Я - ЧМО. Когда-то, лет сто назад это слово было едва ли не самым большим оскорблением для того человека, которого им обзывали.
На уроке истории информатики мы всем классом дружно смеялись, когда компьютер еще начала прошлого века выдал нам в программе текстового редактора "ошибку" при наборе слова "чмо" следующего содержания: "Возможно, бранное слово. Его употребление в литературном языке нежелательно".
Времена меняются и сейчас аббревиатура "чмо" расшифровывается всего лишь как человеческий генетически модифицированный организм. Потому что к началу 21 века ученые-генетики добились таких выдающихся успехов в развитии генной инженерии, что нынче, согласно статистике, более девяноста пяти процентов жителей Земли (в том числе и я) являются генетически модифицированными особями. Вмешательство в генетический код человека еще на ранней стадии развития его эмбриона привело к тому, что люди стали забывать о множестве наследственных болезней, стали заранее избавляться от вредных привычек, от всевозможных умственных и физических недостатков. Такие люди - чмо - чрезвычайно красивы и обаятельны, сильны и выносливы, умны и деятельны. Только самые бедные или недальновидные родители пренебрегают услугами инженеров-генетиков, оставляя своих детей обычными людьми. Вырастая, эти дети, как правило, становятся ниже ростом, чем чмо, не всегда красивы, часто с весьма непривлекательной формой тела и походкой. Обычно из-за низкого умственного развития они обречены заниматься всю свою жизнь тяжелой неквалифицированной работой, а иногда ставали криминальными элементами, пополняли ряды очень редких в наше время преступных группировок.
Но случалось, правда, очень редко, когда "не-чмо", обладавшие незаурядными способностями и железной силой воли, добивались значительных, а иногда и выдающихся успехов в профессиональном или карьерном росте. Примером тому может служить мой коллега по работе Евдоким Лапкин.
Но об Евдокиме потом. Сначала хочу рассказать немножко о себе. Я - Астра Журба - симпатичный зеленоглазый чмо, натуральная блондинка с идеальной фигурой, абсолютно такой же, какую имела семнадцать лет назад одна из лучших тогда в мире фотомоделей Мирра Пол. Да, именно ее параметры решили запрограммировать тогда во мне мои родители с помощью дежурного генетика. Не так то просто было тогда заполучить разрешение от самой Мирры, с которой моя мама была знакома с детства по электронной переписке, а также от городских властей, строго следивших за тем, чтобы не оказалось, что через пару десятков лет все жители были на одно лицо.
Внешне я как самая красивая фотомодель. Внутренний мой мир запрограммирован также на самом высоком уровне, со всеми задатками, необходимыми для выдающегося врача-хирурга (именно о дочери-хирурге мечтали мои папа и мама).
Я ученица выпускного класса биологического лицея, круглая
отличница. Одновременно я по опережающему параллельному обучению сдала все экзамены на младшего врача. В современном мире почти все учащиеся такие, как я или даже лучше, потому что таланты и способности у нас заложены на генетическом уровне.
Другое дело, Евдоким. Он старше меня почти на десять лет, ему двадцать шесть. Один из ведущих хирургов нашего отделения, однако, должность заведующего отделением ему не светит, потому что он гораздо слабее в теории, чем, например, Брусника Шевардина или Казимир Хоблин, уже в двадцать лет защитившие кандидатские диссертации. И пусть Евдоким имеет "золотые руки", талант "от Бога", ему ни за что не угнаться за Никой и Казиком.
По секрету вам скажу, что никак не могу признаться даже самой себе, что меня влечет к Евдокиму какое-то странное чувство, не пойму любовь ли это или чувство жалости. Внешне мы никогда бы не смотрелись как пара. Он почти на полголовы ниже меня, сутуловат, не так уж красив, но от него исходит какое-то непонятное обаяние, какой-то пыл души или внутренняя энергия.
2.
Тогда в лицее как раз были каникулы, а в нашей клинике "Октавия", что в самом центре мегаполиса Бердянска, напряженка: все-таки лето, курортный сезон. Поэтому мы работали, не покладая рук. На ночные дежурства нас, несовершеннолетних не брали, Кстати, из нашего класса в отделении практиковалось пятеро: Юнна, Аристарх, Лави, Артур и я.
Мы с Лави в тот день работали во вторую смену, это с 14 до 20. Третью и четвертую смену отрабатывали медики постарше. А нам ведь еще предстояло в этот день посещение обязательной молодежной дискотеки. Вообще-то можно было, и прогулять это мероприятие, сославшись на переутомление, которое у нас действительно наблюдалось. Но нам очень уж не хотелось выяснять отношения с контролерами нравов, тем более, что Лави уже не раз попадала к ним на собеседование.
Это одна из самых больных проблем нашего времени: молодежь приходится насильно заставлять общаться со сверстниками, потому что мальчики и девочки, парни и девушки предпочитают учиться, работать, играть в виртуальные игры и смотреть гипновизор.
