СВЕТ ДАЛЕКОЙ ЗВЕЗДЫ: НАДЕЖДА ПЛЕВИЦКАЯ (1885-1940)
"Поехал далеко казак на чужбину на верном коне,
Коне вороном! Cвою он Украйну на веки покинул,
Ему не вернуться в отеческий дом..."
(Русская народная песня "Казак на чужбине", из репертуара Надежды Плевицкой.)
Ночью, 5 ноября 1940 года в каторжной тюрьме французского города Ренн умерла пожилая женщина. Перед смертью она пожелала исповедоваться, просьба была исполнена, и к ней в камеру привели священника.... Женщина долго и горячо говорила с ним, плакала и била земные поклоны.... Французская разведка не могла не воспользоваться случаем разузнать тайну исповеди, в камеру арестантки заранее были установлены микрофоны и другие подслушивающие устройства. Арестованной женщиной была великая русская певица Надежда Плевицкая. Ее жизнь похожа на захватывающий сюжет для романа, а смерть до сих пор вызывает много вопросов...
Талантом этой женщины восхищалась вся Россия, включая императора Николая Второго и его окружение. Ее песни родились от нашей земли. У Надежды Васильевны была бурная, насыщенная жизнь, трудная судьба...
Плевицкая родилась 17 сентября (30го по новому стилю) 1885 года в селе Винниково курской губернии. Ее родители Василий Абрамович и Акулина Фроловна были люди бедные, в семье было 12 детей, к моменту рождения Нади оставалось только четверо, остальные дети умерли в младенчестве. Отец был солдатом, служил в армии еще при Николае Первом.
Акулина Фроловна родила Надю поздно, в 58 лет. В тот вечер она приготовила ужин, и, постанывая, пошла рожать в заранее натопленную баню. Роды принимала соседка. По крестьянскому обычаю должна принимать женщина, которая намного старше самой роженицы. Но старше Акулины Фроловны в селе были только совсем немощные старушки, поэтому, вопреки традиции, роды принимала женщина моложе.
"Последняя она у тебя чай, Хроловна?" - осведомилась соседка, - "Хроловна" устало кивнула... "Да голосистая -то какая! Первой певуньей на всю Русь будет!" Пророчество соседки в точности исполнилось...
Девочку назвали Надеждой. Тогда это было редкое имя среди крестьян и все окружающие для краткости называли ее Дежкой.
О своем детстве и юности поможет рассказать она сама. В эмиграции Плевицкая написала две замечательные книги: "Дежкин карагод"и "Мой путь с песней". Первая книга вышла в 1925 м году, в Берлине, вторая в Париже, в 1931м году. Вот что Надежда Васильевна вспоминала о своем детстве: "Надо сказать, что кроме матери, все были у нас малую толику грамотны. А если я умею немного читать и писать, то потому лишь, что горькими слезами выплакала у матери разрешение ходить в школу. Рукава моего серенького платья были мокры от безутешных слез, так убедительно просила я мать отдать меня в школу. Да и кто же корову -то стеречь будет? - говорила мне мать. К тому же, ты молитвы-то знаешь, а замуж тебе не за лавочника идти, не за прилавком сидеть. Грамота тебе не нужна. Вот я и без грамоты, а до мильена считаю. Но я думала иное и пуще мочила слезами руковенки моего серенького затрапезного платья. Грамоте учиться хотелось. И тут помог случай, не было бы счастья, да несчастье помогло. В канун Петрова дня вся наша семья ушла в поле. [...] Уходя мать наказывала: "Хату не бросай открытой, а то побирухи залезут. Квас в погребе, наберешь огурцов и пообедаешь сама, а мы до вечера не воротимся". Была у меня подруга - однолетка - Машутка, рябая и немножко с глушинкой. Ее я и позвала к нам, коротать длинный день одиночества. Когда пришла пора обедать, спустились мы в погреб за квасом. [...] А на полке выстроилось много кувшинов свежего молока. Мать за три дня до Петра заготовляла молоко бескоровным крестьянам, чтобы и они могли разговеться на праздник.
И вдруг шкодливая Машутка нечаянно толкни полку, и в единый миг кубганы с молоком полетели на пол. Пропало все добро, которое было заготовлено для благой цели: Машка оставила бедняков без молока. Дрожащие, вылезли мы из погреба. Машутка побежала домой, а я осталась одна и с отчаяния кричала ей вслед: "Рябомордая глухня!" Она была мне ненавистна, как розга, которую предстояло мне по приходе матери отведать. [...] Вот и мать. Она идет раньше всех, чтобы подоить корову и приготовить ужин. Завидев ее, не бросилась я радостно на встречу, как всегда, а ушла подальше от избы и села на окопе погоста, что был против нашего дома.
Мать почуяла что-то неладное, манила меня пальцем, кричала: "Дежка, иди ягоды несу. Дежкой меня все тогда называли. Но Дежка не трогалась. Пусть ведьмы ходят на погост. Розга-то пострашнее ведьм. [...]
Из погреба мать вышла тихая. Это всегда бывало, когда она сильно огорчалась. Только пальцем мне погрозила: "Ну, вернись ты домой!"
Она мелькала из хаты в амбар и из амбара в пуньку; и вдруг зашла как-то в сторону. Я тут смекнула, что она хочет обходом меня изловить. И пустилась на погост. Хотя и храбрилась я, покуда светло, а к ночной темноте забоялась ведьм и пошла к дому.
В избе уже горели лампадки и лавки, и стол были вымыты; завтра Петров день, праздник, а у меня, Дежки, тяжесть на душе. Вдруг сзади мать, удалось ей меня схватить. Розга ожгла, я кинулась в святой угол, где красуется вышитая пелена. Но и святость меня не спасла. Мать наступает, я розгу ловлю, себя защищая, поймала, переломила, и нечаянно поцарапала прутом мамочке до крови лицо. Тогда не помня себя, она схватила меня за волосы, да о стенку. У меня в глазах потемнело. А мать, отойдя от гнева, через минуту уже плакала надо мной, и тут, в слезах, я ей рассказала, что во всем повинна Машутка. Мать мочила мне голову святой водой и шептала: "Что делает лукавый с человеком, и откуда такая злоба? Господи, спаси и помилуй!" Я же, хотя из шишкой на голове, чувствовала себя именинницей: пронесло беду. Мать тут же рассыпалась в милостях: обещала мне купить палевое пальто, щегреневые, со скрипом полусапожки, а на зиму пустить меня в школу. Первый раз мать была со мной так гневна и первый раз я была так счастлива: "Буду, слава те Господи, в школе".
Так Дежка добилась права получать образование. Брат Николай, по воспоминаниям Надежды Васильевны, всегда любил выпить. Первый раз он напился и полез в драку с ребятами из соседнего села, когда ему было 19 лет. Отец с матерью очень рассердились и не пустили парня ночевать в избу, постелив ему на улице. Испугался ли Коля старого кладбища напротив, или хотел, чтоб его пустили, но только стал стучать в избу и говорить, что по кладбищу бродит неупокоенная душа церковного сторожа Кости. Отец посоветовал Николаю не тревожить покойников и идти спать. В дом парня так и не впустили. А Дежка забралась к матери подмышку и не спала всю ночь, дрожа от страха.
Как губка впитывала в себя Надежда все тяготы и прелести крестьянской жизни. Ходила в церковь, мечтая о тихой монастырской жизни, вдыхала запах пасхальных куличей, работала в поле, и конечно водила с девушками хороводы и пела песни. Песни были самые разные, и далеко не все из услышанного и перепетого в детстве она запишет потом на пластинки.
