёплым мохнатым одеялом. В голове прозвучал его голос:
  "Сегодня мы отправимся в путешествие. Закрой глаза и расслабься".
  Я, заинтригованная интересным предложением, решила подчиниться. Тогда, глупая, я ещё не знала, что каждое согласие с ним, ведёт к ослаблению воли и потере самостоятельности. Вскоре перед сомкнутыми веками засветился экран. На экране разворачивалось действие. Там стояла такая же пасмурная погода, но люди были одеты по-летнему. Правда, толпа казалась какой-то сумрачной, одежды чем-то заляпаны, а в центре стоял полноватый опрятный гражданин в серых брюках и белой рубашке. На солидный возраст мужчины указывала седина на висках.
   Вдруг услышала вопрос Ямуса:
  "Хочешь посмотреть поближе?"
  - Да.
  Мгновение и, проплыв сквозь экран, я оказалась в толпе людей. Огляделась и сконцентрировалась на действиях пожилого гражданина в серых брюках, так как окружение тоже внимательно следило за его манипуляциями. А он, поправляя очки на носу, прислушивался к наручным часам, периодически их встряхивая. Толпа сумрачно молчала. "Очкарик" снял часы и вновь приложил к уху. Тут не выдержал стоящий слева от него мужичок, взлохмаченный, с грязным лицом и злыми глазами. Он выхватил часы, бросил их на землю и стал топтать, приговаривая:
  - Кончилось время! Понимаете, профессор, время здесь остановилось!
  Профессор, глядя на мужичка удивлёнными глазами, всё бормотал:
  - Не может быть. Нет, не может быть...
  Он наклонился к земле, желая, как мне показалось, поднять часы, но поднял какой-то аппарат с маленькой клавиатурой и небольшим экранчиком.
  - Что это у него в руках? - прошептала я. Ямус появился передо мной и, улыбаясь, сказал:
  - Сотовый телефон. Такого ещё не видела?
  - Нет.
  Толпа меж тем загомонила: кто испускал смешки, кто называл его идиотом. Профессор повертел телефон в руках, но тот не подавал признаков жизни.
  - Бросьте! Всё бесполезно, неужели не понимаете! - мужичок зло вырвал телефон и бросил его на землю.
  Мне стало как-то неприятно от всего происходящего, и я решила отойти от толпы обозлённых людей. Лишь только повернулась направо - перед глазами тоже действо: сумрачная толпа в заляпанных одеждах, в центре полноватый гражданин в серых брюках и белой рубашке, и опять: "время кончилось", "не может быть" и так далее. Я повернулась в другую сторону - та же сцена до мелочей отрепетированного спектакля под названием... Кстати, а что это за спектакль, в котором я одинокий зритель? Честно признаюсь, мне стало страшно, по телу прокатилась волна дрожи, губы онемели, пальцы стали холодными, на лбу выступила испарина - короче, все признаки сильного стресса. Спасительная мысль: "Немедленно приди в себя!" - появилась как нельзя кстати. Усилием воли я открыла глаза, а в ушах всё звучало: "Время здесь остановилось!" Сев в постели, спросила у Ямуса:
  - Что это значит?
  Он ответил:
  "Пространство и время совмещаются в единое образование, в котором время перестает играть роль проводника энергии. Время постепенно становится одним из векторов пространства".
  "Расскажи более понятно", - мысленно потребовала я.
  "Время всегда существовало во Вселенной, но его пространственное проникновение менялось в зависимости от состояния плотности вещества. На самых плотных планах время играет роль проводника энергии, которая совмещает объект и субъект. Время - что-то... типа катализатора в процессах обмена энергией, информацией, материей. В трехмерном мире, твоём мире, именно так и есть, ведь время имеет смысл только там, где есть разумный наблюдатель. Присутствие наблюдателя оказывает влияние на протекание многих природных явлений. Но в других мирах с большей мерностью процессы могут происходить вне зависимости от его присутствия или отсутствия. Там время теряет свое физическое значение, как расстояние от одного события до другого, становясь расстоянием от одного объекта до другого. Поняла?"
  Я кивнула. Видя,что я молчу и жду других разъяснений, он продолжил:
  "Плотный материальный план не может иметь мерность более четырех. А в многомерных мирах всё подругому, там нет "вчера" и "завтра", там все "сейчас", или причины и следствия меняются местами. Сейчас я показал тебе петлю времени. При возникновении такой петли разумные существа могут разделяться на две группы... или несколько. Одна становится участниками событий, другая - наблюдателями. Для этой петли ты - наблюдатель".
  "Погоди! - перебила я его мудрёные рассуждения. - Что-то подобное я видела в фильме "День сурка". Но как она появляется, эта петля времени?"
  "Это закручивание временного вектора вокруг события, имеющего большое энергетическое наполнение. Это может быть, например, какое-то важное событие в жизни отдельного человека или целой семьи, коллектива, государства, всей планеты, - пояснил Ямус. - Погасить энергию петли могут только наблюдатели, изменяя отношение участников к событию и, тем самым, изменяя само событие. Попробуй помочь им, и ты разорвёшь петлю".
  Я вспомнила, как в фильме герой вначале делал разные глупости: объедался сладостями, грабил банк, кончал жизнь самоубийством, - но это не помогало разорвать петлю времени. Так что же может её разорвать? В фильме этому способствовали добрые дела и любовь. Я надолго задумалась - Ямус мне не мешал. Что я могла предложить обозлённым, отчаявшимся, грязным людям? Только доброту сердца и тепло солнечного света - пусть иллюзорную в том сумеречном мире.
  "Я готова попробовать", - сообщила я своему "гуру" вечером.
  "Хорошо, - ответил он. - Но помни, вступив с ними в контакт, ты станешь частью этой петли. Если не сможешь погасить её энергию - не сможешь сознанием вернуться в своё тело".
  - Что?! Что будет с моим телом? Говори! - чувствуя нарастающую тревогу, закричала я.
  "Тише, Оленька, не кричи! Оно будет в лёгкой коме, если не вернешься в течение суток", - спокойно пояснил мой тиран.
  "А дольше?" - мысленно задала я вопрос.
  "Будет жить, если вовремя подключат специальную аппаратуру. Но через месяц это не будет иметь никакого значения".
  "Почему?"
  "Сможешь вырваться из петли дольше, чем через месяц, - станешь паралитичкой или овощем", - холодно заметил Ямус. Тогда я и поняла, что ему безразлична моя судьба, или это такой метод морального издевательства, и "жестокого упыря прёт" от моего страха, он моими эмоциями питается.
  - Нет, не хочу участвовать в таком эксперименте, - испуганно заявила я вслух.
  "Уже поздно, - сказал мой жестокий "гуру". - Ты дала согласие".
  И через несколько минут в теле возникли вибрации, в позвоночнике - боль, в голове - тяжесть и спутанность мыслей. Я кое-как добралась до дивана и отключилась.
  Я вновь стояла среди толпы хмурых людей. А когда мужичок с грязным лицом выхватил часы у профессора, я перехватила его руку, отобрала часы и вернула их владельцу. Мужичок обеими руками ухватил меня за плечи. Его глаза побелели от ярости. Что дальше было бы со мной - трудно представить, но я опередила его милой улыбкой и громкими словами:
  - Уважаемые господа! Минуточку тишины и внимания!
  Все взгляды устремились на меня. Даже взбешённый мужичок опешил. А я, стараясь перехватить инициативу, говорила и говорила спокойным ровным голосом:
  - Меня к вам послал господин Ямус. То безобразие, в которое вы попали, сейчас закончится. За все причинённые неудобства я приношу вам извинения от нашей компании. Ваши моральные страдания будут обязательно компенсированы, оплачены очень щедро самим господином Ямусом Ихие Мундусом...
  Я несла полнейший бред, но он нужен был для того, чтобы мне поверили и исполнили те необычные действия, которые хотела им предложить, и которые в обычной ситуации у многих вызвали бы только усмешку.
  - А теперь прошу всех пройти вон на тот милый зелёный островок, - указала я на небольшой бугорок, покрытый зелёной травой и возвышающийся среди грязи, в которой топтались люди. - Все садимся. Руки кладём на колени ладонями вверх. Закрываем глаза.
  Белокурая молодая женщина в лёгком шёлковом платье цвета морской волны меня спросила:
  - А зачем садиться и закрывать?
  - Начнётся перестройка действительности, - отвечала я очень уверенно. Так педагоги обычно объясняют ученикам прописные истины, в которых, кстати сказать, и сами не очень-то разбираются, но говорят хорошо поставленным голосом, не терпящим возражений. А чтобы у некоторых личностей, не признающих авторитетов, не возникло желание противоречить мне, я их напугала, сказав:
  - Если будете подглядывать и не выполните упражнение, то испортите зрение и останетесь одна, а вся группа вернётся домой.
  Женщина, присев на траву, залопотала:
  - Конечно, конечно... я всё выполню. Не хочу здесь дольше оставаться.
  - Все закрыли глаза? - оглядывая сидящих, спросила я.
  - Да. Все. Уже сделали, - послышались нестройные возгласы.
  - А теперь представляем, что на ладони и лицо падают тёплые лучи солнца, - продолжала я, сев вместе со всеми, закрыв глаза и представляя то, о чём нараспев, негромко говорила. - Нам становится тепло и уютно. Тепло через ладони и лицо наполняет наше тело. Тело ме-е-едленно расслабляется: шея, плечи, бёдра, ноги. Руки так тяжелы, что вы не можете их поднять с коленей. Сердце заполняет радость от близкой встречи с родными, близкими, любимыми. В лицо веет тёплый ветерок. Поют птички. Пахнет цветами. Нам споко-о-ойно и ра-а-адостно...
  Я сама не заметила, как перешла на бормотание, а потом провалилась в темноту. Проснулась я утром. Огляделась: до боли знакомая комната, за окном нудный дождь, лежу одетая на диване. Я вернулась! Или меня, запугав, просто обманули. Это был первый урок, полученный от Ямуса. И таких уроков было много. Разных. Они несли знания, которые я бы никогда и ни у кого не получила, но высасывали мою душу.
  Через неделю моего согласия никто уже не спрашивал, Ямус просто приказал расслабиться и пройти сквозь экран. Я решила ослушаться своего гуру, мало ли какую каверзу он мог придумать в этот раз. Но моё желание, вернее, нежелание, проигнорировали. Сначала затылок налился свинцовой тяжестью, потом боль перешла в центр головы, начало потряхивать и покачивать. Перед глазами завертелась комната, я их закрыла - и оказалась посреди туманной каменистой пустыни.
  Земля под ногами серо-рыжего цвета, усеянная камнями и валунами разных размеров. Солнца не видно, вокруг сизый туман, и если внимательно не смотреть под ноги и за движениями проводника, то можно споткнуться и покалечиться об острые грани камней. А не отставать от проводника и смотреть под ноги не так-то просто - моя экипировка слишком своеобразна для подобных приключений: тонкая ночная рубашка чуть ниже колен и шерстяные носки, с вложенными в них горчичниками от простуды. Такая одежда, скажу я вам, совсем не то, что годится для путешествий по каменистому плато. Я хромала и поминутно ойкала от острых камешков под подошвами, костерила "проклятого гуру" на чём свет стоит, а он, не оборачиваясь, меня подгонял:
  - Давай шевелись, Оля! Нам нужно дойти во-он до той кромки леса.
  Посмотрела в указанном направлении - чёрт бы его побрал, идти ещё километра два. Обидно до слёз. Болят ступни, от падения между валунами поцарапана левая рука и в кровь разбито левое колено. Села на подвернувшийся валун и закрыла глаза:
  "Дальше не пойду. Пусть пристрелит на месте".
  - Как хочешь, - вслух сказал Ямус и двинулся дальше не оглядываясь. Да, в наших путешествиях он отделялся от меня и обретал тело, но мысли - гад! - читал, будто постоянно находился в моей голове.
  - Ну, и дьявол с тобой! - крикнула ему вслед. Он лишь поднял вверх правую руку и помахал мне, дескать, "адью, адью, крошка".
  От одиночества, боли и безысходности хотелось плакать, голосить, выть, но злость на "подлого тирана" сушила слёзы, а осторожность скрепляла уста. Гляжу - окрестности начинали темнеть, подул холодный, пронизывающий ветер, а на ладонь спустилась первая снежинка, потом - другая, третья. Ветер дул порывами, взметая рыжую пыль вместе со снегом. Холодные крупинки снега и острые частицы горной породы больно кололи кожу - я начала замерзать. Поднялась с камня, стала хлопать себя по бёдрам, плечам, прыгать на месте, но это были жалкие попытки разогнать кровь, согреться. Я понимала, что через полчаса превращусь в ледяную фигуру и останусь в этом жутком месте навсегда. А в порывах ветра всё громче слышался плач ребёнка, то громкий и отчаянный, то тихий и безутешный. И этот плач вытягивал из сердца тепло, а с ним и последнюю надежду на спасение. Силы ушли - я уже не могла переминаться с ноги на ногу и растирать околевшие руки, щёки, колени, плечи. Паника билась в голове одной незатухающей мыслью:
  "Он ушёл... ушёл... бросил!"
  А в ответ тоненький голосок совести:
  "Это расплата. Ты получила по заслугам за убийство ребёнка. Ему так же было страшно и больно умирать".
  По щекам потекли горячие слёзы, но под порывами ветра они застывали прозрачными каплями на подбородке. Холод и пронизывающий ветер сковали тело, кожу покалывало тысячами иголок, руки и ноги онемели. И это был конец. Я закрыла глаза и стала уплывать в сон. В голове промелькнула даже не мысль, а её отголосок:
  "Прости меня, малышка..."
  И вдруг мой сонный уход в небытиё нарушили хлопающие звуки. Я с трудом разлепила начавшие смерзаться ресницы и увидела, что передо мной опускается стая больших чёрных птиц. У них были поблескивающие желто-оранжевым металлическим блеском, большие, изогнутые клювы и когти на концах крыльев. Сами крылья имели двухметровый размах. Глаза - чёрные, с красной окантовкой, злые и алчные. Их намерение мне было предельно ясно - демоны ночи хотели поживиться человеченкой. Впереди всей стаи, в дух метрах от меня, важно расхаживал вожак, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, очевидно, решал: могу я оказать сопротивление, или холод сковал основательно и я едва дышу. Убедившись, что жертва не двигается, а лишь моргает обмёрзшими ресницами, он сделал один шажок вперёд, постоял, поклекотал и сделал ещё шаг, затем ещё. Паника и ужас во мне взметнулись вновь - я поняла, что птицы с медными клювами и когтями будут раздирать и лакомиться мной, ещё живой и чувствующей. И этот леденящий душу страх придал сил. Я закричала что есть мочи:
  - Нет!! Не хочу!! Яму-ус!!
  Вожак прыгающей походкой, расправив крылья, отскочил назад и немного вбок. Над долиной раздался его негодующий крик:
  - Кро-об!
  Стая ответила громоподобным:
  - Кроб! Кроб! - и взлетела, со свистом рассекая воздух когтистыми крыльями. Вожак, взлетая рядом со мной, когтями крыла чуть не задел лицо - видя, что он летит прямо на меня, наклонила голову, и его когти лишь вырвали прядку волос.
  - А-ай! - закричала я от дикой боли, но боялась поднять голову или пошевелиться. И только услышав удаляющееся хлопанье крыльев, крикнула вслед вожаку:
  - Сволочь!
  С высоты небес донеслось издевательское:
  - Кра-ха-а! Кра-ха-ра!
  Демон-стервятник смеялся надо мной, я это поняла и хотела погрозить кулаком или поднять камень и швырнуть в стаю, но страшные птицы поднялись высоко, а двигать онемевшими членами я почти не могла.
   Оглядывая опустевшее пространство вокруг себя, заметила, что снег прекратился, стих ветер, и немного потеплело. Я зябко повела плечами и услышала то ли смешок, то ли покашливание. Медленно оглянулась - за спиной стоял Ямус. Он протянул руки, поднял меня с камня и сказал:
  - Экскурсия окончена. Пора домой.
  Мне захотелось сказать ему что-то очень злое, оскорбительное или плюнуть в лицо, но вокруг закружился смерч, вернее, фигура Ямуса стала расплываться, превращаясь в страшный, чёрный смерч. И меня поглотила его удушающая, крутящаяся, разрывающая на части тьма.
  Проснулась будто от толчка, соскочила с кровати, даже пробежала пару метров по комнате, когда поняла, что нахожусь дома. Сердце готово выпрыгнуть из груди, голова мокрая от пота. Кое-как отдышалась и поплелась в ванную умываться, а там меня ждал сюрприз. Зеркало ужаснулось вместе со мной, увидев седину на правом виске. Я скорбно вздохнула:
  "Вот... и старость подкралась незаметно", и услышала спокойный голос:
  "Не переживай. Седина придаёт тебе пикантность".
  Как он может так издеваться? Когда же это кончится? Ненависть горячей волной захлестнула меня с головой.
  - Чёртов ублюдок! - закричала я. - Как же я тебя ненавижу! Ну, давай наказывай! Давай, чего ждёшь?! Можешь даже убить, тебе ничего не стоит!
  "Дура и истеричка", - спокойно и холодно констатировал Ямус.
   - Истеричка?! Это ты меня такой сделал. Какие ещё эксперименты ты готов провести? Что я еще должна выдержать, за какие грехи расплатиться? Я уже на грани, понимаешь? Хочешь свести с ума? Давай! Лучше быть сумасшедшей, чем хоть минуту с тобой общаться.
  Он молчал. Во мне молчал его голос. Я расплакалась - сил ни на борьбу, ни на страх за своё будущее, ни на радость от возникшей передышки уже не осталось.
  Три дня я не слышала его голоса, верила и не верила, что избавилась от подлого тирана. Купила краску и покрасила волосы в рыжевато-каштановый цвет. На четвёртую ночь мой мучитель вернулся с новым предложением, я и опять клюнула на приманку как безмозглая, глупая рыбина.
   Это было незабываемое путешествие. Наверное, оно являлось "пряником", после "кнута" - показа, как искупают свой грех детоубийцы. Путешествие меня наполнило экстазом восхищения. Я увидела и услышала живую Вселенную. Она дышала и пела на разные голоса. Голос огромных огненных шаров-звёзд был грозно-рычащим, а небольших планет - нежно-мелодичным. Я увидела фиолетовые и пурпурные облака, полёт кометы, и расплющенные капли воды, страшную чёрную дыру с переливающимся кольцом-ободом снаружи. Прекрасное, незабываемое зрелище! Его нельзя описать словами, как невозможно описать мелодию или цветок - только смотреть и слушать, застыв в немом преклонении перед красотой, грандиозностью и гармонией.
  А однажды я попросила Ямуса показать мне Бога.
  "Царя христианского мира? Пожалуйста! - ответил он. - Вы сами создали этот эгрегор".
  Ямус меня перенёс в незнакомое место - окраину ночного города. Город располагался кольцом около холма. На холме возвышался большой белый храм с золочёной маковкой. Храм освещался снаружи золотистым сиянием, оно лилось из стрельчатых окон. По дорожке мощёной белыми плоскими камнями-шестигранниками я подошла к храму и вошла в ажурные золотые распахнутые двери. Большой круглый купол внутри был весь украшен фресками. Вокруг золотого постамента располагались поддерживающие купол колонны по три вместе. Стены храма и колонны были из камня похожего на мрамор, но светящегося изнутри. Воздух в храме вспыхивал тут и там серебристыми искорками. На золотом постаменте стояла огромная белая статуя. Правая рука каменного мужчины была поднята вверх и что-то держала, но из-за интенсивного свечения от предмета в руке, я не разобрала - что. Левая рука покоилась у груди. Ладонь - словно чаша у сердца. На статуе развивались белые длинные лёгкие одежды. На голове красовалась невысокая корона, рассыпая разноцветные искры от вправленных в неё драгоценных камней. А вверху, над головой, парил золотистый обруч. Я сразу поняла, что это скульптура Бога-царя. Вокруг постамента вращались двенадцать больших золотых кругов со знаками зодиака внутри и вкраплёнными в них звёздами.
  - А почему он... каменный? - тихонько спросила я. - А где живой?
  - Окаменеешь тут, - произнёс появившийся рядом со мной Ямус, - когда твоё учение развращённые люди превращают в лубочную мертвечину. Вам бы только живое дело в золотые оклады обрамить, в шелка и парчу нарядить, обрядами закрепить да благовониями обкурить. А вера - где? Та, что ветры заставляет стихать? Волны усмиряет? Горы сдвигает? Нет её. По золотому в каждом глазу. Вот он и стоит на золотом постаменте, попирая его, но сам окаменел. Подойди ближе, может, кое-что увидишь.
  Я подошла и увидела, как из чаши, что Бог держал в правой руке, капали красные капли в его левую ладонь. А из ладони будто испарялся светящийся пар, разлетаясь по пространству храма серебряными искорками.
  - Это кровь жертв, которую Он тысячелетия превращает в искры Священного Огня. Крови так много, что Огонь готов возгореться пожаром, всё и вся поядающим. Но у всех есть надежда, что до этого не дойдёт.
  - И у тебя? - осведомилась я у Ямуса. Он захихикал:
  - Хи-хи-хи! А я взращён на крови, и в разум людской не верю. Я знаю другого бога.
  - Какого ещё? - удивилась я. А Ямус вдруг заговорил насмешливым, тоненьким голоском:
  - Господа и дамы, а также товарищи! Отвлекитесь на пару минут от своих дел.
  Когда он препротивнейшим голоском начал свой шутовской монолог, я действительно увидела вокруг себя толпу людей - перешёптывающуюся, постоянно движущуюся и внимательно меня разглядывающую. А он продолжал ёрничать, не смущаясь того, что всё действо проходило в храме Бога-царя; вернее, это писклявила я, а он пропал, опять войдя в моё тело:
  - Спешу представиться, бог! Вы засомневались? Схватились за голову? Думаете: сошли с ума? Как же - сам бог с вами разговаривает! Вижу, вижу... Вон там господин с лысиной возгордился. Завтра соберёт знакомых и начнёт им вещать. Ну, да... новый пророк!
  А вот и дамочка с красной сумочкой... вся побледнела, за сердце схватилась. Оно и понятно: грехи прелюбодейке нужно срочно замаливать и, стукаясь лбом об пол, выпрашивать прощение. Эй! Эй! Лбом-то потише стучите, милочка! Между прочим, я там сижу.
  А что вы так удивлены, молодой человек?! Вам говорили, что бог на небесах и невидим? А этот каменный истукан - фантазия скульптора? Не обращайте внимания. Блеф, он и в Африке - блеф. А я здесь, рядом. Вот дырку во лбу, как тибетские монахи, прокручивать не советую. От постоянного пребывания на сквозняке, между прочим, не только люди простужаются, но и боги. Да. Вот, когда лихорадит, сопли текут, кашляете, как вы себя чувствуете? Погано? Тоже самое чувствую и я. Поэтому, человеки с дырками во лбу, не удивляетесь от увиденных картин. Я подхватил грипп. Апчи! Температурю и показываю вам всякую ахинею в виде разноцветных аур, шепчу чушь в виде чужих мыслей.
  От тирады, которую произнесла не по своей воле, хотелось провалиться сквозь землю, но я не могла замолчать, продолжая поражать окружающих едкой смесью чёрного юмора и пренебрежения к их чувствам:
  - Ну, что - слабо догадаться, кто я и какой? Даю подсказку. В американских ужастиках показывают очень похожих на меня инопланетных нечто, только зелёного, розового или синего цвета. А я - серый. Не от того что - серость. Есть во мне и белое вещество. Да, не беленький и не пушистый - сморщенный, скользкий... Зато мудрый, вот!
   Что - фу-у? Не очень красивый? Мерзкий? Хм... мадам, а то, что вы похожи на фотомодель - кто показал? Сами увидели? Да что вы?! Кажется, я передумал и сейчас покажу ваше истинное лицо. Любуйтесь! Э-э-э... женщина, женщина! Не падайте в обморок. Что вы в зеркале увидели? Паучиху? А чего вы хотели, милочка?! То, что вы видите вокруг себя, всю эту красоту - деревья, цветочки, птичек, облака, солнышко - я придумал и вам показал. Именно так. Скользкий, похожий на большой сморчок, но - изобретательный.
  Что, что мальчик? Всё это твои глазки видят? Иди, учись в школе! И не перебивай умных нечто.
  Дамы и господа, хотите эксперимент?.. Пожалуйста! В психиатрической клинике провели эксперимент с больными в "белке". Ну, в белой горячке, то есть. Бред с зелёными чертиками засняли на фотоплёнку и удостоверились, что жуткие сцены алкоголики видят, как говорится, наяву. А что это значит? А это значит, не мир вы видите своими глазами, а я вам показываю его через глаза. Усекаете? Так кто здесь бог, спрашивается? Кто вам эту идею с богом и дьяволом подкинул, а? Мамонты и динозавры? Нет! Я! Кстати... про мамонтов и динозавров - тоже я.
  А я, бедный, без сна и перерыва - всё для них, всё для них! Но не замечают, не ценят - уставились куда-то в небеса. А какие, к дьяволу, небеса? Небес-то и нет. Тьфу!
  О-о! Посмотрите! Вон ещё один клоун! Расслабился, активно дышит, весь вибрирует - ждёт выхода в астрал. И не понимает, глупенький, это я его провоцирую на проветривание помещения, то бишь черепной коробки. За интенсивную и полезную работу носителя следует благодарить. Кнут и пряник - хорошее изобретение, не правда ли? Хотя... о чем это я? Не понимает. Ему и понимать-то нечем кроме меня.
  Ах, родной! У твоей любимой прекрасные глаза, а губки... у-у-у... сладкие как мёд! А чего напрягся-то? Боишься, что она... паучиха? Ну и что? Ты тоже не Аполлон, а такой же паук. Нет, родной, стопроцентную гарантию, что она тебя не съест после свадьбы, дать не могу. Уж прости!
  Кто непомерно возомнившее эго? Я? Сама - дура! Девушка, это я не вам, а вашей богине! Работать не хочет, обленилась совсем. Включает носителю какие-то мультики, а сама день и ночь дрыхнет! Мало, что ленивая, так придумала отмазку. Свою лень назвала медитацией. Ох, доиграешься ты с этой медитацией, голубушка! Твой носитель уже есть не хочет, питается одной солнечной энергией. Что? Это ты решила похудеть? Ну-ну, как бы анорексия не началась. Да, да, тот самый, родная, маразм...
  В этот момент из глаз окаменевшего Бога-царя ударил яркий свет. Я зажмурилась, а открыв глаза, пришла в себя в любимом кресле.
  Кстати... интересное выражение "придти в себя". После прогулки по мирам информации, словно по волнам радиоэфира, я возвращалась домой. Возвращалась в обжитой и родной дом, где поскрипывают перегородки и полы, иногда сквозняками продувается чердак, на ночь закрываются ставнями окна, готовит кухня и исправно работает отопление, а также... канализация и водопровод. Некоторые называет его биоскафандром, а для меня он - дом, данный на время, и его не хочется покидать навсегда. Кто-то, оставляя его, надеется на любовь и утешение, кто-то боится мук ада, а мне жаль расставаться с моими тараканами, ведь к одиночеству привыкла, муки ада "повезло" испытать уже в этом мире, утешения не требуется, а всепроникающей и всепоглощающей любви опасаюсь.
  Наверное, подумали: "Вот, дурёха!" - и будете правы.
  Городская дурочка, которой Ямус с сарказмом или лестью, с ложью или плёткой боли давал представление о том месте, где мы все когда-нибудь окажемся, и о том, в котором сейчас живём. Мой материалистический взгляд на окружающий мир он разбил в пух и прах. Вначале неизведанное было интересным, хоть и страшным, но когда перестала спать, а в душе поселились тоска, холод и раздражение, я поняла, что стала рабой; что нужно решаться на крайние меры и проверить, в каком качестве я нужна Повелителю мёртвых: живой игрушкой или баночкой энергетика. Конечно, проверка могла стать смертельной, но я так отчаялась, что отступать уже не могла. Живая игрушка для него оказалась предпочтительней. Как относиться к своей победе? Радоваться или в будущем ждать более страшных экспериментов? Честно... не знаю, как не знаю, для чего меня подвергли столь жестоким испытаниям.
  