Итак, ровно в 20 часов мы с Лави уже были в раздевалке, быстро приняли душ. Чтобы не заезжать домой, мы скинули параметры дискотечных нарядов на больничный гардероб и он, пока мы мылись в душе, выдал нам готовые комплекты, еще попахивающие жженой пластмассой. А косметикой и прической пришлось заниматься вручную, по старинке, потому что в отделении не имеется ни автокосметолога, ни автопарикмахера. Не положено видите ли! Экономят средства на внешности персонала и больных!
Уже в 21 час мы вышли на улицу и двинулись к ближайшему Дворцу Молодежи. Их в нашем двадцатимиллионном мегаполисе Бердянске настроили, видимо, больше чем нужно, на каждом, буквально, шагу. Но что удивительно, все эти сооружения вечно переполнены представителями самого прекрасного возраста. А во время курортного сезона и подавно. Нам предстояло пройти через парк, и я обратила внимание, что мы движемся в почти сплошном потоке разнаряженных во всевозможные одежды молодых людей. Все лавочки по обе стороны аллеи также были забиты если не влюбленными парочками, так шумными компаниями парней или девушек.
Внезапно Лави воскликнула:
-Смотри! Смотри! - и показала на небо.
Навстречу нам на небольшой высоте с неравными интервалами летели три вертолета "Скорой помощи". Но не это было главное, а то, что навстречу этим вертолетам спешили еще четыре таких же. Мало того, со стороны микрорайона Дмитровка-4 в том же направлении летели еще три вертолета.
Видно произошло что-то серьезное, - сказала Лави.
Да, просто так не стали бы летать столько вертолетов. - Я подумала и продолжила: - Разве что проводятся учения.
Да ты что! Какие учения! Если бы учения, неужели бы в нашей клинике о них ничего бы не знали! Это что-то серьезное!
И в подтверждение ее слов мы увидели бегущего навстречу
нам парня с обезумевшими глазами. И почти одновременно из глубины парка раздался душераздирающий женский крик: "Помогите! Помогите! Людям плохо".
Мы с Лави, даже не посмотрев друг другу в глаза, даже не сговариваясь, одновременно рванули в сторону зовущей о помощи. Притом побежали не по аллее, а напрямик, по кустам черемухи.
"Как хорошо, что это не розы!" - подумала я.
А в душе - тревога. Что же все-таки там произошло. Видно что-то ужасное, потому что ни с того ни сего не стали бы вызывать несколько подразделений "Скорой".
Через пару минут мы выбежали на параллельную аллею. Не знаю как Лави, но я просто остолбенела от увиденного: в лучах заходящего солнца на лавочках, на асфальте, на цветниках корчились в судорогах люди, много людей.
Хотя нас, как будущих медиков, тренировали всевозможными учениями, мучили жесточайшими аутотренингами, но ведь настоящих-то катастроф и эпидемий на Земле не было уже более полувека. Подобные картины я видела только на экранах телевизоров. Поэтому в душе моей моментально произошел какой-то надлом. Я была совершенно растеряна, подавлена и испугана. У меня, как говорится, душа была в пятках. Все последующие события того дня я прожила в обстановке сильнейшего волнения и душевного дискомфорта.
Внезапно над головой зашуршало: это садились новые санитарные вертолеты. На ближайших к нам двух - эмблема микрорайона Преслав-16.
"Ничего себе, - подумалось, - Это ведь, считай, у черта на куличках, самая западная окраина мегаполиса". В голове с большой тревогой начинал укладываться истинный масштаб непонятной катастрофы.
Мы с Лави подбежали к выбежавшим из первого вертолета парню и девушке в оранжевых комбинезонах и прозрачных масках универсальной защиты. Парень тащил в каждой руке не менее полдесятка складных носилок типа " зонтик".
Молодец, Лави! Она выхватила из кармана пульт и набрала на нем свое удостоверение младшего врача клиники "Октавия". Показав его девушке, она попросила сообщить, что же произошло. Не сделав этого, она бы ни за что не добилась вразумительного ответа. Тем более, что рядом с нами стали разворачивать оцепление полиции специального назначения. А так девушка из вертолета сделала решительные жесты офицеру спецназа, пытавшемуся оттеснить нас с Лави за кордон оцепления, и позвала нас следовать за ней.
Парень из вертолета тем временем раскрыл уже трое носилок у ближайших пострадавших.
Девочки! - сказала спасательница. - Будьте очень осторожны: какая-то неизвестная инфекция или отравление. Симптомы: паралич части тела или биологически важных органов. Размещают по всем больницам, возможно, этих повезем в вашу клинику. К телам не прикасайтесь - вы без спецзащиты. Будете только перемещать носилки.
Она переключила наушник на внешнее звучание, и мы услышали, что творилось в эфире на частоте "Скорой помощи". Начальствующий мужской голос пытался перекричать десятки других голосов словами "Только без паники!" Но похоже, что он паниковал больше всех, и эти слова, скорее всего, он выкрикивал самому себе........
"Сто семнадцатый! В "Октавию"!
Вот видите, - сказала девушка, - мы летим к вам. Помогите занести носилки и летите с нами!