Первый "дебют" Наденьки Винниковой состоялся совершенно для нее неожиданно. Вечером на троицу они с Машуткой погнали под гору, на речку гусей. Придя к реке, подружки стали плясать, а потом Надя запела "Дунай -речка, Дунай, быстрая". А в это время мимо проезжал экипаж соседей-помещиков Рашковых. Сидевшие в коляске жена и три дочери бросили девочкам на дорогу кулек с гостинцами. Чего там только не было! Пряники, бублики, конфеты... Как напишет потом Плевицкая: "Это был первый дар за мою песню". Далеко еще были те грозные и смутные годы, когда ей придется плакать! А пока пой, веселись Дежка! И наслаждайся коротким счастьем...
Впрочем, первые утраты в семье Винниковых начались гораздо раньше... Когда Наде было 13 лет, умер ее отец. У Василия Абрамовича были слабые легкие. Еще на дне рождении дочери глава семьи почувствовал себя плохо. Акулина Фроловна поила мужа зверобоем и делала припарки. Дней через пять старику стало лучше, он настолько окреп, что поехал за восемь верст на мельницу, за мукой. Отца не было целые сутки, и домашние ужасно беспокоились за него. Наутро Василий Абрамович приехал совсем больной, он весь горел, и бедного старика опять душил кашель. Он рассказал, что с вечера был здоров, но был большой завоз и он остался на мельнице. А ночью захотелось ему пить, и напился старик холодной водицы из ручья: "Видишь, мать, наказал Господь, человек, как скотина, наклонкой и без креста пить не должен". Василий Абрамович застудил свои и без того слабые легкие этими глотками.
На третью ночь Дежку разбудил плач сестер. У отца началась агония. Василий Абрамович благословлял всех по очереди. Дежку благословил последнюю, как самую младшую. Ему было трудно говорить и губы, запекшиеся от жара, еле произносили последние слова. Затем, три раза вздохнув, старик отправился в мир иной. Надежда вспоминала, как на кладбище, убитые горем, они все обнимали закрытый гроб отца...
От нервного потрясения Надя серьезно занемогла и несколько дней не вставала с постели. А когда выздоровела, стала в очередной раз просить Акулину Фроловну отправить ее в монастырь. Мать долго не соглашалась и наконец, сдалась: "Видно уж сам Господь направил Дежку на путь праведный, истинный".
Надежда была отправлена в Троицкий монастырь города Курска на Сергеевской улице. Настоятельницами там были добрые старушки, матушка Мелетина и матушка Конкордия. В монастыре каждый жил для себя, и все содержание Дежке присылали из дома. Для того чтобы стать монахиней, нужно было прожить послушницей три года, а потом внести вклад в сумме триста рублей. Далеко не у каждой женщины были такие деньги, и многие оставались послушницами по много лет.
Так прошло два года. Надюше пошел уже шестнадцатый год, тот самый возраст, когда человеку надоедает рутина, и хочется новых впечатлений и ощущений. Да и физиология человеческая дело свое делает.;
Разрешили Дежке раз на пасху навестить свою сестру Дуню, которая служила в красильне. В то время каждый год, на пасхальную неделю, приезжал большой цирк. Дежка и упросила свою сестру сходить на представление, "посмотреть балаган". Дивный, пестрый мир открылся девочке: клоуны, жонглеры, животные! Но больше всего поразила Надю девушка в красном, ходящая по канату, и молодая наездница на сером коне.
"Хоть и грешно такой голой на коне прыгать, а все ж так и я бы смогла, - подумала Дежка. "Уж если всюду грех: и в обители, и в миру, так уж лучше на миру жить". И в голове у девушки созрело решение: "Сбегу! Сбегу из монастыря и стану акробаткой!" Ночевала она у сестры, и всю ночь Наде снились клоуны и молодая девушка на сером коне...
Рано поутру, ничего никому не сказавшая Надежда пошла устраиваться в цирк. На работу ее приняли сразу. Даже не спросили, кто она, откуда, и где ее родители. Девушка, танцевавшая вечером на коне, оказалась дочерью директора, Лелей. Потом Наде объяснили, что завтра всю труппу будет снимать фотограф, и для нее приготовлен специальный голубой наряд. Тоска по дому, по матери, сжала Дежке сердце, когда она его примеряла...
На другой день кто-то спросил внизу Надежду Винникову, Надя вышла, и на пороге стояла заплаканная и растрепанная Акулина Фроловна. Бедная женщина шумела и причитала, ругая непутевую дочку: "И за что наказал меня Господь? Терпеть такой срам. Ишь, что вздумала: из святой обители, да в арфянки! Что тебя, лукавый чтоли осетовал?" "Лукава ты, жизнь, бес полуденный!" - любила всегда говаривать Надежда Васильевна.
Сестра Дуня, не найдя Дежку в монастыре, сообщила в деревню, а на вопрос матери о Надежде цирковой клоун ответил, что кажется такая девушка в балагане есть. Потом все успокоилось, и на семейном совете было решено отвезти Надю в Киев, погостить к сестре Насте. Мужа Настеньки угнали туда в солдаты, и девушка жила в Киеве уже третий месяц. По приезде мать устроила Надю горничной в особняк миллионера, купца Гладкова.
Семья эта была хорошая и порядочная. Сам хозяин дома Николай Васильевич Гладков имел одну особенность: щипать хорошеньких женщин. Как не пройдет мимо, обязательно ущипнет за мягкие места: "Странно, думала я, барин, а щиплется, неужто все они таковы?"
Летом Гладковы уехали в свое имение. Купаясь в реке, Надя сильно простудилась и схватила ангину. Боясь заразы, Гладковы отправили девушку к матери в деревню. Больше Надежда никогда не вернется в эту семью, ей суждено будет идти совсем по другой дороге...
В конце июля пришло время вновь ехать в Киев. Перед отъездом Акулина Фроловна всю ночь просидела у постели дочери, давая ей наставления: "Ты молода, Дежка, несмышлена. Пуще всего на свете бойся ребят. Они изверги лукавые, и обмануть девушку, обвести, это у них разбойников за милую душу. А как посмеется над девушкой, так и бросит, - она тут и гибнет. Бойся, не попадайся им в лапы, а то и глазки твои потускнеют и голосок пропадет." Эти наставления матери в отношениях со своим первым мужем Надежда будет соблюдать до положенного часа...
Через дом от Надиной сестры, находилась большая прачечная. Племянницу хозяйки тоже звали Надежда. Они с Дежкой были однолетки и быстро нашли общий язык. Новая подруга не раз хвасталась, что у нее есть знакомые студенты и артисты из сада "Аркадия", которые могут достать туда билеты, если Дежка пожелает пойти. От такого праздника музыки Надя отказаться не могла.
И вот, взвился занавес и девочки увидели, как на открытой сцене тридцать дам в черных платьях с белыми воротниками исполняли какой-то лихой марш. Потом знакомый артист Волощенко спросил Дежку, понравилось ли ей выступление. "Еще бы, - ответила Надежда -, да это куда лучше балагана!" "Если хотите, вы можете поступить туда" - предложил знакомый. И девочки решили, не откладывая дела в долгий ящик завтра пойти к хозяйке хора, знакомиться.
Хозяйкой хора была Александра Владимировна Липкина, коротко стриженная женщина с гордой осанкой. Она очень понравилась девочкам, а девочки ей. Александра Владимировна сказала, что они приняты и завтра могут приходить за авансом а за одно и на прослушивание.
Девочки решили тихо удрать из дома: одна от сестры, другая от тетки. И вот, в зимнем зале "Аркадии" началась репетиция. За роялем сидел Лев Борисович Липкин, муж хозяйки: "А ну, Надежды, покажите, какие у вас голоса!" Дежка взяла ноту. "Ну смелее, смелей!" - подбадривал Лев Борисович, Надя взяла смелее, - "Ооо, хорошо"! Потом Надежда прослушала свою партию и с первого раза спела все без ошибок. А вот у второй Нади голоса не оказалось.
