За морем-океаном, в славном городе Нью-Йорке лопнули два банка. И пошли гулять волны-цунами по всему миру. Докатились они и до российской глубинки. В деревне Голёнки заведующая детским садиком вызвала в кабинет единственного рабочего мужского пола и спросила:
— Василий Степаныч, слышали, что в мире разразился кризис?
— Что-то такое слышал, — кивнул тот.
— Придётся и нам ужаться, — продолжила заведующая. — Вы сейчас получаете полставки за дворника и полставки за конюха, верно?
— Так вам, Раиса Матвеевна, лучше известно.
— Вот последнюю полставочку и сократим. Тем более что наша кобыла сдохла. И районное руководство об этом уже в курсе.
— А я на своём мотороллере продукты вожу, — заметил Василий, явно не согласный с тем, чтобы у него сократили «полставки». — Тогда вы мне за водителя доплачивайте.
— Ну, вряд ли это пройдёт, — качнула головой Раиса Матвеевна. — Детей у нас, в связи с демографической проблемой, всё меньше. Так что за хлебом в магазин вы вполне сможете сходить и с мешком.
Уладив кризисные дела, заведующая пошла домой и вечером, за ужином, сообщила супругу о последних новостях. Её муж, Андрей Кимович, тоже относился к сельской интеллигенции. Он работал главным зоотехником в акционерном обществе, возникшее на месте колхоза.
— М-да, кризис, — понятливо вздохнул он. — А нельзя было тебе поступить иначе?
— Это как?
— Ну, например, себе снизить оклад.
— Да ты что, издеваешься?! — в сердцах воскликнула Раиса Матвеевна. — У меня работа ответственная, нервная, а в связи с кризисом стала ещё более напряжённая. Впору повышать мне оклад, а не понижать!
— Да-да, конечно, — миролюбиво согласился супруг.
Василий Степаныч тоже явился домой, но у него с женой разговор протекал иначе.
— Урезали зарплату, — невесело сообщил он.
— Ну, это они мастера! — откликнулась жена Зоя, в последнее время сидевшая дома, кризис коснулся и акционерного общества: одна за другой закрывались фермы, работавшие себе в убыток. — И на сколько урезали?
— На полставки, — ответил Василий Степаныч. — Теперь я чисто «дворник», лишенный должности конюха.
Он уже примирился с этой мыслью. Но его жене сильно не понравилось.
— Ни хрена себе! — по-мужски выругалась она. — За копейки работать? Да пошли они в задницу! Всё! С завтрашнего дня ты в детсад не ходок.
— А на что жить будем? — почесал он голый, сопревший от долгого хождения в шапке, затылок.
— Оставим себе бычка, поросят заведём побольше. Весной картошки до самого лесу посадим. С землёй нынче проблемы нет. Вон её сколько заброшенной. Знай, работай да не трусь! Вот за что я тебя и люблю, Василь, что ты пахать горазд.
Василий Степаныч, ещё помнивший те времена, когда каждый клочок земли состоял на учёте, и приходилось на корм скотине косить воровски, кивнул.
— Верно говоришь. Развернуться можно. Было б здоровье.
Он вздохнул, потому что как раз со здоровьем уже возникали проблемы, спину прихватывало. И вот сейчас, когда он понервничал в связи с последствиями кризиса, спина снова напомнила о себе.
— Что? Опять скрючило? — заметила жена. — Ну, ничего: я тебе массаж сделаю. Будешь, как молодой.
— Я о другом беспокоюсь, — Василий Степаныч прошёлся по кругу обычных забот. — Как мы нашим деткам помогать будем? Уже в субботу Витька за стипендией приедет.
— Ничо! Продуктов дадим, а деньги пусть сам зарабатывает, — решила Зоя Михайловна.
И настырная супруга не пустила-таки Василия на работу. А заявление на расчёт, зная его податливый характер, отнесла сама. Правда, Раиса Матвеевна сначала не хотела подписывать: потребовала, чтобы дворник отработал положенный срок.
— Так вам же хуже будет, — нагло сказала на её требование Зоя. — Он пойдёт в здравпункт и бюлютень у фельдшера возьмёт, а вам ещё и на больничные придётся раскошеливаться.
Вариант был не из лучших, и Раиса Матвеевна подписала заявление. Но, надо сказать, отсутствие Василия Степаныча особо не сказалось. Всё было налажено и шло своим чередом. За свежим хлебом в магазин сходили сами воспитательницы, благо магазин находился рядом. Молочные продукты привезли с ещё действующей фермы. И дни стояли бесснежные, мести нечего.
