Пушкарева Юлия Евгеньевна : другие произведения.

Записки подменыша

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Если продать душу дьяволу - что будет после? Грех перестанет быть грехом, искушение - искушением, демоны - демонами? Или наступит спокойная пустота без чувств?.. Алиса продала душу мэру Гранд-Вавилона, великого и страшного города нечистой силы, во имя любви и творчества - но не знала, что Гранд-Вавилон готовит ей более страшные испытания, более захватывающие истории, более страшную боль, чем в прошлом. Каково это - купить человека? До какого предела падения нужно дойти, чтобы попытаться это сделать - и что лежит за этой гранью?.. Иногда даже бездушным подменышам приходится выбирать. Книга является прямым продолжением романа "Гранд-Вавилон", но может восприниматься и как самостоятельное произведение. Представлен ознакомительный фрагмент романа. Полную версию можно прочитать по ссылкам, указанным в конце текста.


   Глава I
  
   Даниэль
  

КРАСОТА

"...А если это так, то что есть красота

И почему её обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?"

(Н. Заболоцкий. Некрасивая девочка)

Сосуд или огонь - неважно; обожгись

Нелепой болью, опаляя пальцы.

Так закалялся лист бумаги в темноте.

Позеленела медь старинного распятья.

Рисуй её, рисуй снегами на стекле -

Дорожками воды, тропой галлюцинаций.

Она, как штрих моста, не вспомнит о тебе

И не заговорит на языке каналов -

Русалочий язык, шуршащий о гранит.

Ты думал, что проник в сосуды её власти,

Что капилляры слов доверились тебе -

Биенье спелых нот, пульсация мотива.

Ты думал, что познал бессмысленность молитв.

Но вновь спасенья нет:

За розой - в лабиринт.

Как в темноте огонь, трепещет имя розы,

Шипы насквозь проткнут кольцо из жадных рук.

Насытиться нельзя;

От высоты к психозу

Плетётся лабиринт из тёрна, из шипов

Чернее темноты за островом бумаги,

Чернее, чем себе признаться ты готов;

Чёрт на изнанке черепа не дремлет,

Подкидывая в пламя новых дров.

Дрова горят - а пламя остаётся.

Она сгорит, сгорит опять в тебе -

А может, нет? А может, обойдётся?..

Но только ветер в стылой темноте

Ответит на твои самообманы.

Убийца роз - не трогай, отойди.

Святыни травм, сочащиеся раны

Пусть будут дальше на её груди.

А ночь темна, как вязь татуировок

И лихорадка в грешной голове.

Сосуд под алым пламенем расколот,

Её шипы не по зубам тебе,

Упрямый чёрт. Шипровым ароматом

Растает в горле безысходность фраз.

Сосуд блудницы. Розе непонятно,

Как эти игры приняты у вас -

Тебя и чёрта. Уходи, глотая

Тот аромат, тот нездоровый жар,

Что терпкими волнами накрывает,

Когда чадит страдания угар.

Страдание скрывает имя розы,

Страдание в насмешке над собой.

Кастеты, пистолеты - несерьёзно,

Смешные маски, деревянный бой

С солдатиками в детской у поэта.

До сумерек и судорог хочу.

До сумерек и судорог, до бреда -

И розе, обречённой палачу,

Осталось в жаркой цельности так мало

Сиять - но под стеклянным колпаком

Благоуханье не приносит света,

Горение сжигает ни о чём,

Не для истории - для тщетности историй.

Оставь сосуд и розу пощади,

Жестокий раб, -

Но шёпот без ответа.

Проклятья в темноте не разобрать.

И не уснуть от стонущего ветра,

Что лепестки роняет на кровать.