  Запись ? 7
  
  Многое на работе изменилось за время моего ментального рабства у Ямуса. Уехал наш директор в Украину, оставив малое предприятие на меня, экономиста. Я моталась по командировкам в поисках оборудования, материалов, налаживала рынки сбыта. Расслабляться было некогда, и вышло так, что переболела гриппом без должного лечения. Получила осложнение на сердце и лёгкие. Когда через три месяца пришла в фирму - ужаснулась. Клиенты ушли, материалы поступали с перебоями, возникли долги за аренду и по кредиту. Пришлось продать оборудование и оставшуюся продукцию конкурирующей фирме. Расплатилась с долгами. На руках остались небольшие деньги, на них арендовала книжную палатку на рынке и закупила товар. Продажа книг прибыли не приносила, поэтому приходилось торговать винно-водочной продукцией из-под полы. Оптовым поставщиком "зелёного змия" стал сосед Александр Сидорчук, который привозил спиртное от какого-то дельца, знакомого ещё по милицейским делам с Сергеем Селезиным. А содействовал моему знакомству с "телепузиками" и Шуриком один забавный случай.
  Два Сергея были крепкими, немного полноватыми мужчинами, за что их прозвали телепузиками. Телепузики и Шурик дружили домами и почти каждый вечер вместе ходили пить пиво. За кружкой пива обсуждались все политические коллизии в стране и за рубежом, последние спортивные новости, решались производственные, экономические и семейные дела. Это был некий мужской клуб. Обычно такой клуб по вечерам открывался в одном из боксов гаражного массива. Но трое друзей не обзавелись пока гаражами, и их клуб проводил заседания в двух местах: под берёзками во дворе или в сторожке автостоянки, которая находилась рядом с домом. Одно плохо: как и всякое мероприятие, рождённое на российской почве, оно имело специфический колорит - посиделки часто заканчивались обильным возлиянием. Тогда "мужской клуб" только ближе к полуночи расползался по своим подъездам и квартирам. Имелась у каждого из телепузиков и своя дворовая кличка.
  Сергея Селезина все звали Соловьём за то, что когда-то в молодости окончил местное культпросветучилище, имел хорошо поставленный голос и даже в качестве конферансье провёл пару фестивалей "Огни магистрали", когда вся страна возводила БАМ. Потом его по комсомольской путёвке направили в транспортную милицию. Далее судьба занесла в угрозыск, но из-за конфликта с начальством он попал в участковые, откуда в конце девяностых уволился подчистую, не выдержав нагрузки, начальственных нагоняев и постоянной пилёжки жены из-за низкой зарплаты.
  Второй телепузик, Сергей Якименко, получил кличку Шарик из-за чересчур округлых форм. Много лет он проработал в автобусном парке, где застудил почки, получил инвалидность и по настоянию родственников ушёл в свободное плавание: вместе с Шуриком и Соловьём занялся частным извозом.
  Телепузики были на десять лет старше Александра Сидорчука, поэтому его называли Шуриком. Шурик раньше работал бригадиром монтажников, возводил Тынду и другие посёлки БАМа. Когда о магистрали страна благополучно забыла - перебрался с семьёй в наш город. Но в разгар перестройки крупные стройорганизации развалились, и жена с дочкой уехали в Ростов к родственникам, оставив его для продажи трёхкомнатной квартиры. Солидного покупателя пока не находилось, и Шурик "бомбил" с телепузиками у железнодорожного вокзала - днём, а у кафе "Парадиз" - вечером.
  Мужиков я и до этого немного знала. Не раз встречались во дворе, раскланивались, но не более.
  И вот в один из майских дней, где-то в конце месяца, я вышла на прогулку с Норой. Овчарка нашла палку и залегла в траву. Игра с палками или камнями - её любимое занятие. Особенно с палками. Она сначала их грызёт, потом вверх подкидывает носом и в прыжке хватает зубами. Циркачка!
  Я присела на большой валун. Сижу, наблюдаю за её кульбитами. А за двумя берёзами, что растут сразу за тротуаром, соседи скамеечку приладили; так вот на ней, спиной ко мне, примостились трое мужиков из нашего дома. Два Сергея - телепузики, и Шурик.
  Под корюшку и пиво они вначале вели разговоры о работе, футболе, рыбалке. Ну, и как водится, обсуждение плавно свелось к женщинам и сексу. Улица наша тихая - городская окраина всё-таки - транспорту мало; сижу я тихонько, слушаю их рассуждения - уши-то не заткнёшь - смех меня разбирает, но креплюсь, а оттуда несётся...
  - Да, мужики... Прочитал я недавно газетку одну, поучительную. Забыл, чёрт, как она называется. Ну, не важно... Статейка там интересная напечатана, о вреде прелюбодеяния...
  - Гляди, Шурик, - прервал Соловья друг подковыркой. - Кто про што, а он про баню. Видать, застукал Дашкин мужик недавно. Никак с балкона скинул? А нам расписывал, лодыжка разболелась - дескать, старое ранение. Бандитская пуля, а, Соловей?
  Мужика заржали.
  - Да не о том я, Серый! - недовольно отмахнулся Соловей. - Есть неприятель скрытый - чисто вражеский лазутчик. А тебе всё бы зубоскалить...
  - Эт ты про Галькиных ухажёров, что ли? - спросил Шурик, очищая вяленую корюшку.
  - Ха-ха-ха! Конечно... у неё их хватает...но я о другом. Только послушайте. Жила одна заокеанская пара. Муж - банкир, жена - домохозяйка. Слабая она была здоровьем. Порок сердца, тяжёлый, что ли? Банкир, видать, пожалел деньги на пересадку, скупердяй. А что? Такие там операции делают, как семечки плюют. Хошь, пересадят от человека, хошь - от хряка какого-нить...
  - Хм. От хряка и у нас раньше пересаживали. А теперь, говорят, искусственные ставят. В Японии за валюту закупают, - сдув пену с кружки, авторитетно заявил Шарик.
  - Да погоди, Серёга! С мысли сбиваешь, - ставя початую бутылку пива на траву, возмутился Соловей. - Детей иметь болящей доктора запретили. А банкира жаба давит - ой, давит! Деньжищи-то он не хочет родственникам оставлять. Позарез нужен наследник и обязательно - собственный. Оно, конечно, некоторые кошке или любимой собачке завещают. Но банкир понимал, кошка его мильёны не прожрёт и на перинке не проваляет - жизнь коротковата. А разные прихлебатели киску накормят на доллар, а в отчёте укажут тыщу. Значится, завёл буржуй любовницу-спортсменку. По лыжам, что ли... или по конькам... не помню, забыл. Дело молодое, сами понимаете, - вскоре она понесла. Пролив слезу о горькой участи больной супружницы, решил он вить гнёздышко со спортсменкой и растить потомство. Всё бы ничего, да за месяц до родов узнала молодуха, что ёйный муж - вот старый козёл! - всё же бывает у прежней жены и поддерживает её...
  По-видимому, Шурик что-то ввернул, но я не расслышала из-за грохота проехавшего мимо грузовика, а Соловей рассмеялся:
  - Ха-ха-ха! Не знаю, Шурик! Не проверял... а надо?
  - Ну-у, - уклончиво ответил Шурик.
  - Не, браток, зря это. Вот и молодуха не стерпела такой подлости, закатила грандиозный скандал...
  - С битьём тарелок? Как твоя Нинка? - ехидно ввернул вопросики Шарик.
  Шарик и Шурик опять расхохотались. У Шурика даже немного пива из пластикового стакана вылилось на брюки. Он, отряхиваясь, тихо ругнулся.
  - Ну, кто тя тянет за язык, а? - пробурчал Соловей и, приложившись к бутылке с пивом, на некоторое время замолчал. Я уже собралась идти домой, Нору к себе пальцем подманиваю - неудобно как-то кричать, мужики поймут, что сидела и подслушивала, - а негодница морду отвернула, грызёт себе палку и в ус не дует. Я уже шепчу:
  - Нора! Нора! - а она будто не слышит. Смотрю, Шарик не выдержал, толкнул друга в бок:
  - Чё замолчал, Серёга? Досказывай, раз уж начал.
  - А ты не лезь с подколками...тогда и доскажу, - недовольно отозвался Соловей.
  - Давай! Не тяни! - наливая в свой стаканчик ещё пива, подхватил Шурик.
  - Через месяц, значится, - продолжил Соловей, - разрешившись от бремени, спортсменка... померла. Врачи установили причину смерти. Как в насмешку, это был диагноз его бывшей жены. Банкир, конечно, на дыбки и подал в суд на эскулапов.
  - Ага... у них традиция такая. Собаку приятеля обгавкал - возмести моральный ущерб. Сослуживице комплимент кинул - год тюрьмы за домогательство, - прокомментировал Шарик заокеанский уклад жизни. - Теперь демократы и нас пытаются к таким порядкам приучить. Представь, Шурик, какая жизнь начнётся? Ни на кого не плюнь, ни, чисто по-русски, словом не приласкай. Без штанов останешься.
  - Ой, Серый, не тренди! Всё тебя на политику тянет, - отмахнулся Шурик.
  - Во-во... любимый его конёк... - подтвердил Соловей, допивая остатки пива из своей бутылки. - Слушать дальше будете?
  - Ну? - ответил Шарик.
  - Подкрепил банкир требования справками, мол, новая жена до родов пышела здоровьем, - продолжил повествование Соловей. - Но медиков на мякине-то не проведёшь. Они тоже оказались ушлыми. Провели независимую экспертизу. Работёнку подкинули биологам да генетикам. Выяснили-таки, въедливые заразы, что в нашем теле есть белок, который, будто магнитофончик, записывает, что с человеком происходит. Особенно это касаемо секса. Сидит в нас такой стукачёк - чисто вражеский шпиён - и отстукивает телеги на своих хозяев. Стук-стук, Штирлиц докладывает Юстасу....
  - Да ты что?! - удивился Шарик.
  - Вот те и "что". В тебе он тоже есть, Серый. Не сомневайся. Ловелас какое-то время развлекался с обеими дамами. Чтоб, значится, и жена не знала, и любовница не догадывалась. Куролесил мужик и не догадывался, что своими руками... Не руками, конечно, другой частью тела... надевает на спортсменку белые тапочки.
  - Эт что за цирковой номер? - удивился Шарик на полном серьёзе. - Никогда так не пробовал тапки одевать.
  - Какие твои годы? Живот только подбери, - также серьёзно ответил другу Соловей, - и можешь прямо здесь тренироваться.
  От раскатистого хохота с берёз сорвалась испуганная стая воробьёв и унеслась к противоположному дому.
  - Да, Соловей, детективчик... что надо, - вытер рукой выступившие слёзы Шурик и полюбопытствовал. - А банкир - что?
  - Банкир вернулся к прежней жене с младенцем на руках несолоно хлебавши. Ему, видать, теперь не до забав на стороне, - ответил Соловей и сдул чешую и кости от корюшки с коленей. - Прочитал я статейку, мужики, и глаза на лоб полезли. Какую каверзу Бог подсунул человечеству? Присмотрелся к своей супружнице и понял: забугорные гиппократы попали в самое яблочко! Раньше моя Нинка была стройной и лёгкой, словно пёрышко. Сейчас... откуда что берётся? Телеса. Окорока.
  - Это она через тебя подхватила заразу от твоей зазнобы - поварихи Дашки, - сделал логическое построение из причинно-следственных связей Шарик.
  - Ха-ха-ха! Дай пять! - протянул пятерню Шарику согнувшийся от хохота Шурик.
  - Э-э-эх! Зубоскалы! - укорил приятелей Соловей. - А мне не смешно. Вчера Петрович с тридцать второй "Волги" позвал выпить с устатку, а я не хочу. Хоть ты тресни! Аж изжога началась от одной мысли о бутылке. Представляешь? Ну, думаю, опять происки Высших сил. Нинка, лахудра, переспала с соседом Федькой.
  - Который из двадцать четвёртой квартиры? - спросил Шурик. - Язвенник?
  - Во-во, он! Над нами живёт. Прихожу домой и с порога ей: "Ну, шалава, ещё раз к Федьке в постель прыгнешь - убью!" У неё аж глаза куда-то на макушку переползли: "У тебя чё, Сергей, белая горячка?"
  "Не прикидывайся! - говорю. - Всё знаю - наука доказала".
  "Какая-такая наука?"- наступает она на меня, а сама - за скалку. Что ей, бабе-дуре, объяснять высшие материи? Не поймёт. Я стучусь к Федьке в дверь. Открывает хренов любовник. Морда - постная, майка - с дырой, трико - поношенное.
  "Ты, Казанова, желтомордая! - говорю ему. - Подойдешь к моей супружнице ближе, чем на десять метров, - евнухом сделаю! Из-за тебя, язва прободная, я выпить с хорошими людьми не могу".
  Он глазами хлоп-хлоп - показывает, что не при делах. Плюнул я ему под ноги и вернулся домой, а на душе не спокойно. Значится, маракую я, мужики, - правы за бугром, что вводят моду на мораль. Вред от этого прелюбодеяния преогромный!
  Вдруг Нора, стерва этакая, подхватила палку и понеслась к мужикам. Шурик палку поймал. Овчарка её не хочет отдавать: рычит, дёргает. Но он всё же вырвал, повернулся и кинул в мою сторону. А сам стоит, смотрит на меня и улыбается во все тридцать два зуба. Понял, наверное, что слышала их болтовню. Оглянулись и телепузики. Мне стало неудобно, будто специально подслушивала. Я опустила голову, пристегнув Нору к поводку, пошла домой. За спиной - тишина первые пару минут, а потом - новый взрыв хохота. Дома несколько раз вспоминала глаза Шурика. Как-то "задели" они меня; такие - серые, с зелёными крапинками и бесенятами внутри. Вспоминая их, сердце то притихало и млело, то срывалось вскачь. И чего ему нужно, неугомонному? Ведь чужой он, Шурик, чужой муж и отец, но бедовое сердце не успокаивалось, разбудили его мои неугомонные тараканы, а тут весна не ко времени. Но разбудили они сердце на мою беду. Хоть я и понимала всё с самого начала, а попала в сладкий плен неожиданно и по-бабьи глупо.
  
  Запись ? 8
  
  Под окном мусоровоз,
  Баки загремели.
  В помещение от штор
  Свет проходит в щели.
  Надеваю пеньюар.
  В небе безмятежность.
  Солнца луч, искристый дар,
  Лишь касаясь нежно
  Листьев тополя, сквозь них
  В лужице сверкает,
  И молочник свой призыв
  Громко рассылает.
  Старички к нему спешат
  С банками пустыми.
  У троллейбуса усы
  В проводах застыли.
  Возмущается народ,
  Всем ведь на работу,
  Разных дел невпроворот.
  "Вот опять - суббота", -
  С сожалением шепчу.
  Кофе закипает.
  "Поднимайся, сын!" - кричу.
  Так жизнь пролетает.
  