Первая непруха приключилась через неделю. Ночью даванул мороз. И утром, в девятом часу, когда заведующая уже сидела в кабинете, к ней ворвалась повариха.
— Ой, Раиса Матвеевна, беда! У нас на кухне канализация замёрзла.
— К Степанычу обратись, — совершенно бездумно ответила заведующая. Всеми этими мелочами — водопроводом, канализацией — тоже занимался Василий.
— Так он же уволился, — растерянно напомнила повариха. — Домой за ним, что ли, сходить?
— Много чести, — раздражённо ответила Раиса Матвеевна, припомнив факт увольнения. — Ладно, я приму меры.
Позвонила мужу — как-никак он в ЗАО был фигурой — и попросила прислать сантехника. Тот пришёл на другой день, с неохотой осмотрел детсадовскую канализацию и сказал, что поздно хватились: трубу, промёрзшую на входе, уже наверняка «прихватило» по всей длине.
— И что же делать? — растерянно спросила повариха, уже второй день выносившая бачки с помоями на улицу.
— Весны ждать, — мечтательно ответил сантехник. — Весной всё дерьмо само собой оттает и уплывёт в Ледовитый океан.
В тот же день к заведующей обратилась молодая воспитательница, сообщив, что в зале свет не горит.
— Замените лампочку! — с раздражением сказала Раиса Матвеевна. — Совсем, что ли, без рук?
— Боимся, током шлёпнет. Там цоколь отвалился.
— А кто раньше менял? — не знала, по таким мелочам к ней не обращались.
— Так дядя Вася, — пояснила воспиталка.
Пришлось во второй раз обращаться в ЗАО. Явился электрик, который сказал, что нужно менять патрон и вообще: «У вас тут работы невпроворот, а я не обязан, платите наличными». От него разило перегаром, и больше всего на свете он был озабочен, как похмелиться. Пришлось дать на поллитру из своего кармана.
Наконец-то густо повалил снег, которого все в деревне ждали, пугаясь будущего неурожая после бесснежной зимы. Но для детсада он стал большой помехой. Пока не нашли другого работника, Раиса Матвеевна послала чистить снег свою работниц, пообещав разделить на них освободившуюся полставку дворника.
— Да пошла она со своей полставкой, — сказала одна из воспитательниц, которая постарше. — Уволюсь, однако. Мой Кирюша на заработки хочет податься. А я дома буду сидеть.
— Ой, а куда он? - спросила молодая.
— На Север, нефть добывать. Всё остальное у нас не рентабельно.
— Может, и мне мужика спровадить? — завелась молодуха.
— Ну, приходите вечерком в гости, перетолкуем.
Детсад занесло снегом по окна. Но другого дяди Васи, охочего работать на полставки, в деревне так и не нашлось. Заведующая сама чистила снег. Даже, выбившись из сил, мужа с сыном подрядила. А затем поехала в районное управление с отсчётом и с докладом о сложившейся аварийной обстановке.
— Ничем помочь не можем, — сказала ей там. - Сами знаете, кризис. Фонды урезали. И вообще надоели вы со своими жалобами. Мы вас до весны прикроем.
И ещё шесть человек, весь персонал детсада, остались без работы. Следом уволились из акционерного общества, которое по старинке называли колхозом, две доярки и одна телятница: не с кем было оставлять детей. Их мужья, механизаторы, тоже уволились и засобирались, как упомянутый Кирюша, ехать на заработки. Обезлюдил тракторный двор и мастерские. И только в двухэтажной конторе по-прежнему было шумно и людно. Здесь никто не увольнялся, а наоборот, наблюдался излишек бухгалтеров и экономистов, и все они шушукались в кабинетах, с тревогой ожидая будущего.
— Скорее всего, к весне обанкротимся, — поведал за ужином Андрей Кимович временно безработной жене. — Что делать-то будем?
Раиса Матвеевна не знала и тяжко вздохнула. Придётся, наверно, завести корову, вставать ни свет ни заря, подмывать, доить...
— Может, и ты на заработки отправишься? — неуверенно предложила супругу. — Всё-таки специалист, высшее образование имеешь.
— Это куда, на какие заработки-то? — не понял Андрей Кимович.
— На Север многие едут, вахтовиками.
— К сожалению, там крупнорогатую скотину не держат, — вздохнул зоотехник.