Быстро позаносили носилки, укрепив их в четыре яруса по обе стороны от прохода. Вертолет взмыл вверх над парком. Наша клиника была рядом. Мы почти сразу увидели невдалеке огромный "Красный Кристалл" на крыше здания, где размещалась вертолетная площадка. Там уже стояло несколько вертолетов, у которых копошились люди в салатовых и оранжевых одеждах. На передвижные эскалаторы типа "Змейка" выгружали множество носилок.
3.
В изолятор обеих! - прокричала дежурная по площадке, некрасиво показывая на нас пальцем.
Но мы же здесь работаем, - возразила Лави, - В двенадцатом отделении!
Значит, теперь поработаете в изоляторе! Там рабочие руки сейчас ой как нужны!
Тем временем прибывали все новые и новые вертолеты, по-
этому дежурной стало не до нас. Поняв это, я схватила Лави за руку и потащила к лифту. Мы спустились на свой этаж и вбежали в приемный блок. Здесь никого не было.
Не сговариваясь, сбросили с себя все одежды и метнулись под душ.
Ставь восьмой уровень стерилизации! - прокричала Лави сквозь шум воды.
Второпях забыли вставить свои пульты в гардеробы, поэтому это пришлось делать уже после душа, целых три минуты дожидаясь, пока из гардеробов вылезут изготовленные комплекты нашей больничной униформы.
Дальше произошло следующее. В комнату быстро вошли, можно сказать ворвались Казимир с десятком других незнакомых нам медиков и стали глазеть по сторонам. Представьте себя на месте двух нервно прохаживающихся по комнате голых девушек, коими в данном случае были мы с Лави!
А вы что здесь делаете? - наконец-то соизволил нас заметить Казик.
Мы прилетели на санитарном вертолете из эпицентра события. Решили простерилизоваться, и вернуться в отделение. Ведь наверняка наша помощь понадобится.
Совершенно верно! - это сказал Николай Сергеев, заместитель главврача клиники, я его сначала и не заметила в толпе.
Тут из гардеробов почти одновременно полезли комплекты
одежды. Мы с Лави схватили их и начали поспешно одеваться.
-Все нормально, - сказал Сергеев. - Можно принимать сюда пострадавших. Поставьте здесь пару сотрудников, ну хотя бы этих девочек. - он указал на нас. - Да, и оденьте их в противоэпидемическую униформу. У нас ведь сейчас объявлен высший уровень чрезвычайности.
Так начались для нас эти кошмарные дни и ночи, когда мы все, сотрудники клиники, забыв о сне и отдыхе, самоотверженно боролись за жизни множества людей. К сожалению, несмотря на все достижения современной медицины, пациенты умирали как мухи. На сайтах шла масса сообщений со всех уголков земного шара, однако везде было почти одно и то же: непонятная эпидемия косила людей, не разбирая ни рас, ни национальностей. Наверное, со времен Средневековья, тогдашних эпидемий чумы и холеры не умирали так люди. В кабинете заведующего отделением был включен особый сайт, где информация шла только о хоть каких бы то ни было успехах в борьбе с недугом. В Китае, например, додумались полоскать горло настоем гинкго билобы, в Малайзии - делать компрессы алое вера, венесуэльцы вспомнили о старинном лекарстве аспирине. Тысячи институтов напряженно работали над созданием вакцин и антибиотиков. Но в течение недели никакого серьезного лекарства обнаружено не было. Когда приходило сообщение о хоть каких-нибудь лекарствах, все из медперсонала, кто был рядом с кабинетом заведующего, слышали громкий сигнал и спешили в кабинет. Как правило, за очередным разочарованием. Некоторые пациенты и врачи, подключили этот сайт на свои мобильные пульты, но это только мешало врачам работать, а больным ухудшало и без того отчаянное настроение.
Постепенно стали узнавать о новой болезни все больше и больше. И название придумали этому недугу: синдром Небраски. Просто в американском государстве Небраска были обнаружены первые жертвы. Болезнь, как правило, начиналась с легкого недомогания типа простуды. Затем начиналась ломота в суставах, паралич некоторых частей тела. У одного отказывала рука, у другого - нога, у третьего - печень, почки или сердце. Все это длилось считанные часы или даже минуты. Смерть могла наступить в течение нескольких часов или дней. Из поступивших в первую неделю больных не выжил никто. Весь медицинский мир, вся наука, все правительства были в полной растерянности, никто не ведал что делать. По себе скажу: несколько дней была как зомби, как робот, выполнявший автоматически порученную ему работу.
Постепенно из всеобщей неразберихи начала вырисовываться истинная картина трагедии, а ученые стали придумывать методы диагностики и лечения. Где-то на третий день на крышу нашей клиники из вертолета выбросили несколько ящиков с приборчиками типа простой авторучки, позволявшими определить у человека начало болезни еще задолго до появления первых симптомов. Хотя лечения еще не было придумано, но те из персонала, кто узнавал о своем заболевании, мог хотя бы приготовить себе койку, психологически настроить себя, не боясь быть застигнутым недугом где-нибудь в лифте или на складе.