  Мимо, мимо... со скоростью курьерского поезда летят дни, месяцы, годы. И пролетело уже достаточно. Появились небольшие морщинки у глаз. Скоро уголки губ печально опустятся, а потом появится седина, впрочем, седина уже появилась. Спасибо Ямусу за такой подарок.
  "Неужели впереди лишь увядание и серость будней? - думала я в ту весну. - И нет никакой надежды?.. Ах, смешная! Какая может быть надежда у измотанной жизнью торговки с рынка? Каждый день: завтрак, сборы сына в школу, тяжёлая тележка с книгами, восемь часов за прилавком, тяжёлая тележка с книгами, ужин, уроки, сон. Всё! Ещё немного и начнёшь толстеть, сплетничать с соседками, жаловаться на невестку, смотреть сериалы, ворчать на внуков и стареть, стареть, стареть".
   Между датой рождения и датой смерти - надежды на счастье, нереализованные планы и суета сует. Грустно.
  Книги приходилось туда-сюда возить, так как в конце апреля подожгли две расположенные рядом палатки. Подожгли, наверное, хулиганы. Просто так, из развлечения. А люди потеряли средства к существованию. Кто-то выражает свой протест поджогами, а кто-то из-за их бунтарства или озорства остаётся без куска хлеба. Жизнь - несправедливая штука. Кажется, такой вывод запечатлелся у меня в голове, словно высеченное в камне изречение.
  А ещё я переживала, что никогда не выберусь из этого болота, раз опустилась на самое дно вместе с деградирующей экономикой страны, что на меня с презрением смотрят покупатели и просто прохожие, будто видят на моём лице печать позора за падение из когорты научной интеллигенции в уличные зазывалы. Торговка на рынке - для меня это было приговором сродни распятию у позорного столба. Конечно, понимала, что ни окружающие, а я сама ежедневно распинаю свою гордость и своё самолюбие - другим нет дела до меня, и часто твердила себе:
  "Чего казнишься? Не телом торгуешь и не показываешь свои прелести за деньги", но ничего с собой поделать не могла; а мои тараканы, почуяв весну, твердили:
  "Нужно вновь научиться мечтать".
  Зачем? И о чём? Летать в мечтах? Уже налеталась. Заниматься духовными практиками? Хватит с меня Ямуса. Но они не отставали. Перетравить бы их всех дихлофосом!
  Иногда из своей палатки наблюдала за влюблёнными, гуляющими по рынку. Он держит её за руку и улыбается, покупает цветы, безделушки или сладости. Она светится от счастья, будто пронизанная солнечными лучами, не идёт, а парит над землёй.
  А у меня - одни неприятности: печатное слово и сладости плохо продаются, сына нужно на лето отправлять в лагерь, появились долги по квартплате - того и гляди, отключат электричество, "крыша" требует денег за спокойную торговлю, участковый обнаглел - забирает самые популярные книги при шмонах на рынке.
  Но чёрная полоса жизни продолжала расширяться. Похоже - не полоса, а огромная площадь невезения.
  Удалец с накаченными бицепсами и двое его подручных, "твоя крыша" - так они представились, решили проучить меня за неуступчивость. В один из дней, ближе к вечеру, когда народ возвращался с работы и от остановки к дому совершал променад по рынку, продовольственному магазину и аптеке, что-то покупая или просто так глазея на товар, к моему прилавку подбежали два шкета. Покупательница в это время рассчитывалась со мной за два бульварных, душещипательных романа в мягкой обложке. Один паренёк выхватил деньги из моих рук и, отбежав на несколько шагов, бросил их в толпу. Другой - смахнул с прилавка все книги на землю.
  Я растерялась, не зная, что делать: подбирать книги или бежать, собирать деньги под ногами у прохожих. Унизиться, собирая разлетевшиеся затоптанные бумажки из-под десятков ног, не смогла. Со слезами на глазах стала подбирать книги, обтирая их носовым платком. Вдруг кто-то тронул за плечо, и я услышала мужской голос:
  - Вот возьмите! Всё, что собрал.
  Обернулась. На меня смотрели два внимательных зеленоватых глаза. Мужчина достал из кармана ветровки платок и подал со словами:
  - Эти уродцы не стоят ваших слёз.
  Я попыталась улыбнуться и промокнула глаза его платком. Передо мной стоял Александр Сидорчук: на губах - чуть заметная улыбка, а в глазах - сочувствие.
  - Одного из пацанов знаю. Поговорю и вправлю мозги, - заверил он.
  Хотела отдать платок, но он воспротивился:
  - Нет, нет! Смотрите, у вас ещё полно запачканных книг, а ваш платок уже грязный. Вытирайте моим.
  - Хорошо, - согласилась я. - Постираю и завтра верну.
  - Ладно, - улыбнулся Шурик. - До завтра.
  Он повернулся и пошёл к магазину, а я смотрела ему вслед, и в сердце что-то ворохнулось. Высокий, подтянутый, симпатичный мужчина с проницательными, чуть насмешливыми глазами. Тут же одернула себя:
  "Глупая! О чём ты? Его ждёт семья. Человек просто помог, проявив порядочность как сосед... и только".
  Когда пересчитала деньги, принесённые Шуриком, - их оказалось в полтора раза больше. Бумажки были не затоптанными и не слишком мятыми.
  Я поняла: он не собирал мои деньги, а отдал свои.
  "Своими слезами разжалобила мужика. Какой же жалкой выглядела в его глазах, что решил отдать свои кровные? Боже, какой стыд! До чего ты опустилась! А ещё о чём-то хотела мечтать. Нет, нужно завтра же их вернуть",- такие невесёлые мысли-тараканы ползали в моей голове.
  На следующий день увидела Сидорчука в середине дня. Он появился на рынке, чтобы перекусить. Купил два беляша и пакет молока, подошёл ко мне, поздоровался.
  - Александр, возьмите свои деньги. Не нужно так поступать, - я протянула ему, перевязанные резинкой десяти- и пятидесятирублёвые купюры.
  - Вы о чём? - его лицо выражало недоумение.
  - Это ведь ваши деньги, не мои. Не нужно. Я обойдусь.
  - Вы смеётесь, что ли? - он выражал столь естественное возмущение, что даже на несколько мгновений подумала:
  "Неужели ошиблась с выручкой?"
  - Но сумма намного больше, чем выхватил мальчишка, - не унималась я, протягивая деньги.
  - Ну, не знаю...- сказал он немного растерянно. - Мне помогали собирать старушка и милая девушка. Может, поганец провёл такую же атаку ещё на одну палатку? Или... не одну. Где я буду искать других пострадавших, возвращать им деньги? Вдруг подумают, что прикарманил часть себе.
  Я смотрела на сменяющиеся, абсолютно правдивые эмоции на его лице и думала:
  "Или он - талантливый актёр, или я - сумасшедшая".
  Но в глубине его глаз, плясали чёртики. Едва различимые. И я поняла: актёр, да ещё какой!
  - Не знаю, как и поступить, - постаралась я разыграть такую же растерянность, понимая: мужчина ни за что не признается и деньги назад не возьмёт.
  - А вы сыну и его товарищам на излишки купите фруктов, шоколадок или тех же чупа-чупсов, - посоветовал Александр. - Я в детстве, помнится, сладкое обожал.
  - А сейчас, - полюбопытствовала я.
  - Сейчас больше пивом балуюсь. Люблю острую пищу. А сладости женщинам покупаю.
  - А-а?
  - Вернее, покупал. Своим женщинам: жене и дочери, - поправился он.
  - Скучаете по ним?
  - Скучаю по дочери, - ответил Сидорчук и внимательно глянул мне в глаза. Мне сразу стало неловко из-за нажима на то, что он скучает в основном по дочери. Этот намёк меня вдруг испугал. Я опустила глаза и сказала:
  - Продавали бы скорее квартиру и уезжали к ним. Им тяжело без мужчины, да и вам, думаю, нелегко.
  - Покупателя нет приличного, а отдавать за бесценок нет резона. Заработок на извозе сейчас не ахти. С чем я к ним поеду?
  - Ну, да...- подтвердила я. - У меня тоже сладости да книжки не особо кто берёт. Женщины экономят. А мужчины... те поллитровкой себя балуют.
  - Многие пьют от растерянности, - сказал Сидорчук, глядя на мужика в спецовке, осторожно заталкивающего бутылку "Столичной", купленную в какой-то палатке, за пазуху. - Жизнь круто пошла под горку. Будущее в тумане. Вот и стараются отвлечься от тяжёлых мыслей.
  - Хм. А у продавцов горькой не видно, чтобы жизнь пошла под горку, - усмехнулась я. Может, в этой усмешке ему почудилась зависть, к более удачливым товаркам? Он неопределённо качнул головой, как бы раздумывая, и сказал:
  - А у меня есть оптовый поставщик, ищет сбыт. Ну, так как?
  - Боязно. Сейчас столько палёной водки. Вдруг кто отравиться? Милиция за лицензии гоняет. Штрафы большие... и "крыша" обнаглеет, начнут деньги постоянно требовать или разбивать бутылки. Чем рассчитываться буду?
  - Поставщик из милицейских. Водка, конечно, не высший сорт, но в подмешивании всякой дряни не замечен. А мы... вот что сделаем. Будем с каждой партии пробу снимать. Мы в добром здравии - значит, товар на продажу. Идёт?
  Я засомневалась:
  - Ой, не знаю... Доход выше, но мороки, опасностей...
  - С вашей "крышей" я разберусь, успокойтесь! Поставщик кому надо словечко замолвит, и обойдёмся без штрафов. Ну, и?..
  - Попробовать, конечно, можно, - замялась я.
  - Если что - недолго свернуть. Правда? - подбодрил Шурик меня, дав понять: отступление возможно.
  - Конечно, - подтвердила я.
  - Вот и славно, - коснулся Сидорчук моей руки, как бы скрепляя соглашение.
  "Зелёным змием" мы проторговали почти всё лето. Оказалось, что Шурик в армии служил в десантных войсках, знал приёмы рукопашного боя. Мою "крышу" он быстро утихомирил, выбив качку зуб, а одному из его пешек вывихнув руку. Когда качёк пригрозил рассчитаться пулей в лоб, с помощью связей Соловья, его поймали на рэкете и "хулиганке", и отправили прохлаждаться в казённый дом на два года.
  Если у Шурика не было приезжих оптовиков, которых брал на вокзале и возил по базам на закупки, он приходил ко мне в палатку "для охраны" - так пояснял. Мы болтали о том, о сём. Он больше не смущал намёками, и я успокоилась, воспринимала как соседа, партнёра по "бизнесу", приятеля. Но иногда замечала его пристальные взгляды, понимая, что мужчина живёт уже восемь месяцев без жены и хочет заботы и женской ласки. Но себя в качестве временной утешительницы не представляла - хватит боли и разочарований, наелась по уши.
  Мне Александр очень нравился. Себе бы я хотела такого мужа - надёжного, сильного, решительного. Ту самую каменную стену, которую никогда в своей жизни не ощущала, может быть только в детстве рядом с отцом. Когда он приносил ко мне в квартиру нереализованный за день товар, Женька его встречал радостной улыбкой. Сын редко виделся с отцом, а Шурик Жене показывал разные приёмы борьбы, помогал ремонтировать велосипед. Иногда они уходили в комнату сына и разговаривали о своём, мужском, возились на ковре, хохотали. Я завидовала жене Александра, иногда ревела от обиды за свою нескладную жизнь, считая себя ущербной женщиной, раз меня бросили двое мужчин.
  Каждую партию телепузики с Шуриком дегустировали. Брали из двух разных ящиков по бутылке и проверяли качество водки прямо на месте, то есть у меня дома. Я готовила закуски и выпивала символическую рюмочку, ведь они настаивали, чтобы продавец знал, чем торгует, не сомневался в товаре и не боялся претензий покупателей.
  В одну из таких дегустационных посиделок, когда Шурик и Шарик вышли во двор покурить, Соловей мне рассказал, что послужило последней каплей в его решении уйти из милиции. Он был очень общительным человеком, но его явно что-то мучило, раз неожиданно решил разоткровенничаться перед женщиной.
  Его рассказ начался с описания гражданки Гороховой и её племянницы. Я слушала Соловья, а воображение уже рисовало "картину маслом".
  Толстая "кошёлка" Ульяна Петровна наступает на Селезина, подобно бронитанковой тридцатьчетвёрке:
  - Товарищ участковый, сыщите тех бандитов. Это ж виданное ли дело - ограбить дитятко до нитки!
  - Как - до нитки? Вы сказали, что у вашей племянницы отобрали только сумочку, а в ней лежали конспекты лекций, губная помада, расчёска и пудреница. Получается, пять предметов, - пытается отбиться Селезин от атак "железной леди". - Сумочка старая, значит, стоимость украденного составляет не более двухсот - трёхсот рублей. Это очень незначительная сумма, чтобы открывать по факту кражи уголовное дело.
  - И что? - гнёт своё Горохова, налегая мощной грудью на письменный стол, за которым сидит милиционер. - Сегодня забрали на двести, завтра - на триста, потом - на тысячу, вот и оберут до нитки! А всё куплено на нищенскую стипендию, товарищ участковый.
  По толстой дряблой щеке мадам Гороховой катится скупая слеза.
  - Не - пять, а - шесть, - "выходит на авансцену" жертва ограбления - грудастая молодая девица в юбке размером с носовой платок, раскрашенным лицом и длиннющими кроваво-красными ногтями, наверняка насмотрелась Голливудского кино и воображает себя женщиной-вамп.
  - Что - шесть? - удивляется Селезин и нервно ёрзает на стуле.
  - Предметов было шесть, - поясняет девица, скривив губы от тупости "мента". - В сумочке ещё лежала упаковка презервативов со вкусом клубники. Между прочим, стоит двадцать пять баксов.
  - Ты их носишь для успешной сдачи экзаменов? - язвит участковый. Но его шпилька умело отбивается закаленной в сексуальных сражениях "гладиаторшей".
  - Никогда не знаешь, что потребуется в следующий момент, - невозмутимо отвечает жертва.
  - Кроме ваших краденых презервативов у меня на участке два убийства, одно изнасилование, три квартирные кражи, и один поджёг торговой палатки, - старается втолковать настырным заявителям участковый, намекая на ничтожность их случая в сравнении с его проблемами. Но на сочувствие он давит напрасно.
  - Почему вы твердите о краже? - подхватывает наступление толстуха. - Это был грабёж, понимаете? Вооружённые негодяи угрожали ей.
  - Пистолетом или ножом? - решается провести рекогносцировку на местности участковый.
  - Я не рассмотрела... Улица тёмная... вечер поздний, - отступает девица, теряясь от заданного в лоб вопроса.
  - А Ваша тётя утверждает, на вас напали под фонарём, - уличает во лжи потерпевшую Селезин, чем наносит ощутимый урон авангарду "противника".
  - Ну и что! - парирует удар девица. Да-а! "Гладиаторшу" на слове не поймаешь. Не та нынче молодёжь. - Один держал что-то в руке: то ли нож, то ли пистолет.
  - А может, зубочистку? - усмехается Селезин, стараясь закрепить наступление.
  Вероятно, Соловей эти слова произнёс голосом Мефистофеля. И я его прекрасно понимала. Полтора часа переливать из пустого в порожнее ради упаковки презервативов, пусть даже со вкусом клубники, - слишком. Я машинально катала хлебный шарик - детская привычка, от которой никак не могу избавиться, - разглядывая и оценивая диспозицию сторон, сошедшихся в кабинете участкового, как - вздрогнула от стука. Картинка пропала, и я вернулась к действительности, к сердитому постукиванию рюмкой по столу Соловьём. Сразу и не сообразила, на кого рассердился бывший милиционер: на меня или заявителей из своих воспоминаний. А он продолжал, ища сочувствия в моём лице:
  - Тогда я ей предложил свой милицейский свисток. Но её тётка не унималась, собираясь написать заявление. Тут начальство каждую неделю мылило шею за плохую раскрываемость, а эти... из-за презервативов! - он грохнул кулаком по столу.
  Пустая рюмка подскочила. Но хватка у бывшего стража порядка, даже в пьяном виде, была отменной. Он ловко поймал рюмку, наполнил и, не морщась, выпил "успокоительной" жидкости, закусив рыбкой из банки со шпротами. Он помолчал, прикрыв глаза, возможно, вспоминая эпизоды из служебных будней. Я тоже молчала, катая хлебный шарик по столу. Но долго молчать говорливый Соловей не мог. Обида рвалась наружу, и он стал излагать далее:
  - Хорошо, меня спас дежурный Вася Малый, доложив о семейном скандале и нападении на гражданку двух молодчиков. Я засобирался. Объясняю им:
  "Мне пора, граждане! Приходите завтра".
  А Горохова:
  "Как же так? Закончите сначала с нами".
  "Ульяна Петровна, - говорю. - Пока буду разбираться с вашими презервативами, там людей покалечат".
  Ноги в руки - и вон из кабинета. В дежурке ещё прихватил сержанта Громова из звена внутренних войск.
  - А они-то что у нас делают? - удивилась я.
  - Патрулируют по вечерам. Микрорайон считается криминогенным, - пояснил Соловей. - Они чередуются со слушателями школы милиции.
  Я прикусила язык, слушая дальнейшие откровения мужчины и представляя себе как это было. Есть у меня одна странная особенность. Когда мне интересен собеседник, либо читаю увлекательную книгу, то через какое-то время могу поймать себя на том, что не вижу ни лица рассказчика, ни строчек на странице. Я будто выпадаю из действительности и переношусь в то время и место, которое описывается. Самое любопытное в том, что мои фантазийные видения (я их называю ментальным экраном) иногда очень точно совпадают обликом людей и окружающей обстановки, о которых весьма поверхностно излагает человек. Раньше я об этом не задумывалась, но в последнее время удивляюсь тому, насколько сложно организован наш мозг. Как я могу читать, одновременно видя и буквы, и образы? Видеть события, не наблюдая их перед глазами?
  Так вот... за дверью квартиры Ивановых стояла тишина. Скорее всего, полыхавшее пламя семейного скандала потухло.
  И немудрено. За полчаса, что они пёхом добирались от "участка" до нужного дома, можно разбить друг другу лица, смазать синяки, шишки и дружно сесть за лепку пельменей; а можно огреть любимого супруга молотком по голове, припрятать тело в шкафу, а ночью вывезти на пустырь и закопать. Что тут поделаешь, если бензина на их таратайку выделяли ровно столько, что его хватало с понедельника до четверга. Остальные три дня недели все сотрудники на срочный вызов ездили на "одиннадцатом номере", то есть на своих двоих.
  На стук открыла хозяйка. Едва переступив порог, Селезин чуть не получил увечье - его ноги поехали в разные стороны. Он успел ухватиться за косяк. Посмотрел на пол. Тот оказался усеянным осколками битой посуды.
  - Много посуды побили? - поинтересовался хозяйственный Громов, проходя в квартиру вслед за участковым.
  - Почитай, всё побил, изверг! - у женщины выступили на глазах слёзы.
  - Что опять у вас стряслось, Елена Викторовна? - деловито спросил участковый у растрёпанной женщины, прикрывающей рукой один глаз. Историю их семейной жизни он знал не понаслышке.
  - А то и случилось, - из коридора появился муж в спортивных брюках, разорванной майке и с поцарапанной щекой.
  - А ты помолчи! Тебя никто не спрашивает! - визгливо закричала супруга.
  - Нет, вы видите, какая ведьма?! - давил муж на мужскую солидарность. - И с этой змеёй я прожил десять лет... Вы посмотрите, что она натворила, - сделал он жест рукой, приглашая милиционеров войти в дальнюю комнату. - Она мне всю постель хлорофосом залила. Как я теперь буду спать?
  - Глядите, люди добрые! - подбоченилась жена, готовая в любую минуту опять пуститься в бой. - Строит из себя невинную жертву! Я тебя просила не курить в квартире, а ты, со своими дружками, засмолил её всю. Травишь меня и ребёнка!
  - Та-ак! - протянул Селезин. - Зачем ты посуду побил и поставил жене фофан?
  - А зачем она на меня кинулась и всю щеку расцарапала, пантера! Да ещё милицию вызвала... Выходит, я во всём виноватый? Сажайте меня!
  За стеной слышался рёв ребёнка, но родителям в пылу баталий было не до него.
  - Я пришла с Игорьком домой, а здесь дым коромыслом. Понавёл дружков-приятелей... Сидят. Пьют. Весь обед сожрали!
  - Мне с друзьями бутылку в подворотне распивать? Могу я культурно дома отдохнуть?!
  - Ну, граждане, вы отдохнули на славу. На кого будем составлять протокол? На вас? Или на вас? - спросил Селезин у супругов. Они опять загомонили, обвиняя друг друга во всех смертных грехах.
  - А чё долго рядить? Давай посадим обоих в обезьянник до утра, - пробасил Громов.
  - Как... до утра? - уставились на него присмиревшие супруги. - А Игорёк?
  - О, наконец-то, вспомнили о сыне, - гудел Громов. - Слышите? Он уже от рёва заикаться стал.
  Супругов из прихожей, будто ветром сдуло.
  Посмеиваясь, милиционеры пошли к выходу, но участкового на лестничной площадке задержала Иванова с двухлетним сынишкой на руках, который успокоился, лишь родители обратили на него внимание.
  - Вы б его припугнули, как следует, - попросила она.
  - Я привидение? Карабас-Барабас, чтобы его пугать? Заявление писать не хотите? Не хотите! Ни чем не могу помочь.
  - Ага! Напишу я заявление, а его на пятнадцать суток заберут... Кто нас кормить с Игорьком будет? Вы?! - с вызовом ответила гражданка Иванова, выставив вперёд сынишку как щит.
  - Я свою семью не могу нормально содержать, а вы говорите... - усмехнулся Селезин и стал спускаться вниз.
  В этот момент Соловья с верхнего пролёта лестницы стал нагонять огромный пёс, тянущий за поводок свою хозяйку, которая перепрыгивала через две ступеньки и чудом держала равновесие. Не успел замешкавшийся участковый уступить дорогу, как псина нагнала его и, весьма недовольная возникшим препятствием, сердито рявкнула басом.
  И тут Соловей оторвал меня от "фантазийного кинопросмотра", дотронувшись до руки. Может, у меня был пустой взгляд, и он решил привлечь моё внимание, или слишком долго пялилась в его глаза. Как бы то ни было, но он, пожав мне руку, признался, что с детства боится собак. Вроде бы его дважды они кусали.
  - Я испугался, понимаешь?
  Я сообразила, что мужчина мне доверил свою тайну, ту слабость, которую не хотел другим открывать, и ответила:
  - Конечно, понимаю. Огромная собака - мало ли что?
  Хотя сама не понимала, как можно бояться собак. Они никогда меня не кусали. Не слышала, чтобы когда-то рычали или смотрели злобно. Вероятно потому, что животные не чувствовали ответной агрессии.
  Он вилкой подцепил ещё одну рыбку, прожевал и взъерошил волосы пятернёй. Глядя на его жесты, я поняла: воспоминания не из приятных, откровения даются трудно даже под действием алкоголя. Вздохнув, он продолжил:
  - Поднимается Громов с ухмылочкой: "Ты испугался, что ли?"
  Ну, я и психанул:
  "Мы их охраняем, а они нас собаками травить?!" - и кидаюсь вниз, на ходу расстёгивая кобуру. Пёс с хозяйкой стоят в углу двора.
  "Отойди от него!" - ору, наводя на собаку табельное оружие.
  "Вы с ума сошли!" - пугается хозяйка. Кричу:
  "Он бешеный! Я его пристрелю!"
  "Вы с какого дурдома сбежали?! - орёт та в ответ, закрывая собой пса. -
  Что же это делается?! - призывает она соседей и прохожих зевак в свидетели. - Бедная собачка никого не трогает, а он её - пристрелить?! В поганую ментуру уже нормальные люди не идут, так туда стали брать душевнобольных! Выдают им оружие. Куда смотрит правительство?! Милицию сейчас нужно опасаться больше бандитов. Я жаловаться буду!!"
  - Понимаешь, Лёха, как они о нас, а? - вопрошал не только голос, но и взгляд обиженного бывшего милиционера.
  Лёха - это я, если кто-то не понял или забыл. Производное от Лёли, как меня иногда называли телепузики. Я в знак лояльности качнула головой. Мужчина в минуты откровенности должен чувствовать поддержку - это моё убеждение. А Соловей, вдохновлённый моим сочувствием, продолжил описание сцены дворового стихийного митинга, вновь погружая меня в "кинопросмотр".
  Толпа любопытных окружила место действия. Бабки качали головами, а бухой мужичонка со скамейки крикнул:
  - Точно! Менты хуже братков, понимаешь...
  - Распоясались совсем, - поддержал его один из мужиков, стоящих поодаль. - Вчера еду... - и он стал, размахивая руками, описывать в картинках собравшимся зевакам свою встречу с хапугой-гаишником.
  - При коммунистах всем им давно бы дали укорот, - петушился старый пенсионер, указывая суковатой палкой на вышедших из подъехавшего джипа мужиков.
  - Что ты в меня бадиком тычешь, старый сучок? - ответил пенсионеру водитель джипа. - Вы, коммуняки, моего деда в лагере сгноили только за то, что он был справным крестьянином. Теперь свободу дали деловым людям, поэтому вы и злобствуете. У самих руки из задницы растут, вот и открываете рот на чужое добро. Опять хотите всё отнять и поделить? Накося - выкуси! - он сунул кукиш под нос пенсионеру.
  Я, машинально скатывая очередной хлебный шарик, уже готова была представить, как бывший участковый, словно герой из боевиков, выстрелит вверх, разгоняя наметившуюся потасовку, но он опередил моих скакунов неуёмной фантазии, закончив рассказ довольно прозаическими сценками:
  - Народ разделился на два лагеря и готовился пойти стенка на стенку. Я понял: затевается политическая стычка, а Громов стал тянуть меня за угол.
  "Брось, Серёга!" - говорит. - "Пойдём - нам нужно ещё на один вызов".
  Я упирался и никак не мог попасть пистолетом в кобуру, а он:
  "Ну их! Погорланят и разойдутся, а нет - вызовем ОМОН".
  Понимаешь, Лёха, так пакостно стало на душе и в горле пересохло. Предлагаю Громову:
  "Слушай, Борила! Пойдём лучше выпьем пивка - нервишки что-то совсем расшатались".
  В знакомой палатке выпили по бокалу пива, но разрядка не наступала. Тогда сбросились на троих, пригласив для компании продавщицу. Покупателей не то, чтобы не было совсем - иногда заглядывали: кто за сигаретами, кто за жвачками или чипсами. Шокировать граждан не хотелось. Бутылку засунули в бумажный пакет с Дедом Морозом и зайчиком на боку, закусывали сникерсами. И только через полчаса меня отпустило. Какие у нас несознательные граждане, Лёха? Я должен был рисковать жизнью и здоровьем, разыскивая их презервативы, колечки да сумочки разные, ловить бандитов, усмирять хулиганов... а они, в благодарность, травили меня собаками, строчили жалобы, обзывали, - закончил с вселенской обидой в голосе Соловей.
  А что ему ответить? Народ, как крот в нору, ушёл с головой в свои проблемы. Ближнего не видит, не понимает - это в лучшем случае, а чаще считает того виновником собственных бед. Никому бы не пожелала жить в эпоху перемен да ещё столь крутых как в России.
  - Да, собачья у тебя была работа, - сказала я, не найдя лучшего ответа на его риторический вопрос.
  - Тогда я и решил: идёт всё лесом! - махнул рукой Соловей. Он налил себе ещё.
  - Ну, будь здорова! Ты хорошая женщина, Лёха.
  Выпив, предложил мне:
  - А давай споём, Лёха!
  - Серёжа, ты пой, у тебя голос, красивый и сильный. А я лучше послушаю и в конце подпою. Я слабая певунья, ты знаешь.
  И он запел:
  - Где-то на сопках багульник цветёт,
  Кедры вонзаются в небо,
  Кажется, будто давно меня ждёт
  Край, где ни разу я не был...
  Соловей пел сочным, поставленным голосом, а я слушала и думала:
  "Когда грустно, русский человек поёт и поёт, когда весело. А уж как выпьет, так душа его требует широты и полёта. И они присутствуют в наших песнях, тягучих, выворачивающих душу наизнанку, или лихих, заставляющих ноги пускаться в пляс".
  Соловёй грустил о БАМе, о молодости, о своей концертной карьере, загубленной на корню. Его судьба чем-то походила на мою - сплошные извилины, подъёмы и спуски. Может, мы ошиблись, занялись не своим делом - вот и расплата. Я в молодости мечтала о море, хотела изучать подводный мир. А о чём мечтал он? Хотела спросить, но тут вернулись Шарик и Шурик, стали подпевать Соловью. Пели вдохновенно, хоть и не совсем дружно. Люблю слушать, как мужчины поют, смотреть, как одухотворяются их лица в этот момент, и на душе становится так тепло и спокойно.
  
