Ювилика растет только на костях, и нигде этих костей не было больше, чем в Тихом Лесу. Цветет она ночью. Так сказала мне старуха.

Я помню, как готовили погребальную лодку. Дед раздобыл краснолист, дерево, которое росло в Чатале, стране настолько далекой, что она казалась ненастоящей. Возможно, именно поэтому вещи оттуда считались предметами роскоши.

Делать погребальную лодку из краснолиста было одновременно и глупостью и выражением величайшей скорби.

Несколько дней на дворе стояли запахи дерева и тлена. Деду помогали наши соседи, да и не только они - мать была хорошим человеком, и, кажется, даже малознакомые люди были искренне расстроены ее смертью. Женщины всего поселка приходили к нам домой, чтобы вырезать на бортах лодки слова прощальной песни. Потом, я знала, они поплывут на Синий остров, где водный поток подхватит тело моей матери и унесет на север, может, к озеру Мосс, а может, и к Драконьему материку, о котором рассказывали мне в детстве.

Дела смерти всегда были делами женщин. Когда-нибудь я тоже сяду в лодку, чтобы проводить в последний путь человека. Но пока мне было слишком мало лет.

Мне недоставало мудрости, чтобы просто смириться. Возможно, потому что напоминание о смерти всегда было рядом: на западе океан, где в ясную погоду были видны очертания Синего острова, на севере - Лес, с тысячами скелетов на земле, самые старые из которых приходились ровесниками Агатхе, нашему миру.

День похорон выдался ненастным. Дед простился с матерью и заперся в доме. Он не стал смотреть даже как отчалила лодка.

По пристройкам я забралась на крышу нашего дома, и издалека следила, как лодка постепенно сливается с горизонтом.

  

Утро было серым. С таким же успехом это мог бы быть и день, и вечер - в такую погоду не разберешь. В месяц Ветров солнце выглядывало редко.

Я встала. В доме было необычно тихо, только в большой комнате едва слышно потрескивал очаг.

Дед сидел за столом и смотрел в тарелку. Тарелку каши, которую сварила вчера я.

И я вдруг поняла, что теперь так будет всегда.

Дед поднял глаза.

- С этим выражением лица ты слишком похожа на прабабку, Дайна, - сказал он.

"И не похожа на мою маму?", хотела спросить я, но промолчала. В этом мире он любил только двоих человек, мою мать и себя. Я ему не нравилась, а всех остальных людей он просто терпеть не мог.

- Постарайся... если сможешь... пару дней пореже попадайся мне на глаза, - дед тяжело поднялся, и, не взглянув на меня, вышел из дома.

"Пореже". Что значит, "пореже"?

Я знала место, где меня бы точно не стали искать. И где, возможно, я могла встретиться с ней снова.

  

У нас было два причала. Один, тот, что располагался рядом с поселением, пользовали в основном рыбаки и путешественники; другой предназначался для погребальных лодок. Легко догадаться, как много людей было на первом причале, и как мало - на втором, тем более что расположен он был на полпути к Тихому лесу.

Лодки стояли на берегу. Я выбрала ту, что была поменьше - слышала, на другом конце поселения кто-то из детей заболел осенней лихорадкой. Судя по всему, родители уже не надеялись его вылечить.

Что ж, надеюсь, она им все-таки не понадобится.

Я налегла всем весом на нее и столкнула с пристани. Меня обдало соленой водой. Осторожно, чтобы не упасть - доски пирса держались на честном слове, и, придерживаясь руками за столь же ненадежные столбы, ступила на дно лодки.

- Эй!

От неожиданности я едва не потеряла равновесие.

- Прекрати!

Ко мне приближался старик. Хотя приближался - несколько не то слово. Казалось, будто земля была его врагом, и он шел по ней так, словно она могла в любой момент уйти из-под ног.

Когда-то давно его поставили сюда охранять лодки. Однако никто не думал, что кому-то придет в голову красть то, что предназначено для покойников.

Я вдруг вспомнила, что, ко всему прочему, он почти не видел. Что ж, тем лучше. Здесь и так будут искать в последнюю очередь.

Наконец, я оттолкнула лодку от пристани.