  
   Такси, которое должно было отвезти Алису в переулок Оскара Уайльда, имело номер 666. Водителя звали Адам. Многообещающе. Она улыбнулась, глядя на оптимистичное "Машина прибудет через семь минут" на экране телефона и смакуя горьковато-сладкое облако аромата.
   Пахнет миндалём. Вон в той кондитерской с красной вывеской продают чудесное миндальное печенье. А может, дело в миндальных нотках парфюма студентки факультета журналистики, которая торопливо прошла мимо арки её дома десять минут назад. А может - в миндальном сиропе, который добавляет в кофе замкнутый молодой программист, живущий по соседству. Она не знала, в чём именно; хаос ощущений щекотал нервы и рецепторы, голодной кошкой скрёб горло, пробираясь под кожу. Алиса смотрела на снег, падающий томно-меланхоличными хлопьями, на сугробы, мерцающие в свете фонарей. Запахи сложно отделять друг от друга - так же, как мысли и намерения людей.
   Всё в Гранд-Вавилоне сложно отделять друг от друга. Котёл, переплавивший всё и всех - миллионы душ, миллионы воль и страданий. Витраж, скрестивший в единой картине все оттенки спектра. Неразборчивая каша криков и шёпотов.
   Вдох. Выдох. Миндаль и холод. Она закрыла глаза.
   Значит, Адам и 666. Рай и дьявол в одном железно-бензинном флаконе. Забавное совпадение - хотя давно пора не удивляться совпадениям. Раньше она могла бы сказать, что их почему-то стало слишком много; но теперь "слишком" не существует. Теперь вся её жизнь - одно сплошное совпадение, один большой сюжет, где всё подогнано ко всему замыслом невидимого автора-безумца.
   Одна большая безысходная охота.
   Глядя на прохожих, дышащих облачками пара, на сиротливый силуэт снегоуборочной машины вдали, на неопрятное месиво из грязи и подтаявшего снега на плитах мостовой, на фары машин, ползущих прочь, во мрак, в медлительной змее-пробке, - Алиса чуяла кое-что ещё.
   Ржавый запах крови - и запах чернил. Аромат азарта, который ни с чем не спутаешь. Тот момент, когда на краю сознания взбудораженной жилкой бьётся: новое-новое-новое - а что дальше? А вдруг что-то интересное?..
   Она знала: сегодня должно быть интересно. Было бы жаль снова разочароваться. Её захватила история, и она отпускала себя, барахтаясь в цветном хаосе, не вдумываясь в то, почему поступает именно так.
   Например, до пекарни в переулке Оскара Уайльда не так уж далеко идти - всего минут двенадцать бодрым шагом, даже по этим жутким рыхлым завалам. (Снежная зима в Гранд-Вавилоне - кто бы мог подумать; многие шутят, что это многочисленные русские туристы привезли с собой Сибирь). Она вполне могла бы дойти пешком - но захотелось вызвать такси. Почему-то. Возможно, просто потому, что она давно не вкушала эту старую добрую роскошь - проехаться на такси по ночному городу. Своего рода медитация.
   Надо будет обязательно спросить Адама, каково ему работать на автомобиле с таким примечательным номером. Интересно, для кого-нибудь ещё это имеет значение - или набожных совсем не осталось?.. Наверное, разве что для чинных старушек, исправно посещающих церковь по воскресеньям.
   Алиса не знала, почему думает о такой чепухе. Смешная сумятица в мыслях; смешная отстранённость от всего, что происходит и произошло. Она вдруг поймала себя на том, что ей и правда хочется смеяться - смеяться, ловя снежные хлопья голыми ладонями, чувствуя, как они тают на тёплой коже.
   Голосовое сообщение. Она вздохнула. Всё в Даниэле прекрасно, пока даже слишком, - всё, кроме жажды постоянно отправлять голосовые сообщения, а не писать словами. Сообщения длиной в две-три секунды. Раньше это, пожалуй, злило бы её; а сейчас - было просто забавно наблюдать и чуть досадно каждый раз лезть за наушниками.
   - В общем, сударыня, мне жаль это сообщать... Но я, блин, уже на месте! Представляете, какой я еблан?! - (По-актёрски наигранный стон горечи, нервный смех взахлёб, шум на фоне. Улыбаясь, Алиса прикусила губу. В ней кипело жадное предвкушение. Всё-таки он мастерски играет голосом; отточенно, артистично, как фехтовальщик - рапирой. От солидной басовитой церемонности в начале - до истерически-дурашливого рывка вверх в конце. Очень пластичный голос, эмоционально-взвинченная манера говорить. Она давненько не встречала такого мастера в этом; примерно с... Как его звали - Мартин? Мортимер?). - Ох, мне правда чер-ртовски жаль! Вечно я, знаете, вот это вот всё: прихожу-у за тысячу лет, потом жду-у, а человек спешит, нервничает... Ух, не знаю, не знаю, что делать с этой дебильной привычкой!
   Неуверенность? Привычка загоняться из-за мелочей? Интересно - и странно. В переписке этого не было заметно. В переписке он, наоборот, казался чересчур уверенным в себе. Иногда до смешного павлиньего самолюбования.
   И он явно любит слово "чертовски" - то и дело использует его в письменной речи, комично подчёркивает голосом, когда произносит вслух, рокочет звучным низким "ррр", как оперный певец из девятнадцатого века, со зловещим зубовным скрежетом тянущий арию о мести заклятому врагу или о страсти к неверной красавице.
   Впрочем, "чертовски" - конечно, лучше, чем безликое "очень" или грубовато-быдлятские "зашибись", "заебись" и "пиздец". Она давно научилась группировать добычу по словарю; те, кто предпочитал последнюю группу слов, мало её интересовали.
   "Звучит по-пиратски", - однажды мягко пошутила Алиса, услышав очередное "чертовски" - кажется, во взволнованном (или якобы взволнованном?..) рассказе о какой-то компьютерной игре, которую прошёл Даниэль. О компьютерных играх он, увы, говорит постоянно. Нерадостно - но ничего; простительный изъян, когда ты паренёк двадцати одного года от роду.
   Ничего нерадостного, - шутя сказала себе Алиса. Справедливости ради, он умеет говорить об этом интересно; и жизнь давно доказала ей, что ум никак не связан с количеством прочитанных книг.
   Или всё-таки связан?
   "А я и есть пират!" - с забавно-торжественным восклицательным знаком заявил тогда Даниэль.
   "В смысле, таскаешь бесплатно файлы из Интернета?" - снисходительно улыбнувшись, уточнила Алиса. В тот момент она сидела у Тильды, потягивая травяной чай, и смотрела, как та гадает на жирно поблёскивающих лягушачьих внутренностях. Алиса не знала, зачем: Тильда никогда не уточняла. Может, это был заказ из мэрии - предсказание результатов какого-нибудь международного саммита, связанного с ценами на нефть или разоружением; а может, она просто предсказывала погоду на завтра ради забавы. Хорошо, что Даниэль редко прибегал к унылому и традиционному "Чем занимаешься?" - а то пришлось бы ответить дежурным: "Пью чай с подругой".
   "Именно!" - подтвердил Даниэль.
   "Ну что ж, какое время, такие и пираты", - вздохнула Алиса.
   Даниэль прислал стикер. Незамысловатая реакция, которой он ограничивался часто - но не так часто, как некоторые. Точнее, не настолько часто, чтобы это начало угнетать и наводить на мысли, что он неспособен составить осмысленную фразу. А потом вдруг горделиво сообщил:
   "Я готовлю сырники!"
   От пиратства к сырникам; впору умилённо захихикать. Он любит такие переходы - и, скорее всего, использует их специально, рассчитывая на растерянность и очарованный смех. На то, что девушка расслабится и станет больше доверять ему - да и как не доверять такому прелестному, чуть незадачливому юному существу?.. Рассудочные псевдоимпровизации манипулятора; привычные, доведённые до автоматизма ходы опытного казановы. Алиса чуяла их за версту. Не ново, очень не ново. Было бы даже скучно, если бы не его шарм. Пока его хочется разгадывать. Впрочем, вряд ли это надолго.
   "...Декаданс в жизни? Прости, я, конечно, тот ещё необразованный плебей, но что это значит?"
   "Буквально, с французского - "падение". Такое явление или период в культуре, когда рушатся все привычные идеалы, а новых не находится. Моральный релятивизм - когда всё относительно, нет устойчивых ценностей. Упоение грехом - эстетизация смерти, например. Отсутствие высших смыслов. Искусство ради искусства".
   "О, понимаю! Познание через саморазрушение. У меня тоже такое было".
   "А что именно было, например, если не секрет?"
   "Панк-рок, сплошной панк-рок в жизни и сознании! Много насилия, много боли, частая смена партнёров. Не очень люблю вспоминать то время".
   Звучало, с одной стороны, внушительно - почему-то казалось, что он знает, о чём говорит; с другой - пафосно и наигранно. От безграмотных двадцатилетних Байронов, познавших жизнь и разочаровавшихся в ней, у Алисы уже давно сводило скулы. Но параллель между панк-роком и декадансом ей понравилась. В тот момент она на секунду задумалась: панк-рок здесь - метафора или буквально? - но решила пока не уточнять.
   "Да уж, у кого декаданс, у кого панк-рок, - изобразив сочувствующий вздох, написала она. - Но любой опыт, в том числе травматичный, формирует человека".
   Или не-человека.
   "Именно! Мне нравятся люди, которые не отрицают этот опыт, а видят в нём часть своего развития... Надеюсь, с тобой можно будет погулять?"
   Переход к этому был быстрым и лёгким - они пообщались всего пару вечеров. Опять же - естественный, грамотно подобранный момент; без лишних ухищрений - но он опытен, очень опытен, это очевидно. Для двадцати одного года - даже феноменально опытен в подобных незамысловатых играх. (Конечно, если ему и в самом деле двадцать один. Алисе попадались шестнадцатилетние школьники, ищущие интимных фото или секса и лгущие, что им восемнадцать, - и тридцатисемилетние уставшие от жизни менеджеры, лгущие, что им двадцать два). Все диалоги с Даниэлем текли легко и прозрачно. Он был эмоциональным и ярким, как большая экзотическая птица, цеплял взгляд, обжигал кончики пальцев весёлым пламенем. Он с одинаковой непринуждённостью бросался и на шутливое балагурство, и на серьёзные темы - от Италии Ренессанса и колонизации Америки до форм психотерапии. Всё в нём было игриво, красиво, в меру - не слишком глубоко и не слишком поверхностно, не слишком редкие и не слишком частые сообщения, нейтрально-доброжелательный тон без намёка на флирт. "Я всеядный, - постоянно повторял он. - Интересуюсь всем понемногу - и фильмами, и книгами, и играми, и аниме, и комиксами... Хотя больше всего, конечно, играми. Да, игры - это моя страсть!" С ним действительно будто бы можно было обсудить что угодно - обсудить довольно толково, но без въедливого погружения в суть. Алисе нечасто встречалось такое сочетание; хотелось разобраться, что за этим стоит. Просто одиночество? Какая-то неизжитая боль? Искусно замаскированный манипуляторский паразитизм? Банальный пикап? Да и вообще - зачем такой красоте пользоваться приложениями для знакомств?.. На такую бросаются и в не-интернетной реальности.
   А Даниэль не просто красив. Это золотое яблоко в саду Гесперид, драгоценный бриллиант среди стекляшек, изысканный десерт - к облаку сливок и узорам шоколада даже не хочется прикасаться, чтобы не разрушить соблазнительное великолепие. Она не могла упустить такой трофей. Скорее всего, не смогла бы, даже если бы он был непроходимо глуп и не мог выдавить ничего, кроме "Как дела?" и "Чем занимаешься?" Скорее всего, её и тогда терзало бы искушение попробовать.
   Крупные, нежные, но резко очерченные черты лица - как у актёра из какого-нибудь меланхолично-нуарного фильма с эстетикой пиджаков, граммофонов и винтажных кофейных столиков. Жёсткий породистый профиль, яркие губы, по-модельному обольстительная линия скул, выправка офицера - и чувственная неформальность тату и пирсинга. Гвоздики в брови, серьга, цепочки, колечки; обычно всё это сорочье сверкание не привлекало Алису - но на фото Даниэля почему-то завораживало. Казалось, что он не привержен всему этому по-настоящему, что может сбросить это в любой момент, как змея - старую кожу.
   Фотографий было много - и в его профиле в Badoo, и на странице в Facebook; он явно осознавал свою красоту и не стеснялся ею любоваться. Просто селфи и постановочные фотосессии; нечто мрачно-глубокомысленное - в гранд-вавилонском некрополе, в длинном чёрном пальто, с плечами, присыпанными снегом, - на чёрно-белом фоне застыли могилы и ангелы, скорбно сложившие крылья, а Даниэль, хмурясь, позировал то анфас, то в профиль, похожий на прекрасного духа смерти или возмездия. Потом - нечто откровенное: нагота шелковистой кожи в сочетании грубости и беззащитности, контуры мышц под загадочными письменами татуировок - кнопка на груди, снова кресты, череп, паутина, ещё какие-то знаки, непонятные ей; замо?к из рук, вытянутых за спиной, вывернутые запястья - будто готовые покорно подставиться под верёвку или наручники, - и красноречивая "I Wanna Be Your Slave" MДneskin (тут Алиса вздохнула, вспомнив Котика; интересно, он хоть иногда думает об их летней встрече?..). Пушистые каштановые волосы где-то по-мальчишески растрёпаны, чёлка наползает на глаза (впрочем, это тоже очень продуманная растрёпанность); где-то - уложены гелем (конечно, куда же без этого).
   Но дело всё же было не в волосах, не в глазах дикой кошки, мерцающих переливчато и как-то нездорово, не в сияющей улыбке с лукавинкой и не в античном совершенстве юного тела. В Даниэле было что-то ещё - какой-то непонятный надломленный огонь, что-то...
   Раньше она сказала бы: особенное. Но теперь - теперь она слишком хорошо знает, что ни в ком нет ничего особенного. По крайней мере, в людях - точно; а она была уверена, что Даниэль - человек. Других видно сразу - даже в пошлых местечках вроде Badoo.
   "Для меня неважен возраст, мне часто наоборот нравятся девушки постарше. Они мудрее и знают, чего хотят от жизни", - сообщил Даниэль, когда их разговор шутливо коснулся разницы в возрасте. Сообщил предсказуемо: большинство парней его возраста считает именно так - и даже выражает эту мысль точно такими же словами.
   "А меня в последнее время, честно говоря, всё чаще тянет к парням помладше. Видишь, как идеально всё сложилось? - привычно примеряя маску взволнованного смущения, написала Алиса. - Во-первых, они меня больше эстетически цепляют - а для меня это важно, я тот ещё эстет. А во-вторых, в них больше внутренней свободы, живости, какого-то, не знаю, огня... Чего-то, что вдохновляет меня - и чего, увы, часто нет в мужчинах постарше".
   Даниэль прислал стикер - очаровательную лисичку, кокетливо обернувшуюся хвостом.
   "Я понимаю тебя, правда, понимаю! Я молод, горяч и полон разных странных вещей! Скоро ты в этом убедишься".
   "Молод, горяч и полон странных вещей, значит, - смеясь, повторила она. - Звучит заманчиво. Люблю странные вещи".
   Выбор места для встречи он полностью переложил на неё - по-детски наивным "А куда бы ты хотела пойти?" Аргументировал это тем, что плохо знает центр, особенно заведения (опять же, необычно: судя по его странице и манере вести диалог, он крайне общительное создание). И ещё - тем, что "не умеет выбирать". Казалось, он волнуется - и это беззащитное волнение тоже противоречило образу уверенного дамского угодника, который уже сложился в голове Алисы. Когда за два часа до встречи он написал, что одевается, она даже слегка растерялась.
   "Уже, так рано? Тебе далеко ехать?"
   "Нет, просто я же хочу красиво одеться!"
   "Ой, да брось. В этом нет необходимости".
   "Есть", - безапелляционно заявил Даниэль. Алиса пожала плечами; он явно был слегка зациклен на собственной внешности, и это забавляло её. Ещё через полчаса он добавил:
   "Надеюсь, тебе понравится, как я одет!"
   "Мне уже страшно, - пошутила Алиса, пытаясь представить его то в байкерской кожанке, то во фраке с длинными фалдами. - Но, в принципе, без разницы, честное слово. И предупреждаю: я одета совершенно обычно. Место там очень демократичное - пекарня с разовой посудой и самообслуживанием. Так что мог бы и не наряжаться".
   "Не мог. Как можно не нарядиться, выходя в свет с такой дамой?!"
   "Такой старой? Мне ведь уже двадцать семь".
   "Такой симпатичной!"
   Продуманная милая экспрессия. А теперь, когда он пришёл пораньше, - непонятно, продуманно ли растерянное волнение из-за этого - или всё-таки ему правда не по себе.
   Скорее всего, правда не по себе. Есть ощущение, что он часто зацикливается на мелочах.
   Адам подъезжал; снег по-прежнему падал плотной пушистой стеной. Вздохнув, Алиса смахнула уведомления о сообщениях - от таксиста, который познакомился с ней в поездке до аэропорта и теперь то затевает с ней псевдофилософские монологи с кучей ошибок, то флиртует и намекающе сообщает, что его девушка дала ему добро на свободные отношения; от музыканта-тромбониста, который несколько лет сидел на мефедроне, - кажется, зовёт её на концерт Вагнера, воодушевлённый первой встречей; от Кэзухиро - переводчика с японского из "Terra Incognita", с которым она периодически обменивалась фотографиями с шибари; от нервно-болтливого студентика, который старательно пытается зацепить её то статьями об архитектуре Гранд-Вавилона, то вульгарно-смешными видео из TikTok; от военного, который заваливает её однообразно топорными "Как дела?" и "Чем занимаешься?"; от веб-дизайнера, который, пытаясь её впечатлить, начал читать её роман и в красках описывал, как "эти прыжки из прошлого в настоящее" вызывают "пожар в его теле", а откровенные сцены побуждают посмотреть "Пятьдесят оттенков серого" (весьма сомнительный комплимент - Алиса долго над ним смеялась)... О, а вот и другой студентик - довольно косноязычный, с синдромом дефицита внимания и парой интересных комплексов. Приглашает на каток.
   Потом, всё потом. Сегодня Даниэль важнее.
   Белая Хонда с номером 666 наконец подползла к обочине и взгромоздилась на утрамбованный снежный завал - неуклюже, как толстая ворона на ветку. Увидев Алису, водитель - пожилой, с жиденькой седой бородой и крупным носом - вышел и бросился открывать дверь. Они не обязаны это делать - но теперь всегда открывают двери, увидев её. Удобно.
   Точнее, иногда удобно, иногда наоборот: долго и неловко. Но Алису всегда тянуло горько смеяться в такие моменты; вот что она получила, став собой нынешней. Великое сокровище - таксисты открывают ей двери, продавцы и официанты пытаются познакомиться.
   Красота - что это вообще такое? Чудовище с семью головами и десятью рогами. С чашей, полной скверны блудодейства её.
   Когда-то она не считала себя красивой.
   - В переулок Оскара Уайльда, правильно, мисс? - пропыхтел Адам, глядя на неё в зеркало заднего вида. Глядя - с нотками восхищённо-голодной жадности. Алиса слишком привыкла к этому взгляду, чтобы его замечать.
   Дело ведь не в том, как она выглядит. Даже не в том, как себя ведёт. Дело только в тёмном облаке, окутывающем её; в бездонной воронке, которую не видят люди.
   От Адама пахло дешёвым стиральным порошком, по?том и похотью. Она вежливо кивнула.
   - Да, пожалуйста.
   Он завёл мотор, и мимо поплыли озарённые фонарями фасады Королевского проспекта. В густом жёлтом свете тонули барельефы и балкончики, вывески супермаркетов, кафе и салонов красоты. Откинувшись на спинку сиденья, Алиса достала наушники...
   - Ох и снега навалило, мисс, скажите?! Не проехать!
   ...и убрала их обратно.
   - Да уж. Погода странная.
   - И пассажиры странные! - Адам коротко хохотнул. - До Вас вёз двух африканцев - с макияжем да в перьях, тьфу, смотреть тошно! Чучела. - (Он вполголоса выругался). - Простите. Вёз в Эдем. А они за поездку платить отказываются, представляете?! Отменили - якобы случайно - и говорят: нет, не будем платить. А я их уже почти довёз! Ну, высадил. Уже слышал про них, они вроде не первый раз таким промышляют.
   - Может, они Вас не поняли? - засомневалась Алиса, машинально изобразив сочувствие. Лучше не задумываться о том, что могло двум чёрным трансвеститам понадобиться в таком глухом спальном районе, как Эдем. Ехали работать по заказу? - Языковой барьер...
   - Э, нет, всё они поняли! О, да вон они стоят, видите?! Два клоуна!
   Действительно - на тротуаре хмуро мёрзли два африканца, одетых во что-то странное и цветастое. Проехав мимо, Адам хмыкнул с удовлетворением победителя.
   - А я им уже отзыв отрицательный написал - их теперь вообще никто не возьмёт, шарамыг. И правильно!.. Вот знаете, мисс, я каждый раз, как приезжаю в Гранд-Вавилон на заработки, с какой-нибудь подобной ерундой сталкиваюсь. Не поверите - каждый-каждый раз!
   - А Вы не отсюда? - вежливо уточнила Алиса. Даниэль снова записал ей голосовое сообщение. И ещё одно. И ещё. Неужели и правда так нервничает? С чего вдруг?.. Судя по внешности и искусной непринуждённости в диалоге, такие встречи должны случаться у него нередко. Да что там - хоть каждый вечер.
   Правда, некоторым людям даже тысяча встреч подряд не поможет расслабиться. Разве сама она раньше не была такой же?
   Может, и была; может, нет. Я не помню. Ничего не помню.
   - Не-ет! - весело протянул Адам, сворачивая в заснеженное сияние Западного проспекта. - Я издалека, а сюда к сыну в гости приезжаю. Он тут живёт. Айтишник.
   - И даже в гостях работаете?
   - Так а чего время терять?! Я, знаете, привык работать. Я же военный в отставке, полковник, - вдруг признался он. - Прошёл пару заварух - ну, сами понимаете, каких. Тяжело место найти после такого, никому мы особо не нужны. Сиди, по идее, да сиди дома, проедай пенсию - а я не хочу. Руки-ноги есть, машина есть - так чего бы и не потрудиться?
   - Достойно, - оценила она, подбавив в голос восхищённой бархатистой мягкости. Адам просиял. - Номер ещё у Вас такой интересный, конечно...
   - Хороший номер! - (Он хмыкнул, останавливаясь у перехода. Дворники остервенело оттирали лобовое стекло от снежных потёков. За белым пуховым занавесом скользил поток пешеходов - девушка с фиолетовыми волосами и накладными эльфийскими ушками, парень с гитарой за спиной, угрюмый бомж, похожий на Иуду с картины Караваджо. Типичная гранд-вавилонская толпа; а за ней - нежно-лиловый фасад с балкончиками, башенками и барельефами в виде ангелов и роз). - Самое то, чтобы отпугивать всяких там, знаете!.. Если ситуация какая-то проблемная - ну, копы или ещё что, - бывало, подъедешь, они увидят номер и сразу ну махать: езжай, езжай побыстрее, людей не расстраивай! Лишь бы спровадить, мне же лучше. А вот в Турции когда работал, например - там всем наплевать.
   - Мусульмане, - кивнула Алиса. - Для них 666 не имеет такого значения.
   - То-то и оно! Всё от культуры зависит... А Вы, наверное, учитель или журналист, мисс? - (Адам ещё раз жадно взглянул на неё в зеркало). - Манера говорить у Вас больно образованная.
   - Переводчик.
   - А где работаете?..
   Они болтали всю дорогу - Адам явно уже забыл о своих неблагонадёжных пассажирах, Алиса просто купалась в лёгкой сюрреалистичности момента. Сообщения Даниэля были громко-яркими, эмоциональными - даже слишком эмоциональными, будто он репетировал выступление на сцене.
   "Э-эх, стоя-ять вот теперь, жда-а-ать... КАК же я всё это не люблю, вот ЗНАЛА бы ты, ЗНАЛА бы!" - трагически восклицал он.
   "Глупая привычка! И вот кто меня просил так рано выходить?!" - добавлял пару секунд спустя.
   "Я, если что, короче, тут у выхода, где ступени, и... Ох, ну, надеюсь, ты меня найдёшь!"
   "А тебе долго ещё?.."
   "Слушай, да что за паника? Ничего плохого не случилось. Ты же не на час раньше пришёл, - успокаивающе написала Алиса, всё больше недоумевая. - Я уже почти на месте. Если хочешь, можешь пойти в пекарню и ждать там. Переулок Оскара Уайльда, дом 2".
   В ответ Даниэль прислал обречённый стикер - голая кошка-сфинкс плакала, драматично упираясь лапой в стену.
   "Чичас потеряюсь!"
   Алиса улыбнулась, сражаясь с умилением. Да, это уже немного злит (потому что есть ведь онлайн-карты; да и вообще, где там теряться?..) - но умиления всё же больше.
   Пока всё как она и думала - интересная, странная, ценная добыча. Непаханое поле для материнского инстинкта, ко всему прочему.
   "Ну, тогда жди. Скоро буду. И зря ты так переживаешь, правда. Разве лучше было бы, если бы я раньше пришла и ждала?"
   Мягкая подкалывающая провокация. Но нет - в своей панике Даниэль был непреклонен.
   - Нет! Все должны приходить вовремя! - сурово, подчёркнуто низким тембром записал он. Оперный певец распевается; судья готовится зачитать приговор. До чего сильный, выразительный голос. Ему бы выступать на сцене, а не... Где он там работает? Кажется, что-то скучно-офисное.
   "Минута в минуту? - смеясь, уточнила Алиса. - Но так не бывает. Мы же не в математической абстракции живём. И люди - не роботы".
   - А жаль! - энергично воскликнул Даниэль в ответном голосовом. - Я хотел бы стать роботом. Эмоции и страсти только мешают. Протоколы! Нашим поведением должны управлять про-то-ко-лы - тогда бы не было проблем!
   Голос по-лисьи виляет в весёлом балагурстве - но откуда же тогда ощущение, что он вполне всерьёз? Выходя из такси и прощаясь с полковником в отставке, Алиса чувствовала, что ещё больше заинтригована.
   Снег вихрился и сверкал перед узкими кокетливыми фасадами - розовым, жёлтым, тёмно-рыжим; разница их оттенков размывалась темнотой и тусклым светом фонарей. Возле метро, как всегда, было шумно. Мальчишка-мигрант трогательно пел что-то, отдалённо напоминающее рождественский псалом, торговали вязаными носками, шалями, сувенирами и горячей выпечкой. Трое пьяниц громко выясняли отношения у круглосуточной забегаловки. Дворник с каменно-невозмутимым лицом сгребал снег лопатой. Идти, перемешивая ногами рыхлую кашу, было сложновато. Алиса вдохнула тяжёлую, густо-жирную смесь образов и запахов. Вон та девушка на ломаном английском рассказывает приятельнице-иностранке, что "that guy behaved... you know, he behaved just like my dad". Краснолицый толстяк хватается за сердце, чувствуя невнятную боль, и с досадой думает, что сегодня хорошо бы обойтись без алкоголя. Усталая женщина-психиатр курит после работы, напитавшись чужой болью, и звонит в салон красоты, чтобы записаться на маникюр.
   Истории, истории, невыносимая тяжесть города. С каждым днём она всё острее чувствовала его глубокое нервное дыхание, его надсадный пульс. С каждым днём - с тех пор, как время потеряло смысл.
   Новое сообщение, и ещё одно - снова. Не Даниэль; Алиса смахнула уведомления, едва удостоив их взглядом. Один из её "рабов" по переписке. Многие мальчики, сломленные одиночеством или просто влекомые любопытством и банальной похотью, падают в волны Интернета в поисках доминирования от более взрослой дамы. Это давно не было для неё чем-то новым - и давно наскучило. Бесчисленные наследники персонажа, которого она когда-то называла Полем-младшим - и который канул в забвение. Бабочки-однодневки. Всё одно и то же - одни и те же слова, задания и приказы, звонки и фотографии, скучные неумелые встречи (до них доходит редко - мальчикам слишком страшно переходить от виртуальных мечтаний к реальности). Она уже давно не испытывала к таким ситуациям никакого интереса - и развивала их просто фоном, будто включая приглушённую приятно-безликую музыку.
   Впрочем, этот мальчик - весьма дисциплинированный раб. Восемнадцатилетний девственник. Для него всё это явно в новинку - он ловит каждое её слово, робко расспрашивает, выполняет задания со щенячьим восторгом и рвением первоклассника. Алиса вздохнула, отключая уведомления из этого мессенджера. Даниэлю не нужно замечать фото голого парня на коленях. Задание предсказуемое, и выполнено правильно - но очень уж топорно, без изюминки, без малейшей игривости в позе, с неподвижным, будто на фото для документов, лицом. Ещё и этот ужасный общажный фон - веник, ведро с тряпкой, стол, обильно присыпанный мусором... И мог бы хоть снять трусы и штаны, а не просто спустить. Никакого эстетического чутья.
   - Я настолько незаметный, да? Нет, я, конечно, понимаю, что незаметный - но чтобы настолько!..
   Алиса остановилась, улыбаясь. Даниэль шагнул ей навстречу, благоухая элегантно-дразнящим шипровым парфюмом и холодом. Полы его длинного чёрного пальто при ходьбе развевались, как крылья летучей мыши или плащ вампира из старой оперы; пряди каштановой чёлки наползали на глаза - странные, нездорово блестящие глаза дикой кошки. Какого они цвета? В полумраке трудно разобрать. Кажется, что всех цветов сразу, - переливчатый опал. И совершенно кошачьи по форме - томный восточный миндаль, терпкие пряности. Сине-фиолетовый шарф - цвета сумерек - лежит на плечах, щегольски лаская ткань пальто кистями. На руках скромные шерстяные митенки - неожиданно скромные на фоне такого стильного наряда. Сюда бы подошла кожа - или дорогая замша.
   Даниэль картинно поклонился, согнув руку в локте, и убрал в карман телефон. В свете фонаря серебром блеснули "гвоздики" в левой брови, серёжка в ухе, начищенный до блеска носок узкого ботинка. Чёрт возьми, даже в том, как эти туго зашнурованные изящные ботинки обхватывают его ноги, есть что-то эротичное. В центре гладкого высокого лба набит крошечный крест, который она почему-то не заметила на фото; перевёрнутый крест - знак чего? Отвержения религии? Протеста? Асоциальности? Сколько мелких продуманных деталей. Витраж, гобелен, актёр на сцене. Чувственно-пухлые яркие губы растянуты в улыбке - напряжённо-вопросительной. Алиса жадно вдыхала его запах; ликование голода уже подсказывало, что она пришла не зря.
   - О нет, тебя трудно не заметить. Извини. - (Она с некоторым трудом оторвала взгляд от его лица, изображая растерянное смущение). - Думала, ты ждёшь у выхода из метро - а ты, получается, подошёл ко входу. Идём?
   Всё же фото не врали - что-то даже преуменьшили. Сияющее, удивительно красивое лицо. В такой красоте есть что-то жуткое; но что? Лихорадочный блеск глаз? Странная смесь нежности и опасной силы в стройном теле под пальто? Да, реальность, в отличие от вылизанных обработкой фото, грешит мелкими изъянами - пара прыщиков, лёгкая обветренность губ, раскрасневшиеся от холода щёки. Но почему-то так потрясение ещё сильнее.
   Проклятье. Прозвучит безумно, но ведь он почти так же красив, как...
   Нет.
   ...как Ноэль.
   Или даже больше. Только - совсем другой красотой. Не печальной, как озеро при свете луны, а жгучей и разрушительной. Роза, изъеденная червями; роза, охваченная пламенем.
   - Ну-ну, всё с тобой понятно! Прошла мимо меня, значит! - в весёлом возмущении воскликнул Даниэль. Его гибкий голос скользнул из низа вверх - от почти-баса до шутливо-обиженного почти-фальцета. Чуть капризные интонации; жалобы скрипки. - Я тебя даже окликнул - а ты идёшь себе дальше и идёшь!
   - Прости, я...
   - Я, пока тебя ждал, даже записал сторис, прикинь?! Впервые за сто лет записал! Ну, то есть года за два, не меньше. Аж забыл уже, как они делаются!
   - В Instagram записал?
   - Нет, в Facebook. - (Они пошли рядом, пробираясь через толпу. Даниэль плыл по рыхлому снегу походкой небрежного франта - широкими энергичными шагами; только трости и цилиндра не хватает. Алиса едва поспевала за ним). - Ну, просто я хожу что-то, хожу вокруг этого метро, а напротив - собор, рынок, вон тот памятник... Чего бы, думаю, и не записать? Гуляю же всё-таки в красивом месте. От собственной, блин, тупой привычки приходить за тысячу лет!..
   Он засмеялся - легко и звонко, но как-то нервно. Неужели до сих пор переживает из-за того, что пораньше пришёл? Откуда же эта зацикленность?
   - Я, по-моему, вообще никогда не записывала сторис, - призналась Алиса, когда они уже приближались к красно-белой вывеске пекарни, оплетённой рождественскими венками в золотых бантиках и шарах. - А в Instagram меня и вовсе нет.
   - Вот-вот, у меня почти то же самое! - взбудораженно подхватил он. - Ну, то есть я там есть, но чисто формально - пользуюсь им чисто как мессенджером. Так и не понял, честно говоря, прикола - чего все им так восхищаются... Ну, и вообще я очень одобряю технологии, я за прогресс и вот это вот всё, но сам в этом плане тот ещё дряхлый дед! Пользуюсь всем этим очень ограниченно.
   - То же самое, - кивнула Алиса. - Помню, когда-то даже сенсорный телефон у меня появился на порядок позже, чем у остальных. Я ходила себе и ходила с кнопочным. Просто не видела в этом смысла.
   - Вот-вот! Понимаю. - (Даниэль рассмеялся, не замедляя шаг. Смех прозвучал весело, мелодично и вкрадчиво, опаляя солнечным жаром, - но тоже как-то нервно и болезненно, взахлёб. Будто шут тонет, жадно хватая ртом воздух вперемешку с водой - и из последних сил старается потешить публику). - Я штуки вроде сторис делаю прям в исключительных случаях. И посты тоже редко выкладываю - только если фото какие-то очень удачные, с фотосессий, например. Ты же смотрела мою страницу в Facebook, да? Это просто летопись моей жизни, если полистать, серьёзно - полноценная летопись!.. От тех времён, когда я был панком и ходил с ирокезом, до нынешних. Ну, знаешь - "Destro-o-oy everything!.."
   Он прохрипел этот бунтарский лозунг в сдавленном выдохе - так, как если бы пел на сцене, беснуясь с электрогитарой, в цепях и коже, - и снова расхохотался, сверкая белыми зубами. Алиса улыбнулась, сражённая тугими цветными волнами его обаяния - взволнованно-текучих ассоциаций, красивой и злой энергии, которой, пожалуй, действительно хватило бы на то, чтобы разрушить всё сущее.
   В переписке Даниэль упоминал своё панковское прошлое, но очень вскользь. Она задумалась.
   - Страницу смотрела, конечно. Но не очень далеко листала, извини. - (Он цокнул языком, снова шутливо изображая возмущение - будто спрашивая: серьёзно?! Да как можно не изучить в деталях жизнь такого удивительного существа, как я?!). - А что касается постов - не знаю... С одной стороны, это, конечно, хорошо: всё сохраняется - разные ситуации, разные этапы жизни. С другой...
   - Да-да, я поэтому ничего и не удаляю! - жарко перебил Даниэль.
   - ...с другой - я, например, нечасто делаю посты с собой, со своими фото. Люблю снимать город или других людей, а собственные фотографии - ну, такое... Отчасти поэтому не рвусь в Instagram. Из-за культа самолюбования, который там царит.
   - Ну, не знаю, по-моему, регулярно выкладывать свои фоточки - это ещё не самолюбование. Особенно если это такие фоточки-красоточки, как в моём случае! - (Даниэль хмыкнул. Фоточки-красоточки. Интересно, он это в шутку, всерьёз - или всё сразу?). - Вот если человек уже явно на этом зацикливается - тогда да. Хотя опять же - это ведь личное дело каждого. Я всегда говорю так: человек выбирает - раб повинуется!
   А кем ты считаешь себя? - подумала Алиса, глядя на пляску снежинок в ночном небе. Кем - вот что важно. Рабом или человеком? И разве раб - уже не человек? А если все люди - рабы?..
   - Интересная сентенция, - оценила она вслух. Большего и не нужно: высказаться Даниэлю явно важнее, чем выслушать другого, - сколько бы он ни твердил, что "будет с радостью впитывать от неё информацию" и "хорошо умеет слушать". Он - из тех ярких шумных птиц, которые кричат, не умолкая, и всё сводят к себе; это понятно с первых слов. Гроза, а не тихий благодатный дождик.
   И ещё - понятно, почему в сообщениях он ставит восклицательные знаки. Каждая его фраза звучит ярко и возбуждённо - то ли как военная команда, то ли как реплика актёра со сцены.
   Актёра. Пока они, болтая о соцсетях и селфи-зависимости, заходили в манящее тепло пекарни, Алису почему-то не покидал этот образ - образ сцены, красно-золотого занавеса.
   Или, скорее, зелёно-золотого. Больше подошло бы к его глазам.
   - Что будешь? - спросила Алиса, подойдя к витрине, где выстроились искусительные шеренги булочек, круассанов и тортов. Даниэль пожал плечами, едва скользнув по витрине взглядом. В крошечной уютной пекарне словно было слишком мало места для его статной фигуры в пальто; среди заурядных пуховиков, курток и шапок с помпонами он казался чёрным лебедем среди уток.
   - Не знаю, выбирай сама... Так вот, по поводу визуального контента - я с тобой и согласен, и не согласен. С одной стороны - да, это, наверное, влияет на то, насколько люди способны воспринимать большие объёмы информации. С другой - разве всё дело не в том, что эти большие объёмы просто больше не нужны? Цифровизация так развилась в последние годы, ритм жизни так изменился, что...
   - Извини, то есть вообще никаких предпочтений? Ну там - сладкое, несладкое? - перебила Алиса, специально прерывая поток научно-популярной болтовни Даниэля - и с удовольствием наблюдая, как он растерянно хмурится. - Заказываю то же, что себе?
   - Да, если тебе не сложно, пожалуйста! - протараторил он, одним томным рывком стягивая присыпанный снегом шарф. - Я терпеть не могу выбирать, не умею этого, никогда этого не делаю!.. Ну, то есть, если человек хочет куда-то пойти, что-то купить, чем-то заняться, я просто говорю: да, давай. И подстраиваюсь под ситуацию. Ну, либо отказываюсь - и тоже подстраиваюсь... А тебе нравится, как я выгляжу?
   - Конечно. Очень, - чуть озадаченная резкостью этого кокетливого перехода, кивнула Алиса. - Не зря же ты так долго собирался... Две булочки с корицей и фисташковым кремом и два латте с миндальным сиропом, пожалуйста!
   Сладкое. В этом вечере должно быть много сладкого - ибо трудно представить что-нибудь слаще того, как он расстёгивает пальто своими длинными пальцами, не прекращая по-сорочьи стрекотать.
   - Офигенное пальто, правда же?! Оно вообще-то не новое - я его, кажется, нашёл в чьём-то старом шкафу. И... Ох, а как ты думаешь, оно туда влезет? Не слишком длинное?
   Даниэль озабоченно покосился на крючок, вбитый в непритязательную кирпичную стену. Расстояние от крючка до пола, действительно, вряд ли было рассчитано на столь аристократически внушительное одеяние.
   - Мне кажется, должно влезть, хоть и впритык... Ох, ну а я чувствую себя просто крестьянкой рядом с лордом! - улыбаясь, отметила Алиса - и смахнула пылинку со своего простого голубого джемпера. На самом деле, в большинстве случаев совсем неважно, кто во что одет; но, если сказать это Даниэлю, который явно нездорово сфокусирован на своей одежде и внешности в целом, - он явно начнёт яростно спорить. Может, даже слегка разозлится - а это сейчас ни к чему.
   - Как тебе? - обольстительно улыбаясь краешками губ, спросил Даниэль - и повёл ладонью сверху вниз, демонстрируя себя, как картину. Смешной, нарциссический жест - но сражаться с голодом всё сложнее. Какая странная, бьющая по глазам, опасная красота. Она задержала дыхание, представляя, как впивается губами в нежную шелковистую шею под воротничком чёрной рубашки, как снимает с него этот тёмно-серый старомодный пиджак из грубой ткани, этот чёрный бархатный жилет... Теперь Даниэль был похож уже не на актёра, а на модель из ретро-журнала годов восьмидесятых. Или на томно-соблазнительного певца-бунтаря вроде ребят из Depeche Mode в юности.
   Наверное, он хорошо поёт.
   Чёртова нимфа. Мадонна с грубо набитыми косыми крестами на тыльной стороне ладоней. Забавляясь этими мыслями, Алиса сдержанно ответила:
   - Впечатляет. Ты любишь историю, да? Всё такое... винтажное.
   - Я обожаю историю! - (Глаза Даниэля блеснули каким-то весёлым намёком - будто он понял, почему она не стала лишний раз заваливать его комплиментами и тешить его эгоцентризм). - Вот этот жилет - британский жилет времён Первой мировой, тогда такие носили. В Гранд-Вавилоне много таких вещей можно купить за бесценок. А ещё очень хочу себе ботфорты - высокие такие, можно даже со шпорами! Они сюда подойдут, скажи же?..
   - Заберёшь заказ? - промурлыкала Алиса, стараясь не рассмеяться из-за того, что он даже довольно размытый вопрос об истории свёл к своей внешности и одежде. Казалось бы, диагноз очевиден - запущенная самовлюблённость. Но откуда тогда эта неуверенная жажда одобрения, это постоянное выпрашивание похвалы?
   - Ох, точно!.. - (Отчего-то слегка смутившись, Даниэль принёс на столик поднос. Две булочки аппетитно поблёскивали зелёными мантиями из фисташкового крема; на белой пушистой пенке латте, как водится, нарисовали сердечки. Алиса почему-то заранее поняла, что Даниэль не догадается, где взять одноразовые приборы, - поэтому взяла их сама). - Так вот, про ботфорты. Мне тут один человек показал рынок со всякими ценными старыми вещами - на этой станции метро, как же её?.. Забыл! В общем, не суть. И там, знаешь, чего только нет! Цилиндры, котелки, плащи, камзолы - и эти, как их... Ну, в чём раньше чиновники ходили, например?
   - Сюртуки? Шинели?
   - Да-да, вот! - (Он щёлкнул пальцами, вскинув брови - красивые чёрные брови, аккуратно и нежно очерченные. Алиса впервые всмотрелась в его глаза. Всё же как странно; переливчатость опала. Издали они кажутся то ли зелёными, то ли желтоватыми, как у лисы или кошки; но, если приглядеться, правый - серо-зелёный, хотя на свету отливает тёмно-голубым, как небо перед дождём, а левый - зеленее, темнее. Трава, ядовитое зелье - и с карим пятнышком возле зрачка, с тёмными крапинками, похожими на дурманные маковые зёрна. Причудливая смесь, круговорот оттенков; как это называется - гетерохромия? На фото она не замечала). - И там это всё можно купить за бесценок - два, три евро, представляешь?! Потому что это никому не надо! Мины времён Второй мировой лежат, мушкеты века семнадцатого, рапиры затуплённые - и ничего никому... И трости! - (Голос Даниэля рванулся вверх в приступе страстного желания. Он возбуждённо всплеснул руками, на миг оторвавшись от поедания булочки, уже половину которой уничтожил - быстро и без единого комментария. Алиса ещё не прикасалась к своей булочке, степенно размешивая сироп в кофе - и прикусила губу, чтобы не улыбнуться). - О да, вот трость я хочу, пожалуй, больше всего! Знаешь, из тех, от которых можно отсоединить вот эту рукоятку - ну, набалдашник - и...
   - А, трость со шпагой внутри?
   - Да, да, со скрытым клинком! Я видел их там целую кучу - с золотым покрытием, с серебряным... И тоже ну о-очень дёшево! Как подкоплю, обязательно возьму себе. С этим пальто она будет шикарно смотреться.
   - На "фоточках-красоточках", - хихикнув, сказала Алиса.
   - Именно! - (Даниэль важно кивнул, улыбаясь - явно нисколько не обиженный её мягким подколом. А потом - парой жадных атак добил булочку и кофе. Алиса вздохнула. Наверное, стоило отпустить свой материнский инстинкт и накормить его чем-то более внушительным - такого красивого, такого голодного. Желательно - за свой счёт). - Только в здешнем климате мне, конечно, страшновато с ней ходить. Осенью грязь и дожди, зимой эта слякоть дебильная и иногда снег мокрый, все дела...
   - Ну, что поделать. Красота требует жертв, - произнесла она, почему-то думая о том, что "человек", показавший ему этот рынок антиквариата, - наверняка девушка. Вокруг него должно быть очень, очень много девушек. В этих обольстительных кошачьих глазах, в журчащих переливах этого голоса так легко потеряться.
   Потеряться - а что потом? Обнаружить себя в другой, более тёмной чаще?.. Эта щегольская зацикленность на одежде и "вещная", сведённая к сорочьему материализму любовь к истории, конечно, забавна; но - хочется копнуть глубже.
   - Но ты не боишься покупать эту трость с клинком? Ну, то есть - это законно? - уточнила она, аккуратно прерывая очередную волну его ассоциативной болтовни. - Потому что - всё-таки ведь оружие...
   - А, да он же затуплённый! - отмахнулся Даниэль. - Просто железка, ты им ничего не сделаешь. Все это, к сожалению, воспринимают как старый хлам... Хотя настоящее историческое холодное оружие мне бы тоже, конечно, хотелось! Меч-двуручник какой-нибудь. Или стилет.
   Он ухмыльнулся. Теперь в изгибе его красивых губ было что-то пугающее.
   - А ты не хочешь заниматься исторической реконструкцией? - спросила Алиса. - С такой-то любовью к старине.
   Почему-то ей захотелось увести разговор от темы оружия - хотя тёмная злая жадность, на миг проступившая в лице Даниэля, лишь усилила её голод. Голод, отражённый в голоде.
   Что, если это юное прекрасное существо тоже жаждет крови - только более буквально, чем она? Он писал, что его прошлое полно насилия, что он не любит о нём вспоминать, что с драками и приступами гнева навсегда покончено, - но так ли это?
   - Ой, очень хотел бы, конечно! - оживился Даниэль. - Если бы подобралась подходящая компания, обязательно занялся бы. А один я ничего не делаю. - (Значимая фраза. Алиса молча кивнула, поставив мысленную галочку). - И ещё, знаешь, цилиндр хочется - чтобы делать вот так при встрече со знакомыми! - (Хмыкнув, Даниэль склонил голову и игриво приподнял воображаемую шляпу. Тусклые маленькие цифры 1312 над его левой бровью занимали Алису не меньше перевёрнутого креста на лбу - но она твёрдо решила не спрашивать, что это значит. Вопрос, вызывающий тошноту и чувство сведённых скул у любого человека с татуировками). - Я ебанутый, да?
   Мягко-мягко, мурча - шёлком по голой коже, до мурашек. Очень кокетливый вопрос.
   - Нет, почему же? Я понимаю. В исторической одежде правда есть что-то очаровательное. В викторианской эпохе, например...
   - Викторианской, - слегка нахмурившись, повторил Даниэль. Он ведь без образования, - напомнила себе Алиса. То ли только школу закончил, то ли школу и кое-как - колледж. Из университета, кажется, отчислился. С такими темами нужно быть аккуратнее, чтобы его не напугать и не оттолкнуть. - Это же девятнадцатый век, да?
   - Да, бо?льшая часть девятнадцатого века. Эпоха королевы Виктории, период расцвета Англии, её владычества на море...
   - Да-да-да, промышленная революция, колонии и вот это вот всё, верно? - закивал Даниэль. Пушистые пряди чёлки упали ему на глаза; он зачесал их назад пятернёй - резким, но убийственно стильным движением. Алиса вдруг заметила, что его щёки горят как-то слишком уж ярко, а на лбу поблёскивает испарина. Заболевает?.. - Да, что-то такое мне нравится. Хотя ещё очень нравится восемнадцатый век - одежда времён Великой французской революции, например. Вот эти их шляпы с плюмажами, ботфорты... Я как раз недавно проходил одну игру, где нужно участвовать в этой революции, болтал со всеми ребятами, которые там имели вес - ну, с Робеспьером, Дантоном, Маратом. И офигел от того, как там прорисована каждая деталь одежды, обуви, оружия! - (Кошачьи глаза восхищённо распахнулись - две разноцветных манящих пропасти). - Есть, конечно, стереотип, что игры - это только про развлечение, про экшн. Но на самом деле оттуда очень много ценных знаний об истории можно почерпнуть. Там есть отрывки реальных документов, воссозданы некоторые ситуации - штурм Бастилии, например, или казнь Людовика... Как его номер, не напомнишь? Вечно путаюсь в этих Людовиках!
   - Шестнадцатый, - зачарованно наблюдая за его лицом и живыми жестами, подсказала Алиса. Он то загибает пальцы, перечисляя что-то, то с небрежным изяществом взмахивает кистью, то очерчивает воображаемые контуры предметов, то поправляет волосы. Гибкая гибельная пляска пантеры; изысканные изгибы змеи, гипнотизирующей жертву. Но, чёрт возьми, до чего же приятно на него смотреть. - Ещё бы в них не путаться.
   - Да-да, вот!.. Ну, и я в основном благодаря играм и начинал интересоваться историей - что-то читать, смотреть. Мне обычно скучно системно что-то изучать - ну, знаешь, от корки до корки, - а вот если по какой-то любимой вселенной, то пожалуйста! Проходил вторую часть Assassin's Creed, например - и начал волей-неволей копать про Италию эпохи Ренессанса. Флоренция, Венеция, вот это вот всё...
   - О... - улыбаясь, произнесла Алиса. Даниэль ласково прищурился.
   - Ага, я помню, что у тебя особые взаимоотношения с этой темой! Так вот - там ты и видишь все эти узкие итальянские улочки, и с династией Медичи взаимодействуешь, и с династией Борджиа, с Да Винчи... - (Красивые руки Даниэля метались над столом, как белые птицы с чёрными крестами на спинах). - И ещё это всё вписано в реальные исторические события. Главный герой, Эцио Аудиторе - глава ордена ассасинов в Италии. Ну, то есть он там не сразу становится их главой, но тем не менее. А главные враги ассасинов - орден тамплиеров. А ты явно знаешь, как сильно тамплиеры влияли тогда на всю политику!.. Так вот, Эцио мстит за смерть отца и братьев, но...
   Замелькал пёстрый узор имён, мест, событий - реальных и выдуманных; Даниэль так вдохновенно пересказывал игру, что Алиса ощутила что-то на грани с умилением. Его лицо стало ещё прекраснее - озарилось изнутри каким-то странным - почти влюблённым? - светом. Ей лишь изредка удавалось вставить какой-нибудь комментарий в его нервно-радостную болтовню - и ни разу не удалось закончить реплику: её неизбежно перебивали. В конце концов, она решила ограничиться кивками, восклицаниями и междометиями - и терпеливо ждала, пока поток ассоциаций Даниэля, который отвлекался на всё новые и новые детали, рисуя в воздухе всё новые и новые кружки, спирали и линии, иссякнет.
   - ...А сейчас я прохожу часть Assassin's Creed, которая посвящена фронтиру, - с тем же взбудораженно-детским восторгом прощебетал Даниэль, когда в теме итальянского Ренессанса возникла первая - едва ощутимая - пауза. - Знаешь же, что это?
   - Обижаешь! - в шутку обиделась Алиса. - Противостояние индейцев и колонизаторов Америки.
   - Да-да! Там герой - ну, один из героев, за кого нужно играть, - сын англичанина и местной женщины, индианки. И фишка в том, что отец у него - тамплиер, даже Магистр ордена тамплиеров. А сам он должен стать ассасином - и, получается, врагом отца. И...
   - Какая трагичная история.
   - Да, но мне не совсем нравится из-за вот этого банального хода. Ну, знаешь, когда герой - Избранный. - (Даниэль снова нахмурился; гладкий лоб прочертила озабоченная морщинка. Проклятье, да что же значат эти цифры и кресты?.. Его сложно читать, как таинственные старые письма в архивах). - Понятно, что там он Избранный сугубо благодаря происхождению, и никаких суперспособностей у него изначально нет. Но всё равно - могли бы вывернуть и поинтереснее.
   - Ну, сюжет-то на чём-то надо основывать. И было бы странно, если бы они оставили такую тему без героя-полукровки. Колониальный дискурс, взаимодействие культур, все дела, - подумав, сказала Алиса. - Когда я в университете изучала литературу об американском фронтире - там что-то подобное было обязательно. Например, у того же Кутзее. Или у Купера.
   - Купер, Купер... - (Откинувшись на спинку стула, Даниэль побарабанил пальцами по столу). - Что-то такое вроде помню. Философ?
   - Нет, писатель. "Последний из могикан", "Зверобой"... Ну, книги про охотника Натти Бампо. - (Не увидев понимания в его взгляде, Алиса кашлянула). - Извини. Может, ты про какого-то другого Купера подумал - это же распространённая фамилия.
   - Да, наверное, - нисколько не смутившись, кивнул Даниэль. Алисе нравилось, что он не стесняется своих скудных познаний в литературе; и вообще - что разница в их уровне образования не подавляет его, не мешает ему легко и непринуждённо вести в разговоре, как в танце. Редкое качество.
   - Сюжет, конечно, важен, но мне в любом случае важнее сам процесс, - продолжал он. - Знаешь - бродить по миру, исследовать его, выполнять задания... Охотиться. - (Он хищно улыбнулся, подпирая кончиками пальцев изящный подбородок. И - хрипло, влажно закашлялся, смахивая влагу со лба. Точно заболевает). - Там очень "природная" часть, надо много ходить по лесам и охотиться. Мне в этой серии игр вообще прежде всего нравится, как воссоздан мир - изучать все эти детали, читать документы...
   - Понимаю, это по-своему здорово. Сама я, конечно, больше люблю книги и фильмы, но плюс игр - элемент интерактивности. Когда ты сам участвуешь в процессе, - подхватила Алиса. - Помню, в детстве я обожала фэнтезийные игры - квесты, стратегии... Играла в целом немного, но кое-что помню до сих пор. Zanzarah, Neverend, Heroes of Might and Magic...
   - О, Heroes - это просто любовь! - простонал Даниэль - так бархатно, что она стиснула зубы от неуместного тягучего жара где-то внутри. - Помню-помню - фракция Природы, фракция Порядка... У тебя какая часть любимая?
   - Четвёртая. Ещё в третью и пятую играла, но самая любимая - четвёртая.
   - Ну-у! - осуждающе протянул Даниэль и, смеясь, прицелился в неё "пистолетиком" из пальцев. - Бан тебе за такое, поняла? Все настоящие фанаты скажут, что третья - вне конкуренции!
   - Может быть, но я начала играть с четвёртой. Это было запечатление, любовь с первого взгляда. Субъективная, - отшутилась она. - Как раз там атмосфера мне дико нравилась - музыка, города, леса все эти... Хотя графика, конечно, по меркам современных игр смешная. Я же старая - в моём детстве ещё не было игр, визуально похожих на фильмы.
   - Это ты-то старая?! - (Даниэль пренебрежительно фыркнул, вскинув бровь). - Я играл даже в игры девяностых годов - я тогда вообще дед, получается?.. Но, в принципе, да, так и есть - я давно себя считаю дедом! Или, по крайней мере, во мне есть внутренний дед.
   - Ты-то точно не похож на деда, - сказала она, жадно обводя взглядом его черты, его плечи, обтянутые грубой тканью пиджака, ключицы, трогательно торчащие из-под ворота рубашки. Трогательно - и дразняще-вкусно. Даниэль теперь сидел полубоком, забросив ногу на ногу, - и щурился, по-кошачьи изучая её.
   - Я взрослее, чем кажусь.
   - Не сомневаюсь.
   - Почему?
   Надо же, неподдельный интерес - и он впервые умолкает сразу после вопроса, не порываясь щебетать дальше. Ожидаемо. Интереснее всего ему слушать о самом себе. Алиса улыбнулась.
   - Ты умеешь общаться, умеешь шутить, взвешенно рассуждаешь. У тебя явно есть опыт. Причём ты его не просто собрал, а полноценно пережил и осмыслил. С тобой интереснее, чем обычно бывает с парнями твоего возраста.
   - Даже несмотря на то, что я - долбоёб, который не читает книжки, а только играет в игры? - вкрадчиво промурлыкал Даниэль. - И бывший маргинал? Хотя - бывший ли?..
   Какое игривое, странное придыхание; голос провокационно виляет, он указывает на кресты у себя на руках. Алиса подобралась, охваченная любопытством.
   - Несмотря. Я считаю, что чтение и образование важны, но не они определяют человека полностью. Умным можно быть и без них. Я уже поняла, что интерес к чему-то историческому или культурологическому в тебе пробуждают в основном игры, но...
   - Только игры, - категорично перебил Даниэль. - Ну, то есть - игры и люди. Например, когда я проходил часть Assassin's Creed про Древний Египет, я перечитал все египетские мифы. Теперь знаю всё - боги, пирамиды, фараоны, погребальные обряды! - (Он перечислил всё это монотонной скороговоркой, громко, с подчёркнутой шутливой небрежностью, и взмахнул рукой, будто воскликнув: ну что, чернь, думала поймать лорда на такой мелочи?!). - Спрашивай о чём хочешь!
   - Не знала, что это такая... тематически разветвлённая серия. Даже Египет включили.
   - Ой, ты что?! - Даниэль всплеснул руками. - И Древнюю Грецию уже включили, и пиратов, и что только не! Это одна из моих любимых серий - хотя есть и очень удачные, и очень неудачные части. А насчёт литературы... Вот, например, BioShock! Видишь вот это? - (Сжав кулаки, он рывком вытянул их вперёд - так, что рукава пиджака и рубашки приподнялись. На его запястьях змеились витые "браслеты" - чёрные узоры поверх голубой паутинки вен). - Это оттуда. Я её несколько раз от начала до конца проходил. И только через неё узнал сюжет парочки известных антиутопий. "1984" Оруэлла и ещё одной - автора Айн Рэнд зовут, кажется...
   - "Атлант расправил плечи"?
   - Да-да, точно! - (Он расцвёл, явно довольный тем, как легко Алиса вписывается в нужные танцевальные па). - Игра, правда, не совсем по книге, а просто включает мотивы оттуда. Как бы переосмысление. Ты же знаешь сюжет, да?
   - Очень примерно. Не читала, но много слышала.
   - Ох, ну, в общем! Теперь Вам несдобровать, леди Райт!..
   Даниэль произнёс её фамилию с шутливой деловитостью - улыбаясь, играя голосом, мастерски изображая официозную сухость этого церемонного обращения. Потом - подобрался, сел поудобнее, прогнувшись в спине; его кошачьи глаза мерцали приятным перевозбуждением, румянец на бледных скулах зарозовел ярче. Карее пятнышко в глазу посверкивало под лампой, как тёмно-золотая бездна; а зрачки - зрачки были чёрной дырой, и Алиса откуда-то знала - дыра может затянуть всё вокруг, поглотить и её, и пекарню, и целый квартал силой тугого вороночного притяжения. От столика за её спиной доносилась бодрая итальянская речь с чеканным северным выговором - Милан? Турин?..; и она уже давно чувствовала, что девушка-итальянка до неприличия пристально пялится на Даниэля. Неудивительно - на него сложно не смотреть. Кажется, что в тесной пекарне, за крошечным столиком, его актёрской харизме мало места; кажется, что его красота, от которой так трудно оторвать взгляд, таит в себе больше сюра и тьмы, чем забавные истории водителя Адама в машине с номером 666.
   Почему ей так кажется?.. В конце концов, они просто болтают об истории и компьютерных играх. Вот бы сыграть с ним - только совсем не в квест или стратегию.
   - Был, значится, некий идеалист с прекрасной душой - Эндрю Райан, - цокнув языком и забавно растянув смешное просторечное "значится", продолжил Даниэль. - Он решил, что общество насквозь порочно - повсеместная эксплуатация человека человеком, рабство и вот это вот всё. И захотел создать идеальное замкнутое общество. По сути, утопия.
   - Ну да. Многие антиутопии начинаются с утопий.
   - Да, потому что одно логически продолжает другое! - нисколько не растерявшись, кивнул Даниэль. - Благими намерениями, как говорится, выложена дорога...
   - В Гранд-Вавилон.
   Он звонко рассмеялся, откинув голову назад. Алиса улыбнулась, чуть польщённая такой реакцией.
   - Точно, точно!.. Так вот, этот Эндрю создал, скажем так, почти антипод Гранд-Вавилона - прекрасный, идеальный город. Под водой.
   - Вроде Атлантиды? И отсюда "Атлант"?
   - Ага, типа того. Это был город для учёных и творцов - писателей, художников, музыкантов... В общем, для интеллигенции. Для кого-то вроде тебя. Для тех, кого Эндрю Райан счёл лучшими представителями человечества. - (Она могла бы благодарно и мягко отшутиться - но голос Даниэля звучал жёстко, почти с презрением; нежные черты будто стали суровее и резче, улыбка исчезла. Да он ведь и правда немного презирает интеллигенцию, - вдруг дошло до Алисы. Презирает меня, и мою рафинированную начитанность, и мою - как ему кажется - далёкость от жизни. Презирает людей, которые выросли на книгах, а не на дворовых драках. Ему кажется, что они хуже знают жизнь. Что они эгоистичнее и слабее). - Город назывался Восторг. И эти прекрасные люди, по его замыслу, должны были создать там, в Восторге, прекрасное общество. Рай, можно сказать. Как он говорил... Сейчас, погоди! - (Он на секунду прикрыл глаза, вспоминая). - "Нет, говорят нам в Вашингтоне, всё принадлежит бедным. Нет, говорят нам в Ватикане, всё принадлежит богу. Нет, говорят нам в Москве, это принадлежит всем. Я отверг эти ответы". Он считал, что художник должен быть свободен - и его творения не должны никем контролироваться, кроме него самого.
   - Цель-то благая, - отметила Алиса, невольно думая, как продолжить этот смысловой ряд. "Нет, говорят нам в Гранд-Вавилоне - всё принадлежит дьяволу"? - И ряд интересный: Ватикан и католическая церковь, СССР и социализм... Только вот это действительно кажется утопией. Как такое воплотить? Общество же не может целиком состоять из одних художников да музыкантов.
   - Именно! - вскинув брови, воскликнул Даниэль. И снова улыбнулся - обескураживающе светло; ему явно каждый раз доставляло удовольствие, когда она угадывала что-то на пару шагов вперёд. - В том-то была и проблема. Начиналось всё хорошо, даже идеально, но потом пошла всякая фигня - потому что кто, грубо говоря, будет за творцами и учёными чистить унитазы и чинить трубы? Кто им будет продукты добывать?.. Для таких целей стали из внешнего мира, с поверхности, приглашать всякий обслуживающий персонал - чернь, так сказать. И вот она-то и принесла с собой ценности и проблемы этого внешнего мира. Возникли всякие махинации, подставы, чёрный рынок - всё, чего изначально в Восторге не было. И вот в игре показан именно крах этой цивилизации, то, что несостоятельна сама идея о великой идеальной цивилизации, основанной на искусстве, понимаешь? И эти вечные противоречия - что без эксплуатации никуда, что наёмный труд всё равно будет и ещё прочнее пустит корни в такой среде...
   - "Машина времени" Уэллса. Там такое разделение, по-моему, доведено до крайности, - сказала Алиса - хоть и не надеялась, что Даниэль читал. Он нахмурился.
   - Напомни, о чём там? Это где чувак попадает сначала к лилипутам, потом к великанам и?..
   - Нет-нет, это про Гулливера. А в "Машине времени" есть элои и морлоки - прекрасные, изнеженные, вечно юные аристократы и их огрубевшие рабы, живущие под землёй. В принципе, если довести до абсурда такое "идеальное" общество, то...
   - Да-да-да! - взбудораженно подавшись вперёд, закивал он. - Поэтому игра даже не столько по мотивам "Атланта", сколько в полемику с ним... Ну, как бы ради других выводов. Но там много всяких прикольных отсылок - например, само имя Эндрю Райана составлено из имени Айн Рэнд. Эта, как её...
   - Анаграмма?
   - Ага! - хихикнув в лукавом псевдосмущении, он потёр висок. - Пиздец я тупое быдло, да?!
   Почему-то даже грубый мат в этих красивых устах звучит не мерзко, а искромётно и весело - и чуть провокационно. Алиса улыбнулась.
   - Нет, мне так не кажется... Но идея интересная в этой игре. По-моему, так вообще всегда происходит, когда пытаются некую искусственную абстрактную идею навязать реальности, подтянуть под неё всё. Общество - это всегда очень сложный комплекс факторов, разные социальные группы с разными ценностями и мотивами. И, когда всех под одну гребёнку - получается примерно то, что вышло в СССР. Плановая экономика, которая просто неестественна для жизни, которая не может удовлетворить потребности общества и полноценно развиваться. Тоталитарный режим с жёстким подавлением личности. И при всех плюсах - социальной защищённости, стабильности, мощном военном секторе и так далее - можно ли оправдать всё это мечтами о прекрасном волшебном коммунизме, где все будут равны?
   - Да! Да и что вообще такое равенство?! - воскликнул Даниэль. Он слушал её, широко распахнув глаза, приоткрыв губы, почти не моргая - с чем-то вроде восхищения; его лицо теперь словно сияло изнутри. Это уже не похоже на актёрскую игру; что же так зацепило его - грамотная речь? Голос? Лицо - её проклятое лицо, отразившее чернильные муки того, что давно закончилось, наспех слепленное из обманчивой чистоты и правдивой боли?.. - Знаешь, меня именно это всегда выбешивает в рассуждениях всяких мамкиных коммунистов да социалистов. Как оно вообще возможно? Имущественное равенство - утопия и бред, потому что всегда, даже в самом примитивном обществе, выделяется правящая верхушка, всегда есть люди побогаче и победнее! Всегда кто-то выделяется в военном деле, кто-то, не знаю, в охоте, кто-то умом, кто-то внешностью. По хоть каким-нибудь параметрам люди всегда неравны. И какого хрена, простите, мы должны мерить одними мерками человека, который с нуля выстроил свой бизнес - своим умом, самоорганизацией, не знаю, банально способностью "вертеться", пробивным характером, - и простого обывалу, который тупо смотрит YouTube в свободное от офиса время и ничего не делает?!
   - Полностью согласна. Когда речь заходит об этом социалистическом "равенстве возможностей", я всегда привожу один пример, - сказала Алиса - улыбаясь, хотя колкое слово "обывала" почему-то то ли зацепило, то ли чуть насмешило её. Интересно, а она в глазах Даниэля - тоже такой обывала? Кто-то без бунтарского прошлого; покорный слуга системы без пирсинга, дредов, ирокеза и тату?.. Если бы он знал, кто она, он бы, конечно, так не думал. Хотя - он ведь не понял бы, даже если бы знал. - У меня есть знакомый писатель, который сейчас преподаёт в колледже. Очень талантливый, достойный, благородный человек. - (На секунду она запнулась. Сложно, всегда сложно говорить о Горацио. Только такие шаблонные слова и приходят на ум. Шум, пустой шум в голове, полузабытые образы - и почему-то сакура). - Он очень много сил вкладывает в эту работу, воспринимает её как какую-то... нравственную миссию, что ли. В чём-то - более человечную, более светлую, чем творчество. И среди его студентов есть ребята с разными проблемами - задержками в развитии и так далее. Он однажды рассказал мне об одной такой девушке. О том, как она выросла и изменилась у него на глазах, начала правильно писать хотя бы некоторые слова, перестала бояться разговаривать. Но... Прости, это, наверное, прозвучит неэтично, но - глаза в кучку, вечно текущие сопли, неспособность выстраивать элементарные логические связи, трудности даже с чтением и письмом. Она в этом не виновата, конечно. Но разве это несчастное существо можно с ним сравнить? Разве они равны - хоть в чём-нибудь?.. Или разве она равна, например, мне - человеку с учёной степенью? Или я - не особенно спортивный человек - равна своим одноклассникам, которые брали золото на соревнованиях по футболу или баскетболу? Всё зависит от угла зрения, и...
   - Да, но ты же больше про физическое, врождённое неравенство! - взволнованно перебил Даниэль, ёрзая на стуле. Он уже несколько раз набирал в грудь воздуха, чтобы перебить её; кусал яркие красивые губы, неистово ерошил волосы, поправляя чёлку, и вздыхал. Ему явно физически невыносимо слушать, надолго концентрируя внимание на собеседнике - он больше нацелен говорить сам. Монологичное существо - как и она сама; но, тем не менее, до смешного уверенное в своей диалогичности. хорошо умею слушать"; Алиса едва сдерживала умилённо-грустную улыбку, вспоминая это бахвальство. - А я - про социальное и экономическое. Его по факту тоже не бывает и быть не может. В чьих руках сконцентрированы ресурсы, тот и главнее - всегда так! Поэтому всегда есть эксплуатация человека человеком. Капитализм в этом плане даже честнее - в нём, по крайней мере, используется наёмный труд, а не тотальное подчинение государству! То есть...
   - Я тоже так считаю. У человека хотя бы есть мотивация работать. Есть рынок, конкуренция - и всё это функционирует по очень естественным законам, а не по навязанным сверху. Не во имя отвлечённых идей.
   - Да-да-да! - глаза Даниэля воинственно сверкнули. - Меня дико бесят люди, которые козыряют постоянно этим: "Свобода, равенство, братство". Что вы, блин, в это вкладываете, ёбаные малолетние максималисты?! Круто, наверное, дурить наивным подросткам голову лозунгами, когда не знаете, как их реализовать! - изменившись в лице, с какой-то злобной весёлостью прошипел он. И тут же очаровательно улыбнулся: - Извини.
   - Ничего. Вижу, для тебя это наболевшее.
   - Так и есть. - (Даниэль кивнул, чуть мрачнея. Его беспокойные пальцы уже складывали самолётик из мятой салфетки). - Я сам был таким - таким же максималистом. Верил в это утопичное равенство, в тотальное разрушение. В то, что такое равенство возможно только при условии разрушения государства как института. "Destro-oy everything!" - (Он опять прорычал эту фразу протяжным хрипом - будто в микрофон на сцене. Алиса представила, как он рвёт на себе футболку в свете софитов, как швыряет в толпу кожаную куртку с заклёпками - и фанатки ловят её с восторженным визгом). - Но теперь - теперь я другой. Я перерос всё это, понимаешь? - (Изящный, чуть манерный жест - резкая черта, которую он проводит по воздуху. Граница. Рубикон). - Перерос этот максимализм, перерос веру в то, что человек человеку брат. Человек человеку волк! - (Даниэль сжал руку в кулак - так, что костяшки пальцев над грубо набитым крестом побелели. В его лице, сияющем суровой решимостью, в странной ухмылке на грани с гримасой теперь было больше пугающего, чем красивого. Straight Edge, - вдруг вспомнила Алиса, глядя на блёклую черноту креста. Вот что это такое. Затерялось где-то в глубинах памяти; субкультура, отрицающая алкоголь, курение, наркотики, беспорядочные половые связи... Но - странно; он не похож на человека, отрицающего всё это. По крайней мере, последнее - точно). - Кто кого сожрал, тот и сильнее. Нужно и можно брать, пока дают. Раньше я был альтруистом, верил во всё общее - но потом отрёкся и от этого. Потому что меня переубедила жизнь, переубедил опыт! Переубедило то, чего нет у них. Нет - или недостаточно. Я смотрю на них и думаю: дети. Это просто дети! - (Ухмылка исчезла; взгляд Даниэля стал скорбным, почти растерянным. Он покачал головой. Какие выверенные актёрские интонации, какие отточенные жесты... Почему же всё это выглядит так позёрски, так неестественно?). - И неважно, сколько им лет - четырнадцать или сорок. И неважно, на какой они стороне - панки, скины, правые, левые, центристы, либералы...
   - Тут понимаю. Я тоже аполитичный человек.
   - Я теперь аполитичный человек. Теперь, когда меня тащат в такие споры, я всегда говорю: отстаньте, мне похуй! - он нервно засмеялся. - Потому что все они правы - и все неправы! Это мой выбор - ничего не придерживаться. Человек выбирает, раб повинуется. Я - человек!
   - Интересное разграничение, - снова отметила Алиса. Кажется, эта громкая пафосная фраза была на его странице. Как и извечно-мейнстримное "Ничто не истина, всё дозволено" Ницше. И ещё какие-то псевдоглубокомысленные цитаты из игр. Ничего; такой красоте можно простить маленькие слабости. - А разве в каждом не сочетается то и другое? По-моему, каждый может быть и человеком, и рабом. В разных ситуациях.
   Ты мог бы стать моим рабом, например. Или я - твоим?.. Хотя какая, в сущности, разница? Так или иначе, игра вышла бы интересная. С несколькими альтернативными концовками - как ты любишь.
   - Я вообще не хотел бы быть человеком. Хочу стать роботом! - улыбаясь, твёрдо-низким, чеканным голосом заявил Даниэль - опять непонятно, в шутку или всерьёз. - Как только появится такая возможность, я тут же кибернезируюсь. Это же так круто - иметь не биологические, а техногенные части тела. Быть неуязвимым! Быть идеальным исполнителем задач!..
   - Да, помню, ты говорил, - осторожно сказала Алиса, не зная, имеет ли право улыбнуться в ответ. - Протоколы и всё такое.
   - Да. Я всегда действую по протоколам. - (Даниэль всё ещё улыбался, но уголок его рта странно дёрнулся, а в лице снова проступило что-то тёмное, тяжёлое. Смесь раздражения, грусти - и огромной, огромной усталости. Он снова закашлялся и, морщась, вытер салфеткой рот). - Только они и держат социум. Только они сохраняют порядок. Анархия, нарушение протоколов - это хаос. Смерть всего. И, когда они начинают заливать мне про нонконформизм, равенство и братство, я включаю протокол логики, здравого смысла и отрицания. Потому что это путь в никуда!
   - Идеи и лозунги-то красивые, но проблема, мне кажется, в самой идее отрицания и разрушения, - сказала Алиса, соскребая пластиковой вилкой крем с остатков булочки. Эти наигранные, хоть и импульсивно-сильные эмоции; эта оживлённая до нервной болезненности болтовня; эта фиксация на "протоколах"; этот поверхностный актёрский шарм... Что же всё это такое? Навязчиво знакомый ребус. Будто разгадка вертится на языке. - Как говорится: отвергаешь - предлагай. А все эти нереалистичные "Мы старый мир разрушим до основанья - а потом"... Не знаю. Они призывают к разрушению, но не предлагают достойной и реально воплощаемой альтернативы.
   - Призывают к разрушению, - встрепенувшись, повторил Даниэль - почему-то явно довольный этой формулировкой. - Так и есть! В большей части панковских песен есть призывы к насилию. Весь панк-рок - по сути, такой призыв. Уничтожь! Уничтожь! Уничтожь государство, полицию, церковь, рыночные отношения - но что вместо этого? Что вместо этого-то будет, долбоёбы?! - (Тот же сухой озлобленный смех. Даниэль развёл руками). - Ничего толкового они предложить-то не могут! У меня тут есть одна знакомая женщина, которая, эм... В общем, сторчалась.
   - Оу, - сочувствующе произнесла Алиса - хоть Даниэль и сказал это слово глумливо, почти хихикая. Он отмахнулся - так беспечно, будто говорил о погоде.
   - Да - начала тут встречаться с одним и подсела вместе с ним на какую-то дрянь... Ну да ладно, её проблемы. Человек выбирает!.. Короче говоря, мы с ней обсуждали всё это на одной тусе - и знаешь, до чего она особенно докопалась? До налогов! Мол, вот, государство такое-сякое, плохое-несправедливое, почему это мы должны ему часть честно заработанных денег отдавать - если по факту с дорогами, больницами, школами и так далее один хер всё неладно... В общем, весь этот традиционный наивный бред! - (Он презрительно поморщился). - Я говорю ей: ну, а на какие деньги будут ремонтировать дороги, содержать больницы и прочее, если государства не будет? Она мямлила, мямлила что-то невнятное - и в итоге вышло, что на деньги корпораций. Но прикол-то в чём? - (Голос Даниэля вдруг стал тихим, сладко-вкрадчивым; Алиса поняла, что он изображает интонацию, с которой тогда обращался к той девушке. Виртуозное вживание в роль). - В том, что тогда налоги всё равно пришлось бы платить, только корпорациям!
   - И ещё разным - разные.
   - Вот именно! И она могла только мямлить дальше, возразить ей было уже нечего. Меня раздражает в таких людях, что они просто не понимают, что несут. Образования ноль, опыта ноль - а туда же, мир переделывать! Да этот мир сожрёт их на раз-два!.. А всё почему? - (Он наставительно постучал себя по лбу согнутым пальцем). - Потому что надо использовать холодный разум, а не эмоции и мечты! Разум и протоколы адаптивности.
   - Ну, протоколы протоколами, но в тебе, на мой взгляд, очень много человечного, - не удержалась Алиса. Говорить об этой его концепции ей было намного интереснее, чем о философии панков. - По крайней мере, эмоциональность.
   Лицо Даниэля разочарованно вытянулось; он в картинной тоске схватился за сердце.
   - Серьёзно?! О нет! Никаких эмоций, я должен быть киборгом! Destroy everything! - (Они засмеялись хором - хотя в весёлости, с которой Даниэль прощебетал всё это, вновь было что-то болезненное). - Напомни - ты же дотуда листала мою страницу в Facebook, да? Видела, как я раньше выглядел?
   - Не очень далеко листала, - повторила своё признание Алиса. Не слушая её, Даниэль уже элегантно-размашистым жестом выхватил из кармана телефон.
   - Та-ак, ну всё, леди Райт, Вы точно попали!.. Сейчас будете, блин, изучать историю помасштабнее мировой и национальной!
   Как же он лелеет всё, связанное с собой - одежда, страница, подробности прошлого. Нарциссизм - или просто попытки собрать себя по кусочкам из чего-то разбитого?.. Алиса вздохнула.
   - А ты не хотел служить в армии? Мне кажется, с твоей любовью к чёткости и протоколам - самое подходящее место.
   - Я пытался, конечно, пытался! - грустно воскликнул Даниэль, разглядывая свои фото и читая старые посты - то придирчиво, то почти со сладострастием. - Но меня не взяли на контракт. Дважды. Негоден к службе.
   - Ох, мне жаль. Надеюсь, не из-за твоего, эм... экстравагантного внешнего вида?
   Он лукаво улыбнулся.
   - Это тоже повлияло, думаю, да. Ты же меня ещё голым не видела - у меня ещё несколько татух на груди, на руках... - (Алиса опустила глаза, изображая смущение). - Но в основном - нет, не поэтому.
   - Проблемы со здоровьем?
   - Да. - (Оторвавшись от телефона, он посмотрел на неё в упор - пристально и серьёзно. Разные глаза теперь блестели с вызовом). - Пограничная психопатия, маниакально-депрессивный психоз, эпилептоидная нервозность. Прошу любить и жаловать!
   Вот оно что.
   Такое старое, такое знакомое. Ненавистно-любимое. Даже странно, что она не поняла раньше. Болезненная импульсивность; броское, нервно-поверхностное обаяние; хорошо подвешенный язык, блестящая способность управлять разговором; зацикленность на себе - и при этом страх перед собой, нелюбовь к себе, отсутствие чёткой самоидентификации; полный ноль на месте умения слушать, ненасытная чёрная дыра на месте эмпатии... Что ещё здесь есть? Приступы гнева, переходящие в истеричные приступы вины? Манипуляторская тяга к экспериментам над людьми? Огромный опыт в сексе, совмещённый с абсолютно внечеловечным, внеэмоциональным к нему отношением - секс как игра, акробатика, механика, физиологическая потребность, но не чувственная близость двух личностей?..
   Почему-то, чем больше она смотрела на прекрасное лицо Даниэля, тем больше ей казалось, что напротив каждого пункта можно поставить утвердительную галочку.
   Вечный, вечный замкнутый круг. Психопаты снова и снова попадались Алисе.
   Она их обожала.
   - Ох... Понятно.
   - Да, - Даниэль холодно улыбнулся. - Знаешь, что это такое?
   - Более чем. Мой бывший был "пограничником"-психопатом. И... ещё кое-кто - как минимум "пограничником", - добавила она, подумав о Ноэле. - И у тебя это... прямо выявили на медосмотре?
   - Нет, конечно, диагноз у меня уже был. Но, - (его улыбка резиново растянулась - и в ней снова появилось что-то жутковатое), - их тест на психиатрической экспертизе я дважды завалил. Это да.
   - Из-за того, что живёшь согласно "протоколам"? - спросила Алиса. Удар наугад - будь что будет. Даниэль помрачнел.
   - Возможно. Я возвёл адаптивность в абсолют. Я - машина, вбирающая в себя всё. Чем важнее для меня человек, тем больше он способен в меня внедрить. Больше всего внедрили мои бывшие девушки.