В другой части сцены репетировали танцы, и девочек послали туда, к руководительнице. Фамилия ее была Астродамцева. По странной прихоти судьбы, звали ее тоже Надежда, а три Надежды в одном помещении - знак добрый... Астродамцева была скромно одетая, бледная женщина средних лет. "Ну, тезки, покажите ваши таланты, вот ты, станцуй гопака, - обратилась она к Дежкиной подруге, Надя станцевала, ее одобрили, а у Дежки гопак не заладился. Астродамцева покрикивала на нее, заставляла размахивать руками. "Хорошо, подумала Дежка, размахивать, так размахивать", и дала рукам простор. Астродамцева отскочила: "Ну, ты, деревня, чуть мне зубы не вышибла! Но толк из тебя, я вижу, выйдет". Так Надю Винникову приняли в хор, положив ей жалованья восемнадцать рублей в месяц.
Хор делился на учениц, хористок и дам, которые делали все что им заблагорасудится. А учениц держали в ежовых рукавицах, и гнали спать после исполнения программы.
Вот как сама Плевицкая писала о своем первом дебюте: "В первый раз я надела черное платье и в модной прическе вышла с хором на сцену, когда пела с Любой соло-"Пророк". Волнение мое было велико. Я стояла справа первой и боялась, как бы мне от волнения не свалиться в оркестр. В голове шум, звон уж какое тут соло, даже не помню, когда мне вступать: вся надежда на Любу. Тут меня ободрил выразительный взгляд Льва Борисовича, и я поняла, что вступать скоро. Тут же случилось чудо: Люба вступила вовремя, я за ней. Лев Борисович улыбался из-за пианино: ну, значит ничего... Действительно, мой первый дебют сошел, слава Богу, хорошо..."
Все бы ничего, но скоро по гастрольному графику труппа должна была ехать на две недели в Курск, что для Дежки могло иметь весьма неприятные последствия, ведь родные беспокоились за нее. В Курск ехать она боялась, и расстаться с труппой, к которой уже привыкла ей было жаль... Посоветовавшись с подругой, Дежка решила сидеть в гостинице и на улице не показываться. В Курске жила ее сестра Дуня, которая при встрече могла рассказать обо всем матери, и тогда конец...
Тревожно было у Нади на душе, когда ранним утром, из окна поезда она услышала родные колокола. Однако приезд прошел благополучно. Но так велико было искушение вырваться из номера и побродить по улицам. И Дежка не выдержала. Она одолжила у подруг шляпу с большими полями и густую вуаль. Шляпа очень меняла лицо и узнать Надю в таком наряде было трудно. Однако пауки на вуали мешали смотреть вокруг, и Дежка отодвинула материю от лица. С бьющемся сердцем она прошла мимо дома сестры, но когда они с подругой шли обратно, из ворот показалась Дуня в большом платке, и взгляды сестер встретились. "Аааа, барышня, пожалуйте-ка домой!" Дуняша схватила сестру за руку и повела за собой. Дунечка была убеждена, что ведет за собой "милое и погибшее создание", и сколько Дежка не говорила ей, что она добродетельна, ничего не помогало. Дуня привела сестру домой, а сама пошла в мастерскую, чтобы взять отпуск и отправиться с Дежкой в деревню. Понимая это, Надя решила действовать. Схватив шляпку она выбежала на улицу и приказала извозчику ехать в гостиницу. Погони не было, и Дежка перевела дух, но швейцару приказала строго: "Если будут спрашивать Винникову, скажи, что такой нет".
В последний свой день пребывания в Курске Надя спускалась по лестнице, что-то беспечно напевая, и замерла от неожиданности: в дверях гостиницы стояла Дунечка, а на улице - сгорбленная, заплаканная мать... Слезы так и катились по старческим щекам ее, и ругала Акулина Фроловна свою блудную дочку, на чем свет стоит: "И в кого ты уродилась? Родила тебя на свое великое горе. Глаза б мои не глядели, в какое место пошла. И как тебя земля носит!" Дежка стала приглашать мать и сестру к себе, чтоб посмотрели, как живет. Скрепя сердце, Акулина Фроловна согласилась, а Дуняша осталась на улице.
Дежка привела мать в комнату Липкиной. В углу горела лампадка, а в кресле сидела бабушка в чепце, тихо играя с внучкой. Акулина Фроловна этого никак не ожидала: "Ооо, да тут и старушка, божий дар, и лампадочка, знать не совсем Бога забыли!" Александра Владимировна сказала, что Дежка очень талантлива, и что она будет хорошей артисткой, если ее как следует муштровать. Надя просила мать оставить ее в хоре, и Акулина Фроловна сдалась. Заплакала старушка и благословила наконец - таки свою блудную дочку: "Слава Богу, что хоть нашлась, а то ночи не спала, все думала о тебе, непутевая ты моя Дежка!" Совсем успокоившись, Акулина Фроловна просила Александру Владимировну быть для Нади второй матерью. На следующий день мама и Дуняша провожали Дежку на вокзал. Надежда передала прощальный привет старушкам-монахиням, у которых жила в монастыре. В этот раз с родиной она прощалась надолго. Потом Дежка вернется в Курск уже известной певицей и будет давать в родных местах сольные концерты, а пока труппа хора Липкиной ехала в Царицын.
Как же сформировалось у Плевицкой осознанное отношение к своей профессии? На этот вопрос Надежда Васильевна ответит сама: "А в Царицыне я впервые увидела нашу Александру Владимировну на сцене. Я и не знала раньше, что она так задушевно и просто пела народные песни. Не мудрено, что публика ее встречала любовно. Она и не знала, с какой жадностью, с каким горячим восторгом я слушала ее пение...
[...] Cлушая Александру Владимировну, я думала, что хорошо радоваться и горевать с песней наедине, но еще лучше стоять вот так, перед толпой, и рассказывать людям про горькую долю-долюшку горемычную, про то, как "гулюшка-голубок сизы перья горкунок" подслушал тоску девичью, что отдают за постылого. А то завести людей во зеленый сад, где "поют -рыдают соловушки", а то позвать в хороводы, в карагоды веселые. "Вот если бы я могла стоять на месте Александры Владимировны", я слушала ее песни, а сама горела".
Но кроме восторгов и поэзии в этой жизни есть еще и проза. И она порой бывает не только будничной, но и страшной. В это время семнадцатилетняя Дежка пережила попытку изнасилования. Этот случай описывает историк Елена Владимировна Прокофьева в своей книге: "Плевицкая, между искусством и разведкой". Дело в том, что в то время о певицах и актрисах общество отзывалось весьма нелестно. Их считали кем-то вроде облагороженных проституток. Отчасти это было правдой, т.к. мало было людей, которые искренне любили искусство. Молодые девушки и женщины искали себе богатых покровителей, как сказали бы нынче "папиков и спонсоров". Поэтому они хватались за любую возможность "спеть в отдельном кабинете" для какого-нибудь богатого промышленника или купца. Нередко случалось, что певица исчезала из хора, заканчивая свою артистическую карьеру в публичном доме.
Но не такова была наша Дежка. В тот вечер она пела в Царицыне, в ресторане Ракитского. После концерта всем девушкам прислали роскошные букеты и коробочки с конфетами и пирожными, в которых были записочки с просьбами "спеть в кабинетах". Остальные девочки разошлись, а к Дежке подошел высокий, худой старик, хорошо одетый, по виду купец, с золотой цепью на шее. Он ласково заговорил с девушкой, хвалил ее пение, называл дочкой, и просил спеть для него "без хора, и по-простому". Надя согласилась и ничего дурного не заподозрила. К великому сожалению, Александры Владимировны рядом не было, а те, кто был, и не подумали остановить наивную деревенскую девчонку...
