Прозоров Лев Рудольфович : другие произведения.

Стрелы Саошьянта

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главы из недописанного АИ-романа

гл. I Кому доброе... а кому и утро.

Глава, в которой все начинается с непривычно позднего пробуждения, затем герой рассуждает о природе и причинах такого явления, как "бардак", а в конце в очередной раз познает на своем опыте верность народных примет.

   Я проснулся.
   Явление, что и говорить, не то чтобы из очень редких - за последние тридцать пять лет это со мной почти каждый день случается. Почти - потому что на нашей службе иногда сутками не спишь. И все же...
   Ага! Я проснулся не от жестяного повизгивания будильника, а сам.
   Неужели проспал? Будильник у меня обладает препаскуднейшим голоском, проспать его трудно. Но можно - если накануне как раз не поспал сутки-другие.
   В окнах серело. На часах высвечивалось восемь пятьдесят. Нич-чего себе... вот уж проспал так про...
   Тьфу. У меня же отпуск. Именно поэтому я вчера не поставил будильник на сигнал. Не надо никуда спешить. Впереди целый месяц тихой, спокойной жизни. Блаженство. Парадиз. Элизиум. Я обнаружил, что уже сижу в кровати - и тут же улегся почти демонстративно.
   Зайду к Корвину. Побеседуем о новостях древней истории (сочетание какое дивное!) и фантастической литературы. Попьем чаю с картофельными оладьями - у Корвина они неплохо получаются.
   Зайду к ребятам в диму.
   И самое главное - зайду к Оле. Надо купить Зайке "Хроники Нарнии" Льюиса, давно обещал. Вот с отпускных и куплю, вчера видел хорошее такое издание с мудрым лицом (мордой назвать язык не поворачивался) Аслана на обложке. И Колька, поди, по мне соскучился. Откровенно говоря, соскучился в основном я по нему.
   Я обнаружил, что глупейшим образом улыбаюсь потолку. Ну и фиг с ним, чай не потрескается от удивления. Оля и детишки - это... это почти моя семья. Мне хорошо у них. Я там чувствую себя гораздо больше дома, чем в своей холостяцкой берлоге, утлой коммуналке. Да, я сволочь - я втихую надеюсь, что Оля так ни за кого и не выйдет - ну, наполовину надеюсь. А ведь сам никогда не решусь предложить ей... что? Кувикулу в коммуналке через полгорода от ее жилья? Нищенское жалованье городского стражника? Перспективу стать вдовой или хуже того - опекуньей инвалида через день после свадьбы? Нет уж, нафиг. Когда - и если... вот ведь подлая мыслишка! - на олькином горизонте, дай-то Бог, замаячит что-то серьезное, я испарюсь.
   -Ты куда мою заначку дела, старая люпа?!
   Звонкий, легко пробивающий фанеру перегородки звук затрещины.
   -От...сь от матери, мразь!
   -Че-о? Ты че, щенок, оборзел?
   Треск - уже настоящего удара - и громоздкий металлический грохот... падающего инвалидного кресла.
   Хорошее было утро.
   Я уже на ногах, пальцы застегивают пряжку ремня. Не форменного - я в отпуске. Открываю дверь в коридор, стучу в соседнюю кувикулу. Властно стучу, уверенно. Можно сказать, профессионально. От такого стука дорогого соседа - по счастью, месяцами не появляющегося дома - должен мороз пробрать.
   Если вдуматься, я превышаю полномочия. Этот стук - такое же должностное проявление, как удостоверение или форма. И я, по уму, сейчас не имею на него никакого права, так же, как не имею права на законный вопрос обитателя кувикулы заявить: "Откройте, городская стража".
   На счастье, истязаемые похмельем и адреналином - ну как же, поставил на место обнаглевшего пасынка - мозги соседа забывают об этом вопросе. Дверь передо мной распахивается и Витюха Загуми, квирит Загуми Местивит Игнатьевич, сорока девяти лет от роду, возникает предо мной на пороге собственного священного и неприкосновенного жилища. И даже перешагивает его, дурак. Вот он, всей своей непривлекательной персоной, уже морально готовый к использованию в компании двух братьев по разуму "своей" заначки из отнятых у жены грошей. Плохо скроенное пальтецо, шапка, скорее всего когда-то сдернутая в переулке с головы запозднившегося прохожего, а сейчас замызганная до полной неузнаваемости. Грязные треники с обвисшими коленками, разношенная обутка неизвестной породы - такие чудища в просторечии именуются дерьмодавами. Между полами пальтеца рубаха, в которой только треть пуговиц на месте, приоткрывает обтянутое нечистой майкой пузо и седеющую грудь. Рожа вполне соответствует одеянию - низкий лоб, до середины заросший темными с проседью патлами, густые брови, тяжелые опухшие веки маленьких красноватых глазок, скула, рассеченная полученным в пьяной баталии шрамом. Темные губы, неровный щербатый частокол бурых от табака и гнили зубов, распухший малиновый нос с крупными порами и почему-то торчащими на самом конце седыми волосками. Бульдожьи брыли щек в трехдневной щетине. Скошенный подбородок.
   В общем счете - три года, увы, все по мелочи - оскорбление действием, хулиганка, нарушение общественного спокойствия, все в пьяном виде. Ничего серьезнее доказать не удалось - тот же хозяин шапки не то не сообщил об инциденте, не то Витюха в ту пору не попал в поле зрения моих сослуживцев из соответствующего отдела. Впрочем, может, это я переоцениваю это... неполнозубое. Может, он нашел эту шапку на помойке - есть у нас нынче квириты, почитающие ниже своего достоинства чинить добротные головные уборы и враз отправляющие их к мульдам, едва где-нибудь рассядется шов.
   -Че надо? - вопрошает он, устав грозно, как он искренне заблуждается, таращиться на мое простоватое лицо.
   -Тебе кто разрешил в такую рань в чужой квартире глотку драть? Не говоря про то, чтоб ручонки свои распускать, ты, слаге?