   Внедрить. Алиса поёжилась. От его ледяного звучного голоса теперь действительно веяло чем-то механическим - и постановочно-актёрским. Она ощутила вкус металла во рту - и почему-то представила, как он сжимает своими красивыми пальцами рукоятку плети.
   - Ты, наверное, имеешь в виду, что они на тебя повлияли? Потому что невозможно "внедрить" что-то в человека насильно - если это не соответствует его интересам, его внутренней сути...
   - Нет, я именно о внедрении, - перебил Даниэль - и вкрадчиво улыбнулся. - Вот этот пиджак, например, я нашёл в шкафу у Мари - он остался от её бывшего. - (Нисколько не изменившись в лице, он коснулся лацкана пиджака. А ведь говорил, что не помнит, где именно его нашёл, - мельком отметила Алиса). - Джинсы мне купила Симона. Эту серёжку и "гвоздики" подарила Евгения. Мадлен приучила меня играть в игры, читать и более-менее грамотно писать. А ещё - грамотно использовать людей. У неё была шизофрения, кстати. - (Он прищурился, внимательно наблюдая за лицом Алисы - и будто смакуя собственное невозмутимое спокойствие). - Ну, знаешь... Она, например, могла видеть череп с чёрными глазницами, когда смотрела на себя в зеркало. Слышала голоса. Резала животных. Всякое делала, всякое с ней происходило. Разные стра-ашные вещи! - (С глумливой игривостью протянув слово "страшные", Даниэль улыбнулся - так, что её - хоть и всего на секунду - кольнуло нечто, и правда похожее на страх). - А я ездил к ней в соседний город по первому зову, как преданная собачка... Ну, не суть. Так или иначе - внедрение существует и работает. В том, что ты перед собой видишь, нет ничего по-настоящему моего. Я - лишь совокупность влияний, программ и протоколов.
   - Нет, так не бывает, - растерянно возразила она. - Влияния важны, и мы, естественно, берём что-то от всех, с кем нас сталкивает жизнь. Особенно от любимых людей. Но в тебе есть то, что составляет именно тебя. Так сказать, "ядро" твоей личности. Что-то, что сформировалось в тебе очень рано - какие-то особенности темперамента, поведенческие модели, ценности, страхи, комплексы, идеалы... Много чего. Потом это корректируется - но не меняется коренным образом, даже когда любимые люди уходят из нашей жизни. С их уходом, со сменой обстоятельств меняются только более "поверхностные" слои.
   - Я не понимаю, о чём ты. - (Даниэль покачал головой - то ли упрямо, то ли... Со страхом?). - Что значит "ядро моей личности"?
   - Ну... - (Алиса прикусила губу. Плохая идея. Она никогда не сможет объяснить это психопату - просто потому, что этого ядра у него либо действительно нет, либо он искренне не понимает, что это, и неспособен его описать. Он - хаос острых, ранящих, непонятных эмоций; сумбурные радужные волны, перетекающие друг в друга; бездна боли, гнева и тоски. Он - импульсивные безумства, призванные приглушить эти мучительные эмоции. Беспорядочный секс или работа на износ, драки или рискованная быстрая езда, наркотики или изнурительные тренировки - много, много внешнего: разного, яркого, гипертрофированного. Внутри - тихо и пусто). - Как звали твою первую девушку? Ну, то есть, ту, с которой были первые серьёзные отношения. Если я могу узнать.
   - Мадлен, - с тем же спокойствием произнёс Даниэль. - Та самая шизофреничка. Мы встречались два года - с пятнадцати лет до семнадцати.
   Отношения с шизофреником в подростковом возрасте - когда всё так хрупко, когда психика только формируется. Раньше сама мысль об этом привела бы её в ужас - почти как мысль о ребёнке, которого насилует отчим-извращенец. Непоправимое унижение, неисцелимая рана.
   Раньше - но не теперь. Теперь она сама - рана, ужас, фурия. Фурия не может сопереживать герою. Может только преследовать его.
   - Так, - дрогнувшим голосом сказала Алиса. - Господи, это ужасно, на самом деле... Очень травмирующий опыт. Но - так или иначе. До неё ведь тоже что-то было? До Мадлен? Семья, друзья, одноклассники?
   Странное напряжение в глазах - будто он пытается вспомнить, будто трещит хрупкая корочка... Он качает головой. Нет, под корочкой - пламя. У него некрасиво дёргается мышца на щеке, потом - на подбородке; взгляд стеклянно тускнеет.
   - А я... Я не помню.
   Очень искренне; очень тихо и беспомощно. Её пробрал холодок.
   - Не помнишь? Себя до четырнадцати лет? Но...
   - Не помню, - бледнея, прервал Даниэль. Под светом лампы было видно, как капельки пота блестят над его верхней губой. Алиса уже не раз пожалела, что двинулась в эту сторону. - Очень мало помню, правда. Я мог бы вспомнить - если бы сохранились, не знаю, старые переписки, посты, заметки... Но ничего не сохранилось. Я всё удалил с той поры. Переписал свои воспоминания, чтобы ничего не помнить. Отформатировался.
   То есть он - чистый лист. Чистый лист - до эры Мадлен, которая резала кошек. Капли крови - на чистый лист.
   - Хорошо, - отступила Алиса - и тут же увидела, как морщинки напряжения на мраморно-гладком лбу Даниэля медленно разглаживаются. Ему так проще. Проще - не вспоминать. - Прости. Мне жаль.
   - Да ничего. - (Даниэль равнодушно пожал плечами, кончиками пальцев поглаживая стакан. Его черты, овеянные холодом безразличия, казались ещё совершеннее - но заострились, покрылись невидимой плёнкой, как на старом портрете. Или как у трупа). - Мадлен, скорее всего, или в психушке сейчас, или уже умерла... Похуй. Это прошлое.
   - Но...
   - Насилие, - жутковато улыбаясь, прервал он. - Это вторая причина, по которой меня на службу не взяли. По которой я не прошёл их тесты. Я вижу мир в тонах насилия - всегда, во всём. Моё прошлое полно насилия. Вечные драки, вечная необходимость доказывать кому-нибудь, что ты имеешь право на существование... Правда, я хорошо дрался. Только один раз меня основательно избили, - он сухо усмехнулся. - Ох как основа-ательно!.. Повалили на землю толпой, хоть я и отбивался. И пошли работать ногами.
   - Ужасно, - выдавила она, пытаясь представить, каково это. Что - это? Секунды личного ада? Ритуальное жертвоприношение?..
   Он говорит об этом, не чтобы посетовать или пожаловаться. Говорит - почти весело, смакуя, как боевые подвиги. Страшно.
   - Ой, да ничего! - беспечно отмахнулся Даниэль. - Главное там было - вовремя лечь набок и сжаться в комок. - (Ссутулившись, он спрятал лицо за кулаками; сияющая сцена скрылась за занавесом из чёрных крестов). - Вот так вот - чтобы ни до живота, ни до груди, ни до лица достать не могли. До самого уязвимого.
   - Но всё равно - спина, рёбра, ноги...
   - Похуй. - (Даниэль улыбнулся. Порочное очарование свернулось в его белозубой улыбке - во всём его лице, в его фигуре, - как змея среди цветов. Он наблюдал за замешательством Алисы с явным удовольствием, даже с лёгкой бравадой. Что ж, это неплохо, - отстранённо подумала она. Неплохо - потому что мне всегда нравились пропитанные ядом, искалеченные цветы). - Это всё сложно всерьёз травмировать. А если и травмируют - заживёт. Знаешь, сколько на мне шрамов?.. Мне никогда не было жалко своё тело. Это просто сырьё. Материал.
   Сырьё. Нож Луиджи, жгуче скользящий по её ягодицам.
   Луиджи; кто такой Луиджи?.. Толком не помню. Обрывки.
   - Но вообще ты права - думаю, в армии я бы отлично освоился, - с нотками мечтательности продолжал Даниэль. - Я идеальный исполнитель! Я не умею выбирать сам, но всегда выполняю поставленные задачи по протоколам - если вижу их целесообразность. Если понимаю: так надо, так нужно. Другие основания мне не требуются.
   - А работаешь ты, напомни?..
   - Техническим специалистом Единой информационной системы Центра жилищно-коммунальных услуг Гранд-Вавилона, - оттарабанил Даниэль - чётко, как по уставу, чеканным низким баритоном, - и засмеялся. - Ни о чём не говорит, да?.. Я всегда повторяю, что я наёмник: где заплатят, там и работаю. Работал и на почте, и на заводе, и в KFC. Мне без разницы. Главное - чётко выполнять поставленные задачи.
   - Жилищно-коммунальная сфера. Что ж, полезное дело. И всегда востребованное.
   Странно представить его на такой скучно-монотонной офисной работе. Хотя... Может, и не так уж странно. Ему пошло бы и рычать панк-рок на сцене, и позировать для томно-эротичных фотосессий, и помогать бухгалтерам из жилищных контор высчитывать чьи-то долги за воду и электричество. Он многоликий, как вода, - и, как вода, безлико-прозрачный.
   Чёрная вода. Омут памяти, в глубину которого давно не заглядывали. Безысходный ужас, таящийся под волнами.
   - Любая работа полезна, - Даниэль пожал плечами. - Меня, кстати, бесит пренебрежение, с которым многие к этой сфере относятся. Типа - "О, ЖКХ - три страшных буквы!.." Что в этом, блять, страшного, инфантильные вы дебилы?! Вы как жить без этого будете?
   Хмурясь, он озлобленно захрустел пальцами - и вдруг рассмеялся. Раздражение наигранное, но удивительно правдоподобное.
   - Ну, и я не сижу на месте, активно двигаюсь, типа, развиваюсь, - на глазах бодрея, добавил Даниэль. - Повышение за повышением - скоро вон начальником отдела, может, стану... А всё почему? Потому что хочешь жить - умей вертеться! - (Одарив её улыбкой слаще миндального сиропа и фисташкового крема вместе взятых, Даниэль снова вернулся к полузабытым поискам старых фото на своей странице). - Та-ак, где же это было...
   - Но насчёт армии - даже не знаю, если честно. - (Алиса почему-то задумалась о том, как у него получилось сохранить это лёгкое, весёлое обаяние - бурлящее, будто пузырьки в золотом шампанском, - после всего, что он пережил. После Мадлен, режущей кошек; после драк, где его пинали толпой; после психозов. Сколько же сил в этом стройном, по-кошачьи гибком молодом теле? Или - на самом деле нисколько? Или на самом деле всё это маска - и он уже сломлен?). - У моего бывшего парня были приятели-военные - один из Италии, другой из России. У того, который из Италии, мы однажды были в гостях - в закрытом военном городке. И это... Ну, честно, ужасно. Повсеместный алкоголизм, грубость, глупые ограниченные люди, которые следуют - как ты выражаешься - протоколам до последнего, но совершенно не умеют думать самостоятельно. Постоянно какие-то разборки, сплетни, дебош... Чудовищно мерзкие нравы. В общем, прости, но, думаю, ты идеализируешь армию - как и многие, кто там не был.
   - Ложь и провокация! Осуждаем! - весело улыбаясь, воскликнул Даниэль. - Я хоть и не жил в военном городке, но много общался с военными ребятами, много читал об этом, смотрел, играл, впитывал информацию. И могу сказать, что это зависит от рода войск, от части, от страны. Я не идеализирую - просто есть части, где реальный порядок, а не то, что ты описываешь. В любом случае, это дисциплина. И самодисциплина! - (Выпрямившись, он с шутливой торжественностью приложил кулак к груди; чёрные росчерки бровей взлетели вверх. Какая по-детски бесхитростная открытость на лице. Что это - романтизация пути Настоящего Мужчины - с армейскими ботинками, строевыми смотрами и заправлением кровати на скорость? Или романтизация насилия, которое он, по его словам, так отчаянно ненавидит, от которого он так устал?..). - Школа жизни, чёрт побери! Я тот ещё солдафон! Об армии много тупых пугающих стереотипов, но я с ними не согласен. Я бы с радостью пошёл служить. И пиздиться где-нибудь в горячей точке!
   Он снова сжал кулаки; возбуждённо засмеялся, щуря хитрые кошачьи глаза. Алиса покачала головой.
   - Прости, но я опираюсь на свой опыт. Может, и школа жизни - но, например, один капитан там во всеуслышание хвастался тем, как пьяным (цитирую) "снял в городе двух шалав и выебал их прямо в части". А перед этим - подрался с кем-то и разбил ларёк. У него, к слову, была жена с двумя детьми, беременная третьим. И там это абсолютная норма. Его считали героем.
   Даниэль чуть помрачнел.
   - Такие есть во всех сферах. Но армия как система призвана как раз искоренять таких. Они - ошибка в системе. Они вредны социуму.
   - Весьма... механистичное суждение. Прагматичное.
   - Я всегда мыслю прагматично.
   - А как с этим сочетается неумение выбирать?
   - То есть?
   - Ну, ты подчеркнул, что не умеешь выбирать, что опираешься на выбор другого человека. И, насколько я могу судить, у тебя это действительно доведено до абсолюта. "Где встретимся?" - вместо конкретного предложения. "Что ты возьмёшь, то и я", - даже когда речь просто о булочке с кофе. - (Даниэль улыбнулся, почему-то просияв. Слушал он без смущения и жадно - так жадно, будто наблюдательные рассуждения Алисы о нём были упоительным нектаром, по капле льющимся ему в рот). - Я, кстати говоря, не люблю такое - когда встретиться предлагает человек, а место мне выбирать самой... Ну да ладно. И вот - разве это прагматично? Разве это не просто - извини - позиция приспособления?
   - А разве это не самая прагматичная из позиций? - промурлыкал Даниэль, легко парируя её выпад. Он всем корпусом подался вперёд, неотрывно глядя ей в лицо; забытый телефон лежал рядом с его локтем экраном вниз. - Я передоверяю другому человеку то, что у него лучше получается. То, в чём он разбирается лучше. Ты явно лучше меня знаешь заведения в центре Гранд-Вавилона, больше меня куда-то ходишь - так почему бы тебе не выбрать место? Ты уже была здесь и знаешь, что? вкусно, - так почему бы не выбрать еду?.. Если бы это делал я, мы бы только зря тянули время и ухудшали качество встречи. Это нерационально!
   - Возможно. Но, если так делать всегда, разве это не приведёт к перекладыванию ответственности на другого человека?
   - Скорее всего. Ну и похуй! - он улыбнулся с жутковатым спокойствием. - Я ненавижу ответственность.
   Предсказуемо. Алиса тоже выдавила улыбку.
   - Печально слышать. Я ответственность очень люблю.
   - Я и одежду себе сам выбирать не люблю, например. Не умею. - (Не расслышав реплику про ответственность (специально или случайно?..), Даниэль кокетливо смахнул с плеча невидимую пылинку). - Любовь к одежде в меня внедрила Мари - до неё меня это не особо интересовало. Но всё равно у меня нет чувства стиля. Я всегда прошу консультанта подобрать мне вещи. Или человека, который приходит со мной. Или беру готовый комплект вещей с манекена. Доверяюсь, опять же, мнению того, кто более авторитетен в этом вопросе.
   - Никогда бы не подумала, - призналась Алиса, ещё раз оглядывая его чёрную рубашку, жилет, пиджак и серебристо поблёскивающий пирсинг. Кто бы мог предположить, что этот воплощённый секс - всего лишь конструктор, искусно собранный чужими руками? - У тебя в образе всё так... тщательно подобрано. Каждая деталь.
   - Именно потому, что не мной! Если мне говорят, что мне что-то идёт, - я ношу. Если говорят, что не идёт - хотя бы раз, - выкидываю эту вещь нахуй и больше не надеваю её! И так всегда, - спокойно проговорил Даниэль.
   - Кто там критиковал максимализм? - поражённо выдавила она.
   - Это как раз не максимализм, а сама практичность! - легко вывернулся он. - Другим ведь виднее, как я выгляжу. Не мне об этом судить.
   - Но выбрасывать вещь просто из-за того, что кто-то сказал, что она тебе не идёт... Это как-то... - (Странно? Безумно? Категорично и инфантильно? Алиса представила, как он бродит с какой-то из своих бывших по магазинам, будто таскаясь вслед за мамочкой, - и вздрогнула). - Не знаю. Это просто чужое мнение, но ты же можешь быть с ним не согласен. Ты сам должен понимать, что идёт тебе, а что нет, что нравится, а что нет.
   - Ну так а я не понимаю! - снова чуть мрачнея (начиная раздражаться?) отрезал Даниэль. - В том и проблема. Я не человек, я ёбаный киборг!.. Вот, смотри. - (Он опять схватил телефон, наконец-то нашёл нужные фото и протянул их Алисе. Она улыбнулась, увидев ярко-фиолетовый ирокез - причудливый, как гребень какаду. Даниэля сняли на фоне какого-то окна - и он нежно гладил кактус с фиолетовыми иголками). - Прикольно, да?
   - Да, мило. Два кактуса в тон.
   - Ага! А вот эта? - (Следующее фото сопровождалось надписью: "Когда ждёшь препода на паре". Даниэль - тоже с ирокезом - лежал на полу кабинета, будто Инстаграм-дива, загорающая на пляже: на животе, манерно подперев подбородок кончиками пальцев и болтая ногами в воздухе). - Самое смешное - я ведь реально ждал препода в колледже!.. Ой, а вот ещё...
   Следующие несколько минут прошли в детальном, смакующем анализе старых фотографий и постов Даниэля. Он с детской радостью вскрикивал, заметив какую-нибудь памятную агрессивную песню, жадно изучал старые мемы, шутки об играх и изредка мелькающие на фоне лица друзей, сравнивал количество лайков под разными постами - и забавно возмущался и хмурился, заметив, что какое-нибудь его фото понравилось восторженным зрителям меньше других. Алиса давно не видела такого отчаянно-эгоцентричного, нервного самолюбования. Казалось, что он готов сладострастно перелистывать свою страницу снова и снова - то от настоящего к прошлому, то наоборот. Когда они дошли до поста с размытой фотографией ночного города и песней под названием "I Wanna Be Your Dog", губы Даниэля тронула горько-злая улыбка.
   - Это я к той шизофреничке, Мадлен, ехал в тот момент.
   - Ох. Со смыслом.
   - Да уж... Ладно, ты права - хватит дрочить на свою страницу! Извини. - (Даниэль с серьёзным видом убрал телефон. Алиса едва сдержала хихиканье: он назвал свои действия весьма метко). - Но это я всё к чему? В разное время, в разных ситуациях я выгляжу абсолютно по-разному. И это может очень быстро меняться - буквально за несколько недель. Поэтому какой смысл говорить о моих вкусах, желаниях, мнениях? Я киборг! Протокол адаптации активирован!..
   А может, дело не в высоких словах вроде адаптации, а в банальном отсутствии этих вкусов, желаний и мнений? Алиса вздохнула.
   - Но возводить это в абсолют - всё равно странно. Если бы все без конца копировали друг друга и адаптировались, в итоге человечество ведь превратилось бы в армию клонов? Должно же быть в каждом что-то своё...
   - Все люди разные - но все люди одинаковые! - пренебрежительно встряхнув пальцами, воскликнул Даниэль. - Я всегда это говорю. У нас у всех одинаковые тела, одинаковые модели поведения и мышления, одинаковые этапы взросления - семья, детский сад, школа, колледж или универ, работа, брак, всё такое. Одинаковые потребности и желания. Да, есть нюансы, особенности характера, судьбы и так далее. Но, если копнуть поглубже, все люди окажутся одинаковыми. - (И снова это усталое пренебрежение в тоне и взгляде - будто прекрасный молодой бог, скучая, разглядывает муравьишек-людей с высоты. А плеть ему действительно пошла бы, - отстранённо подумала Алиса. Или тяжёлая цепь. Или нож. С ножом он к тому же явно умеет обращаться). - И "армия клонов" - это весьма возможный вариант будущего. Даже очень вероятный. Не думала об этом?
   Даниэль вдруг подмигнул, глядя на неё пристально и лукаво. Алиса представила, как валит его на столик - прямо здесь, в этой милой уютной пекарне, - и запускает зубы в его нежную шею. А потом - засасывает кожу так, чтобы остался синячок.
   Её метка. Её авторское клеймо. На вкус его кожа сейчас, должно быть, сладковато-шипровая - такая же, как этот парфюм.
   - Думала. Но это было бы очень... антиутопичное общество. Тотальная власть обезличенных масс, в духе Ортеги-и-Гассета.
   - Страш-шно, да? - зловещим шёпотом прошипел Даниэль - и засмеялся. - Но всё вроде примерно к тому и идёт, разве нет?.. Знаешь, мне нравится с тобой разговаривать, - вдруг добавил он. Алиса благодарно кивнула, сдерживая привычное торжество. Хотя - здесь с торжеством будет посложнее. Вскружить голову этому жутковато-красивому существу не так просто, как кому-нибудь из её рабов. Или как Адаму - полковнику в отставке. - У тебя обо всём есть своё мнение! Ты не просто соглашаешься или агрессивно споришь, а рассуждаешь, доказываешь... - (Он снова закашлялся, прикрывая рот кулаком). - Ох, прости.
   - Ничего. Ты плохо себя чувствуешь? Может, воды купить?
   - Да, кажется, начинаю заболевать. Но похуй, неважно!.. Ещё мне нравятся переходы тем! Скажи же, это забавно - начать с игр и одежды и дойти до такого вот?!
   - Это нормально. Ассоциативный принцип развития диалога, когда одно цепляется за другое. Мне он тоже больше всего нравится, - смягчив голос до бархатности, согласилась Алиса. - Не люблю нудные, топорные переходы от темы к теме. А вот такие, непринуждённые - люблю.
   Даниэль восхищённо сложил из пальцев сердечко, и она засмеялась от умиления.
   - У меня всё строится на такой ассоциативности! Я сам - своего рода пожилая ассоциативность! - прощебетал он. - Я ту же историю так изучал, например. Уже говорил, кажется - в школе или колледже она меня вообще не интересовала, похуй было и всё. А пото-ом, с Assassin's Creed!..
   - Ну, здесь у меня не совсем так же. Я всё-таки часто люблю изучать что-то системно, глубоко. И в истории у меня больше общих, системных знаний, чем конкретных. Ты вот упоминаешь, например, имена конкретных пап, которые в тот или иной период правили в Ватикане - а я вечно в них путаюсь, мне это ни о чём не говорит. Но зато политическую ситуацию в каждом из этих периодов я могу охарактеризовать в целом. И точно так же не знаю, например, многих деталей об оружии, о конкретных битвах - но...
   - Ох, а хочешь, покажу тебе боевой костюм, в котором сейчас гоняю в игре про фронтир?! - взбудораженно ёрзая на стуле, предложил Даниэль - и, не дожидаясь её согласия, схватил телефон.
   Его прервал грохот входной двери и манерный пьяный вопль:
   - Ну, что у нас тут?!
   В пекарню ввалился чёрный парень в женской куртке, длинноволосом рыжем парике и лосинах, покрытых леопардовыми пятнами. Да это же один из тех незадачливых пассажиров Адама, - вдруг поняла Алиса. Это он стоял на тротуаре с приятелем (напарником? бойфрендом?) и мёрз, тщетно дожидаясь такси.
   Тонкая вибрация совпадений, уловленное созвучие. Абсурдно-сюрная сценка - но то, что такие сценки тянутся к Даниэлю, о многом говорит.
   - Девочки, а что это у вас выбор такой убогий, а-а?! Налейте даме кофе, будьте любезны!
   Транс отвратительно-тонким голосом растягивал слова, шатался, надувая пухлые губы. Кто-то косился на него с хихиканьем, кто-то - с откровенной брезгливостью, кто-то старался не замечать. Даниэль умолк, серьёзно глядя на Алису, не оборачиваясь, - и захрустел пальцами. На его скулах заходили желваки. Дикая кошка, готовая к прыжку; мурчание на грани со смертоносным рыком.
   - Вот за это я и не люблю Гранд-Вавилон, - тихо процедил он, пока транс продолжал дебоширить у прилавка, а несчастные кассиры сухо отвечали ему (ей?..), что кофе тут наливают только за деньги, а пиво и вовсе не наливают. - Повсюду вот такое происходит. Ёбаный беспредел.
   Что-то шевельнулось в её памяти - будто кто-то подул на мутную воду. Другое кафе, другой человек напротив, другой нарушитель спокойствия...
   Ах нет, там был Наджиб. Ифрит, не человек. Он вывел из кафе того пьяного бомжа - благородно помог персоналу. И потом всю дорогу сиял, откровенно кичась своим благородством.
   Что же сделает Даниэль?
   - ...Нет, я не понимаю, в чём ваша проблема? Вы меня пьяной считаете, что ли? Меня-а?! - (В визгливом голосе транса захлюпали истеричные слёзы; на щеке Даниэля дёрнулась мышца. Он медленно-медленно, не глядя на Алису, повернулся в сторону прилавка. Уголки его губ были приподняты, но остекленевшие глаза ничего не выражали. Алиса вдруг поняла: то, что она сначала приняла за прелестные, как у ангела из детской сказки, ямочки на щеках, - вовсе не ямочки. Такая есть только на одной щеке, на другой - нет; гибельная, хаотичная асимметрия, которая проявляется, если вглядеться в совершенство вблизи. Шрам?..). - Да я ВООБЩЕ не пью, к вашему сведению, ни гло-точ-ка! Сегодня - да, так получилось, выпила, у всех бывают моменты слабости! И что теперь?! Сразу смотреть на меня, как на шваль, и отказываться налить мне кофе?!
   - Мы с радостью нальём кофе. Только, пожалуйста, оплатите заказ, - в пятый или шестой раз повторила девушка-кассир. Она нервно улыбалась, но в её глазах за стёклами очков уже мерцала паника. Даниэль снова хрустнул пальцами и монотонно пробормотал:
   - Ненавижу.
   - Пьяных? - спросила Алиса.
   - Нет. Когда обижают женщин, - отрезал он - так жёстко и озлобленно, что ей стало не по себе. - Вот поэтому я ненавижу мужчин. Убивал бы их голыми руками!.. А эти женщины - видишь? Они ведь и сделать ничего не могут. Не имеют права выгнать клиента или хамить ему. И охраны нет, чтобы выставить. Гадость.
   - Гадость?! Кто это сказал - гадость?! - поправляя съехавший парик, гневно тявкнул транс. Потом шагнул к их столику - и впервые заглянул в лицо Даниэлю. Жалобно вскрикнул, всплеснув руками, покачнулся и чуть не упал; кассир с тоской покосилась на стекло витрины, оказавшееся в опасной близости от его неустойчивых па. - Ох, боже мой, молодой человек, Вы такой красивый!..
   - Я знаю, - хищно улыбнувшись, сказал Даниэль. Сказал очень спокойно - но Алиса почему-то знала, что сейчас он представляет, как парой точных движений выбрасывает транса на улицу, в снегопад. А потом - награждает его парой пинков, слушая жалкий пьяный скулёж. На десерт, вместо кофе.
   Или - как пальцами выдавливает чёрные, будто сливы, глаза транса. Как расцарапывает размалёванное лицо... Алиса вздрогнула, захваченная тугой горячей волной своей - его?.. - жестокой фантазии.
   В ответ на "Вы красивый" - не растерянно-польщённое "Спасибо", а невозмутимое "Я знаю". Наверное, он на все комплименты отвечает так - потому что слышал это тысячи раз. Тысячи од своему лицу, телу, голосу; тысячи тропок, которые никуда не ведут.
   Красота жестока в своей неотвратимости.
   - Красивый, потрясающе красивое лицо! - замерев, восхищённо проблеял транс. - Вы, наверное, модель, да? Гуччи? Версаче?!
   Кто-то захихикал - но Алису почему-то совсем не тянуло смеяться. Даниэль улыбался с прежним спокойствием; смотрел трансу в глаза, приподняв брови в вежливом ожидании. Будто невозмутимый, стерильно-любезный клерк на рабочем месте: здравствуйте, чем я могу помочь? Может быть, выпить Вашу кровь или переломать Вам кости?..
   - Нет, - низкий баритон Даниэля прозвучал как топор, опускающийся на плаху; транс страстно задрожал, заламывая руки. Его пьяная вздорная агрессия, казалось, растворилась в чистом восторге.
   - А мне кажется, Вы модель! Точно, точно модель! Вы очень красивый - и добрый, я это сразу поняла!.. Не купите кофе бедной женщине? - пытаясь ровно устоять на ногах, влюблённо ворковал транс.
   - Не приставайте к посетителям, пожалуйста, или мы будем вынуждены вызвать охрану, - набравшись храбрости, тихо сказала девушка-кассир. Просветлённое выражение сразу исчезло с лица транса; он цокнул языком и подбоченился, теребя розовый пояс куртки.
   - Охрану? Ты кому тут грозишь охраной, лохушка, а?! Не видишь - я с человеком разговариваю?!
   - Не надо, - тяжело и внушительно произнёс Даниэль, снова поймав взгляд транса. Его кулаки мирно лежали на столе - но были сжаты так, что побелели костяшки. - Не надо оскорблений.
   - Ох, хорошо, хорошо, я уйду! Уйду, но только ради вот этого прекрасного юноши! - шмыгнув носом, провозгласил транс - и, покачиваясь, двинулся к выходу. Казалось, сами стены маленькой пекарни вздохнули от облегчения. - А вы все - так, шваль по сравнению с ним, поняли меня?! Мелкие сошки! Au revoir!
   На прощание Даниэлю достался нежный воздушный поцелуй, всем остальным - вздёрнутый средний палец. Грохнула дверь; по залу снова понеслись смешки и разговоры.
   - Модель, значит? Гуччи, Версаче? - проговорила Алиса. Даниэль посмотрел на неё - то ли устало, то ли просто равнодушно.
   - Ну, не Гуччи, конечно, но моделью меня часто зовут поработать. Для фотосессий, например. Или для тату. - (Он раздражённо зашипел и встряхнул головой, как кошка, - будто отгоняя неприятный сон). - Фу, блин, мерзость какая! Destroy everything, чёр-рт возьми!
   - Бывает. Но ситуация, конечно, трэшовая... Зато именно ты его угомонил, - она натянуто улыбнулась. - Силой своей красоты. Ты заметил, что на меня он даже не взглянул? Так - сидит какая-то доярка рядом с принцем.
   - Да на меня все так смотрят, я привык. - (Даниэль дёрнул плечом - снова с каким-то пугающим спокойствием). - Но, блин... Пьянство. Осуждаем, решительно осуждаем!
   Он нежно засмеялся, явно пытаясь разрядить обстановку.
   - Ты вообще не пьёшь?
   - Почему? Пью. - (В разноцветных глазах полыхнули лукавые искорки. Он опёрся подбородком о ладонь, склонил голову набок, изучая Алису с кошачьей пристальностью). - Но очень по-особенному. Я никогда не напиваюсь и всегда жёстко контролирую себя. Пьянеть мне просто не нужно.
   - Почему?
   - Не знаю. Не вижу в этом удовольствия... Ох, ты бы видела, как я пью, на самом деле! - (Тот же бархатный смех: мягкой лапкой - прямо по сердцу. Лапка выпускает когти, когда совсем не ждёшь). - Наливаю себе, например, вот столько виски - с палец, - накидываю туда льда - и могу это весь день тянуть. Серьёзно, с утра до вечера! И с банкой пива так же. И с бокалом вина. У меня во всём дозированность.
   - Везёт. Отсутствие зависимостей - это хорошо. У меня в прошлом, наоборот, были проблемы с алкоголем. Правда...
   - У меня ни от чего нет зависимостей! - беспечно перебил Даниэль. - Ни от алкоголя, ни от сигарет, ни от людей, ни от наркотиков. Нет и не будет. Никогда.
   - Было бы хорошо, но ни к чему зарекаться.
   - Да нет, в моём случае можно. Я и сам своего рода пожилая зависимость!
   Он засмеялся, дурашливо коверкая голос; вышло нечто среднее между криками чайки и хриплым кашлем. Алиса улыбнулась. Можно отшутиться чем-то вроде "ты явно и правда можешь быть тем ещё наркотиком" - но лучше не сто?ит. Слишком в лоб.
   - Ты явно любишь эту присказку. Со словом "пожилая". А...
   - Видишь это? - (Он рывком вытянул вперёд руки ладонями вверх; грубо набитые чёрные кресты поползли над беззащитным столиком). - Знаешь, что это такое?
   - Да, вспомнила. Но...
   - Стрэйт-эджевская фигня. У меня, можно сказать, социальный кредит: мне не наливают. - (Странно улыбаясь, Даниэль обвёл левый крест пальцем). - Раньше я прям всего этого придерживался. Ничего не пробовал - ни алкоголя, ни сигарет. Даже веганом был. Потом пересмотрел некоторые вещи - Мари это в меня внедрила... Всё-таки алкоголь - тоже социальный инструмент, инструмент взаимодействия. А я же грёбаный социальный инженер!
   - Амбициозно, - пробормотала Алиса. - Ты, конечно, умеешь общаться, но...
   ...но любитель перебивать.
   - Так, вот давайте без этого! У меня мать так говорила, а потом умерла!.. - (Даниэль расхохотался так заливисто, будто и правда сказал что-то очень смешное). - Да шучу, шучу. Хорошо всё с моей матерью. Люблю-ю её, не могу! - он ласково улыбнулся - но сознание Алисы почему-то опять заполнили чёрно-кровавые видения. А потом - на той же томно-мурлычущей ноте - добавил: - Ебанушку неадекватную. Знала бы ты, как она меня бесит. Шею бы ей свернул! - (Алиса вздрогнула. Неприятие матери - это, конечно, ожидаемо; он не кажется человеком, укоренённым в семье. Но от того, каким милым беспечным голосом он это говорит, - невольно мороз по коже. И почему его красоте так идут эти по-детски жестокие шутки? Может, он где-то прячет портрет, на котором отпечатываются все его пороки, - как Дориан Грей?). - Ну да ладно, так вот... Кресты я всё-таки сводить не хочу. В Гранд-Вавилоне это по-разному: иногда на пользу, иногда наоборот мешает.
   - На пользу - например, когда нужно отказаться пить?
   - Именно! Или от наркоты отказаться.
   - А ты?..
   - Нет. - (Даниэль покачал головой, вновь вальяжно забрасывая ногу на ногу, устраиваясь на жёстком стуле, как кот. Его голос - то упоительно-нежный, то дурашливо-тонкий - опять стал низким и решительным. Широкое холодное лезвие; сталь, вплотную приникшая к коже). - Никогда, ничего не пробовал. Но зарекаться тоже не буду теперь - как и про алкоголь и сигареты. Потому что уверен, что не сторчусь. Это у меня вот здесь. - (Он со странной горькой улыбкой постучал себя пальцем по лбу - прямо по перевёрнутому кресту). - Самоконтроль. Я всё дозирую. Я киборг!..
   - Может, и так, - пряча сомнение, произнесла Алиса. - И я понимаю тебя: зарекаться глупо. Но есть вещества, вызывающие привыкание уже после единственного употребления. И к тому же - каким бы сильным ни был твой самоконтроль, их влияние конкретно на тебя нельзя предсказать из-за... Прости, но из-за твоего диагноза.
   - Да, это правда, - мрачнея, сухо сказал Даниэль - и переплёл пальцы в замок, будто на деловых переговорах. Его изящные брови - очерченные резко и одновременно нежно; брови эльфийского принца, царевича из древних сказаний, - приподнялись, словно он требовательно спрашивал: ну, и что дальше?.. - Я - ёбаная непредсказуемая бомба. Если мой мозг затронуть веществами, я могу разрушить и себя, и всё, что вокруг меня. Я это знаю. Но ты не знаешь, до какой степени я себя контролирую. Серьёзно, даже представить себе не можешь!
   Звучит так внушительно - даже чуть-чуть угрожающе, - что спорить совсем не тянет. Примерно так он говорил с тем трансом. Алиса вздохнула, представив, как звучал бы его голосом окрик "Заткнись!", пока он сжимал бы ей горло этими длинными пальцами...
   Прекрати.
   Неистовый голод - и такая же неистовая поглощённость моментом. Как давно она этого не испытывала?..
   - Думаю, отчасти могу. Раньше я и сама была помешана на контроле. Марихуану попробовала только раз в жизни. И... Ничего не получилось. Раньше для меня это было жёстким табу - потому что я вообще легко впадаю в зависимости. Но нельзя знать заранее, как сложится жизнь.
   Июльский вечер, пропитанный жарой и по?том; грустные, невыносимо грустные голубые глаза; штора с огромной анимешной девочкой с розовыми волосами; кухня, горький дым над бульбулятором. В тот раз с Ноэлем она ничего не почувствовала - буквально совсем ничего, как если бы выпила стакан воды или съела яблоко. Всё, что осталось, жадно втянул в себя он; на неё просто не хватило. Было даже немного жаль, хоть и смешно: зря преступила своё последнее значимое табу. На следующий день она работала в историческом архиве, пыль со старых договоров и купчих липла к пальцам, рыжие солнечные лучи из окна раскаляли ноутбук. Она носила в себе тайну - ценнее всего, что хранилось в том архиве. Ценнее и нелепее.
   - Да, нельзя знать заранее, - улыбаясь, промурлыкал Даниэль. - Может, это сегодня я такой тихий, милый и ищущий покоя. А через неделю снова сделаю себе ирокез и уйду в панк-рок! Destroy everything! Секс, наркотики, анархия!.. - (Он засмеялся, глядя на Алису из-под пушистых опущенных ресниц и прядей чёлки. Она прикусила щёку изнутри, вслушиваясь в почти неприлично чувственные хрипло-гортанные нотки, которыми играло слово "секс" его голосом). - Я ведь и правда та ещё бомба.
   - Лёгкие наркотики очень любит молодёжь в Италии, - почему-то вспомнила Алиса. - Там их на любой тусовке было на порядок больше, чем алкоголя. Мне это казалось непривычным... Наверное, марихуана больше соответствует их менталитету, чем алкоголь.
   - Как это? - Даниэль с любопытством подался вперёд.
   - Ну, они... Другие. - она вымученно улыбнулась. - Более открытые, лёгкие, подвижные... Поверхностные. Им не надо страдать, не надо грузиться, копаться в себе и окружающих. Они больше склонны жить одним днём. Наслаждаться едой, солнцем, музыкой. Не париться, не гнаться за глубиной. Они не любят работать, не любят серьёзные вопросы. Для них человек, с которым, допустим, раз случайно поболтал на вечеринке, - уже amico, друг. Друг, а не приятель!.. Но через неделю они забудут имя и лицо этого "друга". А если он, например, уедет - никогда больше не станут ему писать. Потому что - зачем? Это перевёрнутая страница. - (Даниэль слушал её с заворожённым вниманием, поглаживая подбородок. Она снова обвела взглядом божественные линии его скул, плеч, шеи, блёклые цифры над бровью, серебряную серёжку - и почти смутилась от того, что не может оторвать глаз). - Именно там, в Италии, я впервые поверила в национальный менталитет. Потому что они действительно другие.
   - Ох, хотел бы я найти себе богатую пожилую итальянку! - (Даниэль звонко хихикнул. Почему-то ей стало чуть неприятно). - Ой, знаешь, есть же такая песня... - на секунду он зажмурился, вспоминая, - а потом протянул: - Расскажу вам исто-орию, как я жиголо стал!..
   Голос затопил пекарню - плотный, густой, горько-сладкий, как дикий мёд, обжигающий горло.
   - Ты очень красиво поёшь, - выдавила Алиса, сведённая судорогой желания.
   - Я знаю, - снисходительно бросил он.
   - Но становиться жиголо - это не выход.
   - Я знаю. - (Пухлые губы Даниэля растянулись в невинной - слишком невинной - улыбке. Так невинно улыбается только сам грех). - Просто стёбная песенка!.. Но, когда мне звонили с социальным опросом - узнавать, какие у меня планы на жизнь, - я сказал именно это. Стать жиголо! - (Он засмеялся - рвано, надсадно; от каждой нотки его лукаво-чувственного голоса Алису кромсало ещё нещаднее, чем раньше). - Было просто интересно, как они отреагируют.
   Было просто интересно. Эксперименты. Социальная инженерия.
   - И как отреагировали?.. Кстати, помню, мне тоже звонили с тем опросом.
   - Да никак - поблагодарили за ответ и всё! И они, кстати, звонили на мой второй номер - который вообще-то и не мой. Он на другого человека оформлен. - (Даниэль странно улыбнулся. Его глаза теперь мерцали больным, лихорадочным блеском - то ли просто устало, то ли насмешливо. Почему-то сейчас разница их оттенков была заметнее; Алиса купалась в волнах каре-зелёного, серого, сумрачно-голубого - и не находила собственного отражения. Только зеркальный лабиринт. Сотни зеркал, повторяющих пустоту). - На некоего Роланда.
   - Роланда? - повторила она, глядя, как красивые губы Даниэля растягиваются ещё шире - шире и шире, неправдоподобно широко, как у джокера из старой колоды карт; кажется, что скоро потрескаются. Ямочка-шрам на его щеке проступила чётче. Почему-то Алисе стало не по себе. - Твой брат?
   - Нет. У меня нет братьев, только старшая сестра.
   - Отец?
   Он молча покачал головой. Подпёр щёку ладонью, потёр подбородок, улыбаясь всё так же игриво - всё так же нахально-подначивающе. Лисья улыбка, лисий хищный прищур. Как отделаться от ощущения, что эти острые белые зубы скоро сомкнутся совсем не на булочке с корицей?..
   Бросаешь мне вызов, - весело подумала Алиса, выдержав его взгляд. Хочешь, чтобы я догадалась. Ну, давай.
   Или это блеф, ложная интрига, пыль в глаза - просто так, чтобы поиграть с ней, как кошка с мышкой. Конечно, с ней так уже делали - с ней прошлой, раньше, давным-давно. Но кто, когда?
   Я не помню. Да и какая разница?
   - Друг?
   - А друг ли? - загадочно понизив голос, протянул Даниэль. Вновь слишком наигранно, слишком театрально - всё в нём слишком, с утрированным ярким пафосом актёра или шута. И почему, проклятье, почему эта странная улыбка?.. - Кто же такой Роланд А.? Да и существует ли он?!
   - Ну, раз на него зарегистрирован номер - значит, существует, - осторожно сказала Алиса. Наблюдать, наблюдать за реакцией; но - нет, ничего. Ничего, что выдало бы эту лису, эту хитрую сучку, овеянную манящим психопатическим холодом. Всё тот же прищур, всё та же издевательская улыбка; он делает медленный глоток кофе, отводя взгляд. Разве в стаканчике оставался кофе?.. Алиса почувствовала, что ей хочется то ли ударить его - то ли всё-таки взять прямо здесь, на столе, посреди уютной пекарни.
   Подстелив под его гибкую спину элегантное чёрное пальто. Впиваться в горячую шелковистую плоть - выше, ниже, повсюду; ласкать пушистые волосы, изучать контуры татуировок, слушая, как он постанывает этим дьявольски прекрасным голосом.
   Ах нет - конечно, чертовски прекрасным.
   - Пойдём, наверное? - спросил Даниэль, мельком взглянув на экран телефона. Алиса кивнула, улыбаясь - но внутри у неё гремел звериный рёв разочарования. Нет. Хочу ещё. - Уже десять почти, они скоро закрываются. Надо же, вообще не заметил, как столько времени прошло!..
   Они вышли в прохладную влажную ночь, не прекращая болтать. Снег валил ещё гуще - обступал плотной ватной стеной, мокро падал на лицо и за шиворот; пальто Даниэля скоро было усыпано им - совсем как на тех томно-изысканных фотографиях. Алиса смотрела на чёрное небо, облезлые завитушки лепнины на фасадах, маслянисто-жёлтые шары фонарей - и размышляла.
   Как поступить? Нужно ли вообще как-то поступать - или просто бездумно отдаться моменту? Отдаться пантерьей упругости его походки, лихорадочной суете движений, жестов, ухмылок и рывков голоса, липкому снегу, в котором вязнут подошвы его ботинок, золотой холодной круговерти?..
   Привычно, аккуратно презентуя себя, она касалась то работы с письмами в архивах, то переводов, то историй из детства и школы, университета и общаги, Италии. Знакомый наизусть калейдоскоп картинок; иллюстрации к сказке - уже не о ней, о ком-то другом. Отвечая мягкой шутливостью на мягкую шутливость Даниэля, серьёзностью - на его серьёзность, она ничего не чувствовала, - ничего, кроме трепещущей голодной пустоты. Как всегда. Но уже видела в его кошачьих глазах нотки плотоядного восхищения. Такого же, как у Адама и других - только гораздо сложнее, гораздо тоньше.
   Он не из тех, кто безвольно растает под гипнотическими волнами этого восхищения. Не из тех, кто станет бегать за ней, умолять, добиваться, жалко истекая слюной. Не из тех, кто пойдёт за ней следом, словно на зов флейты Крысолова. Он и сам - неплохой Крысолов; он слишком пресыщен женщинами. Он выстраивает всё так, чтобы инициатива исходила не от него. Чтобы он был добычей, драгоценным призом, а не охотником. Только так - потому что он опытен.
   Поэтому он - именно тот, кто нужен.
   С другой стороны - именно поэтому было бы резоннее не торопить события. Потомить его, приучить к себе, повысить свою цену в его глазах, добившись того, чтобы его ветреное внимание поменьше переключалось на кого-то ещё - и в итоге совсем перестало переключаться. Но...
   Хочу сейчас. Хочу ещё.
   Голод перекручивает тугими змеиными кольцами, сопротивляться нет сил. Точнее - конечно, есть, и она может сопротивляться; но - зачем?.. Если он не поддастся, если не хочет больше - значит, он не совсем тот, за кого она его приняла. Слабее и трусливее.
   А если поддастся - можно продолжить игру.
   Почему-то Алиса знала, что он поддастся.
   - ...Да, от этого бывает странное чувство, - говорила она, стоя на переходе - перед красным глазом светофора. Даниэль поднимал воротник пальто, зябко ёжился и вполголоса ворчал на ветер. Снег летел в его прекрасное лицо, портя прозой жизни точёное совершенство. - Когда разбираешь и комментируешь письма писателей, художников или политиков, которых привык считать великими - ну, знаешь, когда в голове есть какой-то хрестоматийный образ с портрета... Разбираешь - а они там обсуждают продажу лошадей или пилюли от диареи. Или сочиняют друг про друга скабрезные стишки. Или называют друг друга Дылда, Сопля и Милый Мышелов. Или распускают сплетни друг о друге, рассказывают, что у сына прорезался первый зуб, завидуют, не скрываясь, тем, кто раньше них получил при дворе какой-нибудь орден. Такая простая мелочная жизнь. Ещё иногда бывает...
   - Да-да, знаешь, я понимаю! - как обычно, перебил Даниэль, смеясь. В его смехе уже не было усталости - только радостное возбуждение; казалось, что на улице он чувствует себя увереннее, чем в подчёркнуто мирной, уютной атмосфере пекарни. На нём, конечно, нет кожаной куртки, цепей, ошейника с шипами и ирокеза - но пальто плохо скрывает истинную суть. Видно, что такие крошечные милые пекарни он готов разорвать изнутри - даже в периоды, когда психозы подавлены препаратами. - Я тут познакомился с одной дамой, которая работает в музее этого, как его... - (Он на ходу пощёлкал пальцами, вспоминая; зашипел, издав стон досады). - Забыл, блин! Вот позор, прикинь?! Забыл, по музею какого писателя мне проводили экскурсию! Точно быдло ебучее! Только с панками мне в "Гоморре" мошиться, а не по музеям ходить!..
   - Слышала про "Гоморру". Андеграундное местечко, - отметила Алиса, прерывая его самоироничное щебетание. "Андеграундное" - сказано, конечно, слабо. Полуподпольный клуб "Гоморра" называют и гаражом, и сараем, и притоном для обдолбанных малолеток, где подросткам продают наркотики и дешёвый алкоголь в пластиковых стаканчиках, где они жадно ищут возможности заняться сексом в туалете; но, если отвлечься от всех этих гротескных титулов - место всё же явно колоритное, с яркой репутацией. В Гранд-Вавилоне много таких. Порывшись в памяти, Алиса вспомнила, что даже Ноэль упоминал "Гоморру" - хотя в последние месяцы ска?чки в клубах интересовали это меланхоличное порождение ночи всё меньше.
   - Не была там, да? - с улыбкой демона-искусителя спросил Даниэль.
   - Нет, конечно. Не мой формат.
   - И не надо! - твёрдо провозгласил он. - Но вот маргиналам вроде меня там самое то - можно помошиться, выплеснуть что-то такое, знаешь... Ну, вот когда тебя прям штырит, изнутри кочевряжит! - (Он рассмеялся, на ходу совершив танцевальное па вокруг фонарного столба. Кисти синего шарфа игриво били по его телу под распахнутым пальто. Глядя на тугую шнуровку обуви, обхватившую его изящные лодыжки, на узкие длинные стопы, обтянутые чёрной блестящей кожей, Алиса почему-то представила, как он бьёт её по лицу своими рифлёными подошвами. Пинает снова и снова - пока на снег не начинает капать кровь. Пинает, стервенея от ярости, - а она только улыбается и благодарит). - Капец я долбоёб, да?!
   - Сбросить негативную энергию, да? Или хаотическую? - очнувшись от наваждения, пробормотала она. - Я понимаю.
   - Да! "Убивать, убивать, убивать!.. Бей и не бойся пропускать удар!" - проскандировал Даниэль, гортанно рыча в духе певцов-рокеров - и снова засмеялся, откинув назад красивую голову. Алиса смотрела, как снежные хлопья падают на его губы и подбородок.
   Что ж, наверное, хорошо, что он ходит по клубам. Это лучше, чем драться. Или убивать.
   - А что за слово ты сказал, на "м"?.. Что делать? - привычно изображая кроткую интеллигентную пай-девочку, поинтересовалась она. Взгляд Даниэля стал чуть удивлённым.
   - Не знаешь, да? Совсем ты не клубный человек, я смотрю!
   - Совсем. Не моё. Люблю тихо напиться в винном баре, одна или с кем-то близким. А клубы - не в моём вкусе.
   - Ну, это как-то грустно.
   Грустно? Какая ограниченность. Она подавила вздох разочарования.
   - Да нет, просто каждому своё. Так слово, слово?..
   - Мошиться - от mosh pit. Ну, такая, эм... Разновидность отрыва. На концертах перед сценой, например, - приподняв брови, спокойно объяснил Даниэль. - Разница со слэмом в том, что в слэме просто все по чуть-чуть толкаются, а в мошпите вполне можно кому-нибудь залететь в лицо рукой или ногой. Или в бок, или в челюсть. Херак, херак - там всё туда-сюда летает, такое месиво, ты не представляешь, тотальный дестрой, отвечаю! Я так однажды чуть челюсть одному типу не сломал!..
   Он засмеялся с детским восторгом, взмахнув руками. Полы его пальто готично разлетелись, будто иллюстрируя хаос пляшущей плоти, о котором он говорил.
   - Ясно, ясно. Спасибо за просвещение. А это... Не чревато? Потому что человеку-то всё-таки прилетело.
   - Не-не-не, это особый контекст, в мошпите всё прощается! Эх, хотел бы я, чтобы ты увидела, как я мошусь! - (Даниэль со смехом ударил кулаком воздух; на его чёрные митенки тоже кокетливо падал снег, взвинченный голос серебристо звенел). - Меня там прям разъёбывает!.. А музеи - ну да, это прекрасно, это хорошо. Я всеядный, всем интересуюсь, хочу завести тут связи с разными людьми.
   - И поэтому ищешь новых и новых девушек.
   Даниэль чуть помрачнел, но не растерялся.
   - Я не ищу секса с ними - это всё мне давно наскучило. А общения - да, ищу. - (Какая странная аномалия, - подумала Алиса. Может, ещё один латентный гей?.. В конце концов, у неё на таких чутьё). - Я не люблю общаться с мужчинами. Терпеть их не могу, серьёзно, поубивал бы всех! - (Нервный смешок). - А женщин люблю. - (Его голос потеплел, снова стал нежным - сладким, как миндальный сироп, дразняще щекочущим горло). - Мне хочется служить им, защищать их. Хочется доставлять им удовольствие.
   Ошейник, багровые следы от его пальцев на её шее, её волосы, небрежно намотанные на его руку...
   Алиса вздрогнула.
   - Наверное, мужчин ты априори воспринимаешь как агрессоров, соперников? Ну, делёжка территории, оленьи рога, соперничество. Всё такое.
   - Да-да, что-то типа того. Но ведь и объективно говоря - сколько мерзких мудаков среди мужчин!.. Они всегда обижают женщин, - хмурясь, Даниэль сжал кулаки и ещё раз упрямо повторил: - Я их ненавижу за это.
   Мило распрощавшись у круглого бежевого здания метро на Площади Революции, они разошлись в разные стороны. Алиса побрела домой, покусывая щёку изнутри. Ни единой фривольности, ни единого намёка "зайти на чай" и "посмотреть фильм". Он умнее большинства.
   Хотя в случае с ним это даже досадно.
   Она мысленно подкинула монетку. Медный грош приземлился на ладонь холодом ночного Гранд-Вавилона - холодом его разноцветных глаз. "Перед Вами сидит существо класса "Левиафан"! Имейте в виду", - шутливо ёрничая, сообщил сегодня Даниэль - и приложил руку к груди, будто сгибаясь в поклоне, когда они заговорили о понятии "глубина человека". В себе он видит левиафана - самое глубоководное из чудовищ; ни больше ни меньше. Он склонен себя демонизировать. "Кто же такой Роланд А.?.." Имя рыцаря; потаённое имя розы.
   А кто такой сам Даниэль Д.? Фантом, модный мальчик-позёр, незрелый максималист, манипулятор, пускающий пыль в глаза? Или - всё же сгусток звёздной пыли, нечто особенное?
   Алиса остановилась, вдыхая прохладный воздух, - возле узкого тёмного фасада, где расположились супермаркет и йога-центр.
   Нет уж, была не была. Игра слишком заманчива.
   "Знаете, Даниэль, не хочу настаивать или показаться навязчивой - поскольку с Вашей стороны предложения не последовало, - написала она, снова втекая в игриво-церемонный стиль их общения. - Но я была бы рада не расходиться с Вами сегодня, а посидеть ещё. Поэтому приглашаю к себе в гости на вино. Если хотите. Если не хотите и не можете - я, конечно, пойму. Ничего страшного, в другой раз. Что скажете?"
   Отправить. Алиса замерла; грош холодил ладонь, невидимая струна натянулась.
   - Ой, нет, я совсем не против! Не считаю это навязчивым или каким-то там, - беспечно промурлыкал он в голосовом сообщении пару минут спустя. - Только скажи адрес, куда идти? Я, кажется, правда заболеваю - но похуй, отосплюсь и пройдёт!.. И ещё - мне надо будет сначала зайти переодеться, потому что завтра с утра на работу. Приду к тебе одетый как лошара, в убитой напрочь обуви! Надеюсь, ты не возражаешь!
   Алиса заверила, что ей решительно всё равно, во что он одет и какая на нём обувь. Она улыбалась; победоносный рык зверя внутри. Сработало.
   Должно было сработать.
   ...Пробираясь через рыхлые сугробы, игнорируя непрерывное жужжание уведомлений, она дошла до круглосуточного магазинчика, где в любое время дня и ночи продавали алкоголь. Продавец - старый мигрант-азиат - по-свойски ей улыбнулся и сделал скидку на выдержанное Мерло. Вытягивая тёмное стекло бутылки из его смуглых скрюченных пальцев, Алиса зачем-то легонько оцарапала дряхлую кожу ногтем - и с удовольствием услышала, как у старика смущённо сбивается дыхание.
   Сыр, оливки, копчёное мясо, виноград, пирожные - пухлые шарики, кокетливо обсыпанные кокосовой стружкой. Незатейливый пир вырос в её комнатке-студии привычно, как-то сам собой. Драматичная "Lilian" Depeche Mode сменялась в её наушниках на манерное мурлыканье Саймона Кёртиса, когда Даниэль написал, что подходит к её арке и скоро будет у входа в парадную.
   Куда же подевались его растерянная беспомощность, незнание центра, "чичас потеряюсь"?.. Всё собранно, быстро и просто - как только в этом есть необходимость. Алиса улыбнулась, смакуя ягодно-древесный шлейф аромата Мерло - открыла бутылку заранее, чтобы оно подышало. Он явно умеет искусно лгать.
   Как и все, кто способен всерьёз зацепить её.
   - Блин, ну погодка, конечно, та ещё, мда-а... - через пару минут весело протянул Даниэль, обтряхивая от снега старые серые кроссовки. Алиса критически посмотрела на лужу, растекающуюся из-под его подошв по её идеально чистому бежевому полу.
   - Да, метель. Но ты молодец, что героически дошёл.
   - Да ты чего, я киборг! Какие метели мне страшны?! Я и сам своего рода пожилая метель! - (Он засмеялся, по-детски радуясь своей - видимо, коронной - шуточке, образованной по модели "Я своего рода пожилая + (любое существительное)". Обольстительно-готичное чёрное пальто сменилось вполне заурядной синей курткой, узкие чёрные джинсы - прямыми, застиранными до блёклости. Умостив куртку на вешалке, Даниэль остался в сером свитере крупной вязки. Так он почему-то казался ниже ростом, у?же в плечах - но режущая, тёмная красота никуда не делась. Пожалуй, так - без элегантного фона, оттеняющего его, - она даже проявилась ярче. Вопреки повседневности). - На обувь лучше не смотри, эти старики убитые в хлам, мне аж стыдно... Ну вот, таким я хожу на работу, например! Ущербно, да?
   - Ничего ущербного. Обычная повседневная одежда, - уже не удивляясь его переживаниям на этот счёт, заверила Алиса. Нервные разноцветные глаза Даниэля уже жадно ощупывали комнату - и еду на столе. Не меня. Интересно. - И мне правда абсолютно всё равно, в чём ты. Я не преувеличиваю. Общаясь с человеком, я общаюсь с личностью. А одежда - это, конечно, тоже способ самовыражения, но...
   - Но тебе в целом пофигу, да? Это заметно! - со странной улыбкой перебил Даниэль, без приглашения усаживаясь на диван.
   - Звучит двусмысленно. Имеешь в виду, что я не умею одеваться? - поддела Алиса, разливая по бокалам багровое Мерло. Даниэль зашипел с весёлым кошачьим недовольством, придвинулся спиной к стене, упруго поджав под себя ноги, поправил чёлку. Почему его движения так завораживают - даже самые простые? Почему они совершенны, как тонко подобранные мазки на картине?
   - Так, не надо только вот этих самопринижений, пожалуйста, а, леди Райт? У меня мать так про себя говорила, а потом умерла!
   - Да-да, я помню. Твой чёрный юмор.
   - Нет, ну серьёзно! - вскрикнул Даниэль - тонко, как чересчур чувствительная птица. Алиса заставила себя не пялиться на нежно-чёткие линии его скул и подбородка. - По тебе как раз видно, что у тебя есть вкус. По крайней мере, вещи ты подбирать умеешь. Я - нет. Но об этом я уже говорил сегодня вроде - заебал тебя, наверное... Ого, какие бокалы!
   - Да. Ручная работа, полимерная глина. - (Она с нежностью провела по иссиня-чёрной спинке одного из драконов, чьи гладкие изящные тела оплетали золотистое стекло бокалов, как виноградные лозы. Глаз дракона - крошечный тёмно-жёлтый кристалл - сверкнул в свете лампы, когда длинные пальцы Даниэля сомкнулись на ножке бокала. Он закатал рукава, и теперь из-под них виднелись другие татуировки - помимо витых "браслетов" на запястьях и крестов на тыльной стороне ладоней. Край разлапистой чёрной паутины, ещё какие-то штрихи - и часть надписи A.C.A.B., которую Алиса помнила по его фотографиям. Что же всё это значит, как составить карту этих заповедных драконьих земель? И надо ли составлять?). - Их делали на заказ. Помню, я долго не решалась так потратиться на два бокала, а потом всё-таки решилась попросить их в подарок на день рождения...
   Обычно история о бокалах всех трогала. Если рассказы о научной работе, архивах, переводах и Италии заставляли людей умилённо думать: "Какая умница, какая славная, порядочная девушка!" - то рассказ о драконах приводил к не менее умилённому: "Какая прелестная романтичная мечтательница!" Алису забавляло смотреть, как "плывёт" и размягчается взгляд мужчин в этот момент. Женщин, впрочем, тоже.
   Один из её визави - студент-рентгенолог, очаровательный блондин с обострённым интересом к плёткам, кляпам и подвешиванию - однажды умудрился обвинить её в "двуличии" на этой почве. "Не люблю, когда люди кажутся не теми, кто они есть!" - обиженно надув пухлые губы, заявил он, когда Алиса побольше рассказала о себе и своём прошлом. Искренне удивившись, она уточнила, о чём речь. "Ну, ты сначала показалась мне очень умной, интересной, достойной личностью - а теперь оказывается, что ты ищешь деструктивности и нездоровых отношений, как какая-нибудь извращенка! Как же так?!" "И в чём здесь противоречие? Разве одно другому мешает? - стараясь не расхохотаться вслух, спросила Алиса. - Это моё личное горе от ума, если угодно. Двуличие - это враньё, а врать я не пытаюсь. Просто во мне сочетаются порядок и хаос, как и во всех. Хочешь - называй извращенкой. Мне, в общем-то, всё равно". (Говоря это, она в очередной раз поняла, что незабвенного Альберта Несчастного с его "эксцентричной гранд-вавилонской куртизанкой" и "вероломной красавицей" всё равно никто не переплюнет). "Я не хочу тебя так называть! - горестно признался рентгенолог, ёрзая на диванчике в зале маленькой кофейни. Ему явно не хватало рентгенологической зоркости, чтобы просветить насквозь ту, кто перед ним сидит. - Просто мне грустно, что такая личность тратит себя, увязая в этом дерьме!" Изобразив глубокомысленную томность, Алиса пожала плечами и сказала: "Это мой выбор, вот и всё".
   Помнится, Наджиб пытался сломить её теми же примитивными приёмчиками - упрёками, нравоучениями и грубо-однозначными оценками. Даже у него не получилось. А Наджиб, между прочим, ифрит.
   Иногда Алиса задумывалась, как он там. Они ни разу не виделись с той злополучной ночи весной - ни на сходках "изнанки", которые она изредка посещала, ни просто в городе. Казалось, что мэр ввёл Наджиба в её сценарий ради пары эпизодов - и легко вывел обратно в небытие, как только психиатр-ифрит доиграл свою роль.
   - И стоят они, наверное, целое состояние, да?! А что ты со мной сделаешь, если я их случайно укокошу? - (Бережно повертев в пальцах бокал, Даниэль чуть наклонил его к полу - и засмеялся, увидев, как Алиса шутливо хмурится. Смеялся он снова долго, заливисто, запрокидывая голову, скаля хищные белые зубы - с каким-то истеричным сладострастием. На секунду ей показалось, что в уголках его кошачьих глаз блестят слёзы. Понятно, почему он почти не пьёт - ему и не нужно. Он будто бы от природы в хроническом опьянении). - А чего ты удивляешься?! Я же быдло неотёсанное!
   - Я так не думаю.
   - Зря. - (Вновь став серьёзным, Даниэль сделал глоток вина - резко, много, не смакуя ни аромат, ни вкус. Алиса чуть не поморщилась от такого кощунства; но почему-то ей стало весело). - Н-ну... Вот вроде и нормально, я без претензий - но для меня все вина на один вкус. Кучу перепробовал, а разницу не чувствую, прикинь?!
   "Кучу перепробовал, а разницу не чувствую". Он точно думает только о винах, когда это говорит?
   - Это нормально, когда не разбираешься, - вдыхая густой ягодно-древесный аромат Мерло, сказала Алиса. Ягодно-древесный - чем-то похожий на его парфюм. - Умение различать нотки запаха приходит с опытом. Даже самые необычные нотки - шоколада, например. Я очень удивлялась, когда впервые такое по-настоящему чувствовала.
   - Да нет, нет, я не о том! - (Даниэль манерно взмахнул рукой, по-кошачьи сморщив нос. Алиса вдруг заметила, что он не касался телефона с тех пор, как переступил порог. Лестно. Он похож на человека, который не вылезает из переписок; значит, она действительно зацепила его. Зацепила крупную, очень крупную рыбу). - В смысле, вообще ничего не чувствую толком, понимаешь? Я очень люблю острую еду - и вот в какой-то период жрал её столько, что сжёг себе к чертям вкусовые рецепторы. Но не жалею, в процессе это было приятно!.. - (Он снова засмеялся, рассматривая её лицо). - Так что теперь все эти нотки шоколада да вишни - не моё. - (Опрокинув в себя остатки вина в бокале, Даниэль со стуком опустил его на стол - бесцеремонно, как кружку пива в пабе. Алиса проводила взглядом глиняные гребни на спинке дракона - и вздохнула). - Симона меня всегда критиковала за это. Говорила... - (Он прокашлялся, настраивая свой гибкий голос на тонко-визгливую волну). - "Как ты, долбоёб, ешь и пьёшь за пять минут?! Ты же ничего не успеваешь прочувствовать, это надо смаковать!" Она прям серьёзно злилась иногда на эту фигню.
   - Симона - это твоя последняя девушка? - спокойно уточнила Алиса, поддевая вилкой кусочек сыра.
   - Ага, - не менее спокойно ответил Даниэль, жадно набрасываясь на мясо и оливки. - Она хорошая! Очень хорошая, правда, - мягко промурлыкал он - с такой проникновенной грустью, так сверкая своими большими прекрасными глазами, словно Алиса спорила и обвиняла Симону во всех грехах. - Но, к сожалению, она ребёнок. В какой-то момент я просто понял, что этот человек может мне вредить.
   Ещё один постоянный концепт в его речи - ему вечно кто-то вредит. Или может навредить. Интересно. Комплекс жертвы, слитый с обаянием разрушителя?
   - Вы давно расстались? - якобы небрежно спросила Алиса. В подробности лучше пока не лезть - иначе он насторожится и закроется. "Пограничники" никому не доверяют, психопаты - и подавно. Порождения ночи и хаоса.
   - Дней десять... Ах, нет, погоди! - Даниэль на миг прикрыл глаза, будто припоминая. - Две недели назад. Да, уже две недели.
   - Уже? Это ведь очень недавно.
   - Разве? - улыбаясь, тихо спросил он. Что-то в его вкрадчивом гортанном голосе, в нежно очерченных приподнятых бровях заставило Алису мысленно выгнуться от новой вспышки желания. Провокация?.. - Для меня это серьёзный срок.
   - Я хочу сказать - то, что ты уже в Badoo...
   - Да, и в Tinder'е тоже. И в других подобных местах, - с лёгким вызовом сообщил он.
   - Так тебе не нужно время для восстановления? Не знаю - подумать, перестрадать это, побыть наедине с собой? - (Алиса сделала маленький глоток вина. Она уже знала, что ответ на всё это - очевидное "нет"; просто хотелось услышать, как он это выразит). - Всё же расставание - вещь болезненная.
   Даниэль дёрнул плечом, капризно выпятив нижнюю губу. Теперь - в простом свитере - в нём было что-то трогательное, почти беззащитное; Алисе хотелось зарыться пальцами в пушистую густоту его волос.
   Но хищник всегда может укусить того, кто ему неугоден, - даже если подпустит достаточно близко для ласки. А перед ней, несомненно, хищник.
   - Нет, уже не нужно. Я же говорю - я киборг! Быстро адаптируюсь к новым обстоятельствам. Иначе я бы тупо не выжил. - (Он лучезарно улыбнулся, щурясь с каким-то непонятным выражением - то ли весёлым, то ли обречённо-злым). - Сдох бы во цвете лет, чесслово!.. Нет, ну я, конечно, погрустил пару дней. Так, для приличия. И всё - начал с чистого листа.
   - Начал искать нового человека.
   - Да. - (Его улыбка исчезла, в пёстрых глазах проступило новое, тяжёлое выражение). - Мне всегда нужен человек.
   Отсутствие чёткой самоидентификации - и отсутствие самодостаточности. Наедине с собой ему невыносимо; это тоже понятно с первых минут. Алиса задумчиво любовалась тем, как под чуткими пальцами Даниэля с тарелок стремительно исчезает еда.
   - Но не приводит ли это... к зависимости? К чрезмерному эмоциональному симбиозу? Ведь иногда одиночество - благо.
   - Никогда! - холодно отрезал Даниэль, разрубив ладонью воздух. Его совершенные черты сейчас казались вырубленными изо льда. - Одиночество не может быть благом! Это боль и мерзость. Оно жрёт тебя изнутри, вот и всё. Человек существует только в социуме.
   - По-моему, это индивидуально. Экстраверсия, интроверсия... Кто-то копит энергию наедине с собой, а в общении тратит, кто-то - наоборот. И...
   - Да всё равно! Одиночество не может быть полезным, оно всегда отвратительно! - хмурясь, вскрикнул он. Вскрикнул напряжённо, мелодично-резкой нотой - натянутая струна, гибкая скрипка, бьющаяся в истерике. До чего поставленный актёрский голос.
   Алиса почему-то опять вспомнила Альберта. "Мерзостное запустение одиночества" - вот как он это называл. Прямолинейно и убого.
   Хотя - убого ли?..
   - Не могу согласиться. И потом, знаешь, есть разница между одиночеством и уединением, - сказала она, подливая Даниэлю вина. Тот схватил бокал и снова осушил его в пару глотков. Она постаралась не думать о том, что выдержанное Мерло явно не заслуживает такого обращения. - Уединение - это как раз способ восстановить энергию, привести мысли в порядок. Человеку важно быть в социуме, безусловно - но, если полностью растратить себя в других, откуда же брать свою самость, как выражаются экзистенциалисты? Свою собственную суть? Если непрерывно бежать, как хомячок в колесе, нет времени разобраться в том, что ты думаешь, чувствуешь...
   - Но в этом как раз и помогают разобраться другие люди, а не одиночество! И не "уединение"! - возмущённо перебил Даниэль, облизывая свои совершенные, как вишни на натюрмортах маньеризма, тёмно-розовые губы. Его лоб снова прочертили морщинки - то ли злые, то ли растерянные. Алиса уже знала, что услышит дальше. - Одиночество - ёбаное болото, которое поглощает тебя. Извини, что так много матерюсь, но блин!.. Что ты можешь понять наедине сам с собой, что почувствовать? В этом нет смысла! С людьми - жизнь. Любовь, секс, конфликт, драка, дискуссия - это всё с людьми. Когда ты один, есть только стагнация!
   - Я пишущий человек, и я не так это вижу, - осторожно возразила Алиса. На самом деле, она уже давно видела это не так и не эдак - скорее как угодно, растеряв последние границы и правила. После договора с мэром они не то чтобы исчезли - скорее потускнели, полузабылись, как давний тяжёлый сон. - Для меня в одиночестве отшлифовываются, завершаются те впечатления, которые я получаю с людьми. А ты рассуждаешь, как...
   - Ёбаный пограник! - расплывшись в сладкой издевательской улыбке, пропел Даниэль - и постучал себя пальцем по лбу. Потом сел поудобнее - точнее, полулёг, опираясь о локоть, как юная гетера, возлежащая на пиру, - и, сыто жмурясь, отщипнул от грозди пару виноградинок. Его кошачьи глаза теперь мерцали странной смесью веселья и враждебности - такой же, как в пекарне, когда он рассуждал о панках и анархизме или рассказывал о своей шизофреничке Мадлен. - Потому что я он и есть. Говорю же - у меня нет своей позиции. Я - это всё. Я - что угодно! Я - всё, что ты могла пережить, от самого плохого до самого хорошего!.. Абсолютная адаптивность.
   Алиса улыбнулась. До чего по-детски, самонадеянно это звучит.
   Но - почему-то - завораживает.
   - Ищешь своё отражение в других, достраиваешь себя по их словам и мыслям. Да, всё правильно - всем людям с пограничкой тяжело в одиночестве, они не могут без общения. - (А психопаты не могут без него просто потому, что питаются другими, как паразиты. Перемещаются от жертвы к жертве, забавляются с разными игрушками - но ничто не заполняет ненасытную чёрную дыру внутри. Изучая нежные черты Даниэля, Алиса не стала говорить это вслух). - Быстро мы с тобой дошли до таких тем, - нервно улыбаясь, сказала она. - Но всё равно я не могу согласиться с тем, что одиночество влияет только негативно. Мне кажется, и людям с такими проблемами, как у тебя, иногда важно побыть наедине с собой - как раз чтобы "достроить" то, чего им не хватает...
   - Нет! - твёрдым низким голосом оборвал Даниэль - и требовательно постучал ногтем по бокалу. Алиса плеснула туда ещё вина, почему-то решив подчиниться. - Мне не надо себя достраивать, понимаете, леди Райт?! Мне надо, чтобы меня подавляли! Чтобы меня достраивал мой человек! - (Он сделал странный жест - будто выжимал мокрую тряпку или сворачивал шею курице. Что-то в его обольстительно-тяжёлом взгляде подсказало Алисе, что второе сравнение вернее). - Я отдаюсь такому человеку полностью. А всё остальное - похуй!..
   Ещё один жест - теперь пренебрежительно-аристократическое отбрасывание; стряхивает пыль с пальцев. Пыль - или горстку бесполезного пепла, в который превратил чьё-то сердце? Алиса скептически хмыкнула.
   - Я вроде бы и понимаю, но... А как же выбор? Как же диалог? Ведь человека нельзя лепить, будто из глины.
   - Меня - можно! И нужно! - весело кусая губы, прошипел Даниэль. - Я психопат-пограник, твою мать!.. Мне врач объяснил, как во мне всё это работает!
   - Удивительно, на самом деле, что ты настолько всё это осознаёшь и понимаешь, - отметила она. - Особенно - в двадцать один год.
   - Почему? - его глаза сверкнули детским любопытством.
   Любишь, когда тебя хвалят, да? Подробно, аргументированно хвалят. Не просто говорят: "Ты красивый" или "Тебе идёт это пальто", - а объясняют, почему. Интересно.
   - У "пограничников" редко бывает развитая рефлексия. Они очень импульсивны. Им часто вообще трудно понять и признать, что у них есть проблемы. А психопатам - и подавно. В их вселенной всегда правы только они сами - остальные виноваты тем, что плохо служат и подчиняются... - (Жадное, напряжённое внимание в его лице - будто злой белый огонь, сияющий под кожей; он подаётся вперёд, теребя рукав свитера. Алиса остановилась - намеренно, смакуя его реакцию). - Хотя - извини. Зачем тебе нудные рассуждения тётеньки, в которой умер недоразвитый психиатр?
   - Нет, продолжай! - жарко взмолился Даниэль, вдруг дёрнувшись всем телом - судорога-рывок. От левого плеча - к правой кисти через грудь и спину; его всего подкинуло на диване, словно разрядом тока. Он посмотрел на свои пальцы, скрючившиеся, как птичьи когти, с тихим хрустом распрямил их - и поморщился. - Прости. У меня такое бывает. Эпилепсии нет, но есть предрасположенность. Когда я стрессую или, например, болею с температурой, всё это вылезает. Ничего...
   - Ничего, - выдавила она. Принимает ли он препараты?..
   - Но продолжай, продолжай!.. Мне нужно тебя слушать. Хочется слушать, как ты говоришь.
   Мысленно Алиса застонала от наслаждения. Почему-то слышать, как это звучит его голосом, - до неприличия потрясающе.
   - Мм, в общем... Мне понятно, что люди упорядочивают для тебя хаос жизни - в том числе тебя самого. Прокладывают тропки в тёмном лесу. "Внедряют" что-то в тебя, как ты выражаешься, или "вредят" тебе. Или и то, и другое. - (Даниэль помрачнел, изменился в лице, издав негромкое горькое восклицание. Алиса помолчала. Попала по открытой ране?.. Как это легко с ним - пугающе легко. Он весь - открытая рана. Интересно, какие у него отношения с семьёй? Хотя - это пока лучше не трогать. Наверняка там гигантские чёрные пласты ненависти и старых обид. По крайней мере - судя по тому, как он говорил о матери). - Мадлен?..
   - Например, - бледнея, выдохнул он. Сейчас он отведёт взгляд, - подумала Алиса. Но Даниэль не сделал этого - только ещё жаднее, ещё отчаяннее смотрел ей в лицо, вжимаясь спиной в стену. - Продолжай.
   Она сглотнула слюну в пересохшее горло.
   - Понятно, что тебе трудно... увидеть ясно и себя, и другого человека - поэтому у тебя, скорее всего, нет стабильных оценок. Ты можешь, например, невероятно идеализировать человека - а потом так же сильно критиковать и обесценивать, когда разочаруешься. Для тебя нет границ и ориентиров в этой чаще, условно говоря. Нет ничего окончательного. Поэтому для тебя, как ты говоришь, "все люди - и разные, и одинаковые", и хорошие, и нет. Какие угодно - и никакие. Сплошные противоречия.
   - Так и есть, - без выражения пробормотал Даниэль, доедая остатки мяса. - Люди - расходный материал. Все заменяемы.
   - Опасная логика, - без осуждения отметила Алиса. - Психопатическая. Люди как вещи или источник ресурсов.
   - Похуй. Для меня так и есть.
   - Все, кроме человека, к которому ты привязываешься. Которому себя отдаёшь, - монотонно продолжила она. - "Любимого" человека.
   - Да. Поэтому у меня нет друзей, например. Я всех отметаю, когда встречаю такого человека и ему отдаюсь. - (Он посмотрел Алисе в глаза - невинным, по-ангельски безмятежным взглядом). - Когда я был с Мари, допустим, я... Ох, что я только не сделал! Я перешёл полностью на другую страницу в Facebook, завёл другой номер, оборвал все прежние контакты. Она меня полностью перестроила. Я ей принадлежал. - (Даниэль прожевал кусочек сыра, перевёл дыхание - и его губы вдруг тронула чуть пугающая, блаженно-растерянная улыбка). - Тем больнее в итоге оказаться выброшенным на улицу. Теперь я боюсь обжечься.
   Пора смягчить - хватит напирать. Иначе ты его напугаешь.
   - Всё-таки ты совсем не "быдло", - улыбаясь, сказала Алиса - и посмаковала Мерло. Даниэль хмыкнул, с лисьей лукавостью потирая подбородок.
   - Почему это? Именно быдло! От того, что я пограник и психопат, быдлом я быть не перестаю. И от того, что теперь похож на модного готичного гранд-вавилонского мальчика - тоже. В душе-то я - "простой па-арень с рабочих окра-аин!" - прорычал он хриплым баритоном - ни дать ни взять пожилой, затасканный разочарованиями и алкоголем солист рок-группы. Алиса засмеялась. - Знаешь эту песню?
   - Нет.
   - Леди Райт, Вы в курсе, что это вызов?! - весело воскликнул он, хватаясь за телефон. - Это же одна из самых известных панковских групп!
   - Я не слушаю панк-рок, извини.
   - Так на могиле и напишем!..
   - Значит, "модный готичный гранд-вавилонский мальчик"? - вспоминая его пальто и пиджак, ласково повторила она - пока он увлечённо искал песню в своих бесконечных плейлистах. Весьма меткое определение. - Новая эпоха, наступившая после ирокеза, цепей и шипов?
   - Именно! Ну, точнее, между ними была ещё одна эпоха... Так, вот, слушаем!
   Даниэль включил песню, ёрзая на краю постели от нетерпения, - и Алиса едва сдержала разочарованный вздох. Раньше она описала бы эту тяжеловесную какофонию как-нибудь грубовато и однозначно - например, "кровь из ушей". Рок или альтернатива, где есть и гитарно-барабанная тяжесть живой музыки, и мелодичный лиризм, и эмоции - одно; а эти рычащие отчаянные вопли под невнятный грохот - чистый хаос, чистая боль, - другое.
   Так было бы раньше. Теперь, слушая музыку, она почти никогда не ощущала, что ей что-то точно нравится - или точно не нравится. Просто дышала переливами, вдыхала настроение; впитывала всё неразборчиво, как губка.
   Она стала всеядной. Может, у Даниэля просто тоже нет души? Может, отсюда и фанатичное стремление "отдаться своему человеку", отсюда и жадные поиски этого человека - снова и снова очаровываясь и разочаровываясь, разворачивая конфетки и бросая их недоеденными? Чтобы смягчить боль и ледяной холод, хлещущий сквозь чёрную дыру в груди?..
   - Ну, как тебе?! - возбуждённо спросил Даниэль, перекрикивая музыку, с нервной подростковой жадностью дёргая головой ей в такт. Его пёстрые глаза пылали лесным пожаром.
   - Не моё, если честно. Слишком... прямолинейно, - призналась Алиса, покорно вслушиваясь в текст. Бетонные коробки в спальном районе, бомжи и запах мочи в подъезде, разборки с битами и кастетами, обдолбанные девочки-малолетки, ищущие "закладку" в кустах... Стандартный, затёртый, набросанный грубыми простыми мазками образ гетто. - И манера исполнения не в моём вкусе. Извини, но с этими криками я половину слов не разбираю.
   Она думала, что сейчас Даниэль разочарованно и презрительно поморщится, швырнув ей что-нибудь вроде "Ты не понимаешь!" - но он только весело засмеялся.
   - Это нормально, нормально, так и должно быть!.. Панк-рок всегда прямолинеен. Я видел эти спальные районы, эти рабочие окраины, я там жил! - (Он интонировал с театральной чёткостью, хмурился, решительно давя пальцем на что-то невидимое - будто нажимал на кнопку). - Там всё именно так и есть - так, как здесь поётся. Панк-рок - отражение жизни.
   - Да, я понимаю. Но ведь любая музыка - это искусство. А искусство не копирует жизнь, даже когда изображает её с натуры, - парировала Алиса. - В нём она наполняется чем-то новым, переосмысляется, она...
   - Искусство должно быть простым! Для всех понятным! Для любого быдла вроде меня! - жарко перебил Даниэль, выключая песню - и тут же впился взглядом в экран, подбирая новую. Алиса со смесью тоски и умиления поняла, что ей предстоит провести остаток вечера, слушая панк-рок его бурной юности, погружаясь в тёмные воды его ностальгии. Впрочем, почему нет?.. Это, в конце концов, куда интереснее, чем смотреть с меланхолящим Ноэлем какой-нибудь глупенький стендап. - Иначе зачем оно вообще?! Зачем всякие сложности, иносказания, когда можно выразить всё прямо и просто?
   - Ради красоты, - не задумываясь, ответила она, изучая его пылающее лицо. Вокруг серебристых "гвоздиков" в брови краснели слегка воспалённые припухлости; Даниэль беспокойно кусал губу, подавшись вперёд. - В искусстве есть красота - в отличие от жизненного материала, на основе которого оно создаётся.
   - Не согласен! По-твоему получается, что искусство - самоцель! - тоном сурового судьи-обличителя заявил Даниэль.
   - Так и есть. Искусство не обязано иметь каких-либо целей, помимо себя самого, - забавляясь его взъерошенным протестом, сказала Алиса. - Не обязано кого-то учить или спасать, например. Или быть кому-то понятным. Я всегда так считала.
   - Не согласен! Слушай!..
   Кончик его пальца опустился на экран телефона - бескомпромиссно, как молоточек судьи. Алиса напряглась, тревожно ожидая панк-рока, - но заиграло нечто совсем другое. Печальные гитарные переливы, чуть гнусавый мужской голос, шлейф меланхоличной морской истории - боли, которую уже ничего не исцелит, одиночества, которое ничего не заполнит.
  