Старик заказал роскошный ужин с фруктами и много вина. Когда Дежка его спросила, каких песен он желает: русских, цыганских, или опереточных -купец накинулся на нее. Надю словно обожгли его мертвые, сухие губы, седая борода до пояса... Девушка кричала и вырывалась. Старик запускал руки под платье и шептал: "Озолочу тебя, дура! В шелках ходить будешь! Накуплю разных платьев, денег дам, в роскошных экипажах стану катать!" Дежка отбивалась и кричала так сильно, что люди в зале переполошились и стали стучаться в дверь. Старик побагровел и принялся колотить Надю по щекам и бить кулаками по голове, выкрикивая непечатные слова. Потом он открыл дверь и что было сил, кулаком вытолкнул заплаканную и растерзанную девушку в зал: "Дура, счастья своего не понимаешь!" Тут только Надя увидела, что на ней порваны платье и лифчик. Она стояла перед толпой лохматая, заплаканная и растерянная, прикрывая руками голую грудь... А толпа смеялась! Наде было мерзко и противно. Ей было все равно, смеялись ли над ней, или над стариком, она твердо знала: в этот ресторан она больше не вернется никогда!
На следующее утро директор ресторана Ракитский сделал строгий выговор Александре Владимировне: "Одна из ваших барышень вчера вела себя недопустимо! Оскорбить невниманием такого почтенного гостя, известного всей России купца! Какая слава теперь пойдет про наш ресторан!" "Что ж поделать, - отвечала Липкина, - Надежда еще девушка молодая, неопытная, испугалась, не угадала намерений гостя"... "Испугалась!" Счастья она своего не понимает! Ну, вот что, отныне и впредь, я вас прошу Александра Владимировна, приводить в наш ресторан только ПОНЯТЛИВЫХ барышень! Иначе мы навсегда разорвем контракт с вашим хором!"
Пока не истек срок контракта, Дежка не выходила из номеров, починяя девушкам платье. Она боялась. Боялась встретить этого старика, или тех людей, кто видел ее позор... Так продолжалось до тех пор, пока хор Липкиной не подписал новый контракт с каким-то захудалым театриком. Надя стала гораздо осторожнее, не принимала больше подарки от мужчин и тем более, не ходила с ними в отдельные кабинеты. Она знала, что возвращаться в деревню нельзя. Односельчане засмеют, назовут "арфянкой" и "падшей женщиной". И Дежка продолжала петь.
Вскоре случилось непредвиденное. Александру Владимировну украли. Какой-то богач-перс увез ее на своей яхте в Баку и сделал своей наложницей. Никогда больше Надя не встретится со своей наставницей и ничего не узнает о ее судьбе... Так, без наставницы, труппа перебралась в Киев.
Муж Липкиной, Лев Борисович, хотел покончить жизнь самоубийством, но хористки вовремя досмотрели. Липкин взял, было, хор в свои руки, но с горя запил, и хор распался. Всех тех, кто не мог сам найти работу, Лев Борисович пристроил в польскую балетную труппу Штейна. Балет в ту пору сильно отличался от современного, в задачу танцовщиц входило только ритмично покачиваться в такт музыке, взявшись за руки, и переступать ногами, поднявшись на носочки. Надя писала матери часто, и с большим трудом удалось ей объяснить Акулине Фроловне, что такое балет.
В это время у Дежки случился неудачный роман с актером местного театра. Это был человек очень самонадеянный, рисовавший перед собой перспективы светлого будущего. Он называл себя "новым российским Кином". Кто такой этот Кин, (Эдмунд Кин - Знаменитый английский актер- романтик 19го века, Е.П.) Дежка понятия не имела, но своему избраннику она верила беззаговорочно. Однако, из-за того, что Наденька продолжала оставаться девственницей, их отношения сошли на нет, а жениться новоиспеченный "российский Кин" на ней вовсе не собирался. Однажды, в припадке злобы из-за неудачи своих эротических поползновений, он назвал Дежку "неграмотной деревенщиной". Надю это конечно страшно обидело, и она залепила жениху такую звонкую оплеуху, что сама же потом побежала в аптеку, чтоб остановить "Кину" кровь из носа. Больше, разумеется, они не встречались. В этой балетной труппе Надю ждала настоящая, судьбоносная встреча со своим первым мужем - польским танцором, Эдмундом Плевицким.
О встрече с ним Надежда Васильевна писала в своей книге крайне не охотно, не вдаваясь в подробности. Но страсть между ними была сильная. Как и положено было в то время всякой порядочной девушке, Дежка написала Акулине Фроловне письмо с просьбой благословить их брак, и вот теперь, с замиранием сердца ждала ответа. Жарким тихим днем Надя шла на почту, боясь, что письмо может затеряться... Писать Акулина Фроловна не умела, и просила всегда сельского учителя, Василия Гавриловича. Больше всего боялась Дежка, что односельчане станут смеяться над непутевой "арфянкой". У Нади в деревне было большое приданое. Целый сундук пастельного белья и сверху шесть подушек. Вот только не было красивому, элегантному Эдмунду до ее приданого никакого дела. Дежка представила, как бы она вручила Плевицкому это добро - и не смогла удержаться от смеха. Жениха она до материнского ответа держала на "пионерском" расстоянии, сохраняя девственность до положенного часа.
На почте сидели парень и девушка. "Письмо для артистки Винниковой из деревни Винниково?" - спросила девушка с притворной любезностью, - "Да". "Есть такое письмо", - ответил парень с робкой улыбкой. Дежка схватила бумагу торопливо пробегая глазами строчки... В голове радостно стучало: "Благословила... Благословила!!!!" Акулина Фроловна только боялась, что Плевицкий иноверец, и настаивала на венчании по православному обряду. По законам Российской Империи если новобрачные были разной веры, то венчание могло идти в двух церквях: сначала, разумеется, в православной, а затем в той, к какой вере принадлежал один из молодых. Плевицкий был католиком, но он не настаивал на венчании по-католически. Они обвенчались в тот же день в православной церкви, и у Дежки была теперь другая фамилия, с которой она и войдет в историю - Надежда Плевицкая. В ту же ночь наша Дежка наконец стала женщиной... Только жаль ей было, что не было на этой свадьбе ни хороводов, ни плясок, ни свадебных величальных песен.
Сначала с гастролями все шло хорошо, но потом их директор Штейн внезапно прогорел и, не заплатив жалованья, скрылся. Плевицкая с мужем остались без работы, но, на их счастье, в Киев приехала балетная труппа Минкевича и чета Плевицких поступила туда. Эдмунду была предложена должность балетмейстера и большое жалование.
С этой труппой Надя впервые попала в Петербург. Атмосфера лихих троек, цыганских хоров и ресторанной роскоши пьянила ее. Минкевич сам бывший оперный певец, настаивал, чтобы Плевицкая как можно больше пела народные песни. Надя хорошо исполняла и цыганские романсы, но все-таки, это было не то. Какая была цыганка из дородной и крутобедрой деревенской девушки! Ее много раз уговаривали поехать в Москву, "к Яру". Дежка отказывалась, боясь расстаться с привычной труппой. Но однажды, все-таки , предложение приняла. Директором ресторана "Яр" был тогда чинный и строгий купец Судаков. Надю он спросил: "Госпожа Плевицкая, а большое ли у вас декольте? Боже сохрани, чтобы какого неприличия не было". "Не беспокойтесь, Алексей Акимович, я не посрамлю вас, - отвечала Надежда. Она имела шумный успех. Москва с первого раза полюбила Плевицкую и Надя отвечала москвичам той же любовью.