   Это не оскорбление, а констатация факта. Недолгое время, что мой сосед делил КПЗ с теми, для кого она скорее была прихожей родного дома, его статус был - слаге. Опустившееся, не следящее за собой существо на побегушках у настоящих. Малолетки-мабоны могут, если надзиратель недоглядит, и запинать насмерть - отчасти развлекаясь, отчасти - для самоутверждения.
   И насчет чужой квартиры - факт. Кувикула записана не на него - в гробу он видел налоги платить! На его жену, несчастную дурочку, которую лет двенадцать назад дернуло связаться с этим недоразумением.
   Сейчас она, причитая и уговаривая, помогает сыну поднять его инвалидное кресло.
   -Че-о? - какой богатый словарный запас. - А пошел ты, понял?
   -Понял. Ты не только слаге, ты еще и трус.
   -Че-о?!
   Именно этого мне и надо - чтоб придурок решил на меня замахнуться. Потолки у нас хорошие. Высокие. Заслуга Старшего Брата Шабуркана. При Непейбабе уже таких не строили, там прием бы смазался - клиент бы врезался в потолок ногами. На пыльных тропинках далеких планет, так сказать...
   Мда. Не рассчитал. Велосипеда жалко. Со стены, придавая происходящему оттенок какой-то гайдаевской комедии, срывается жестяное корыто-ванночка. Грохот, конечно. Мат, конечно.
   Я подхожу, и мат затихает. Витюха, затравленно поблескивая глазками, вжимается в угол. Судя по всему, он полагает, что сейчас его будут запинывать. Он ошибается. Я не рыцарь в светлых доспехах, и мне приходилось пинать лежачих - но тогда, когда лежачий пытался дотянуться до ножа или ствола, и только пинок мог отвлечь его от этого занятия. Запинывать этого, прости Господи, противника... противно.
   Ну и это - превышение меры необходимой самообороны.
   -Скотье вернул. Резко.
   -Ч... - Витюха сглатывает, двигая небритым грязным кадыком. - Начальник, это ж мои...
   Смотри-ка, мы, оказывается, и другие слова знаем.
   -Че?
   Любимое словцо из моих уст добило забулдыгу и он, сопя, и что-то невнятно бормоча себе под малиновый нос, выковырял из кармана стопку мятых бумажек. Сунул мне, в нетерпеливо протянутую ладонь. Так подставляться серьезному противнику я б не стал - жест просто напрашивался на то, чтоб ухватить меня за предплечье или вывернуть кисть, и познакомить со стенкой профилем. Но квирит Загуми с серьезными противниками разве что в одном КПЗ отдыхал, причем отнюдь не рядом, а в лучшем случае у двери. Встал, доковылял до двери на лестничную площадку и уже оттуда проорал:
   -Жопуляры поганые! Шабуркана на вас нет!
   Мне стало почти смешно. Называть меня популяром. Шляхтича с крови и кости, одного из немногих, чей род сберег чистоту касты даже в бетономешалке маздакитского государства, первого бескастового государства в мире. Это даже не оскорбление. Просто глупость. И еще большая глупость для Витюхи - строить из себя маздакита-Шабурканиста. Именно при Чистых Братьях квирит Загуми не вылезал из каталажек - сейчас у городской стражи нет ни времени, ни сил на таких, как он. А уж при Старшем Брате Шабуркане Витюха давно бы сгинул в щедро усыпавших север и восток нашей необъятной отчизны санаториях-чистилищах. Надо отдать должное Старшему Брату - пьяниц, дебоширов и уголовников он жаловал не больше еретиков, болтунов и грамотеев. И ведь действительно был порядок - если можно считать разумной платой за него жизни и судьбы леодров людей, всевластие мясорубки Социальной Санации, не делавшей разницы между матерым уголовником, мелочью вроде Витюхи... и моим дедом, повинным лишь в том, что был сыном шляхтича.
   Деду-то повезло - три года, а потом - война. Война, слишком страшная, чтоб Чистые Братья продолжали морить в санаториях офицеров - да хотя бы просто способных драться и умирать, хотя бы своим мясом на мгновение застрять в гусеницах катафрактов с Крестом Свентовита на башнях.
   Витюха, очевидно, воспринял задумчивое выражение на моей физиономии, как изощренное издевательство.
   -Кметяра, пес поганый! - заорал он. - Весь дом ваш на голову гребанутый, понял? Имел я вас тут всех!
   -Ты, чахлый. А ну повтори, чего сейчас шуршал.
   На шорох скорее похож произносящий эти слова старческий голос, а никак не сиплые вопли, испускаемые организмом Витюхи. Но квирит Загуми мгновенно испуганно затыкается.
   На лестничной площадке за дверью стоит старик в неброской, но добротной и теплой одежке. Куртка, брюки, добрые, маздакитской еще работы башмаки. Вязаная шапка. Узкое морщинистое лицо. И шрам, рассекающий это лицо - от правого виска к левой скуле. И глаза под мохнатыми седыми бровями - пустые звериные глаза. И на тыльной стороне поглаживающей шрам руки - синие узоры.
   Витюха попал. Очень серьезно попал. Потому что только у таких, как он, все эти "имел я вас..." фигура речи, или, как еще иногда говорят - "для связки слов". Ими обмениваются по десять раз на дню - и тут же забывают. Но только не в Ограде. Потому что в Ограде эти слова могут стать делом - и сбросить человека, пережившего это, ниже всех друидских каст. Ниже "слаге". Ниже "выдры", уличенного в воровстве у своих. Ниже "хоря", сдуру поевшего из грязной посуды, доевшего чужой кусок или надевшего грязное. И нет надежнее способа самоубийства, чем сказать эти слова даже простому "дубу" или "рыси".
   А уж сказать их Катбаду, Крылатому Вепрю местной Рощи...
   Катбад. По документам - Угоняй Виктор Гудимович. Восьмидесяти пяти лет. Из них - сорок восемь по санаториям и эргастулам. Ни одного "гейса". Никогда не ел с одного стола с "выдрой", "хорем" или "элтохом". Или, упаси Боже, с кем-нибудь из моих сослуживцев. В том году, когда я закончил училище, друид Катбад в последний раз "вернулся с холмов". И принес на груди роскошный узор - развесистый дуб с крылатым вепрем в кроне. Я его, конечно, не видел. Ну разве что часть кроны и самого вепря, когда Катбад в майке отдыхает на скамейке у крыльца в жаркий летний день.