Таким хитроумным способом кризис, вслед за банками в заокеанской Америке, охватил и деревню Голёнки. Бывшая детсадовская повариха тётя Нюся решила, что своими силами людям с этой напастью не справиться. Она поехала в райцентр, во вновь отстроенную, блестевшую куполами церковь, и обратилась за помощью к священнику. Тому не пришлось долго объяснять, что к чему.
— Как же, ведаю, что кризис, — сказал он. — Нефть подешевела, казна опустела.
— А чой-то она подешевела? — спросила тётя Нюся.
— Англичане, датчане и прочие цивилизованные народы с автомобилей на велосипеды пересели, — разъяснил священник.
— Ну, вы уж примите меры, батюшка, — попросила его тётя Нюся. — Попросите у господа Бога, чтобы всем этим буржуинам опять наша нефть понадобилась.
— Вы откуда? - уточнил отец Пётр.
— Из деревни мы, из Голёнок.
— Вы там на Бога надейтесь, но и сами не плошайте, — посоветовал он.
Кризис охватил и город, областной центр с миллионным населением. В Голёнки посреди недели, чего раньше никогда не случалось, явилась Катя, дочь Василия Степаныча и Зои Михайловны. Катя работала на шинном заводе. Она привезла с собой внучку Нату, которую старики давно не видели. Они обрадовались. Но сама Катя была не в настроении.
— Отправили в отпуск без содержания, — пояснила она. — Завод стоит. Наши шины никому не нужны.
Про её мужика старики не спрашивали, чтобы не расстраивать дочь лишний раз. Знали, шалопутный попался мужик, тоже куда-то уехал. То ли на золотые прииски в Якутию, то ли за товаром в Турцию. Разве выцарапаешь с него алименты при нынешней глобализации, а говоря проще: ищи ветра в поле. Приезжал на выходные и Катин брат Витька, студент речного колледжа, учившийся на механика. Уехал недовольный — с полной сумкой продуктов, но без денежной подпитки.
Вечером в комнате, которую снимали Витёк и его два друга-студента, было тихо. Квартиранты лежали на кроватях и лениво поглядывали на телевизор. «Новые русские бабки» веселили жителей курортной Юрмалы, однако развеселить парней им не удалось. «Новые бабки» со своими юмористическими ужимками смертельно надоели. К парням зашла хозяйка — костлявая женщина, с почти бесцветными жидкими волосами, заплетёнными в одну косичку.
— Пора рассчитаться, — потребовала она.
Все трое угрюмо молчали.
— Мне ведь тоже за квартиру платить надо, — напомнила хозяйка.
— Тётя Елена, — подал голос Витёк. — Может, вы нам того... скинете немного.
— Здрасьте! — с возмущением сказала она. — На дворе кризис, всё дорожает, а я вам скидывать должна. Нет уж, газ стал дороже, отопление тоже. И свет аж на двадцать пять процентов подскочил. А вы его день и ночь жгёте. Нет уж, я тоже намерена цену поднять.
Парни продолжали молчать.
— В общем, последнее моё предупреждение, — объявила хозяйка. - До понедельника чтоб рассчитались.
И вышла, поджав сухие, бескровные губы. Парни услышали, как в её комнате щёлкнул шпингалет.
— Остерегается, — заметил Витёк. — Может, нам замочить эту старуху-процентщицу?
— И в самом деле? — поддержал второй студент, Ромка. — Хватит ей белый свет коптить. Ведь абсолютно не нужное никому существо.
Третий — Кузьмин, по кличке Кузя, учившийся на штурмана, пока молчал.
— У неё ведь наверняка бабло припрятано. И, видать, немалое. Одни только мы вон сколько отстёгиваем, — продолжал развивать мысль Витек. — Интересно, куда прячет? Наверно, в шкатулку с замком. А ключ от замка на шее.
— Да вряд ли, — подхватил Ромка, миловидный паренёк, очень похожий на одного из героев фильма «Вперёд, гардемарины». — Думаю, она в матрас зашивает. Я где-то читал, что скупые старухи только так и делают.
— Найдём, — бодро заверил Витёк. — Всё перетрясём!
— У неё племянница есть, — заговорил, наконец, Кузя, самый старший и опытный из них. - Вот зайдёт она, когда вы будете манатки трясти, и её замочите?
Парни озадачились. Племянница была робкой, безобидной девушкой, лет тридцати, незамужней и некрасивой, но она их устраивала тем, что иногда занимала на пиво и никогда не просила вернуть.
— А что ты предлагаешь, Кузя?