Сама Надежда Васильевна вспоминала, как однажды, в Нижегородском ресторане Наумова, вышла петь грустную песню "Тихо тащится лошадка", это о крестьянине, который хоронит жену и после нее остаются пятеро детей. В зале стояла страшная тишина:
Тихо тащится лошадка
По пути бредет;
Гроб, рогожею покрытый,
На санях везет.
На санях в худой шубенке
Мужичок сидит;
Понукает он лошадку,
На нее глядит.
На лице его суровом
Налегла печаль,
И жену свою, голубку,
Крепко, крепко жаль.
Спит в гробу его подруга,
Верная жена, -
В час родов, от страшной муки,
Умерла она
И покинула на мужа
Пятерых сирот;
Кто-то их теперь обмоет?
Кто-то обошьет?
Вот мосток, вот и часовня,
Вот и божий храм, -
И жену свою, голубку,
Он оставит там.
Долго станут плакать дети,
Звать и кликать: "Мама! Мать!";
Не придет она с погоста
Слезы вытирать.
В зале сидел старый купец с седой бородой. Во время исполнения он как-то странно потупился, и Надя подумала, что ему не нравится, но когда он повернул лицо - обильные слезы текли по его седой бороде...
День спустя в том же ресторане Надя пела песню "Ухарь - купец":
С ярмарки ехал ухарь-купец, ухарь-купец, удалой молодец.
Вышел на улицу весел и пьян, в красной рубахе, красив и румян.
Старых и малых он поит вином - пей, пропивай, поживём - наживём!
Проигрыш.
Красные девицы морщатся, пьют, пляшут, играют и песни поют.
К стыдливой девчонке купец пристаёт, он манит, целует, за ручку берёт.
Проигрыш.
Красоткина мать расторопной была, с гордою речью к купцу подошла.
"Ой, ты, купец, ой, не балуй, дочку мою не позорь, не целуй."
Ухарь-купец позвенел серебром: "Нет, так не надо, другую найдём".
Проигрыш.
По всей по деревне погасли огни, старые, малые спать полегли.
В одной лишь избушке не гаснет ночник, спит на печи подгулявший старик.
В старой рубахе, в дырявых лаптях, скомкана шапка лежит в головах.
Проигрыш.
Молится богу старуха - жена, плакать бы надо - не плачет она.
По всей по деревне славушка прошла, дочка - красавица на зорьке пришла.
Дочка - красавица на зорьке пришла, полный подол серебра принесла.
Полный подол серебра принесла, а девичью совесть вином залила.
Проигрыш.
С ярмарки ехал ухарь-купец, ухарь-купец, удалой молодец.
С ярмарки ехал весел и пьян, в красной рубахе, красив и румян.
После слов: "А девичью совесть вином залила", Надя энергично взмахнула рукой и пустилась в пляс. Когда кончилась песня, среди аплодисментов кто-то раздраженно крикнул: "Народная печальница плясать не смеет!" Люди не поняли ее пляски. А ведь русская душа всегда быстро переходит от "сердечной тоски" прямо "к удалому разгулью".
Так бы и осталась Надя ресторанной певицей если бы не его величество случай. В Нижегородском оперном театре гастролировал тогда известнейший оперный тенор - Леонид Витальевич Собинов. Однажды он зашел поужинать в ресторан Наумова. Собинов заказал себе макароны и как раз нанизывал их на вилку, когда вышла Плевицкая. Леонид Витальевич так и застыл с приподнятой вилкой и открытым ртом. После выступления он зашел к Наде познакомиться и сказал: "Заставить смолкнуть такую аудиторию может только талант! Вы - талант!". Затем он пригласил Надю выступить в сборном концерте Нижегородского оперного театра. Плевицкая разволновалась: "Да что Вы! Там же оперные певцы, и среди них я - вопиющее музыкальное беззаконье!" На следующий день Собинов подарил ей букет чайных роз и подтвердил свое приглашение.
Легко было понять Надино волнение, когда она вышла на сцену Нижегородского оперного театра. Но уже после первой песни публика приняла Плевицкую очень тепло. Волнение улетучилось, и Надя имела заслуженный успех. Это был 1909 год. Год восхождения новой российской звезды - Надежды Плевицкой.
На следующее утро после выступления в какой-то газете появилась первая рецензия. Было написано, что "какая-то кабацкая певичка затесалась среди оперных соловьев со своим народным репертуаром". Собинов страшно возмутился, увидев такую рецензию. Он лично пошел в редакцию и потребовал от сотрудников письменного извинения перед Плевицкой. Требование певца было исполнено. Но Надя не обиделась, она поняла - пришла слава.
Сразу после Нижнего Новгорода Надя поехала с гастролями в Ялту. Там около Ливадийского дворца она впервые издали увидела Николая Второго и его семью... Из своей резиденции они направлялись в Италию, и Дежка, еще недавно простая деревенская девчонка Дежка, видела воочию своего Государя! Надя стояла в толпе провожающих людей и утирала слезы...
Плевицкая пела в Ялтинском театре, который находился под открытым небом. Неожиданно погода испортилась, пошли дожди, и часть публики уехала восвояси. Надя осталась без работы. На свое счастье, она познакомилась с неким Глазуненко, труппа которого располагалась в городском театре. Этот человек пожаловался Надежде, что сборы плохие, и ему даже нечем заплатить за аренду помещения. Дежка предложила ему свои народные песни. "Но я ничего не могу вам обещать, - ответил Глазуненко, - я вас совсем не знаю". "Ничего, зато меня уже знают в Москве - я пела у "Яра", а москвичей сейчас много в Ялте", - ответила Плевицкая. Глазуненко согласился и обещал Наде заплатить двадцать процентов от чистой прибыли, если таковая появится.
И вот настал день первого выступления. Плевицкая выступала после спектакля "Запорожец за Дунаем". Надя так волновалась, что успела два раза поссориться со своим аккомпаниатором Заремой: "Эх, вы, Рубинштейн!" "Ух, ведьма"! - шипел старик, глядя на нее. За считанные минуты до выхода они рассмеялись и помирились. Вот как сама Надежда Васильевна описывает тот день: "После третьего звонка, когда занавес, шурша, поднялся вверх, я перекрестилась и вышла на ярко освещенную сцену. За мной тянулся длинный шлейф моего розового платья. А пол-то грязный, а платье-то дорогое, но Бог с ним, с платьем, - унять бы только дрожь в коленях. А в зале темно, не вижу никого, и лишь пугающе поблескивают из тьмы на меня стекла биноклей. Мне непривычна такая темень, кому я буду петь, с кем беседу поведу, кому буду рассказывать, не этим же страшным стеклам, мерцающим в потемках? Я должна видеть лица и глаза тех, кто меня слушает. Но с первым аккордом мой страх унялся, а потом, как всегда, я захмелела в песнях.
По моему знаку зал осветили. Мне стало уютно. Сверху, из райка, мне кивали гимназистки, мне улыбались из первых рядов. И я уже знала, что все в зале - друзья мои. Успех полный, понапрасну я так волновалась.
В уборной теснился народ. В голове у меня перепутались лица и имена поздравляющих, и во всем теле звучит радость победы. А на другое утро прочла я в "Ялтинском вестнике" первую обо мне статью: "Жизнь или искусство ". Неизвестный автор ее удивил меня тем, как почувствовал каждую мою песню, будто душу мою навестил".