  Запись ? 9
  
  В один из дней середины жаркого августа в моей квартире раздался звонок. Было около девяти часов утра, и ранних посетителей я не ждала. Тем более сын на неделю с Норой уехал в деревню к дальним родственникам. Троюродный дядя по материнской линии продал в городе мясо тёлки и приобрёл на школьном базаре всё необходимое своему сыну Ваньке к новому учебному году. Ваня был на год старше Жени, дружили они давно, и сын с удовольствием проводил пару недель в деревенской вольнице, рыбача, купаясь до посинения, катаясь на лошадях, а в последний год, пробуя управлять трактором. Я собралась на работу, приготовила продукцию для продажи и ждала одного человека - Александра Сидорчука, который каждое утро уже третий месяц отвозил меня и товар на рынок.
  За дверью действительно стоял Шурик, но одежда и то, что он держал в руках, повергли меня в изумление. На Шурике был тёмно-серый костюм, купленный явно не на китайском рынке; белоснежная рубашка, на которой не присутствовало следов ни от стирки, ни от утюга; блестящий светло-серый галстук с синей искрой и начищенные чёрные туфли. В руках он держал пакет и пять алых роз в ажурном целлофане. Шурик был чисто выбрит, аккуратно подстрижен и едва уловимо благоухал парфюмом.
  Ну, как тут не удивиться, когда с мужчиной происходят столь значительные изменения утром, в будний день. Самое интересное, что мои тараканы не подсказали своей хозяйке причину таких глобальных перемен, ведь Шурик походил на манекен, выставленный в витрине какого-нибудь магазина одежды для мужчин, а букет алых роз в его руке явно намекал. Но в то утро я настолько отупела, что спросила его:
  - Ты собрался на день рождения?
  Александр усмехнулся и ответил:
  - На свадьбу.
  Но и это пояснение, и усмешка не подсказали мне, глупой, по какой причине мужчина утром при параде, с цветами звонит в дверь к одинокой женщине. Напротив, его слова меня расстроили. Если он шёл к кому-то на день рождения, то я пропускала только один рабочий день, а если на свадьбу - то не менее трёх. Это означало, что выручка за неделю упадёт вдвое, а я собирала деньги на игровую приставку для сына, подарок, о котором мальчик грезил давно. Наверное, на моём лице проступило разочарование, потому что Александр сразу посерьёзнел и, стараясь заглянуть мне за спину, спросил:
  - А ты что, занята или кого-то ждёшь?
  - Я, вообще-то, собиралась на работу и ждала тебя, - пробурчала я, злясь, что Шурик не предупредил заранее об изменениях в своих планах.
  - А-а? - протянул Сидорчук. - Ну, не расстраивайся, я компенсирую твои убытки.
  - Наши убытки, - поправила я, напомнив мужчине, что за доставку товара и охрану он тоже получает процент с продаж.
  - Именно - наши, - подтвердил Шурик, нажимая на слово "наши", а потом поинтересовался:
  - А в квартиру-то пустишь?
  - Проходи, - сказала я, отступая, повернулась и пошла в комнату для перетасовки товара. Когда я переложила книги и сладости в большую сумку на колёсиках и с ней заглянула на кухню, то увидела Сидорчука, сидящим за обеденным столом. На столе стояла бутылка шампанского, а рядом лежала большущая коробка шоколадного ассорти. Розы распускающимися бутонами свешивались с холодильника. Увидев меня с тележкой, Сидорчук удивлённо спросил:
  - А куда это ты собралась?
  - На рынок... ты же сегодня не можешь меня отвезти, - ответила я с обидой в голосе.
  "Раз не торопится - мог бы уделить мне десять-пятнадцать минут и отвезти. До чего же мужики - чёрствые! Неужели не понимает, что мне тяжело тащить тележку четыре квартала?" - думала я, уставившись в пол. А Александр привстал, ухватил меня за руку и потянул к себе, говоря:
  - Да оставь тележку. Лёля, ну чего ты комедию ломаешь? Ведь видишь, что к тебе пришёл. Не для баловства, я серьёзно... Хочу, чтобы мы стали семьёй: ты, я, Женя.
  Вот тут-то я и растерялась: отпустила ручку тележки, захлопала, как маленькая девочка, ресницами, подбирая в уме нужные слова для отказа. А он, видя мою растерянность, стал действовать решительно и быстро. Не успела я опомниться, как оказалась у Шурика на коленях и услышала жаркий шёпот, перемежающийся поцелуями:
  - Я тебя люблю, Лёлька! И ты... смотришь такими глазами... Не раз замечал... Почему боишься?.. Не хочешь впустить в свою жизнь?
  Переведя дыхание после последнего поцелуя и увернувшись от очередного, я слабо пискнула, сдавливаемая в его крепких объятиях:
  - Ты женат...
  Он, приподняв и осторожно перекинув мою ногу, посадил меня к себе лицом и скрестил руки за моей спиной. Наши лица оказались на одном уровне, глаза смотрели в глаза. Изучая моё лицо очень пристальным серьёзным взглядом, Шурик сказал:
  - Это временно, понимаешь? Я за тобой наблюдаю уже полгода. Думаешь, у меня не было возможности выгодно продать квартиру? Ха-ха! - он рассмеялся. - И покупатели были, и жена торопила... но не смог. Не смог уехать от тебя. Душой прикипел... к тебе, к Женьке.
  - А твоя дочь?
  - Ну, с дочерью я не собираюсь разводиться. Буду помогать по мере сил. Или тебе алиментщик не нужен?
  - Зачем так говоришь?
  Он вновь стал целовать мои щёки, шею, залез под кофточку, расстегнул застёжку бюстгальтера и стал гладить груди. Я уперлась руками в него, отстраняясь. Что-то меня останавливало. Стыд? Не знаю. Было как-то не по себе принимать поцелуи чужого мужчины, позволять ему, при свете дня, исследовать своё тело, раздевать, а дальше... Я была не готова к такому повороту событий, тем более, когда пристально смотрят в глаза, будто заглядывают в душу и требуют немедленного ответа. А Шурик улыбнулся и заявил:
  - Лёлька, какая ты всё-таки ещё девчонка у меня! Чего ты стесняешься, боишься, а? Я ведь боюсь ещё больше, чем ты.
  - Ты? - удивилась я. Никогда не предполагала, что такой симпатичный, сильный, всегда уверенный в себе мужчина может бояться женщины. И кого? Меня - неудачницу, которую бросили уже дважды; которая не умеет хитрить и притворяться, флиртовать и использовать мужчин в своих интересах.
  - Конечно, - подтвердил он. - А вдруг сейчас что-то сделаю не так, и ты меня прогонишь? Или тебе не понравится, или опозорюсь, или буду недостаточно ласков, как тебе бы хотелось...
  - Ты не уверен в себе? - улыбнулась я.
  - А разве с тобой можно быть в чём-то уверенным? - ответил он вопросом на вопрос. И, кажется, именно эти слова дали мне понять, что интересна, загадочна, любима, желанна. Ну, как его не наградить после этого поцелуем?
  А Александр, насладившись моим поцелуем, улыбнулся и предложил:
  - Давай отметим это дело шампанским. Сейчас у нас что-то среднее между свиданием и помолвкой. А ты ещё удивляешься, что я боюсь. Конфетно-букетный период пропустил? Пропустил. Ни разу не дарил цветов и подарков. Собрался стать тебе мужем, а сам пока не свободен. И медового месяца не обещаю, только неделю. Какой женщине такое понравиться?
  Я засмеялась:
  - Ха-ха-ха! Действительно.
  Он помог мне слезть с коленей и достать из шкафчика два бокала, а потом вновь усадил и взялся за откупорку бутылки.
  Желая ему помочь, я сказала:
  - Давай встану? Я мешаю тебе.
  Но Шурик запротестовал:
  - Сиди! Теперь это твоё законное место. Если хочешь помочь, то не веди себя так, будто в позвоночник кол воткнули, а прижмись ко мне, склони голову на плечо. Тогда у меня появиться больше обзора... и перестану нервничать от мыслей, что заставляю тебя силком, а тебе неприятно.
  - Приятно, - сказала я и, обхватив его руками, прижалась, положила голову на крепкое плечо.
  - Вот так-то лучше, - констатировал Александр. - Теперь чувствую, что ты - моя.
  Да-а, я это тоже очень даже почувствовала. Мы выпили по бокалу шампанского и закусили шоколадом. Потом выпили на брудершафт, потом ещё раз. А потом в наши головы ударил алкоголь, а в сердца - страсть.
  Часа через три, насытившись ласками и немного вздремнув, я ему напомнила, что могут придти его приятели или кто-то из соседок, и пора, дескать, выбираться из постели. На это Шурик заявил:
  - Телепузики не придут, а другим мы открывать не станем.
  - Откуда ты знаешь, что не придут? Вот возьмут и заявятся, не найдя нас на рынке.
  - Они знают, что я пошёл брать приступом крепость Измаил, - пошутил он, придвигаясь ближе и целуя в висок.
  - Ах ты... - я поперхнулась от возмущения. - Ой, мужики! Ой, сплетники! Как вам не стыдно? Бедных женщин обсуждаете вдоль и поперёк.
  - Ладно, не переживай! Мужики о тебе очень хорошего мнения. Второй месяц стыдят меня за нерешительность. Советуют, как лучше тебя заинтересовать, как понравиться.
  - И какой совет взял на вооружение?
  Шурик расхохотался:
  - Ха-ха-ха! А ты разве не поняла? Тот, что дал Соловей. Он сказал: "Не давай ей опомниться. Вошёл в квартиру - хватай в охапку, и она - твоя. Если переложишь решение на бабские плечи - всё пропало. Начнёт копаться, выискивать плохие стороны, прикидывать и так и этак, тянуть резину. А ты и так ходишь вокруг неё, как кот около сметаны, не один месяц".
  - Ну, Соловей! - пригрозила я. - Погоди же, греховодник! Ишь выискался герой-любовник? Сам-то трусоват по жизни, а других науськивает.
  А Шурик пояснил, серьёзно глядя мне в глаза:
  - Не будь вчерашнего происшествия, может, не решился бы и сегодня.
  А произошло вот что...
  Сидорчук позвал телепузиков на рыбалку.
  - Скоро полдень... поздно ехать, - усомнился в возможности улова Соловей.
  - Какая разница! - воскликнул Шурик. - Подышим свежим воздухом, посидим с удочками. Ну, сколько можно водку жрать?! Нужно, хоть иногда, цивилизованно отдыхать на природе.
  - Шурик, - сказал Соловей, - когда ты не пьёшь, то становишься таким правильным - противно слушать!
  - Шурик прав, - поддержал соседа Сергей Якименко. - Общение с природой человеку необходимо. Я вчера в садах накопал червей и привёз домой.
  Снасти мужики привели в порядок в начале лета, лишнего с собой ничего не брали - рыбачить собирались только до темноты.
  Уже через четверть часа "Марк" Шурика перевёз их через мост на ближайшее Владимировское озеро, расположенное недалеко от стационарного поста ГАИ. Вода была холодноватой, и охотников искупаться в холодной воде не наблюдалось. Шурик и Шарик устроились с удилищами недалеко друг от друга. Непоседа Соловей, посидев с ними около часа, решил поискать прикормленное место.
  - Что? Всё озеро обходить собираешься в поисках рыбы покрупней да пожирней? - язвительно спросил Шурик.
  - Поживём - увидим, - изрёк Соловей, твёрдо верящий в своё рыбацкое счастье.
  Вскоре он устроился на дальнем мыске, заросшем тальником. И "госпожа удача" улыбнулась Селезину. Вместо мелюзги, которую удили приятели, он снимал с крючка крупных ротонов и средних сомиков, а чтобы задеть их самолюбие, он громко восклицал, цокал языком, охал и ахал своему везению. Мужики плевались и тихо его ненавидели, демонстративно отворачиваясь.
  - Вот, удачливая сволочь! - цедил сквозь зубы Шурик, наблюдая как тот подсекает очередную крупную рыбу и танцует перед ней победный танец "нумба-юмба".
  - Не комплексуй! Рыбы в озере много, попадётся крупная и нам, - флегматично излагал обстоятельный Шарик.
  Наконец, Селезину надоело в уединении радоваться своему знатному улову. Он решил позвать на прикормленное место приятелей.
  - Мужики! Идите сюда! Что вы мелочёвку ловите для кошек? - счастливо улыбаясь, крикнул он.
  - Не примазывайся к нам, - сердито ответил Шурик, и приятели дружно уставились на свои поплавки. Но поплавки лениво плавали на поверхности воды - рыба не хотела клевать, видимо, её обеденный перерыв закончился. Мужики нет-нет да завистливо косили в сторону удачливого товарища.
  - Заговор он какой-то знает, что ли? - нарушил молчание Шурик.
  - А-а, дьявол его разберёт? - буркнул Шарик.
  Но тут удочка Соловья выгнулась дугой и - ни с места!
  - Смотри, смотри! - ткнул пальцем Якименко в сторону друга. - Зацепил, хренов рыболов, наверное, бревно на дне.
  - Так ему и надо! - злорадствовал Шурик. - Теперь пускай раздевается и лезет в холодную воду.
  Соловей стал мастерски выводить леску с крючками, но метра за три до берега она лопнула.
  - О, чёрт! - выругался он, жалея утонувшие крючки и грузило, но от того, что увидел в воде, по спине поползли мурашки и, размахивая руками, Соловей закричал:
  - Мужики! Мужики! Идите сюда!
  - Что ты пристал, как банный лист?! - возмутился Шарик на призывы друга.
  - Серёга, по-моему, тут труп плавает, - растерянно развёл руками Соловей.
  - Чего выдумываешь? Бревно, наверное, всплыло, которое ты зацепил.
  - Посмотри... сам.
  Вскоре мужики действительно разглядели в озерной ряби почерневшее лицо утопленника с ёжиком тёмных, облепленных водорослями волос. Длинными ветками, вырезанными из тальника, они кое-как подтащили утопленника к берегу. Это был небольшого роста крепыш, весь украшенный наколками. Труп почернел и вздулся, пролежав на дне озера не одни сутки. Кожа во многих местах была объедена рыбами.
  - Сидел, видать, паря, - разглядывая наколки на груди трупа, сказал Якименко. - Дружки его и кокнули.
  - Оно может... так, а может, спьяну захлебнулся или судорога ногу свела, - задумчиво констатировал Соловей. Настроение у всех стало паршивым: следовало заканчивать рыбалку и вызывать власти.
  Сидорчук сгонял на пост ГАИ. Те по рации вызвали милицию и труповозку. Вскоре прикатила труповозка, а через полчаса - милиция. Два пьяных санитара и шофёр, матерясь, на чём свет стоит, с большим трудом затолкали грузного мужика в полиэтиленовый мешок. Ни рыбаки, ни милиционеры не горели желанием им помогать и прикасаться к разлагающейся плоти. Когда же труп оказался в мешке, все дружно кинулись заталкивать его в машину: хотелось быстрее отделаться от неприятного зрелища смерти. Сняв показания с приятелей, за труповозкой в город укатил милицейский уазик. Мужики остались одни. Селезин хотел выбросить весь улов, но экономный Шурик предложил отдать рыбу собакам, охраняющим автостоянку.
  Домой ехали молча. Все в душе переживали случившееся. Вот, живёшь себе, мечтаешь, любишь, куда-то стремишься и вдруг... всё: тобой уже закусывают рыбы или черви. Брр... как-то неприятно, не по-человечески, и уж совсем не хочется, чтобы тебя - пусть даже только твой труп - с матерком заталкивали в машину, а потом - в могилу. Всё-таки надеешься, что кто-то будет переживать, плакать, помнить о тебе; что оставишь малюсенький след на Земле; что родился и жил не зря.
  Так каждый из них размышлял, пересматривая и осмысливая свою прожитую жизнь, а когда выгружали снасти, Шарик все же ядовито поддел Соловья:
  - Удачливый ты рыбак, Серёга!
  - Угу, - буркнул недовольный Шурик, возясь в багажнике, - вечно сам влипнешь в паскудную историю и нас втравишь. Теперь ещё на допросы - расспросы будут таскать.
  Приятели закурили. Они сидели под берёзками и следили, как сигаретный дым улетает в синеву неба, и думали о душе бедняги, улетевшей в далёкий, незримый предел.
  - Душу усопшего нужно помянуть, - вслух высказал всеобщую мысль Шурик.
  - Кстати, твой знатный улов, Серёга, тоже неплохо бы обмыть, - добавил Шарик.
  Это предложение принесло разрядку: грусть и скорбь, тяжким грузом придавившая их, вдруг пролилась потоками дружного смеха.
  
  - В ту ночь я поздно лёг, - продолжал свой рассказ Шурик. - Всё думал о тебе, о себе и дочери... Такая неожиданность может произойти с каждым из нас. И будет так больно, что сглупил, не открылся, упустил своё счастье. Вот и решился придти к тебе, сказать... а там - будь что будет.
  Я потянулась и поцеловала его в маленькую ямку под кадыком. Он легонько погладил меня по волосам, отстранился, и, посмотрев в глаза, сказал:
  - А ты мне ещё не дала ответ.
  Я провела пальцем по его крутому лбу, прямому носу, твёрдым губам, чуть тронутым улыбкой, и ответила, вложив в слова всю надежду и трепетность души:
  - Я люблю тебя, Саша, и стану твоей женой.
  
  Запись ? 10
  
  Тянется, тянется серая нить, крутится веретено, ткётся судьбы полотно. Нить событий длинная, растягивается, будто резина; наступит момент и не выдержит, истончится ниточка и порвётся, сметая, перемешивая события, мысли и чувства. Мы не знаем своего будущего, часто не можем просчитать, к чему привёдёт тот или иной поступок, слово, даже один маленький шажок. Хорошо это или плохо? Думаю, всё же - хорошо. Жизнь по заданному сценарию скучна, нет в ней взлётов, когда от счастья кружится голова, а дух готов вылететь из тела и танцевать джигу, и нет падений, когда не только колени - в кровь, но и кости - в труху. Вот и я нежданно-негаданно разбила сосуд надежды и счастья на мелкие кусочки, упав в глубокую яму.
  После того, что произошло в моей жизни, не хотелось брать ручку в руки, что-то писать, вспоминать, но потом решила: так будет лучше, запомнится надолго, и если по какой-либо причине вновь решу поддаться на уговоры глупого сердца - достану тетрадь и прочту: "Безответная любовь - моё проклятие и судьба".
  Да, это приговор, как ни обидно и горько сознавать такое положение вещей, однако от правды не убежать. Можно лгать другим, но не себе, - себе лгать глупо и опасно. У некоторых есть венец безбрачия, а надо мной висит рок брошенки. И пусть кажется, что у каждого случая свои причины, но итог закономерен - меня, рано или поздно, бросают мужчины: женихи, мужья, любовники... и любимые. Может, я не умею любить? Или я - бревно в постели, недостаточно красива и слишком эгоистична. Ихие Мундус однажды мне сказал:
  "Чтобы быть сильной - нужно стать одинокой".
  Мне не нужна такая сила, я хочу быть слабой, но любимой. Унижая меня, причиняя боль и подвергая ужасным испытаниям, Ямус говорил:
  "Люби врага своего - это верный путь к победе".
  Будь ты проклят, Ямус! Я перестала тебя бояться, но ненавижу до сих пор. Ты изменил меня, искалечил душу. Я не понимаю, как можно любить того, кто причиняет боль. Умом я понимаю, что ты не зло, а строгий экзаменатор на состоятельность наших душ, но как вспомню, что ты делал со мной, так сердце отказывается менять ненависть на любовь и понимание.
  А воспоминания исподволь тянутся и тянутся: день за днём, событие за событием, слово за словом.
  До встречи с Вадимом, я полюбил художника. Его семья проживала в доме через дорогу. Когда он уехал учиться в Ленинград, я была ещё розовощёкой, пухленькой девочкой. Конечно, я его не помнила, впрочем, как и он меня. Новость о том, что прилетел Илья Резанцев, художник и старший сын Дарьи Яковлевны, быстро облетела все дома нашего квартала. О печальном событии, которое вынудило его посетить родные пенаты, местные кумушки судачили уже три дня, всё решали: успеет или нет. Илья прилетел на похороны отца, и задержался на два месяца, чтобы поддержать престарелую мать, которая не хотела покидать родной город и родной дом. Интеллигент с особым даром видеть мир по-иному и уметь переложить своё видение на холст или заключить в скульптуру, он стал для меня космосом, кумиром моих грёз. Высокий молодой мужчина, с правильными чертами лица, тонкими чуткими пальцами, приятной хрипотцой в голосе, прекрасными, дымчато-серыми глазами, курчавыми, непослушными волосами, чем-то похожий на киноактёра Ерёменко-младшего, - как могла юная девушка не влюбиться в такое совершенство? А влюбившись, я будто с цепи сорвалась, и ведь понимала, что любовь - безответная (вокруг него крутилась девицы и дамы не мне чета), но ничего не могла поделать со своим безумием. Я караулила его на улице, расспрашивала о нём соседей, посещала те концерты, кино и кафе, куда ходил с друзьями, но напрасно старалась крутиться у него на виду, мой кумир, казалось, меня совсем не замечал. Но это только казалось. Как-то в магазине, у прилавка с молочной продукцией, он попросил пропустить его вперёд, так как очень торопился. Помочь принцу грёз? О, я была готова в лепёшку расшибиться, лишь бы ему угодить. А он, сдержанно поблагодарив, пригласил отдохнуть на туристической базе в тридцати километрах от города. Сосны, сопки, озеро, солнце и весёлая компания, а главное - мой кумир три дня рядом, - это ли ни счастье для измученной безответным чувством девушки? И судьба ко мне благоволила, подбрасывая один подарок за другим. Оказалось, что я, единственная на правах гостьи, для меня Илья покупал дополнительную путёвку. Потом, когда заселялись в корпус, именно мне не хватило места в женских комнатах, и я испугалась, что придётся жить с чужими людьми в соседнем коттедже, но Илья представил меня своей сводной сестрой и так обаятельно улыбнулся женщине-администратору, что нас без разговоров заселили в двухместный номер. Я была на вершине блаженства, вот только рано радовалась - он весь день общался с другими, ко мне лишь обращаясь с вынужденными фразами, типа: "Пошли на обед" или "Ужин ждёт - вперед и с песней". Но рядом с ним всё равно было интересно - я столько узнала нового: о галереях и музеях Восточной и Западной Европы, о жизни за рубежом и в столице, о художниках Возрождения и о памятных местах Ленинграда. А вечером, когда устроили в столовой танцы, я, измученная его пренебрежением, повисла на одном чернявом длинноволосом парне. Мы с ним танцевали, целовались на веранде, курили, и я даже выпила полстакана вина. Вернее, после второго танца он затащил меня в свою компанию, где я выпила вина, а потом уже творила разные глупости. Илья, казалось, не обращал на мои выкрутасы внимания: танцевал с другими девушками, выходил курить с друзьями на веранду, шутил, рассказывал анекдоты, но к концу вечера подошёл ко мне и тихо сказал:
  - Пойдём со мной.
  Я, довольная, что роль удалась, и мой принц почувствовал укол ревности (молодая и глупая шестнадцатилетняя девчонка - в голове розовый туман, гормоны бушуют, а жизненного опыта - ноль), взяв его под руку, смело шла, куда ведёт мечта моего сердца. Илья привёл в наш номер и, лишь закрыв за собой дверь, начал орать:
  - Ты что творишь?! На неприятности нарываешься?! Давно по кустам не валяли толпой?! Дура! С кого берёшь пример? Напилась, накурилась, как последняя шалава!"
  Я стояла, втянув голову в плечи (пальцы сжаты в замок, губы трясутся), и боялась, что он сейчас сорвётся и ударит. Но Илья повернулся и вышел из номера, закрыв дверь на ключ, а я кинулась на кровать, рыдая в голос.
  Плакала я долго, проклиная себя, что согласилась на эту поездку, а потом ждала Илью, обмирая от шагов и разговоров за дверью. Он пришёл через пару часов, не зажигая свет в комнате, прошёл в санузел и долго мылся. Я притаилась, старалась не двигаться и не дышать, но Илья как-то почувствовал, что не сплю. Подошёл, погладил по голове и сказал:
  - Прости, Оля!.. Тот парень к тебе больше не подойдёт, не бойся.
  С чего он взял, что я Олега боялась, не знаю, но промолчала, была очень сердита на Илью. Утром я увидела, что у него перебинтовано правое запястье, спросила, что случилось.
  - Ерунда, немного поранился, - ответил он.
  Второй день был похож на первый, с той лишь разницей, что от обиды я решила опять взбрыкнуть, и не пошла на ужин, оставшись в номере. А взбрыкнула от того, что две девушки из нашей компании, отведя меня в сторону, стали отчитывать за поведение и за драку парней ночью.
  Через двадцать минут Илья, войдя в номер, схватил меня в охапку и вынес коридор. Я завизжала, задёргалась, а он, сердито взглянув и спустив с рук, потащил в столовую. Столовая почти опустела. Илья подвёл меня к столу, на котором стояли полные тарелки с едой (мой комплексный ужин), и сердито сказал:
  - Ешь! Чтобы ни одной крошки на тарелках не осталось. Иначе, возьму ложку и буду кормить, как маленькую, приговаривая: "За папу, за маму".
  Я ела, давясь кашей и слезами, под строгим, неусыпным взглядом Ильи. В этот раз он меня не жалел, решив наказать за глупый, строптивый характер. Однако когда я съела кашу, салат и даже выпила стакан компота с булочкой, Илья подошёл, обнял, поцеловал в макушку и весело проговорил:
  - Молодец! Пойдём, покатаю тебя на лодке... заслужила.
  Мне было и приятно, и горько, ведь Илья относился ко мне, как к младшей сестре, продолжая не замечать моего влюблённого взгляда и попыток его заинтересовать. Я понимала, что не пара ему, но как заставить замолчать глупое девичье сердце, шептавшее:
  "Люблю тебя, так люблю! Ну, почему других девушек провожаешь взглядом, будто нет меня рядом? Разве не видишь, что мне больно? Обними хоть разочек, поцелуй... что тебе стоит? Я для тебя всё-всё сделаю, только дай знать, что тебе нужна, интересна".
  А вечером массовик-затейник устроил конкурс и самодеятельный концерт. Всем очень понравилось номер девушки, поющей под гитару. Стройная, с длинными русыми волосами она чем-то походила на Алёнушку Васнецова: то ли наклоном головы, когда задумчиво перебирала струны гитары, то ли печальным взглядом. Девушка (на вид моя ровесница), очевидно, очень понравилась Илье - он громче всех хлопал, а после поцеловал ей руку. Кипя от ревности, я ушла в номер. В ту ночь я плохо спала, часто просыпалась, прислушивалась, ожидая Илью. Он пришёл под утро, и от него пахло сладкими духами и вином. Не раздеваясь, он лёг на кровать, а я, вслушиваясь в его сонное дыхание, ревела. И вдруг услышала, как скрипнули пружины его кровати, а потом прогнулся мой матрас. Он лёг рядом, крепко прижав меня к своей груди, и тихо зашептал:
  - Спи, глупенькая! Ты же ещё девочка, да?
  Я молчала, на такую тему с парнем говорить было стыдно. А Илья, помолчав, продолжил:
  - Ты хорошая девочка, Оля. Но грех на душу я брать не стану, и так их полно у меня. Спи и не плачь!
  И я уснула, согревшись от его тепла и близости.
  Следующим вечером мы уехали домой, а через неделю Илья улетел в Ленинград. Но перед отъездом с туристической базы я украдкой заглянула в его альбом набросков. Там была та девушка, с которой он провёл ночь, была я и ещё несколько знакомых девушек и парней. Та девушка была изображена с гитарой и в длинном платье, а ещё стоящей на верху сопки у сосны. Меня он нарисовал обнажённой, стоящей в пол-оборота и заслоняющейся от лучей солнца ладонью, хотя на самом деле так я стояла в купальнике у кромки воды. Это заронило в мою исстрадавшуюся душу надежду. Пару месяцев ждала от него письма или маленькой весточки, потом поняла, что жду напрасно. Кто я для модного, известного в определённых кругах художника - молоденькая девчонка, первую любовь которой не тронули, не опошлили, лишь подарили дружеское тепло и участие. Я уже почти успокоилась, когда мне приснился он. Илья был немного грустным, но ласковым, нежным, и делал всё то, о чём так долго и напрасно мечтала. Поцеловав в последний раз, он собрался уходить, а я цеплялась за него, не хотела отпускать. Илья как-то очень пронзительно взглянул на меня необыкновенно красивыми, дымчато-серыми, задумчивыми глазами, потом слегка улыбнулся, наклонился и ласково шепнул на ухо:
  - Я буду помнить тебя, Олечка. Я приду... потом. А сейчас мне нужно идти, - и стремительно стал удаляться. Сколько ни бежала за ним, ни кричала - не смогла ни остановить, ни догнать. А на ноябрьские праздники пришла страшная весть - Илья погиб, выпав из окна чьей-то московской квартиры. Тёмная и мутная история.
  Однако последний взгляд его запомнился на долгие годы - острый, как лезвие бритвы, оценивающий, пугающий; он, первые годы после потери, часто снился, хоть и пугал до чёртиков, потому что по непонятной причине Илья был жесток со мной: гнал меня куда-то, смеясь и хлеща плетью, называл ведьмой. А я всё бежала, бежала и не могла от него убежать, просила меня не трогать, отпустить, но к мольбам он был глух. После таких снов просыпалась всегда в слезах и не могла понять, почему он мне снится жестоким монстром, почему не пожалеет, чем я прогневала его дух.
  О том, что чувствовала и что творила от безответной влюблённости, я описала в стихотворении "Безответная любовь":
  
  Ради ваших задумчивых глаз
  Я готова приличия забыть,
  Собачонкой послушной ходить,
  Чтоб обласканной быть только раз
   И осмеянной всем напоказ.
  
  Ради ваших с горчинкою фраз
  Я готова костром душу жечь,
  Пеплом памяти на руку лечь,
  Осветив вашу жизнь хоть на час.
   Только жертву принять - не для вас.
  
  Потому не могу сделать шаг,
  Лишь дышу, бросив сдержанный взгляд.
  Разум с сердцем: то - мир, то - разлад...
  Вы так близко, и пропасть - пустяк,
   Мой любимый, не друг и не враг.
  
  Я слезой заливаю костёр,
  Я бросаюсь в объятия к другим,
  Непохожим и очень чужим,
  Замечая насмешливый взор.
   Так сожгите презрением в упор!
  
  Снисходительны... вам всё равно...
  Сторонитесь подобных особ...
  Вам шепнут: "Ставить негде ей проб".
  Знать бы им, что болею давно
   Той любовью, что с бездной - одно!
  
  И ещё одно стихотворение я посвятила своей первой любви. Странно, что она пришла ко мне так поздно, но осталась в сердце навсегда. Возможно, и все последующие знакомства, и замужество не имели прочной основы потому, что мужчин я сравнивала с Ильёй. А разве можно живое существо сравнивать с иконой?
  
  Любовь... она была сладка,
  Меня манила, опьяняла,
  Обманом клятв не оскорбляла,
  Свой бал верша лишь до звонка.
  
  Он прозвенел, неотвратимый,
  Напомнил - не из рода фей,
  Что есть избранницы милей.
  И ревность, как пожар незримый,
  Вдруг обожгла души покровы.
  Фантазии отбросив, новый
  Я разглядела мир людей.
  
  Так по крупице день за днём
  Я мудрость тяжко добывала,
  Перелопатить предстояло
  Сует и бед большой объём.
  
  А жизнь кружила и влекла,
  И юность свежестью дышала.
  Влечений встречено немало,
  Им жар души передала.
  Но среди всех - одна картина:
  Младая дева и мужчина...
  Любовь та в сердце навсегда.
  
  Ведь первая - особняком,
  Тревожа сердце, окрыляет,
  В интимность взгляды облекает
  И разговоры ни о чём.
  