- Дурак, ты же утонешь! - крикнул старик.

Он остался на берегу, щурясь и бессильно грозя мне палкой.

Я пожала плечами. Кто знает, может, утонуть - это и в самом деле самый быстрый способ увидеть ее снова. Однако следовало уйти подальше в море, чтобы уж наверняка.

Впрочем, у меня практически не было шансов вернуться. Вода пока не заливала лодку, но, судя по нависающим тучам и ветру, каждый порыв которого напоминал удар кинжалом, скоро должен был начаться шторм. Весло оказалось практически бесполезным: чем дальше я уплывала, тем сильнее били волны. В конце концов, его утянуло в глубину. Я улеглась, но так стало еще страшнее - не видно было, с какой стороны в следующий раз придет вода.

На горизонте всплыли очертания Синего острова. Или это была грозовая туча. Берег давным-давно исчез из поля зрения. Остались только вода, и небо, и лодка, словно между молотом и наковальней.

Холод пробирал до костей. Я попыталась сменить положение, чтобы как-то согреться, и в то же мгновение налетела волна. Лодку смяло, а меня утащило вниз на несколько метров. Все-таки вдохнула.

Наблюдая за тем, как беззвучно сверкают молнии над поверхностью воды, я смирилась.

  

Странное ощущение. Вот меня не было, и вот я есть; но это не две определенные точки. Похоже на море, на его волны в ясный день, когда вода лениво, словно нехотя набегает на берег и оставляет на нем то, что ему больше не нужно: ракушки, камни, водоросли, скелеты рыб...

Дышать почему-то было больно, однако именно это, в конце концов, заставило меня открыть глаза.

Темный потолок, сквозь щели в котором пробиваются пучки соломы. Угол, затянутый паутиной. Чуть ниже из стены торчит кривой гвоздь. Что бы ни пытался повесить тут хозяин, ему это очевидным образом не удалось.

Единственными звуками здесь были треск огня и редкий стук обо что-то металлическое. Я повернула голову. Комната чем-то напоминала мамину: пучки трав, бутылочки, банки, горшочки, инструменты, среди которых самым знакомыми были пинцет и ножницы, полоски ткани... разве что на всем лежал многолетний слой пыли.

У очага, спиной ко мне, сидела женщина. Она что-то готовила, время от времени помешивая в котле длинным черпаком. Ее белые волосы были заплетены в две косы с темными лентами, совсем как у наших бабушек, когда они носят траур.

Меня вдруг накрыло разочарование. Хотелось, чтобы я открыла глаза и все стало хорошо. И чтобы у очага сидела не эта женщина, а моя мать.

- Кто твои родители, девочка?

Она не могла задать более неподходящего вопроса. С первой попытки затронуть тему, о которой мне даже думать не хотелось, не то что говорить о ней.

Женщина обернулась.

Я никогда не видела настолько старых людей. На вид ей было никак не меньше девяноста. Кожа, как сморщенная бумага, обтягивала череп, губы казались обескровленными. При всем при том, волосы и глаза у нее выглядели сравнительно молодо, словно лет в шестьдесят эти части вдруг перестали стареть.

Она, кажется, поняла, что я не хочу отвечать, и вернулась к котлу.

- Расскажи мне. Я видела обломки твоей лодки. Тебе рано еще умирать, девочка, - мне показалось, что она усмехнулась.

Я подумала. Женщина была явно не из нашего поселения. У нас все друг друга знали. К тому же она была так стара, что при всем желании вряд ли бы успела выдать меня.

Я решилась. Незнакомому человеку можно было рассказать все. Даже то, в чем я боялась признаться самой себе.

Она не прерывала меня и не поворачивалась, только время от времени добавляла в котел какие-то приправы и пробовала блюдо. Но я откуда-то знала, что слушает она внимательно, не упуская ни одной детали и, возможно, отмечая что-то про себя.

Даже сказала ей, зачем, собственно, отправилась в море в такой шторм.

- Что думаешь делать? - спросила она и отложила черпак в сторону.

Я пожала плечами, хотя она не могла этого видеть.

- Пойду в Тихий лес, - предположила я через некоторое время, - или через горы.