Статья эта пролилась бальзамом на восприимчивую душу Дежки. Автор писал, что пение Плевицкой есть сама жизнь во всей ее неистовой красе, что от ее песен исходит какая-то земная сила, которой не было доселе ни у одной певицы! Тогда Надя поняла, что нет худа без добра, ее первая неудача обернулась большой удачей и слава ее, Надежды Плевицкой, покатится по всей России.
И покатилась... Эта слава была, действительно, совершенно заслуженной. Ведь Надежда Плевицкая была первой, кто исполнял на нашей эстраде русские народные песни! Это именно она первая народная певица, сделавшая сольную карьеру. Раньше русские песни исполняли только в составе хора. Другим первопроходцем в этом жанре был любимец старой Москвы - Семен Павлович Садовников. Именно Садовников и Плевицкая дали мощный толчок и подготовили почву для появления таких талантов как Лидия Русланова, Людмила Зыкина, Ольга Воронец и д.р. Даже наши сегодняшние "звезды" две Надежды: Кадышева и Бабкина испытали влияние своей знаменитой тезки. Но в отличие от нее, творчество этих певиц - почти стилизация. У них нет той природной живости и залихватского темперамента деревенской женщины. Эта живость еще была у Лидии Руслановой, но со временем в связи с ростом числа городов стала ослабевать. Да простят меня Кадышева и Бабкина, но от них уже пахнет городом. Какой бы красивый народный костюм певицы на себя не надели, эти люди почти уже утратили связь с деревней. Что касается Воронец и Зыкиной, то при всех своих замечательных вокальных данных они были слишком монументальны. У Надежды Плевицкой, особенно когда она пела веселые песни, работало не только горло, но и другие части тела. Она плясала, делала энергичные движения руками и ногами, наверняка в ход шли и глаза, и брови. Надежда Васильевна брала не только голосом, но и актерской игрой. В этом она даже была чем-то похожа на Аллу Борисовну Пугачеву. Каждая песня Плевицкой была маленьким спектаклем. Настоящей поющей актрисой была Дежка. Она могла "играть" и голосом, придавая ему разные оттенки, от баса до фальцета. Настоящей преемницей Плевицкой можно считать Лидию Андреевну Русланову, которая знала все ее песни наизусть. У нас, в двадцать первом веке, появилось новое дарование - Пелагея. На мой взгляд, это именно та певица, которой суждено продолжить дело Надежды Васильевны.
После возвращения из Ялты о Наде заговорили как о каком-то чуде. Первые концерты произвели на общество эффект разорвавшийся бомбы. Вот что в то время писал о ней журнал "Граммофон": "Сейчас в большую моду входит Н. Плевицкая, гастролировавшая в "Буффе" и получившая имя певицы народной удали и народного горя. Карьера ее удивительная. Прожила семь лет в монастыре. Потянуло на сцену. Вышла за артиста балета. Стала танцевать и петь в кафешантанах, опереттах. Выступала и с Собиновым, и одна. В "Буффе" среди сверкания люстр пела гостям русские и цыганские песни. Какой прекрасный, гибкий, выразительный голос. Ее слушали, восторгались. И вдруг запела как-то старую-старую, забытую народную песню. Про похороны крестьянки. Все стихли, обернулись. В чем дело? Какая дерзость. Откуда в "Буффе" гроб? Люди пришли для забавы, смеха, а слышат: "Тихо тащится лошадка, по пути бредет, гроб рогожею покрытый на санях везет". Все застыли. Что-то жуткое рождалось в ее исполнении. Сжимало сердце. Наивно и жутко. Наивно, как жизнь. И жутко, как смерть".
Надя очень скоро наняла для себя импрессарио, маленького полного человечка с белым кукольным лицом. Он находил концертные залы, печатал билеты и жить Наде стало на много легче. Первым делом Плевицкая расторгла все контракты, по которым ей приходилось петь в ресторанах. Вид жующих ртов, звяканье вилок и ножей о тарелки - все это ужасно раздражало Надю. Она с облегчением писала Акулине Фроловне, что "больше не будет петь в зазорных местах". Надина жизнь с Эдмундом протекала внешне спокойно. Он был нежен и покладист, но Дежка к нему сильно охладела. Известно, что гастрольная жизнь никогда не способствовала крепости брака. Упоенная славой, Надя словно не замечала мужа. Она сполна получала любовь зрителей и Эдмунд уже стал не нужен. Хотя они доверяли друг другу, Надя была ласкова, но прежней страсти не было. Супруги виделись все реже, Эдмунд переживал очень, но вида не подавал.
А тем временем восхождение Нади на олимп славы шло быстрыми темпами. Однажды ее пригласил выступить у себя министр императорского двора барон Фредерикс. Он занимал аппартаменты в гостинице "Россия", и Надю с почетом доставили туда. Плевицкой очень не понравилось высшее петербургское общество. Москвичи с их хлебосольством казались ей проще и радушнее. Наде казалось, что все рассматривают ее в лорнет как вещь. После концерта подошла одна дама и спросила: "Скажите, а что такое куделька? Что это батожа?" Плевицкая объяснила. Дама осмотрела ее в лорнет и произнесла: "Sharmant! Вы очень милы!" Надя спросила у стоящего рядом генерала Николаева: "Разве эта дама не русская?" Генерал с добрыми голубыми глазами ей тихо ответил: "Видите ли, Надежда Васильевна, она русская, но дура". Произошедшее неудивительно, потому что "сливки общества" имели весьма смутное представление о той крестьянской России, которую в своих песнях воспевала Дежка. Надя приобрела на этом вечере много друзей. Особенно сблизилась она с дворцовым комендантом Дедюлиным. "Мне жаль, говорил он, - что государя нет сейчас в Ливадии. Он наверное пожелал бы послушать вас. Он так любит народную песню!" При этих словах глаза дворцового коменданта наполнились слезами...
Очень осерчал на Плевицкую директор "Яра" Алексей Акимович Судаков. Не давало ему покоя, что Надя навсегда забыла ресторанные подмостки. Алексей Акимович подослал к ней судебного пристава, описывать пожитки. Это произошло в театре Блюменталь -Тамарина, где у Плевицкой был концерт, но предприимчивая горничная Маша успела попрятать от пристава все платья хозяйки. Войдя в гримерную, Надя увидела человека, который описывал сиротливо стоящие на полу парчевые туфли. Они от души посмеялись, и скоро резвая тройка с колокольчиком понеслась к "Яру". В ресторане Судаков и Плевицкая распили мировую из этих самых парчовых туфель. Больше Алексей Акимович вернуться Дежку не уговаривал. Он понял: перед ней открываются гораздо большие перспективы. К Надежде, наконец, пришел достаток, она сменила импресарио и зажила на широкую ногу. Плевицкая купила хорошую квартиру в Дегтярном переулке и отделывала ее, а пока шли работы, жила в меблированных комнатах на Большой Дмитриевке. Соседями ее по номерам были: певец Михаил Вавич и опереточная итальянская певица Меликетти, в общем общество самое что ни наесть изысканное.
А вот как сама Надежда Васильевна вспоминала о своей первой встрече с царем и его семьей: "Помню, в первых числах марта белое московское утро. Падал хлопьями тихий снег, ложился мягким пуховиком за окном, на подоконник, причудливо и пышно нарядил деревья, и все стало серебристым и светлым. Снег тихо колдует над Москвой, и впрямь стала Москва, словно Серебряная Царевна в своем покое снежном. Так бы и не отходила от окна, все смотрела, смотрела бы на эти белые колдующие хороводы, на притихшую, запушенную улицу, по которой с храпом проносятся рысаки, в дымке дыхания и снега, а бубенцы бормочут, смеются и все куда-то спешат, спешат. Сквозь белую дымку мелькают дуги расписные, легкие сани, седоки в бобрах. Зимнее московское утро, родимая Москва, Серебряная Царевна моя, сон далекий. Я помню, это было утро посте моего прощального бенефиса в театре "Буфф". В то белое утро, посте театральных именин, я и себя чувствовала именинницей, глядя на цветы и подарки, от которых было тесно в комнате. Горничная Маша, мой неизменный спутник тех лет, принимала мои успехи и на свой счет и говорила:
- Ну и подарков мы вчера получили - пропасть. А успех у нас был - ужасти.