  На размышления, воспоминания и сочинительство у меня неожиданно появилась куча времени: с десяти вечера до шести утра. Каждый день. А чем ещё заниматься ночной дежурной в организации, из которой нечего тащить, кроме парочки компьютеров и нескольких электрических печатных машинок. У организации есть сторожа-мужчины, охраняющие производственную базу и гараж, в котором, помимо служебного транспорта, стоят иномарки заместителя директора по хозяйственной части и инженера по технике безопасности; но в административное здание сторожа не заходят, а оно фасадом выходит на безлюдную улицу. Моя задача сводилась к тому, чтобы звонить в сторожку и сообщать о любом подозрительном шуме внутри или снаружи. Из-за чего весь сыр бор и перерасход средств по статье "Заработная плата"? Из-за разбитого камнем окна либо мальчишками, либо проходящими пьяными студентами из соседнего университета. Ох, забыла ещё сообщить: у директора в кабинете стоял шикарный кожаный диван, вертящееся кресло и интерком, а у главбуха - массивный сейф, вмонтированный в стену и пол. Говорят, она там держала гроссбухи с дебетом-кредитом и прятала свою зарплату от сына-алкоголика. Был сейф и в отделе кадров, но хлипче и меньше. В кассе сейфа не предусмотрели, поэтому кассир Танечка, миловидная стройная женщина, зарплату выдавала до позднего вечера и постоянно всем плакалась, что её ребёнок растёт беспризорником. Получается, что должность ночной дежурной была введена в штат обоснованно: есть что охранять, тем более я конторе обходилась намного дешевле, чем договор с вневедомственной охраной. А устроил меня на столь "тёплое местечко" Сергей Селезин, когда торговля накрылась медным тазом, вслед за уехавшим Сидорчуком.
  Теперь Александра, даже мысленно, я называла только по фамилии. Мной было утеряно право на уменьшительное и нежное - Саша, а Шуриком называть... нет, так его могут называть только друзья, я, как оказалась, не друг - деловой партнёр и соседка, ставшая на время любовницей. Так он решил. Если бы была другом - мне бы прислали письмо с объяснением случившегося, и не пришлось бы краснеть и бледнеть в тот вечер, выслушивая разъяснение Селезина по поводу генеральной доверенности на Тойоту "Марк 2", высланную Сидорчуком в адрес друга, но выписанную на моё имя.
  "Что это? - слушая Сергея, думала я. - Оплата за услуги? Видимо, так и есть".
  Бог мой, как же больно, обидно и мерзко мне было в тот момент! Будто дали пощёчину и обозвали шлюхой. Я стоя слушала мужчину (сама не присела и ему не предложила), чувствуя, что внутри всё заморозилось, стало бесчувственным; а он говорил и говорил, глядя куда-то поверх моей головы. Соловью, по всей вероятности, была не приятна миссия, которую (как полагала) попросил исполнить друг, но приходилось рассказывать, а мне - слушать: о возможности выгодно продать машину, о том, что все деньги причитаются мне, ведь Сидорчук понимает, как трудно одной поднимать сына, о болезни его дочери и безуспешных поисках работы. Я слушала вполуха, на сердце скребли кошки, а в голове крутился вопрос:
  "Чем я такое заслужила?"
  Как объяснить, что он общается со мной через друга, а не напрямую, - стыдом? трусостью? За два прошедших месяца мог бы черкнуть несколько строк. Может, всё проще простого: у меня была квартира, к которой я прилагалась пакетом "всё включено", кстати, очень удобно, если продаёшь квартиру и где-то нужно перекантоваться целый месяц. Просто так, из сострадания и человеколюбия, на подобное не каждая согласится (время трудное, бесплатно никто пальцем не пошевелит), а стоит спрятать совесть в карман и бросить пару фраз семенем на благодатную почву уставшего от одиночества бабьего сердца, мол, люблю, женюсь, - и результат на блюдечке с голубой каёмочкой, бери, любимый, пользуйся!
  Конечно, во мне говорила обида. Конечно, улетев с деньгами за проданную квартиру и собираясь заключить с женой мировое соглашение о разводе и разделе имущества, он остался с семьёй только из-за болезни дочери. Конечно, пока не может признаться, что очень любит, но обстоятельства не позволяют вернуться, но позже затоскует, захочет услышать мой голос и обязательно позвонит, ну, в крайнем случае, - напишет. Да, объяснить можно многое и убедить себя в чём угодно, но, когда тебе через несколько лет стукнет сороковник, глупо играть роль наивной барышни. Прагматичный мир требует циничного взгляда, лишённого розовых очков и розовых соплей. И я решила:
  "Баста! Никаких любовий и замужеств. Секс для здоровья, хорошего цвета лица, поднятия самооценки и настроения - пожалуйста! Но не более того".
  Мне бы раньше понять о бесперспективности поискав любви, ещё тогда, в пору безответной влюблённости в Илью, вот только без опыта не набраться мудрости; да и тараканы мои помалкивали, знали, подлые, цену за своё существование и благополучие.
  Селезин, наконец, посмотрел мне в глаза, выражение на лице - кислое, словно проглотил лимон вместе с кожурой. Он ждал от меня какой-то реакции или вопросов, но я молчала, видела его и будто не видела, уйдя глубоко в свои раздумья и лелея печали сердца.
  - Что дальше будем делать, Лёля? - спросил он. - Продавать машину?
  Я молчала. Видя, что соседка находится в прострации, он заговорил о будущем, не касаясь темы об уехавшем друге:
  - Иван, наш поставщик водки, переведён на другую должность, сказал, что с алкоголем пока нужно завязать. Дескать, прежних людей ушли, а кто остался, требуют в два раза больше денег, - и это невыгодно. А ещё прошёл слушок, что рынок убирают. Магазин с аптекой хотят переоборудовать под супермаркет, а рынок - под парковку. Вроде как начнётся катавасия через месяц или два. Ты, Лёля, продавай свою палатку пока не поздно, а я машину постараюсь скинуть. Вот вам с Женькой на первое время и хватит.
  - Машину не продам, - отрезала я. - Бомбил с вами мужик, а теперь будет баба. Пустите на свою грядку?
  - Лёля, ты же прав не имеешь, - засомневался Селезин. - Нужно курсы вождения пройти, поднабраться опыта, а там уж...
  - Купишь мне права, - сказала я. Сказала жёстко, почти приказала, удивляясь сама себе. Не ожидал такой категоричности и Сергей. Он стал мяться, моргать, неопределённо пожимать плечами, но возразить не посмел.
  - Продам палатку, заплачу за водительские права... и вам заплачу, чтобы научили вождению. Не бойся, бесплатно не стану напрягать, - давила я на Сергея, будто он был виновен в нашем разрыве с Сидорчуком. И чего я так давила? Будто бес в меня вселился и нашёптывал, что стать таксисткой - единственный выход из неопределённости будущего.
  - Перестань! - возмутился он. - Какие деньги? Конечно, поможем, научим... мы же друзья, соседи.
  - Ну и хорошо, - проговорила я, ставя точку в этой теме, словно отрезая себе и им путь к отступлению.
  Селезин ещё немного помялся, потёр подбородок.
  - Тут ещё такое дело... Вождение, таксовка - это дело будущего. Вдруг у тебя не пойдёт... Мало ли, многие женщины бояться. А тебе нужно жить, Женьку кормить, платить за квартиру...
  - Да не томи ты! Говори, чего хотел, - перебила я его.
  - Тимофей Петрович, завхоз "Дормехстроя" подыскивает ночную дежурную. Предложим моей супруге, а у неё давление... отказалась. Может, ты пойдёшь? Там мужики-охранники. Ежели чего, звякнешь им... и они тут как тут, а, Лёля?
  - Спасибо, Серёжа! Ты мой ангел хранитель, - ответила я и впервые за вечер улыбнулась. Расцвёл улыбкой и Соловей, довольный, что справился с непростой миссией, и обошлось без женских упрёков и слёз.
  Так на три месяца я стала ночной дежурной. Работа не пыльная. В десять часов вечера проверить все кабинеты, все окна и входные двери, потом устроившись на втором этаже, в приёмной, "сидеть на телефоне". Когда дверь приёмной открыта, то в пустом здании слышно, что происходит на трёх этажах (любой скрип, шум, стук), лишний раз не нужно ходить и проверять.
  Первые ночи меня донимали металлические скрипы и стуки на первом этаже, примыкающем к мастерским и гаражу. Иду в ту сторону, откуда они доносятся, - и сразу наступает тишина. Постою, послушаю - тихо. Ухожу в приёмную кропать стишки и воспоминания в тетрадку. Минут через десять - пятнадцать вновь скрежет и глухие стуки. Так первую неделю меня тренировал шумный дух, потом я к нему привыкла и не обращала внимание. Тогда он изменил тактику. Часам к двум ночи, только я лягу отдохнуть на диван, как рядом с приёмной раздаётся грохот, будто упал стол или по железным коробам вентиляции стукнули чем-то тяжёлым. Я подскакиваю как ужаленная, бегу проверять, что случилось. Похожу, посмотрю, послушаю - а вокруг тишина, всё на месте.
  У старожилов конторы узнала, что семь лет назад в гараже, в кабине грузовика, уснул пьяный шофёр. Сторож будил его, чтобы домой отправить, а тот только мычал. Сторож плюнул и оставил мужчину в гараже, мол, к утру проспится. Утром обнаружили, что он умер, как оказалось, от кровоизлияния в мозг. Если бы сторож вовремя вызвал "Скорую", то шофёра удалось бы спасти. С тех пор, говорят, он на охрану шибко сердитый, стучит-гремит, не даёт расслабиться, заснуть. Покойного шофера звали Матвеем. Когда я на него злилась, то кричала: "Матвей, поганец, прекрати стучать!" - а иногда льстиво просила: "Матвеюшка, хороший мой, дай отдохнуть немножко". Матвей на день-два притихнет, а потом опять начинает шалить.
  Однажды (это произошло, когда я уволилась и начала таксовать) мы с Соловьём упросили сторожей "Дормехстроя" пустить в гараж для небольшого ремонта моего "Марка". Приехали мы в час ночи и проковырялись два часа. Закончив, Сергей пошёл домой, а я осталась отмывать кузов автомобиля от грязных разводов и масляных пятен. Пока мыла, на галере, расположенной почти под потолком, дух Матвея то топал по металлическому настилу, то громко ударял какими-то деталями. Может, ему не нравилось, что включила в автомобиле магнитолу с мелодиями шансона? Я ему крикнула:
  - Матвей, не хулигань!
  Вроде притих. Стала гаечные ключи собирать в ящик, а одного не хватает. Я туда, я сюда; помню, что положила накидной ключ на небольшой верстак недалеко от машины, а его там нет. Повернулась к галерее и стала ласково упрашивать:
  - Матвеюшка, милый, поиграл и отдай! Я так устала, хочу спать. Ты же сам был шофером, знаешь, как устаёшь за баранкой.
  Тишина. И вдруг с галереи в мою сторону полетел ключ. И хорошо, что упал к ногам, а как бы Матвей зарядил мне прямо в лоб? Испугалась я, конечно, отскочила, а мимо лица волна холодного воздуха пронеслась - ху-у!
  У меня сердце - в пятки, не ожидала такой силы и прыти от духа.
  И чего ездить в Англию, на их англицкие привидения в старинных замках любоваться, когда такой экземпляр живёт в обычной российской конторе - хоть туристов вози на Дальний Восток да местную достопримечательность за деньги показывай.
  
  Запись ? 11
  
  С некоторых пор я стала бояться прихода ночи. Она мне несёт боль - сумасшедшую, разламывающую тело, сжигающую в пепел позвоночник. Не помогают стенания, слёзы, молитвы и лекарства. Боль прорывается сквозь них, как нож прорывается сквозь плотное сукно - медленно, с треском. Трещит каждый хрящик, соединяющий кости в моём бренном теле. А мышцы и сухожилия не трещат, но несут в себе не менее болезненные ощущения. Они плавятся в жидком огне. Когда сильнейшая боль разрывает тело на кровавые куски, хочется умереть - да, да! - кричать и умолять неизвестно кого, пустоту; вдруг кто-то или что-то сжалится, придёт и исполнит просьбу тела, его молитвенный немой крик:
  "Ну, пристрелите меня! Пожа-алуйста, кто-нибу-удь!"
  И все мысли в такие минуты только об одном: скрыться, уйти, освободиться, перевести дух, обрести покой хоть на несколько минут, секунд, а лучше - навсегда. Так мыслишь и чувствуешь, когда боль изматывает душу и тело единожды; когда она убивает в тебе всё, заполняя своим ядом до предела, до краёв. А когда подобное истязание повторяется часто? Что тогда? Человек такая скотинка, которая, скажу я вам, привыкает ко всему. Даже к боли, сильнейшей боли.
  Спустя полгода я уже могла петь ей оду, различая и систематизируя все нюансы, приливы и отливы, высокие и низкие ноты. Я полюбила боль, как любят неугомонного, капризного ребёнка, а иначе бы сошла с ума. Она приходит глубокой ночью и уходит под утро. Она неумолима и педантична. Боль как символ жизни, как её соль, её страсть. Вернее, не её, а... его. Молоденького паренька, умершего у меня на руках.
  Для чего в ту ночь я согласилась везти двух симпатичных девчонок в Ивановку - сама не знаю. Рок, судьба? Как хотите, так и называйте. Было около десяти часов вечера, когда они подошли к моему "Марку" и попросили отвезти в деревню, расположенную за шестьдесят километров от города.
  Обычно я "бомбила" до закрытия кафе "Парадиз" по пятницам, субботам и воскресеньям, то есть развозила пьяненьких пассажиров по домам после дружеских возлияний, свадеб, корпоративов, застолий по случаю встречи выпускников, дней рождения и просто пары рюмочек с устатку. Поначалу клиенты, узнавая, что водитель - женщина, относились ко мне очень настороженно, а некоторые представители сильного пола просто разворачивались и уходили, предпочитая доверять свою жизнь и благополучие тела шоферам-мужчинам. Пущенная кем-то из обиженных мужчин фраза: "Женщина за рулём, что обезьяна с гранатой..." - стала крылатой и прочно поселилась в сознании у многих. Но через пару месяцев ко мне привыкли. Таксовала я в пределах города: хорошо знаю все улицы, переулки и тупички, ведь живу здесь с рождения.
  Но с матерью одной девчонки произошло, по словам дочери, несчастье, и они меня очень просили, мотивируя тем, что с шофёром-мужчиной ехать по пустынной ночной дороге опасно. Доброта мне часто выходит боком. Мои тараканы подсказывали, что не следует соглашаться. Однако жалостливое женское сердце часто не слушает не только доводов разума, но и намёков подсознания. Я согласилась.
  Дорога на Ивановку частично проходит по федеральной трассе, частично - по трассе областного подчинения, которая ремонтируется ежегодно, и хоть кое-где похожа на шахматную доску от заплат на асфальте, но рытвин и колдобин почти не имеет. Я намеревалась к двенадцати часам вернуться назад, и вначале казалось, что мой план осуществим: мы без приключений преодолели мост, стационарный пункт ГАИ на нём, а также весь путь до Ивановки. Но на неосвещенной улице этого посёлка городского типа, больше похожего на большую деревню, произошло то, что изменило мою жизнь, повенчав с болью.
  Из проулка прямо под колёса автомобилю вылетел мотоцикл.
  На улице конец зимы, окна в машине закрыты, надрывается магнитола, которую девушки попросили включить громче, слушая речитатив любимого ими Тимати; я еду по главной улице посёлка на разрешённой скорости в шестьдесят километров в час... и вдруг перед бампером, как чёрт из табакерки, выскакивает мотоциклист, даже не озаботившийся включить фару. Я только успеваю крутануть руль влево и - звон разбиваемого стекла, разлетающиеся осколки решётки радиатора, стук от пролетевшего через кузов тела, скрежет металла о металл, машина в кювете. Выскакиваю на дорогу и - о, ужас! На белом насте в одной стороне темнеет силуэт сбитого мотоцикла, а в другой - распластавшееся тело. Парень, совсем ещё мальчик, в тёмно-синей куртке, без шапки или шлема, с неестественно вывернутой правой ногой хрипит и стонет, а я не знаю, что делать: пейджера нет (Соловей уговаривал купить, а я, недалёкая дура, денег пожалела), уезжать с места ДТП нельзя, где больница в посёлке - не знаю. Хорошо, что пассажирок пейджер был. Оставили сообщение об аварии и пострадавшем. Мальчик без сознания, я перед ним на коленях и плачу, рядом топчутся и ревут пассажирки, а над нами безразличный холод звёзд, вокруг темнота заснувших окон, улиц, проулков и - тишина. Даже собаки молчат, будто чего-то ожидая.
  Такое отчаяние, безысходность, спокойно встреченное окружающим миром, я испытывала, увы, не впервые, но тогда сама была готова умереть, а сейчас...
  У парня изо рта пошла кровавая пена. Я подложила под его голову руки, чтобы она, разметав соломенные вихры, не лежала на холодном снегу. Кричу пассажиркам:
  - Аптечку несите!
  Осторожно ощупала ноги, руки паренька - вывернутая нога сломана, и кровь течёт. Стала ощупывать голову, а там вмятина и волосы в крови. На несколько мгновений он пришёл в себя и прошептал:
  - Больно.
  Задрала штанину и, как могла, затянула жгут, потом заклеила рану на голове. Девчонки помогают, всхлипывают - парнишка их знакомый. Спрашиваю:
  - У вас телефон дома есть?
  - Да, есть, - отвечает та, у которой мать больная.
  - Беги, - говорю, - домой и звони в местную "Скорую помощь" и областное ГАИ. Из города вред ли приедут.
  Когда приехала "Скорая", а за ней милиция - парень уже не дышал. Конечно, следовало поделать ему искусственное дыхание, но при каждом выдохе у него шла изо рта кровавая пена, значит, было пробито лёгкое - и я побоялась нанести ещё больший вред; да и паника с растерянностью сказались.
  Не стану описывать все разбирательства в милиции, а затем в суде - меня оправдали. У парня в крови обнаружили алкоголь, а пассажирки подробно рассказали о происшествии. Садиться за руль я после этого долго не могла, но это не главное. Главное произошло на сороковой день после трагедии.
  Первые дни после аварии я подолгу не могла заснуть - в голове постоянно крутились воспоминания подобно нескончаемо повторяющимся кадрам киноплёнки. Я мысленно прокручивала последние минуты до столкновения, пытаясь понять, что сделала не так, как могла предотвратить аварию или смягчить удар. И где-то на третью ночь услышала тихие всхлипы и стоны. Вначале не обратила на них внимания, думала, это у соседей что-то произошло. Но когда к ним присоединились медленные шаги по комнате - мне стало жутко. Душевные страдания и вина отступили на задний план - я проводила бессонные ночи, прислушиваясь к непонятным звукам. Паника, что Ямус вновь вернулся, заполняла душу ледяным холодом, разрывала сердце болями. Вскоре я поняла: не Ихтие Мундус меня беспокоит, а метущаяся душа погибшего мальчика. С ним вновь стала встречаться во сне, но уже в более страшной ситуации.
  Иногда он мне снился беспомощным, истекающим кровью. Над его телом кружили огромные чёрные птицы с медными клювами и когтями на крыльях. Стервятники кричали скрипучими, противными голосами, и протяжные пронзительные крики, будто острым ножом, резали слух, напоминая ужасные минуты, проведённые мной в царстве мёртвых. То одна, то другая птица из стаи камнем пикировала на тело мальчика и большим загнутым клювом отрывала кусок его плоти. Из раны вытекала красная, исходящая паром кровь. Тогда парень дёргался всем телом, кричал, и его крик вместе с паром от дыхания улетал в морозную высь. А птицы, насмехаясь над болью терзаемого человека, тоже кричали, подражая его стонам и стенаниям. Я, зажимая уши, кричала вместе с ним, а сердце раздирало болью и ужасом.
  В другой раз мне снилась площадь, запруженная народом. Люди-карлики свистели и улюлюкали. А в середине площади, на помосте, огромный палач в чёрной кожаной безрукавке и таких же штанах длинным хлыстом полосовал худенькое тело, привязанное к столбу. Юноша был по пояс обнажён. Когда хлыст со свистом опоясывал тело, он выгибался назад, дёргал взлохмаченной головой и стонал. Кожа на спине истязаемого в некоторых местах свисала тонкими полосками, окрашенными кровью. Я не видела лицо юноши, но знала, что это Алёша - моя жертва и моя боль.
  А на сороковую ночь после трагедии я его увидела четвертованным на огромном колесе. Отрубленные руки со скрюченными пальцами и босые ступни лежали тут же, под колесом. Его голова с распахнутыми в небо голубыми глазами покоилась на ободе. В его светлых волосах кое-где алели капли крови, будто спелые ягоды, упавшие в золотистую солому. Я подошла к месту казни, думая, что он уже мёртв. Вокруг ни души. И вроде бы не было желания смотреть на леденящий кровь ужас, но ноги, живя собственной жизнью, несли меня к истерзанному телу. Вдруг он открыл глаза, перевёл взгляд на меня. От муки, исказившей молодое лицо, я содрогнулась. Он разлепил потрескавшиеся губы и, застонав, попросил:
  - Помоги мне... раздели эту боль.
  Я не знала, как помочь, но согласилась:
  - Хорошо, как смогу.
  Его лицо из маски боли и обречённости преобразилось в благодарную улыбку. В этот момент подул сильный ветер, и мне песком запорошило глаза. Из глаз потекли слёзы, и я проснулась вся в слезах. На следующую ночь я узнала, что значит разделить боль. Нет, осознание, что наказание за убийство наконец свершилась, пришло позже, а первое время я думала, что застудила мышцы спины. Когда физиолечение и уколы принесли лишь небольшое временное облегчение, невропатолог нашла у меня остеохондроз. Лечение новой болячки прошло с тем же успехом, что и предыдущей. Потом я себе поставила диагноз - рак чего-то там. Обследование в онкологии немного успокоило мой разум, но не боль.
  После онкологии был психодиспансер, где врач задавал мне такие вопросы, что я подумала - это он сошёл с ума, а не я. Так он меня спрашивал:
  "А вам не кажется, что по телевизору диктор разговаривает с вами?" - "А с вам?" - вопросом на вопрос отвечала я. А он мне новые вопросики подкидывал:
  "А что-то дурное хотелось совершить? Например, ударить кого-то противного", - "Очень хотелось, и сейчас хочется... Особенно, кто подобные вопросы задаёт", - согласно кивала я. И так в течение получаса. После парочки таких бесед я глотала успокоительное, чтобы кого-то точно не прибить со злости. Назначенным этим садистом людских душ гипноз на меня не подействовал. Да и как было спокойно входить в транс, когда рядом плакали, махали руками, икали и хохотали ещё пять человек из группы.
  Последней в моём списке диагностов была экстрасенс. Она обнаружила у меня лярву, которая, по её словам, тянула из меня энергию. То ли лярва была очень сильной, то ли экстрасенс оказалась не столь успешным специалистом, каким себя позиционировала и рекламировала через местную газету, но приступы боли не прошли.
  В принципе я с ней согласна, только думаю, лярвой наградил меня Ихие Мундус, решивший наказать и за гибель Алёши, и за попытку суицида. А я-то думала, что победила. Увы, я остаюсь подопытной зверушкой, которой решили указать её место и продолжить игру. Выдержу ли я её? Не сломаюсь ли? Нужно выдержать - я не должна подвести Алёшу.
  Теперь он изредка появляется в моих снах - улыбчивый, спокойный. Он берёт меня за руку, и мы гуляет по прекрасным цветущим садам, или карабкаемся на одну из скал, а, забравшись на вершину, прыгаем вниз, к зеленеющим далеко внизу холмистым просторам, к желтеющей узкой кромке пляжа, к бирюзовым морским волнам, украшенным рюшами белой пены прибоя. Ощущение полёта и свободы - это, знаете ли, незабываемо. Летать как птицы - мечта человечества, по крайней мере, моя заветная, выстраданная мечта. Ради таких моментов я готова и потерпеть. Боль через страдание и мысли о смерти, грехе и вине помогла мне по-новому взглянуть на мир, узнать, что значит - жить и радоваться каждому мгновению.
  Когда боль переходит предел моего терпения и хочется выть раненой волчицей, наступает катарсис: тело будто отключает рецепторы и нервные окончания. На несколько мгновения я воспаряю с ликующим облегчением, а потом падаю в глубокую расщелину сна. То, что было лишь иллюзией, перешло грань и стало действительностью повседневной жизни. Парение и падение с высоты - это не метафоры, я так чувствую. Во время парения ощущаю легкое покачивание и выход из тела. Вот я в теле, тихо лежу, расслабившись каждой клеточкой, каждой жилочкой после жуткого болевого шока, и вдруг лёгким пёрышком начинаю подниматься. В этот момент ничего не слышу и не вижу - лишь слабое покачивание и ощущение полёта, а потом срываюсь камнем вниз, и сердце уходит в пятки от страха и ожидания. Сильный толчок... и сознание отключается. Нет, конечно, оно не отключается, а переходит грань между реальностью и сном.
  Так почти каждую ночью ко мне приходит господин Смерть и проводит репетицию перед премьерой, ведь я не знаю, проснусь ли на следующее утро. Толчок может означать последнее подёргивание тела перед окончательным покоем, или выход астрального тела перед путешествием в тонкие миры, или неадекватную реакцию нервной системы на переход из бодрствования в сон. Да, Ямус изобретательный маг и волшебник. Он нашёл зацепку и вернулся, чтобы постоянно присутствовать в моей жизни. Впрочем, это мания величия меня одолела. Госпожа Жизнь и господин Смерть идут рука об руку по судьбе каждого живого существа. Подумаешь, мне дозволили узнать одно из имён, даже снизошли до личного знакомства. И что? Мир не исчез, Земля не перевернулась, Солнце и Луна - на месте. Просто показали очередную иллюзию для женщины с тараканами в голове, чтобы не зазнавалась, не думала, будто способна вершить свою судьбу. Человеку дано лишь право выбора из предложенных вариантов и - ни-ни больше. Если же выбор не укладывается в предложенный рамочный сценарий - могут и подправить, загоняя хлыстом в нужное русло событий. Божества мира или миров... где вы? что вы? чего от нас хотите? Я уже устала задавать эти вопросы, всё равно получаю каждый раз разные ответы, и все вокруг да около, но нравоучительные до ломоты в зубах.
  Вот так и живу: днём - суета, вечером - размышления за рулём, ночью - боль, полёт и три часа сна, их мне хватает, чтобы отдохнуть и зарядиться для нового дня. Дня новых впечатлений, встреч и открытий, дня счастья жить за двоих на Земле.
   Видимо, только через боль и страдания человек способен узнать, что такое счастье. Как оно светит, согревая теплом неустанно бьющееся сердце; как будоражит и подгоняет течение крови по сосудам; как пьянит и кружит голову, заставляя совершать необычные поступки, с точки зрения логики и разума - почти сумасшедшие; как оно пахнет и в какие цвета окрашивает мир вокруг, когда поселяется в сердце и в душе.
  И я, просыпаясь утром, первым делом подхожу к окну и тихо шепчу:
  - Посмотри, Алёша, какой чудесный день настаёт.
  Пусть небо серо от туч, льёт холодный нудный дождь; а может, завывает вьюга, от холода дыхание застывает изморозью на ресницах и леденеет лицо, руки, дрожь пробирает тело; пусть от раскалённого воздуха нечем дышать, и пот струйками стекает по телу - но каждая капелька или снежинка, каждый порыв ветра, принёсший запах утомлённой солнцем листвы или цветов, каждый восход, полдень или закат, вобравший в себя аромат скошенного разнотравья, приносит удивление и радость. Удивление необычайно прекрасным, гармоничным миром, в котором я живу. Радость, что мне посчастливилось в нём родиться.
  А миллиарды звёзд? Рядом со многими из них есть планеты. А там другие миры, возможно, совершенно отличные от нашего мира. Разве это не удивительно? Или мимолётные улыбки прохожих, их лица, глаза, в которых плещутся эмоции и мысли. Даже обычное слово "здравствуйте". Мы уже давно скороговоркой произносим его, не вдаваясь в смысл пожелания. Мы настолько замотаны повседневной суетой, что забываем о магии слов. Но каждое слово - магическая формула, несущая в себе силу. Разрушающую или созидающую - это решает наше подсознание, а наш разум воспринимает лишь информацию и эмоцию, заключённую в словах.
  Через месяц после трагедии я написала стихотворение, посвящённое Алёше. Вот оно:
  
  Я не знаю, где ты есть.
  Я лишь помню, как тебя звать.
  Но хочу о тебе петь,
  На холсте портрет рисовать.
  Ты приходишь в мои сны,
  Очень грустный и молодой,
  "Я прошу, - говоришь ты, -
  Опиши этот мир собой".
  
