Аннотация: Былое встаёт за спиной... Море фотографий середины прошлого века!
В.Н.Пучков
На высоких широтах
Как величайшие щедроты
Светлы, и в памяти остры-
Мои высокие широты,
Мои далёкие костры.
I. Начало.
Стихи стихами, однако многие важнейшие события в жизни начинаются с протокольной прозы.
В сентябре 1960 года я, 22-летний выпускник Московского Университета, сел на Ярославском вокзале в плацкартный вагон почтового поезда Москва-Воркута и поехал по распределению в этот самый незнакомый Сывтыв...(название города еще предстояло выучить). Честно говоря, мечтал я тогда о другом. Моя дипломная работа ,которую я делал под руководством доцента Е.Е. Милановского (теперь академика) и аспиранта В.Н. Короновского (теперь завкафедрой МГУ), была посвящена геологии молодых вулканов - Казбека и Кельского вулканического плато.
С В.Н. Короновским на молодом лавовом плато в Кельско-Казбекском районе Б. Кавказа. 1959 г.
Мне хотелось работать и дальше в этом направлении, среди вакансий было место в Лаборатории вулканологии на Камчатке, да и я был далеко не последним в списке выпускников и мог выбирать...Но судьба распорядилась иначе: оказалось, что место это - персональное, и предназначалось студенту по запомнившейся фамилии Дубик, который уже работал там на практике (вообще-то я всех однокурсников знал в лицо, а его - не знал: кажется, он попал на наш курс после академического отпуска). Мои попытки как-то переломить ситуацию, к успеху не привели, так что я был в некоторой растерянности. И тут перед самым распределением всеми почитаемый МихМих Москвин вдруг сказал мне: "Поезжайте в Коми Филиал. Будете заниматься наукой. Там работают Чернов и Варсанофьева". Эти слова все решили. Гряду Чернова я знал из курса Геологии СССР, а книгу Варсанофьевой "Жизнь гор" читал еще школьником.
Вот я и поехал. Вышел на станции Княжпогост. Дальше поезд не шел: рельсы к Сыктывкару еще не проложили. Договорился за десятку с шофером фургона "Книги", и в полной тьме , сидя на полу, добрался-таки до места. Выхожу из тряского заточения на яркий свет божий, и вижу: большая зеленая лужайка, на которой пасется коза, пресловутый скрипучий деревянный тротуар, несколько двухэтажных бараков постройки военного времени и такси. Больше ничего сразу заметить не удалось. Смело сажусь в такси (подъемные еще не все растратил) и говорю: "Гостиница Север". Таксист как-то странно на меня посмотрел, однако ничего не сказал, повез. Остановился через два с половиной квартала и говорит: "Приехали". Так я понял, что мы находимся не где-нибудь, а в центре города.
А Коми филиал занимал тогда одно двухэтажное здание и находился на самой окраине: дальше было поле и молодой хвойный лес, по которому в дальнейшем было столько хожено на лыжах.
Положили мне зарплату лаборанта, 800 р, но учтя, что у меня красный диплом, перевели через несколько дней в старшие лаборанты - уже 900.
Жилья мне не было положено (таково было условие распределения). Снял комнатку у старушки-вдовы неподалеку от здания Филиала (кто из старожилов знает - это в двухэтажных бараках за стадионом), Прожил там около полгода, а потом самовольно занял освободившуюся койку в общежитии, да так и остался, на положении "сквоттера", т.е. незаконного заселенца. Ничего, обошлось.
Приезжал ко мне отец - посмотреть, как я устроился (мама была тогда нездорова; она была в Сыктывкаре позже, на моей свадьбе с Розой, да и потом приезжала,уже в нашу квартиру). Папа советовал мне тогда покупать на вечер сосиски, пельмени - чтобы проще было готовить для себя. Правда, ни того, ни другого в магазинах в то время не было. А худшие времена, конца хрущевского правления, были ещё впереди: перебои с хлебом и хлеб с добавкой гороха, мгновенно черствеющий. Но как-то это всё проходило фоном, а главная жизнь была на работе.
Зашли в фотоателье, осталась фотография на память: Отец - солидный чиновник, один из руководителей сельского хозяйства Тульской области, перед выходом на пенсию, сын - вполне самостоятельный человек, имеет перспективную работу (в то время наука была куда престижнее, чем сейчас).
А ведь когда-то бывало и так... 1940-начало 41 г.
А это мама со мной - лето 1938г
Первый, кого я увидел в вестибюле,был Александр Иванович Елисеев - человек, на которого я в дальнейшем смотрел снизу вверх не только из-за его немалого роста, но главным образом потому, что он был уже опытным ученым - поговаривали, что у него уже готова кандидатская диссертация по стратиграфии карбона гряды Чернышова, да только вот шеф, Александр Александрович Чернов, советует не торопиться с защитой.