— Да уж на такую глупость, как вы планируете, никогда не подпишусь. Там, где живёшь, надо вести себя тихо-мирно. Чтобы комар носа не подточил.
Помолчали, усваивая этот мудрый принцип. Потом штурман Кузя, усмехнувшись, сказал, что можно придумать кое-что поумнее. И все трое стали соображать, каким образом можно безнаказанно, с высокой степенью надёжности срубить бабло. Их верный учитель и сподвижник, телевизор, в ту же минуту предложил один из таких способов в начавшейся передаче «Как заработать миллион». Кузя на первые пять вопросов, вызвав изумление товарищей, ответил без запинки. Но на шестом споткнулся. И этот способ забраковали. Да и в Москву ехать не на что.
Окончательный выбор сделал всё тот же Кузя.
— Проще всего ограбить таксиста, — предложил он друзьям. - Оно как бы и справедливо будет: они себе с лихвой вернут.
— А вдруг таксист запомнит нас? — пугливо спросил Ромка, самый зелёный из троих. - Фотороботы по его описанию составят. И на всех перекрёстках развесят.
— Не запомнит, — хладнокровно возразил Кузя, по молчаливому согласию коронованный в атаманы. — Таких как мы — легион. У нас никаких особых примет. Конечно, практика показывает, что лучше свидетелей в живых не оставлять. Но мы ещё не готовы к этому. Для нас это предмет теоретической дискуссии, не более.
Вечером молодые заговорщики пошли в известный клуб, на котором тоже сказался кризис. Было не так многолюдно как всегда и зажигали не так, чтобы очень. Поторчав в клубе минут пятнадцать и, выпив по дешёвому коктейлю, вышли на улицу. Тут, у входа, стояли машины. Из лакированной «Ауди» выглянул заскучавший водитель.
— Эй, молодёжь! Куда подбросить?
Кузя назвал отдалённый район города.
— А деньги-то у вас есть? — насторожился таксист.
Парень вытащил пятисотку и сунул в окошко.
— Хватит тебе? — небрежно спросил.
Сели. Кузя рядом с водителем, Витёк и Ромка сзади. Витьку, как самому крепкому, отводилась главная задача. Выехали на окраину города и остановились у последней пятиэтажки. Первый час ночи; тихо вокруг, пустынно. Витёк накинул на шею водителя заготовленный шнурок и с силой рванул на себя.
— Ребята, только не убивайте, — прохрипел водитель.
Витек ослабил нажим. Обчистили карманы водителя, не разбирая, сколько там чего, а также прихватили мобильник. Вытряхнули из машины, Кузя сел за руль. Проехали до оживлённой трассы и, покинув машину, пересели в маршрутку.
Дома оживлённо перебирали все подробности случившегося. Поостыли, пересчитав деньги, — мало, едва хватит рассчитаться с хозяйкой. Ромка вдруг загрустил и долго, с тревогой, разглядывал себя в настенное зеркало.
— Ты чего? — спросили парни.
— Я не такой, как все, — со страхом признался он. — У меня родинка на левой щеке, как у Димы Харатьяна.
— А содрать её нельзя? — спросил Витёк.
— Да ты что, она ж не наклеенная.
— Это нам опыт на будущее, — рассудил Кузя. - Зря таксиста не додавили. Кстати, мы ещё одну ошибку допустили.
— Это какую? - пугаясь, спросили парни.
— Продавщица в ларьке очень удивилась, когда мы деньги меняли. Разве не заметили?
И Витек с Ромой тоже припомнили, что да, опрометчиво себя вели, как-то шумно, неестественно, когда, готовясь к «операции», свои затёртые рублики попросили обменять на одну купюру.
— Сдаст при первой же возможности, — стращал Кузя.
Парни притихли. По идее получалось, и ту девку следовало «замочить», чтобы не попасться. Кузя опять призадумался, задним числом отыскивая остальные совершённые огрехи. И таковых нашёл ещё несколько, припомнив поведение своих приятелей в клубе, у барной стойки. И его подельники совсем приуныли.
Посидели молча, не радуясь успеху, и решили снять стресс. Ромка категорически отказался выходить на улицу, не желая светиться лишний раз. Витёк молча оделся, надвинул шапку на лоб, закутался в шарф до подбородка и отправился за энергетическим напитком «Рэд Булл».
Катя засобиралась в город, оставляя на попечении стариков внучку.
— Завод, что ли, заработал? — спросил у неё отец.
— Да какое там...