  Расскажу я тебе писк,
  Комариный писк у виска,
  И девичий смешной визг,
  Что услышала с бережка.
  Опишу я тебе гром,
  Росчерк пламени, как пера,
  И уют, и родной дом,
  Запах липы в саду вчера.
  
  А потом перелёт стай,
  Как дитя под сердцем хранит,
  Иль пугает меня сталь,
  Что в руке с луной говорит.
  Покажу я мечту звёзд,
  Дуновение ветерка,
  Как поёт по утрам дрозд,
  Как ласкают чело уста.
  
  Я возьму от тебя боль,
  Понесу на своих плечах,
  А слезинок твоих соль
  Растворю на своих глазах.
  Научу я себя жить,
  Удивляясь каждому дню,
  Ведь ты очень хотел быть,
  Говорить кому-то "люблю".
  
  До трагедии с Алёшей я жила по привычке, редко обращая внимание на окружающий мир, окружающих меня людей. Жила - будто спала, окунувшись в свои заботы. И только его смерть и моя боль заставили проснуться, понять, как прекрасна, хрупка, парадоксальна жизнь, как следует её беречь - и свою, и чужую. Каждое мгновение ощущать и восхищаться, и осознавать, что любой вздох может быть последним.
  В моей работе "бомбилы" случалось разное: смешное и не очень. Например, однажды, сама не зная того, возила дельцов от наркотрафика - молодую супружескую пару. Хотя супружеской парой они могли прикинуться.
  В ту пятницу я выехала рано, сумерки только начали сгущаться. Хотела вначале заехать на заправку, а потом уж встать на "грядке" возле кафе "Парадиз" - не получилось. На обочине дороги активно махал парень, прижимая девушку к себе. Остановилась, приспустила стекло.
   - Здравствуёте! - говорит парень. Глаза смотрят прямо, лицо открытое, располагающая улыбка.
  - Здравствуйте! - отвечаю и жду, что скажет дальше.
  - Нам нужно к родственникам. У племянницы день рождения. Очень надо, - вступает в разговор девушка и смотрит просительно.
  - Куда ехать?
  - В Волохово, - сообщает парень и уточняет:
  - Тридцать километров от города, совсем рядом.
  - Э, нет, молодые люди... в область не езжу. Только по городу.
  - Ну, пожа-алуйста! - начала меня упрашивать девушка. - Мы сейчас всё оплатим, и ждать нас долго не придётся. Всего полчаса, не более.
  - Дорогие мои, я - женщина, а вас - двое. Наверное, знаете, какие слухи по городу ходят?
  - Слышали. Убивают таксистов... но и пассажиров - тоже. Мне одной потом с вами ехать по темноте. С мужчиной бы поостереглась, а с вами не побоюсь. Пойдите нам навстречу, прошу! - продолжает увещевать меня девушка. Я парочку вновь оглядела с ног до головы - подозрения вроде бы не вызывают, да и тараканы мои помалкивают.
  - Ладно, - говорю, - садитесь. Только прежде поедем заправимся. Тридцать километров - это от села до моста, а от моста до микрорайона - ещё десять.
  - Хорошо-хорошо, - соглашается девчонка и суёт мне деньги. Смотрю - пятьсот рублей. Что-то очень жирно для часа работы. А она продолжает:
  - И нам ещё нужно домой за подарком заскочить, а то забыли.
  Мне бы сразу догадаться о странности их поведения, но не торкнуло.
  Заправились, забрали мягкую игрушку, небольшого коричневого медведя, и без приключений подъёхали к селу. В селе темнота, лишь центральная улица кое-как подсвечена жёлтыми фонарями. Мои пассажиры заспорили: направо свернуть в проулок, либо дальше ехать по центральной улице. А я подумала:
  "Странно. Говорят, родственники здесь живут, а дороги не знают".
  Свернули в проулок, а навстречу нам из-за кустов вышел парень и поднял вверх скрещенные руки. Поняла, что приехали куда нужно. Мои пассажиры ушли, а я выключила фары, убавила звук магнитолы и опустила спинку кресла - полчаса отдыха мне не помешают. Только расслабилась - глядь, а по проулку бредёт толпа. Молодёжь: девчонки и парни в возрасте от двенадцати до двадцати. Только успела заблокировать дверцы - они уже рядом: машину окружили, в окна заглядывают, а у самих взгляд бессмысленный, пустой. Настоящие зомби! Мне их хорошо видно, так как в машине темно, а из окон дома - дорожки света. Лежу, боюсь - чёрт знает, что им в замутнённые мозги придёт! - ещё начнут по окнам паками колотить. Один, высокий, аккуратно постучал в окно согнутым пальцем. Я приспустила стекло, а он, глядя на меня огромными чёрными зрачками, ухмыльнулся и сказал:
  - Не дрёйф! Не тронем. Ты деньги привезла. - И, отойдя от машины, постучал в окно дома. Оттуда выглянул встретивший нас парень. И только тут, сведя всё к единому знаменателю, я поняла, в какую историю влипла.
  Вскоре из калитки вышла моя пассажирка с большим чёрным пакетом. Толпа расступилась, пропуская её к машине.
  Назад ехали молча; уже подъезжали к мосту, когда девушка меня попросила:
  - Если на посту ГАИ будут спрашивать - скажите, пожалуйста, что я ваша племянница, и мы ездили к родственникам.
  Усмехнувшись, я ответила:
  - Спрашивать не будут. К женщине-водителю доверие не только у пассажиров, но и у милиционеров.
  И действительно так и вышло: гаишник остановил машину, посетил фонариком в кабину, а увидев за рулём меня, козырнул и махнул палочкой:
  - Проезжайте!
  Высадив пассажирку, я заехала домой, попить чаю и успокоиться. Поправляя чехол на заднем сидении, увидела пакет, а в пакете - распотрошенный подарок. Выбросила в контейнер медведя с пакетом, а потом всё рассказала Соловью.
  - Правильно сделала, что не стала из себя изображать героиню, не сообщила гаишникам. С наркошами лучше не связываться. Могут, прирезать потихой где-нибудь в тёмном уголке. Забудь, будто их и не было. У тебя сын растёт, думай о нём. И не вози никого больше за город, хватит с тебя сбитого пацанёнка.
  А через неделю знакомый паренёк сел ко мне в машину у кафе "Парадиз" и спросил:
  - Куда вы дели нашего медведя?
  Меня как жаром обдало. Остановила машину и гневно произнесла:
  - Скажи спасибо, что не в милицию сдала. А теперь пошёл прочь! И попробуй только ещё раз появиться на моём пути!
  Он лишь слабо ухмыльнулся и молча вышел.
  Кто-то спросит, мол, где она, твоя гражданская совесть? А нет её, вместе с выстрелами в здание Верховного Совета разлетелась. Тогда я каждый раз плакала, слушая по радио песню "Сиреневый туман" и понимая, что распрощались мы с жизнью, к которой привыкли, а впереди сплошной стеной сиреневый туман. Теперь у меня задача: не только накормить и одеть сына, но и не дать, чтобы стал таким же зомби, каких увидела в тёмном безжизненном селе, - и с ней пока справляюсь.
  В ночных поездках по городу сталкивалась с разными ситуациями, как и с разными людьми. Мне запомнилась поездка с одной пожилой женщиной. Старушка, шустрая и разговорчивая, приезжала к внучке на день рождения, который отмечали в кафе. Сначала она убивалась, что внучка "стала транжиркой", и дома праздничный стол обошёлся бы дешевле, потом стала интересоваться, как я "дошла до жизни такой, что вынуждена крутить баранку". Далее её внимание перешло на газетных аферистов. Говор у неё такой, что хоть сейчас в театр к Петросяну. Я её везу по ночным улицам, прячу улыбку, а она делится наболевшим:
  - Развернула я как-то "Комсомолку", а оттудава - батюшки святы! - мужик смотрит в упор. Видный мужичок, коренастый, брови нахмурены, а исподлобья глаза так и сверкают, так и сверкают. Дескать, всё про тебя, старая, знаю: и про мысли тайные, и про дела греховные. Поверишь ли, милая, ажно душа в пятки ушла. На нём надет халат, весь в звёздах и странных знаках, а на шее цепь большущая. У нас пёс Шарик на такой к будке привязан.
  Под фотографией написано, что энтот мужик на цепи - знаменитый маг и колдун. Собирается он, родимый, всем расеянам подмогнуть: кого врачевать, кому зельем приворотным подсобить, а кому деньжат наколдовать. И для всех он будет даром робить: глазами сверкать, руками махать - пассы строить. Обрадовалась я: не перевелись ещё бессребреники на Руси-матушке. Купила конверт и написала:
  "Мил человек, мне и деду тысяч по десять наколдуй. Пенсия у нас щибко маленькая".
  Старушка глянула на меня и головой так кивнула, мол, видишь, какие чудеса на свете бывают. Я растянула губы в усмешке, не отрывая взгляда от дороги.
  - Вот ты смеёшься. А я тогда подумала:
  "Чего ж не написать? Напишу. На дурничка всем разбогатеть хочется! Авось подмогнёт в "Бинго" выиграть".
  Вечером старику рассказываю, а он мне:
  "Ну, ты, Нюрка, дурёха дурёхой! Чисто, кукла с глазами! - и кулаком этак по лбу себе стучит. - У тебя башка овсом набита? Где это видано, чтоб нормальный человек в наше время за "здорово живешь" трудился? А ежели таких халд ему штук сто напишет или тыща? Что же ему целыми сутками не есть, не пить и с бабой на кровати не поваляться, а только вам чары колдовские ладить? Держи карман шире!".
  Но ошибся мой Василий. Через два месяца пришёл ответ от колдуна в халате. Принесла я письмо и Василию прямо под нос торжественно положила. Смотри, умник, на внимание и человеческую доброту, а то газету до дыр зачитал. Распечатали конверт, а там... Василий ржёт как сивый мерин:
  "Говорил тебе, дурья башка, что бесплатный сыр бывает в мышеловке".
  А меня печаль-кручина взяла. Не оттого, что за свои "бесплатные" услуги колдун хочет содрать с меня семьсот сорок рубликов - дармовые чудеса только в сказках бывают. Веришь ли, заледенил душу страх, что мой номер - четыре мильёна девятьсот с хвостиком тыщ. Это хорошо ещё, если номер последним оказался, а вдруг он из середины? Что же нас, дурней расейских, десять мильёнов?
  Я покрутила головой и зацокала языком, дескать, ужас как много, просто трагедия, и, чтобы поддержать разговор, ввернула:
   - Это вы точно подметили. Вот смотрите... падают самолёты, сходят с рельсов поезда, рушатся и взрываются дома - всё из-за нашего российского дуроломства и головотяпства.
  - То-то и оно, милая, - оживилась старушка на мою поддержку. - А почитай, как все дурни проснутся, да возьмут иницитиву? Выйдет катастрофа мирового маштабу! Подумала я об ентом, и сердце прихватило. Василий накапал мне корвалольчику и сказал:
  "Чего ты, лохушка, разволновалась? Расея спокон веку славилась плохими дорогами и обилием дураков и - ничего. Стоит родимая!"
  Да рано он меня успокаивал. Целый год сам колдун и фирма, с коей робил... как их там, чертей полосатых, "Топ-шоп" кажись... беспокоила нас письмами. То журнальчики, то безделушки предлагали купить, а взамен награду обещали. Я, милая, посчитала, что получила бы два мильёна, кабы согласилась на все их хитрые посулы. Представь, какая пруха мне пошла! В каждом розыгрыше я - призёр. Никак колдун, сердешный, так для меня расстарался. Ох, нехристи, нехристи... - Она покачала головой.
  - Скажи мне, милая, зачем в уважаемой газете такое пишут. Мы же верим прессе-то центральной, а они? - задала старушка сакраментальный вопрос, утирая белым платочком слезящиеся глаза.
  Не успела я ответить, лишь притормозила у нужного дома, который чуть не проехала, отвлекаясь на беседу, ведь пассажирка во время разговора часто трогала меня за руку, стараясь привлечь внимание к себе, и мне приходилось на миг отвлекаться от дороги. Старушка подслеповато покрутила головой, а как узнала свой дом, так развернула платочек, в котором были спрятаны деньги, и протянула две пятидесятирублёвые бумажки:
  - Вот бери, внучка дала на проезд. Спасибо, милая, быстро довезла, не растрясла.
  - И вам спасибо, что развлекали по дороге. Здоровья вам!
  Старушка улыбнулась, перекрестила меня и машину, и, переваливаясь уточкой на больных ногах, пошла к дому. Я подождала, когда она зайдёт в калитку (мало ли чего: нога подвернётся, плохо станет или лихой молодчик из-за угла вывернет), и лишь после этого поехала дальше.
  Разные пассажиры попадаются: уважительные, грубые, капризные, а коль в подпитии - срывает у некоторых тормоза, и вываливается наружу их нутро. И не всегда оно хорошо пахнет, но терпишь, под каждого подстраиваешься, выслушиваешь, поддакиваешь - такая работа. Это не на печи сидеть да колдовать:
  "По-щучьему велению, по-моему хотению..."
  
  Запись ? 12
  
  Периодические боли в позвоночнике весной локализовались в области поясницы: ни разогнуться, ни согнуться, а хуже всего - левая нога стала как деревянная. Может, продуло в машине, или что тяжёлое подняла, работая на садовом участке. Амбулаторное лечение помогало слабо, и я испугалась, что так и останусь калекой, шлёпногой, как говорят в народе. Видя это, невропатолог отправила меня долечиваться в стационар. Кто бывал в муниципальных больницах, знает о скученности в палатах: в крошечной комнате стоят четыре или пять кроватей; вздох больного в одном углу, кажется, раздается над ухом больного - в другом. Я уже не говорю о других запахах и звуках.
  В первую же ночь я долго не могла заснуть из-за быстрого монотонного шепота "старухи Ягухи" - так мысленно нарекла я скрученную бабульку, лежащую у окна.
  "Колдует, наверное", - думала я, кличет несчастья на наши головы за то, что своей болтовней мешали ей заснуть после обеда, или ругает врачей, не сумевших восстановить двигательную активность её руки после паралича. Так продолжалось три дня, вернее, три ночи, а на четвёртый - я стала расспрашивать о ней соседок, когда Ягуха куда-то вышла из палаты. Женщины долго смеялись над моими предположениями и пояснили, что бабулька, верующая, и перед сном молится богу. За разговорами о вере и застала нас вернувшаяся старушенция. Как ярая христианка, она тут же подскочила ко мне и повела атаку на мой ярый скептицизм, предлагая, пока маюсь от безделья, почитать библию и поделиться, впоследствии, своими мыслями о прочитанном.
  Я не стала признаваться, что знакома с одним из эгрегоров тонкого мира, а с другими познакомиться желанием не горю. Захваченный в больницу любовный роман я уже прочитала - так почему не почитать библию, раз её считают "Книгою книг".
  Начала я с Ветхого Завета и на следующий день выдала такие критические перлы, что Ягуху чуть не хватил повторный удар.
   - Ваш бог жесток и кровожаден, - говорила я, - а также властолюбив, неравнодушен к лести и пристрастен. Короче, вы были правы, когда говорили, что верите в бога, как в личность. Он, личность, вылепленная древними евреями по своему подобию и наделённая многими человеческими пороками.
   Старуха Ягуха, неподвижно внимающая моим разглагольствованиям, отмерла и начала креститься, прося у бога прощения за услышанную ересь.
  - Что ты? Что ты? Окстись! Такое говорить - с ума сошла!? - причитала она.
  Меня разбирал смех за её страх - я пошла в наступление:
  - Чего вы боитесь? Правды? Ну, хоть однажды посмотрите на библию глазами непосвященного человека. Возьмём, для примера, изгнание людей из Рая и взаимоотношения Бога с детьми Адама и Евы. Всё это действо смахивает на разборку в каком-то криминальном клане. Судите сами...
  Один из приближённых босса - Дьявол - сеет сомнения в сердцах подданных в авторитете главаря. Те идут на сговор и пробуют запретные яблоки. Получая засекреченные знания, люди понимают, что были глупыми слепыми котятами, которыми хозяин помыкал. Узнав об этом, босс пугается и говорит приближённым ангелам, что Адам, познав тайну, теперь станет равным среди небожителей, и, возможно, этот бунтарь попытается переделить сферы влияния и сменить руководство. Пока не стало слишком поздно, Бог наносит упреждающий удар - выгоняет Адама и Еву из Рая, припугнув их разными неприятностями и неизбежной кончиной. Дьявол тоже недоволен таким поворотом дела, ведь именно он рвался к власти и мечтал занять место босса, а языкатые люди его предали, раскрыв заговор. Он, с частью ангелов, переметнувшихся на его сторону, поспешно удаляется. Происходит раскол в клане и раздел собственности: Богу отходит Небо, Дьяволу - Земля.
  Первым людям на Земле не уютно: их не любит ни Бог, который теперь далеко, ни Дьявол, господствующий вокруг. А предателей во все времена никто не любил и не уважал. И болтаются они, бедные, как то дерьмо в проруби, между двух воюющих группировок. Вот хитрая Ева и задумала одну интригу, чтобы вернуться вновь в Райские кущи, но уже без Адама. Она первенца своего провозгласила подарком от Бога, с одной стороны, делая Адама рогоносцем, а с другой, бросая тень порока на хозяина. Она надеялась, что если Бог не захочет позаботиться о своём потомке, то спрячет её с приплодом, напоминающем о грехе, подальше от любопытных. Но она, коварная и глупая, просчиталась - Бог выбрал другую линию защиты. Он стал покровительствовать второму сыну Евы, которого она объявила перед всем светом потомком Адама, а первенца игнорировал, демонстрируя свою полную непричастность к его появлению на свет. Тот, в отместку боссу, которого считал своим отцом, убивает брата.
  Как вам сюжетец? И это только первый акт драмы. Далее становится тошно от моря крови и гор трупов. Если снять все филосовско-богословские одежды, то весь Ветхий Завет можно описать одной поговоркой: паны дерутся, а у холопов чубы трещат. А вы читаете эту книгу, как святые откровения. Кого? Вы говорите: пророков. Я говорю: людей, обычных людей. Понять законы Мироздания нам не дано - это раз. Нет абсолютного добра и абсолютного зла, как и их носителей, - это два. Всё остальное - это личное восприятие каждого... и только, - закончила я монолог.
  Ягушка немного помолчала, а потом произнесла:
  - Вы не понимаете, о чём толкуете. Вашими устами сейчас говорит дьявол! - и принялась капать валериану себе в стакан. Мне не хотелось продолжать дискуссию, я лишь заметила:
  - Рассуждая о Боге и Дьяволе вы, как и миллионы верующих, понятия не имеете об их природе. Эти эгрегоры породили мы с вами... надеждами, мечтаниями, злобой.
  - Это не так, - подала голос Ягушка. Продолжать спор я не стала - пусть каждый остаётся при своём мнении. Той же ночью мне приснился сон.
  Во сне я вновь увидела себя молодой девицей на выданье. В моём родном городке холостяков осталось десяток, не более, да и те паслись возле дома моей соседки Лизки. Как и в жизни, во сне Лизавета была красивой разбитной бабёнкой неопределённого возраста. Она привечала любого мужичка, заглянувшего к ней на огонёк и чарку сладкого винца. Двоюродный брат, боясь, что останусь старой девой, торопил меня с замужеством. Но в родном городке эта задача была неразрешимой, и я собралась куда-нибудь уехать.
   На вокзал меня увозил троллейбус, в котором... Я чуть не подпрыгнула от радостного удивления, когда в седом, благообразном старике с окладистой бородой узнала своего учителя. Да, того самого красавца с гусарскими усами и военной выправкой, что учил меня читать по букварю, рисовать и лепить лошадок. Он часто заходил к нам в гости, и я, маленькая дюймовочка, была по уши в него влюблена. Я позабыла обо всём на свете: и об отъезде, и о брате, и об обидах, которыми успела наградить жизнь. Я во все глаза смотрела на дорогого, сильно сдавшего человека и вдруг поняла, что ближе и лучше его никого не было и не будет. Не знаю, что за очередная глупость развязала язык, но я вывалила на него все свои проблемы. А потом, набравшись смелости, то ли наглости, призналась в любви и попросила взять меня в жёны.
  Учитель от такого напора несколько растерялся:
  - Ты любила меня бравым молодцом при деньгах и честолюбивых планах. Тогда в меня влюблялись многие особы. Теперь же я - сед, немощен, с дырой в кармане, - он откинул полу своего потёртого длинного плаща и просунул пальцы сквозь рваный карман. Я взяла его морщинистую руку в свои ладони и сказала:
  - Вы не правы! Молодость проходит, красота блекнет, богатства тают. Остаются: доброта, мудрость, порядочность, если они, конечно, есть в человеке. Вот, за это мужчин любят маленькие девочки.
  - Хорошо, - ответил старик, немного подумав, - будь по-твоему. Но для обряда тебе нужно подвенечное платье и фата, а мне - фрак. У меня от былого богатства осталась коллекция старинных монет - я их продам. Встретимся вечером на площади.
  И он пропал.
  Сновидения всегда причудливы. Площадью нашего провинциального городка оказалась... Красная площадь столицы. Я вела брата на встречу с моим женихом, очень волновалась. Впереди был ещё целый вагон времени до назначенного часа, и мы решили прогуляться по Кремлю. Поднимаясь по зелёному холму к кремлёвской стене, увидели у подножия больших кукол, одетых в старинные русские наряды и лежащих в причудливых позах. Нас обгоняли группки иностранных туристов. Они галдели, смеялись, щёлкали фотоаппаратами. У самых ворот башни стоял стражник в красном кафтане с секирой в руках. К нему-то я и обратилась:
  - Голубчик, что это за спектакль такой с куклами?
  - Это вовсе не куклы, - ответил стражник. - Люди.
  Пригляделась я внимательнее - это действительно были тела мёртвых людей.
  - Что же вы их не похоронили по-христиански, а выставили на посмешище да поругание?
  - А зачем? - удивился он. - За их показ иностранцы большие деньги платят в валюте.
   Тошно было смотреть на позор и унижение русского народа, и потянула я брата назад. Вдруг из толпы на площадь вынырнул мой жених. Взяла я его под руку, и боль в сердце стала таять. Хотела об этом ему сказать - глядь, а вместо старика держу... молодого красавца-гусара. И такое счастье разлилось в душе за правильный выбор, что я проснулась.
  Пока не забылось увиденное, пересказала сон соседкам по палате. Ягушка в это время спала, однако я ошиблась. Только я закончила рассказ, как она открыла глаза и выпалила:
  - Бога обретёшь, голубушка, - вот те крест! Не отвертишься - помяни моё слово...
  Я усмехнулась, но возражать не стала: не зачем было заводить спор с утра и портить хорошее настроение.
  На следующий день Ягушка дала мне записки какого-то корейского священника, который проповедовал сразу после Второй мировой. Кореец описывал один эпизод своего служения, когда просил Бога послать ему стол для написания проповедей и велосипед, так как в нищей Корее такая роскошь была не у всякого. Кореец усердно молился о даре - Бог молчал.
  Но однажды священник услышал слова Всевышнего. Тот предлагал ему конкретизировать свою просьбу: марку велосипеда, конструкцию стола, материал. И священник так уверовал в дар божий, что на одной из проповедей проговорился, будто Бог ему уже дал эти вещи. Брат во Христе, проживающий недалеко от проповедника, захотел на них взглянуть. Тот, обливаясь потом и умирая со стыда за явную ложь, привёл соседа к себе домой. Когда же сосед, не увидев дара, попросил объяснений - священник пояснил:
  - Я беременен этой идеей и так в неё уверовал, что выдал желаемое за действительное.
  На следующий день весь город хохотал над ним, а ребятня показывала пальцем:
  - Смотрите, смотрите - беременный священник идёт!
  Но молитвы его не пропали даром - вскоре кореец получил в дар желаемое.
  Читая его откровения, я восхищалась остроумию и юмору, с которыми были написаны эти строки, и вдруг... Самое интересное, что чудеса в нашей жизни происходят действительно - вдруг, как посверк молнии. Именно вдруг я почувствовала, что в сердце разгорается пожар, и когда оно, как казалось, раскалилось добела, и я открыла рот, потому что задыхалась, - услышала голос. Он говорил:
  - Не нужно льстить, восхвалять и бояться. Говори со мной своими словами - это и будут твои молитвы. Главное, чтобы слова шли от сердца...
  От неожиданности я закрутила головой - в палате никакого мужчины не было, а соседки посапывали и похрапывали в послеобеденном сне.
  - Верь, дитя моё, - продолжал голос. - Главное - сила веры, остальное - шелуха. Я люблю вас всех: плохих и хороших. Я всегда с вами.
  Такого наплыва чувств и огня во всём теле я больше выдержать не могла - и закричала. Ну, и переполох я тогда устроила: прибежала медсестра, вызвала дежурного врача, спросонья повскакали больные...
  Так я познакомилась с ещё одним представителем потустороннего мира, а вернее с другим проявлением духовной силы. Не могу сказать, что это был Бог-Творец Вселенной. Возможно - Яхве Саваоф (Господь Воинств), о котором я читала в Ветхом Завете, или Бог-царь, которого мне показал Ямус. Своё имя Он мне не сказал, да это и не важно. На духовную силу, кстати сказать, ярлыки навешивать бесполезно. Притча о слоне и слепых мудрецах - яркий пример того, как мы познаём духовный мир, окружающий нас.
  Коренным образом моя жизнь не изменилась, однако Госпожа Удача стала чаще мне улыбаться, а не строить, как раньше, кривые рожи. И вскоре эта неуловимая дама одарила меня "музыкальной приставкой" к ментальному экрану.
  Признаю, в пору сильный душевных страданий я писала стихи и раньше. Но рифмы рождались трудно, вымученно; каждая строка, каждое слово вынашивалось, подбиралось часами. А тут моя голова сама собой наполнилась рифмами, и началось это необычно. В вечер четверга, на меня навалились тяжесть и жар. Тело и душу будто сковало, и они вибрировали в жарком огне. Я не могла успокоиться, не могла найти себе места, из глаз катились слёзы. Когда это состояние достигло пика, перед глазами очень ясно возник метальный экран. На нём, как на киноэкране, молодой парень убивал мужчину. Убивал жестоко, избивая ногами беспомощное тело. Мимо шли люди (действие разворачивалось в дневное время) и трусливо отворачивались. Эта яркая сценка меня ужаснула, в голове зазвучала мелодия, и под её ритм из сердца (не из головы, а будто именно из сердца) полились строчки. Так родилось стихотворение "В этот четверг..."
  