Кто знает, может, попаду туда, куда мне надо. Старуха хмыкнула еще раз и повернулась ко мне.

- Я на твоем месте бы так не стремилась к этому. Ты молода... и кто тебе сказал, что там ты встретишь мать? - она посмотрела на меня испытующе.

- Я просто знаю. Знаю и все, - сказала я, хотя ее слова на мгновение поколебали меня. Казалось естественным, что если все люди уходят, то они попадают в одно и то же место.

Это даже не обсуждалось.

И я не чувствовала в себе никакого желания возвращаться в поселение. Просыпаться там, есть, говорить с другими людьми, выйти замуж, родить ребенка, и, в конце концов, лечь в ладью, чтобы под теми же песнями уплыть в сторону Синего острова.

Проще говоря, жить мне не хотелось.

И мне почему-то казалось, что мама может все изменить. Как будто я не успела услышать от нее самого главного, чего-то, чего мне сейчас очень не хватает.

- Я пойду в Тихий лес, - сказала я, и это было окончательно.

Несколько минут в комнате стояло молчание. Старуха поворошила угли палкой, из очага вылетели искры.

Я засыпала - временами накатывала такая слабость, что хотелось забыть обо всем.

- Ты сказала, твою мать звали Мори? - вдруг спросила старуха.

Я пробормотала что-то в меру утвердительное.

- А как зовут твоего деда?

- Альвар.

Послышался треск. Старуха кинула остатки палки в костер.

- Тебе нужен цветок ювилики. А он растет только на костях. Тех, что в Тихом лесу, - сказала старуха.

- Зачем мне?..

- Ты можешь вернуть ей жизнь. Но для этого нужны два человека, и я пойду с тобой.

- За...

- Я так решила, - сказала она. - В конце концов, мне давно пора умереть. Второй раз цветок не может ошибиться, - последние слова я прочитала по губам, так тихо она говорила.

Старуха сняла котел с огня, накинула шаль и вышла во двор. Оттуда пахнуло снегом и морем. Сколько же я была без сознания?

  

У цветка ювилики два лепестка, рассказала старуха. Никогда не догадаешься, какой из них ядовит, до тех пор, пока не съешь его. Вот за этим нужны два человека - один как жертва, другой как проводник.

- Но, - она сделала паузу, - мы должны найти ювилику до того, как придет туман.

Я содрогнулась. В поселке много рассказывали о тумане. Днем Тихий лес выглядел как сухостой - седые от времени деревья, на которых никогда не появлялось ни единого листочка. Здесь можно было гулять, но зачем? Перебираться через древние скелеты, в тишине, которая, казалось, душила все звуки - удовольствия мало. А ночью, когда солнце скрывалось за Синим островом, и погасали последние сумеречные лучи, приходил туман.

Он слегка светился, окутывая деревья подобно призрачной кроне. Почти красиво. Если не знать, что полуметровый слой костей внизу - его заслуга.

Ювилика расцветала одновременно с появлением тумана. Того, кто остался в живых после цветка, он не трогал.

- Если не успеем - будет еще два скелета, - добавила старуха. - Вместо одного.

  

Я встала на ноги на следующий день, и сразу же порывалась бежать в лес. Однако Ванда - так звали старуху - что называется, развернула меня.

- Перед тем, как уйти, люди прощаются, - сказала она. - Лучше сходи к своему деду, хотя бы убедись, что с ним все хорошо. Тихий лес от тебя никуда не денется.

Совет мне не понравился, но, если подумать, в словах Ванды был здравый смысл. Как бы ко мне не относился дед, он оставался, возможно, последним представителем нашего рода.

Странно, я никогда раньше об этом не думала.

Вчерашний снегопад был первым в этом году, и, как полагается, едва покрыв землю, он стаял.

Несколько часов я проклинала Ванду с ее советами и собственную глупость, а ближе к концу пути, когда стали видны дома поселения, поняла, что у меня нет никакого желания возвращаться в дом старухи. Хотелось только спать, и желательно в собственной постели.

Хорошо, что я споткнулась. Не знаю, что, кроме холодной, липкой грязи могло бы меня так отрезвить.

Дед не простит мне недельное отсутствие, я это знала точно. Лучше уж к Ванде. Лучше уж к маме.

