Он воспрянул из траура ночи, проглатив переспелость любви.
В Богом проклятом варварском теле, он безжалостность жажды таит.
В скорбном бремени сладких укусов, в одержимости мрака томим.
В ухищрённости вечности мигом, как отшельник отмщеньем гоним.

В ожерельях Румынских утёсов, в хрустале перетресканом зим
Где замшелостью съедены дёсна, грозных Альп недоступных вершин.
Там в разжиженном тесте туманов из осколков фарфора снегов,
Впился в тучи оскалившись замок, свои стены заштопав вьюном.

Вскрыты поползнем рваные вены, истощенных дрожащих колон,
В вечном мраке без веры к спасенью, хоронит своих идолов трон.
Крылья выпачкав пыльною тьмой, расправляет в забвенье луна,
В свежесть омута мутного неба, причастившись поднялась со дна.

А внутри факела трепетанием, рвут тенёта с уснувших картин.
И насупившись жадно грифоны, охраняют удушье руин.

Он бессмертия в сумерки вплавил, из остывшего тела в хуле,
В одиночестве с прыткостью тени, он беззвучьем шуршит по скале.
Растворяясь в прелюдьях ведений, в ненавистной незыблемой мгле.
Телом хищной гиены терпенья, возродился в уродливом зле

Он кошмарами сны искушает, в форме диких коварных зверей
Прыгнув, в скованный мир полнолуньем, из вздохнувших надгробных камней.
Воплощаясь незыблемой кармой, властно выпрямил спину в пылу
Из багровой клокочущей раны, бархат вспрыснул в свинцовом гробу.

Простерев свои гибкие пальцы, к обнажённости съеженных глаз
Он вступает загадками смерти, по душе в недостатках прикрас,
Он наполнит слезами как ядом, облачённые в муки ладони.
Достаёт отвердевшею душу, перетёртую в счастья мозолях.

Приклоняясь перед запахам кожи, бледной шей манящи цветы
Он вопьёт свои острые зубы в искупленье греховной судьбы.
Под клыками мирских наслаждений, в капюшоне раскидан уют,
Гордых девственниц без отражений, хороводы по замку снуют.

В нетерпимости страстно очнуться, от молитв опаленные губы
И в вуали смятений стыдливо в тесноте необъятной хором
Их в насилье разврата сольются изможденные юные трупы.
В панихиде гудящего улья, передёрнутых ересью лон.

И воздушно воспрянет из гроба, возбуждённая ветром испугов
Его дева любви в обонянье, хора впалых промозглых холмов
И отдаст своё хрупкое тело, ухищрённым насильем досугам
И сожжёт его длани в оргазме, испустив свой отчаянный стон.

Заражая безжизненность верой, и мечтой растлевая обман,
Необычность спрядёт похотливо, на кощунство накинув капкан.
У изящества выкрутив руки, проведёт по столетьям лица,
И поселит тепло от улыбки, на истерзанном чьреве слепца.

Боль теряет своё равновесье, растворяясь в гримасах любви
И богиня луны в поднебесье звезд в отчаянье сыпет огни
А на утро безжизненность снова озарит околевшие стены
В ожидание пошлых капризов не обузданной в пылкости меры.