  В этот четверг убили дядю Колю;
  Был кочегаром много лет подряд,
  Работал честно, веселился вволю,
  Растил детей и свой вишнёвый сад.
  
  Но наступило время непростое:
  Большой союз порвали по частям,
  Банкротом стал завод из-за простоев
  И распустил рабочих по домам.
  
  Станки порезали, металл продали.
  Теперь в цехах - склады, весёлый бар;
  Свою котельную теплоцентрали
  Из-за долгов отдали просто в дар.
  
  А дядя Коля как-то суетился:
  Где-то работал, что-то продавал.
  Осатанел потом, со злости спился -
  Семья распалась, комнату продал.
  
  Лихие люди Колю обманули.
  Он в пьяном виде что-то подписал,
  Обмыли сделку и взашей пихнули,
  И дядя Коля сразу бомжем стал.
  
  Он собирал бутылки по дорогам,
  Ради Христа на паперти просил.
  Из развлеченья юный отморозок,
  Избив бомжа на улице, убил.
  
  Он бил в лицо немытую Россию,
  С её пороком, непростой судьбой,
  И искру Божью грубо загасил он
  В своей душе своею же рукой.
  
  Но мимо шли и слова не сказали,
  Не помешали те, кто шёл косясь,
  И свою совесть кровью запятнали,
  Когда, не прячась, убивала мразь.
  
  После было много других стихотворений. Думаю, что развитие творческого потенциала, который есть у каждого человека (в этом абсолютно уверена), началось именно с приобщения к духовной составляющей нашего мира. Эту позитивную духовную силу я назвала Богом, в противовес жестокой и разрушительной силе Ямуса. Возможно, они - две стороны одной медали, но это не важно. Важно, что они раздвинули горизонты моего миропонимания. А тогда, выписавшись из больницы, я будто летала на крыльях, пока мне их не подрезала смерть мамы.
  Она умерла ночью в своей постели. Вскрытие показало - обширный инсульт. Я тяжело пережила её смерть, а после не могла ни чем заниматься целый месяц. Мне казалось, что в смерти мамы моя вина. Именно я, занимаясь сыном, собой и своими страданиями, совсем забыла о ней, о её возрасте и её болезнях. Как же мне было больно! Ведь это я, безалаберная эгоистка, проворонила единственного близкого человека, и грех этот уже не отмолить. А я старалась, и окружение мне было в помощь.
  Через три недели после похорон, ко мне явилась старуха Ягуха - как нашла, не знаю. Мария Сидоровна долго уговаривала пойти на собрание христиан, дескать, среди верующих, соболезнующих братьев и сестёр, мне будет легче замолить свой грех. И я согласилась. На собрания "Истинных христиан" я ходила трижды. Встречали меня тепло, по-братски. Дом большой, в молельной комнате ряды стульев, на сидениях вышитые подушечки, предназначенные для подкладывания под колени, когда христиане молились. Проповедник - крепкий, благообразный старик. Есть и пророчица - молодая девушка, его внучка. Она предсказала пополнение рядов "истинных христиан", и появилась я. Послушала я проповеди - ничего особенного, просто разъяснение некоторых положений библии. Очень понравились псалмы под аккордеон, поедание свежеиспечённого хлеба (румяного, душистого, только из русской печи) между братьями и сёстрами во Христе. На второе моё посещение секты Мария Сидоровна не пришла - приболела. Она позвонила и упросила идти без неё, ведь дорогу я знала. В третий раз я явилась на собрание за полчаса до начала. Пророчица выпекала хлеб, а я ей вызвалась помочь. Минут через пять появилась Мария Сидоровна, и тут я увидела и услышала то, что для кандидатов в сектанты знать не полагалось. Молодая девчонка орала на старушку, что та пропустила службу, а потом ещё наложила на неё епитимью: полчаса молиться, стоя на коленях после собрания, и просить у бога прощение за непослушание. Сказать, что я была шокирована, - это ничего не сказать. Если меня разозлить - за словом в карман не лезу.
  - Как ты можешь в чём-то обвинять больную старушку? - начала я. - Где твоё уважение к пожилому человеку? Ты ещё жизни не видела, а уже в пророчицы лезешь! Наказывать? Я б тебя саму наказала, так наказала, чтобы на задницу неделю не села!
  Девчонка таращила глаза, хлопала ресницами и молчала, а Мария Сидоровна, хватала за руки, умоляя не вмешиваться. Посреди этого балагана в дом вошёл проповедник.
  - Что случилось?!
  - Вы бы прежде, чем других учить, своей внучке заповеди божьи не на язык, а в голову вложили, - сказала ему и пошла к двери. Он меня стал уговаривать:
  - Останьтесь! С внучкой я поговорю и мозги вправлю.
  - Извините, не могу! Ошиблась улицей и домом, - сказала я и ушла.
  Но на этом поиски духовных истин и родственных моему пониманию веры общин не оставила. Где-то через полтора месяца тётя Таня познакомила меня с Милой. С ней Татьяна Марковна познакомилась на рынке. Тётя рассказывала продавцу, своей знакомой, о головных болях, а Мила рядом приценивалась к товару. Услышав разговор женщин, она предложила свои услуги. Голову тёте Тане она лечила бесплатно, говорила, что дар от Иисуса, и деньги за дар брать нельзя - исчезнет. Ещё говорила, что настоятель лечить людей ей разрешил, хотя через силу, позволил лечить лишь руками и молитвой. Мила была католичкой. Татьяне Марковне она помогла, а со мной вышел облом - не поддавалась моя лярва её дару. Мила предложила мне самой попросить у бога избавления и позвала посетить их церковь. Костёла у католиков в нашем городе не было, и верующие собирались в деревянном доме. У католиков мне понравилось многое: не нужно часами стоять на ногах, каждое собрание - обстоятельные проповеди на злободневные темы, тёплое отношение к вновь прибывшему, утренники для детей, большая библиотека, в которой можно брать и читать любые книги, беседы священника с каждым прихожанином в определённые часы. Но было одно "но": священник и его помощники - арабы, со значительным акцентом говорящие на русском языке и плохо знающие нашу культуру.
  Пыталась я приобщиться и к православию. Несколько раз ходила на службы в собор "Благовещения Пресвятой Богородицы". Если честно - не понравилось мне многое. В помещении собора скученно, душно, прихожане друг друга толкают, по нескольку часов приходится стоять на ногах, молитвы читаются на старославянском языке гнусаво и непонятно. К тому же архиепископ в церковь приезжает с охраной, и вся служба сводится к тому, чтобы больше продать свечей, иконок и литературы, так как молиться в такой сутолоке, думать о душе и боге невозможно.
  Есть, конечно, и положительная сторона: богатство, красота убранства и архитектуры, колокольный перезвон, талантливо написанный иконостас, чудесное пение хора. Однако я искала не наружной красоты и гармонии, а скрытого от глаз внутреннего содержания.
  На этом закончились мои метания и поиски истин. Бог поселился в моём сердце, Дьявол - в голове. Впереди меня ждала Жизнь, а в спину дышала Смерть. За поисками единоверцев как-то не заметила, что ночные боли и бдения пошли на спад и к весне совсем прекратились. С души упал камень - я наконец-то обрела веру в себя. Раз позволили заглянуть за горизонт, значит, родилась не напрасно и живу не зря, и уж тем более не одинока. Разве можно быть одинокой и чего-то бояться под присмотром столь великих союзников? Раньше я боялась быть смешной, странной, непонятой, слабой. Теперь я сильная, цельная, по крайней мере, хочется так думать. Окружающий мир распахнул мне навстречу свои объятия, а вот люди...
  
  Запись ? 13
  
  В тот вечер Селезин приехал на "грядку" с сыном. Восемнадцатилетний парень согласился неделю поездить со мной охранником, так как у ночного клуба "Фараон", что находился в трёх кварталах от нашего кафе, убили таксиста. Сергей уговаривал пару недель не ездить на заработки, предлагал деньги взаймы, но я не соглашалась - не хотелось ещё большей зависимости, ведь Сергей был незаменимым помощников во многих делах, и злился, когда предлагала оплату за услуги. К тому же его жена стала косо на меня поглядывать. Мне бы послушаться Соловья, но от судьбы, как известно, не убежишь и не объедешь окольной дорогой.
  Во втором часу ночи к нам сел пассажир - хорошо одетый подвыпивший молодой парень. С самого начала он мне не понравился, было что-то в его смазливой физиономии нехорошее. Мои тараканы зашебуршали:
  "Не стоит с таким связываться".
  Я привыкла на них полагаться, поэтому хотела отказать, но не явно, чтобы не понял, ни он, ни таксисты на "грядке", ведь моя машина стояла первой, - значит, я должна была его везти. Он, почувствовав моё неприятие и колебание, заявил:
  - Женщина за рулём - к беде.
  Спокойно ответила:
  - Не садитесь, если не уверены. Идите к следующему такси, там мужчина. Двадцать лет за рулём, профессионал.
  - А я рискну, - ответил пассажир, обошёл автомобиль и, бесцеремонно распахнув дверцу, сказал Андрею, сыну Селезина:
  - Освободи место, я сяду рядом с мадам-драйвер.
  Его самоуверенное, нагловатое поведение меня начало злить.
  - Садитесь сзади или вообще не садитесь, - отрезала я.
  - Секьюрити? Ну, ну... Да вы не бойтесь, мадам, я не бандит, - ухмыляясь успокоил он и сел на заднее сидение. Ну не выгонять же его из салона - пришлось везти. Но предчувствие меня не обмануло, чуть отъехали, как начался сущий ад из капризов, обвинений и хамства. То я везу его не по тем улицам, то - не стой скоростью, то ему нужно в магазин круглосуточной торговли, то не там припарковалась. А уж оскорблений: "Кто такой кукле руль доверил?" или "Муж зарабатывать деньги выгнал. Ни на что другое не годна?", я наслушалась сполна, и терпение лопнуло. Заблокировала на центральном замке дверцы машины и "погнала сто восемьдесят кобыл" через весь город к мосту. Пассажир орёт, что он из нас отбивные сделает, матерится. Андрей слушал, слушал, потом повернулся и наставил на хама пневматический пистолет:
  - Заткнись, хорёк! А то дырку во лбу сделаю!
  Пассажир примолк. На мосту, за триста метров до поста ГАИ, высадили негодяя. Он посмотрел на меня внимательно и зло бросил:
  - Ну, кукла, тебе это даром не пройдёт!
  - Пройдись пешком и охолонись, придурок, - насмешливо ответил Андрей.
  Я вняла угрозе и две недели не ездила на "грядку", таксовала в микрорайоне. Зарабатывала мизер, но это лучше, чем быть избитой подонками. За это время два раз звонили ночью и молчали в трубку, а в третий раз я услышала знакомый нагловатый голос:
  - Привет, мадам-драйвер! Если завтра не приедешь к кафе, своего сына можешь потерять.
  - Чего тебе надо? - спросила я.
  - Чтобы заплатила за свой косяк.
  - Ещё чего захотел! Денег у меня нет.
  - Мне твои деньги не нужны. Сам тебе заплачу за ночь, если постараешься. Натурой отплатишь, поняла? Строптивость бывшему мужу показывай, а со мной постарайся быть страстной и ласковой, не то...
  - Пошёл к чёрту! - не дослушав, крикнула я и бросила трубку.
  На душе пусто и гадко. Какой-то наглый сопляк мне такое предлагает - ужас! Вот зачем молодому гламурщику понадобилась старая тётка? Парню от восемнадцати до двадцати трёх лет, высок, плечист (не иначе качает мускулатуру или занимается спортом), одет очень дорого и стильно, волнистые светлые волосы в художественном беспорядке, в глазах клубится злая воля, упрямый подбородок и губы в сардонической усмешке выдают самолюбивый, коварный нрав - короче, ходячее вожделение и слёзы для молодых девушек, а как заматереет этот мачо - для женщин любых возрастов. Чем же я вызвала интерес у мальчишки? Богатым сексуальным опытом? Увы, секс не моё хобби, в этом он явно просчитался. Любовниками я никогда не увлекалась, "Камасутру" не читала, и вообще - стеснительна и консервативна по натуре. Самоутверждение через глумление над женщиной, годящейся ему в матери? Вполне возможно. Ох-хо-хо, юный злодей желает набраться практического опыта. Но я не мазохистка, не горю желанием стать наглядным пособием для извращений начинающего садиста.
  Поговорить бы с кем, пожалиться, а никого рядом. Может, я мужеподобное существо, поэтому мужчины бросают? Подошла к зеркалу, покрутилась - женщина как женщина: лицо - миловидное, шея - тонкая, плечи и талия - узкие, грудь - третьего размера, бёдра и ягодицы - округлые, без видимого целлюлита, ноги - ровные. Может, характер у меня мерзопакостный? Но конфликтов особых не припомню, сплетен терпеть не могу, негативно высказываюсь о людях, только если доведут до белого каления, да и то... лишь половину того, что думаю. Обычно улыбаюсь, здороваюсь - и прохожу мимо. В этом, видимо, вся загвоздка. Детство и юность научили никого слишком близко не подпускать - из прихоти, зависти, непонимания или дурости сделают больно, причём женщины в первую очередь как существа более коварные и тонкие. Мужчины, они проще, без особой каверзности и затей, поэтому вокруг меня мужчины, даже в виде духов и прочих странных существ, а завалящей подруги или приятельницы нет как нет. Мужчинам не всё расскажешь, даже духовным существам, - могут не понять. У них или машины с рыбалкой на уме, или философские проблемы не ниже вселенских. Одна я... с тараканами, и это уже не экзотика, а диагноз.
  В киоске купила бутылку кагора (с детства полюбила это сладкое вино, бабушка-соседка им причащалась и мне в столовой ложке давала попробовать на Пасху перед крашеным яичком и чаем с куличом) и в одиночку, словно алкоголичка, цедила её до утра, разговаривая сама с собой. Палата номер шесть, чесслово! Шантаж негодяя проигнорировала, но сына провожала и встречала из школы, несмотря на его бурные протесты, и гулять разрешала только во дворе. Однако без твёрдых заработков жить сложно, то, что откладывала на чёрный день, утекло меж пальцев, и через три недели я приехала к кафе. За время моего отсутствия вывески на здании, где размещалось кафе "Парадиз", изменились. Рядом с кафе теперь посверкивало рекламой казино "Рио" вместо всеми забытого дома быта, а в полуподвальное помещение бывшей фотографии, что соседствовало с пивбаром "Эль", завлекала компании сауна "Золотая рыбка" нарисованной на щите грудастой русалкой. Такое кучное расположение злачных и развлекательных мест пришлось по душе таксистам нашей "грядки", но и принесло неприятности: и клиент повалил валом, и прибавилось конкурентов, желающих выжить нас с хлебного места.
  Весь день дождь то накрапывал, то преставал, а к вечеру небеса разверзлись ливнем. Я встала в конец колонны из четырёх такси, но мужики посигналили, мигая фарами, чтобы вставала вперёд. Встала. Через десять минут сел первый пассажир. Но проехать мы смогли лишь два квартала.
  На улице и так темно, льёт дождь, как из ведра, дворники не успевают лобовое стекло очищать. Подъезжая к перекрёстку, вижу, что загорелся зелёный сигнал светофора. Не снижая скорости, катим дальше, и вдруг на перекрёсток вылетает джип и перед самым носом "Марка" кидается наперерез. Я жму на тормоза, стараюсь вывернуть руль и уйти от столкновения - куда там! В одно мгновение тёмно-серый монстр сорвал с моего "Марка" бампер, разбил фары, решётку радиатора и развернул нас на сто восемьдесят градусов, а сам с пропоротой задней дверцей вылетел на тротуар, чуть не сбив двух пешеходов. Нас так мотануло, что если бы не была пристёгнута, разбила бы голову, как спелый арбуз. Мужчина-пассажир пару минут приходил в себя, а потом спросил:
  - Что это было?
  Несколько мгновений ничего не соображала и не могла ничего сказать, да ещё обзор закрывал вздыбившийся диким скакуном капот. Потом меня как прорвало:
  - Ах, ты ж сволочь! Ездун недоделанный!
  Хотела выйти из машины и сказать всё, что об этом "ездуне" думаю, подёргала дверь - заклинило. Пассажир вышел и помог снаружи дверь открыть. Стараюсь дышать глубоко, чтобы не орать на приближающегося водителя джипа, и вдруг, будто удар под дых, - знакомая наглая улыбка. Застыла соляным столбом, не то чтобы говорить, дышать почти не могу.
  - Ну, что? - усмехнулся лихач. - Говорил же, таким куклам права нельзя выдавать.
  Тут только я отмерла и давай кричать:
  - Гад! Мразь! Что ты наделал?!
  А молодой наглец рывком притянул меня к себе, что я чуть нос не оцарапала об застёжку куртки, и зло зашептал на ухо:
  - Не ори, дамочка! Это не я наделал, а ты. Хотел с тобой по-хорошему, но ты не поняла. Теперь попала конкретно.
  Отпустив меня, он зашагал к своему джипу, уткнувшись носом в пейджер. Зеваки, собравшие поглазеть на аварию, постояв под дождём несколько минут, разошлись по своим делам, и только я да разбитый "Марк" мешали редким автомобилям, спешащим в ту или другую сторону.
  Я стояла рядом с покалеченным автомобилем Александра, не замечая холодных струй дождя, придавленная печалью, что от нашего знакомства не осталось ничего, даже прощальный дар пришёл в негодность. Сердце сжималось от предчувствия беды. Авария была подстроенной, теперь я это понимала. Так меня ненавидеть, чтобы пожертвовать дорогим автомобилем? За какие-такие грехи и деяния?
  "Нет. Тут что-то не то, - зашебуршали мои тараканы. - Он прельстился не твоими прелестями. И месть, возможно, не самое главное. На кону есть более значимое... Боже мой! - похолодело внутри. - Мамина квартира! Значит, он обо мне всё разузнал".
  И это был удар под дых. Оплачивать ремонт дорогого автомобиля мне нечем. Мой "Марк" тоже разбит и не застрахован. Квартира мамы пока не перешла в мою собственность, но отведённые законом полгода истекали через месяц. На небольшую арендную плату и заработок "бомбилы" мы с сыном сводили концы с концами и могли откладывать деньги на значимые покупки. А что теперь? На что жить, если заберут квартиру?
  Пока я предавалась страхам и унынию, подъехал Селезин.
  - Что случилось, Лёля?
  Я ему вкратце рассказала о происшествии.
  - Где твой пассажир? Он - свидетель.
  Я кручу головой туда-сюда - вокруг темнота, дождь и пассажира не видно.
  Уехал мой свидетель на попутке или ушёл пешком, пока я клювом щёлкала.
  - Ты его данные записала? - спросил Сергей.
  - Неа, - отрицательно покачала головой и расплакалась. Сергей прижал меня к своей мокрой кожаной куртке:
  - Ну, не плачь, Лёха. Иди лучше в машину - ты вся промокла.
  Он усадил меня в свою машину, а сам пошёл разбираться с наглым подставщиком. Вскоре Сергей вернулся назад и сообщил:
  - В джипе сидят две девахи. Утверждают, что были прохожими и всё видели. Врут мерзавки, но ментам их показаний будет достаточно. У тебя ведь свидетелей нет. Говорил тебе, купи пейджер. Сообщила бы мне, я бы быстро настоящих свидетелей нашёл и опросил.
  - И что девки говорят? - спросила я упавшим голосом.
  - А-а... - махнул он рукой. - Что ты ехала очень быстро, превысила скорость, поэтому не смогла затормозить на красный сигнал. Что он ехал на зелёный, тебе сигналил, когда увидел, что не хочешь пропускать. Короче, что он им скажет, то они и оттарабанят.
  - Ясно, - вымолвила я и опустила голову. Я уже прощалась с квартирой мамы, но не знала, как жить дальше. Была надежда, что от продажи останутся деньги, и я смогу починить свой автомобиль. Ну, и злость на себя плавно перетекла на злость к бывшему мужу:
   "Всё, Коленька! Хватит быть папашей без обязательств. Будешь платить нормальные алименты. Наш сын ничуть не хуже другого твоего ребёнка".
  Но я тогда ещё не осознала, в щупальца какого спрута попалась, какие деньги и какие люди стояли за спиной молодого негодяя.
  Гаишников мы ждали полтора часа. Соловей уехал, ему нужно было работать, а на меня навалилась апатия, особенно после того, как услышала, что отец отморозка - генеральный директор автоцентра "Лада". И было от чего переживать, автопарк ГАИ на семьдесят процентов состоял из жигулей, а это значит, что с гендиректором автоцентра их руководство в приятельских отношениях. Когда об отце подставщика услышали милиционеры, то на мои объяснения уже не обращали внимания, ведь ни свидетелей, ни доказательств у меня никаких не было. Я не ждала аварии и к ней не готовилась.
  - Станислав Корольков - сын уважаемого человека, серьёзный молодой человек, играет в футбольном клубе защитником, учится на юриста. Вы сами согласились, что он - трезвый. Не мог парень на красный свет ехать. Он не торопился, вас видел - свидетели это подтверждают. Зачем ему портить дорогую машину? Сами подумайте... ну, абсурдные обвинения: превышать скорость... в дождь, под запрещающий сигнал... и всё ради того, чтобы вам отомстить? А если бы вы поехали другой дорогой, притормозили вон у того киоска... что тогда? Врезался бы в кого-нибудь другого? На глупца он не похож, - рассудительно вещал похожий на колобка, поставленного на ножки, гаишник, выписывая штраф.
  - Посмотрите, какой у него длинный тормозной путь, - не сдавалась я.
  - И что? Он хотел уйти от столкновения, чуть прибавил скорости. А тут вы его стукнули и придали ускорение автомобилю.
  - Я ехала на зелёный, думала, что он остановиться, понимаете?
  - Понимаю, всё понимаю. Дождь, дворники плохо работают, перекрёсток не освещён, а вы ехали быстро. Свидетельницы рассказали, что именно вы ехали быстрее, чем сорок километров в час. Наверное, и знака не заметили, не смогли вовремя затормозить на скользкой дороге. К любому перекрёстку нужно подъезжать, снижая скорость, даже на разрешающий сигнал светофора, - назидательно бубнил "колобок".
  Я поняла, что все мои объяснения бесполезны, поэтому подписала протокол со своими замечаниями. Дружная троица укатила на джипе, следом за машиной ГАИ, а я поплелась к кафе, уставшая, поникшая, промокшая. Уже на следующий день мне нужно было встречаться с подлым Славой у оценщика в автоцентре его папы.
  А дальше закрутилось всё очень быстро. Цена ремонта была такой, что мне стало казаться, будто джип "Прадо" изготовлен из золота. Да ещё потеря товарной стоимости составила треть цены за ремонт. Мой телефон каждый вечер разрывался от ругательств и угроз Королькова-младшего, что его приходилось отключать. Это не устроило молодого хулигана, почуявшего вседозволенность. Через две недели, идя из магазина, я увидела припаркованный серебристый седан.
  Сумерки, воскресенье, на улице никого. Иду, а внутри поднимается тревога, хочется остановиться и повернуть назад, но успокаиваю себя мысленно:
  "Чего испугалась? Ещё двадцать метров, завернёшь за угол - и дома. Во дворе молодёжь лузгает семечки... Когда уходила Маринка с двумя ухажерами сидела у подъёзда".
  Но кого я хотела успокоить: своих тараканов, почувствовавших угрозу? Их нужно не успокаивать, а слушаться, но я лишь решила прибавить шагу. Когда поравнялась с седаном - открылись дверцы, и из машины выскочил Корольков с неизвестным мне парнем. Я испугалась, подумала, что сейчас меня будут бить, но это была скорее психологическая атака. То, что один держал меня, выкрутив руки за спину, а другой орал и один раз отвесил пощёчину - это не избиение.
  Когда участковый отправил на снятие побоев, то обнаружили лишь буро-фиолетовые синяки на запястьях и красное пятно на скуле. Психологическая атака Королькова меня не сломила и даже не испугала, мальчик просчитался. Кто такой Слава Корольков в сравнении с Ихие Мундусом - надоедливый комар, не более того. Разве его шлепок по лицу да трёхэтажные ругательства идут в сравнение с психологическими атаками, от которых душу выворачивало наизнанку и не хотелось жить; с утончёнными унижениями и насмешками, которым я подвергалась не один день? Не ему меня ломать.
  После их отъезда, рассказала всё Якименко, который сидел дома по причине сильных отёков на ногах. Он покряхтел, поворчал, но отвёз меня к Селезину, который таксовал у железнодорожного вокзала. С Сергеем мы съездили в опорный пункт милиции, где я написала заявление на хулиганов. Понимала, что негодяев не посадят, но нервы немного потреплют, что отобьёт желание не только приезжать, но и звонить.
  Корольков-младший с тех пор не появлялся - за дело взялись более старшие, опытные товарищи.
  Вначале на пороге моей квартиры возник Корольков-старший. Его лицо на несколько мгновений мне показалось знакомым, где-то я уже с ним пересекалась, но потом отбросила эту мысль. Мало ли где? Живём в одном городе, ходим в одни магазины, кинотеатры; могла увидеть на улице или в местных теленовостях. Расхаживая по прихожей и кухне, словно в своём кабинете, генеральный директор вещал, что его сын - воспитанный молодой человек, а моё заявление в милицию - это попытка шантажа, чтобы не платить за ремонт; что я, "хитрая, изворотливая дамочка", специально наделала себе синяков, в надежде опорочить их семью; что деньги должна отдать в недельный срок, иначе они подадут в суд.
  Я сидела за обеденным столом и наблюдала, как оратор маятником плавно перемещался туда-сюда, и думала:
  "Ах, как он импозантно прохаживается! Руководитель - и этим всё сказано. Дядечка метит в депутаты Государственной думы или губернаторы. Нда... и фигура внушительная, и голос назидательный. Ему бы в литераторы... учил бы нас, "быдло", как правильно жить, но вот закавыка - канцеляризмы сплошным потоком".
  За размышлениями о будущей судьбе гендиректора даже не заметила, что он остановился напротив... и внимательно меня разглядывает. Вот же препротивнейшая черта - выпадать из действительности в своих фантазиях!
  - Что вы сказали? - виновато улыбаясь, поинтересовалась я.
  - Через неделю мы подадим в суд, - отчеканил Корольков-старший.
  - А-а? Пожалуйста-пожалуйста! Это ваше право. Но прошу ко мне больше не приходить, а то "изворотливая дамочка" может вас обвинить в изнасиловании, - лучисто улыбаясь, сообщила я. Его авторитет почти придавил меня к стулу, а охранник, шкафом прикрывающий входную дверь, вынуждал излучать доброжелательность и понимание.
  - Нахалка! - возмутился гендиректор.
  - И вам не хворать, - пожелала я в спину мужчине и закрыла за "группой поддержки" входную дверь.
  Далее в "группу поддержки" плавно влился наш участковый с какими-то сопровождающими лицами в штатском, и каждый раз - новыми. Участковый интересовался любыми, даже несущественными подробностями дня перед нападением, поведением и словами нападавших, а люди в штатском, между делом, сыпали завуалированными угрозами и старались сунуть нос во все углы. Чего уж они там искали, не знаю, может, произведения искусства или ювелирные украшения? Не найдя, кривились и старались поскорее покинуть квартиру. Когда участковый в третий раз за неделю позвонил в дверь моей квартиры, я, выйдя на лестничную площадку, предупредила, что подам заявление в прокуратуру за давление на потерпевшую, и в спектакле театра марионеток началось второе отделение.
  Иск Корольковых был рассмотрен в рекордно короткий срок - через десять дней после подачи заявления. Заседание суда длилось всего двадцать минут. Этого времени оказалось достаточно на зачитывание сути искового заявления, письменных показаний двух свидетельниц и постановления. Постановление суда, надо полагать, было заготовлено заранее. Кроме меня, адвоката Корольковых, судьи и секретаря не присутствовал больше никто. Я попыталась что-то выдвигать в свою защиту, но судья меня даже слушать не стала, сказав: "Всё и так ясно".
  На другой день я собралась оформлять квартиру мамы в собственность, так как прошли установленные законом шесть месяцев. В комитете по недвижимости сказали, что документы будут готовы через две недели. Когда я пришла и расписалась в нужных бумагах, то узнала, что на мою собственность уже наложен арест судебными приставами. А ещё через три дня позвонила новая хозяйка квартиры и попросила забрать вещи и мебель, иначе всё выбросит на помойку.
  Я ходила из одного кабинета в другой, но чиновники не желали ничего слышать, кивая на постановление суда. То, что не соблюдены сроки и у меня украли мою собственность, они не хотели признавать. Квартиру спешно продали за треть цены, и эти деньги покрыли лишь стоимость ремонта джипа Корольковых. На моих плечах ещё остался долг за утрату товарной стоимости автомобиля. Побывав к квартире родителей в последний раз и забрав некоторые вещи и фотографии, я увидела новую хозяйку - фигуристую молодую блондинку.
  "Чья-то родственница, не иначе", - подумала я. Что же... я была очень близка к истине.
  И вновь в квартире начались странные звонки по ночам. Первый раз позвонили в два часа ночи. Звонок междугородний. Я сплю чутко, подскочила и бегом в прихожую. У самой сердце не на месте: и радость, и страх. Руки трясутся, в голове одна мысль:
  "Саша звонит".
  Еле выговорила в трубку:
  - Да. Слушаю...
  В ответ сопение. От нервного напряжения пропал голос, и я зашептала:
  - Саша...ты?! Сашенька, не молчи, прошу!
  На том конце провода надрывное дыхание. Просипела в трубку:
  - Не молчите, говорите!
  И вдруг мысль раскалённой иглой: "Корольков!"
  Зло крикнула:
  - Корольков, сволочь, прекрати!
  Дыхание и сопение продолжались.
  Я бросила трубку и расплакалась - малолетний садист решил меня сжить со свету. А я надеялась, я думала - это Саша вспомнил обо мне. Гад, гад, гад! Чтоб тебе пусто было, малолетний изверг!
  Следующей ночью на звонок не хотела реагировать, но телефон не унимался. Непрекращающееся дребезжание вывело из себя - какой уж тут сон и покой? - подняла трубку:
  - Аллё!
  В трубке вновь сопение и тяжёлое дыхание.
  "Пьяный, что ли?" - подумала я и устало вымолвила:
  - Прекрати названивать, подонок.
  Хотела уже отключить аппарат, когда в трубке раздалось вымученное:
  - Прости, - и далее:
  - Пип, пип, пип...
  Меня пробрал озноб. Если бы носила короткую стрижку, волосы встали бы на затылке дыбом, ведь в шёпоте слышалось душевное страдание, и сам он был каким-то далёким, почти замогильным. Но звонил не Сидорчук, не его это был голос.
  - Какая же мразь, - пробормотала я, качая головой и понимая, что садист просто хочет свести меня с ума.
  Вечером третьего дня, ложась спать, отключила телефон. Так поступала пять ночей подряд. После этого звонить по ночам перестали, однако сон стал тревожным, прерывистым, а сновидения - предвещающими большие неприятности. Мне снились мутные ручьи, грязь, прилипающая к обуви, разбивающийся на мелкие осколки бокал вина в моей руке, гнедой конь, на котором скакала во весь опор.
  В один из дней, придя из магазина, на столе увидела бумажку с номером телефона.
  - Звонил какой-то дядька. Просил ему перезвонить, - сообщил сын.
  - Больше ничего не говорил?
  - Нет. Называл тебя по имени отчеству.
  Положила сумку с продуктами, набрала номер. Незнакомый приятный баритон сообщил:
  - Корольков слушает.
  Напряжение последних дней, ночные звонки, плохие сны добили, и я раздражённо выдала:
  - Когда же ваша подлая семейка оставит меня в покое?! Я ищу работу, не сомневайтесь! Как устроюсь, начну выплачивать долг. Платить буду небольшими частями. Надеюсь, вы не сидите без куска хлеба?
  - Нет, не сидим, - ответил баритон. - И не стоит злиться, госпожа Зайцева. Злитесь лучше на себя. Я - дядя Станислава. Именно я подарил ему джип, и... обсудив с братом, готов разрешить нашу общую проблему.
  - Каким же образом? - сбавив экспрессию в голосе, поинтересовалась я.
  - Хочу предложить вам работу. Погасите долг, и наша "подлая семейка" перестанет вас беспокоить.
  - Вам мало было отобрать квартиру? Хотите сделать своей рабыней?! - вновь взвилась я. Он хмыкнул:
  - Хм, смешная вы особа. Начитались разных глупостей. Рабство запрещено законом. Я же предлагаю работу с приемлемой оплатой. Из зарплаты буду вычитать пятьдесят процентов. Согласны на такие условия?
  - Как я могу согласиться, когда не знаю, что буду делать и в каких условиях.
  - Приходите сегодня к семи часам в кафе "Парадиз". Назовёте себя, и администратор вас проводит.
  - Ага, - усмехнулась я. - А там меня заведут в укромный уголок и придушат.
  - По-моему, вам нужно лечиться от паранойи, - поставил мне диагноз ресторатор. - Я не бандит, а обычный бизнесмен.
  - У нас почти весь бизнес начинался с криминала, так что не надо ля-ля, - с сарказмом парировала я.
  - Ну, вам виднее, - услышала в трубку.
  - На что вы намекаете?
  - Я не намекаю. Меня поразило ваше знание предмета. Случайно не в налоговой полиции работаете? - ехидно поинтересовался ресторатор, а потом, сменив тон беседы, заговорил твёрдо и резко:
  - Это всё лирика, а меня интересует срок выплаты долга. Суд вам дал десять дней. Они прошли.
  Он помолчал и вдруг рявкнул:
  - Не слышу!
  Я хотела бросить трубку (пусть корчит большого и злого начальника перед другими), но решила дослушать до конца.
  - Госпожа, Зайцева, - вновь заговорил он сдержанно, но холодно и официально. - Я предложил вам выход из затруднительного положения. Если откажитесь, будем настаивать на описи имущества.
  - И? - спросила я. Описывать у меня было нечего, но, памятуя, как стремительно работала судебная машина, стоило опасаться беззакония.
  - Без всяких "и"! - отрезал он, привыкший командовать и подчинять. - Жду сегодня ровно в семь. Не придёте - пеняйте на себя!
  Я ничего не успела возразить, как услышала сигналы прерванной связи.
  - Бросил трубку, хам, - зло пробурчала я. К вечеру всё-таки решила навестить кафе "Парадиз" и узнать, какую работу господин "большой и злой начальник" для меня приготовил, чтобы потом истец не говорил судебным приставам, что я отказывалась идти на контакт и не искала работу.
  