— А куды ж ты?
— На панель, — ответила дочь, заглядывая в обшарпанное трюмо и подкрашивая губы ярко-красной помадой. — Я ещё молодая, на меня клюнут.
Родители ахнули, вполне разумея, о чём она, а Наточка радостно запрыгала и захлопала в ладоши.
— Мама, а ты на панели мне куклу «Барби» купишь?
— Конечно, доча. Как только, так сразу, — пообещала Катя, но, видя, что её «предки» находятся в состоянии близком к обморочному, пошла на попятную. — Да ладно вам, шучу я.
Однако, что у неё было на уме на самом деле, не сообщила. Старики остались с внучкой.
— Дедушка, включи мультики, — попросила Наточка.
Пульт не работал. Василий Степаныч поколотил им о край стула — не помогло. Подойдя к тумбочке, начал тыкать кнопки на самом телевизоре. Раньше он редко смотрел, но сейчас - зимой, да после увольнения — времени стало с избытком. Мультики отыскать не удалось, на всех каналах говорили о кризисе. По местному телевидению показывали заседание руководителей области.
— Кризис набирает обороты, — сказал министр по экономике.
— Растёт число преступлений, — доложил министр внутренних дел в ладном генеральском мундире.
— Кризис коснулся и нас, — сказал министр образования. — Студенты пропускают занятия и больше озабочены не учёбой, а тем, как выжить.
— Кстати, — повернулся к нему генерал, — коррупция в вашем ведомстве тоже имеет положительную тенденцию. А у нас не сегодня, так завтра закончится специальная краска, которой мы помечаем купюры, чтобы оперативно выявлять охочих до взяток профессоров.
У всех участников на лицах явно проступала тревога. «Наверно, боятся, что им тоже оклады урежут», — сообразил Василий Степаныч.
По центральному телевидению выступил сам президент.
— Такого кризиса история человечества ещё не знала. Всё, что было раньше, не идёт с этим ни в какое сравнение, — в его голосе слышалось уважение к нынешнему кризису. — Но мы не будем уподобляться пугливой вороне и готовы встретить его во всеоружии.
Без стука открылась дверь, и в дом, впустив массу холодного воздуха, вломилась соседка, у которой дочь тоже училась в городе.
— Витьку вашего арестовали! — с порога объявила она.
Виктора и его друзей взяли на второй попытке ограбления. Таксист оказался мощным, проворным, с жилистой шеей. Он вырвался, догнал убегавшего Витьку, бил его ногами, а тот, сжавшись в комок и совсем не сопротивляясь, слёзно просил: «Ой, дяденька, перестаньте, мне больно». Ромка же не сделал даже попытки убежать, так и сидел в салоне. Таксист отвёз их и сдал в милицию; позже вычислили и поймали Кузю.
Стыло и холодно, злобно воет февральский ветер. «Крызис» — скрипят деревья на улицах. «Крызис» — скрипят нары под заключёнными в СИЗО парнями. Их домовладелица, старуха-процентщица, которую пока ещё никто не успел замочить, заплатила за подорожавшие коммунальные услуги и послала в Академгородок почтовый перевод сыну, кандидату наук, который из-за кризиса не получал зарплату, но не осмеливался требовать её, потому что боялся, что сократят.
После чего Елена Ивановна, наученная жизненным опытом, зашла в магазин прикупить про запас соли, сахара, спичек, макарон и крупы, а то вдруг ещё хуже будет. Сгибаясь под тяжестью сумки, полезла в автобус, несмазанные двери которого тоже проскрипели: «крызис». Страшный кризис разразился по всей стране — и на заводах, и в научно-исследовательских институтах, и на полях, и в головах людей — везде. Даже опустели заграничные пляжи и горные курорты, где русские туристы развлекались и раздавали щедрые чаевые местным жителям. И те тоже приуныли и по-иностранному шептали друг дружке: «О, пся крев, майн гот, матерь бозка, факинг-факинг».
И никто не мог объяснить причины. Чем были выше научные звания аналитиков и чем выше пост чиновников, тем путанее и загадочнее звучали их объяснения. Даже лучший менеджер всех времён и народов, доктор экономических наук Анатолий Борисович Чубайс и тот принародно, с экранов всех телевизоров, развёл руками и сказал, что пора тушить свет.