Мы работали в абсолютно герметичных скафандрах, ухаживали в них за больными, делали манипуляции. Но круглосуточно ведь в скафандре не будешь, поэтому в специально отведенных комнатах мы отдыхали, принимали пищу без скафандров. Какие ни были строгие правила, но все равно некоторые заразились и заболели. Позже выяснилось, что у синдрома Небраски длительный инкубационный период, до нескольких месяцев. На восьмой день научились диагностировать инфицированных больных и большинство медиков (в том числе и я!) оказались таковыми, поэтому скафандры стали не нужны. Вот тогда мне уж действительно стало не по себе! Неужели и мне предстоит умереть в столь юном возрасте! Неужели столько ученых не сможет создать или отыскать хотя бы более-менее эффективное лекарство, которое если бы даже не излечивало эту заразу, то хоть бы предотвратило летальный исход!
Но самое страшное в сложившейся ситуации было тот, что из-за паники стал нарушаться весь порядок размеренной жизни во всем мире: то тут, то там стали появляться сбои в работе транспорта, энергосистем, возникать массовые нарушения общественного порядка, такие уже почти забытые антисоциальные явления, как мародерство, хулиганство, бандитизм.
В первый же день нас с Лави послали разворачивать несколько огромных палат экстренной помощи, потому что больные прибывали и прибывали, и их некуда было уложить, еле успевали разворачивать все новые и новые больничные места в пустовавших ранее огромных залах клиники. За все время моей работы здесь я не помню, чтобы больные у нас лежали по нескольку человек в палате, всегда строго по одному. Это в старые времена, во времена войн и эпидемий существовали всякие там холерные бараки и военные госпитали, где совместно в одной палате могли лежать десятки, а может и сотни людей. И вот сейчас такие времена снова возвращаются (у меня даже мурашки по коже от этой мысли!).
Конечно сейчас больничное место очень сильно отличается от того койко-места, какое было лет сто назад и которое мы досконально изучали на уроках истории медицины. Разворачивая новую больничную палату, мы устанавливаем в первую очередь универсальные кровати с автономной системой электропитания, микроклимата водоснабжения и канализации. При необходимости эта кровать покрывалась прозрачной оболочкой и могла обеспечить комфорт больному даже под открытым небом, даже в лютую вьюгу в тундре или в жару в тропиках. При необходимости кровать можно было передвигать на колесах, и эти колеса снабжены были электроприводом.
Расставив по палате такие кровати на нужном расстоянии одну от другой, мы приступили к расстановке вокруг них другого оборудования, которое спешно привозили внутрибольничные грузовозы откуда-то из складов, располагавшихся на одном из подвальных этажей клиники. Это индивидуальные тумбочки-холодильники-приготовители пищи и напитков, автоматически предоставляющие еду по желанию больного с учетом прописанной врачом диеты. Это и обязательный возле каждой койки гипновизор, более мощный и многофункциональный, чем стоящий обычно в спальне у любого современного человека. Больничный гипновизор выполнял помимо основной своей функции - развлекать, обучать и успокаивать человека во время сна, еще и функции контроля состояния здоровья. Если обычный бытовой гипновизор только контролировал заданную глубину сна и ускорял сон сон (некоторые люди поэтому спали не более трех часов в сутки), то лечебный гипновизор мог наоборот для тяжелобольных по показаниям замедлять сон, чтобы человек не чувствовал боли. Особенно мощные гипновизоры стояли у нас в операционных, они выполняют функцию наркоза. А ведь не так давно наркоз делался исключительно с помощью ядовитых химических препаратов и иногда приносил больше вреда здоровью пациента, чем сама болезнь.
Возле каждой койки устанавливался также громоздкий компьютер-манипулятор с четырьмя огромными экранами, с механическими руками и нишей с маленьким автономным роботом-манипулятором. Компьютер служил и для развлечения, и для информации, и для лечения, для проведения массажа, а также мог помочь тяжелобольному, будучи подстроенным принимать команды либо с голоса, либо с клавиатуры, либо с движения пальца и даже век больного. В шкафчике среди средств первой помощи обязательно также лежали так называемые гигиенические штаны тяжелобольного, эти штаны подключались к автономным коммуникациям кровати.
В общем, оборудование новых койко-мест не такое уж и простое занятие. А после расстановки всего этого оборудования надо было еще проверить его работоспособность после многих лет лежания на складах.
Короче, устали мы очень. Когда нас подменили и отправили н6а отдых, я первым делом предложила связаться со своими родными, узнать, что у них и как, и сообщить о себе, чтобы они не очень волновались. Мы так и поступили. Отыскали в переполненной людьми комнате отдыха свободные экраны.
Если родители Лави находились в Юго-Восточной Азии, то почти все мои родственники проживали совсем рядом. Но за них было больше беспокойства, потому что вспышка эпидемии произошла именно здесь. Хотя, с другой стороны, информационные агентства со всех включенных в комнате верхних экранов экстренно перечисляли уголки земного шара, где также произошла вспышка.
Я вставила свой мобильный пульт в разъем под экраном и вызвала маму. Конечно, я могла позвонить ей и без большого экрана, но уже привыкла разговаривать с людьми как бы сам на сам, будто через тоненькую стеклянную перегородку.
Хотя было три часа ночи, мама отозвалась сразу, потому что обычно очень рано ложилась спать, и к этому времени обычно была уже на ногах. Её еще не ухоженная милая физиономия появилась на экране.