   Он живет здесь. И поэтому до недавних пор наш двор был одним из самых спокойных в городе. Он живет в такой же кувикуле, как моя, вместе с детьми своей последней морганы - не жены, конечно, у друидов не бывает жен. Только морганы - они же нимуйки или феечки.
   -Ты, чахлый, - повторяет друид тем же негромким, но очень не по-хорошему звучащим голосом. - Твое, по делу, гобино, что я худо тебя саучил. Старый стал. Тугой. Если я тебя еще раз саучу, или смережу у своего кройма - будет в твоем дупле свиря, да ты ее не саучишь. И цветам не порадуешься - неожиданно чистым слогом, почти без фейне завершает свою мысль Катбад.
   -Скусил?
   Витюха часто и мелко кивает головой. Выражение на вытянувшейся и побелевшей физиономии такое, что я подсознательно жду - вот-вот с враз запавших синеватых щек сухой хвоей начнет осыпаться щетина.
   -Ну так и копыться отсюда... слаге.
   Скрюченные пальцы друида складываются в мудры раздражения и досады. Хорошо, что не гнева, обвинения... или, не приведи Всевышний, смертельного вызова. А ведь если б сложились, мне б пришлось вмешаться. Отпуск там, или нет, моя работа в том и состоит, чтоб защищать мирных граждан - к которым, не взирая на все мелкие прегрешения, копошащиеся на его маленькой и грязной совести, относится квирит Загуми, - от таких, как Катбад.
   Самое ужасное - мне совершенно не хочется это делать.
   По крайней мере, в этом конкретном случае.
   Друид поворачивает голову, которую до сих пор старательно бреет, ко мне. Не стану оскорблять почтенного Крылатого Вепря утверждением, будто он смотрит на меня - нет, до такого он не опускается, желтые глаза пусто смотрят куда-то сквозь вашего покорного слугу. Хотя - не так уж пусто, какое-то выражение в глазах есть, и выражение это не злость, как можно бы подумать, а - тоска. Внезапно он с чувством роняет в полутьму коридора:
   -Бардак...
   И продолжает свой путь наверх, прежде чем я успеваю опомниться от изумления. Любопытно. Когда на бардак жалуются у нас в управе, это понятно, хотя Боровик этого страшно не любит. Трибун городской стражи, куратор моего, убойного отдела, утверждает, что дело стражника не жаловаться на беспорядок, а пресекать его. Когда на бардак жалуются люди в электровозе или в очереди, это тоже понятно. Они от него страдают. Но Катбад... друиду-то какое дело, бардак в стране или нет? Ведь, по идее, всем этим Вепрям, Рысям, Дубам, всей этой флоре и фауне из Рощ и Оград, с ее дремучей лесной верой и дикими зверобогами как раз должно быть радостно, что в стране - бардак! Тысячу лет они добивались бардака, плодили бардак, выбирались на свет всякий раз, когда слабело государство и казалось, что ослабел Сам Бог. Те, кто наводил в Рутении порядок, были их злейшими врагами, а прежде всего - мы. Их изгнал из Логрии Артур, и они ушли на Восток Меховым путем, но вера, изгнавшая из Логрии их чудовищ и запретившая мазать детской кровью круги камней и наматывать людские потроха на стволы священных дубов, пришла вслед за ними. С ними враждовали князья, принявшие эту веру, строившие под ее знаменами государство русов и их дружинники. Их жгли в срубах стрельцы рексов Ростова Великого. Их гоняли вигиллы августов Рутении. Их почти на ноль извела Социальная Санация при маздакитах - но они пережили и ее. Они выбирались на свет, когда был бардак, когда дружины русских князей рубили друг дружку семьсот лет назад, когда триста лет назад пресекся род Рурициев и в стране бушевала смута, когда Викентий вздумал очищать веру, когда бессильные и выродившиеся потомки великого безумца, первого рекса, назвавшего себя - августом, а Русь - Рутенией, выронили страну и титул из рук, и сторонники республики резались с фанатиками-маздакитами, когда вагры перли на Ростов и всех здоровых мужчин-призывников бросали на фронт. Этот самый бардак был для них как вода для щук, мутная такая водичка, в которой вдосталь можно нажраться жирных беззащитных карасей.
   И вот теперь - один из друидов жалуется на бардак. Это до чего ж мы дожили, квириты?
   Я решительно потряс головой. Что-то меня с утра тянет на лирику. И на историю. Это все дурное влияние Корвина. Вот сейчас пойду и скажу ему об этом.
   Я снова постучался в дверь кувикулы Загуми. Дверь открыла женщина в домашнем платье маздакитских времен, в стоптанных тапках на босу ногу.
   -Здравствуйте, Клавдия Викторовна. Не ваши? Вот тут в коридоре валялись.
   Протягиваю ей отнятую у Витюхи стопку бумажек.
   -Ой... спасибо, Валент Ратмирович... спасибо...
   Ага, "спасибо". Я ведь прекрасно понимаю все оттенки этого самого "спасибо". Спасибо, что не искалечил придурка, не закатал на месяц-другой за нападение на сотрудника органов. Спасибо, что дал ему возможность и дальше калечить жизнь жене и сыну.
   Безнадежно вздохнув, спрашиваю:
   - Может, хоть заявление напишите?
   -Ой, что вы, квирит капитан...
   Ага, как скотье вернул, так Валент Ратмирович, а как заявление, так квирит капитан.
   Клавдия Викторовна отодвигается, из-за нее, шипя, выезжает кресло. Сын Клавдии Викторовны от первого брака, Максим. Серые глаза, осунувшееся лицо, сильные руки - золотые, в общем-то, руки, кресло он сам собрал. А вот ног у парня нет. Ноги остались в ущелье Нахрай-Сухраби на границе суверенной ныне Согдианы (то есть, конечно же, Сугуды), и христианской республики Пешавар. Если б не однополчане, там бы остался и сам Максимка. Ему даже выплачивают пенсию. Скудную инвалидку вместо положенных ветеранских. Потому что вдруг оказалось, что та мясорубка была никому не нужна, что погрангарнизон попросту забыли в тех краях, и награждать его не собираются ни популяры Рутении, потому что дело происходило на чужой территории, ни ильхан независимой Сугуды Ишерек Симургани, которому неохота давать правоверным повод кричать о наградах для поганых Урусов-язычников, раздаваемых за счет сынов Бога истинного.