В дверь постучали. Выбежав на стук, Маша вернулась с ошалелыми, круглыми глазами: просит приема московский губернатор Джунковский.
- Милости прошу, - сказала я входящему генералу Джунковскому. Губернатор был в парадном мундире.
Мне была понятна оторопь Маши при появлении в нашей скромной квартире такой блестящей фигуры: было с чего ошалеть.
- Я спешил к вам, Надежда Васильевна, прямо с парада, - сказал Джунковский. - Я приехал с большой просьбой, по поручению моего друга, командира Сводного Его Величества полка генерала Комарова. Он звонил мне утром и просил, чтобы я передал вам приглашение полка приехать завтра в Царское Село петь на полковом празднике, в присутствии Государя Императора.
- Кто же от своего счастья отказывается, - сказала я, вставая. - Только как быть с моим завтрашним концертом? Ведь это мой первый большой концерт в Москве, да и билеты распроданы.
- С вашего позволения я беру все это на себя. Я переговорю с импресарио, а в газетах объявим, что по случаю вашего отъезда в Царское концерт переносится на послезавтра.
Конечно, долго уговаривать меня не приходилось. Я была согласна. Генерал Джунковский сказал, что для меня оставлено место в курьерском, пожелал успеха в Царском Селе и распрощался. От неожиданной радости белого утра, от цветов, которые свежо дышали в моей комнате, у меня приятно кружилась голова. Я видела из окна, как серый в яблоках рысак унес закутанного в николаевскую шинель статного московского губернатора".
Один из главных вопросов, который им с Машей предстояло решить: Какое одеть платье? И решили надеть белое, украсить себя всеми драгоценностями, а наверху еще парчовую повязку. Впоследствии, Государь выразил сожаление, что Плевицкая не была одета более скромно. С тех пор для встречи с царем Дежка одевала только скромные платья...
Далее вновь я предоставляю слово самой Надежде Васильевне: "С трепетом садилась я в придворную карету. Выездной лакей в красной крылатке, обшитой желтым галуном, и с черными императорскими орлами ловко оправил плед у моих ног и захлопнул дверцу кареты. На освещенных улицах Царского Села мы подымали напрасные волнения городовых и околоточных: завидя издали карету, они охорашивались и, когда карета с ними равнялась, вытягивались. Такой почет, больше к карете, чем ко мне, все же вызывал у меня детское чувство гордости.
Через несколько мгновений я увижу близко Государя, своего Царя. Если глазами не разгляжу, то сердцем почувствую. Оно не обманет, сердце, оно скажет, каков наш батюшка Царь.
Добродушный командир полка В А. Комаров, подавая мне при входе в собрание чудесный букет, заметил мое волнение.
- Ну чего вы дрожите, - сказал он. - Ну кого боитесь? Что прикажете для бодрости?
Я попросила чашку черного кофе и рюмку коньяку, но это меня не ободрило, и я под негодующие возгласы В Л. Дедюлина и А А. Мосолова приняла двадцать капель валерианки. Но и капли не помогли.
И вот распахнулась дверь и я оказалась перед Государем. Это была небольшая гостиная, и только стол, прекрасно убранный бледно-розовыми тюльпанами, отделял меня от Государя. Я поклонилась низко и посмотрела прямо Ему в лицо и встретила тихий свет лучистых глаз. Государь будто догадывался о моем волнении, приветил меня своим взглядом. Словно чудо случилось, страх мой прошел, я вдруг успокоилась. По наружности Государь не был величественным, и сидящие генералы и сановники рядом казались гораздо представительнее. А все же, если бы я и никогда не видела раньше Государя, войди я в эту гостиную и спроси меня - "узнай, кто из них Царь?" - я бы не колеблясь указала на скромную особу Его Величества. Из глаз Его лучился прекрасный свет царской души, величественной простотой своей и покоряющей скромностью. Потому я Его и узнала бы.
Он рукоплескал первый и горячо, и последний хлопок всегда был Его.
Я пела много.
Государь был слушатель внимательный и чуткий. Он справлялся через В А. Комарова: может быть, я утомилась.
- Нет, не чувствую я усталости, я слишком счастлива, - отвечала я.
Выбор песен был предоставлен мне, и я пела то, что было мне по душе. Спела я и песню революционную про мужика-горемыку, который попал в Сибирь за недоимки. Никто замечаний мне не сделал.
Теперь, доведись мне петь Царю, я, может быть, умудренная жизнью, схитрила бы и песни этакой Царю и не пела бы, но тогда была простодушна, молода, о политике знать не знала, ведать не ведала, а о партиях разных и в голову не приходило, что такие есть. А как я была в политике не таровата, достаточно сказать то, что, когда услышала о партии кадетов, улавливала слово "кадет" и была уверена, что идет речь об окончивших кадетский корпус. А песни-то про горюшко горькое, про долю мужицкую, кому же и петь-рассказыватъ, как не Царю своему Батюшке? Он слушал меня, и я видела в царских глазах свет печальный.
Пела я и про радости, шутила в песнях, и Царь смеялся. Он шутку понимал простую, крестьянскую, незатейную.
Я пела Государю и про московского ямщика:
- Вот тройка борзая несется,
Ровно из лука стрела,
И в поле песня раздается -
Прощай, родимая Москва!
Быть может, больше не увижу
Я, златоглавая, тебя,
Быть может, больше не услышу
В Кремле твои колокола.
Не вечно все на белом свете.
Судьбина вдаль влечет меня.
Прощай, жена, прощайте, дети.
Бог знает, возвращусь ли я?
Вот тройка стала, пар клубится,
Ямщик утер рукой глаза,
И вдруг ему на грудь скатилась
Из глаз жемчужная слеза.
После моего "Ямщика " сказал А.Л. Мосолову:
- От этой песни у меня сдавило горло.
Стало быть, была понятна, близка Ему и ямщицкая тоска.
Во время перерыва ВЛ. Комаров сказал, что мне поручают поднести Государю заздравную чару.
Чтобы не повторять заздравную, какую все поют, я наскоро, как умела, тут же набросала слова и под блистающий марш, в который мой аккомпаниатор вложил всю душу, стоя у рояля, запела:
- Пропоем заздравную, славные солдаты,
Как певали с чаркою деды наши встарь,
Ура, ура, грянем-те солдаты,
Да здравствует Русский наш сокол Государь.
И во время ретурнеля медленно приблизилась к Царскому столу. Помню, как дрожали мои затянутые в перчатки руки, на которых я несла золотой кубок. Государь встал. Я пела ему:
- Солнышко красное, просим выпить,
светлый Царь,
Так певали с чаркою деды наши встарь!
Ура, ура, грянем-те, солдаты,
Да здравствует Русский родимый Государь!
Государь, приняв чару, медленно ее осушил и глубоко мне поклонился.
В тот миг будто пламя вспыхнуло, заполыхало, грянуло громовое ура, от которого побледнели лица и на глазах засверкали слезы.
Когда Государя уже провожали, Он ступил ко мне и крепко и просто пожал мою руку:
- Спасибо вам, Надежда Васильевна. Я слушал вас сегодня с большим удовольствием. Мне говорили, что вы никогда не учились петь. И не учитесь. Оставайтесь такой, какая вы есть. Я много слышал ученых соловьев, но они пели для уха, а вы поете для сердца. Самая простая песня в вашей передаче становится значительной и проникает вот сюда.