Привет, мамуля! Вы уже знаете об эпидемии?
Да кто же не знает. А ты как там? - озабоченно спросила мама. - Твой пульт все эти часы сообщал, что у тебя все нормально, что ты занята.
Так оно и было. Мы работаем до седьмого пота в клинике, разворачиваем множество новых мест для больных. Здесь ужас что творится, больные поступают и поступают.
А в нашем районе пока все тихо. Вроде ни одного случая заболевания, хотя ввели карантин, запретили въезд и выезд. Просят по возможности находиться дома. А вас там хоть как-то предохраняют от заражения?
Конечно! Работаем только в специальных герметических костюмах. Это только на время отдыха снимаем их в специально выделенных изолированных комнатах.
Мои родители с двумя моими младшими братьями , девяти и одиннадцати лет жили в районе нашего мегапоеывлиса с красивым названием Роза. По моим наблюдениям ладили очень хорошо, любили друг друга. По устоявшейся традиции они обязаны были жить вместе еще пять лет, пока младшему ребенку не исполнится четырнадцать лет. В четырнадцать в нашем обществе надо начинать самостоятельную жизнь, отдельно от родителей. И тогда родителей уже не связывает ответственность, они имеют полное моральное право разойтись. Но я думаю, что мои папа и мама продолжат совместное проживание и дальше, хотя мой отец и старше матери на пятнадцать лет, он до свадьбы с мамой уже вырастил одну дочь, мою старшую сводную сестру Алину.
Кстати , надо позвонить Алине, узнать как она там. В отличие от всех членов нашей семьи, она стала настоящей морячкой, работает на одном из дальних кораблей-платформ в Азовском море, выращивает планктон и морские овощи. Живут и работают там с мужем и десятилетним сынишкой, которого Алина ежедневно возит на занятия в мегаполис на собственном вертолете, имея права летчика-инструктора. Изображение Алины высветилось на фоне перил корабля, морского комбайна-робота и морской глади, обычной в эти часы раннего рассвета. Несмотря на такую рань, Алина уже была в купальнике и с аквалангом, вся мокрая, значит, уже успела понырять.
Алиночка, у вас все нормально? Знаешь об эпидемии?
Да. Нам пришла очень строгая петиция с кучей карантинных требований. Но я не особо верю...
Верь, Алиночка, верь! Я сейчас работаю в клинике, здесь такое творится! Тысячи больных и десятки умерших! Когда такое было? Лет двести назад? Посмотри хотя бы полосы новостей...
Потом еще долго я обзванивала своих бабушек и дедушек трех поколений, то есть прапра-, пра- и просто. Общественная мораль нас учит, что над нами довлеет груз предыдущих поколений. Чем старше по ветви твои предки, тем более внимательными к ним нужно быть, но и не надоедать, не мешать доживать свой век. Хотя в современном мире в других странах существует и другая точка зрения, так называемый поколенизм, сродни существовавшим ранее расизму и фашизму. Поколенисты считают своих предков неполноценными, недоразвитыми людьми, не стоящими даже того, чтобы с ними разговаривать и тем более оказывать им помощь и поддержку. Один из девизов поколенистов: "Предки - на помойку". Иногда поколенисты избивают и даже убивают стариков, имевших неосторожность оказаться на безлюдных улицах.
Забегая наперед, скажу, что нормальное отношение к предыдущим поколениям в нашей стране очень помогло в условиях дальнейшего распространения эпидемии. Ведь люди старшего возраста не были чмо и поэтому эпидемия их не касалась. Старики, даже иногда немощные, заменили выбывших из строя работников ответственных жизнеобеспечивающих отраслей экономики, тем самым помогли сохранить стабильность в стране. В отличие от некоторых других стран, где из-за поколенизма начались кровавые разборки, разруха, голод...
На следующий день меня назначили дежурной по палатам. Работа несложная, если бы не 150 пациентов в трех огромных палатах-залах. В течение трех часов смены я несколько раз обходила всех больных и наблюдала визуально за их состоянием. Кое в чем помогала, поправляла постели и работающие медицинские приборы. Работа скорее всего дублирующая: все данные о каждом больном, его состоянии и состоянии ухода за ним поступали на один из центральных врачебных пунктов наблюдения и если происходили изменения, консилиум дежурных врачей получал звуковой сигнал и изображение на экране. Сразу же принимались необходимые меры. Но техника есть техника, и контролировать всякую мелочь она не могла. Да и нерационально было посылать врача из другого этажа или другого крыла здания, если у больного просто сползла "пиявка" - капельница или в работе этой "пиявки" произошел какой-то сбой, например, она была настроена на внутривенные инъекции и просто "потеряла" вену. Надо было только поправить "пиявку", нажать на ней пару кнопок и дождаться, когда загорится зеленая индикаторная лампочка вместо красной.
Подавляющее большинство больных находилось под "гипновизором", то есть попросту спали, смотрели запрограммированные сны, несмотря на то, что был полдень. Да и что еще можно было делать, если настоящей помощи им не мог оказать никто.