   Бардак, да. Максим не станет жаловаться. И вовсе не потому, что восторженные популяры, опьяненные легкой победой над всемогущим еще недавно Братством Чистых, сдуру возродили отмененный-де узурпаторами-маздакитами закон о правах "патер фамилие". Чтобы, мол, никаких больше Павликов Морозовых (ну некому было объяснить недоумкам, половина из которых была легистами или историками по основной специальности, что закон отменили еще ДО Октябрьских Ид, и вовсе не подлые маздакиты, а тогдашние популяры из Конвента Народного Доверия, а проект об отмене успел одобрить за месяц до отречения август Виктор Второй, и, как выяснилось, последний). У парня не тот характер, чтоб подавать жалобы в суд на изгадившее жизнь ему и матери ничтожество. И я всерьез опасаюсь, что когда-нибудь мне придется решать вопрос, как бы превратить в очередной "глухарь" дело о насильственной смерти квирита Загуми М.И.. Нет, я все понимаю, "пусть погибнет мир, но торжествует право" - но парню и без того досталось. Может, хватит, а?
   Хреновый я стражник, честно. Я знаю, что не имею права подменять собою закон. Что бардак от этого не станет меньше, и никому не станет легче... кроме вот этих двоих людей.
   -С добрым утром, Валент Ратмирович.
   Что тут скажешь?
   -С добрым, Максим.
   Из соседней кувикулы вовсю орет инфор. Давно орет, кстати. Вот типичные законопослушные квириты. "Дарагие рутенейцы, панимаеш". Рядом шум, крики, драка, но мы цивилизованно сидим в своем жилище и не вмешиваемся, только инфор врубим погромче.
   -...Редной террористический акт в Логрисе. Ответственность за него взяла на себя международная террористическая организация "Христианский джихад". Ее лидер, Абдалиса Нургани, выступил с заявлением о том, что, цитируем, "священная война будет продолжаться до тех пор, пока христиане южной Галлии остаются под игом языческой власти"...
   Шиза, честное слово. Из-за этих сумасшедших в южной Галлии - как их, "Багауды", что ли? - другие сумасшедшие убивают несколько десятков несчастных логров. И это при том, что главные ставки восьми из десяти международных христианских организаций находятся именно в Камелоте.
   -Президент христианской республики Сельджукистан Базан Инеджад в очередной раз выступил со скандальными заявлениями в адрес Эранвэдж. Он заявил, что существование государства парсов на этой земле оскорбляет чувства миллионов христиан во всем мире. "Если, заявил президент Инеджад, европейские язычники чувствуют вину перед парсами за преступления вагров во время Второй Мировой войны, им следовало создать Эранвэдж на своей территории, в Европе, а не решать свои проблемы за счет христиан". В своем выступлении президент Инеджад в очередной раз назвал Эранвэдж главной угрозой миру в центральной Азии и во всем мире.
   Мерзкое изобретение это инфор. Никогда не стану его покупать.
   -В Биармии состоялся марш ветеранов легиона "Йомалатинтис". Марш проходил под охраной биармийской полиции. Несколько сотен противников марша, съехавшихся со всех концов Биармии и из-за границ республики, были оттеснены на обочину дороги и могли выражать свое отношение к происходящему лишь выкрикиванием антитрибацистских лозунгов. В конце марша произошла стычка между антитрибацистами и молодежью из трибал-социалистической партии Биармии. Госпитализированы десять человек.
   На границе Антии и Рутении потерпел крушение авиалайнер ТУ-68. по предварительным данным...
   Господи ты Боже мой, да сколько можно?! Какое удовольствие получает человек, узнавая обо всех этих кошмарах? Кому хочется за завтраком узнать, что в Кушани опять взорвался какой-то завод, и сибирские реки послушно потащили в сторону Рутении отраву? Что где-то упал самолет, утонул корабль, прошел парад содомитов, разгулялась очередная эпидемия? Христиане эти тоже... нет, все было, и друидов преследуем, и Викентий с последователями гонял староверов. Но вот чтобы воевать с другими людьми просто потому, что они верят по-другому - не искажают твою веру, не режут людей перед идолами, а просто по другому называют Всевышнего и молятся Ему по другим книгам... нет, я понимаю, что "терроризм не имеет национальности и религии", но почему буддисты, скажем, не взрывают бомб в Логрии, хотя Кушаню досталось от логров, ей-же-ей, ничуть не меньше, чем христианским землям?
   В кухне завизжал коннектор. Еще одно мерзкое изобретение. Оно у нас, хвала Господу Светлому, одно на всю коммуналку.
   -Дядя Валя!
   Тощая девчонка в халатике, Даренка Зимина, выскочила в коридор с кухни.
   -Дядя Валя, вас к аппарату!
   Так. Это еще что? Есть у меня дурное чувство, что так дивно начавшийся отпуск аккуратно и неотвратимо накрывается медным тазиком. Есть такая народная примета - утренний звонок по коннектору в выходные - не к добру. Да ладно, может, это всего лишь Корвин решил звякнуть с утра пораньше, или Оленька вспомнила про кметяру небритого...
   Угу. В трубке звучал до омерзения родной и непристойно бодрый голос Боровика.
   -Вале, Ратич. - хорошо хоть квирит трибун не одобряет всех этих каламбурчиков "Вале, Валя".
   -Вале, Боровит Гостятич. - по паспорту Боровика кличут Боровитом. Это как раз после войны пошла мода на красивые княжьи имена. А в сочетании с кряжистой фигурой и круглым чисто выбритым лицом имя преобразовалось в прозвище еще раньше, чем Боровик пересекся с ликторами из-за одного дела. Ну а уж после... "как Гриб-Боровик с "гороховыми" воевал" - про это всякий курсант слышал.