Государь слегка улыбнулся и прижал руку к сердцу.
- Надеюсь, не в последний раз слушаю вас. Спасибо!
И снова крепко пожал мне руку.
В ответ на милостивые слова Государя я едва могла вымолвить:
- Я счастлива, Ваше Величество, я счастлива.
Он направился к выходу, чуть прихрамывая, отчего походка Его казалась застенчивой. Его окружили тесным кольцом офицеры, будто расстаться с Ним не могли. А когда от подъезда тронулись царские сани, офицерская молодежь бросилась им вслед и долго бежала на улице без шапок, в одних мундирах. Где же вы - те, кто любил Его, где те, кто бежал в зимнюю стужу за царскими санями по белой улице Царского Села? Иль вы все сложили свои молодые головы на полях тяжких сражений за Отечество? Иначе не оставили бы Государя одного в те дни грозной грозы с неповинными голубками-царевнами и голубком-царевичем. Вы точно любили его от всего молодого сердца"...
Невозможно без слез читать последние строки этого эпизода в мемуарах Плевицкой. Их наизусть следует запомнить нам всем, так легко когда-то предавшим своего Царя... Дикие звери не сделали бы друг другу того, что мы, которые называем себя ЛЮДЬМИ с сердцем и душой, сделали с семьей Николая Второго! Будь жива сейчас Надежда Васильевна, возможно, она подписалась бы под моими словами... Царская семья очень любила песни Плевицкой, а великая княжна Ольга Николаевна часто наигрывала отцу их на фортепьяно...
Потом состоялся концерт в большом зале московской консирвотории. На улице тысячная толпа студентов устроила вокруг Нади живую цепь. У двери автомобиля стоял без шапки московский градоначальник Адрианов и что-то возбужденно ей говорил. Эта тысячная толпа молодежи бежала за ее автомобилем, а поезд, который вез Надю обратно в Петербург - утопал в цветах...
И тут приехал Плевицкий. Надя встретила мужа с холодным недоумением, а Эдмунд, ничтоже сумняшеся, обвинил ее в измене, за что и получил от жены тяжелую оплеуху. Плевицкий сказал Дежке, что ее деревенское целомудрие наверняка не устояло перед соблазнами богемы. После этого Надежда долго рыдала в углу, а незадачливый поляк капал валерьянку ей в чай...
С этого дня отношения с мужем окончательно дали трещину. Надя устроила Плевицкого в один из московских театров, ведь его танцевальная карьера уже клонилась к закату. Сама Дежка, не видя мужа месяцами, колесила по городам и весям необъятной империи...
Надя была знакома со многими известными людьми, но особенно запомнилась ей встреча с Шалярпиным. Федор Иванович в тот вечер рассказывал анекдоты и говорил всякую чепуху, а Плевицкая покатывалась со смеху. На прощанье певец обнял Надю так, что ее голова оказалась у Шаляпина подмышкой, и произнес: "Помогай тебе Бог, родная Надюша! Пой свои песни что от земли принесла! У меня таких нет - я слобожанин, - не деревенский!" И поцеловал так, будто они были знакомы всю жизнь. Да, популярность делала свое дело.
Хвалебные рецензии в газетах посыпались на Плевицкую, как из рога изобилия:
ТЕАТР и МУЗЫКА
Полный успех выпал на долю Н.В.Плевицкой, давшей свой первый концерт в зале Тенишевского училища. И чем дальше, тем больше и больше. Под конец народную певицу не хотели отпускать с эстрады. Предать манеру ее пения, рассказать, как она оригинально декламирует, нельзя: это надо слышать самому. Настоящего музыканта певица не удовлетворит: она даже не вполне умеет распоряжаться своими обширными голосовыми средствами. Но русского человека она, наверное, приведет в восторг своими бытовыми песнями, то радостными, то грустными. (19 февраля 1910 года)
"ТЕАТРАЛЬНОЕ ЭХО"
Г-жа Плевицкая, восходящая звезда на концертном горизонте, вчера справляла новоселье: переезд в Дворянское собрание. Из крошечного "малого зала" консерватории г-жа Плевицкая сразу переселилась в громадный зал Дворянского собрания, который оказался переполненным "плевистами" и "плевистками". Артистка ярко передала бесконечный ряд русских народных песен, полных то тихой грусти, то веселого юмора, то сильного драматизма. Песни исполнялись под аккомпанемент балалаечного оркестра г.Андреева и без оркестра. Публика, обступив эстраду, заставила г-жу Плевицкую выложить весь свой репертуар. (Апрель 1910 года)
ВЪ ГОРОДЕ И СВЕТЕ
Вчера несколько великосветских вечерних "reunions". Очень многолюдное собрание у графини Клейнмихель. Как всегда очень оживленно и весело. Не менее многочисленное общество собралось на званом вечере у графини Толь. Для развлечения приглашенных играл хор балалаечников и пела с обычным успехом талантливая артистка Н.В.Плевицкая, без участия которой не обходится ни один великосветский музыкальный вечер. По окончании концерта ужин, после которого довольно поздний разъезд. Гостей принимала любезная хозяйка графиня Е.А.Толь, вместе с сыном, ротмистром графом Толь. Все дамы в светлых вечерних туалетах, среди которых выделялся скромный, но изящный темный туалет певицы г-жи Плевицкой. Среди многочисленных присутствующих: статс-секретарь П.А.Столыпин с супругой и дочерью, фрейлиной Н.П.Столыпиной. [...]. ("Петербургская газета", май 1910г.)
К концерту Н.В.Плевицкой
Сегодня в "Эрмитаже" Н.В.Плевицкой, в числе других номеров, будут исполнены следующие песни: "Циня дудка" - белорусская песня Иванова, "Ах, о чем ты ласточка" - муз. В.Бакалейникова и "Помню, я еще молодушкой была", старинная песня, записанная для Н.В.Плевицкой Ф.И. Шаляпиным. (Июнь 1910 года, газета "Столичная молва".)
Вчера состоялся концерт Н.В.Плевицкой. Зал Дворянского собрания был переполнен публикой, умеющей ценить неподдельное дарование. Г-жа Плевицкая пела много новых песен, записанных ею в разных концах России. Все народные песни и те, в которых звучит задор, лихая удаль и задушевная, тихая печаль - удаются Плевицкой замечательно. Прекрасно она спела: "Ой, вы куры, куры рябые", "Гривачи", ямщицкую песню, "Лучинушку" и др. Артистка имела недюжинный успех. (Октябрь 1911 года)
Концерт Н.В.П л е в и ц к о й.
Пение Плевицкой это совершенно новый и оригинальный вид искусства.
Строго говоря, это даже не пение.
Или, вернее: вместе и пение, и мелодекламация, и яркая, образная игра.
В этом жанре Н. В. Плевицикая не имеет пока себе равных.
Как не имела их в свое время, покойная А. Д. Вяльцева.
Подражательниц много. "Вторая Плевицкая" - это слышится довольно часто. Но, все - таки, Н. В. Плевицкая остается единственной.
Русская песня нашла в Плевицкой свою исключительную и оригинальную выразительницу.
Концерт Н. В. Плевицкой 30 октября в зимнем гор. театре имел шумный успех и дал полный сбор.
Особенно хорошо исполнены простонародные мотивы, записанные певицей в ее родном селе Винниково, Курской губ.
Великолепно передана "Лучинушка " и "Калина".
Талантливую певицу много вызывали.
Овациям и аплодисментам не было конца.(14 ноября 1913 года)