   "Негативный опыт - тоже опыт, не так ли?
   Утопи меня, как котёнка.
   Буду помнить тебя едва ли,
   Погружаясь в морскую синь...
   Рагнарёк, Рагнарёк! Умирают боги,
   И Фенрир..."
  
   - ...пожирает солнце, - договорила Алиса, не дослушав строку, - одновременно с певцом. Даниэль округлил глаза.
   - Ты что, уже её слышала?
   - Нет, просто знаю про волка Фенрира. В скандинавской мифологии он должен сожрать солнце, когда миру придёт конец, когда настанет Рагнарёк... Мне вообще нравится, как тут это всё обыграно. Море - оно и губит, и перерождает. И валькирии, и недостижимая Вальгалла взаимной любви, и негативный опыт любви безответной - или измены, обмана, холодности... "Ты за шкирку меня тащишь к воде" - одиночество человека в мире, беспомощность. Безысходное одиночество - как у слепого котёнка, которого скоро утопят. И на фоне этого - такие мощные, гремящие мотивы из скандинавских мифов. - (Она осеклась, увидев восхищённый взгляд Даниэля, его приоткрытый вишнёво-яркий рот). - Необычно.
   - Да-да-да, так и есть! Это такой, ну... Внежанровый нуарный исполнитель. И у него куча отсылок, он часто обыгрывает скандинавскую или какую-то ещё мифологию. - (Взбудораженно улыбаясь, Даниэль вдруг по-кошачьи гибко скользнул с дивана на пол - и устроился на полу, рядом с её стулом). - Знаешь, мне очень нравится, как ты анализируешь. Это чертовски приятно слушать!.. А насчёт этого что скажешь?
   Другая группа - но снова нуар: рвано-печальные всплески аккордеона, надсадно-долгий проигрыш, атмосфера блужданий по кругу в сумерках, среди сигарного дыма, абсента и фонарей. Богемный Париж девятнадцатого века - или сам Гранд-Вавилон двадцать первого?.. Высокий и странный - почти нечеловеческий на самых режущих нотах - голос солиста; надрыв на грани с истерикой, хрупкая нервная дрожь на растянутых гласных.
  
   "Одна идеальна,
   Другая - не очень,
   Третья порочна,
   В целом их много.
   В карманах убого,
   Одна недотрога,
   Эта убога,
   А эта нормальна.
   А мне одиноко.
   Мне одиноко.
   Мне одиноко.
   Мне одиноко..."
  
   Тревожный речитатив, от полушёпота - до визга, до крика, полного животной боли, животного отчаяния; Алиса видела, что руки Даниэля покрылись мурашками. Всё-таки на него отлично действуют крики. Открытые, ярко-демонстративные проявления страданий. Крики; не тишина.
   Будто бы пытаясь сесть поудобнее, Даниэль опёрся локтем о стул Алисы - с кошачьей аккуратностью, бережно, не касаясь её бедра. А потом - пододвинулся чуть ближе. Совсем чуть-чуть - на пару миллиметров. Хирургическая точность.
   Я знаю, что ты делаешь. Алиса прикусила щёку изнутри, чтобы не улыбнуться улыбкой торжества, и позволила его локтю соприкоснуться со своей ладонью, тихо лежащей на бедре. Даниэль замер, не глядя на неё - и не думая отодвигаться. Значит, не случайно. Свет лампы плясал на его густых, заманчиво-пушистых прядях, на шее, на нежно-беззащитных линиях ушей, на серебристом кресте серёжки. Укусить. Глядя сверху вниз на его затылок, Алиса осторожно - кончиками пальцев - коснулась его локтя. Провела по бугоркам мурашек, по сетчатым контурам паутины, властно занявшей предплечье. Сегодня он сказал, что ненавидит и боится пауков. Зачем же тогда тату-паутина? Чтобы себя помучить? Как и все эти песни и девушки?..
  
   "...Ты идеальна -
   Хотя что я знаю
   Об идеалах?!
   Замыленным оком
   В мутные окна
   Глядя на разных,
   Я вспоминаю
   Тебя, и ужасно
   Мне одиноко.
   Мне одиноко!
   Мне одиноко!.."
  