   -Я тебе, Валент, не Боровит Гостятич, а квирит трибун.
   Совсем гадко. Служебное обращение... хотя с самого начала было ясно, что он не доброго утра пожелать звонил.
   -У нас, Ратич, очередное убийство.
   "Не у нас, а у вас" - вспомнилась цитатка из Гайдаевского фильма. К месту, конечно, только Боровик такого юмора не понимает, он юмора на работе вообще не приемлет в принципе.
   -А у меня отпуск, квирит трибун. Вакация, так сказать.
   -Ты у нас, Ратич, шляхтич, или где? Какие отпуски могут быть в служении закону, а? Сам знаешь, наша служба и опасна, и трудна. Собирайся и выезжай. Малая Фонтанная, инсула девять дробь семнадцать, квартира сорок восемь.
   -Да квирит трибун, у нас чего там, некого...
   -Некого, Ратич. Лучник опять объявился.
   Прежде чем я нашел походящие слова, трубка разразилась гудками.
   Накрылся отпуск.
   Господь мой, Митра Светозарный, за что?
  
  

Гл. II. О псах, волках и овцах.

Глава, в которой выясняется, что старый враг - более приятное общество, чем бывший друг, а так же обсуждаются законы цезаря Юлиана Философа в применении к электровозу

   Через две минуты я уже сбегал по лестнице. Инсула у нас старой застройки еще доидовской, при августах построена, так что подъемник ("врхутяг", как забавно выражается Наталка Горчева) проектом не предусматривался. Пришлось бежать по лестнице, помнившей и жуткие зимы Двухлетней Осады, когда по ней затаскивали к печам-мещанкам все, что могло гореть, и стаскивали к саням-труповозам тела, посиневшие от голода и мороза, и уверенную ночную поступь санаторов Шубаркана, и красногвардейцев-маздакитов, и верноподданных августов рутенейских, каких-нибудь коллежских асессоров.. впрочем, окна в подъезде были немыты не то с шабуркановых времен, не то с тех самых асессоров... ну, с маздакитских времен - это точно. А простые и привычные надписи маздакитской эпохи, все эти "Жданка - дурак" и "Машка + Горим = любовь", или там ""Евн" - триумфатор!", сменились совершенно немыслимыми образцами народного творчества. Теперь мало сказать, что сосед - дурак, надо подробно описать все стороны его интимной жизни - причем фантазия авторов клонилась отчего-то в сторону греческой любви и скотоложства. Формулы "икс плюс игрек равно..." тоже стали сползать к однополым сочетаниям. А фанатов спортивных команд потеснили сторонники музыкальных, прости Господи, направлений - если ЭТО можно назвать музыкой. На последней перед первым этажом лестничной площадке поверх пестрых надписей красовалось нечто свеженькое - огромный Крест Свентовита и надпись "Невогард, мы вернемся!".
   Написано, что характерно, отнюдь не по-вагрийски.
   Блин, во времена-то пошли! Друид жалуется на бардак, русины рисуют на стенах вагрийские символы, грозя "вернуться" в город, которого вроде не покидали... наконец, одного стражника вызывают на службу в начале отпуска.
   Я хлопнул дверью подъезда, и тут же уткнулся носом в могучую грудь в коричневом кожаном гиматии, точно между двумя рядами пуговиц. Буркнул "извините", сунулся влево, но грудь сместилась туда же. Что ж, бывает, "синдром Чичикова-Манилова", как выражается добрейший доктор Ясинецкий. Я рванулся вправо, но и кожаный плащ сдвинулся вслед за мной. Я раздраженно поднял голову...
   И еще поднял...
   И еще...
   На меня, во всех смыслах свысока глядело лицо молодого парня со свернутым на сторону носом и мощной челюстью панкратионца, с большими задумчивыми глазами под низким, прикрытым темной челкой лбом. Плечи были шире моих почти в полтора раза, а рост позволил бы пареньку добиться успехов не только в панкратионе, но и в майяском мяче.
   -Слышь, мужик, - лениво проронила из подоблачных высот надежда олимпийских ристалищ. - Пошли. Тут с тобой перетереть хотят.
   -Ну, посылаю.
   Верзила сперва чуть нахмурил правую бровь, потом так же, не напрягаясь, приподнял ее и правый уголок рта.
   -Шутник, да? Я шутки люблю. А патрон - тот не очень. Идем, поговорить надо.
   -А вас там сколько?
   Теперь поднялись, правда, невысоко и ненадолго, оба угла рта.
   -Этот прикол я знаю, - сообщил верзила. Потом его глаза и все лицо едва уловимо потускнели, взгляд словно слегка разфокусировался - так и бывает у панкратионца перед атакой. - Ну ты как, кметяра, сам пойдешь? Или помочь?
   Вот что я люблю в друидах - они никогда не навязывали нам свое общество. И перли буром только в совсем уж безвыходной ситуации. А эти, новенькие - ни страха, ни совести, одна тупая уверенность во всепобеждающей правоте пудов мышц и граммов свинца. Я почувствовал, что закипаю. Ясен пень, это-то и есть серьезный противник, не Витюха, прости Господи, но оно и к лучшему - размяться... хотя рожу сохранить в целости вряд ли удастся. И какие будут глаза у Наталки, и что скажет Боровик, и как выразительно будет молчать майор - об этом лучше и не думать сейчас. Ну, крупнее он меня - так большие тезаурии громче падают.
   И ведь знает, что я - стражник. Любопытные настали времена, что ни говори.
   -Пшел вон, придурок. - раздалось из-за спины молодого великана. - С-соплячье. Поручить ни дэва нельзя.
   Как ни странно, атлет при звуках этого спокойного голоса словно чуть-чуть поубавил свой гигантский рост и отступил в сторонку.
   -Максим Сергеич, я...
   -Головка от часов "Заря", - оборвал его стоявший сзади. - В машину, мурзилка картонная.
   Пригорюнившийся силач, ссутулив неохватные плечи, поплелся к парковавшемуся у тротуара роскошному "полидевку". Мы остались наедине с тем, кто столь грубо прервал наш милый интеллектуальный диалог. К сожалению. Потому что я предпочел бы драться с панкратионцем, чем разговаривать с ним.