Один только Василий Степаныч из Голёнок точно знал, откуда есть и пошла эта напасть. Собравшись в город на суд над сыном и его приятелями, он горько подумал: «Всё ведь началось с того, что у нас кобыла издохла». Она до самых последних дней тянула лямку и держалась на ногах, потом сильно всхрапнула, точно прощалась с ним, и повалилась на бок. Так закончилась жизнь этой беспросветной трудяги, и на другой день грянул кризис. А теперь Василий привезёт жене ещё одно известие из последней череды печальных: их сыну дали четыре года лишения свободы. Зоя Михайловна на суд поехать не смогла. Узнав, что Витьку арестовали, она слегла как детсадовская кобыла.
Василию Степанычу тоже было нелегко. Сын на суде ни разу не поднял головы, словно она стала тяжёлая, как наковальня. Зато второй парень из их банды, наоборот, приглядывался и прислушивался, словно набирался опыта. А с третьим, самым молодым и нежным, случилась истерика. «Простите! Отпустите! Не хочу в тюрьму! — умолял он судью. — Меня там изнасилуют!»
Василия Степаныча обеспокоило, что на суд не явилась дочь, всё-таки не чужие. Когда Витьку, надев наручники, увели, он направился в общежитие шинного завода — в семейный блок, где и проживала Катя. Но там её не оказалось. Во дворе увидел дворника — точно в таком же бушлате, какой носил сам, убирая территорию детсада. Обратился к нему по-свойски, спросив про дочь: может, знает. Однако горожанин внёс в душу ещё большую сумятицу.
— Да тут с утречка вербовали молодых девчат, — охотно ответил он, выпрямившись и опираясь на широкую деревянную лопату.
— Куда вербовали?
— Кажись, в Египет.
— Да ну, не может такого быть, — осипшим голосом сказал Степаныч. — У моей же малолетний ребёнок.
— Ну, не знаю. А только там наши ценятся. Может, и твоей дочке подвезёт, — предположил дворник и подтёр нос рукавом. — Подцепит какого-нибудь шейха.
Степаныч ничего ему не ответил, но подумал враждебно: «Не каркай!» Его не оставляла надежда, что пройдёт день-два, и Катерина, как миленькая, заявится в деревню к дочке и расскажет, где пропадала и что делала.
Надо было поспешать домой, на последний и единственный автобус. Старик купил билет и присел отдохнуть в зале ожидания. Рядом с ним примостились два солидных господина. Они, таясь, разлили напиток в пластиковые стаканы, выпили и завели неспешный разговор о кризисе.
— Я так думаю, это опять англичанка гадит, — сказал один, вытягивая ноги.
— Ага, ещё скажи, что во всём Уинстон Черчилль виноват, — возразил второй.
— Вот именно! Это я и имел в виду! — разгорячившись, продолжил первый. — Сейчас я тебе как дважды два докажу.
Он начал доказывать и, наверно, доказал. Но Степаныч уже не слушал — точнее, перестал слышать и понимать его. Ведь на этот счёт он имел собственное, выстраданное жизнью убеждение.
В автобусе ехал на заднем сиденье и, подпрыгивая на неровностях дороги, соображал, как помягче сообщить последние новости жене и что сказать внучке, скучающей по маме и ждущей от неё подарков. К сожалению, у него не было возможности приобрести для Наточки куклу, и он ограничился тем, что купил ей киндер-сюрприз, потратив на это последний червонец.
Водитель высадил печального пассажира на окраине деревни и поехал дальше.
Завывал ветер, гоняя по улицам Голёнок мусор, уныло поскрипывали промёрзшие тополя. И только вороны на свалке, вопреки мнению высших бонз, были настроены бодро. Они деловито перелетали с кучи на кучу, отыскивая себе пропитание. Самая крупная, строго посмотрела на бывшего дворника и хотела напомнить ему про кризис, приготовившись каркнуть во всю воронью глотку. Но, видимо, передумала и занялась своим делом.
Двор с утра замело выпавшим снегом. Похоже, ещё никто не выходил. И Василий Степаныч сразу не зашёл в дом, а взялся чистить дорожку. Малость разогрелся, голове стало жарко. На него накинулась Жучка. «Рада-то как, — подумал Василий Степаныч, потрепав её за шею. — А скажу-ка я, что Витьке дали два года. Сделаю скидку. Парень он трудолюбивый, с ранних лет картошку помогал копать. Да, так и будет: его освободят досрочно».
Вспомнил про киндер-сюрприз в кармане и надумал сказать внучке, что это ей мама передала. Не может быть, чтобы Катя забыла про дочь. Всё одно наведается. Так решил. Теперь можно отворять двери...