   Бессильные крики падшего ангела, раненого зверя, захлёбывающийся в судорогах аккордеон. Когда последние аккорды песни смолкли, Даниэль подозрительно долго не поднимал взгляд. Алиса поняла, что он почти плачет.
   Сентиментальность психопата? Луиджи ведь тоже плакал над песнями и фильмами. И Ди плакала. Над любой дурацкой мелодрамой. Даже над видео с YouTube, где кто-нибудь умилённо говорил о своей семье - например, о том, как ухаживает за больной бабушкой. И Ди, и Луиджи в такие моменты явно было бы бесполезно напоминать, как они сами относятся к своим родным - и как говорят о них, с какой гневной грязью.
   Просто сентиментальность психопата - или там, внутри, в глубине чёрной дыры, всё-таки не пусто?
   А впрочем - какая разница?..
   Ди, Луиджи. Слишком много памяти сегодня; слишком много имён из прошлого. Алиса встряхнула головой.
   - Тяжёлая песня. Такое... экзистенциальное, вселенское одиночество. Тотальное обесценивание человеческих связей. И любви. Прямо Дон-Жуан.
   - Дон-Жуан? - тихо переспросил Даниэль, поднимая голову. Его безумные пёстрые глаза - влажные глаза - теперь были совсем близко; Алиса перевела дыхание.
   - Да. Незадолго до того, как его забрала статуя Командора, - увидев морщинку недоумения между красивых чёрных бровей, она пояснила: - Командор был мужем одной из дам Дон-Жуана - донны Анны. Есть разные версии легенды, но общая суть сводится к тому, что он надругался над памятником Командору - пришёл в склеп и пригласил статую на ужин. И она пришла, шагая каменными ногами. И забрала Дон-Жуана в ад за его грехи... Как-то так.
   - "Ты идеальна - хотя что я знаю об идеалах"? - низким грудным голосом проговорил Даниэль, не отрывая взгляд от её лица; его зрачки блуждающе подрагивали, зелёное пятно в левом глазу наползало на желтовато-карие и серые участки. Он поправил чёлку, улыбаясь; теперь в изгибе его атласно-розовых губ было что-то особенно обольстительное. Улыбка одинокого падшего ангела - того самого, исстрадавшегося, из песни. - Мне правда очень нравится, как ты анализируешь! Столько всяких ассоциаций...
   - Ну, я же переводчик-филолог. И писатель. - (Алиса осторожно отодвинула руку. Она знала, что сейчас должна первой разорвать контакт. Просто так - чтобы он больше ценил; преодолев нежелание). - Очень много тяжёлой неприкаянности в этой песне. Потому и подумала о Дон-Жуане... Ты весь горишь. Кожа очень горячая. Тебе не плохо?
   - Плохо! - (Энергично кивнув, Даниэль провёл рукой по влажному лбу - и засмеялся). - Заболеваю, кажется, как и говорил... Грёбаный жар. Но ничего страшного.
   - Может, воды? Или лучше ложись, полежи?
   - Нет-нет, не надо! Сейчас, хотел тебе ещё одну песню показать... - уютно подбирая под себя ноги, пробормотал он. Алиса вздохнула. Видеть его вот так - внизу, рядом со своим стулом; в этом есть что-то волнующее. Чертовски волнующее. Хочется провести каблуком по этому утончённо-модельному, нервному совершенству. Если каблук не запутается в его цепях, паутинах и черепах. - Возбудила ты меня, блин!..
   - Да всё что-то никак, - хмыкнув, пошутила Алиса. Кажется, пора переходить к более прямолинейной атаке. Сегодня - сплошные шаги ва-банк. Даниэль вскинул голову, улыбаясь; в его глазах плясали весёлые порочные искорки - ни следа отторжения, смущения или обиды.
   - Не понимаете Вы, леди Райт, сути возбуждения!.. Вот, слушай!
   Песня за песней, краткий анализ за кратким анализом; Алиса выключила свет, оставив только ночник на подоконнике, - и вечер сбивался в один горячий взбудораженный ком. Она снова и снова говорила и слушала, слушала и говорила - всё, что приходит в голову: мысли, образы; она давно знала, что её ум, её способность чувствовать тексты и людей обольщают - порой не меньше, а то и больше, чем красота Даниэля. Красота эфемерна, мгновенна, зависит от капризной игры тьмы и света, от прихотливой кардиограммы настроений картины и зрителя. А то, что есть в ней, - никуда не денется.
   То, что есть в ней, теперь навсегда напитано властной тьмой. Спасибо мэру Гранд-Вавилона.
   Я хочу, чтобы ты был моим.
   Эта мысль родилась нелепо, бессвязно - слишком глобально, слишком ни к чему; родилась, пока Даниэль с доверчивым восхищением улыбался, слушая, как она разбирает песни, пока спорил с ней о панк-роке и анархизме, пока тяжело дышал и облизывал пересохшие губы, отдаваясь во власть лихорадки. Его всё сильнее дёргало, сводило, подбрасывало - руки, ноги, корпус, внезапная и резкая - на пару секунд, не больше, - скрюченность пальцев. Мраморный лоб покрыли хрустальные бусинки пота - и больше он совсем не казался мраморным. Обычный человеческий лоб; мокрые прядки, прилипшие к нему; прекрасные кошачьи глаза, полуприкрытые в полубреду.
   - Можешь открыть окно пошире, пожалуйста?.. Хотя нет, оставь. Да. Спасибо. Не уходи... - (Хриплый шёпот, новые и новые судороги, ангельские черты искажает уродливая гримаса. Алиса помогла ему стянуть футболку и джинсы, расправила постель, убрала посуду - машинально, не помня, не задумываясь. Я хочу, чтобы ты был моим). - Да... Прости. Когда болею, бывает, что меня дёргает... На первых порах, с температурой, это нормально... А, я уже говорил, да?.. Чёрт. Мне очень нравится, как ты гладишь. У тебя очень нежные руки.
   - По спине? Вот так?
   - Да... Да, вот так. - (Задыхается, отворачиваясь. Провести по нежным изгибам и линиям, по белым шрамам на рёбрах (откуда?..), по тугой рельефности мышц. На фоне по-прежнему что-то играло, но она уже не прислушивалась. Она смотрела, как в тусклом жёлтом свете стройное тело Даниэля сводит судорогами - снова и снова, снова и снова, в безысходном нервном страдании, тонком, грустном, как звуки скрипки или аккордеона. Я хочу, чтобы ты был моим. Моим. Ты должен стать моим). - Прости за это. Я... Просто мне очень плохо. Ёбаная температура. Сводит, ломает. Я просто простыл, это скоро пройдёт...
   - Тшш. Ничего страшного. Отдыхай.
   Размять плечи, помассировать горячие лопатки, провести по нежным выгибам ключиц, осторожно надавливая, обвести пальцами паутину, череп и перечёркнутый знак пацифизма на его руках, безукоризненно вылепленных неведомым порочным скульптором. Хочется облизывать и кусать эти руки, обсасывать пальцы - каждую чёрточку. Пугающая, подавляющая красота; подавляющий жаркий голод.
   Я хочу, чтобы ты был моим. Мне неважно, что будет дальше. Я - охотник; ты - добыча. Ты думаешь, что наоборот, - но всё не так. Ты проиграешь. Ты будешь моим.
   Откуда же это, чёрт побери, почему ей так этого хочется? Что особенного в этом красивом мальчике? Только то, что он - психопат, а она отчаянно любит психопатов?..
   Даниэля снова выгнуло судорогой - всего, с головы до ног; он застонал, не открывая глаз. Алиса схватила и обняла его - нежно, крепко, как мать ребёнка; обняла и продолжила гладить - то кончиками пальцев, то ладонями, по липкой от пота коже, успокаивая. Как он часто и хрипло дышит; выдохи снова и снова срываются в стоны - беспомощные, высокие; и от этих стонов каждый раз постыдно сводит низ живота.
   Как можно так возбуждающе стонать, когда тебе плохо? Так постановочно, с кокетливой сучьей растяжкой в конце?.. Раньше Алиса про себя покаялась бы за такие мысли - перед богом, или перед Полем, или перед мамой: перед кем-то или чем-то, имеющим для неё значение.
   Теперь нет смысла каяться.
   - Говори что-нибудь, пожалуйста! - выдохнул Даниэль, дрожа и мечась на простынях. Его руки и ноги сводило новыми и новыми волнами судорог, мокрые волосы оставляли тёмные отметины на подушке. Алиса хотела отойти, чтобы принести ему ещё воды, - но он с детской жадностью схватил её за запястье, не отпуская. - Нет, гладь, пожалуйста, гладь!..
   - Хорошо, хорошо. Я здесь, - торопливо заверила она, снова рисуя гипнотически-медленные узоры кончиками пальцев на его плечах, спине и груди. Даниэль кивнул, обессиленно вздохнул и опять закрыл глаза - будто слегка успокоившись. Я хочу, чтобы ты был моим. - Что значит твоя татуировка? Вот эта, на груди? Обычно я не задаю этот вопрос - он предельной тупой и всегда раздражает. Но сейчас...
   - Эта? - (Даниэль ткнул пальцем в круглую чёрную кнопку, заключённую в треугольник - посреди груди, в сердцевине беззащитности, - и коротко хмыкнул, не открывая глаз. Алиса чувствовала, что под её руками его по-прежнему сотрясает дрожь - впрочем, пока не переходящая в новые судороги. Сладко-шипровый запах его парфюма теперь смешивался с терпким запахом пота - и получалось что-то невообразимое. Что-то, лишающее её способности связно думать. Хочется забыть всё; хочется быть восхищённой жаждущей самкой - и только вбирать каждый изгиб под тонким одеялом, каждую линию, каждую нотку густого аромата, каждый оттенок. Вбирать, вбирать - вечно любоваться этой опасной гибкостью хищника, этой беззащитностью безумца или ребёнка. Ведь все безумцы - по сути, нелюбимые дети, разве нет?.. Я хочу, чтобы ты был моим). - Кнопка. Я же киборг. - (Он улыбнулся краешком губ - широко, потом ещё шире, потому что мышца на щеке дёрнулась; кашлянул, восстанавливая участившееся дыхание. Алиса гладила ещё и ещё - смелее, плотнее, - чувствуя, как он истекает потом и вздрагивает под её руками. Разминала покорную глину. Хочу, чтобы ты был моим). - Включение - выключение.
   - Мм, вон что... И что будет, если тебя включить? Или выключить?
   - Не знаю. Зависит от ситуации. - (Даниэля дёрнуло новой злобной волной - всего, с головы до ног. Алиса стиснула его крепче; он поморщился, озлобленно шипя). - Блять... Бесит. Ты говорила, что болела анорексией. Каково это? Наверное, ты при этом вообще ненавидишь себя, своё тело, да?
   Отчаянной скороговоркой, стиснув зубы, содрогаясь; видно, что ему неважно, что именно она скажет, - важно только говорить самому и слышать ответы, только отвлечься от пожирающего изнутри огня. Алиса вздохнула.
   - Да, очень сильно ненавидишь. Не принимаешь. - (Склониться ближе, ближе - изучая черты, впитывая хриплое дыхание, купаясь в лихорадочном жаре). - Помню, как смотрела на себя в зеркало общажной душевой - и просто сдохнуть хотела от отвращения. Эти рёбра торчащие, эти кости... Ничего красивого. Но уже не могла остановиться. Хотелось, знаешь, схлопнуться, как будто вообще не существовать. Мне было мерзко есть, мерзко чувствовать себя сытой, и... - (Всё ближе, ближе, ближе; губы - запах - бархатистый шёлк кожи - тугие изысканно-хищные линии - спрятанная под покровом ресниц безумная пестрота глаз. Проклятье). - В общем, такое себе. Я...
   Не помня себя, не помня метель, не помня ничего из концов и начал, приникнуть к его губам. Они жгут, как открытое пламя; лесной пожар, пожирающий бабочку. Пожирающий всё, что к нему приближается. Тугие, тонкие, плавные линии; нежные, покорно подставляющиеся, умело-усталые движения языка. Усталые - но он распаляется.
   Застыть - ближе - запустить пальцы в кошачью пушистость волос, впиться в шею, вдыхая дикую медовую смесь вкуса и запаха. Слушать стон, вкушать судороги, ненасытно касаться-касаться-касаться. Везде, докуда дотягиваюсь. Повсюду.
   Хочу, чтобы ты был моим. Ты должен стать моим.
   Насколько это порочно - трахнуть больного человека на грани припадка?
   Трахнуть - это слово моё? Или просто он потом обвинит меня так?..
   - У тебя очень нежные руки, - тихо и измождённо выдохнул Даниэль, когда поцелуй прервался. Алиса впилась ещё - в шею, в ухо, в металлический вкус серёжки; он снова застонал, жмурясь. - Я... Прости, что сегодня я болен.
   - Ничего. - (Как странно он извиняется. "Прости, что я не смогу полноценно исполнить твою волю, моя госпожа"? "Прости, что программа будет работать со сбоями"?..). - Это ты прости, что не удержалась.
   - Ничего. - (Порочная, по-лисьи хитрая улыбка - не открывая глаз, только длинные ресницы кокетливо подрагивают). - Я бы тоже, глядя на себя, не удержался.
   Какое бесстыжее, наглое признание своей красоты. Бесподобно, нарциссично, чудовищно. Алиса зарычала, набрасываясь на него; река лавы в ней пожирала последние препятствия.
   Сука. Какая же ты сука - как всё это женственно, как пассивно, как нездорово.
   Как - именно так, как я люблю. Ты должен быть моим.
   Стянуть всё оставшееся, выключить свет, падать глубже и глубже в хищную бездну. Раниться о зубы и клыки, стоны и судороги; роза, изъеденная червями - прекрасная роза, но больная, насквозь больная, охваченная пламенем лихорадки, - но разве это портит её красоту? Разве это заставляет желать её меньше?.. Нет - больше, намного больше; нездоровость - часть розы. Хочется не думать - только прыгнуть бездумно в гибельный лабиринт, в озеро из шипов, шелковистых алых лепестков и крови. Терпко-сладкий вкус губ, языка и пальцев, безумный блеск глаз, потные прядки волос, нежные упоённые стоны, особенно чутко - в ответ на массаж головы и покусывание ушей; девичьи, беспомощно-покорные реакции. Рабские. Ему нравится кому-то принадлежать.
   Всегда ли это так?
   Татуировки, цепочки, гвоздики - только больше, больше сладких сложностей и препятствий; блуждать по лабиринту, растворяясь в чужой лихорадке, в чужой агонии, чувствуя только горячий запах и вкус. Соль внизу, горячая пылкая твёрдость; выгибайся, шипи, подавайся навстречу бёдрами, путаясь пальцами в моих волосах. Эта совершенная, гибельная, актёрски выверенная красота - моя, пусть на краткий миг до того, как опустится занавес; МОЯ - вся роза, охваченная пламенем, вся роза, изъеденная червями. Грехи, боль, пёстрое опаловое безумие, безысходное одиночество среди сотен женщин, безысходный гнев среди сотен драк. Жажда убить - жажда взять; и то, и другое значит - проникнуть внутрь, под кожу, быть хищником, а не жертвой. Выиграть. Остаться живым.
   - У тебя очень красивое тело, - дрожа, хриплым выдохом пробормотал он - выбираясь из-под неё, перехватывая инициативу. Алиса улыбнулась, продолжая почёсывать ему голову; он по-кошачьи урчал и стонал, разнеженно откидываясь затылком на её ногти.
   - Спасибо.
   Лаская её языком - остро, на грани с беспамятством, - искусно проникая в неё пальцами, нависая над ней всей своей сладкой хищной тяжестью, целуя её в шею, поглаживая ей бёдра, облизывая соски - устало, снисходительно, с томностью мастера, который привык ко всему и просто репетирует в тысячный раз, доводя новую скрипку до непривычно-обалделой дрожи, - и наконец входя в неё, истерзав её ожиданием, он заботливо прошептал:
   - Тебе не больно?.. Говори, если будет больно.
   - Скажу, - солгала она.
  
  
   Глава II
  
   Теон
  

ОДИНОКО

"Ты идеальна -

Хотя что я знаю

Об идеалах?

Замыленным оком

В мутные окна

Глядя на разных,

Я вспоминаю

Тебя, и ужасно

Мне одиноко"

(Аффинаж. Одиноко)

Неидеальна,

Не очень порочна,

В целом их много,

Тебе одиноко.

Со мной одиноко,

И с ней одиноко,

Жизнь скучна и убога,

Сереют сугробы.

Я всё это знаю,

Вокруг всё нормально -

Кровавая норма,

Рассекшая кожу.

И все мы похожи.

Тебе одиноко,

Я только одна из -

Знакомая блажь.

И холодом город

Сковал тебя снова -

Таинственный город,

Не твой и не наш.

Не очень порочна

(А может - и очень),

Опоры непрочны,

Внушителен стаж

Больной лихорадки.

Тебе одиноко.

Поставлена точка -

А может, кураж

Волнует напрасно,

И горький, и сладкий,

И горько, и сладко

Колышется боль.

Тебе одиноко.

Я всё это знаю.

И ты не согласен.

Дурит алкоголь

Кровавую норму

Из ранок и ссадин,

Раздавленных песен,

Убитых молитв.

Тебе одиноко,

И город опасен,

И каждое сердце

Отравой горит.

  
   "Здравствуйте, Алиса. Я по поводу Вашей книги. Если честно, очень неловко - никогда не писала вот так напрямую авторам, которые нравятся. Но тут почему-то возник порыв. Уже три дня живу с Вашими героями, не могу оторваться. Так всё это странно, страшно, болезненно - и в то же время... Притягательно. Почему-то. Не знаю, может, дело в том, что я, как и Вы, по образованию переводчик (хоть и никогда не работала по специальности), и тоже была в тяжёлых отношениях. И тоже с итальянцем, представляете? Только с военным, с офицером-контрактником. Вот читаю - и многое во мне отзывается, переживаю за героиню, будто она моя подруга. И - простите, что лезу не в своё дело, но за Вас тоже переживаю. Книга ведь автобиографичная, Жюстина - это Вы, не так ли? Глупо, но просто захотелось убедиться, что с Вами всё хорошо, что Вы, как и она, преодолели этот ужас! И ещё, знаете, я тоже склонна была жертвовать собой, как Жюстина, верить всем, пытаться всех спасти - а в итоге меня, как и её, использовали. И вот, читая, задумалась: откуда же в нас, женщинах, эта глубинная нелюбовь к себе, это стремление себя принизить? Психологи всегда давят на отношения с родителями - и да, у меня вот, например, был довольно тираничный отец. Но всё было не настолько плохо, как у Жюстины и (по-видимому) у Вас. Может, всё дело в том, что..."
   - Игра в Иисуса, - сонно пробормотала Алиса, потягиваясь, - и отложила телефон. - Он называет это "игра в Иисуса".
   - Кто же это - новый таинственный "он"?
   Поморщиться. Картинно поморщиться, конечно: Тильда не должна понять, что на самом деле она даже немного рада её видеть.
   - Доброе утро, Матильда. Я, кажется, уже просила не приходить ко мне без спроса. Особенно на выходных.
   - Прости. - (Спокойный и холодный, как скальпель, голос Тильды донёсся от стены, со стула. Нет, не скальпель - спица. Прикрыв глаза, Алиса услышала тихий шорох пряжи и позвякиванье спиц). - Есть важный разговор. Это не терпит отлагательств.
   - Можно позвонить или написать, - недовольно пробормотала Алиса, зарываясь поглубже в одеяло. От окна на кожу наползал колко-неприятный сквозняк.
   - И уподобиться твоим восторженным фанатам? - голос Тильды ядовито вильнул, спицы зазвякали чаще. Алиса закатила глаза.
   - Невежливо лезть в чужую переписку. Допустим, я толком не могу защитить от тебя ни свой телефон, ни свою квартиру - но это не повод так бесцеремонничать.
   Не могу защитить - несмотря на покровительство мэра, - мысленно добавила она, подавляя досаду. Договор с мэром дал ей многое, но не защитил ни от кого с "изнанки" - особенно от самых могущественных. Дар Тильды такой древний и отточенный, что сопротивляться ему было бы смешно.
   А не сопротивляться - раздражает.
   - Не волнуйся, твой флирт с поклонниками мне совершенно не интересен, - заверила Тильда.
   - Надеюсь. Так в чём дело?
   - Кто говорит об игре в Иисуса?
   - В чём дело? - Алиса прикусила щёку изнутри, чтобы не улыбнуться.
   - Горацио ушёл в запой.
   Она в недоумении повернулась набок.
   - Это, конечно, ужасно, но какое я имею к этому отношение?
   Тильда сидела, подобрав под себя ноги в прямых светлых брюках. Бледно-голубая блуза с жёстким воротничком идеально выглажена, короткие каштановые волосы собраны в пучок на затылке, тонкие губы сжаты в непреклонную прямую линию. Алиса смотрела, как в длинных белых пальцах Тильды ловко танцуют спицы - и из-под них появляется нечто длинное, горчично-жёлтое. Шарф?
   - Самое прямое отношение. - (Серые глаза Тильды, оторвавшись от вязания, коснулись её лица - но не задержались надолго. В них Алиса, как всегда, видела нерушимо-холодное спокойствие - впрочем, с примесью отторжения. Ничего удивительного: Тильда - друг Горацио. Все друзья Горацио должны быть уверены, что она ему вредит. Как раньше вредила Ди. Нелестный, но ожидаемый титул). - Тебя он послушает. Меня - нет. Психолога или психиатра-нарколога - тоже нет.
   - Меня? - (Алиса улыбнулась, сдерживая злость. Она не любила говорить о Горацио, особенно вот так - с утра, без какого-либо повода). - У меня нет на него абсолютно никакого влияния. Да, когда-то он мне доверял, что-то рассказывал - но сейчас... Ничего важного в последние встречи не было. И вообще, во-первых, он давно не ребёнок - пусть сам решает, пить ему или нет. Во-вторых - вдруг это, эм, благородный запой? Вдруг это нужно ему для вдохновения, обновлённого видения чего-то? Мы же не знаем. Да, частота может быть критичной, но...
   - Для вдохновения, - задумчиво повторила Тильда, складывая спицы на колени. Её узкое вытянутое лицо теперь было полно какой-то грустной строгости. - Та милая простодушная женщина, да? Ты теперь собираешься вдохновлять угнетённых домохозяек?
   Руки, перемазанные жиром и фаршем, - Луиджи не терпит полуфабрикатов, поэтому тефтели должны быть готовы к его приходу. "...И что, что я пьян? Ты недостаточно стараешься - мужчина должен кончать! Женщина может и без этого, а мужчина должен!"
   "...Я из-за тебя, сука, не выспался и опоздал на работу, и теперь мне весь день хуёво! Спасибо, дорогая, за твои ёбаные душеспасительные разговоры! Видел тут на улице бомжа в коробке - может, тебе залезть пожить к нему, раз ты так любишь со всеми разговаривать и хочешь всех спасти?!"
   - Она не домохозяйка, - сказала Алиса, ещё раз пробегая глазами сообщение. - Смейся, не смейся - но, раз моя книга хоть у кого-то вызвала такие мысли и чувства, это...
   - ...ничего не значит для тебя, - ледяным тоном закончила Тильда - и вернулась к вязанию. Теперь Алиса снова видела лишь её гладко зачёсанную макушку. - И не надо отрицать - ничего не значит. Мне незачем слушать заученные фразы про то, что теперь ты видишь смысл жизни и своего творчества, или что-то вроде того.
   На миг её потянуло - потянуло сильно, отчаянно, - податься вперёд, выпростать руку из-под одеяла и ударить Тильду. Резко, просто, прямолинейно - в красивую скулу или в большеватый нос.
   Вот тогда Горацио наверняка от шока вышел бы из любого запоя. А сама Тильда - хоть чуть-чуть бы удивилась. В её вселенной никто не смеет посягнуть на её утончённое носатое совершенство.
   Тшш, ну что за примитив? Так нельзя.
   - С чего ты взяла, прости? - терпеливо уточнила Алиса. - Очень даже много значит. Я редко получаю отзывы, тем более такие подробные.
   - Кто такой "он"? Кто сравнивает самопожертвование с игрой в Иисуса? - ледяным тоном повторила Тильда - цифровым безликим тоном искусственного интеллекта, повторяющего запрос из поисковой строки. Тема роботов и киборгов - ещё одна постоянная тема в последнее время.
   "...Надеюсь, в своей книге ты убьёшь меня, потому что я хочу умереть! Или хотя бы напишешь, что я стал машиной. Я бы так хотел быть машиной, роботом, киборгом! Это и мне, и всем окружающим облегчило бы жизнь".
   Взволнованное лихорадочное бормотание взахлёб; нервные смешки с блестящими от слёз пёстрыми глазами; рёв панк-рока в стареньких проводных наушниках. Алиса вздохнула. Ей не хотелось доверять своё новое сокровище Тильде. Проклятая жадность дракона, лежащего на груде золота.
   - Его зовут Даниэль. Юный, красивый, запутанный. Психопат.
   - Человек? - невозмутимо уточнила Тильда.
   - Да.
   - Понятно. - (Она опять склонилась над вязанием, порождая новые и новые горчичные петли - будто бы стараясь не смотреть на Алису). - Так или иначе, я хочу, чтобы ты поговорила с Горацио. Не знаю, в чём дело, но он сам не свой. Уже неделю не просыхает.
   - Но он же не бросил колледж? Не мог бросить. Преподавание - это для него святыня. Святыня с портретами подростков вместо икон, - предупреждая упрёки нахмурившейся Тильды, Алиса добавила: - Если он ходит на работу, не всё так страшно. Я бы с ним поговорила - но мы так давно не виделись. Очень давно.
   "...Соскучилась по мне, солнце? Да, ты ругаешься, когда я говорю "солнце", - но ведь соскучилась?! Ты просто не понимаешь фишку, ты самое настоящее солнце! Как это "недавно виделись"?! Мы же не виделись целые сутки!.. Ох, я просто выпил два бокала шампанского на корпоративе, извини".
   У Даниэля и у Горацио "очень давно" измеряются очень по-разному.
   - Это не имеет значения, - грустно сказала Тильда. - Я знаю, что ты всё ещё можешь на него повлиять.
   - Звучит как-то обречённо.
   - Возможно. - (Тильда отложила вязание, но посмотрела снова не на Алису, а куда-то выше - на фотокартины с цветами и фруктами, яркими вспышками разбросанные по светло-бежевой стене). - Всё же что особенного в этом Даниэле? Ты вспомнила о нём с ходу, спросонья. Это необычно.
   Алиса хихикнула, решив не сдерживаться. На вызов нужно отвечать вызовом - хотя бы этому Гранд-Вавилон её научил.
   - Если это разведка, то какая-то слишком прямолинейная и безграмотная. Я не лезу в ваши разборки с демонами, разборки между собой и тому подобную чушь, забыла? Это всего лишь моя личная жизнь.
   - Новая муза, да? - (Алиса представила, как вгрызается Тильде в горло - в её хрупкую, как фарфоровая вазочка для конфет, бледную шею. Иногда ей было жаль, что мэр не сделал её вампиром). - А та восторженная домохозяйка из Facebook знает цену твоего вдохновения? Или видит тебя святой мученицей, претерпевшей муки абьюза во имя благодати?
   - Это не твоё дело, - процедила она, открывая недочитанное сообщение. - Горацио я напишу или позвоню. Если у тебя всё - хорошего дня.
  