   -Доброе утро, Валент. - улыбнулся он. - Чего так рано? Отпуск опять сорвали? Тебе куда? Садись, подвезу.
   Я молчал. Наверно, надо было просто повернуться и уйти. Наверно, надо было послать его куда подальше. Я не сумел. Как говорилось выше, я хреновый стражник. А вот он был очень хорошим стражником. В руках капитана, а затем и майора Зверича распутывались самые запутанные узлы, кололись самые крепкие орешки. Если за дело брался Зверич - дело обязательно оказывалось распутанным, и распутанным в срок. Высокое начальство не могло нахвалиться на его показатели, нервничавшее непосредственное начальство, тревожась за кресло и птериги, заваливало непотопляемого майора самыми невообразимыми "глухарями", которые он приканчивал едва ли не шутя, а мы, курсанты училища городской стражи, почти боготворили его. Да, мы знали, что задерживаемые майора Зверича часто оказывались застрелены при сопротивлении аресту. Но разве хоть кто-то из них был невиновен? И разве лучше дожидаться, пока эта мразь, досидев до очередной амнистии, выйдет вновь грабить, насиловать, убивать на улицах нашего города? Да, в медпункте горуправы часто заполняли акты о "падении с лестницы" его подследственных, а то и свидетелей. А что же еще делать с тем, кто потворствует зверью? Воркотню старых коллег Зверича о "недопустимых методах" мы пропускали мимо ушей, как нытье неудачников. В училище ходили восторженные слухи о его собственной картотеке, о сети осведомителей и помощников под прикрытием, о хитрых многоходовых комбинациях. А он еще и находил время на общественную работу, курировал детские спортивные димы... и нашу группу в училище. Когда он спал - совершенно непонятно.
   Но потом... потом наступили перемены. Газеты взахлеб разоблачали "беспредел городской стражи", само слово "стражник" как-то выпало из обихода, напрочь вытесненное друидским "кмет". Жалованье, и до того не заоблачное, упало так, что из квартир стражников ушли последние тараканы. На выпускном экзамене старый майор Разрывай, преподаватель ломброзистики, сказал нам: "Ну, теперь-то ваш Зверич переменится!". Мы мрачно молчали, мы верили своему наставнику и кумиру. Но Разрывай оказался прав. Он сам не предполагал, насколько прав он окажется.
   Зверич переменился, очень переменился. Нет, он не стал, как сейчас принято выражаться, "оборотнем". Не стал и уподобляться псу, который, вместо того, чтоб защищать стадо, сам втихую грызет ягнят. Вместо этого он словно на своем примере решил показать, что одичавший пес - страшнее любого волка.
   В тот же день, когда я закончил училище, майор Зверич подал заявление об отставке. Вместе с ним ушли и некоторые его подчиненные, и даже несколько парней из других отделов. В помешавшейся на политике стране все поняли этот шаг одинаково. Одни заявляли, что Зверич решил выдвигаться в сенат от маздакитов, но большинство с ними не соглашалось, как и между собой: одни орали, что с таким человеком, как Зверич, популяры горы свернут и передавят всех маздакитских холуев, другие ничуть не тише отвечали, что на хрена кровному шляхтичу сдался этот парсовский крысятник, что он покажет этим уродам-популярам, что русины в своей стране - хозяева, и вообще, "чемодан-станция-Эранвэдж!".
   За спорами едва не проморгали череду стычек между друидскими группировками, проложивших в Невогардских Рощах кровавые просеки. А убойный отдел, в котором я стажировался, завалило "глухарями" - странными смертями или исчезновениями крупных торговцев, новоиспеченных предпринимателей, директоров предприятий, городских чиновников, даже стражников.
   Никто не мог так виртуозно запутывать преступление... никто, кроме того, кто их столь же виртуозно раскрывал когда-то.
   А вскоре не было в городе рынка, фирмы или предприятия, не платившего долю от своих доходов концерну ЗАО "Зверь", в котором, впрочем, числилось немало предприятий самого разного профиля - банки, страховые агентства, заводы. Даже иностранные предприниматели быстро понимали, что лучший выход - застраховать собственность в одном из соответствующих агентств "Зверя" или нанять в секуристы его парней. И сам градоправитель, квирит Анатолий Сабазиус, при встрече первым протягивал ладонь генеральному директору концерна, Максиму Сергеевичу Зверичу. В концерне заправляли большей частью те, кто покинул вместе с Зверичем городскую стражу, парни из спортивных дим, и некоторые из моих однокурсников.
   -Ну, чего молчим, Валент? - улыбнулся мой бывший куратор. - Давно не виделись, давно не говорили, как шляхтич с шляхтичем.
   Да, давно. С того самого дня, как он вечером приехал ко мне домой и предложил работу в создающемся концерне. В качестве задатка предлагались квартира - "извини, пока только двухкувикулка, но надо же с чего-то начинать, верно?" и месячный оклад, равный годовому в городской страже.
   Я отказался. А он не стал настаивать, хоть и был заметно недоволен. Не скрою, что был настолько глуп, чтоб после этого несколько месяцев опасаться за свою жизнь. Мог бы понять, что бывший наставник - не маньяк-отморозок, и убивает он лишь тех, кто создает ему проблемы. Я для этого был слишком мелок. Орлы, как известно, не ловят мух.
   Даже стервятники.
   -Простите... Максим Сергеевич, мне не хочется с Вами говорить.
   -Вот как? - Господи Светлый, какая же у него ясная, открытая, мужественная улыбка, какие честные, веселые глаза! - Ну, не буду тогда тебя мучить. Просто мне нужна твоя помощь.
   -Нет.
   -Вот так сразу? - светлые брови взлетели на ясный высокий лоб. - Но почему, квирит стражник? Разве законопослушный квирит не имеет права просить о помощи сотрудника органов?
   Он опять улыбался.
   -Я ведь абсолютно законопослушный человек, Валент. Ни одной судимости, ты сам знаешь, и все налоги плачу вовремя - если хочешь, проверь, хоть ты и не налоговик, но по старой дружбе покажу все документы.
   Блин горелый, как же тянет улыбнуться в ответ!
