Чудесные звуки музыки донеслись до меня. Я прислушалась, оперев ладонь о стену. Как волна, мелодия становилась то тише, то громче. Я о чем-то задумалась, но не останавливала этих мыслей, они бежали вслед за музыкой. Мой слух улавливал прелестную игру на фортепиано, осторожные звуки выскакивали из-под умелых рук, и казалось, будто весь дом затих, пока играл инструмент, тишина навевала какие-то воспоминания; не хотелось шевелиться, я боялась нарушить тонкую грань между сном и явью и больше уходила в себя, предаваясь музыке. Из окна лил яркий свет, сопровождаемый потоками воздуха, он играл на паркете и вырисовывал причудливые фигуры на нем. Где-то пробежала служанка, выведя меня из плена грез.
Я огляделась и снова уловила быстрый перебор клавиш пианино. На этот раз музыка плакала, как девушка, горюющая о смерти любимого, в моей груди рождалось странное чувство, и я была готова печалиться вместе с этой музыкой. Моя рука застыла в воздухе. На секунду я подумала, что мелодия передает моё горе, и это я останавливаю моего возлюбленного идти на битву. Я вздрогнула, но сил опустить руку не было. Я слушала и не могла упиться этой музыкой. В коридоре потемнело, а я не могла шевельнуться, мне было страшно лежать звук, который бы нарушил тишину и всю красоту мелодии. Я опять уплывала в свой мир бред и не хотела прерывать этого, я желала, чтобы музыка играла вечно, не прекращаясь. Быстрые высокие ноты напомнили мне о холодном дожде, бьющем в окно, падающие осенние листья, темные, как тяжелый металл, мерное движение звуков говорило мне о том, что время идет всегда и даже сейчас, когда я слушаю прекраснейшую мелодию на Земле. Отчего-то мне стало грустно, наверное, от осознания того, что люди невечны и что когда-нибудь умру и я. Моя голова повернулась, но из мира снов это меня не вывело. Моя рука уже давно покоилась на груди, но я не заметила, когда это произошло. Глаза внезапно стало жечь, и я подумала, что это дождь, текущий по моему лицу, попадающий на глаза, и холодный ветер, осушающий их. Я прикрыла веки и как-то расслабилась, когда короткие звуки снова донеслись до меня.
Кажется, кто-то подходил ко мне и что-то спрашивал, но я его не замечала, я думала об умершем отце, который радуется, глядя на меня с небес. В это мгновение мне очень его не хватало, я хотела снова увидеть его ямочки около губ и смеющиеся голубые глаза, хотела прижаться к нему и почувствовать знакомый запах одеколона, хотела рассказать ему все мои секреты, и посмеяться над глупостями, и поплакать о прошедшем.
Но музыка внезапно остановилась, и я очнулась. Моё лицо было мокрым от слез, грудь высоко и часто поднималась, ногти впивались в ладони. Я испуганно обернулась и ступила вперед. Стук каблука от моего шага ударил по уху, и я вздрогнула. Некоторое время я стояла и не двигалась, ждала еще мелодии. Мои ноги сами понесли меня в зал, ступая на носках, я боялась спугнуть покой, установившийся в доме. Дверь в зал была открыта, но я не зашла туда. Моему взору представился огромный класс с многоярусными стеклянными люстрами, длинными лавочками и одинокими стульями, расставленными вдоль стен, различными пейзажами и портретами, украшенными богатыми позолоченными рамами, а в середине зала стояло большое белое пианино, за которым сидел юноша. Он разглядывал ноты, перебирая их своими тонкими бледными пальцами, его небесного цвета глаза пробегали по строкам, иногда аккуратный и красивый рот улыбался, и русые брови вскакивали. Он оглядел один лист со всех сторон, держа в одной руке, и, следя за нотами, сыграл что-то похожее на вальс. Глаза блеснули, лист лег в высокую стопку, пальцы держали другой лист, который он разместил на полке; и он приготовился играть.
Я ждала тихих звуков, наполнивших бы весь дом и погрузивших бы его в сон. Но моя ладонь легла на дверную ручку, громко звякнувшую, и юноша вскочил. Рука, сжатая в кулак, прижалась к груди, и лист с шелестом соскользнул на паркет. Дрожа от страха и волнуясь от смущения, я выступила из-за двери и подняла ноты. Он широко глядел на меня своими глубокими глазами, его щеки слегка покраснели, он поклонился, указывая на соседнее место рядом с ним. Я улыбнулась, протягивая лист, и обошла пианино. Он чуть помедлил, садясь рядом со мной, его глаза отстранённо уставились на ноты. Я подсела ближе и положила пальцы на клавиши, призывая взглядом играть вместе. Белые руки коснулись инструмента.
Мы играли волшебную сонату, легкую, как вальс, быструю, как полька. Я забыла обо всем, я лишь следила за скорыми движениями юноши, его пальцы искусно подчиняли себе инструмент, щеки казалось, пылали еще сильнее, светлые волосы плыли за движениями головы в такт мелодии. Он слегка улыбался, прикрывая глаза, брови то сближались, то отдалялись, то вздрагивали. Он чувствовал музыку, сливался с ней, был в ней целиком, и ничто не могло их разъединить. Я смотрела на него и всё больше влюблялась, но не знаю, в него или в музыку.
По дому разлетались шустрые, веселые звуки музыки. Никто не делал свих дел, всё прислушивались и не производили шума. Двое в большом зале играли на фортепиано чудную мелодию, они не обращали свое внимание на какие-то мелочи, им было хорошо здесь и сейчас...