Я прокралась задними дворами к нашему дому. Все огни были погашены, дверь на замке. Однако куры оставались в курятнике, и козы в своем хлеву. Заглянула в сарай. Так и есть. Дед сейчас в море, делает запасы. С наступлением сильных холодов рыба уходила вглубь, поэтому все старались наловить как можно больше.

Как я и думала, мое отсутствие ничего не поменяло в его жизни.

- А что ты тут делаешь?

Я обернулась: на меня через забор с любопытством смотрел мальчик лет шести. На щеках у него виднелись заживающие оспины, а на голове была надета меховая шапка, явно ему не по возрасту. Лицо показалось мне смутно знакомым - его семья жила на другом, дальнем от моря конце поселения. Вопрос поставил меня в тупик, и я не нашла ничего лучше, чем сказать:

- Ищу кое-кого.

Мальчик серьезно кивнул.

- У нас тут тоже пропала какая-то девчонка. Но мама говорит, она утонула. Ее дядя теперь все время на море, ищет ее.

Очень странно было слышать о себе такое. И... "дядя"?

Я повернулась и подошла к мальчику. Он вдруг посмотрел на меня с испугом. Видимо, по описанию я походила на пропавшую "девчонку"

- Что за "дядя"? - повторила я.

Мальчик ткнул пальцем в наш дом.

Он вдруг мелко затрясся и разревелся. Хорошим таким, добротным ревом. Достаточным, чтобы разбудить всю улицу.

- Тетенька утопленница, не ешьте меня!

Как я не старалась его успокоить, у меня не получалось. Он не двигался с места и продолжал вопить. Наконец, когда в соседних домах захлопали двери, ставни, я оставила это бесполезное занятие.

Так же, дворами, я выбралась из поселения. Меня не заметили, только в последнем доме завыла собака. Но я знала, что тамошняя хозяйка большую часть дня спит, а ее муж чаще бывает у друга, чем дома, и потому не беспокоилась.

  

Когда в доме никого нет, это видно сразу.

Наверное, я поняла это еще до того, как зашла внутрь.

Ванда умерла.

Она лежала возле кровати. Везде валялись осколки склянок: то ли падая, она смахнула их на пол, то ли просто не успела добраться до той, которая была ей нужна. Одна коса у нее почему-то была расплетена.

Я перевернула ее на спину. Кажется, у нее что-то случилось с головой. Один зрачок закатился под веко, второй остался на месте. Мама в таких случаях говорила, что кровь попала не туда, где ей следует быть.

Я ничем не смогла бы помочь ей, даже при всем желании.

Хлопнула дверь.

На пороге стоял мой дед. Я увидела, как за доли секунды меняется выражение его лица, обычно такого жесткого.

Когда дед вошел, он собирался меня отчитать, и, возможно, даже побить, хотя за всю мою жизнь он ни разу ни на кого руки не поднял. Но... его лицо вдруг стало пустым. Сеть упала на пол, рыба вывалилась.

Дед подошел к нам, присел рядом. Затем, как будто не решаясь, осторожно приобнял старую женщину.

- Я идиот, - лицо его странно кривилось, словно он пытался и не мог перебороть себя. - Мама...

  

Дед кидал камешки в воду. Занятие, привычное детям, никак не старикам.

Мы не могли похоронить Ванду так, как это делали наши предки. Если бы дед попросил лодку, люди стали бы задавать вопросы. Поэтому он отвез ее на Синий остров на своей, обычной, и, выкопав яму на берегу, засыпал ее песком.

Синий остров - это начало долгого пути на север. Я знала, что рано или поздно, океан размоет берег, и моя прабабушка отправится туда же, куда и десятки тысяч людей до нее. А пока что ее тело хранил песок.

Я сидела на бревне, которое столько раз омывало прибоем, что оно покрылось каменной солью.

- Это она послала тебя в деревню? - спросил дед, бросив булыжник размером с кулак.

- Она, - отозвалась я.

- Я думал, она хочет мне отомстить. Через тебя.