В какой-то очень старинной книге, кажется еще двадцатого века, прочитала когда-то весьма интересную историю, некоторые слова из которой почему-то вспомнились мне через месяц после начала эпидемии. В той истории девушка рассказывает о себе: "В детстве я проживала напротив женской тюрьмы и всегда горела желанием знать, что же происходит там, за высокими заборами и колючей проволокой. А теперь я живу напротив дома и тоже хочу знать, что происходит там, за высокими заборами...". Так вот и я тоже оказалась по другую сторону заборов: из младшего врача превратилась в пациентку. А Лави заболела на две недели раньше, ей уже отрезали ноги. Я с ужасом смотрела на нее, когда навещала, и думала, как же тяжело умирать молодой, юной... Но не думала, что скоро такая же участь постигнет и меня...
Если бы не страшное будущее, то быть пациенткой сначала казалось не так уж и плохо. Мне, как сотруднице, выделили отдельную палату. Я еще могла ходить, но уже не чувствовала нижнюю часть правой ноги, поэтому хромала. По мобильной связи через огромные экраны на стене могла часами разговаривать теперь со всеми родственниками, знакомыми, подругами, большинство из которых теперь тоже находились в таком же состоянии, как и я, или даже хуже. Шестеро из нашего класса уже умерли. Помню, как когда-то очень давно, в детстве, изучали в школе книгу Марка Твена "Приключения Тома Сойера" и маленький Коля Стахий даже задал учительнице вопрос, почему Том так переживал, когда простудилась Бекки, На что получил ответ: в те времена после эпидемии гриппа или дифтерии иногда возвращалось в класс меньше половины учащихся, а иногда и всего несколько человек... И вот нет больше Коли... Возвращаются те времена?
Очень часто ко мне заходил Евдоким. Не по службе - его зона обслуживания находилась восьмью этажами выше. Мы мило болтали сначала, но с каждым днем отношения между нами становились все ближе и ближе. Уходя на дежурство, он теперь обязательно спешно целовал меня в щеку, в лоб, а иногда вроде шутя и в губы. Благодаря посещениям Евдокима, я не стремилась забыться в каких-то сновидениях гипновизора, а подолгу после его ухода лежала, по-маниловски мечтая о далеком и несбыточном счастье...
Иногда включала от нечего делать сразу десятка два экрана на стене и просматривала полосы новостей разных стран и телекомпаний. В мире творилось намного хуже, чем в нашей стране. Банды преступников жгли и громили гипермаркеты, жилые дома, целые кварталы крупнейших городов мира. Часто добирались даже до больниц, грабя и убивая пациентов и немногочисленных врачей. А в некоторых странах из-за отсутствия здорового медперсонала больницы вообще позакрывались. Значительную часть сообщений составляли интервью с известными учеными, ведущими поиски лекарств от нежданной напасти. Деятели науки долго и часто сбивчиво говорили о каких-то незначительных обнадеживающих результатах, но из их слов и выражений лиц было ясно, что результаты исследований равнялись нулю.
С каждым днем мое состояние становилось все хуже. Правая нога, если судить по томограмме на экране компьютера, была уже густо пронизана зеленой "паутиной" выше колена, появились такие же прожилки и на левой ступне. Кистью правой руки я тоже уже не могла пошевелить и совсем не чувствовала ее, потому что болезнь поразила нервную ткань уже почти до локтя.
Ни гипновизор, ни психоанализатор компьютера уже не могли изменять моего удручающего настроения. Буквально каждые три часа теперь приходил Евдоким и подолгу сидел у моей кровати, затем должен был снова идти на смену. Он, хотя и не мог заболеть, но измотался весь, выглядел очень уставшим, осунувшимся и даже, казалось, постаревшим. Делать операции ампутации конечностей, наверное, любому хирургу не нравится, тем более массово. И хотя в последние дни мировая медицина от обязательной ампутации при болезни Небраска отказалась из-за неминуемой смерти пациента с ампутацией или без нее, но было много случаев, когда на парализованной конечности развивалась газовая гангрена: появлялись пузыри, которые лопались и издавали зловонный запах, тогда конечность приходилось срочно ампутировать. Гангрена тоже была неизвестного вида, поэтому противогангренная сыворотка не действовала.
Наша клиническая исследовательская лаборатория, как и другие еще работоспособные медико-исследовательские учреждения мира, круглосуточно напряженно работали над препаратами и процедурами, могущими если не вылечить, то хотя бы замедлить болезнь Небраска. Ставили опыты над животными, даже над добровольцами-людьми, пробовали облучать различными лучами, но пока что особых успехов они не достигли.
В этот день я лежала на кровати, и горела желанием, чтобы Евдоким поскорее пришел, хотя если судить по хронометру компьютера, ему еще быть на вахте почти полтора часа. Почему-то я все больше проникалась любовью к Евдокиму. То же, мне казалось, происходило и с ним. Если раньше у нас была просто взаимная симпатия, а с его стороны еще и застенчивость, нерешительность, связанная с разницей между нами в возрасте что ли...