Определили меня в лабораторию, которой руководил Михаил Алексеевич Плотников, известный специалист по геологии пермских отложений Восточно-Европейской платформы. Вскоре вызвал меня Юрий Павлович Ивенсен, директор нашего Института, лишь недавно преобразованного из отдела, и начал интересоваться моими научными наклонностями. А надо сказать, что помимо новейшего вулканизма, на последних курсах университета я всерьез стал интересоваться теорией дрейфа континентов, - а вследствие этого - и тектоникой вообще. Прочел немало толстых книжек, среди них "Основы геотектоники" В.В.Белоусова, "Тектоника континентов" А.П.Мазаровича, многое другое, и конечно, "Происхождение континентов" А.Вегенера, (тогда теория Вегенера проходила как философски несостоятельная, буржуазная и т.п. Но о цене этих ярлыков я уже догадывался). Короче, я заявил Ивенсену: хочу заниматься тектоникой (про дрейф континентов, конечно, ничего не сказал). ЮП улыбнулся (а он часто улыбался, и это не было признаком хорошего настроения, просто манера такая). И говорит: "Хорошо. Будете изучать тектонику Тимана". Вообще-то я хотел работать на Урале, но понял, что надо соглашаться - жизнь впереди долгая (так я думал тогда). В решении директора был элемент интриги. Но я был тогда молодой, наивный, и ничего-то не понял.
Что мне нравится в академическом учереждении - так это изрядная степень свободы. Ее, конечно, так просто не получишь, но можно постараться отстоять. Я старался. Засел за реферативные журналы, стал активным пользователем межбиблиотечного абонемента. С горечью могу сказать, что далеко не все молодые специалисты знают, что это такое. Слишком велики почтовые расходы, регулярно выписывать книги из других библиотек сейчас стало слишком накладно. Интернет спасает, особенно когда знаешь, как им пользоваться. Но и за него надо платить, а наша Академия с 2004 года всё никак не раскошелится на online-доступ к богатейшему ресурсу издательства Эльзевир. Дорого, говорят. А когда информация была дешевой?
Первое что я сделал тогда - выписал толстую книгу Дю Тойта: "Our Wandering Continents". Прочел с грехом пополам. И понял, что без знания иностранных языков никак нельзя. Довольно быстро удалось записаться на курсы по подготовке кандидатских экзаменов по английскому и немецкому. С особой теплотой вспоминаю моих первых преподавателей иностранных языков в Сыктывкаре: Татьяну Васильевну Селезневу и Альму Яковлевну Штрём, которые дали мне некие систематические познания. А дальше, уже по инерции, стал учить еще французский и испанский, благо времени бывало навалом (если учесть, что слова и идиомы можно зубрить в транспорте, в столовской очереди, в ожидании вертолета и даже в бане). В чудесные способы изучения языков "за три недели" не верю, но к настоящему времени с английского на русский и обратно могу переводить синхронно. На остальных читаю, и хотя не могу свободно общаться, но и не пропаду без переводчика где-нибудь в Европе.
Поле 1961 г. Канин п-ов.
В первое поле я поехал вместе с Б. А. Мальковым (ныне доктором наук, профессором, хорошо известным своими работами по проблемам коренных месторождений алмазов) на Канин полуостров и Северный Тиман. Боря на два года раньше меня окончил Ростовский университет и уже имел некоторый опыт работы. Он был начальником отряда, а научным руководителем, естественно, Ю.П.Ивенсен, который в поле с нами не поехал. В отряде, кроме двух молодых научных сотрудников, было еще трое лаборантов, из которых помню по именам двоих - Колю Суханова и Толю Антуфьева.
Добирались до Канина полуострова из Сыктывкара до Архангельска речным теплоходом, а от Архангельска- на небольшом морском кораблике Мудьюг. Его давно уже, небось, разрезали на металлолом, а тогда он, несмотря на изматывающую качку, бодро добежал до поселка Шойна меньше чем за сутки. Оттуда на большой моторной лодке (типа "Дори") поднялись вверх по реке к Канину Камню, на котором нам и предстояло работать.
На т/х "Мудьюг. Июнь 1961г.
За три с половиной месяца мы прошли маршрутами расстояние близкое к 2000 км. На Канине нам удавалось (по договору с совхозом) использовать оленьи упряжки, которые тащили наше снаряжение и образцы. Норма была такая: пять оленей волокли пятьдесят килограмм груза на нартах, по голой земле (а предпочтительно по болоту); случалось, что и падали, обессилев от гнуса и жары, и оленеводы их тут же кончали.
3. Отряд прибыл в тундру. Июнь 1961 г.