   ***
   Неделю назад
  
   ..."Как я себя чувствую?.. О, хуёво, леди Райт, крайне хуёво! Как же мне плохо! Умираю, чёр-р-рт побери!"
   Алиса грустно улыбнулась, ставя аудиосообщение на паузу. Актёрски-преувеличенные страдания Даниэля, с одной стороны, рвали сердце жалостью, отчаянным материнским желанием обнять, обогреть, вылечить, закормить лекарствами до полного исцеления и сладостями - до состояния, когда сладостей уже не хочется; с другой стороны, вызывали смех - весь этот поток жалоб на головную боль и тошноту, все эти причитания и мученические стоны. Мученические - но, чёрт побери, эротичные; порочно-эротичные, как истыканный стрелами обнажённый святой Себастьян на картинах болонской школы. Она самой себе стыдилась признаться, что это возбуждает её, - наверное, потому что до Даниэля даже в её опыте не было секса с человеком в полубреду и лихорадке.
   - Мисс Райт, следующий респондент! - пробормотала застенчивая ассистентка - студентка, проходящая практику. Алиса улыбнулась, мельком взглянув на программу конференции; кто там следующий?..
   Очередная конференция "Terra Incognita" была посвящена русской классической литературе - и большинство докладчиков, как водится, вещало либо о сурово-дидактичных мирах Толстого с мудрыми добрыми крестьянами, похотливыми женщинами-самками и дотошными описаниями всего - от диспозиции сражений до бантика на бальном платье семнадцатилетней барышни, - либо о психозно-выморочных мирах Достоевского с двойниками, револьверами, рулеткой, сожжёнными деньгами, бледными чахоточными женщинами, кричащими мужчинами в сюртуках и окровавленным топором среди жёлтых тесных двориков наподобие гранд-вавилонских. Алиса всегда предпочитала Достоевского, и переводить доклады о нём было легче. Сегодня, впрочем, был день интервью, а не докладов: господа литературоведы высказывались по эстетическим вопросам - как связанным, так и не связанным напрямую с темами их работ. Следующей жертвой Алисы должен был стать докладчик с многообещающей темой "Грушенька и Дмитрий Карамазов: "грозное чувство" или продажная любовь?"
   Она неохотно отложила телефон и вздохнула. Несмотря на вульгарную вопросительную форму заголовка, тут есть над чем подумать: Грушенька, конечно, поехала за несчастным Митей на каторгу в Сибирь - но разве до этого её, как жадную кошку, не влекли исключительно его деньги? Шампанское, медведи, цыгане, бриллианты, туфли, сласти, шёлковые платки - всё, призванное потешить её чувственно-грубую красоту. Она жадно глотала материальное, не задумываясь о духовном, подменяя театральными истериками истинные, глубокие чувства и эмоции.
   Может, Грушенька была психопаткой? Алиса задумалась. Этим, собственно, можно объяснить и её капризную жестокость, и страсть к деньгам, и поверхностный кошачий шарм, и привычку жить за счёт других, и жажду соблазнять и провоцировать их - как в случае праведника Алёши. В сущности, примитивный, плоский эмоциональный мир - но сколько страсти, сколько притяжения он почему-то вызывает.
   Грушенька чертовски похожа на Ди. Именно чертовски. Странно, что раньше это не приходило ей в голову.
   Они с Даниэлем поспали от силы пару часов и оба чувствовали себя неважно - но ему, конечно, теперь в разы хуже из-за разбушевавшейся болезни. Он писал ей весь день - так горестно и жалобно (хоть и не без самоиронии), что Алиса ещё не предложила - но уже точно знала, что предложит к нему зайти. С лекарствами и продуктами.
   Ибо как оставить в беде такое прекрасное беззащитное существо?.. Три тысячи в конверте - "Грушеньке, цыплёночку". Она вздрогнула; что за чушь лезет в голову?
   "Ох, мне очень жаль. Крепись", - поспешно написала она, с дежурной улыбкой усаживаясь в своё кресло - между журналисткой, усталой девушкой с волосами цвета чахлого салата и проколотым носом, и респондентом - грузным литературоведом, маленьким и плотно сбитым, как розовый колобок. Белый свет резал глаза; оператор, сквозь зубы матерясь по-польски, настраивал камеру.
   Грушенька в юности была влюблена в поляка. Профессор Базиле говорил, что для Достоевского выдать героиню за любого иностранца - особенно поляка - было худшим из наказаний; что поздний Достоевский стал ярым националистом. Но с благополучным богатым поляком Грушенька была бы счастлива явно меньше, чем с неуравновешенным Митей - с его страстями, цыганами и медведями.
   Страстями.
   Алиса прикусила губу, думая о гладкой, как молочно-золотистый шёлк, горячей коже Даниэля, о гибких хищных линиях его плеч и спины, об упоительно-пушистой густоте его волос, бархатно перетекающей между пальцами, о его умелых, размеренно-чувственных поцелуях на своей груди и шее, о чёрной вязи тату, испещривших его юное тело, будто ордена за победы над психотравмами, о том, как он упруго дёргался в судорогах, как шипел и тихонько постанывал, подаваясь бёдрами ей навстречу, как всё смелее наваливался на неё своей тёплой, ароматно-шипровой тяжестью, как хрипло прошептал: "Выключи свет", - перед тем, как всё началось, - странно, трепетно, словно стеснялся... Утром она встала пораньше, чтобы приготовить завтрак ему и себе - нарезать хлеб, сыр, фрукты, сделать кофе. Растрёпанный Даниэль, чуть припухший от вина и заспанности, зевал, тёр кошачьи пёстрые глаза, почёсывался и бормотал "Спасибо" - и всё это было не так совершенно, не так обольстительно, как вчера, но по-своему ещё более прекрасно. Сколько в нём этой детской беззащитности, сколько силы - и в то же время чего-то грустного, хрупкого. Брошенности? Неприкаянности?..
   И всё же завтрак он принял как должное - даже ни разу не поблагодарил, будто и не заметил. Интересно.
   - ...изучая Достоевского, принято опираться на концепцию Бахтина о полифонии, о многоголосье героев в романе, в то время как я беру за основу психоаналитическую модель... - монотонно гундосил крепыш-литературовед, встряхивая пальцами, похожими на сардельки. Когда он умолкал, Алиса переводила - легко, машинально, почти бездумно: сначала на местный и английский (для журналистки), потом - на английский и итальянский (на камеру). Но образы, скользящие по её телу и памяти, были далеки от Достоевского.
   Или, наоборот, очень к нему близки.
   Если предложить прийти самой - слишком навязчиво или?.. Нет, скорее всего, Даниэль из тех, кто был бы только рад такому предложению. Он явно жаждет внимания; жаждет, чтобы его добивались, чтобы о нём заботились, чтобы ему что-то предлагали - не наоборот. Жаждет, чтобы его ставили перед фактом. Жаждет принадлежать.
   И это возбуждает. Чертовски.
   "Может, прийти к тебе вечером, помочь? Я бы могла занести что-нибудь поесть, лекарства", - наугад написала Алиса на следующем перерыве между интервью. Под кожей пульсировала горячая хмельная взбудораженность - будто она всё ещё была пьяна; хотелось взвизгнуть, сорвать светло-бежевый жакет и пуститься в пляс - прямо под осуждающими солидными взглядами собравшихся леди и джентльменов.
   "Да, если можешь, пожалуйста!" - со страдающим восклицательным знаком согласился Даниэль. Согласился сразу - спустя пару секунд. Никаких псевдогероических "Нет, что ты, не утруждайся, я справлюсь сам"; никаких дипломатично ёрзающих "Ох, ну только если тебе нетрудно..." Ожидаемо. Он живёт по логике "дают - бери" - и это видно во всём. То ли порочная черта -то ли наивная, даже милая, как у ребёнка.
   "Хорошо. Адрес?"
   "Севильская улица, дом шестнадцать".
   Севилья; инквизиция и Дон-Жуан одновременно. Алиса улыбнулась.
   Глухие края. Всё ещё центр Гранд-Вавилона - но уже ближе к его тихим, "спальным" окраинам. Более невзрачные дома, более обледенелые и грязные дороги, никаких баров и казино - лишь супермаркеты да бесприютные круглосуточные магазинчики, мерцающие вывесками в ночи. Понурые старушки, семейные пары, бродячие кошки, шныряющие по пропахшим мочой дворам. Туда редко заходят туристы.
   В таких кварталах дешевле снимать жильё. Неудивительно, что Даниэль обитает там: у него явно непросто с деньгами. Переезд в Гранд-Вавилон никому не даётся легко. И деньги - больной для него вопрос.
   Прямо как для хохотушки-Грушеньки.
   "Хорошо. Я закончу через пару часов, зайду домой поесть и переодеться и приду. А что купить?"
   - Что угодно, что захочешь - только принеси хоть что-нибудь, пожалуйста, а то мне такой пиздец, я тут умираю нахуй! Нужна гуманитарная помощь!.. - кашляя, скороговоркой простонал Даниэль в аудиосообщении. Алиса вздохнула. Конечно, вчера он раз десять сказал, что не умеет выбирать, - но всё ещё трудно привыкнуть, что настолько. Мог бы хоть примерно обозначить, чего из еды и лекарств у него нет.
   "Окей. Гуманитарная помощь страждущим детям Севильской улицы", - написала она. Даниэль ответил стикером с лисичкой, обернувшейся хвостом, - тем самым, который так отчаянно её умилял.
   Что ж, это отличный повод увидеть его квартиру. Необходимая часть исследования.
   - Мисс Райт?.. - промямлила ассистентка.
   ...После работы Алиса отправилась домой, опьянённая всё той же странной радостью. Ей не хотелось думать - хотелось лишь раствориться в странном стихийном "сейчас". А если и думать - то только о нервных, блестящих блеском безумия - то ли притягательным, то ли ужасным - пёстрых глазах Даниэля; глазах Иуды - или Христа?.. Он манипулятор-психопат - значит, лгун, Иуда; но он всё время твердит, что у него комплекс героя, комплекс спасителя, что он "спасал" всех своих женщин от ужасных порочных мужчин, которые "обижали" их. Как же это сходится? Особенно пряную тонкость эти высказывания приобретают, когда соотносишь их с другими подробностями его прошлого - с тем, что кто-то из его бывших спился, кто-то (по его выражению) "сторчался", кто-то "то ли умер, то ли в психушке". Странный выходит героизм, странная спасительность. Но - чем больше Алиса думала об этой странности, тем больше она пьянила её, как молодое вино. Он ведь так уверен в том, что говорит. Это очаровательно.
   Привычная душно-потная толпа в метро, привычные кружева фасадов под пасмурным, рано темнеющим зимним небом, привычная бежево-зелёная квартира - милая, словно жилище маленькой феи, слишком мило-слащавая для неё, - всё это вдруг высветилось иначе, стало объёмным и ярким. Всё - только из-за того, что она скоро пойдёт к Даниэлю с продуктами и лекарствами.
   Какой весёлый вздор. Давно с ней такого не было.
   Покупая жаропонижающее и обезболивающее в облаке резкого аптечного запаха, Алиса на секунду задумалась: если бы Ноэль знал о Даниэле, что бы он сказал? Скорее всего, ему было бы плевать. Хотя - может, это, наоборот, обострило бы его угасающий (или, точнее, хронически угасший - вечно полуживой, подобно эрекции импотента) интерес: ведь добыча ускользает, ведь он почему-то перестаёт быть для неё центром вселенной. Да, она не нужна ему - но как же так? Как это - "перестаёт" - он-то, утончённый венец дьявольского творения?! Кроме того, это бы облегчило его положение: никакой ответственности, всё как он любит. Добыча ускользает; самка теперь не его, а чужая - значит, можно проявляться и поактивнее, ведь за это ничего не будет. У Алисы сводило скулы от этих мыслей. Поморщившись, она отмахнулась от них.
   "...Я ни с кем не могу долго общаться - это моя проблема. Но только не обижайся, дело не в тебе. Ты точно отличаешься от других".
   Точно отличаешься от других. Она вдохнула холодный ночной воздух, посмотрела в иссиня-чёрное небо над желтоватыми стенами в облезшей лепнине - и улыбнулась.
   К чёрту Ноэля и все его "не могу".
   Гуманитарная помощь, значит?.. "Я всегда беру то, что дают. Потому что а смысл отказываться? Если мне предлагают - что угодно: еду, подарки, деньги, - беру. А вот в долг никогда не беру. И долги не возвращаю", - говорил Даниэль вчера. Какой спокойно-искренний цинизм; это даже восхищает честностью. Итак, замороженные бифштексы, немного овощей, хлеб, сыр, кисть винограда, упаковка печенья, вода, чай... Наверное, достаточно? Алиса подумала - и бросила в корзину ещё чипсы со вкусом острых крылышек. Он сказал, что слишком любит острое - и это убило его вкусовые рецепторы.
   Впрочем, в других смыслах его вкусовые рецепторы вполне живы. По крайней мере, пока так кажется.
   Гололёд в окрестностях улицы Даниэля неприятно её удивил - она шла по этому скользкому, вылизанному ветром зеркалу, ругаясь сквозь зубы и то и дело скользя. Правда, потом ей снова становилось весело: это ли не приключение - брести с пакетом к едва знакомому красивому мальчику, неуклюже пытаясь балансировать на льду?.. Окна светились маслянисто-жёлтым, лиловым - или чернели беззубыми провалами в пустоту; дома теряли роскошь лепнины, сохраняя только скромные стены со сдержанными и редкими архитектурными изысками. В основном - жёлтые стены; жёлтые, как в Петербурге Достоевского, как в лихорадочных снах умирающего. Прохожие в этой спальной части центра попадались редко, и немалая их часть плохо держалась на ногах - от алкоголя или каких-то ещё веществ. Лавируя между льдом, сугробами и пьяницами, дыша прохладным влажным воздухом, повинуясь пульсу романтически-бессмысленной музыки в наушниках, Алиса наконец вышла к улице Даниэля. Вездесущий круглосуточный продуктовый, парикмахерская, стоматологический кабинет - и труба какой-то фабрики, дымящая вдали. На верхушке трубы горел красный огонёк - зловеще, как око Саурона в Мордоре. Глаз дьявола.
   Половина Севильской улицы была перерыта: промёрзлая земля лежала перед Алисой бесприютно, как вскрытый труп, и из неё торчали трубы. "Проезд запрещён! Проход запрещён!" - сурово гласили таблички. Рядом с магазинчиком стоял рекламный щит; какими-то сложными ассоциативными путями подводя к информации о новом тарифе мобильной сети, на нём чернела надпись: "Как ощущать себя хорошим человеком, если в школе у тебя был "неуд" по поведению?" (Философский вопрос, - оценила Алиса. Действительно, как же?..). Стояла дикая, просто невозможная для центра Гранд-Вавилона тишина - будто на окраине или в крошечном провинциальном городке. Дорогу Алисе, зябко пригибаясь к земле, перебежала беременная серая кошка; от труб в ремонте несло затхлой вонью. Вздохнув, она пошла в обход и прошла по деревянному переходу, проложенному через трупно-трубное вскрытие; под крышей перехода мерцали багровые круглые фонарики, чем-то напоминающие о Китае или Японии.
   В темноте она не сразу поняла, как подобраться к дому номер шестнадцать: перекопанная земля плавно переходила в сугробы, мёрзлые обледенелые участки и железные перекрытия - защиту от нежеланных машин. Между ямами и перекрытиями бугрились булыжники и застывшая грязь; шагая по всему этому с тяжёлым пакетом наперевес, Алиса ругалась сквозь зубы - и пыталась не расхохотаться, думая, как нелепо было бы сейчас упасть или подвернуть ногу. Ещё было сложно привыкнуть к отсутствию людей и автомобильного гула (оказалось, центр приучает к этому фоновому шуму прочнее, чем студенческая молодость - к алкоголю); Алиса сверилась с картами - и наконец набрела на нужную парадную.
   Дом был жемчужно-серым - светился во тьме инфернально, как кожа обнажённой Грушеньки при свете луны. Продажная пышная красота. Часть фасада пряталась за неопрятной, заляпанной краской и опилками плёнкой, накинутой на строительные леса. Реставрация - вечный процесс в архитектурном разврате Гранд-Вавилона. Алиса вспомнила обросший лесами отель "Бонжур", свой первый приезд в этот город - и улыбнулась, доставая телефон.
   "Я на месте... Кажется. Не уверена. Тут леса, плёнка, и всё огорожено".
   "О, леса! Отлично!" - почему-то обрадовался Даниэль - и через минуту она услышала приглашающий писк домофона.
   Он открыл в одной майке и домашних трико, ёжась от холода, - и приветливо улыбнулся, хотя был бледен, как мертвец.
   - Заходите, леди Райт. Ох, как много гуманитарки, жэ-эсть!
   Смешно растянув слово "жесть", Даниэль всплеснул руками и забрал у неё пакет. Всё же до чего странное лицо - красивое, как у ангела, беспощадное, как у палача, яркое, как у безумца. Увидев тонкие черты и кошачьи глаза Даниэля, она ощутила смесь желания и нежности. Нежности сегодня было гораздо больше.
   Тёмный коридор, первая дверь налево, замок с цифровым кодом; внутри находилась стандартная для центра Гранд-Вавилона квартира, поделённая на несколько крошечных студий - уголков на съём. В конце коридора угрюмо ворчала стиральная машина; пол, выложенный чёрно-белой плиткой, напоминал грязную шахматную доску; из-за каких-то дверей доносилась музыка, из-за каких-то - юные голоса. Даниэль резким и лёгким движением толкнул одну из дверей - и тут же набросился на пакет.
   - О, еда!.. Спасибо тебе, это прям круто!
   Распотрошив "гуманитарку", он обнаружил готовый обед, который Алиса купила в кафе по пути - и жадно, даже не разогревая, открыл пластиковый контейнер. Алиса разулась, осматриваясь.
   Студия была тесной - точнее, чудовищно тесной. Трудно представить, как тут может жить один человек, - не то что больше. Высокий потолок девятнадцатого века позволил хозяевам сделать уголок двухуровневым: спальное место в закутке наверху, всё остальное - внизу; из тёмной преисподней в чуть более светлый рай вела деревянная приставная лесенка. Узкий-преузкий коридорчик с затоптанным полом - стены почти вжимаются в плечи; груда обуви на полу, груда одежды на настенной вешалке - от кожаной куртки с шипами и панковскими нашивками (надо признать, довольно устрашающей) до того самого элегантного длинного пальто. Неудивительно: всё это здесь просто некуда больше вешать и ставить. Дальше - скромный кухонный уголок с проржавевшей раковиной и варочной панелью не первой чистоты. По столу в беспорядке расставлен негустой запас посуды - кружки в следах чая, миска с завитками лапши быстрого приготовления. На полу, на стенах, на клеёнке на столе - какие-то пятна. Под лесенкой гудит холодильник, дальше выстроились узкий, как гроб, тёмно-синий диван, комод, который, по-видимому, заменяет шкаф и вообще все места для хранения вещей, колченогая красная табуретка. Повсюду - захламлённые настенные полочки (пластиковые, как в душе), крючки с вещами; на одном из крючков полотенце, на другом - тот самый стильный пиджак. Стены заклеены плотно, будто в комнате подростка: флаг Великобритании (почему-то; Алиса невольно вспомнила флаг Америки в новом жилище Ноэля), какие-то коллажи и рисунки (на одном из рисунков - Даниэль: красивая срисовка с одной из его удачных фотографий в анфас, с эротично расстёгнутым воротом рубашки; в углу - цитата из песни: "Первая встречная, люби меня вечно"; весьма символично), оленёнок, вырезанный из чёрного бархатного картона. (Почему, откуда оленёнок?.. Даниэль ассоциировался у Алисы с каким угодно животным - но точно не с кротким оленем. Олень - это Поль). На полочках и широком подоконнике - галстуки, флакончики парфюма, телефоны с расколотым стеклом (почему-то - несколько), скомканные пакеты, чистящие средства, какие-то бумажки и тюбики; всё в стандартном мужском беспорядке. Наверху, под потолком - матрас с разворошённой постелью, ещё одна куча хлама (поменьше) и заклеенный скотчем старенький ноутбук.
   Но главное - запах.
   В комнате пахло Даниэлем. Даже не его парфюмом, не дымом (хотя на подоконнике Алиса заметила зажигалку и пустую банку из-под энергетика, явно играющую роль пепельницы, - ей почему-то казалось, что курит Даниэль очень редко, от случая к случаю), не мужским гелем для душа или по?том - а чем-то странным, неуловимым; тем самым остро-горьковатым и в то же время сладко-вкрадчивым, колким, шипровым ароматом, который исходил от его кожи, одежды и волос прошлой ночью. Аромат опасности, аромат игры. Алиса вздрогнула, увидев приклеенную к узкой перекладинке над подоконником (очевидно, перекладинка предназначалась для сушки вещей) фотографию девушки.
   Фотографию, продырявленную в нескольких местах.
   Девушка стоит на руках, улыбаясь; фото сделано крупным планом, с пола. Пышные каштановые волосы почти касаются паркета, бордовая маечка обтягивает красивую грудь. Но черты лица акробатки уже нельзя рассмотреть - их исказила одна из дырок.
   Алиса ничего не сказала - но, наверное, слишком красноречиво уставилась на фотографию. Даниэль на секунду отвлёкся от поглощения риса с курицей в соусе карри и сладострастного голодного урчания.
   - А, это бывшая моя, Симона! Помнишь, я рассказывал? - (Он хмыкнул, по-мужицки вытирая рот тыльной стороной ладони). - Я тут недавно купил страйкбольный пистолет, учусь стрелять. Так вот - он хоть и маленький совсем и для начинающих, а в мишени попадает неплохо!
   - То есть ты учишься стрелять, используя в качестве мишени фото бывшей? - уточнила Алиса, сама удивляясь невозмутимости своего тона. Даниэль вскинул брови и улыбнулся с ангельской невинностью; казалось, что сама его розовато-бледная кожа, обтянувшая точёные скулы, нежно-совершенные линии щёк и лба, источает свет. Пёстрые глаза блестели тем же лихорадочным блеском, что и вчера, - и были так же убийственно обаятельны; заглянув в них, просто невозможно не смутиться и не улыбнуться в ответ. Гипнотическая власть.
   Этот парень знает, что делает, - восхищённо подумала Алиса, глядя, как карее пятнышко наползает на серо-зелёное - плавучий остров на волны. Определённо знает.
   - Ну да. А что такого? Что мне это фото?! У меня нет такого, знаешь, ну... Фетишизма? - (Даниэль звонко хихикнул - и снова вернулся к еде). - В смысле, я не привязываюсь к вещам. Ну, дарят мне их и дарят, оставляют и оставляют - похуй! Никогда не понимал, зачем их копить и беречь.
   - Ну, иногда люди наделяют вещи смыслом, - сказала Алиса, осторожно садясь на диван рядом с ним. - Этот смысл субъективен, конечно. Как и любого смысла, объективно его не существует. Но всё-таки... Когда что-то остаётся на память от человека и символизирует связь с ним, например. Общение с ним, его образ.
   Даниэль пренебрежительно - почти раздражённо - дёрнул плечом. И тут же накинулся на остатки курицы - всё так же жадно, словно опасаясь, что сейчас её отберут.
   - Да ну нахуй! Не понимаю этого. Никогда не понимал. Вещи есть вещи. Они взаимозаменяемы. Вот я видел у тебя мягкую игрушку-сову, например, - и, прости, но больше всего я не вижу смысла в мягких игрушках. Ладно ребёнку, но взрослому - какая от них польза?! Просто пылесборники!
   - Ну, эта сова - своего рода мой талисман, она со мной лет с пятнадцати. Дело ведь не всегда в практической пользе. Дело в эмоциональном смысле, - повторила Алиса, уже чувствуя себя неуклюжей дурочкой. Зачем она объясняет ему всё это? Он никогда не поймёт. Это просто за гранью его вселенной.
   Даниэль ещё раз пожал плечами и прохладно повторил:
   - Не понимаю.
   - Но ты же вот придаёшь значение одежде, - осторожно отметила она, глядя на чёрную лямку его майки, сползшую с нежного округлого плеча. Уничтожив рис и курицу, Даниэль снова зашуршал пакетом - продолжил изучать "гуманитарку". - Вкладываешь в неё какой-то смысл, самовыражаешься через неё... Хочешь трость с клинком купить.
   - И да, и нет! - беспечно заявил Даниэль, одним хищным движением разрывая упаковку печенья. - Может, и хочу, но по большому счёту мне похуй. Вещи - это просто вещи. Одежда для меня - это способ себя улучшить. Модернизация себя, понимаешь? Вот от этого я точно никогда не откажусь, у меня страсть себя модернизировать!
   - Понятно, - сказала Алиса, с трудом сдерживая ироничную усмешку. Значит, "модернизация себя" для него имеет вот такие по-детски буквальные, прямолинейные формы? Не рост в своём деле, не развитие ума, личностных качеств, таланта, духовности - а новое пальто, новое колечко в брови или ухе, новое тату? Как у персонажа в игре: стать круче, прицепив новую часть к броне.
   Как у робота или конструктора.
   - И модернизация никогда не заканчивается! - наставительно и серьёзно продолжал Даниэль, хрустя печеньем. Как же жадно он ест, - чуть растерянно подумала Алиса. В этом чересчур здоровом аппетите даже есть что-то нездоровое; полпачки исчезло меньше, чем за минуту. - Сегодня я могу быть таким, завтра - совсем другим. Сегодня с естественным цветом волос, а завтра - с розовым ирокезом. Сегодня - в пальто, завтра - в панковской куртке с нашивками, послезавтра - в военной форме. Это нормально. Это меняется легко, вот так! - (Он щёлкнул пальцами, с весёлым вызовом глядя Алисе в лицо). - И поэтому ничего не значит. Зачем вкладывать смысл туда, где он не нужен? Я вот это набил себе, например, - (он кивнул на жирные кресты на тыльной стороне ладоней), - но уже отказался от этих убеждений. Я пью, курю. Но пусть будут - похуй! Набил это, - (он коснулся загадочных цифр 1312 над бровью), - и тоже уже считаю, что всё это ненужная инфантильная хрень. Но тоже - пусть будет!
   - Извини, что спрашиваю, но что это всё-таки значит?
   Даниэль хихикнул.
   - Ко мне как-то раз в клубе один тип докопался насчёт этого. Пин-код от карты, говорит, что ли? Я говорю: именно! Набил, чтобы не забыть! - (Он звонко засмеялся, вытягивая руку. Любишь же ты проводить по себе экскурсии, - подумала Алиса. Во всех смыслах - и по красивому телу, и по чему-то не столь красивому). - Вот эти буквы тоже не знаешь, что значат? A.C.A.B.? - (Она покачала головой, чувствуя себя невинной девочкой-ромашкой. Эта мысль забавляла. Наверное, ему нравится таких просвещать - быть для них, неопытных и чистых, наставником с тёмной стороны жизни). - All cops are bastards. Панковская хуйня. Уж простите за моё не совсем изысканное английское произношение!
   - Ах, вон что. Протест против полиции? Как главного воплощения общества "ёбаных обывал"?
   - Совершенно верно, леди Райт! - кивнул он - со смешной степенностью, будто они говорили о погоде или политике.
   - Но причём тут цифры?
   - Какая это буква по счёту в алфавите? - спросил Даниэль, ткнув пальцем в А, выведенную вычурным готическим шрифтом с завитушками. Для тебя это явно ещё и привычная экскурсия, - подумалось Алисе. Коронный номер. Все эти феерические жесты, гримасы, шуточки поставлены и отрепетированы очень давно, отработаны до автоматизма. Ты делаешь всё это совершенно машинально, не думая - как обыденную работу.
   В ней шевельнулось что-то новое - неприятное. Насколько этот пресыщенный мальчик не придаёт ей значения? Насколько быстро она сольётся в его памяти с девочками, которые ночевали с ним в ближайшие дни, в этом изъеденном метелями декабре?..
   - Первая, - ответила она - и улыбнулась, догадавшись. - Поняла: 1312 - A.C.A.B. Шифр с номерами букв.
   - Умничка! - промурлыкал Даниэль.
   Хочу.
   Она села поудобнее, подавляя вспышку неуместного возбуждения. Умничка. Как прохладно и покровительственно он это говорит.
   - Но зачем такое дублирование? И на руке, и на лице - по сути, одно и то же?
   - А не знаю! - он пожал плечами. - Просто так захотелось. Похуй!
   - Значит, вещи - просто вещи, а люди - просто люди? - тихо спросила она - и с каким-то злым удовольствием увидела, как тает его улыбка. - И все заменяемы?
   - Абсолютно все, - спокойным низким голосом подтвердил Даниэль.
   - Но ведь, когда человек оставляет тебе свою фотографию, он в каком-то смысле оставляет... Ну, часть себя. - (Алиса снова покосилась на милое продырявленное лицо Симоны. Почему-то ей было чуть неуютно сидеть перед ней). - Напоминание о себе, всё такое. И разве не странно обращаться с этим настолько... Неуважительно? Если не хочешь выместить злость, конечно.
   Сейчас он презрительно поморщится, - подумала она.
   Даниэль презрительно поморщился.
   - Да никакая это, блять, не часть себя - просто кусок бумаги! Самое главное о человеке - здесь. - (Он постучал пальцем по лбу). - Я потому и говорю постоянно, что люблю всех своих бывших. Люблю и уважаю. Симона - избалованный ребёнок, и она жестоко со мной поступила, но я её всё равно люблю. Она несчастный человек.
   Он говорил это хмурясь, холодно, с цедящим раздражённым высокомерием - совсем не так, как обычно говорят о любви. Спрашивать - не спрашивать?.. Алиса задумалась.
   - А почему вы расстались? Ну, то есть, что именно стало поводом? Если не секрет.
   Даниэль странно улыбнулся, метким броском отправляя скомканную пачку из-под печенья в мусорный пакет, притулившийся в углу.
   - "Мне нравится смотреть, как ты страдаешь". Как ты считаешь, такие слова - достаточное основание, чтобы расстаться с человеком?
   Алиса замерла; на секунду у неё глупо сбилось дыхание. Даниэль не выносит, терпеть не может открытой агрессии в свою сторону - исчезает, утекает сквозь пальцы, как только ему "вредят". Он не собственник, он хочет не владеть, а принадлежать - но только тому, кого сочтёт безопасной территорией. А тут - такой откровенный, по-детски простодушный садизм с отливом истерики. Ещё раз привет героиням Достоевского. Хотя, может быть, он сам любит таких женщин, вот и находит их снова и снова?
   С другой стороны - понятно, как Симона могла дойти до такого состояния, когда ей хотелось это сказать. Хотелось - лишь бы уколоть его в ответ, лишь бы хоть как-то выместить...
   Что? Как это можно назвать? Ненависть к его жестокой пресыщенной красоте? Обиду на эту зеркальную холодность, которой по-настоящему неинтересно ничего, кроме самой себя?
   - Очень больная, злая фраза. Мой бывший мне подобное говорил - "Я люблю делать тебе больно". - (Снова этот человек. Она давно не вспоминала Луиджи так часто, как вчера и сегодня; к чему бы это?). - Но, по-моему, если это были только слова - может, и не стоит придавать им такое значение. Я имею в виду, в гневе или обиде люди могут нести жуткую чушь, а потом сами жалеют...
   - О нет, это было продуманное высказывание, в здравом уме и трезвой памяти! - сурово перебил Даниэль. Алиса заметила, что он ни разу не взглянул на фотографию. - Она отвечала за свои слова. И она это делала. Это проявлялось в поведении. Этот человек мне вредил, поэтому я удалил человека!
   Жёсткие, злые рубленые фразы - короткие, с простой структурой; странная гримаса искажает изящные черты. Железный машинный скрежет из-под учащённого пульса.
   Вчера он точно так же говорил о Мадлен. Со смесью ненависти, сарказма и картинного сострадания.
   - Удалил, - повторила Алиса.
   - Да.
   - Когда она это сказала?
   - Сразу после моего психоза. После припадка. Ей нравилось меня доводить. - (Даниэль помолчал - и улыбнулся той же жутковатой улыбкой, увидев её лицо). - Классно, да?.. "Мне нравится смотреть, как ты страдаешь". Подобная хуйня уже и раньше происходила - но именно после тех слов я окончательно понял, что человек должен быть ликвидирован.
   Удалить, ликвидировать. Топор опускается на плаху. Методичность непреклонного судии.
   - Понятно, - выдавила Алиса, стараясь это не представлять. Как выглядят его припадки? Это случилось здесь или у неё дома? Где она стояла, во что он был одет?.. Зачем это тебе? - Мне... жаль, правда. Это действительно перебор - на что бы она ни злилась. Я имею в виду - говорить вот так о состояниях, когда человек не контролирует себя, о болезненных состояниях... Но, если серьёзно, мне кажется, она вряд ли полноценно понимала, что? говорит. Это, конечно, не оправдывает настолько безответственное отношение к своим словам - особенно в такой момент, рядом с тобой, зная о твоих проблемах. Но...
   - Знаю, - перебил Даниэль. Было видно, что он чуть успокоился: красивый лоб разгладился, дыхание стало ровнее. - Потому я уже и не виню её. Она просто ребёнок, несчастный ребёнок. - (Его глаза блеснули как-то иначе; в голосе зазвенела скорбь). - Я отпустил. Я легко отпускаю людей, не привязываюсь к ним до фанатизма, как большинство. Симону я любил, но не был привязан.
   - И вы расстались сразу после той фразы?
   - Ну, не совсем - прошло ещё несколько дней, кажется. Но я к этому подводил, - небрежно ответил он, выуживая из пакета брусок сыра и хватая со стола устрашающего вида мясницкий нож. - Помню, мы пошли в ресторан, я говорил с ней там - что пришёл к выводу, что нам нужно прекратить или ограничить общение, но пока ещё не принял окончательное решение, не знаю, нужно ли это, предложил подумать. А она просто перебивает меня и говорит: "Я уже подумала, всё и так ясно!" - (Лезвие ножа с размаху опустилось на сыр, как гильотина на чью-то шею. Даниэль отпилил толстый кусок и отправил его в рот). - Я говорю: ты молодец, умничка, что подумала, но мне-то подумать тоже дай, хорошо? - (То же ласковое, но холодное "умничка"; та же ласковая, но пренебрежительно-усталая улыбка). - Я же тоже как-никак человек, я тоже участвовал в этих отношениях! Но она всё своё: не о чем тут думать, всё и так ясно... Короче говоря, я волновался, всё прошло крайне хуёво. Когда мы вышли, она мне заявила: "Эта встреча была кринжем!"
   - Ох, - вырвалось у Алисы. Жестокий маленький лисёнок в бордовой футболке. Жестокий - и очень юный, судя по этому модному подростковому словечку.
   И совсем не её типажа. Ни по внешности, ни по манере общения - с этим по-детски легкомысленным хамством. Если Даниэлю нравятся такие, как Симона, зачем он вообще предложил ей встретиться - ведь разница огромна, как пропасть? Или он просто помешан на разнообразии, как и все манипуляторы - коллекционеры бабочек?..
   - Ага! - (Кровожадно отрубив от бруска второй кусок сыра, Даниэль снова сел на диван рядом с ней). - Как тебе такое, а? Я в полном охуевозе пытался расспрашивать, понять, что она имеет в виду. "Ты меня оскорбила этим, Симона, - говорю. - Зачем ты меня оскорбляешь? Что ты хочешь сказать? "Кринж" - значит, тебе было стыдно за эту встречу, стыдно за меня. Почему? Я общался с тобой открыто и уважительно, всегда был честен с тобой и любил тебя - чем я заслужил такое отношение?" Но она в ответ только токсично негативила. - (Он вздохнул, с меланхоличной томностью поправив волосы). - Ну, и всё - на следующий день улетела в чёрный список. Я несколько раз давал человеку шанс, человек им не воспользовался.
   Алиса покачала головой, вспоминая бесчисленные "найс" и "супер" Ноэля - бессмысленные и ледяные, как река Стикс. Странно представить, как Даниэль с этой серьёзной, машинно-роботской солидностью, под которой прячет боль, пытался добиться каких-то объяснений от легкомысленной вертушки Симоны.
   - Прости, не хочу её обидеть, но... По-моему, с людьми, которые способны сказать "кринж" в такой момент, и так всё понятно. Вряд ли нужно на них тратить столько эмоций и сил.
   - Так-то да, конечно. Я это понимаю - и тогда понимал. Но, к сожалению, был влюблён! - (Баритон Даниэля вновь стал низким, упругим, как мячик, сурово-представительным; он улыбался, но не без горечи). - Вот поэтому я и не люблю привязываться. Ни к людям, ни к вещам.
   - Потому что это затуманивает разум?
   - Пиздец как! А думать надо головой... Хочешь, покажу тебе ствол, на котором учусь стрелять?
   Не дожидаясь согласия, Даниэль полез в верхний ящик комода - и выудил оттуда крошечный, чуть больше ладони в длину, пистолет. Алиса улыбнулась - с таким энтузиазмом ребёнок показывает свои игрушки зашедшему в гости однокласснику.
   - Какой маленький.
   - Да, вот все так говорят: маленький, маленький! А на самом деле для обучения - самое то. - (Прищурившись, Даниэль прицелился в чёрного оленёнка на стене. Алиса снова ощутила глупую смесь страха и возбуждения). - Он, конечно, часто мажет, дуло у него большое. Но для новичков очень даже подходит. И дешёвый. Хочешь подержать?
   Он протянул пистолет Алисе. Она взвесила его холодную тугую тяжесть в руке.
   - Тяжёлый.
   - Ага. Я потом хочу себе Вальтер - у него калибр другой, и...
   Слушая его весёлую и непонятную болтовню о калибрах, отдаче, пульках и пружинах, Алиса кивнула на подоконник. Из-за груды хлама там торчало что-то чёрное - подозрительно похожее на рукоятку другого пистолета.
   - А там что?
   - А, это?
   Легко скользнув к подоконнику, Даниэль достал изящный револьвер - длинный, агрессивно выгнутый, с глянцевым округлым барабаном. Ловко провернул его между пальцев, поднёс дулом к подбородку, улыбаясь; Алиса замерла. Она знала, что револьвер ненастоящий; но, чёрт побери, как он вертит и держит его. Эстетический экстаз. Эротическая ретро-фантазия о мафиози начала прошлого века.
   - Нравится? - очаровательно улыбаясь, Даниэль нажал на курок - и в паре сантиметров от его лица заплясал язычок пламени.
   - Зажигалка, - выдавила Алиса, пытаясь понять, почему это зрелище так волнует её. Волнует до сладкой дрожи.
   - Ага. - (Даниэль снова щёлкнул курком, и огонёк погас). - Купил за пару евро на том рынке с антиквариатом, про который тебе рассказывал. Стильная хуйня, да? Неудобная, но для фотосессий самое то... Залезешь со мной наверх, полежим? Я, правда, вонючий жутко - в душ надо бы, но так лень. Заранее извиняюсь!
   Взобравшись вслед за Даниэлем по грустно поскрипывающей лестнице (было забавно представлять, как она падает и ломает шею; Тильда бы, наверное, тихо злорадствовала и твердила, что кое-кто посерьёзнее мэра её заслуженно покарал), Алиса устроилась у него за спиной - на скомканной простыни в старых не отстиранных пятнах. Потолок здесь нависал так низко, что она едва могла сесть, не ударившись макушкой; не очень-то удобно, - подумалось ей. Терпимо для сна, а вот для секса неудобно совсем. С девушками, которых приводит, он внизу или здесь?..
   - Как же кости ломит, просто пизде-ец... - простонал Даниэль, гибко, как кошка, растекаясь по матрасу. - Погладь мне спину, пожалуйста? У тебя очень нежные руки.
   - Спасибо. Ты вчера говорил, - сказала Алиса, стараясь ровно дышать. Провести по плечам, лопаткам - еле касаясь, кончиками пальцев, не проникая под майку; очертить контуры шеи, крошечные нежные мочки ушей, зарыться в упоительно-пушистые волосы - сначала поглаживая, потом почёсывая... Даниэль зажмурился, прогнулся в спине, блаженно мурча. В душном облаке его тепла и шипрового запаха было всё сложнее связно думать.
   Он снял с паузы ролик YouTube, который, видимо, смотрел до её прихода (хотя скорее - просто слушал фоном, играя или переписываясь с кем-нибудь; ему явно сложно что-то долго и вдумчиво смотреть или читать - ему постоянно нужна нервно-адреналиновая интерактивность); что-то историческое - об оружии Второй мировой. Кажется. Алиса не слушала, размеренно вкушая свой пир - шелковистость его кожи и волос, гибкие мышцы спины, которые так приятно мять, сжимать и растягивать, будто лепя из глины утончённую вазу, упругие ягодицы (пару раз игриво коснуться - просто коснуться, чтобы не напугать; он с шутливым протестом урчит и сжимается от одного прикосновения там - какая трогательная беззащитность), позвонки под костяшками её пальцев, лопатки под её ладонями, медлительно-ритмичные лесенки, ёлочки и спирали, которые так сладко рисовать прикосновениями на его теле - втирая, вжимая, слегка оцарапывая... Даниэль поворачивался то набок, то на живот, покорно подставлялся её рукам, тихонько постанывая; от каждого стона её скручивало желанием - жадным, как голод анорексика, от которого покалывает пальцы и темнеет в глазах. Голод-блаженство; голод - нездоровый кайф. Она толком не заметила, как стянула с него майку, как осмелилась снова покрывать поцелуями его шею, его тату, облизывать его серёжку, глотая металлический вкус - почти вкус крови.
   В мысли снова лезла Песнь Песней Соломона; снова и всегда Песнь Песней - забавно. О возлюбленный мой, мёд и молоко под языком твоим; ты прекрасен и грозен, как выстроенное к битве войско. Сам секс и сама смерть - с этой смешной зажигалкой в форме револьвера; и всё же есть в тебе что-то печально-беспомощное, надломленное, неприкаянное. Даже в том, как ты стонешь этим голосом - прекрасным, словно само искушение; нежное вкрадчивое шипение змия в райском саду или пронзительное пение ангелов?.. - даже в этом есть что-то грустное, ужасно грустное, страдальческое, будто ты не разнеженно блаженствуешь под массажем, а стонешь под пытками. Будто я - палач, истязающий тебя.
   Какая ужасная мысль. И какая притягательная.
   - Нет, не надо, - пробормотал Даниэль, схватив её за запястье - когда она пошла в более решительную атаку. - Ты очень классно гладишь, но... Не надо.
   Чудовище внутри Алисы разочарованно зарычало, пронзённое насквозь, - но она покорно убрала руку. От желания уже мутилось в голове; но ничего, можно и потерпеть.
   Отложенный пир - тоже пир.
   - Хорошо.
   - Ты расстроилась? - (Даниэль повернулся к ней. Его огромные глаза сияли участием). - Не надо, солнце. Ты очень красивая. Просто мне сегодня правда хреново, и надо в душ, и...
   - Ничего страшного. Всё хорошо.
   Алиса через силу улыбнулась и отодвинулась, тяжело дыша. Ласково коснулась лица Даниэля, наблюдая вспышки тревожного чувства вины в его взгляде - кровавые вспышки заката, вспышки пуль, рвущих в клочья её фотографию.
   А знаешь, мне даже нравится. Нравится, что ты отказываешь. Нравится, что ты настолько не голоден, настолько пресыщен; что тебя нужно завоёвывать. Ты мог бы стать и моей далёкой светлой Беатриче, и моей красивой капризной сучечкой - кем угодно. Ты аморфный и поддающийся, как вода. Ты постоянно говоришь, что многие "использовали" тебя, "вредили" тебе; может, хочешь проверить, не рассматриваю ли я тебя сугубо как секс-игрушку?..
   - Видео закончилось. Неплохой канал, кстати, - кивнув на ноутбук Даниэля, сказала Алиса. - А ты смотришь в основном по двадцатому веку или что-то более давнее тоже? Что-нибудь об античности или средневековье я бы послушала, мне нравится такой контент.
  