Теперь я думала не столько о болезни и о близости печального для меня исхода, столько о Евдокиме, даже стала мечтать о том, что могло бы быть, если бы мы с ним объяснились, поженились, завели детей... Мечты! Мечты! Попробовать, что ли самой объясниться ему в любви, чтобы он хоть знал?.. Или не стоит, скоро мне конец, а ему потом больше мучиться, страдать?
Я очевидно задремала, потому что не слышала, как Евдоким зашел в палату. Как всегда, первым делом прощелкал на компьютере все сводки о состоянии моего здоровья за последние часы. Они были неутешительны...
Потом Евдоким поставил мне повыше груди "жабу" - так у нас в клинике называют новые конструкции "пиявок", автоматически делающие инъекции. После этого мой милый присел ко мне на краешек кровати, выразительно страдальчески посмотрел мне в глаза, взял обеими руками мою парализованную кисть, поднес к своим губам, поцеловал её... и заплакал... Слезинка упала на мою ладонь... И я почувствовала её... И я почувствовала её? И я почувствовала её! От этой мысли я как бы оцепенела, ничего не понимая, что происходит вокруг.
До меня не доходило, что сквозь слезы быстро-быстро говорит мне Евдоким. Что-то там о любви с первого взгляда. О том, что он не сможет жить без меня. О том, согласна ли я принять его руку и сердце, стать в ближайшие дни официально его женой.
"Да или нет? Ты слышишь меня, милая Асенька?" - доносилось до меня словно из глубокого колодца.
Док... - еле слышно прошептала я. - Док, скажи мне, ничего там не изменилось на мониторе в данных о моем самочувствии.
Обнадеживающая догадка вдруг возникла у меня и тут же обреченно исчезла. Это какое-то недоразумение. Не может быть!
Ошарашенный Евдоким, очевидно воспринял мои слова как отказ ему. Он тоже ничего не понимал, тоже, очевидно, вошел в какой-то ступор.
Что? Как? - растерянно вымолвил он.
Посмотри еще раз на монитор, проверь состояние моего здоровья!.. - грубо ответила я и чуть было не добавила "...дурак".
Евдоким нехотя поднялся с кровати и подошел к компьютеру. По мере того, как он щелкал по клавишам, лицо его все более напрягалось, ступор сменился недоумением. Затем Евдоким воскликнул:
Не может этого быть!
На графике общая кривая моего самочувствия резко взмыла вверх!
- Я ощутила свою ладонь после того, как ты её поцеловал, и на нее упала слеза...
Ничего не говоря, Евдоким начал лихорадочно быстро целовать мне руку, временами даже её облизывая. Не знаю, сколько прошло времени, но я постепенно стала ощущать всю руку, а не только кисть. Когда пульт Евдокима зазвонил, сообщая, что пора на дежурство, Евдоким невежливо прокричал кому-то в трубку, что слишком занят и его надо кем-то подменить.
Судя по монитору, мое состояние продолжало улучшаться. На другом экране ясно было видно, что зеленые прожилки чернели и исчезали. Евдоким продолжал целовать и облизывать мою руку, пока я не смогла этой рукой схватить его голову, притянуть его губы к своим губам и мы не оцепенели в страстном поцелуе...
Потом Евдоким решительно пообрывал все кабеля и шланги от моей кровати, перевел её в транспортное положение, при этом на ножках кровати выдвинулись колеса. Схватил кровать за спинку и покатил ее в коридор, разогнав к концу коридора до приличной скорости, закатил в грузовой лифт и нажал в лифте кнопку тринадцатого этажа. Там находились научно-исследовательские лаборатории.
По пути Евдоким с кем-то громко разговаривал по пульту, требовал, чтобы ему предоставили место в лаборатории и даже сказал, чтобы они все там бросали свои исследования, так как он везет разгадку победы над болезнью Небраска, и лучше было бы, если бы они все занялись именно этим случаем.
В общем, когда мы подъехали к тринадцатому этажу, у лифта нас уже ждали несколько сотрудников. Меня быстро повезли в одно из помещений лаборатории и... оставили там одну. Будто бы забыли обо мне. Шли минуты, десятки минут, может быть даже часы, но никто не появлялся. Нестерпимо ныла и болела оживленная рука. Я то падала в беспамятство, то с нетерпением ожидала, чтобы кто-то пришел, то с наслаждением вспоминала наш страстный поцелуй и млела от счастья.
Очевидно, что в это время шло совещание. Евдоким, наверное, рассказывал о феномене моего выздоровления и шли дебаты о том, что нужно делать дальше. Если бы я могла встать и ходить, то, наверное, бы от переживания сотни раз прошлась бы из угла в угол по комнате.
Наконец, в лабораторию буквально ворвалась целая толпа сотрудников, человек, наверное, тридцать. И каждый тут же принялся за работу. Одни подтащили мою кровать к какому-то огромному пульту, другие стали прилаживать к ней и к моему телу какие-то датчики, кабеля, третьи засели за столы с приборами и лабораторной посудой, четвертые подвозили какое-то новое оборудование. Евдоким бегал между ними, отдавая распоряжения, иногда даже ругаясь и споря. Через какое-то время у дальнего пульта снова собрался какой-то консилиум, снова долго рассуждали и о чем-то спорили.