   -У меня дела.
   -И у меня тоже. Я же говорю, садись, подвезу.
   Я покачал головой. Вот ведь правду говорят - нельзя разговаривать с дэвом!
   Губы сами произнесли первые строки молитвы - как будто передо мной и прямо стоял выползень из ледяных глубин преисподней:
   -Ашим воху...
   -Нет служения выше, чем служение истине... - по-русски подхватил "дэв".
   Я не выдержал. Мне надо было сказать ему то, что я хотел и не смог сказать тогда, восемь лет назад, потому что тогда мой язык вязало узлом от потрясения и еще непрошедшего преклонения перед этим человеком. Невысказанные тогда слова тлели торфяным пожаром у меня на языке восемь лет - и вот сейчас прорвало.
   -Максим Сергеевич, Вы же учили нас служить закону! Вы сами были образцом того, как охранять закон!
   Он спокойно, серьезно кивнул, больше не улыбаясь.
   -Да, это так. Я и сейчас служу закону.
   Я ошарашенно воззрился на него.
   Он покачал головой - словно тогда, когда курсант Ратич не мог понять какой-нибудь простенькой задачи.
   -Валент, Валент... что такое закон, Валент? Что есть закон и почему мы должны ему повиноваться? Почему папка бумаги, на которой написано "Уголовный кодекс", более почтенна, чем папка бумаги, на которой написано, скажем, "Приключения Незнайки" или "Вероника в Новом свете"?
   Я молчал.
   -Раньше, Валент, мы - мы, шляхтичи! - выполняли законы, которые принимал август. Божественный август, носитель священного фарна по праву рождения. Так?
   Я кивнул.
   Он наклонился ко мне, глядя в глаза, произнес напористо и сильно, так сильно, что наполовину сниженный голос воспринимался чуть ли не криком.
   -Валент, очнись! Августов нет уже восемь десятилетий! Нету! Я не стану сейчас говорить, имели ли право владеть Рутенией вместо Рурициев выскочки Камбиллы, но они были августами, богоравными, богорожденными! Но восемь десятилетий назад чернь, толпа придурков, возглавляемая лжецами, убила последнего августа! И все законы, принятые после этого дня, исходили от людей, Ратич, понимаешь, от толпы быдла, которое наши с тобою предки проигрывали друг другу в кости! От безбожных ублюдков, громивших митреумы и убивавших "Отцов" и "Львов", убивавших наших с тобой предков! Какие это законы?! Что они могут означать, что стоит за ними, кроме физической силы принявшей их кодлы? Да, именно кодлы, потому что законы имеют право принимать только богорожденные - а все остальные это кодла в подворотне, даже если она одета от Версачи, а подворотня выстроена по проекту Кирази и называется "вечевой палатой" или "майданом" или еще как-нибудь! Все их "законы" - это просто пачка испорченной зря бумаги, Валент!
   Я стоял, словно оглушенный. Собственный голос показался чужим.
   -То есть, по-Вашему, законов нет? А когда вы сами служили этой самой "пачке испорченной бумаги", вы лицемерили?
   -Ничего подобного, Валент. Разве, когда безоружный человек пятится и обходит злобную собаку, он лицемерит? Нет, он всего лишь принимает во внимание условия. Я принимал во внимание условия, пока шавка была большой и сильной, а я - был безоружным. Но если у человека окажется в кармане револьвер - то разговор с псиной пойдет совсем по иному. У меня появился револьвер, только и всего, Валент, только и всего. Я не обращаю внимание на голосистых шавок, а кусачих - пристреливаю. Далее, ты спрашиваешь, не считаю ли я, что закона нет... - он говорил, словно мы десять лет назад прогуливались во дворе училища, размеренно и напористо, но вместе с тем спокойно. - Закон есть. Мы - это закон, Валент. В этой стране, да что там, на этой планете не осталось никого родом выше нас. Во всей Европе нет ни одного настоящего правителя, не считать же такими Аммераудуров Логриса, выменявших у толпы жизнь и игрушечное "царствование" на настоящую власть. От закона остались только мы, и мы теперь - закон. Наша кровь. Служа себе, я служил и служу закону. Высшему закону - закону крови.
   -И Рутения для русинов? - криво усмехнулся я.
   Зверич легко рассмеялся.
   -А, ты про венетов... нет, синерубашечники тут не при чем. Они сами не понимают того, о чем они говорят. Такая же толпа быдла, вообразившая, будто факт рождения на том или ином клочке земли, или звуки, которыми мы общаемся друг с другом, что-то означают. Валент, среди них не наберется и сотни хотя бы с четвертушкой шляхетской крови, их предки дальше первой ступени посвящения в Братство отродясь не доходили. Бараны, думающие, что достаточно забраться в логово и зарычать - и ты уже волк. Моя прабабка всю жизнь гордилась, что говорила только на логрийском и саксонском, едва понимая русский, полжизни провела в Виндебоне и Камелоте, но она была рутенейской шляхтянкой, а не быдлом, и она, а не они были хозяевами этой земли. Есть только две нации, Валент - нация хищников и нация мяса, стая и стадо. Если хищник постарел, или разленился, стадо может с перепугу затоптать его - но время все расставляет по своим местам. Вот тебе и весь закон, Валент. Другого - по крайней мере, сейчас - просто нет.
   Он по прежнему смотрел мне в глаза. И он верил - о, как же он верил в то, что говорил!
   -Валент, если пытаться жевать клыками жвачку, как это делаешь ты, то добьешься только одного - поломаешь клыки и изгадишь желудок. Мне больно смотреть на тебя. Твое место - рядом со мной, в стае, а не в стаде.
   -Но разве шляхтич может торговать? - выпалил я первое, что пришло в голову - только чтобы хоть что-нибудь возразить.
   Зверич усмехнулся.
   -Да, сто лет назад это считалось низким. А пятьсот лет назад считалось низким для шляхтича пользоваться огненным боем. Сейчас торговля - оружие и путь к власти. А путь шляхтича - война и власть, какими бы методами не вести первую и не завоевывать вторую. И как мой прадед превосходил любого низкородного в стрельбе из пистолетов, так и я превзойду любого в торговых делах. Я шляхтич, Валент - как и ты, только ты никак не хочешь понять и принять все, что означает это слово.