Ездовая оленья упряжка
Наш караван на отдыхе. Июль 1961
Из помощников особенно вспоминается Толя Антуфьев, лаборант и коллектор "от Бога". Он все умел - и груз упаковать, и обед сварить на сучьях полярной ивы, и рыбу поймать. Всему приходилось у него учиться как бы заново.
Берег Белого моря. Сети и оленья упряжка. Толя разговаривает по-коми с оленеводом
Особо поражала его способность ориентироваться при отсутствии видимости - по направлению ветра, по плеску большого озера, по еле заметному течению воды в виске (протоке между озерами), и т.п. Ужасно жаль, что он так нелепо погиб на Урале несколько лет спустя.
Работали самозабвенно: дневной маршрут в 14 часов продолжительностью скорее был нормой, чем редкостью. Иногда при возвращении в лагерь попадали в туман, приходивший с моря: он накрывал все в считанные минуты, и найти лагерь тогда было непросто.
Настроение у меня, признаться, было не ахти. Во-первых, мучал кашель, и всякие мысли лезли в голову по поводу здоровья. Правда, перемогся. В конце сезона, когда шли пешком в Индигу, в сентябре попал в узенькую и незаметную протоку и вымок до нитки. Ну, ничего, выжали ватник. Я его сырым надел и пошел дальше. Не было даже насморка.
Во-вторых, или даже во-первых...
Сердце стучит и мечется,
Бьется комар в стекло,
Почте почти два месяца-
Сколько воды утекло...
В этой далекой местности
Дума со мной одна.
Грустные нынче вести,
Мама моя больна.
Мысли кружатся, вьюжатся,
Ну а отряд не ждет.
Снова отряд завьючится,
В тундру отряд уйдет
Сердце сильней замечется
Выстучит чет-нечет.
Почте не быть два месяца-
Сколько воды утечет...
Песец. Красив только зимой. Летом - шелудивый недопёсок.
Песцы доставали с непривычки. Точнее, их лай - гортанный звук, как будто кого-то душат. Немного похоже на крик ворона. Спросить, что это такое - казалось неловко. Успокоился только когда установил источник.
На Канине Камне. Линогравюра автора.
Поле 1961. Северный Тиман. Август.
На Северном Тимане мы уже сами были за оленей. Туда мы забросились на катере из пос. Индига, рассчитывая, что удастся встретиться с оленеводами.
Пос. Индига
К оленеводам прилетел вертолет
Чумы оленеводов под Индигой.
С нами был попутчик: архангельский художник Гриша Рябоконь, который тоже надеялся встретить оленеводов, чтобы собрать материал для картины из их быта. Но что-то не сработало. Оленеводы не появились в нужное время в оговоренном месте. Поэтому Гриша жил с нами и рисовал небо- безусловно, самую выразительную, порою даже монументальную часть тундрового пейзажа. Он сам говорил потом, что заготовил эскизов "неб" не всю оставшуюся жизнь .
На Сев. Тимане (мыс Румяничный) с Б.А.Мальковым
Нам пришлось работать методом "выкидных" маршрутов("все на себе"). Отработали береговые обнажения Чешской губы и разрезы по ближайшим речкам и стали ждать катер. Стало холодать, поутру вода в кружках превращалась в лед. Подкрадывалась осень.
По тундре- ни души, ни дыма.
Вот-вот- и Ночь войдет в права.
По склонам сопок нелюдимо
Буреет жухлая трава.
И днями солнце- мягче, кротче:
Не греет плеч, не слепит взор
А ночью-
Гуси снег пророча,
Летят во сне на блеск озер.
Что: жизнь налаживается? - Погоди, это ещё не всё.
Прождали сколько могли, и когда продукты были уже на исходе, плюнули и пошли пешком в Индигу, хоть это и неближний свет. Выяснилось, что катер сломался. Да и вообще катеристы не собирались нас снимать, решив, что мы и сами каким-нибудь образом доберемся. Пришлось Борису выпрашивать у геологов-ленинградцев вертолет, чтобы забрать вещи и образцы, которые оставались в лагере. А уж из Индиги нас вывез трудяга АН-2 на поплавках, севший на ближайшее озеро.
Мотор ревучий бился и лютел.
С воды метнулись поплавки, как лыжи
Внизу песчаный берег пролетел
И тундры рыжей пятна:
ниже,
ниже...
Не странно ль? Нас совсем не забавлял
Скупой пейзаж.
Поход был очень трудный.
Но на земле, в немом прощанье с тундрой,
Частицу сердца каждый оставлял.
Уехали мы во-время. На Новой Земле начались самые масштабные в истории испытания ядерной бомбы,и хотя мы ничего не знали об этом (и вообще ничего не знали: радиоприемник был роскошью), в воздухе физически чувствовалась напряженность, летали самолеты, слышались удары, как взрывы (то ли выстрелы, то ли хлопки от перехода звукового барьера, так что в голову лезла шальная мысль: уж не война ли? Оставался всего год до Карибского кризиса, когда все повисло на волоске...