Потом в помещении остались только я и Евдоким, хотя и знали, что за нами через видеокамеры и односторонне прозрачное стекло наблюдает не один десяток озабоченных и просто любопытных глаз. И обязательно все происходящее записывается па носители информации. Но мне почему-то стало как-то легко и спокойно, я чувствовала себя легко и уверенно, несмотря на парализованные ноги и ожившую противно ноющую руку. Евдоким, тоже обвешанный весь датчиками и приборами, сказал:
Сейчас я буду целовать и лизать твою ногу, а ты воспринимай это так, как воспринимала там, в палате.
Впервые за несколько недель я рассмеялась, притом каким-то истерическим безудержным смехом, так что Евдоким и публика за стеной, очевидно даже испугались за навешанные на меня датчики. А мне стало смешно, когда подумала, как все это будет выглядеть со стороны, с экранов и из-за стекла.
Но преодолев смех, серьезно проговорила:
Мне кажется, прежде чем приступить к этому, тебе бы следовало поцеловать меня в губы...
После страстного поцелуя, когда все тело томно заныло желанием, Евдоким приступил к поцелуям моей ноги. Действительно, через какое-то время я стала что-то чувствовать в той части ноги, где давно уже ничего не ощущала...
За пару десятков часов мы в своей лаборатории сделали то, над чем безуспешно который день бились самые выдающиеся ученые всего мира. А также сделали новое научное открытие: обнаружили новое вещество - лавистерон, - выделяемое слюнными железами в микроскопических количествах. Но когда соединяются лавистероны двух влюбленных, их действие, подобно взрыву, увеличивается в тысячи раз.
При современной технике синтезировать лавистерон удалось уже через несколько часов. Позже выяснилось, что как и другие стероиды, лавистероны могут содержаться в очень мизерном количестве также в кортикостероидах, тестостероне, желчи, витаминах группы D и даже в некоторых лекарственных растениях, содержащих сердечные гликозиды.
Несмотря на сильную боль в ногах и руке, я буквально через час уже не лежала неподвижно на больничной койке, а активно помогала Евдокиму и другим сотрудникам, увлекшись захватывающей эпопеей получения лекарства, способного спасти все человечество.
Через три дня все больные нашей клиники получили новое лекарство, а уже через две недели это лекарство стало доступным всем инфицированным болезнью Небраска во всех уголках земного шара.
Прошло семь лет. Я сижу у окна, смотрю на море с высоты одиннадцатого этажа, на котором наша квартира, думаю, мечтаю, вспоминаю прошлое.
Нобелевский и Ахметовской лауреат, академик Евдоким Лапкин, мой любящий супруг, спит у гипновизора в двух шагах от меня после тяжелой ночной смены ведущего хирурга...
Сейчас каждый школьник знает, что такое эффект Лапкина - Журбы. Это выдающееся научное открытие помогло быстро и полностью ликвидировать страшную всемирную эпидемию болезни Небраска. Все нынче знают о таких новых видах стероидов, как лавистероны и думают, что название "лавистерон" мы придумали и запатентовали, используя английское слово "love" - любовь. Только наши самые близкие друзья знают, что это слово связано с именем моей одноклассницы и близкой подруги Лави. Кстати, самой Лави удалось выжить. В отделении регенерации нашей (можно сказать, родной) клиники "Октавия" за полтора года ей полностью вырастили новые конечности. Она похорошела, вышла замуж, но медициной не захотела больше заниматься и переквалифицировалась на морского зоолога. С мужем и детьми Лави живет и работает на плавучей платформе в центральной части нашего Азовского моря, разводят косяки ценных пород рыб. Я и Лави остались лучшими подругами и каждый день с ней переговариваемся часами, если бывает свободное время. Дети Лави - близняшки Семен и Тимофей - посещают один и тот же детский садик с биологическим уклоном, что и моя дочь Юния. Когда над морем бушует непогода и садиковский вертолет не рискует лететь на платформу, то Семен и Тимофей ночуют не в садике, а у нас, к огромной радости Юнии.
Между прочим, в свои 24 года я уже профессор, доктор медицинских наук, возглавляю один из исследовательских секторов клиники "Октавия" и являюсь заместителем ее генерального директора. Мои творческие "апартаменты" находятся в том же здании на том же тринадцатом этаже, где семь лет назад произошло мое чудесное исцеление. А кабинет зама - на втором этаже нового прекрасного овального сорокаэтажного корпуса клиники. А еще у меня есть рабочий кабинет и учебные лаборатории в местном медицинском университете, где я читаю лекции и провожу практические занятия со студентами и аспирантами.
С мужем наши дороги в научных исследованиях разошлись. Хотя он и не бросил хирургическую практику, но еще и возглавляет собственный научно-исследовательский институт его имени и продолжает изучать стероиды. В последнее время увлекся новым направлением науки: изучением влияния любви на биополе человека. Я же теперь полностью переключилась на педиатрию, забочусь о детях. Ведь после страшной эпидемии, хотя генетическую модификацию человека никто не запрещал, но ее, кажется, теперь никто не делает. Поэтому я и работаю над тем, чтобы будущие поколения, не будучи чмо, были самыми прекрасными и совершенными.