   ***
   Четыре дня спустя
  
   - ...Пап, а кто, получается, выиграл последний матч? Армения?
   - Ага.
   - А какая столица у Армении? Иерусалим?
   - Не-ет! - (Мягкий басовитый смешок). - Иерусалим совсем не там. Ереван.
   - Ереван?! - (Восхищённое тоненькое восклицание. Мальчик подскакивает на стуле, взбудораженно пробуя экзотическое слово на вкус). - А ты там был?
   - Ага. - (Всё ещё добродушно усмехаясь, отец отпиливает очередной кусочек от стейка и вытирает усы). - Знаешь, сколько там бывает вагонов в метро?
   - Сколько? - мальчик таращит глаза, улыбается с весёлыми ямочками, соскребая со стенок креманки остатки мороженого.
   - Четыре.
   - Четы-ыре?! А почему так мало?
   - Ну, вот такие короткие поезда.
   Алиса улыбнулась, помешивая кофе. От отца и мальчика веяло уютным теплом, доброй спокойной сытостью; они оба явно вкушали момент счастья и безмятежности, не думая о том, что будем потом. На такие идиллические сценки хочется смотреть, как на картину в раме - умиляться, не обращая внимания на то, что за их пределами. Диссонансы и противоречия, старые и новые грехи, скелеты в шкафу - всего этого будто нет в грузном усатом мужчине сейчас, когда он рассказывает сыну про короткие поезда в Ереване.
   Счастливое детство, вечер в кофейне. А дома их, наверное, ждёт заботливая матушка. А может, не дома - может, только спешит домой с работы, из фитнес-клуба или после сеанса с психологом. Очаровательно.
   Иногда её удивляло, что в мире всё ещё существуют такие очаровательные вещи. Особенно - в Гранд-Вавилоне, среди его выморочных сияющих проспектов и жёлтых колодцев-дворов.
   Уведомление. Теон.
   "В прошлый раз ты обещала мне ответить на три неудобных вопроса. Помнишь?"
   Алиса отложила меню (на первой странице барной карты чернела забавная, но честная надпись: "Осторожно: алкоголь вызывает расширение сосудов, круга интересов и друзей") и аккуратно коснулась ложечкой облака взбитых сливок на венской вафле. Пышные белые завитки в форме пирамидки, фигурно политые шоколадом; то тут, то там торчат тонкие ломтики банана. Даже жаль рушить такую красоту.
   Как и красоту Теона. Его настоящее имя она не запомнила - какое-то блёклое, - но он был похож на Теона Грейджоя из "Игры престолов". Точнее, актёра, который его играл: те же фактурные широкие скулы, лёгкая щетина, вьющиеся рыжевато-русые волосы, похожие на отполированную медь, и хитрые, холодные светлые глаза. Так Алиса и решила его окрестить. С Теоном они виделись один раз - гуляли часа три, бродили кругами, захваченные разговором. Ему было двадцать два (на сайте знакомств он приврал, указав двадцать четыре); он трудился на нескольких работах, учился на тренера, любительски разбирался в психологии - разбирался настолько, что вёл блог на тему пикапа и отношений со смешным до колик пафосным названием "Мужская дорога". В блоге уже набралась пара тысяч подписчиков, и иногда Теон давал платные онлайн-консультации - закомплексованным парням, не знающим, о чём говорить на первом свидании, девушкам с жертвенными глазами ланей, подсевшим на эмоциональные качели в отношениях с манипуляторами, и замужним сорокалетним женщинам, которые запутались в собственных изменах и неудовлетворённости. Ни психологического, ни психиатрического образования у Теона не было, но он этого не скрывал и даже, казалось, наоборот немного этим гордился. "Я самоучка, - лукаво щурясь, говорил он - и плотоядно оглядывал Алису со своего невысокого роста. - Всё благодаря опыту". Опыт у него, действительно, был довольно богатый и специфический - например, он на первой же встрече увлечённо рассказывал Алисе историю своих отношений с женщиной за тридцать, которая оказалась замужней, постоянно ему врала - и с которой он пару месяцев снимался в вебкаме. Тем не менее, Теон постоянно подчёркивал, что уже отошёл от всех этих хаотичных заблуждений юности; что он ищет только покоя и стабильности - как он выражался, "скучных отношений". Да и вообще он во всём ратовал за столь модную "осознанность": не пил, не курил, регулярно занимался спортом, ложился спать и вставал в одно и то же время, медитировал, не ел мучное и сладкое, штудировал книги по саморазвитию, периодически устраивал себе "месяц воздержания" - без секса и онанизма, - и с такой же периодичностью по несколько дней не прикасался к смартфону и ноутбуку во имя "информационного детокса".
   В общем, в нём было всё, чтобы привести Алису в ужас. Всё - если бы эта фанатичная арийская упорядоченность не сочеталась с какой-то непонятной сумасшедшинкой, которую сам Теон будто бы старался, но не мог в себе побороть.
   "Помню, конечно. Без проблем, я люблю игры с вопросами", - написала она в ответ.
   "Пьёшь вино?"
   "Это что, уже первый вопрос?"
   "Нет. Первым вопросом могло бы быть: "Каким ты видишь наш первый секс?" (раз уж и там, и там есть слово "первый"). Но я пока не буду об этом спрашивать".
   Алиса фыркнула. В целом, неплохой ход - но не слишком изящный. От гуру пикапа можно было бы ожидать и чего-то поинтереснее.
   "Нет, без вина. Сегодня только кофе".
   "Мм. Я уж думал - вдруг коротаешь вечер с бутылочкой Шардоне".
   "Не люблю Шардоне. Из белых больше всего люблю Пино Гриджо - оно свеже?е, фруктовее. Иногда ещё могу выпить Совиньон Блан".
   "Я плохо разбираюсь в сортах вина".
   "А я хорошо разбираюсь в ответах на провокации".
   "Ахах, прочитала меня! - со смеющимся стикером обрадовался Теон. Алиса представила, как он добавляет ей балл в своём мысленном рейтинге. Оценивает её по шкале "пригодности для отношений"; гуру пикапа любят применять к женщинам эти жуткие слова - пригодная и непригодная (словно речь о службе в армии, не меньше), - и Теон из их числа. - Итак, первый вопрос из неудобных. Когда у тебя было последнее свидание?"
   Можно ли назвать свиданием вчерашнюю встречу с Даниэлем?.. Алиса честно задумалась.
   Вроде бы да: они опять ночевали вместе, вместе ужинали и взахлёб говорили; было много комплиментов и нежностей, объятий, массажа; были поцелуи - впрочем, чуть вялые с его стороны. Но в том, как Даниэль с ней общался, по-прежнему было что-то странное. Что-то влекущее и пугающее одновременно.
   Он писал и звонил каждый день - сам, без какой-либо подачи с её стороны, без напрашиваний, без необходимости заигрывать и выдумывать предлоги; писал просто и искренне. Очень человечно - хотя такое определение наверняка задело бы его, с его забавно-жутковатой фанатичной мечтой стать киборгом. Желал ей доброго утра и спокойной ночи, то и дело спрашивал "как ты, солнце?" (и упорно продолжал называть её солнцем - несмотря на её насмешливое ворчание), зачем-то докладывал, где он и чем занимается, отправлял селфи с рабочего места ("Ох, какая уставшая замученная красота", - отшучивалась Алиса - хотя от одного взгляда на эти селфи её швыряло в глупый жар), делился с ней милыми бытовыми подробностями - от горестных стонов о том, как он устал и проголодался, до чего-нибудь совсем уж восторженно-абсурдного - вроде: "Бли-ин, я тут такого жирного таракана только что убил - чёрного, усатого, с палец толщиной, отвечаю! У меня их вообще-то нет, у меня довольно чисто, но от соседей ползут - развели, блять, заразу..." - и смешной скороговоркой добавлял: "Ой, извини, пожалуйста!" - или: "Я почти до конца прошёл игру, кста, совсем немного осталось! Ну, Assassin's Creed III, помнишь, я рассказывал?.. Правда, потом хочу начать проходить заново. В смысле "зачем"?! В другом костюме персонажа! Там, когда в другом костюме бегаешь по тому же сюжету, всё совсем по-другому!"
   Если Алиса долго молчала, он присылал ей стикеры; особенно она любила кокетливую лисичку, обернувшуюся хвостом. Теперь эта лисичка настолько плотно ассоциировалась у неё с Даниэлем, что от одного взгляда на неё радостно и печально теплело в груди. Постоянно отправлял песни, которые ему нравились, - в основном что-то тяжёлое, панк-рокерское, - и нетерпеливо добивался рецензий Алисы. "Нет, ну вот тут у меня хотя бы сначала не шла кровь из ушей, - иронично отмечала она, стойко дослушав до середины. - Сначала даже мелодия некая ощущалась, я пару раз разобрала текст... А потом - снова родные звуки из ада. Я вздохнула и подумала: ну окей, погнали по старинке!" В ответ Даниэль не обижался, а смеялся в аудиосообщениях - так радостно и заливисто, с таким несокрушимым искристым обаянием, что было невозможно не рассмеяться в ответ. Если Алисе действительно нравилась его музыка - например, что-то нуарно-внежанровое, что-то наподобие того, что он включал ей в вечер знакомства, - это приводило Даниэля в восторг. Он слушал её оценки и рассуждения с бесхитростной жадностью - будто это помогало ему лучше сформулировать собственные мысли, придать чёткость собственному аморфному мнению. Алиса не щадила себя - припоминала Шекспира, Фрейда, античную и славянскую мифологию. Одна из песен Даниэля - о странной птице: то ли счастья, то ли горя, - напомнила ей картину Васнецова "Сирин и Алконост". Чёрное и белое, жизнь и смерть, радость и тоска - бок о бок, на одной ветке, и поют в унисон. "Пой же мне, пой, моё грустное счастье!" - пропел Даниэль в ответ своим чарующим глубоким голосом - и с тех пор эта фраза тоже стала их фразой.
   По вечерам Даниэль теперь исправно звонил ей по видеосвязи - расспрашивал её о травмах прошлого, говорил о своих многочисленных бывших (то с драматичной болью, то очень легко - его эмоции текуче менялись в пределах одного диалога, как цветные стекляшки в калейдоскопе), спорил с ней об искусстве, отношениях или политике. Алису то смешил, то немного раздражал его по-подростковому радикальный максимализм; аморфность и адаптивность в нём причудливо сочетались с бараньим, непрошибаемым упрямством. Например, он упорно доказывал, что чтение не нужно - что оно неспособно ничего дать человеку в эпоху Интернета и игр, что всё это взаимозаменяемо. Аргументы Алисы о знаниях, о сформированной веками культурной традиции, о развитии речи, абстрактного мышления и личностных качеств, о том, что при чтении максимально концентрируется внимание и задействуются особые отделы мозга - не те, что при прохождении игр, - всё это Даниэль с лёгкостью разбивал. (Ну, или ему так казалось). "Когда я прохожу игру, я там и читаю, и воспринимаю её эстетически, и сопереживаю персонажам, и развиваю свою эрудицию и логику. Нахуй мне читать, если мне это просто скучно?! Нет, я уже понял, что, чтобы тебе нравится, надо читать книжки, - но я так не хочу!.. Не хочу соглашаться с тем, что мне чуждо. Вот я практически ничего в жизни не читал, университетов не заканчивал - и что, я от этого зарабатываю меньше тех, кто заканчивал? Или хуже умею общаться? Или в целом тупее? Или даже пишу безграмотнее? Что это даёт?!" - возмущённо восклицал он, хмуря нежные тёмные штрихи бровей. "А говоришь, что в тебя легко что-то "внедрять" и что ты "всеядный", - подкалывала Алиса. - Видишь же - легко отвергаешь то, что тебе неблизко". "Нет, просто у меня это не так работает! - сурово заявлял Даниэль. - Меня нужно заинтересовать! Не рассуждать про всё это отвлечённо, а прям вот сажать с собой рядом и говорить: давай почитаем! Вовлекать меня в это, понимаешь?"
   Давай почитаем. Прямо-таки брать за руку и вести на детскую площадку, улыбаясь усталой родительской улыбкой. Алиса пыталась это представить - но почему-то такая картинка отдавала абсурдом и не укладывалась у неё в голове. Не только потому, что для неё чтение было индивидуальным, почти интимным процессом, которым нужно заниматься именно наедине с собой, но и потому, что она, даже при всём своём разбушевавшемся материнском инстинкте, не была готова настолько стать ему мамочкой.
   Ну, или ей так казалось.
   Во всей этой картине - на первый взгляд, безоблачно-прелестной, как семейные посиделки отца и мальчика в кофейне, - было несколько смущающих Алису моментов. Во-первых, Даниэль не предлагал встретиться. Он постоянно кокетливо ронял что-то вроде: "Вы только позовите - и я приду" или "Эх, сейчас бы винца с Вами бахнуть, леди Райт!" - но никогда не проявлял внятной, открытой инициативы. Алиса точно знала, что он придёт, если она пригласит, что согласится, если она сама захочет прийти к нему, если позовёт его в кафе, бар или кино, - но такое явное отсутствие движения навстречу немного её озадачивало. В этом спокойном ожидании было что-то странное. Очень женственное, очень пассивное. Безумно возбуждающее. Он не просто не привык за кем-то бегать и привык брать то, что дают, - он привык, что дают, причём отовсюду, много и охотно. Перспектива постоянно проявлять инициативу самой не нравилась Алисе: она слишком хорошо знала, как трудно порой провести грань между смелой инициативностью и унизительной навязчивостью. Но её давно никто не ставил в ситуацию, где она была бы настолько вынуждена её проявлять. Больше того - где ей бы настолько этого хотелось.
   Она ощущала, что Даниэль уже ведёт с ней игру - невинную, вряд ли осознанную, но всё же игру. Это завораживало.
   Во-вторых, Даниэль, несмотря на щедрые тёплые лучи своего внимания, явно не был на ней сфокусирован. И Алиса всё больше с досадой замечала, что это начинает её напрягать. Они ни разу в открытую не говорили об активности Даниэля в местах вроде Badoo или Tinder'а - но было очевидно, что он там не просто чувствует себя как дома, а практически прописан. Он со спокойствием знатока рассуждал о свиданиях, отношениях, сожительстве, сексе - без всякого трепета или смущения, очень обыденно, часто шутя; в том числе - шутя над гуру пикапа вроде Теона, над блогами и курсами для них (мужчин, чересчур озабоченных этой тематикой, Даниэль метко называл "обиженками", которые своими смехотворными попытками манипулировать пытаются отомстить всему женскому роду). Постоянно возникали какие-то дамы из прошлого, стремящиеся вернуть его или просто выйти с ним на контакт, - за несколько дней таких выявилось уже две, включая злополучную Симону (и это только те, о ком он рассказывал). Телефон Даниэля вечно разрывался от уведомлений и звонков, он то и дело необъяснимо пропадал со связи на два-три часа (особенно вечерами) и всё время был в перевозбуждённо-весёлом настроении сытого энергетического вампира, который питается женским восхищением. Созваниваясь, они каждый раз говорили допоздна, и Алиса могла бы предположить, что он ночует дома, - но замечала его онлайн в четыре утра и позже. Было ясно, что для него ничего не сто?ит переспать с кем-то на первой встрече так же, как он переспал с ней; ничего не сто?ит - и ничего не значит. Даниэль постоянно называл себя домоседом - но на самом деле ветер спонтанности уносил его то в кино, то в гости к "другу", то на прогулку по набережной, и Алиса узнавала обо всём этом исключительно постфактум, по туманным обмолвкам, прекрасно понимая, в чём суть.
   Даниэль столько всего ей рассказывает, с таким доверчивым простодушием, что явно рассказал бы о любом подобном мероприятии - если бы в нём не участвовала женщина.
   Точнее - женщины. Почему-то она была уверена, что их много, что сейчас Даниэль не сосредоточен на ком-то одном (если он в принципе может на ком-то одном сосредоточиться). Судя по историям из его прошлого, он собирал и перебирал женщин так же беззаботно, как игры, тату, причёски и цвет волос. Калейдоскоп; стекляшки сменяют друг друга - и то, что кажется теплом, доверием, открытостью, на самом деле овеяно психопатическим холодом. Алиса знала этот холод слишком хорошо; когда-то он пугал и уничтожал её, теперь - манил. И, чем больше она наблюдала за Даниэлем, тем больше убеждалась, что именно этот холод течёт по его венам - холод, а вовсе не юношеский страстный огонь. Он вроде бы проявляет и внимание, и участие, и тягу - но всё вроде бы, всё поверхностно; если разобраться, даже нехотя. Проявляет так, что нет сомнений: как только за ним закроется дверь, как только он положит трубку - он будет точно так же фонтанировать харизмой с кем-то ещё, точно так же дурачиться, бросаться теми же шуточками, цитировать те же песни, сиять теми же улыбками; будет беспечно раздавать себя, не заботясь о том, кому именно раздаёт. Он ни в кого не ныряет с головой, ни к кому не привязывается. Не до конца понятно, почему: сознательно запрещает себе это из страха, из-за прошлых травм - или просто уже не может?
   Неизвестно. Но, так или иначе, его свободное время явно принадлежит не семье, не друзьям, не попыткам подзаработать, спорту, прогулкам или саморазвитию - а именно женщинам. От Даниэля пахнет женщинами, они довлеют в его жизни, он даже измеряет ими время, как правительницами: эпоха Симоны, эпоха Мари, Евгении, Мадлен, Анны или Ребекки. Без них ему пусто и скучно - но при этом он никогда не бывает с ними полноценно, по-настоящему. Манящий призрак; ненасытная чёрная дыра. Алиса видела всё это уже сейчас - и не понимала, почему до сих пор не отстраняется.
   А может, слишком хорошо понимала.
   То, что Даниэль отказал ей в сексе у себя дома и не настаивал на встрече после, коробило её, било по самолюбию. Мужчины, которых по-настоящему к ней тянуло, так себя не вели - а сейчас, после договора с мэром, к ней тянется большинство, ведь так?.. В вихре хаоса, унёсшем её в последние месяцы, она привыкла брать любые сласти с пиршественного стола, пробовать любые вина - но тут ей попалось нечто странное, новое; нечто, упрямо не дающееся в руки. Вино, утекающее сквозь пальцы. Вино, прозрачное и неуловимое, как вода.
   Мне всё равно, - говорила себе Алиса, привычно погружаясь в работу, книгу, музыку или флирт по переписке. Всё равно. Это не должно меня волновать. Инкуб, прекрасный, как лунный свет, стоял передо мной на коленях, ифрит-психиатр добивался отношений со мной и читал мне стихи на улице, вампир писал мне игривые пошлости после первой ночи и напрашивался в гости для продолжения, - так что мне за дело до заурядного человечка? Может, у него просто скрытая депрессия и он слишком боится сближения. Может, слишком увлечён порно и онанизмом.
   Но мерзкая мысль "Похоже, он просто не хочет тебя - или хочет недостаточно сильно; он тоже привык к пиршественному столу, и ты ничем не зацепила его искушённость", - эта мысль снова и снова покусывала её. Покусывала - и раздражала. Алиса уже давно не играла по чужим правилам.
   Уже давно ей не попадалась такая крупная рыба.
   Вчера она всё-таки решилась - и полушуткой, полунамёком позвала Даниэля в гости вечером. "На ночь?" - прямолинейно уточнил он. "Можно и на ночь, если пожелаете, месье", - отшутилась она. "Значит, сегодня я ночую у Вас", - просто написал Даниэль с очередным милым стикером. На пару минут Алиса позволила себе растаять - но позже, в метро, открыла ленту новостей.
   Фото девушки в облегающем чёрном топе. Лица не видно - только шея, острые ключицы, тонкая талия и роскошная округлая грудь. Длинные бордовые ногти, томный рэп, цитатка в духе "Я такая одна", - в общем, всё очень стандартно, но...
   "Изящность Вашего тела удивительна", - прокомментировал Даниэль.
   Алиса крепко стиснула поручень; грохот колёс поезда заглушал грохот сердца - а может, наоборот?.. Карта метро на стене вагона; вот бы разбить стекло - голой рукой, просто так, порезавшись, - а потом разорвать в клочки карту. Тот чинный старичок с газетой, восхищённо улыбнувшийся ей у входа в вагон, наверняка перестал бы восхищаться.
   Ту-дук, ту-дук. Ту-дук, ту-дук. Тугудук-тугудук. Алиса провела рукой по лицу, растворяясь в железном грохоте, в вялом шуршании взглядов и мыслей. Вон тот симпатичный паренёк читает Кафку - но явно не может сосредоточиться: голубые глаза снова и снова скользят по одному и тому же месту на странице. Девушка с волнистыми бордовыми волосами играет в игру на телефоне - разбивает цветные ромбики, зевает и клюёт носом, стараясь не задремать. Прекрасные волосы - густые, глубокого винного цвета. Того же цвета, что и ногти той мадемуазель на фото.
   Изящность тела. Косовато; написал бы хоть "изящество".
   Какого чёрта меня это так задевает? Мне ведь плевать. Совершенно плевать.
   Но чудовище в ней уже не слушало фыркающих доводов гордости. Чудовище уже делало скриншот поста с комментарием и ядовито писало Даниэлю:
   "Ох уж эти комментарии друзей, которые показываются в ленте... Значит, мне стикеры - а у кого-то изящность тела удивительна?"
   Вместо ответа Даниэль опять прислал ей стикер - а потом ещё один. И ещё один. И ещё. Лисичка, кошечка-сфинкс, сердечко, солнышко; весь грозный боевой арсенал. Правильно - дави врага его же оружием; если кто-то жалуется, что ты холоден, - будь ещё холоднее, пусть оценят в сравнении. Всё же он превосходный манипулятор. Алиса снова чувствовала странную смесь раздражения и восторга.
   "Я просто работаю", - пояснил он через некоторое время.
   "О да, я вижу", - съязвила Алиса, пробираясь по переходу в топающей и шаркающей толпе.
   "Нет, правда! Это старая знакомая. У нас приятельские отношения".
   "Я, кстати, не спрашивала", - холодно отметила она.
   "Хорошо", - невозмутимо написал Даниэль - и затаился.
   Ещё через некоторое время, тщетно стараясь подавить вспышку злой досады, она спросила:
   "Ты же ешь пиццу? Не против, если я сегодня не буду готовить ужин? Что-то мне уже не хочется".
   "Да, конечно, я ем пиццу! - с нотками лёгкой паники заверил Даниэль. - Любую".
   И - снова затаившееся молчание. Ждёт её реакции, пока она ждёт его. Умно; чертовски умно. Шагая к авангардному зданию "Terra Incognita", Алиса улыбалась. Да - ревность, да - обида и гнев; но в такие моменты нельзя действовать, поддаваясь эмоциям.
   Сейчас он ждёт от неё ворчания, допытываний, собственнических подозрений - но она не настолько щедра, чтобы подкармливать его эго.
   Нужно сделать что-нибудь неожиданное. Поставить его в тупик.
   Оказавшись в кабинете, она порылась в архивах на телефоне - и отправила Даниэлю своё старое фото в тёмно-бордовом белье. И в ошейнике. Ракурс был точно таким же, как в посте той девушки; томный контраст чёрной глянцевой змейки на шее и фарфорово-бледной кожи, кровавый росчерк помады на губах - в тон белью, - пряди распущенных волос; Алисе нравилась эта фотография. Даниэль всячески подчёркивает, что игнорирует эту сторону их отношений, - что ж, настало время начать издевательскую артиллерийскую атаку.
   "Вот, Вам в подарок - что-то захотелось. Может, проведёте сопоставительный анализ на предмет изящности тела".
   "Ах, солнце, Вы меня смущаете! - с очаровательной растерянностью пролепетал Даниэль пару минут спустя. - Вы прекрасны!"
   "Да вот не знаю, не знаю, - задумчиво написала Алиса, с методичностью садиста отправляя ему ещё несколько фото. Верёвка, чулки, пиджак, наброшенный на голое тело... Пожалуй, хватит. Она еле сдерживала нервный смех, представляя, как Даниэль, шокированно краснея, уворачивается от обстрела её фотографиями. - Вот смотрю - и кажется, что чего-то не хватает... Изюминки какой-то, что ли? Изящества, возможно".
   "Всего хватает. Вы прекрасны! - то ли хохоча, то ли в отчаянии повторил Даниэль - так, будто с первого раза она не поняла. - Меня на Вас влечёт".
   К Вам, - придирчиво поморщившись, поправила Алиса про себя - и не стала это писать.
   "Спасибо. Но что-то не похоже - раз уж так тянет любоваться чужим изяществом".
   На экране компьютера перед ней мерцал список заказов на письменный перевод от герра Штакельберга и синьоры Филиппи; Алиса поразмыслила, вздохнула - и выбрала для Даниэля ещё одно фото. Контрольный добивающий выстрел. И представила, как он дрожит и стонет от нового удара - в пыточной, на столе.
   Хотя нет - лучше не представлять, как он стонет. По крайней мере, не на работе.
   Даниэль продолжал оправдываться в комической скорби, но вскоре она сухо сменила тему. И потом, вечером, когда он пришёл, они почти не касались этого - говорили о чём угодно, кроме того комментария. Растерянно и печально глядя на неё своими прекрасными разноцветными глазами, Даниэль пытался бормотать что-то вроде: "Зачем ты так? Это меня задело! Разве я не имею права?!"; но Алиса пресекла его порывы и шутливо увела диалог в сторону. Это оказалось довольно легко - хотя какое-то время он упрямился. "Мне кажется, нам не стоит говорить об этом. Если будем - наверняка выйдем на конфликт", - наконец прямо сказала она, вытягивая из коробки кусок пиццы. Даниэль странно улыбнулся и воскликнул: "А может, я этого и хочу?! Я псих, блин!" Это заметно, - подумала она. Ты любишь провоцировать. Но я не поддамся. Сейчас мне не нужно ассоциироваться у тебя с чем-то плохим и тяжёлым - с ревностью, ссорами, разборками. Не нужно переступать эту опасную грань.
   Только вот беда: она знала, что не захочет долго сдерживаться. Если дальше всё пойдёт в том же духе - сколько бы внимания Даниэля ей ни доставалось, подобные ситуации всегда будут доводить чудовище в ней до срыва.
   "Слу-ушай, а вот по поводу Badoo... Как часто ты там отвечаешь таким, как я? - в какой-то момент вдруг весело и лукаво поинтересовался Даниэль, растягиваясь на диване. - Ну, молодняку, так сказать. Соплякам зелёным!"
   Пристально глядя ей в лицо, он облизнулся - короткое, быстрое движение языком с причмокиванием; так сытый кот облизывает усы от сливок. Или - змея выпускает раздвоенный язык, пробуя воздух на вкус. Даниэль часто так делал; этот дурашливый жест смешил и волновал её одновременно.
   "А что? Почему ты спрашиваешь?" - напряглась Алиса, натянуто улыбаясь.
   "Да просто. Хочу понять, насколько я охуенен!" - подмигивая глазом с карим пятнышком, хмыкнул Даниэль.
   Больше, чем ты можешь предположить. Но - совсем не в тех планах, о которых думаешь.
   "Ну, я разным людям отвечаю. Это не зависит от возраста. В среднем парни до двадцати четырёх - двадцати пяти, наверное, идут на контакт пореже моих ровесников, - подумав, осторожно сказала Алиса. - Потому что мне всё-таки уже двадцать семь. Старость не радость, как-никак".
   "Матери моей этой скажи! - сурово отрубил Даниэль - и звонко рассмеялся, откидываясь на подушку. - Ещё одна шутка про старость - и я убью Вас, леди Райт, серьёзно!.."
   "Но всё равно довольно часто, - продолжала Алиса, стараясь не обольщаться его интересом. Это именно поверхностный интерес - он у него мгновенно вспыхивает и мгновенно же гаснет, не имея никакого отношения к искренней увлечённости, к страсти или ревности. - Правда, насыщенное общение не со всеми складывается. В этом смысле ты - необычный случай. По ситуации".
   "А обычно всё стереотипно, да? Если красивый, то тупой как пробка, если умный и приятный в общении - не привлекает внешне?" - по-кошачьи щурясь, уточнил Даниэль. Пряди пушистой чёлки лезли ему на глаза, пирсинг серебристо поблёскивал над бровью. Улыбнувшись, Алиса ответила:
   "Читаешь мои мысли. Увы. Но всё же не сказала бы, что это повсеместное правило: слишком много исключений".
   Опять же - ни к чему вновь тешить его эго. Она и так слишком старательно этим занимается.
   ...Алиса вздохнула, возвращаясь к диалогу с Теоном. Итак, когда же у неё было последнее свидание? Наверное, всё-таки можно ответить: вчера. В последние дни все объекты её интереса, кроме Даниэля, стали так стремительно блёкнуть, что пора уже признать данность. Намечается новая боль - и новая история. Она уже не верила, что кто-то после Ноэля сможет занять этот трон из цветов и терний.
   Что в ком-то будет достаточно хаоса.
   "Так, хорошо. Это был парень из Badoo?" - уточнил Теон. Он общался по-арийски сдержанно, метко шутил, то сокращал, то увеличивал дистанцию, с профессионализмом пикапера обдумывая каждую фразу.
   Всё это было бы скучно, если бы он не был довольно умён.
   "Да", - написала Алиса - хотя ей уже было сложно соотносить Даниэля с поверхностным статусом "парня из Badoo".
   "Понял. Второй вопрос: когда в последний раз был секс?"
   Она зачерпнула ещё ложечку взбитых сливок, отпилила кусочек от вафли - и вдруг осознала, что после ночи с Даниэлем у неё ни с кем ничего не было. Вот это уже, конечно, совсем плохой знак.
   Хотя в какой-то степени ей это даже нравилось. Нравилось, что сейчас не получается толком желать кого-то ещё. Странное, затягивающее, томяще-приятное чувство: её давно так никто не цеплял.
   До Даниэля в последний раз было, кажется, с Кэзухиро. Да, точно, с ним - за день до; в зале синхронного перевода, среди проводов, стеклянных перегородок и наушников. Но ни Даниэлю, ни Теону незачем это знать.
   "Пару недель назад", - корректно соврала Алиса.
   "А с кем? Если не секрет".
   "О, с коллегой. У нас всё без обязательств".
   "Мм, вот как. Понял. Тебе понравилось?" - со смайликом поинтересовался Теон.
   Неужели ты уже возбуждён - вот от этого? - зевнув, подумала она. Скучно.
   Теон очень много говорит о сексе. Рассуждает отвлечённо, рассказывает о своём опыте, расспрашивает - обо всём, от тонкостей БДСМ до чего-то совсем уж нелепого - вроде того, что ей важнее: диаметр или длина члена. Это забавляет и льстит, пока не начинает утомлять. Он явно делает это, чтобы расслабить собеседницу и настроить её определённым образом, - но, надо сказать, довольно топорно. При встрече Алиса обсуждала с ним всё это живо и без стеснения - ей просто хотелось посмотреть, куда это заведёт, - но понимала, что другую, более робкую и неопытную девушку, такая озабоченность могла бы оттолкнуть. А Теон именно озабочен; даже его зацикленность на воздержании лишь свидетельствует об этой озабоченности. Он озабочен и голоден - в отличие от пресыщенного Даниэля. Всю прогулку он грамотно и по-змеиному вкрадчиво плёл узор из флирта и намёков, пытаясь показать, что был бы не прочь зайти к Алисе домой, - но домой она его не пригласила.
   На самом деле, ей даже немного хотелось попробовать. В Теоне было нечто интригующее - это сочетание рассудочности и невротично подавленных страстей пахло любопытно, как дорогой сдержанный парфюм. Не пригласила она его просто так - чтобы немножко помучить. Потомить; посмотреть, насколько сильное она произвела впечатление.
   Оказалось - сильное. Теон продолжал писать каждый день. Немного жаль его: в Интернет-знакомствах ему явно везёт меньше, чем могло бы везти блогеру-пикаперу, а в Алисе он углядел интересную добычу - не зная, кто тут добыча, а кто охотник. И ещё - не зная, что вскоре после него ей встретился Даниэль, которому досталось в разы больше. Что он проиграл, не успев вступить в поединок.
   "Это уже какие-то неудобные подвопросы от неудобного вопроса", - с милым смайликом подколола она.
   "Извини. Если не хочешь, можешь не рассказывать", - тут же стушевался Теон.
   "Всё в порядке. Третий-то вопрос будет? Ты говорил, их три".
   "Да. Твои последние отношения. Ты упоминала, что это было что-то очень болезненное - долгое, абьюзивное..."
   "О да. Семь лет ада с перерывами", - буднично подтвердила Алиса, доедая вафлю.
   "...и говорила, что потом - уже тут, в Гранд-Вавилоне - началось нечто похожее. Тоже с нестабильностью, с эмоциональными качелями. Ты могла бы сказать, что любишь абьюз? Что чувствуешь своего рода зависимость от него?"
   Она одобрительно вскинула бровь. Вот это уже, конечно, позанятнее, чем вопросы про диаметр члена.
   "Я не то чтобы "люблю абьюз". С трудом представляю, как можно его любить - это что-то совсем уж извращённое. Даже для меня, знающей толк в душевных извращениях, - самоиронично отметила Алиса. - Я просто люблю, когда мне интересно. Поэтому покой и монотонная стабильность - не для меня. Меня это не вдохновляет".
   "Да, это я уже понял. Мы с тобой ищем разное, но ты очень интересная личность, - то ли с лёгким сожалением, то ли вкрадчиво флиртуя написал Теон. - Я же вроде уже говорил тебе, что разделяю в своём блоге "отношения" и "роман", да? Отношения для меня - это всё, что потенциально может привести к браку и семье, - (Алиса заставила себя не засмеяться; это было бы слишком цинично, в самом деле), - а роман - всё остальное, лёгкое и приятное, дающее опыт, но глобально ни к чему не ведущее. Так вот, мне кажется, у нас с тобой мог бы получиться увлекательнейший роман!"
   "Надеюсь, в литературном смысле тоже, - отшутилась она. - Для меня, как для писателя, это важнее всего".
   "Слушай, но ведь и абьюз может в итоге перестать вдохновлять, разве нет?"
   А ты задаёшь хорошие вопросы, - одобрительно подумала Алиса, глядя, как усатый отец с довольным видом расплачивается за себя и сына.
   "Разумеется. Он может исчерпать себя и стать скучным".
   "И что ты делаешь в таких случаях? Ищешь новый источник хаоса и вдохновения?"
   Входящий вызов; Даниэль. Что ж, Теону придётся ответить позже.
  
   ***
   На следующий день
  
   - ...Малыш, я понимаю тебя, правда, понимаю. Понимаю, что тебе плохо, тревожно. Но и ты меня пойми! Ты же сама видишь, что нравишься мне, что я с радостью провожу с тобой время, всегда пишу тебе, всегда отвечаю. Но я боюсь торопить события, боюсь, понимаешь?.. У тебя один опыт, у меня - другой. Мой опыт диктует мне, что опасно так быстро зацикливаться на одном человеке. Я этого не люблю, не умею так. Раньше так делал - но больше не делаю. Когда зацикливаешься - оно всё сначала красиво и романтично, а потом ты, блять, оказываешься выброшенным на улицу! У меня так уже было - с Мари. И я так больше не хочу.
   Прекрасное лицо Даниэля мерцало перед Алисой в пиксельном мире видеозвонка. Его гибко-упругий актёрский голос то взмывал вверх трелями расстроенной скрипки, то рокотал горестным штормом оперы, то переходил в меланхоличные саксофонные переливы - бил по нервам симфонией скорби и сожаления. Он вскидывал брови, хмурился, вздыхал; его огромные глаза сияли такой болью, таким раскаянием, такими отчаянными попытками понять и быть понятым, что Алиса почти вспомнила полузабытый смысл выражения "сердце разрывается". Вот уже полчаса он что-то доказывал, доказывал, доказывал - нервно, по-детски взволнованно, повторяя аргументы по кругу. Свет ярко падал на его лицо, и кожа казалась белой, нечеловечески гладкой, как мрамор или жемчуг. Несколько раз Алиса ловила себя на том, что больше смотрит на него, упиваясь тончайшими шёлковыми узорами выражений его лица и интонаций, чем слушает, что именно он говорит.
   - Малыш! - (Молящий взгляд прямо в камеру, драматично выдержанная пауза, тяжёлый вздох. Неужели он правда так переживает - или лишь искусно отыгрывает? Не разобрать. Наверное, и то, и другое). - Ну, малыш... Ты меня понимаешь? Скажи хоть что-нибудь.
   - Да, да, понимаю. - (Она вымученно улыбнулась, решив не комментировать "малыша"). - То есть - я это всё и так в общих чертах понимала. До того, как ты начал говорить.
   - А почему молчишь? - напирал Даниэль, снова жалобно заглядывая ей в лицо; так скулящий щенок ластится к хозяину.
   Странное сравнение. Как бы ей самой не стать скулящим щенком.
   - Думаю.
   - О чём?
   Алиса вздохнула, монотонно нажимая на пузырьки на антистресс-игрушке цветов радуги; пузырьки продавливались с забавным чпоканьем. Сегодня после работы она зашла в магазинчик Евы и Сильвии. Сильвия, разболтавшись, почему-то решила подарить ей недавно купленный поп-ит.
   "По тебе видно, что ты стрессуешь! - заявила она, улыбаясь с ямочками на смуглых щеках - и бесцеремонно заталкивая круглый поп-ит в сумку слабо протестующей Алисы. - Ты сегодня как цепная собака - напряжённая и начеку. Расслабься!"
   "Я не стрессую, - заверила Алиса, разглядывая душно благоухающие букеты тигровых лилий, пакетики с семенами и цепкие побеги плюща, обвивающие витрину. По залу, как обычно, парили бабочки с чёрно-синими крыльями; по подоконнику Ева заботливо расставила для них тарелки с нарезанными фруктами. Почему-то Алиса вспомнила, как пришла сюда в первый раз, - кажется, очень давно, в другой жизни, - и ей стало грустно. - Я само спокойствие. Да и на собаку уже давно не похожа, по-моему. Максимум на хомячка".
   "Ну, зато хомячки милые, плодовитые и хорошо трахаются!" - прохихикала Сильвия. Она частенько выдавала вот так что-нибудь очень пошлое - и очень нелепое. Ева, расхаживавшая от одних цветов к другим с опрыскивателем, возмущённо фыркнула.
   "Сильви!.."
   "Надеюсь, ты права, - шутливо вздохнув, сказала Алиса. - А то кое-что в последнее время мне подсказывает, что это не совсем так".
   Тонкие брови Сильвии поползли вверх; ахнув, она подалась вперёд от любопытства.
   "Что-о, с чего бы это?! Ты же у нас теперь..."
   "Да-да", - перебила Алиса. Она не любила слышать, как это произносят вслух.
   "И что? Неужели какой-то чересчур требовательный дурачок взращивает комплексы в нашей красотке, а?"
   "Не суть. - (Она кивнула на краешек знакомой чёрно-серебристой обложки, виднеющейся на столике у кассы). - Читаешь мою книгу?"
   "Это я читаю, - сказала Ева, опрыскивая ядовито-розовый рододендрон. - Уже закончила. Такие ужасы... Очень больной текст".
   "Так и есть", - польщённо ответила она.
   "Больной текст и больная любовь, - отводя глаза, тихо добавила Ева. - Нет в ней радости, никакого просвета нет... Скажи, а эпизод с кошками - это правда? Он действительно приказывал тебе бить кота, как герой приказывает Жюстине? И потом смотрел на твою реакцию?"
   "Это герой и Жюстина, - привычно напомнила Алиса, пряча улыбку. - Просто художественный вымысел, хоть и с автобиографической основой. Но нечто подобное было, да... Кажется. Я уже толком не помню".
   Когда она рассказала об этой пьяной выходке Луиджи Даниэлю, тот скривился и брезгливо оценил: "Это всрато!" "Весьма", - согласилась Алиса. И всё же Даниэль помрачнел и задумался. Всё, связанное с Луиджи, вызывало у него странный обострённый интерес, - наверное, потому, что он невольно чувствовал сходство и старался найти различия.
   И вот сейчас она сидит перед телефоном, мнёт радужный, будто кошечка-тату на рёбрах Ноэля, поп-ит - и понимает, что различия очевидны. Луиджи никогда не бросался бы в такие многословные покаянные объяснения, пытаясь её успокоить.
   С другой стороны - Луиджи в подобных ситуациях меньше говорил, но меньше и делал. В такой концентрации женщины не вились даже вокруг него. Бабочки - на огонь.
   А ведь Даниэлю всего двадцать один. Страшно представить, что с ним будет лет через десять.
   Сегодня вечером, по традиции записывая ей пулемётную очередь аудиосообщений, Даниэль обмолвился: "...А я вот сейчас приду-у, пое-ем... И поеду на выставку, прикинь? Странно так всё, конечно! Я человека даже не знаю, а на выставку вот позвали. Но почему бы и нет, да же? Я и сам своего рода выставка!.. Опять же, пальто надо выгуливать".
   И, возбуждённо тараторя, тут же переключился на болтовню о чём-то другом. Но Алису было не так просто сбить со следа; и этот нервный тон, и спонтанность решения, и размыто-бесполое "человек" говорили сами за себя.
   "Понятно. Видимо, "человек" - дама из Badoo или Tinder'а?" - сухо записала она в ответ.
   Даниэль ответил не сразу - позже, уже с улицы, сквозь ревущий ветер. Алиса почти ничего не разобрала - но скомканно-неохотное "Ну да, да" расслышала.
   "Понятно", - холодно повторила она и замолчала. Этого хватило, чтобы Даниэль кинулся в нервные разъяснения сам.
   "Мы поговорим об этом, когда я вернусь!" - выпалил он в очередном коротеньком голосовом - после бесплодной атаки обращением "солнце", лиричной песней и стикером с лисичкой.
   "Думаю, не сто?ит, - ответила Алиса, стараясь выдержать безжалостно-ледяной тон. В ней клокотала униженная злость на грани с истерикой - но Даниэлю ни в коем случае нельзя было это заметить. - Ты своим поведением уже показал, что по этому вопросу мы не придём к консенсусу. Не вижу смысла обсуждать".
   "А я вижу!" - упрямо написал Даниэль - уже буквами: наверное, добрался до выставки. Почему-то Алисе казалось, что это должно быть нечто глубокомысленно-авангардное - с абстрактной живописью на сюжеты из наркоманских галлюцинаций, с вывернутыми непропорциональными статуями из дерева и металла. Модная выставка какого-нибудь модного автора. И ведёт его туда модная гламурная дамочка из гранд-вавилонской богемы - или восторженная студентка-искусствовед.
   "И какой же? - устало поинтересовалась она. - Поссориться?"
   "Пусть поссориться, но обсудить это необходимо, леди Райт! Я чувствую вину. Я не люблю чувствовать вину".
   Прямо и безапелляционно. Алиса уже видела, как на него давит даже малейший отголосок вины - давит до отчаяния, бледности, нервно бегающих глаз, подёргиваний губ и подбородка, искажающих красивое лицо. Приступы этого отчаяния сменяются раздражённым сопротивлением, злостью; вечные пограничные волны гнева и вины.
   Правда, она ещё ни разу не видела Даниэля в настоящем гневе. И это явно к лучшему.
   Она думала, что сегодня он уже не напишет, - ибо почему бы не продолжить вечер с богемной дамочкой или студенткой-искусствоведом за кофе или вином, а потом и у неё в постели?.. - но Даниэль пропал со связи всего на час, а потом прилежно отчитался, что идёт домой. Растерянность Алисы росла.
   Если он так хочет писать ей, говорить с ней, если перед ней чувствует себя виноватым - зачем ему эти выставки на час, эти комментарии об изящности тела? Он настолько боится привязаться? Или настолько не может кого-то забыть - например, ту же Симону? Или, на его взгляд, в ней всё-таки что-то не так?
   Манипулятор в стиле Луиджи - в холодном, рассудочном стиле, - проигнорировал бы и её ревность, и её тревогу. Даже наоборот - усилил бы их; сделал бы себя призом, за который нужно бороться, а её - доверчивой, неуклонно влюбляющейся простушкой. А Даниэль зачем-то возится с её переживаниями - возится снова и снова. Зачем, если ему психопатически всё равно?
   Или не всё равно?
   Она уже полчаса слушает взволнованный серебристый ручей его монолога - но всё ещё не может понять главное: всё равно ему или нет. Странно.
   - Я всё это понимаю, - наконец сказала она, с тихим чпоканьем вдавливая ещё одну полоску поп-ита - оранжевую. - Понимаю твою позицию. У меня тоже был травмирующий опыт, мне тоже страшно зациклиться на одном человеке. Я тоже этого не хочу - и даже чувствую, что не смогла бы. По крайней мере, сейчас. Потому и не ищу серьёзных отношений. И...
   - Да, да, ты сама говорила! - с жаром перебил Даниэль, поправляя распушившуюся чёлку. - Я потому и считаю это возможным, потому, в том числе, и веду себя так - из-за твоей позиции! Разве...
   - ...НО, - весомо произнесла она, сопротивляясь его перебиваниям, как река сопротивляется плотине. Даниэль покорно умолк. Тени от длинных ресниц ласково ложились на его скулы. - Но такая логика не совсем мне понятна. Точнее, я здесь вообще не вижу логики - ничего не вижу, прости, кроме сиюминутных импульсивных желаний, спонтанных порывов. Ты говоришь, что ищешь спокойствия и стабильности, что хочешь поступать разумно - но что ты, говоря всё это, делаешь? Разве эта постоянная смена женщин не противоречит всем твоим словам?
   - Не противоречит! - возмущённо хмурясь, вскрикнул Даниэль. - Я объясню, почему!..
   - Да ты уже объяснил, я тебя услышала. Но мне это ничего не доказывает. Разумеется, ты имеешь право на что угодно - ты мне ничего не должен и всё такое. Но это не значит, что в подобных ситуациях мне - как и любой девушке - не должно быть неприятно.
   - Да почему же, почему?! - поразился он - так искренне, будто впервые слышал нечто подобное (а уж в это Алиса ни за что бы не поверила; слишком умело он действует в чрезвычайной ситуации под названием "женская ревность" - план эвакуации у него явно давно готов и отработан).
   - Потому что... Потому что ты мне очень нравишься, - ровно, со странным спокойствием внутри проговорила она, изучая переходы серо-голубого, зелёного и желтовато-карего вокруг его расширенных зрачков, глядя на его нервно приоткрытый нежно-розовый рот. - И я... Имела основания полагать, что тоже тебе нравлюсь. Твоё поведение в эти дни...
   - Но ведь так и есть! Ты...
   - ...свидетельствовало об этом с максимальной яркостью, - безжалостно продолжала она. - Я видела, что ты тянешься ко мне, что я тебе интересна, что тебе хочется проводить со мной время. Возможно, я, конечно, переоценила то впечатление, которое произвела на тебя, но...
   - Нет! Чёрт побери, нет-нет-нет! - запаниковал Даниэль, ёрзая на диване и пристраивая телефон поудобнее. В кадре мелькали то его покрытые татуировками предплечья, то ключицы, то голое колено; Алиса почувствовала, как всё внутри сводит от уже знакомого голода, - и едва подавила порыв позвать его к себе. Сейчас нельзя. Смотреть, но не трогать; изощрённый вид мазохизма. - Ничего ты не переоценила! Просто я же говорю, я...
   - ...но ощущение было именно таким. И раз всё так, раз я тоже нравлюсь тебе и что-то для тебя значу - зачем всё это? Вот этот момент не совсем укладывается у меня в голове. Ну, то есть, если я встречаю кого-то, к кому меня влечёт что-то более-менее серьёзное... Ладно, уберём слово "серьёзное", - поспешно добавила она, увидев во взгляде Даниэля хмурое напряжение.
   - Да, это слово мне не нравится, - чуть успокоившись, согласился он. - Потому что, раз уж мы разграничиваем серьёзные отношения и какую-то увлечённость человеком... Ты прекрасна, ты просто солнышко, и мне нравится общаться с тобой, пойми! Вот я и общаюсь.
   - Общаешься - и со мной, и с другими.
   - Да, но почему нет?! Выставка - это просто выставка, я ведь не спал с этой женщиной! Я...
   - Да спал, не спал - какая, в сущности, разница? - с досадой перебила Алиса; почему-то её передёрнуло. Зелёный пузырёк - голубой пузырёк - синий пузырёк. Вот так. Прекрасное изобретение этот поп-ит. - Ты мог сходить на эту или любую другую выставку со мной - но ты выбираешь идти не со мной, вот в чём дело. Какой вывод могу сделать я - и могла бы сделать любая другая девушка на моём месте? "Значит, я не так уж интересна ему; значит, вот так он расставил приоритеты".
   - Но я с радостью схожу с тобой, куда скажешь!
   - А вот это мне уже совсем не нравится, - поморщившись, призналась она. - Во-первых, похоже - прости - на подаяние с барского плеча: "Так и быть, и с тобой схожу!" А во-вторых - ты, по сути, ставишь меня в ситуацию, когда я должна с кем-то за тебя конкурировать. "Вот она сводила меня на выставку, а ты нет", - так, что ли? Почему я вообще должна участвовать в этом, эм, кастинге?
   - Да нет никакого кастинга, о чём вообще речь?! - издав горестный стон, под чпоканье поп-ита воскликнул Даниэль. - Просто всё ситуативно! Я действую по ситуации, понимаешь? Меня позвали - я пошёл! Всё, нет тут больше никаких тайных смыслов! И это никак не меняет твой статус в моих глазах!
   "И какой же это статус?" - хотела уточнить Алиса - но в последний момент осеклась. Не надо, не сейчас. Это его спугнёт.
   - Короче говоря, возвращаясь к моей мысли, - размеренно продолжала она. - Когда я встречаю человека, который мне правда нравится, к которому меня влечёт - как к тебе, например, - я фокусируюсь на этом человеке, вникаю в него, погружаюсь в него. И мне не нужно растрачивать своё время и внимание на других в такой период. Потому что в голове невольно возникает: а зачем? Вот зачем мне, например, идти гулять с кем-то ещё, если я могу провести время с этим человеком? Я сейчас только про романтическое и сексуальное общение, конечно, не про дружбу.
   Она постаралась не думать о Теоне с его тремя неудобными вопросами. Теон сейчас возникает то и дело - но исключительно из-за того, что ей недостаёт сфокусированности Даниэля. Пора это признать.
   К сожалению. Лучше бы ей, как и раньше, было всё равно. После договора с мэром ей казалось, что это "всё равно" - неизменно, как крошащаяся лепнина на фасадах Гранд-Вавилона, как мерцание жёлтых фонарей на воде его каналов, как надрывные завывания уличных музыкантов возле метро. Оказалось - не совсем.
   Оказалось, что Теон прав. Ей просто нужно было встретить подходящий источник хаоса.
   - ...А ты этого не делаешь, - подытожила она. - Значит, я, видимо, не так уж и зацепила тебя. А если всё дело в страхе перед привязанностью, о котором ты говоришь, - разве логично проецировать опыт из прошлого на кого-то нового? Ведь я другой человек. Я не обязана сделать так же, как с тобой делали раньше. Да, Симона поступила с тобой плохо... - (Так плохо, что теперь ты учишься стрелять на её фотографии). - Мари тоже ранила тебя. Ты постоянно говоришь о "выброшенности на улицу" - именно этими словами, - но...
   - Потому что так произошло, - бледнея, низким глухим голосом отрезал Даниэль. - Я был выброшен на улицу. А перед этим она мне изменила.
   Вот как. Алиса растерянно замерла с поп-итом в руке.
   Всё чудесатее и чудесатее, как говорила её тёзка из сказки Кэрролла. О Мари она слышала уже много - больше, чем о Симоне, гораздо больше, чем о Мадлен. После Мадлен это были самые долгие отношения Даниэля; судя по его рассказам, он провёл с ней почти год - причём хранил ей верность и, как он возвышенно выражался, "отдался человеку полностью". Похоже, это была разумная, сильная, цельная личность; человек, которому оказалось под силу схватить этот огненный поток хаоса - и на какое-то время не только удержать его, но и полностью перестроить. "Она показала мне другую жизнь, - лёжа рядом с ней и пустыми глазами глядя в пространство, говорил Даниэль. - Вывезла меня в Гранд-Вавилон из моей дыры. Показала, что необязательно жить в насилии, постоянно драться, решать всё агрессией - что можно иначе. Показала, что можно покупать и заказывать еду, покупать вещи - а не обменивать их и переделывать, как принято у панков. Что можно работать и зарабатывать деньги. Я же вообще это всё отрицал, когда был радикально мыслящим долбоёбом. "Работать на дядю - да нахуя это мне?! Я же против капитализма!.." Она сгладила всё это, доказала мне, что не всё так однозначно". "Социализировала тебя", - подытожила Алиса, заочно удивляясь Мари. Какая же прорва сил и мудрости в ней была? Ведь ей удалось, по сути, то, чего он так жадно ищет, - заменить ему мать. Стать ему той, кого он мог бы любить вместо матери. Как же удалось?
   И что с ней стало - потом, после него?..
   Алиса не расспрашивала в подробностях, как Даниэль и Мари расстались, - но уж точно не могла бы предположить, что она ему изменила. Максимум - наоборот. Да и зачем изменять такому прекрасному, умному, тонко чувствующему, умеющему общаться созданию? Конечно, изменяют всем, но всё же - нелепость.
   До чего нужно довести женщину, чтобы она задумалась о такой нелепости? Может, Мари терзали те же демоны, что уже сейчас покусывают её, - только демоны, чудовищно разросшиеся за год сожительства?
   - Прости, я не знала, - тихо сказала она. - Мне жаль.
   - Ничего. Просто говорю как есть, малыш: я боюсь. - (Даниэль помолчал, трепетно глядя ей в лицо, не моргая). - Боюсь привязаться, сфокусироваться на одном человеке - и потом испытать то же самое, оказаться в том же дерьме. Ты должна понять - с этим твоим итальянцем-алкоголиком, с другом-геем, с наркоманом здешним...
   - Он не наркоман, - еле сдержав нервный смех, поправила она. Сам Ноэль, наверное, никак не отреагировал бы на этот пренебрежительный титул - а вот мэру было бы обидно за своё прекрасное детище.
   - Ложь и провокация! Наркоман! - морщась, твёрдо возразил Даниэль. - Мне похуй! Любого, кто хоть какое-то время что-то системно употреблял, можно назвать наркоманом. Бывших наркоманов не бывает - говорю это как человек, который встречался с наркоманками... Так вот! У нас с тобой разный опыт, но в чём-то похожий. Я потому и говорю, что все люди в каком-то смысле одинаковые. Ты же видишь - я не исчезаю, я общаюсь с тобой. И я буду с тобой общаться! Но и с другими - да, с другими тоже буду. Мне это нужно.
   - Иначе говоря, ты не оставляешь мне выбора, и это ультиматум, - спокойно заключила Алиса.
   - Почему ультиматум?!
   - Потому что: "Либо будет как я говорю, либо никак". Я не люблю, когда меня ставят в безвыходное положение, знаешь ли.
   - Я чуть не покончил с собой тогда, - вдруг сказал Даниэль, всё так же неотрывно глядя на неё. Его переливчатые глаза теперь были похожи на перламутровое стекло - застыли с тем же выражением, как когда он повторял "Я не помню". Алиса больно прикусила щёку изнутри. - Уже залез на подоконник, открыл окно... Она схватила меня за ногу, и я упал на пол. Мари. Но я этого почти не помню. Она рассказывала. Ну, то есть, смутно помню, урывками. Я вообще плохо помню те дни.
   Теперь его голос звучал монотонно, спокойно, как море, тихо гудящее в темноте, - будто все возмущённо-тараторящие птичьи трели пару минут назад издавал другой человек. Тишина - когда за шумом и яростью не остаётся звуков. Когда нет слов, чтобы выразить.
   Тьма. Тьма и огонь.
   - Ты был... в психозе? - хрипло выдавила она, пытаясь собраться с мыслями. Даниэль кивнул.
   - Несколько дней. Я не помню, плохо помню... Мне говорили, что я передвигался по квартире вот так! - (Он скособочился, подняв одно плечо выше другого, вытаращил глаза, некрасиво скривил лицо - и вдруг засмеялся. Резкий, визгливый, неприятный смешок - но весёлый, болезненно-весёлый, как в истерике; Алиса вздрогнула). - Как монстр из ужастиков. Ломаными движениями. Прикинь, какой сюр?! Я вообще, говорят, странный в этих припадках - говорю что-то там, делаю...
   - Даниэль.
   - ...а потом не помню, что?. Всякую дичь! Сам с собой могу говорить, кричать, плакать, хватать себя, хватать людей... - (Снова визгливый смешок, захлёбывающееся хрюканье в конце; он закашлялся, дёрнувшись всем телом, уголок его губ повело вниз). - И хуй знает даже, что делать в эти моменты! Только ждать. Вот что я скажу, то и делать.
   - Даниэль...
   - Скажу молчать - молчать. Скажу уйти - уйти. Скажу гладить меня по голове - гладить меня по голове. - (Растерянная пауза, морщинка меж бровей; он словно только что понял, о чём рассказывает). - Самое главное - не злить, чтобы хуже не стало. А тогда, с Мари - о, тогда да! Было очень плохо. Она вся-якого насмотрелась...
   - Даниэль, хватит! - (Она повысила голос, поймав его плавающий блестящий взгляд, падая во мрак расширенных зрачков. Он послушно умолк, тяжело дыша). - Не надо об этом. Не надо. Прости меня. Я вижу, что тебе тяжело...
   - Тяжело? - озадаченно хмурясь, переспросил он. - Да нет, не сказал бы. Это прошлое. Я давно отпустил Мари, давно отпустил их всех. Мы не общаемся. Ну, то есть - если она напишет, я отвечу, но мне будет всё равно. Я вообще легко отпускаю. Люди заменяемы.
   Легко отпускаешь - но совсем не умеешь удерживать. И явно гордишься тем, что "легко отпускаешь": такая красивая, ораторски-ритмизованная речь, когда ты говоришь об этом. Ты веришь, что умеешь жить. Что это правильно.
   Алиса перевела дыхание, продавливая самую нижнюю - фиолетовую - полоску пузырьков на поп-ите. Её наполняло странное чувство - неприятное, грузно-скользкое, похожее на удушье чем-то холодным. На грани с тошнотой. Хотелось то ли прижать Даниэля к груди, запустить пальцы в его пушистые волосы и заплакать - то ли бежать.
   Бежать так быстро, чтобы даже эта река лавы не догнала её. Полузабытое, страшное: чаща, бурелом, гнилой прелый запах, упругий ковёр мха. Чужое надрывное дыхание за спиной, чужие зубы, готовые сомкнуться на её горле. Перескочить через узловатый корень, запутать следы; ни в коем случае не оборачиваться. Бежать. Бежать, пока не подкосятся ноги.
   Бежать, пока не настал закат.
   - Мне жаль, что я завела этот разговор. Давай не будем. Это всегда большая боль - потерять человека, с которым был так долго. Вообще потом не понимаешь, что и как. А уж в твоём случае...
   Нужно говорить рассудительно, со сдержанным сочувствием, чтобы он расслабился. Может быть - даже чтобы начал спорить. Откуда-то Алиса знала это - и угадала: Даниэль небрежно пожал плечами, его дыхание выровнялось.
   - Не согласен. Хорошо, что завела: я хочу, чтобы ты узнавала меня с разных сторон. Мне это нужно! - (Новый проникновенный взгляд. Нет уж, я не верю, - грустно подумала Алиса. Меня не купить этими взглядами, не купить твоим самовнушением. Теперь я знаю, где правда. Теперь я вижу. Тот ты больше похож на правду - без всего этого поверхностного лоска, без харизматичной весёлости, без стильного пальто. Тот ты - во тьме и пламени). - А Мари - ну... Там всё было закономерно. Всё к этому шло. Переезд, все дела...
   - Новое окружение, меньше времени друг на друга?
   - Да-да, вот именно! Ей постоянно не хватало внимания, она постоянно негативила на меня - то не убрал, это не помыл... И всё время приводила в пример своего бывшего: мол, он это делал, а ты не делаешь. - (Он вздохнул, морщась - но без злости, просто с усталой тоской). - А я правда не мог выполнять все её требования. Я вкалывал на двух работах, причём обе были физическими. Мысль была одна: как бы заработать побольше денег, как бы удержаться на плаву. И я, блять, не робот!.. К сожалению.
   - Отсюда и желание стать роботом? - догадалась Алиса.
   - Отчасти.
   - Понимаю. Совместный быт часто всё усложняет, - сказала она, решив не озвучивать свои мысли полностью. Ясно, что претензии по поводу уборки и копящееся раздражение - лишь верхушка айсберга; так всегда бывает. Что-то другое довело Мари - очень сильно довело, выпило даже её цельную натуру. Что-то, о чём он не рассказывает.
   - Да, тем более в чужом городе! - с жаром подхватил Даниэль. - Где у тебя никого нет, кроме этого человека: ни родителей, ни друзей... Никакой страховки. Где ты реально оказываешься на улице, как только что-то идёт не так. Раньше у меня не было такого опыта. Теперь есть. И я точно знаю, что не хочу его повторять. Не хочу отсекать все другие связи раньше, чем мы с человеком хорошо узнаем друг друга. Раньше, чем я смогу убедиться: да, это тот самый Человек! - (Он снова произнёс слово "Человек" со страстью фанатика - с большой буквы. Алиса вздохнула, откладывая поп-ит. Всё это звучит, конечно, очень трогательно - но всё же нельзя не заметить, как грамотно он увёл её от разговора об ультиматуме и других девушках. Увёл драматичным, но математически просчитанным давлением на жалость). - Понимаешь, малыш? И да, я слышу тебя: ты не искала отношений, не искала любви - но теперь встретила такого вот охуенного меня, и...
   - Я так не говорила, - сдерживая смех, прервала Алиса.
   - ...и задумалась. Я хотел сказать просто "задумалась", - безмятежно улыбаясь - бодрея на глазах, - промурлыкал Даниэль. - Тебе не хочется, чтобы я общался с другими, тебе не хватает моего внимания. Я понимаю. Но мы оба должны подождать.
   - Узнать друг друга получше, как говорят в мелодрамах?
   - Именно! Зря ты иронизируешь, потому что так и есть. Во мне всё-таки много того, что непросто принять, что не все могут выдержать. Да это тебе, наверное, уже и так понятно: ты умный человек...
   - Ну, во мне тоже много того, что сложно принять, - пробормотала Алиса.
   Отсутствие души, например.
   - Вот видишь! Я рад, что мы друг друга поняли, - с заботливо-просветлённым лицом заключил Даниэль. Уследить за скачущей кардиограммой его настроений было всё труднее. - Надеюсь, тебе стало хоть немного легче. Потому что я всё это рассказываю, не чтобы сделать тебе больно или попонтоваться, а чтобы показать: вот он я, вот такой, смотри! - (Он развёл руки, будто подставляя грудь под невидимые пули). - И чтобы тебе было понятнее. Я раскрываюсь перед тобой. Можно сказать, даю тебе готовую инструкцию по эксплуатации меня!
   - Инструкцию по эксплуатации, - задумчиво повторила Алиса. - Звучит очень... Машинно. - (И очень нарциссически. Подход к тебе всегда должен искать другой человек, не так ли? Должен разгадывать тебя, как ребус? Наоборот - никогда?). - На самом деле, знаешь, я бы сводила тебя в музей европейского искусства. Всякие авангардные эксперименты я не очень люблю, а вот в классической живописи разбираюсь неплохо. Ты там был?
   - Не был. Я же быдло!.. Вот это уже другой разговор, это мне нравится! - просияв, воскликнул Даниэль. - Когда пойдём?
  