Он наклонился, отыскивая следующий камень. С трудом вытащив его из влажной земли - он весил не меньше килограмма, дед тяжело размахнулся и зашвырнул его в воду. Тот упал почти у самого берега, на мгновение обнажив дно.

Я пожала плечами. То, что прабабушки теперь нет, кроме всего прочего означало, что мне не вернуть мать. Всего лишь.

Я злилась на Ванду, хоть это и глупо. Она заставила меня почувствовать надежду.

- Я все равно пойду в Ти... - до меня не сразу дошло, - то есть? За что ей тебе мстить?

Дед нашел еще один булыжник, но в этот раз почему-то не стал кидать его. Он выпрямился, посмотрел куда-то в сторону Синего острова и присел на бревно, рядом со мной.

- Надоело, - сказал он и выбросил камень. Некоторое время мы слушали шум моря. Вода даже на вид была холодная, как, впрочем, всегда в Первоснежный месяц.

- Ты знаешь, я ведь был там, - голос деда звучал как еще одна волна, почти неразличимая на общем фоне. - На Синем острове. Ждал, когда же я смогу отправиться дальше. Мне никогда больше не было так хорошо, как тогда.

Наверное, если бы меня стукнули мешком по голове, ощущения были бы те же самые. Как будто я вдруг поглупела и перестала понимать человеческий язык.

Дед заметил мой взгляд и кивнул.

- Я умер от осенней лихорадки, - наконец, сказал он. - Все, что ни делала мать, оказалось бесполезным, а человек, которому написала Найна, моя жена, приехал слишком поздно. И лучше бы он не приезжал совсем.

Он жил возле озера Мосс, за горами. Он знал много вещей, про рыбку-полулунку, живущую в болотах Мин-мин, про солнечную росу, что выпадает раз в пятнадцать лет в месяц Даров где-то далеко на севере... и хуже всего, он знал про свойства ювилики.

- Я даже думаю, он был не совсем человек, - сказал дед. - Люди шептались, что вместо волос у него были длинные синие перья, которые он прятал под платком.

Тогда Ванда и моя жена, вышли из дома и заперли двери. Они сказали всем, что я уснул, а сами пошли в Тихий лес. Мать была готова сделать все, чтобы вернуть единственного сына, а Найна - чтобы снова увидеть мужа. Они думали, что ювилика выберет в жертву ту, что постарше. Ведь это логично, так?

- Я очень любил твою бабушку, Дайна. И мне не хотелось возвращаться, тем более в мир, где ее нет. - Он прикрыл глаза. - Ты помнишь Найну? - вдруг спросил он, и тут же сам себе ответил. - Нет, конечно, тебе ведь и года не было.

Ванда вывела меня из Тихого леса, и мы расстались. Сначала я разозлился на нее из-за возвращения - ощущения при этом были не самые приятные. Затем узнал про жену. Затем, через несколько лет, я поменял свое мнение, однако мне просто было стыдно показываться ей на глаза. Затем начал думать, что она, должно быть, ненавидит меня, если до сих пор ни разу не появилась в деревне.

Дед запнулся на мгновение и глубоко вздохнул.

- Боги, сколько глупостей за одну жизнь, - пробормотал он про себя.

Снова повалил снег, на этот раз, кажется, тот, что потом пролежит всю зиму. Я встала. Здесь было слишком холодно и неуютно, однако возвращаться в дом, где недавно умерла Ванда, мне не хотелось. Равно как и в поселение.

- Дед, - я потянула его за рукав. - Пойдем.

Он встал так, словно постарел лет на тридцать - тяжело, неохотно. Несколько минут он шел молча, не выпуская мою руку. Потом вдруг остановился, внимательно рассматривая меня: взгляд, в котором были и вопрос, и предположение.

- В Тихий лес. Искать ювилику, - сказала я.

Он кивнул. Пусть и не сразу.

  

В старости люди похожи на деревья. Их лица покрываются корой, а волосы становятся бледно-желтыми, почти белыми, и опадают; они все меньше двигаются, чтобы, в конце концов, замереть окончательно.

Деревья в Тихом лесу походили на скелеты. Кости внизу, кости вокруг... Мы с дедом были здесь лишние, и казалось почти невозможным найти здесь какую бы то ни было жизнь. Где-то далеко завывал ветер, отчего в лесу стоял неумолкающий гул, и я знала, что день скоро закончится.