  Запись ? 14
  
  Интересно, бывает ли с кем-нибудь такая странность: идёшь по улице и кожей, сознанием, всем своим существом чувствуешь, что окружающее пространство тебя не хочет пускать на свою территорию, отторгает, как инородный элемент, - или это просто моя дурость вызывает неадекватные реакции организма. Но никак иначе я не могу описать те ощущения, которые испытывала, подходя к кафе "Парадиз". Мои инстинкты кричали: "Назад! Тебе здесь не рады". Но я волевым посылом переборола неприятные ощущения, решив, что во мне говорит злость на семью Корольковых, особенно на Станислава Королькова, молодого садиста и мерзавца, которого не хотела ни видеть, ни слышать. Пройдя мимо охранника, я подошла к администратору и попросила проводить меня в кабинет к хозяину кафе.
  - Вы Зайцева? - спросила меня симпатичная девушка и, получив утвердительный ответ, повела на второй этаж. Постучав в украшенную замысловатой резьбой и покрытую тёмным лаком дверь и дождавшись приглашения, администратор вошла первой, а за ней переступила порог я.
  - Алексей Дмитриевич, вот пришла женщина, о которой вы говорили, - прощебетала девушка и отступила на шаг в сторону, давая мне дорогу.
  Предстать пред ясны очи "большого и злого начальника" я не торопилась, как не собиралась здороваться. Пусть в глазах окружающих буду выглядеть невоспитанным человеком, но здоровья и благополучия вороватой и подлой семейке Корольковых желать не собиралась, к тому же с хозяином кабинета несколько часов назад имела неудовольствие разговаривать. Я разглядывала убранство кабинета, не обращая на хозяина и его подчинённую никакого внимания.
  - Хорошо, Тамара. Идите! - его голос, словно водный поток, мягко катившийся по камешкам, задел некоторые струны моей души. Я скосила глаза на обладателя обольстительного баритона и мысленно присвистнула.
  Темноволосый, голубоглазый, брутальный мачо, в кипенно-белой рубашке с закатанными рукавами и тёмно-серых брюках, о стрелки которых можно чуть ли не обрезаться, сидел на краешке стола и молча разглядывал меня. Он отдалённо походил на своего брата, гендиректора, но был лет на десять моложе. Одежда и толстая золотая цепь на шее (фу, как пошленько!), наверное, должны были подчёркивать его статус. А вот поза... С такой посетителей не встречают. Да и сексуальность в голосе...
  "Уж не любовница ли у него Тамарочка?" - только успела подумать я, как услышала всплеск воды из-за чуточку приоткрытой двери в другую комнату.
  "Нет, ошиблась. Любовница в ванную сбежала. Нормальная жена помоется дома, чтобы не подхватить в ванне общего пользования (если моются в ней всякие-разные дамочки, то ванна явно предназначена не только для водных процедур ресторатора) какую-нибудь заразу. Мда, помешал их лямурам наш приход. Как примитивно, господин буржуин! К приходу посетителя нужно готовиться, тем более к приходу будущего работника", - усмехнувшись, размышляла я на тему профпригодности будущего работодателя. Но была бы не я, если бы не поддела "большого и злого начальника".
  - Ох, я вам помешала? - сделав виноватое лицо, спросила я. - Извините, что пунктуальна. Видите ли... старые лохушки, они все такие. Нам не до личной жизни, всё работа да работа. Задолжали господам буржуинам, только и дум, как расплатиться.
  Администратор Тамарочка, проходя мимо меня, подарила испуганный взгляд.
  "Деточка, - подумала я, - чего испугалась? Только того и добиваюсь, чтобы твой босс разъярился и выгнал меня. Батрачить на эту семейку у меня никакого желания нет".
  - Ну-ну, продолжайте, - сложив руки на груди и растянув губы в улыбке, проговорил Алексей Корольков. - В вас, Ольга Владимировна, дремлет актриса. Может, коньячку для затравки? Тогда ваш талант наберёт мощь, раскроется.
  - А почему нет? - заявила я и, бесцеремонно пройдя мимо него, уселась за приставной столик, на который опирался зад бизнесмена. - Мою машину раскурочил ваш племянник. Теперь можно и выпить, помянуть, так сказать, дорогое авто.
  Ресторатор подошёл к шкафу и из бара достал бутылку коньяка и два бокала. Бокалы были выполнены с изюминкой. Внутри каждого плясал стеклянный чёртик.
  - Не такое уж и дорогое по сравнению с тем, что разбили вы, - плеснув немного коньяка в оба бокала, ответил Корольков. Его реплику я пропустила мимо ушей, заинтересовавшись чешским стеклом. Именно чешским, так как такими бокалами хвасталась Татьяна, моя бывшая, подленькая подруга, после туристической поездки родителей в Чехословакию.
  - О, а бокалы-то у вас с семейным гербом, - беря один из них и любуясь, как коньяк окрасил ноги и кисточку хвоста фигурки, проговорила я.
  - Что? - видимо, отвлекшись на открывающуюся дверь ванной, спросил Корольков.
  - Это я про дьяволят в бокалах, - невозмутимо ответила я и обернулась. К нам вышла блондинка, ярко накрашенная, с мокрыми светлыми прядями волос и в шёлковом тёмно-синем кимоно.
  - До чего же мир тесен! - радостно воскликнула я. - Новая хозяйка маминой квартиры. Стены не давят? Квартирка не жмёт?
  - Что это такое, Лёшик? - брезгливо воззрилась на меня дива.
  "Ну, психани, Лёшик! Рявкни на меня: пошла вон!" - почти молила я. Но Лёшик лишь усмехнулся и сказал:
  - Познакомься, Светлана! Это госпожа Зайцева. Дама с весьма желчным характером и привычкой к пунктуальности. Она с завтрашнего дня будет у нас работать кассиром.
  - Что?! - закричали мы с блондинкой одновременно.
  - Лёшик, ты с ума сошёл! - возмущённо продолжила она. - Эта халда специально будет вредить, деньги воровать.
  - Не суди по себе, - поморщившись от отвращения, ответила я блондинке, наблюдая, как эта актриса погорелого театра, приблизившись к креслу, в котором сидел её ненаглядный Лёшик, закатывает глаза в священном ужасе.
  "И как Лёшику не противно, ведь фальшь и искусственность в каждом жесте и слове", - подумала я, а увидев, как ресторатор поцеловал отрепетированным жестом протянутую ручку дивы, добавила:
  - Зря вы думаете, что господин Корольков так наивен. Был бы он успешным бизнесменом, если бы не придумывал хитрые ходы? О, нет! Ему оказалось мало маминой квартиры, он решил прибарахлиться ещё и моей. Обвинить кассира в нечистоплотности - краже или мошенничестве - пара пустяков. Я - в тюрьму, а ваш Лёшик мою квартиру себе за долги заберёт. Просто и гениально! Вероятно, у господина буржуя ещё есть любовница, которой требуется жилплощадь, а?
  - Хватит демагогии! - рыкнул обиженный ресторатор и для убедительности стукнул рукой по столу. Я была почти счастлива - удалось-таки довести оппонента до белого каления, а белокурая дива картинно схватилась за сердце, изображая испуг.
  - Ты меня напугал, - произнесла она и потянулась к Лёшику, но не тут-то было.
  - Выйди, и приведи себя в порядок, Светлана! - перехватив её руку и не снижая экспрессии в голосе, приказал Корольков. Дива надула накрашенные губки и скрылась за дверью, из-за которой выплыла лебёдушкой пять минут назад. Мы оба проводили её взглядами, и этих несколько мгновений хватило ресторатору, чтобы успокоиться (по крайней мере - внешне) и заговорить деловым тоном:
  - Значит, от должности кассира вы отказываетесь. Так?
  - Да, отказываюсь, - подтвердила я, недовольная, что он успокоился, но не теряя надежды на свою победу.
  - Хорошо, - он опять пристукнул ладонью, но уже тише. - Предлагаю на выбор... - он взял паузу прищурившись, - официанткой или уборщицей, а может, стриптизёршей? Танцевальный коллектив у нас ещё не полностью сформирован...
  Тут меня охватила злость.
  - Слышишь ты, буржуин! Не надейся, что буду ваши плевки подтирать, подавать вам кофий в постельку, да ублажать разжиревшие телеса. Хватит, поимели вы меня преотлично!
  - Ох-хо-хох! - расхохотался Корольков. Гад просто лучился удовольствием, что смог вывести меня из себя. - А снобизм из вас так и прёт. Что-то не очень у вас получается, Ольга Владимировна, рядиться под пролетарочку. Какое пренебрежение к обычной работе в сфере услуг. Бывшему директору малого предприятия, научному сотруднику и вдруг... мыть полы и драить унитазы. Нда-а... Но ваш огненный темперамент помешал дослушать меня. Есть ещё должность кастелянши. Вручную почти ничего делать не придётся. В помещении сауны у нас стоит стиральная машина-автомат, сушильно-гладильная машина, электрическая швейная машинка... ну, если потребуется мелкий ремонт для белья.
  - Я не переношу сильной жары и влажности... - начала я отнекиваться.
  - О, не волнуйтесь. Я распорядился там поставить вытяжку. Не хочу, чтобы вы на меня строчили жалобы в комиссию по труду. С меня достаточно нахлебников из санэпидстанции, налоговой и пожарной инспекции.
  "Вот же гад! - мысленно ярилась я. - Специально устроил весь этот цирк, чтобы потрепать мне нервы".
  - Думаю, и работа кастеляншей меня не устроит, - поднялась я, собираясь покинуть кабинет.
  - Не торопитесь, госпожа Зайцева! - остановил меня его приказной тон. Я повернулась с желанием послать его подальше, но ресторатор добавил:
  - Вы не объяснили причину. Думаю, это отговорка, чтобы не отдавать долг. Так я и передам судебным приставам.
  - Хорошо, - сказала я и вновь села. - Вот первая причина. Я не умею работать на гладильной машине. Вторая - я не умею работать за электрической швейной машинкой. Третья - мне нельзя таскать тяжёлые тюки с бельём.
  - Пустоё, - отмахнулся от моих слов Корольков. - С вашим образованием прочитать инструкцию, думаю, несложно. Если не поймёте, я сам приду и покажу, как она работает.
  - Неужто сами? С ума сойти! - поддела его, но он спокойно ответил:
  - Да, сам. И ваша отговорка насчёт швейной машинки не прокатит. Я знаю, что вы шьёте, и машинка у вас электрическая.
  "Та-ак. Похоже им обо мне известна вся подноготная. Может, даже знают размер одежды и обуви, когда впервые поцеловалась, вышла замуж и сделала аборт. Ищейки!" - злилась я, вспоминая, как по квартире шарили глазами люди в штатском, приводимые участковым.
  - А вдруг мне график работы не подойдёт? - ухватилась я за последнюю возможность отказаться.
  - Подойдёт, не сомневайтесь! - холодно улыбаясь, сообщил хозяин кабинета. График самый щадящий. С восьми до пятнадцати семь дней в неделю. И бельё со всех подразделений вам будут сами приносить и забирать...
  Я только раскрыла рот, а он, будто прочитав мои мысли, закончил:
  - ... И к сауне вы не будете касаться. Выдавать полотенца, простыни и веники посетителям будет другой человек.
  Чувствуя, что хитрый бизнесмен обложил меня со всех сторон, и нет причины отказаться, я, сжав губы, вновь встала и направилась к двери; а вослед журчание баритона (не говорит, а умело окутывает, оплетает, будто паук залётную муху, вот ведь манипулятор!):
  - Куда же вы, Ольга Владимировна? А коньяк? Французский, превосходный.
  Я обернулась у самой двери:
  - Премного благодарна, Алексей Дмитриевич! - приложив руку к груди, поклонилась в пояс. - Я всё больше по водочке специализируюсь, торговала ею на рынке. Боюсь, мне не распознать тонкостей букета. По мне так коньяк клопами пахнет.
  Я смотрела в серо-голубые, а из-за тени от длинный пушистых ресниц тёмно-синие глаза, и в голове возникли строчки из стихотворения Есенина:
  "Излюбили тебя, измызгали -
  Невтерпёж.
  Что ж ты смотришь так синими брызгами?
  Иль в морду хошь?"
  А он, прищурившись, старался спрятать смех за непроницаемой маской, подлый, как и вся их семейка. Я молча повернулась и открыла дверь.
  - Завтра в восемь, не забудьте! - услышала напоследок и громко хлопнула дверью. Очень уж хотелось, чтобы все аккуратно вырезанные закорючки с двери осыпались. И пусть осыплется его довольная мина с лица, а из-под неё вылезут ярость и злость - именно те чувства, что в данный момент владели мной.
  Так я стала батрачить на Корольковых. А как иначе называется работа, за которую будут платить мизер и половину высчитывать. Кстати сказать, сколько мне будут платить, буржуин так и не озвучил. Не назвали мне приблизительной суммы и те, с кем общалась по роду деятельности. Зарплата в четырёх подразделениях Королькова - кафе, пивбаре, сауне и казино - выдавалась в конвертах, и работникам строго-настрого запрещалось разглашать её размер.
  На пятый день, ближе к обеду, в коридоре, где располагались хозяйственные комнаты и не должны появляться клиенты, я столкнулась с молодым садистом Корольковым. Я хотела пройти мимо незамеченной и даже опустила голову, будто что-то искала на полу, как оказалась поймана в кольцо его рук.
  - Опана! Вот так встреча! - весело воскликнул "сын уважаемого человека", но эта весёлость мне показалась наигранной. Я не сомневалась, что садист Славик ожидал этой встречи, специально меня подкарауливал, и я к ней готовилась, но, неожиданно столкнувшись со сценаристом моих несчастий, - испугалась. В ещё больший трепет меня ввергли его глаза, когда подняла голову, собираясь сказать подонку пару "ласковых".
  Я Королькова-младшего видела всего три раза: один раз ночью, второй - в помещении автосервиса, третий раз на улице вечером. При встрече в автоцентре на подставщика старалась не смотреть, внимательно слушала и смотрела на оценщика, а когда поймали возле дома, боялась, что глянув ему в глаза, ещё больше разозлю, и мне прилетит не лёгкая пощёчина, а увесистый кулак. Ну, а ночью, на едва освещённой фонарями дороге цвет глаз не рассмотреть. Теперь же, в коридоре, ярко освещённом лампами дневного света, прижатая к его телу, я очень близко увидела дымчато-серые глаза, в которых горел интерес, конечно же помноженный на триумф. Молодой человек со страстью охотника во все глаза следил за женщиной, попавшей в ловушку: какая она, его добыча, на что способна, как надеется вырваться. Мне бы успокоиться, перестать вырываться, изобразить на лице полное безразличие, но пристальный взгляд дымчатых глаз не давал передышки, и, отшатнувшись, я воскликнула:
  - Нет!
  Я протестовала, не могла поверить, что это глаза Ильи, и волос кудрявый, хоть и светлый, и нос прямой, будто вылепленный талантливым скульптором. Но овал лица и подбородок - чужие. Матери?
  "Нет, нет! Он не может быть сыном Резанцева. Чушь! Мне показалось... просто небольшое сходство" - проносились мысли в голове.
  - Похож? - не выпуская меня из стального кольца рук, спросил Станислав. - И чего ты испугалась?
  Всё ещё ошарашенная таким знакомством, пробормотала:
  - Не ты, а вы.
  - Ой, да ладно! - показав мне очаровательные ямочки на щеках (таких не было у Ильи), улыбнулся негодник. - Нам ли с тобой разводить политес? Моё предложение до сих пор в силе. Одна ночь... и твой долг погашен. Подумай, у тебя три дня. - Он разжал руки, повернулся и пошёл к выходу из хозяйственного блока расслабленной походкой молодого хищника, а я смотрела ему в спину, и меня трясло от страха, злости и непонимания.
  Последние две недели у меня всё валится из рук. Я не могу спокойно спать, то и дело просыпаюсь от кошмаров. Станислав больше ко мне не подходил, хотя один раз, когда вместе с Селезиным, Якименко, их жёнами и детьми (у Селезина сын, а у Якименко две взрослые дочери) побывала в кафе "Парадиз", приглашённая на торжественный ужин по случаю дня рождения жены Якименко, я его видела в компании двух парней и трёх симпатичных девушек. Они веселились, танцевали, не обращая внимания на наш столик. После этого вечера мне бы успокоиться, но тревога отчего-то не отпускает. Ели он - сын своего отца, то кажущееся безразличие присуще и ему. Я думаю о нём каждый день, злюсь и боюсь - и не только его. Боюсь себя, что измучившись от ожидания очередной пакости, иссушив душу от страха не за себя - за сына, уступлю домогательствам недоросля, плюнув на самолюбие, принципы и гордость, решу получить то, чего не смогла получить от его отца - капельку нежности и голодного бабьего счастья. Слишком уж растревожил моего демона вожделения красивый наглец. Но душу, словно голодные псы, грызут сомнения: 'Нельзя оригинал заменить копией - это как бриллиант подменить дешёвой подделкой', а хитрый, алчный демон нет-нет да шепнёт:
  'Того ты любила, а этого хочешь. Признайся - хочешь. Необузданный молодой пакостник - настоящее приключение. Ну, что тебе стоит... всего одна ночь'.
  'Нет! Я уже не та шестнадцатилетняя школьница, готовая броситься в бездну не раздумывая, а он не талантливый художник Илья Резанцев, - гневно возмущаюсь в ответ. - Что может мне дать мальчишка? - мысленно вопрошаю себя, словно путник, бредущий по пустыне и не понимающий, для какой надобности сунулся в раскалённое пекло. - Он лишь хочет унизить, получив власть надо мной, справляя собственное удовольствие'.
  Однако пронзительный, вопрошающий, зовущий взгляд дерзких дымчатых глаз поселился во мне, не даёт успокоиться, мучает. Какое-то сумасшествие! Каждую ночь перед сном я извожу себя вопросами:
  "Что он знает про меня, про нас с Ильёй? Какие цели преследует, предлагая интим? Понятно, что той ночью подошёл к моей машине не зря, но зачем, зачем? За какой грех я несу наказание?"
  Бой мой, просвети и помоги мне! Это такое искушение для души! Как мне быть?
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"