   ***
   Настоящее время
  
   Западный проспект тонул в сиянии. Под чёрными небесами, изжаленными холодом, возвышались ало-золотые короны, стрелы и скипетры - в этом году перед Рождеством проспект украсили в имперском стиле девятнадцатого века. Алиса шла, купаясь в тихой музыке, доносящейся из ресторанов, в запахе хвои от венков и веток, оплетающих входы в магазины и кафе, в винно-пряном аромате глинтвейна на вынос, в выкриках промоутеров, страдающих в неудобных костюмах рождественских оленей и имбирных пряников-человечков. Снежинки серебристо мерцали в свете фонарей; за стеклом витрины торгового центра выложили "ёлки"-пирамидки из носков и варежек - точно так же, как в прошлом году. Алиса смотрела на всё это суетливое предпраздничное великолепие - и почему-то думала о Даниэле.
   Она уже начинала раздражать саму себя тем, что так часто о нём думает.
   Даниэль говорит, что не признаёт праздники; что для него это обычные дни. "Я вообще могу забыть и про свой, и про чужой день рождения. Мог бы забыть и про Рождество, если бы мне со всех сторон про него не напоминали всей этой маркетинговой фигнёй! День как день - ну чем, по сути, любой праздник отличается от обычных посиделок с алкоголем? Максимум ещё обмен подарками добавляется. Я не против еды и подарков, естественно, - (тут Даниэль очаровательно усмехнулся), - но в остальном нахуя всё это - не понимаю".
   "Праздники сформированы традицией, - попыталась объяснить Алиса. - Это что-то конвенциональное".
   "Какое-какое?! Конве-что-то-там-моя-мать?"
   "Конвенциональное. - (К тому, что Даниэль вплетает в любые шутки то свою мать, то её воображаемую смерть, Алиса уже привыкла - и даже иногда позволяла себе смеяться, смирившись с этой по-фрейдистски драматичной историей). - Это значит - возникшее по договорённости. Социальная условность. Если разобрать каждый праздник на составляющие - смысла, конечно, нет. Это просто обряд, ритуал. Но есть условный культурный смысл. Его когда-то договорились придавать наши предки - а теперь каждый придаёт его сам. Или не придаёт. Как хочет".
   "Ну, вот я не придаю, мне похуй! Я вообще самый простой, обычный человек. Мне бы в одну руку банку пива, в другую женскую сиську, передо мной комп с игрой, а не эти все ваши конве-какие-то-там смыслы!.."
   Даниэль часто, с забавным упорством подчёркивал свою "обычность". Твердил, что хочет покоя, стабильности, Нормальной Жизни - фантастической идиллии в ритме "работа - дом - походы с семьёй в развлекательный центр по выходным". Когда он говорил об этом, его глаза затуманивались лирической печалью; Алиса замечала, что у психически нестабильных людей часто есть такая мечта. Мечта о недостижимой гавани, о том, что Теон называет - тоже исключительно восхваляя, - "скучными отношениями"; о том, от чего их каждый раз отводит сама их суть. Им кажется, что они могли бы удовольствоваться этим, успокоиться в этом, измениться - но хаос внутри, но вечную голодную скуку никуда не деть. Алисе особенно грустно и смешно было слышать всё это от Даниэля - с его круговоротом девушек, которые меняются каждые пару недель, с постоянными переездами и скитаниями, с отсутствием друзей, стабильного общения с семьёй, устойчивых интересов, с частой сменой работы, с его неприкаянно-спонтанной манерой проводить свободное время - где придётся, с кем придётся, - с его обилием случайных связей, с его татуировками, пирсингом и вечной жаждой "модернизировать" своё тело... Смешной и грустный самообман - верить, что ты успокоишься, когда ты такой. Верить, что по волшебному щелчку пальцев всё станет иначе.
   Если разобраться - непонятно, почему он до сих пор верит, с его-то опытом. Наверное, просто потому, что слишком юн.
   Алиса вздрогнула, осознав, что в раздумьях добрела уже до набережной канала. В темноте под светом фонарей и гирлянд белела корка льда, скудно присыпанная снегом, как сахарной пудрой; горбатый мостик обвивали синие и золотые светодиодные украшения, вдоль воды чинно выстроились кружевные фасады. Вывески баров и кафе, музей ювелирного искусства, на фоне которого фотографируется группка туристов; вздохнув, Алиса достала телефон. Даниэль не придаёт значения праздникам - но наверняка уже нашёл, с кем отметить Рождество. С какой-нибудь из дам, которые у него на примете; а может быть - с кем-то, с кем он уже спит.
   С кем-то, из кого можно потянуть ресурсы - деньги, эмоции, секс. С кем-то, кто раздаёт всё это щедрее - или искуснее, - чем она.
   Он и сегодня явно нашёл, с кем провести вечер. Ей грустно написал о "проблемах с Интернетом", о том, что у него - вот незадача - не проходят звонки и не отправляются сообщения; но Алиса была слишком горько научена жизнью, чтобы верить в эти легенды. От "проблем с телефоном", то и дело возникающих у Ноэля, у неё уже давно сводило скулы - таким неуклюжим было это враньё. Если уж лгать, то хотя бы изящно.
   Она не глядя смахнула все уведомления о сообщениях; их было много, но в странной звенящей нервозности отвечать никому не хотелось. Что это - неужели такая знакомая, такая примитивная ломка? Предчувствие зависимости? Она ведь не должна, не может больше впадать в зависимости. По крайней мере, так, как раньше.
   Наверное, эта новая игра просто слишком манит. Так манит, что невозможно сопротивляться. Хотя уже ясно, что игра весьма разрушительная; уже видно, что из себя представляет Даниэль, и как сочетаются их натуры, и что из этого может выйти. Но Алиса не привыкла отворачиваться от такой изысканной добычи.
   Не для того она стала охотником, чтобы бояться.
   "Привет, - повинуясь порыву, написала она Теону. - Один удобный вопрос в обмен на три неудобных: какое у тебя любимое место в Гранд-Вавилоне?"
   Действительно удобный вопрос - нейтральный, универсальный, настраивающий на лёгкую приятную беседу; Алиса часто им пользовалась. Она ещё ни разу не писала Теону первой - и знала, что он ответит почти сразу. Почти - чтобы она не подумала, что он слишком уж рьяно ждёт её сообщения. Он ведь пикапер - а пикаперы знают, что женщине важно чувствовать, что это она добивается, не наоборот. Но и слишком долго молчать он тоже не станет: она волнует его, цепляет, и он боится, что в ответ на долгое молчание она начнёт его игнорировать, окончательно потеряв интерес. Коротко говоря, он на крючке. Ответит минут через пять.
   Теон ответил через четыре.
   "Привет. Ох, ну даже не знаю... На самом деле, я не так уж часто куда-то хожу - в основном учусь да работаю. Ну, знаешь - то блог, то консультации, то вилкование. Всё это надо развивать, много времени и сил уходит. - ("Вилкованием" Теон на профессиональном жаргоне называл ставки в Интернете. Он занимался ими в качестве дополнительного заработка - и любил, рисуясь, подчёркивать, что делает это "грамотно", "ничего не теряя", умея "высчитывать закономерности". "Это не только и не столько игра со случайностью. Это такой же труд, как любой другой", - легко отвечал он на робкие возражения Алисы. "Ладно", - нерешительно согласилась она на прошлой встрече, подумав только: как бы тебе не остаться в итоге без гроша - со всей твоей осознанностью и модными альтернативными способами зарабатывать). - Так что гуляю нечасто. Но, если подумать... Площадь Единорога, наверное, хоть это и банально. Она очень красивая".
   "Понимаю. Величественное место, - написала Алиса, подавляя зевок. - А если выбрать какой-нибудь бар или кафе, вообще любое заведение?.. - (Самое время игриво "вспомнить"). - Ах, точно, ты же не пьёшь! Значит, бары отметаются. Прости, забыла".
   Она брела по набережной, перчаткой соскребая рыхлый снег с перил моста; прорезая фарами мрак, мимо изредка проезжали машины. Надо написать Горацио, Тильда просила; но нет - не сегодня. Сегодня на Горацио у неё нет сил. А вот на Теона - вполне найдутся. Теон может стать неплохой вакциной от эмоциональной зависимости. У Даниэля "проблемы с Интернетом" - что ж, значит, сегодня они появятся и у неё. Самое плохое, что сейчас можно сделать, - быть в безропотной уязвимой позиции. Страдать, ревновать и преданно ждать, пока он ходит с кем-то по выставкам, гуляет, переписывается и - вероятно - занимается сексом под покровом "проблем с Интернетом".
   Это была бы даже не месть - ведь ему всё равно. Но на удар отвечают ударом. Иначе с такими, как он, просто не получается.
   И нужно срочно - очень срочно - показать себе, что в Даниэле нет ничего уникального. Самая весомая причина.
   "Да, бары и клубы - не моё, - "посмеявшись" смайликом, признался Теон. - Но иногда могу зайти - за компанию с друзьями. Сейчас вот как раз в баре на небольшом концерте, например".
   "Неплохо. Чей концерт? - (Теон назвал исполнителя, и Алиса с уважением вскинула бровь). - Знаю его. У него есть хорошие тексты. Мне особенно нравится "Пир во время чумы".
   "Серьёзно? Это моя любимая песня!.."
   Предсказуемо. Драматизм, пафосно-возвышенные фразы о пути Настоящего Мужчины, борьба с разрушительными страстями, яркие, но не очень сложные образы, чёткие внятные мысли. Как легко угадать, что ему нравится. Алиса пожала плечами.
   "Вот это совпадение. Мило".
   "Да уж... А чем ты сейчас занимаешься?"
   Опять же - до боли предсказуемый переход. Он прощупывает почву.
   "Гуляю одна. Немножко меланхолю".
   "Почему?"
   "О, да так, долгая история. Сложная ситуация с одним человеком".
   "Можешь рассказать".
   "Да ладно, ты же на концерте. Чего я буду отвлекать тебя своим нытьём".
   Давай, поуговаривай меня ещё.
   "Ты совсем не отвлекаешь! Можешь записать голосовое, если пальцам холодно печатать, - заботливо предложил Теон. - Я потом послушаю. Заметил, что ты любишь длинные голосовые".
   - О да, это моя страсть, - с улыбкой сказала Алиса, нажимая на значок микрофона. - Я же, как-никак, писатель - обожаю рассказывать истории. Так вот...
   ...Через два часа Теон сидел у неё дома, пил чай, ел обезжиренный йогурт без сахара и ароматизаторов, который принёс с собой, и обводил её жадными маслянистыми взглядами. Йогурт Алису впечатлил; она помнила, что Теон не ест сладкое и мучное, - но таких вершин осознанности не ожидала. Забавнее было бы только, если бы в час ночи он купил для визита к ней морковь или пучок салата.
   - Но ты же понимаешь, к чему всё это ведёт, - тихо и вкрадчиво проговорил Теон, щуря хитрые светлые глаза, когда она закончила рассказывать. - Он привык к постоянному женскому вниманию, к постоянной смене женщин. Он бабник. Рядом с ним ты всегда должна будешь конкурировать с другими и трепать себе нервы. Если ты к этому готова - дело, конечно, твоё, но...
   - Он не любит слово "бабник". Оно довольно обидное, - улыбнувшись, перебила Алиса. Она сидела напротив Теона - на стуле, - усадив его на диван; он уже несколько раз пытался якобы случайно к ней прикоснуться - но пока она пресекала эти поползновения.
   - Ой, ну значит, Казанова или Дон-Жуан! - Теон смешно сморщил нос, доедая йогурт. - Как ни назови - суть одна. Он этим подпитывается.
   - Подпитывается - да. Это уже очевидно.
   - Ну и вот. Так зачем тебе это?
   - Он говорит, что всё иначе. Что это такой период, что он просто боится из-за прошлых травм...
   - Ты же понимаешь, что грош цена таким словам, - с тем же каменным спокойствием отметил Теон. У него приятный низкий голос - бархатистый, убедительный; ровнее и взрослее, чем у Даниэля. - Надо смотреть на то, что человек делает. А делает он нечто совершенно противоположное всем этим речам. И он никогда не даст тебе стабильности.
   - Мне не нужна стабильность. Мне нужно вдохновение.
   - Да? Почему же тогда сейчас ты страдаешь?
   - А я страдаю? - она прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
   - По крайней мере, сейчас тебе плохо, - смягчил Теон - и вздохнул, потягиваясь. Его длинные ноги в чёрных джинсах почти коснулись ножек стула Алисы - и её стопы; она не стала отодвигаться. - Значит, ты хочешь всё-таки больше стабильности, чем он готов тебе дать. Больше уверенности, скажем так. Больше чувства, что он твой, что ты ему нравишься. А он даже этого не даёт. И никогда не даст. Это просто будет рушить тебя - больше и больше, больше и больше, - даже если ты будешь принимать и терпеть. И ты это знаешь.
   Она встряхнула головой. Ох уж эта лукавая улыбка на арийском правильном лице, эта строгая чёрная водолазка, эти кудряшки, которые в тусклом вечернем свете кажутся огненно-рыжими. Маленький уж шипит, воображая себя змием-искусителем.
   - Почему ты постоянно говоришь "ты это знаешь"? Нельзя знать будущее заранее.
   - Ход человеческих отношений можно предсказать уже после пары дней общения, - снисходительно улыбнувшись краешком губ, сказал Теон. - Иногда и раньше. Из того, что ты рассказала, уже видно, какой он. Я просто делаю выводы. Для этого не надо быть психологом. И дело даже не в его диагнозе - что там у него, биполярка?..
   - Пограничная психопатия.
   - Ну да. У меня просто была бывшая с биполяркой. - (Он хмыкнул, отставляя на подоконник баночку из-под йогурта и складывая руки на животе). - Так вот - дело не в диагнозе, а просто в моделях мышления и поведения. Они повторяются и будут повторяться. Ты их никак не изменишь. Если ты готова терпеть, если тебе это интересно - что ж, хорошо. Но просто знай, что потом будет хуже.
   - Я знаю. Может, мне это и нужно?
   Вот так - лёгкий вызов. Теон улыбнулся шире - почти весело; улыбался он светло и проницательно, и это хоть немного разбавляло сдержанные краски его подтянутого арийского облика.
   - Это может быть нужно только мазохисту. Ты мазохист?
   Обычно это спрашивают с примесью страха, отвращения, насмешливого презрения. Тут - ничего подобного; только чистый, открытый интерес. Слегка необычно, - оценила Алиса.
   - Возможно. Я писатель. Страдания меня вдохновляют.
   - Страдания - и влюблённости в людей, которые причиняют тебе боль?
   - Я не влюблена.
   - Разве?
   Она отвела взгляд. Чёртовы псевдопсихологи.
   - Не влюблена. Увлечена - да, он мне очень нравится - да. Но не более.
   Теон прикрыл глаза, не прекращая улыбаться.
   - Хорошо. А что он тогда сделал?
   - В смысле?
   - Что он такого сделал на первой встрече? Как добился того, что ты позвала его домой, а меня нет?
   Алиса хмыкнула. Очень ожидаемый - и очень лестный вопрос. Если вакцина и не поможет, Теон, по крайней мере, явно поднимет ей самооценку этим жадным любопытством.
   - Да ничего особенного. Он просто... был собой. И меня это затянуло. Какая-то эмоциональная и смысловая воронка, какая-то химия. Не знаю, как объяснить. На самом деле, и в темах ничего особенного не было - обычный доверительный разговор. Мы даже о сексе совсем не говорили. А с тобой - очень много. - (Она хихикнула, наслаждаясь шутливым возмущением на его лице). - Довольно парадоксально, если подумать.
   - Да капец! Может, мне просто не надо было говорить о сексе?! - горестно всплеснув руками, со смехом воскликнул Теон. - Заинтриговать тебя, не знаю. А то я раскрыл все карты...
   - Да брось. Всё случилось так, как случилось.
   - Но тебе не захотелось. А с ним захотелось!
   - Да.
   - Он очень красивый?
   - Да. Но дело не в этом, - подумав, ответила она. - Просто есть в нём что-то такое...
   - Хаос. А тебя манит хаос. - (Подпирая ладонью щёку, Теон тяжело вздохнул). - Во мне нет хаоса, да? Во мне только порядок и стабильность. Я даже в случайных связях стремлюсь к постоянству.
   - Ну, постоянство - это, извини меня, в большинстве случаев утопия.
   - Нет-нет, я не об идеальном "раз и навсегда", а просто о постоянстве. Я продолжаю любые отношения настолько долго, насколько это возможно. Не стремлюсь их завершать. Даже если всё без обязательств, даже если это просто мимолётный роман. - (Он усмехнулся, явно гордясь своей авторской терминологией). - Я не склонен разбрасываться людьми так, как он.
   - Не сказала бы, что он разбрасывается, - чуть лукавя, возразила Алиса. - Просто не любит фанатично привязываться. И легко заменяет одного человека на другого. Функционально.
   - А это разве не значит "разбрасываться"? - вскинув брови, спросил Теон.
   - Может быть. Я мало знаю его, могу судить только по рассказам. - (И по фотографии Симоны в следах от пуль). - Поэтому...
   - Но тебя ведь задевает, что он может так же легко заменить тебя? Как любую из своих бывших, как любую из тех девочек, с кем сейчас гуляет?
   Алиса пожала плечами, не изменившись в лице.
   - Мне всё равно. Я ему никто, он мне тоже, - увидев недоверчивую гримасу Теона, она добавила: - Ладно, возможно, это задело бы мою гордость, моё самолюбие. Как сейчас задевает то, что он делает. Но...
   - То есть ты решительно настроена продолжать это, даже понимая деструктивность последствий, - усмехнувшись, перебил он.
   - Да - потому что мне интересно. Пока. - (Она помолчала, глядя ему в лицо, вдыхая жаркое напряжение, клубящееся в комнате). - Теперь я лучше понимаю, почему ты консультируешь. Ничего поразительного, конечно, - извини, - но ты действительно неплохой психолог.
   - Спасибо! - Теон шутливо поклонился, приложив руку к груди. - Пока ни одного отрицательного отзыва. Я этим горжусь.
   - А сколько длится твоя консультация?
   - Вообще час-полтора, но строгих ограничений я пока не ставлю. В начале встречи всегда говорю: "Мы будем обсуждать это до тех пор, пока тебе не станет понятно, что делать".
   Тогда с большинством людей тебе пришлось бы говорить вечность. Если реально смотреть на вещи.
   - Весьма благородно. Мне всегда казалось, что час у психолога или психиатра - это ужасно мало.
   - Согласен полностью! Особенно для невротика. Только разговоришься - и всё, вали... - он тихо засмеялся. - С одним парнем я недавно общался часа четыре. Он всё пытался бывшую вернуть, не мог успокоиться. Потом написал, что я ему очень помог. Вправил, так сказать, мозги: показал, что рационально, а что нет.
   - Ну, если бы людьми управляла рациональность, мир был бы совсем другим.
   - Идеальным! - (Теон резнул Алису ещё одним лукавым взглядом из-под ресниц. Потом - почесал живот, якобы случайно приподняв водолазку; на секунду обнажились кубики пресса). - Эмоции необходимы, но ими должен управлять разум. Я так и объяснил этому парню: ну, вернёшь ты её, потешишь свои эмоции, страсти, хотелки - а потом что? Через неделю, через две, через месяц? Всё вернётся на круги своя, потому что человек-то не изменился. И ты будешь страдать, и тебя снова будут обманывать. Головой ты понимаешь это уже сейчас, но слушаешь эмоции - для чего?.. Мы подсаживаемся на этот адреналин - на все эти скандалы, измены, страдания, эмоциональные качели. Один и тот же наркотик - что у женщин, что у мужчин. Без всего этого отношения кажутся скучными, но на самом деле только этот путь - разумный и конструктивный. Только он бережёт нашу психику.
   - А зачем её беречь? - поинтересовалась Алиса, подавляя зевок. Она тысячи раз слышала и читала всё это; хотелось развернуть ситуацию хоть во что-то неожиданное.
   - Чтобы выжить, - не растерялся Теон. - Обычный инстинкт самосохранения. Когда эмоции ведут к саморазрушению, им нужно сопротивляться. Каждый рано или поздно приходит к этому выводу - когда наиграется в деструктив.
   - И не скучна ли, не пуста ли такая жизнь? Без деструктива?
   - О нет, совсем нет! - он со смехом покачал головой. - Наоборот! Моя жизнь никогда не была такой интересной и насыщенной, как после того, как я всё это понял. Я обрёл спокойствие. Я обрёл радость.
   И переехал в Гранд-Вавилон - забавно, - подумала Алиса, размышляя, сколько вампирш или демониц с удовольствием взялись бы за его переубеждение. Знал бы ты хотя бы, в чьём городе живёшь в поисках радости и спокойствия.
   - Звучит чуть-чуть... по-сектантски. Извини.
   - Пусть! - отмахнулся он, невозмутимо улыбаясь. - Не переживай, я привык к таким оценкам. Но, на самом деле, пути всё равно только два: или начать мыслить так же, или страдать всю жизнь. Большинство людей как раз выбирает второй путь. Большинство идёт за своими эмоциями, за своими "хочу". И ты, и твой панк пока делаете именно так.
   - Но как следовать "надо" и разуму в сфере чувств? Выбирать партнёра по списку рациональных критериев? Ставить галочки, плюсы и минусы? - вспоминая давний разговор с Катриной, спросила Алиса. Катрина - повелительница холодного разума, вечная девственница в толстовке и джинсовых шортах, с рюкзаком за спиной. Катрина - и её коты по имени Кастор и Поллукс, её сдержанная тихая речь, её страсть к долгим велосипедным прогулкам наедине с собой. Не будь она тысячелетним демоном и вестницей смерти, она составила бы для рационального арийца Теона неплохую партию. Надо бы ей написать. - Прости, но это скучно и бессмысленно. Когда речь о чувствах, разум никогда не победит. Ты не сможешь быть с человеком, к которому тебя не влечёт чувственно, - каким бы выгодным и правильным это ни казалось.
   - А я не отрицаю чувственное влечение, - приподнявшись на локтях, возразил Теон. Алиса вдруг заметила, что у него довольно красивые линии плеч и шеи - хоть и резче, грубее, чем у Даниэля. К чёрту Даниэля. Ты бесишь. - Просто нельзя идти у него на поводу. В моём случае - да, сначала идёт рациональный отбор: я оцениваю, пригодна девушка для отношений или нет. И потом уже, если ситуация складывается благоприятно, даю волю эмоциям.
   - Пригодна, - Алиса позволила себе поморщиться. - Прости, но я не люблю это слово. И не люблю, когда люди где-нибудь в Badoo сразу вываливают этот список критериев - ну, что-то вроде: "Толстые - мимо, меркантильные - мимо, без высшего образования - мимо, не умеешь готовить - мимо, ярко красишься - мимо..." Сразу хочется плюнуть и поинтересоваться: а с чего я вообще должна биться за такое сокровище, как ты, и соответствовать твоим требованиям, о высокомерный прекрасный принц с животиком? Ещё и проверять себя на то, соответствую ли я им, перед тем, как лайк тебе поставить или написать? Я слишком стара для этого дерьма!
   Теон рассмеялся - громче, смелее, чем раньше, прикрывая руками раскрасневшееся лицо.
   - Ох, блин! Знаешь, перед первой встречей я думал о тебе: она, наверное, такая серьёзная, образованная мадам. А с тобой на самом деле очень легко и весело... Я тоже не люблю, когда такое пишут. Писать это на публику - глупо: зачем выпячивать негатив? Я просто держу это в голове. И да, если у девушки слишком вульгарные фотографии, если безграмотное или стервозное описание в профиле - уже можно сделать определённые выводы. Остальные - на первой встрече.
   Алиса села поудобнее; её уже затягивал азарт спора. Всё-таки хорошо, что Теон пришёл. Она представила одинокую ночь, которую сначала собиралась провести с мыслями о том, как именно проходят "проблемы с Интернетом" у Даниэля, - и вздрогнула.
   А ведь завтра они договорились встретиться: Даниэль снова приходит к ней на ночь. Она представила, как судорожно принимает душ, меняет постельное бельё, моет посуду, проветривает квартиру от чужого запаха за час до его прихода, - и больно царапнула себя по запястью. Не сейчас. Всё это будет завтра. Или не будет.
   Какая, в общем-то, разница?..
   - Окей, но вот обо мне ты же сделал неутешительные выводы, верно? Для "отношений" я непригодна, пригодна только для "романа"...
   - В случае со мной, - поспешно вставил Теон. - Только в случае со мной - не в целом.
   - ...так почему же ты продолжаешь со мной общаться? Если ищешь покоя и стабильности, а покой и стабильность я, очевидно, дать не могу? Не из-за тех ли самых эмоций?
   - О нет, мой эмоциональный фон сейчас абсолютно ровный, я его полностью контролирую. - (Теон широко улыбнулся, серебристо сверкая глазами. Алисе уже начинало казаться, что он воплотил мечту Даниэля стать машиной. Даниэль, возможно, опечалился бы от этой мысли: он гораздо хуже управляет своей импульсивностью. Или пока так кажется). - Я общаюсь с тобой осознанно. Просто потому, что мне интересно. Потому, что я вижу в этой ситуации потенциал развития.
   - И какой же? Тот самый "роман"? - стойко выдержав его взгляд, промурлыкала Алиса. Теон бесстыдно осмотрел её губы, шею, обтянутую простой белой футболкой грудь - и хмыкнул, будто поставив зрелищу мысленную оценку.
   - Или роман, который ты напишешь. Я бы там был?
   - Поживём - увидим.
   - Но в меня ты не влюбилась бы, ведь так?
   Новый оскал, новые хищные взгляды на её теле - гладит, не прикасаясь. Алиса выпрямилась; от этого вопроса пахло чем-то новым - чем-то дразняще-увлекательным. Очень хороший вопрос. Это не вихрь и шквал, как с Даниэлем; это безмолвная игра в шахматы.
   - Нет, - призналась она, глядя на пухлые губы Теона, кривящиеся в той же змеисто-вкрадчивой улыбке. - Прости, но нет. Ты мне нравишься, но очень... разумно. У меня не сносит голову. А мне надо, чтобы сносило.
   Теон задумчиво кивнул - и облизнулся, будто пробуя её слова на вкус. Алиса вспомнила, как шутливо облизывается Даниэль - с дурашливым кошачьим причмокиванием, - и вспыхнула.
   - Понимаю. Не за что извиняться. Думаю, это даже к лучшему.
   - Что я не влюбилась бы в тебя? - вновь приятно удивляясь, уточнила Алиса.
   - Да.
   - Почему?
   - Ну, ответь сама на этот вопрос. - (Та же улыбка Чеширского Кота, играющего в шахматы. Брось, такой ли уж ты истинный ариец, каким хочешь казаться? Или всё же голод по женскому вниманию и женской плоти даёт о себе знать?). - Мне интересно, что ты скажешь.
   - Потому что моя влюблённость деструктивна?
   Потому что я - та, кто я есть. Но ты этого не знаешь. Даже если бы знал - не понял бы.
   Теон безмятежно прикрыл глаза. Маленький уж наелся и устал изображать змия-искусителя.
   - Это ты сама сказала, если что. Не я.
   ...Наболтавшись до приятной усталости, они легли спать - чинно, спокойно, по очереди приняв душ. Промокну?в полотенцем влажные волосы, Алиса переоделась в ночную сорочку - и поймала на чёрных кружевах и тонкой блестящей ткани совсем уж недвусмысленный взгляд Теона.
   - Слушай, только извини, но... Ну, я говорила... - изображая смущение, пробормотала она. Нескрываемое желание Теона скорее забавляло её, чем будоражило; но всё же и будоражило - тоже. Жаркая зудящая щекотка внутри: когда не хочется его, но хочется, чтобы ему хотелось.
   Пряная джазовая импровизация. Алиса любила джаз - но отчаянно-истеричную нервную скрипку любила гораздо больше. А скрипка - это Даниэль.
   К чёрту Даниэля, напомнила она себе. Сегодня - к чёрту. В каком-то смысле там ему самое место - с его бесовскими переливчатыми глазами, панк-роком и револьверами.
   - Да-да, я помню! Ты не настроена, он тебе нравится, и это для тебя важно, - раздеваясь до трусов, безмятежно проговорил Теон. - Я слово своё держу, приставать не буду.
   Мельком оглядев его стройное накачанное тело, Алиса тут же отвела взгляд. Красиво, никто не спорит; красиво - но не то. Она может смотреть на него ровно и невозмутимо; она может провести с ним рядом всю ночь - без единого порыва коснуться. Спокойная пустота внутри - ничего не отрицающая, всё позволяющая, ни к чему не рвущаяся. Это было более привычно, чем то, что кромсало её на куски рядом с Даниэлем.
   Более привычно - и разочаровывающе. Когда один раз увидишь и поймёшь Сикстинскую Мадонну Рафаэля, уже не хочется смотреть на безвкусную псевдоинтеллектуальную мазню. Когда один раз познаешь то безумие - оно превращается в наркотик, который больше ничего не заменит.
   - Спокойной ночи, - сказала она, выключая ночник.
   - Спокойной ночи, - откликнулся Теон, благовоспитанно отодвигаясь на край кровати.
   Минута, другая, третья в жаркой вязкой тишине. Слышно, как он дышит; слышно, как тикают часы; слышно, как бьётся сердце, как скрипят половицы под шагами соседей сверху, как во дворе с громким мявом выясняют отношения бродячие кошки. Проклятье. Алиса смотрела в стену - и была комком нервов, который по чуть-чуть заливают расплавленным лунным серебром.
   - Не можешь уснуть? - тихо спросил Теон.
   - Да.
   - Почему?
   - Не знаю... Странно всё это.
   Не страннее, конечно, чем та ночь, когда на твоём месте лежал ифрит - и чуть не спалил мне простынь. Но всё-таки.
   - Что именно? Что в твоей постели парень в одних трусах, но ничего не происходит? - хмыкнув, уточнил Теон.
   - Да нет, это как раз нормально. Я часто со своим другом так ночевала, например.
   - С тем, который гей? Ну, так это разные вещи. Я-то тебя хочу.
   Как спокойно и просто сказано; Алиса улыбнулась в темноту. В устах Даниэля эта фраза, наверное, заставила бы её выгибаться и мысленно рычать от желания - а сейчас хочется разве что улыбнуться.
   - Мм, ну...
   - Иди сюда. Просто пододвинься, пожалуйста. Я ничего лишнего делать не буду.
   Она покорно повернулась и пододвинулась. Ничего лишнего - наивно; как будто мы оба не знаем, чем это закончится. Уткнуться ему в грудь, растворяясь в незнакомом терпко-травяном запахе; вытянуться вдоль его жара; закрыть глаза. Одной рукой Теон обнял её, бережно прижимая к себе, - а другую запустил ей в волосы.
   - Тшш, вот так... Расслабься.
   Алиса зажмурилась крепче, грустно упиваясь этой бесхитростной лаской. Теон то аккуратно, едва касаясь, гладил её по затылку, то нажимал плотнее, почёсывал и ерошил - медленно, в гипнотическом баюкающем ритме.
   Не думать, просто не думать - если смогу. Это просто человек. Просто прикосновения человека - ещё одного случайного путника в моей истории. Ещё одного.
   Волны тёплого покоя заливали Алису. Поддаваясь неизбежности, она ответила лаской на ласку - провела кончиками пальцев по груди Теона, по его крепкой спине, по плечам, чувствуя, как вслед за её прикосновениями бегут мурашки...
   - Бли-ин, как приятно, - выдохнул он, прижимаясь лбом к её лбу. - Секс вообще не так уж и важен, да? Вот так просто лежать и гладить друг друга в темноте - это ведь уже охуенно. Спасибо тебе.
   - Да, - сказала Алиса. - Ты прав.
   И - провела языком по его губам.
   Издав тихий рык, Теон впился в неё поцелуем, навалился сверху, вгрызся в шею, оттягивая волосы; она слабо застонала, пытаясь замедлить лавину неотвратимости - но его руки уже голодно шарили по её сорочке, поддевая ткань трусиков.
   - Ты зря меня так долго провоцировала, знаешь? - (Рывок вниз, пальцы - по влажно-беззащитному; от его угрожающего тона Алисе стало смешно - и она тихо смеялась, запрокинув голову, пока он не заткнул её новым поцелуем - грубоватым, жёстко-властным, глубоко запуская язык ей в рот). - Я только с виду такой разумный. Лучше не будить во мне то, что не нужно будить!
   Выше, ниже, всюду - рвать, мять, крушить; напор Теона то смешил, то немного пугал её, ночь рассыпалась на осколки. Он брал её снова и снова - сверху, поставив на четвереньки, вжимая лицом в постель, жёстко, рвано, рыча, ни на секунду не останавливаясь. Иногда ей становилось больно, она вырывалась и шипела - но это, казалось, только сильнее распаляло его, и она дальше кусала губы и скулила под камнепадом однообразных рывков.
   - Послабее... Ох, чёрт, послабее, пожалуйста...
   Морщась; удовольствие мешается с болью так, что ничего не разобрать; зачем я вообще начала всё это?..
   - Послабее? Да-да, конечно... Тихо-тихо, моя маленькая! - будто опомнившись, засюсюкал Теон - отстранился, поцеловал её в щёку, аккуратно снижая темп. Алиса стиснула зубы, заставляя себя не отворачиваться; в этом сюсюканье было что-то гадкое - на грани с педофилией. - Устала?
   - Д-да, если честно, немного. Я...
   - Блин, прости, я только разогнался. Я ещё долго так могу! У меня профессиональное - я же говорил тебе про вебкам и...
   - Да-да, помню. - (Она поморщилась, радуясь, что в темноте Теону не разглядеть её лица. Его чересчур частые упоминания о том, как он одарён в сексе и на протяжении скольких часов может насаживать счастливую избранницу на свой каменный член, утомили её уже на первой встрече). - Извини, мне просто уже немного больно, это как-то слишком...
   - Вот это - слишком?! - со смесью удивления и умиления воскликнул Теон - и, смеясь, ещё раз нежно поцеловал её. С него щедрыми липкими ручейками лился пот. - Серьёзно?!
   - Для меня - да, - уже суше отозвалась она - и осторожно вывернулась из-под него, подавив вздох облегчения. Спуститься ниже, снять презерватив, провести языком, обхватить губами... Вот так. Теон гортанно застонал. - Думаю, так лучше?..
   - ...Я учту, что тебе было больно. В следующий раз не буду так усердствовать, - серьёзно пообещал Теон позже - стоя под струями душа. Глядя, как он смывает с себя клочья пахнущей кокосом пены, Алиса растерянно дёрнула плечом. Ей хотелось спать - и не хотелось думать. Во рту растекалось землистое послевкусие его семени. - Просто мне всегда трудно держать себя в руках, когда разойдусь. Это моя проблема, мне многие женщины говорили. Ну, то есть как "многие" - у меня их, наверное, не так много было: шесть партнёрш. Но...
   - В следующий раз? - выдавив улыбку, переспросила она.
   - Ну да, - Теон весело покосился на неё из-под мокрых прядей рыжей чёлки. - Ты ведь напишешь мне снова.
   - С чего ты взял?
   - Я в этом уверен.
   Вот ещё. Это ты напишешь мне первым, - подумала Алиса, подавая ему полотенце. Теперь уж точно.
   - Почему?
   - Напишешь, как только с твоим панком всё станет плохо, - Теон вылез из душа и принялся бодро вытираться. - А плохо станет! Даже если завтра, когда вы встретитесь, всё пройдёт нормально - возникнут другие кризисные ситуации. Они будут повторяться и усугубляться. Поверь мне... Да ты и сама это знаешь, чего я тебе рассказываю. И ты напишешь мне. Я просто знаю, как это работает. - (Натягивая бельё, он ещё раз вскинул на неё светлые хитрые глаза). - Я теперь буду положительным противовесом и утешением. Но только имей в виду: если уж ты напишешь - мы же оба понимаем, что произойдёт? Что я уже не смогу быть тебе просто другом. Правда?..
   Алиса усмехнулась. Итак, он якорит её - довольно грамотно, надо признать, хоть и слишком "в лоб". Рисует у неё в сознании причинно-следственную связь: плохо с Даниэлем - можно писать Теону. Манящий флажок; мерцающая красная галочка.
   Беда только в том, что эта галочка совсем не искушает её. И нет - даже не потому, что секс с ним похож на монотонное вдалбливание гномьей кирки в скалу.
   - Посмотрим. Но вообще, учитывая, что мне нравится он, и что ты об этом знаешь... Прости, но я не могу гарантировать, что это повторится. Не люблю использовать людей.
   - Использовать?! - шокированно переспросил Теон - и расхохотался. Его голос гулким эхом отскочил от стен ванной. - То есть ты меня сейчас "использовала"? Блин, ну я бы не отказался, чтобы такая женщина, как ты, периодически "использовала" меня! Я, чёрт побери, за!
   Где же твоя арийская сдержанная разумность?
   - Я имею в виду - у меня нет привычки делать кого-то запасным вариантом или что-то в этом духе, - терпеливо пояснила Алиса, направляясь к дивану. Тело ныло, как после тяжёлой тренировки. - Посмотрим. Но пока, сразу скажу, лучше настройся на то, что больше я не напишу. Он правда нравится мне. Я чувствую, что... - (Она чуть не сказала "...что сегодня это было зря" - но вовремя прикусила язык, испугавшись собственных мыслей). - Что хотела бы развивать историю с ним. Ты мне тоже, конечно, нравишься, но это бы всё усложнило.
   - Я понял, - улыбаясь, без малейших следов обиды сказал Теон - и довольно вздохнул, укладываясь с ней рядом. - Хорошо, посмотрим. Главное - не говори ему завтра. Этим ты всё испортишь.
   - Не скажу. Да и зачем? Я ничем ему не обязана, - пробормотала Алиса, отворачиваясь к стене. Почему-то её слегка мутило - то ли от усталости, то ли от непонятного отвращения.
   - К тому же сегодня он и сам наверняка с другой, - рассудительно напомнил Теон. - И если ты признаешься, то проиграешь. У него будет карт-бланш, чтобы завиноватить тебя, а самому выйти сухим из воды. Подумай об этом.
   Алиса представила, как смотрит в огромные глаза Даниэля, гладит его по волосам, слушает с ним музыку, смеётся над его шутками - и не говорит о произошедшем. Ничего странного или кощунственного в этом не было - совершенно ничего, - но тошнота почему-то усилилась.
   - Да, - выдавила она, проваливаясь в сон. - Я не скажу. Ему незачем это знать.
  
  
  
  
   Дорогие читатели, на данном сайте представлен ознакомительный фрагмент романа. Чтобы прочитать полный текст книге, перейдите, пожалуйста, по ссылкам:
  
   https://www.dreame.com/story/1086282240-%D0%B7%D0%B0%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%BA%D0%B8-%D0%BF%D0%BE%D0%B4%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D1%8B%D1%88%D0%B0
  
   https://litmarket.ru/books/zapiski-podmenysha
  
  
   "Тот парень, он вёл себя... Ну, знаешь, он вёл себя как мой папа" (англ.).
   "Разрушь всё!" (англ.).
   Assassin's Creed ("Кредо убийцы", англ.) - серия компьютерных игр.
   Цитата из игры BioShock.
   Гимн "Интернационал".
   До свидания! (фр.).
   По мотивам песни "Бескозырка" Михаила Елизарова.
   Аффинаж "Одиноко".
   Все копы - ублюдки (англ.).
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"