Идти оказалось сложнее, чем по сугробам. Ноги проваливались сквозь залежи скелетов, колени и руки ранились об осколки; ко всему прочему приходилось следить, чтобы ненароком не выколоть глаз веткой, когда, наконец, удавалось вытащить ступню из костяной западни.

Поэтому, когда я увидела, что среди гигантских ребер какого-то животного растет стебель, то сначала не поверила своим глазам. Но Ванда описывала мне его именно так: невысокое, примерно до середины щиколотки растение, с плотно прилегающими к стволу листьями. Единственное, она говорила, что ювилика желто-зеленого цвета и почти светится среди вечной серости Тихого леса, в то время как эта была немного поблекшей.

- Дед!

Он к этому времени ушел довольно далеко, однако меня услышал сразу. Пока он добирался, начало темнеть. Я забеспокоилась. В Первоснежный месяц небо затягивает молочно-серая пелена, но при этом и ночь и утро наступают очень быстро.

- Какая-то она бледная, ювилика, - сказал дед, перебравшись через хребет животного.

Я кивнула, но времени искать другую просто не было. Темнота, как покрывало, опустилась на Тихий лес.

Вдруг пар, который мы выдыхали, подсветился, как это бывает, когда ночью проходишь мимо дома, где в каждом окне горит множество огней. Я огляделась. В воздухе разливалось сияние.

Мы бросились к ювилике. Туман начал стягиваться к деревьям. Сначала он, как змея, обвил стволы, затем перебрался на нижние ветки.

Цветок не появлялся. Мы с дедом посмотрели друг на друга. Я присела рядом с цветком, осторожно прикоснулась к нему. Он упал, показав нам свой подгнивший корень.

Туман достиг вершин деревьев. Он остановился, но не насовсем, это была пауза, после которой...

  

На границе леса туман схлынул, чтобы собраться в плотную завесу. Затем она, вбирая в себя призрачные кроны деревьев, устремилась к людям.

Дайна поняла, что за шум иногда будил ее ночью.

По земле прокатывалась дрожь. Стена тумана с каждой секундой все больше зажимала их в кольцо.

Дед схватил ювилику и начал выгрызать из нее листья - действие, сколь отчаянное, столь и бессмысленное. Однако, когда он передал цветок Дайне, она сделала то же самое.

  

Говорят, когда человек умирает, каждая секунда для него длится вечность.

Это не так. Туман приближался быстро, даже слишком. Вот он в тридцати шагах, в двадцати шагах, десяти, пяти, двух...

Ювилика не подействовала. Я протянула руку, чтобы защититься.

  

Что-то мягкое и теплое, как весенний ветер, коснулось моих пальцев. Тишина. Я сначала подумала, что оглохла, так внезапно она наступила.

- Моя милая Дайна, ты всегда была упрямой.

Голос мало походил на человеческий. Если бы горный ручей мог говорить, он звучал бы также.

Но было что-то очень знакомое в нем.

Смотреть или нет? Разочароваться или нет?

Кто-то погладил мою голову. Я сначала дернулась, а потом все же взглянула. Передо мной висело полупрозрачное облако с маминым лицом. Оно единственное оставалось четким, остальное то появлялось, то исчезало.

Стена тумана остановилась. Теперь я могла разглядеть, из чего же она на самом деле состоит, и, честно говоря, зрелище было не для слабых духом.

- Они голодны, - прозвучал мамин голос. - И ты едва не обрекла меня на тоже самое.

Я сглотнула. В тумане летали лица, когда-то человеческие. Только вот у них были жучиные глаза, и серый, бескровный рот. Он, казалось, открывался и закрывался независимо от их воли, отчего они походили на рыбу, выброшенную на берег. Слишком уж зубастую рыбу, надо заметить.

Моя мама никогда бы не стала такой, нет.

Облако мягко опустилось рядом со мной, как если бы она села на землю. Теперь ее лицо было на одном уровне с моим.

- Где дед? - вдруг спросила я. Не могли же его съесть. Или могли??

Мама чуть улыбнулась.