Живем - жуем, погибели не чуя
Кружа по кругу: быт - работа - сон
Не думая о мире как о чуде,
Почти забыв, что так хрустален он
Но стоит лишь от круга оторваться-
Вдруг ощутишь в немыслимой тоске
Что все способно разом разломаться,
Что все висит на тонком волоске.
И может статься, ночь близка
Где ни луны, ни огонька
И вихри -
пулей у виска.
И больше ждать пощады невозможно
И не отдав грядущего золе
Готов завыть протяжно и тревожно
И всех будить, живущих на Земле
Увы, на целом шаре не нашаришь,
Когда отстонет ядерный набат
Среди развалин, трупов и пожарищ
Того, кто был, кто не был виноват.
Какая жуткая тоска -
Жить с пистолетом у виска
Под зыбкой крышей из песка...
Но, слава Богу, пронесло.
Мы с Борей были первыми, кто целиком видел всю длиннющую полосу выходов древних толщ Канина и Северного Тимана. Поэтому и выводы наши отличались от представлений предшественников, и нам поначалу не очень-то верили. Мы предположили, что в целом структура докембрийского фундамента в пределах этих выходов представляет собой осложненную моноклиналь, разрез рифейских толщ наращивается к северо-востоку и имеет огромную мощность, до 10 км. Это противоречило популярному тогда представлению, что эти толщи являются возрастными аналогами всего одной свиты Среднего Тимана, кислоручейской. Из этого следовал вывод, что мы имеем дело с фациальными аналогами большей части рифейского разреза Среднего Тимана. Насколько мне известно, В.Г.Оловянишников (он же Гецен), позднее много работавший над этими вопросами, пришел к близким выводам.
Зима 1961-62 гг. Первые шаги в теории.
Зимой я частично был занят обработкой материалов и написанием статьи в сборник Трудов Института по результатам сезона, однако оставалось достаточно времени, чтобы читать литературу по тектонике. И дочитался до того, что к весне написал рукопись листа на три, где давал развернутую аргументацию в пользу дрейфа континентов, с большим количеством ссылок на современные источники, преимущественно зарубежные.
Самонадеянности мне, как теперь я понимаю, было не занимать. Но что делать дальше, я толком не знал. Чутье мне подсказывало (и справедливо), что в любой редакции я получу жесточайший отлуп. И я принял решение, которое, наверное, было единственно правильным. Я поехал в командировку в Москву и зашел к П.Н.Кропоткину, доктору наук, завлабу ГИНа (позднее академику), зная по публикациям, что он - мой практически единственный потенциальный наставник и союзник в этом вопросе. Петр Николаевич отнесся ко мне милостиво, хотя и без снисхождения. Он просмотрел статью при мне, сказал, что она в таком виде не пойдет, но посоветовал расширить ту ее часть, которая касалась вопроса происхождения рифтовых структур типа Красного моря и Баффинова залива. Окрыленный, я вернулся домой и засучив рукава принялся рыть литературу с еще большим рвением. В результате появилась статья "Происхождение рифтовых морей", которая была опубликована в 1964 году в журнале Известия Академии Наук, где Петр Николаевич был членом редколлегии.
Статья еще находилась в редакции, когда я получил от моего нового руководителя предложение написать развернутый ответ на статьи очень авторитетного тектониста Ю.М.Шейнманна, в которых он, казалось бы, в пух и прах разбивает представления о дрейфе континентов. А у меня и самого чесались руки дать ответ, так что предложение пало на хорошо ухоженную почву. Статья "О дрейфе континентов" была написана мною быстро (материал копился несколько лет) и появилась в 6-м номере только что организованного журнала "Геотектоника" за 1965 год.
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/1jaskoronowskim413kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/sotcomwsyktywkareszh.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/inozhkiswesil1940g538kopija.jpg)
![мама [Г.Н.Потиенко]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/mamamomnoj38g.jpg)
А это мама со мной - лето 1938г
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/2namudxjuge410kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/3dorinakaninepribyli61g827kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/4ezdowajananartahkanin61g750kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/5nashkarawolenxiuprjazhki61g808kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/6beregsetioleni61g833kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/7kuropatka61g829kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/8pesec61g831kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/9nakaninekamne61g826kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/10indiga61g834kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/11wertoletichumy61g832kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/12chumyolenewodow61g830kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/13nastimanesmalxkowym1961kopija.jpg)
![[]](/img/p/puchkow_w_n/mojazemljanachalo/14zhiznxnaladilasx1961kopija.jpg)