- Он в доме Ванды. С ним все хорошо.

- Хорошо, - эхом отозвалась я.

Призраки перестали летать и все собрались напротив нас, не отводя от меня взгляда и хватая ртами воздух.

- В этом мире есть места-ловушки, Дайна, - сказала мама, - и Тихий лес - одна из них. Ты знаешь, почему здесь все эти люди? - из облака появилась рука и широким жестом обвела призраков.

Я посмотрела на нее вопросительно.

- Это войны, - сказала она. - Войны, покушения на жизнь, и, в том числе - самоубийства. Только в последнем случае в Тихий лес попадает не только виновник, но еще и все его родственники, где они постепенно теряют разум и человеческий облик. Их голод - это пустота.

- Пустота?

- Наша пища - ваша жизнь, Дайна, и жизнь ваших детей. Пока вы есть, я существую. Ты не представляешь, что я испытала, пока ты тонула. А они, - она кивнула в сторону немигающих масок, - они все время в таком состоянии. Или даже хуже. Понимаешь?

Я кивнула, хотя все это пока не укладывалось меня в голове.

- Я больше не смогу тебе помочь, - сказала мама. - Моя защита продержится, пока ты не выйдешь из леса. Однако потом... потом тебе придется рассчитывать только на себя.

Я с ужасом заметила, что она постепенно истончается. Сначала исчезло лицо, затем - облако, затем пропал и голос. Я осталась одна так быстро, что впору было подумать, а не приснилось ли мне.

Хотя нет, не одна. Голодные никуда не делись, а все так же смотрели на меня своими немигающими глазами. Когда я встала, они снова начали беспорядочно летать, пытаясь пробить защиту. Однако купол оставался нетронутым. К счастью. Я могла бы их пожалеть, если бы так не боялась.

Смешно сказать, по пути из леса нашла еще одну ювилику, на этот раз цветущую. Но теперь она была мне не нужна.

К дому Ванды я пришла вместе с рассветом.

  

Странно, дед запомнил все ровно до того момента, как я взяла его за руку и повела в Тихий лес. Вопрос, почему так, не давал мне покоя.

Была середина зимы. Минул месяц Тишины, наступил Саван. Несмотря на тоску, я находила в себе силы заниматься какими-то делами, с кем-то общаться. Даже провела несколько вечеров в обществе соседской дочки, Тои.

- Дайна! - позвал дед. Я оторвалась от перебора виники - вечером собиралась испечь с ней пирог. Рыба уже успела мне надоесть.

- Что?

- Нитки принеси. И иглу.

Я могла понять, почему он сам не пошел. Все это лежало в маминой комнате. До меня вдруг дошло, что мы там не были с самой ее смерти.

На всем, конечно, лежал слой пыли, однако не было того ощущения заброшенности, какое встретило меня тогда в доме Ванды. Наверное, дело в том, что мама выбрала самую светлую комнату. Все-таки от этого зависела жизнь больных, которых иногда лечили прямо здесь.

Стараясь не поддаваться воспоминаниям (иногда людей приносили к нам посреди ночи, некоторые буквально приползали), я открыла комод. Так, полотно, склянки, нитки, ножницы, тетрадь... Тетрадь?

Я достала ее, открыла. Толстая черная обложка, чуть желтоватые листы. На первой странице силуэт какого-то растения. Кажется, мама пыталась засушить подорожник или что-то в этом роде.

"При осенней лихорадке помогает настой горной каменевки - проверить...", прочитала я. Затем вспомнила.

Каждый день мама что-то писала, час или два. Однако, как я не пыталась вызнать, что именно, она не говорила мне. И играть со мной в это время отказывалась. И комод закрывала. Хорошо хоть научила раны перевязывать и помогать ей осматривать больных.

Сейчас ключ лежал на столе.

Я открыла остальные ящики. Во всех лежали тетради. Не меньше сотни. В нижних ящиках - еще тех времен, когда маме было лет шестнадцать. Почти как мне.

- Дайна, нитки! Уснула, что ли? - Закричал дед из соседней комнаты.

Я закрыла комод и повесила ключ на шею. Оказывается, вовсе не в Тихом лесу надо было искать ответы.