   Он стоял передо мной и смотрел - мудрым, честным, доброжелательным, чуть-чуть укоризненным взглядом светло-серых глаз из-под высокого лба, обрамленного коротко остриженными волосами - настолько светлыми, что седые пряди едва различались. На чисто, по-римски, выбритом лице покоилась мужественная, всепонимающая полуулыбка.
   Я не мог найти слов возразить бывшему наставнику и бывшему другу. И не мог согласиться. И только одна мысль была в голове - как я сглупил, позволив втянуть себя в разговор. Возможно, тогда, восемь лет назад, я был умнее. С дэвами нельзя разговаривать. Можно только сказать "нет".
   Я поднял голову. И увидел за его спиной громаду купола Джамщидовского Митреума над кровлями домов. Кресты упирались в хмурое осеннее небо, словно штандарты непрерывно бдящей заставы. И откуда-то сами собою пришли слова:
   -И сказал Господь Ахура-Мазда: "О Йима, если собака, сторожащая стадо, уподобится волку, и обратиться на стадо, и станет пожирать его - горе ей; будет она храфстрой хуже скорпиона жалящего, червя ползающего и овода сосущего"...
   -Что? - на какую-то долю мгновения на этом лице, похожем на статуи даже не времен августов - времен Шабуркана, мелькнула растерянность. Но только на долю мгновения.
   -Ладно, все это чушь. Ты расследуешь дело Лучника, так? Так вот, я не хочу, чтоб ты раскрывал мне тайны следствия. Мне нужно только одно - когда вы найдете его,.. хотя что я, когда ТЫ найдешь его, просто поймешь, кто он, сообщи. Не говори, кто он, где - с этим я разберусь сам. Просто сообщи, понимаешь?
   Он протянул мне визитку. Я не взял ее. Он усмехнулся, помахал перед моим носом серебристым тиснением цифр коннект-номера.
   -Полагаю, тебе пора. Подвезти предлагать не стану. Просто позвони. И, да, привет Оле и детям.
   Раскаленное сердце садануло в глотку, хлестнув изнутри жаром по лицу. Я рванулся к нему, ухватил за закрывающуюся за ним дверь "полидевка".
   -Если ты... - только на это моего голоса в обожженном горле и хватило.
   Он даже не сразу повернулся ко мне, сперва рявкнув:
   -Сидеть! - великану-панкратионцу и его двойнику с переднего сиденья. Те неохотно вернулись на исходные позиции, не спуская с меня глаз. Только тогда Зверич обернулся, глядя в лицо абсолютно спокойными, разве только чуть построжевшими глазами.
   -Валент, я могу и рассердиться. Ты, кажется, меня с кем-то спутал. Я не придурковатый мабон из Рощи. И не касог-беспредельщик. Запугивать дурацкими полунамеками, хвастать осведомленностью - немного дешево для моего стиля, не находишь? Я всего-то попытался быть любезным. Отпусти дверцу, если, конечно, не передумал, и не желаешь проехаться со мной.
   Дверь выскользнула у меня из рук, захлопнулась, и "полидевк" - нет, не отъехал, столь низкое слово просто неприменимо к этому чуду автоиндустрии - отчалил от поребрика, разделявшего тротуар и автотрассу. А я остался смотреть ему вслед.
   А ведь в просьбе... этого человека... есть один очень приятный аспект. Если он просит меня, значит, он никого еще не купил в нашей группе. Не то что бы я сомневался в ребятах - но все же приятно по настоящему точно, из первых уст знать - ни медведистый, обманчиво неповоротливый с виду, добродушный галинд Буркулис, ни ясноглазая антская дивчина Наталка, ни капитан, ни Бушуй не стали... ни предателями, ни куклами в его руках. Нас он еще не купил.
   И еще - на кой ему сдался Лучник? Что-то я не помню среди его жертв никого, кто мог бы заинтересовать невенчанного князя Невогардского. Все... некрупные какие-то люди. Унтермиттелькласс, как говорят саксы, и это еще в лучшем случае. Мало кто из них имел свою машину, большинство...
   Мать моя женщина! Электровоз!
   Я буквально проскользнул в уже смыкавшиеся створки последней капсулы электровоза. Еще немного, и осталось бы только смотреть ему вслед, как Зверичеву "полидевку" - денег на извозчиков у меня отродясь не водилось, а в расписании электровозов начиналось почти часовое "окно".
   -Следующая остановка - Зеленая. Квириты седоки, вовремя приобретайте тессеры у кондуктора. Проездные документы предъявляйте в раскрытом виде. На линии работает контроль. Не забывайте свои вещи в капсулах, о бесхозных предметах сообщайте вожатому или кондуктору.
   Я продемонстрировал кондуктору табулу с номером городского стражника и уселся на скамью. По окну вскоре зашелестели дождевые капли - Невогард решил вспомнить, что его называют Рутенейским Камелотом. Под их шорох и беседы соседей по капсуле я даже погрузился в какое-то полудремотное состояние, из которого меня не сумели толком вытянуть даже завывания механического голоса, повторявшего свою нехитрую мантру "квириты седоки, остановка такая-то... следующая...приобретайте тессеры... в раскрытом виде... вожатому или кондуктору...".
   Выбило из него только внезапное появление в вагоне какой-то небольшой, но шумной группы. Шумели радостно, но трезво и оттого как-то натужно.
   Я открыл приспущенные было веки. Ко мне как раз направлялась девушка в странноватом одеянии: невероятно долгополая юбка, мешковатая бесформенная кофта, застегнутая наглухо и почти полностью скрывший волосы платок. Остролицее, не слишком привлекательное лицо, усыпанное буроватыми веснушками, буквально лучилось радостью по поводу не то встречи со мной, не то этого весеннего дня - довольно пасмурного и серого, надо заметить - в целом, и оттого казалось почти красивым. Никаких искусственных средств, кроме радости, на ее лице не наблюдалось - гм, давно не видел настолько некрасивую и настолько пренебрегающую косметикой девушку... то есть встречались и пострашней, но намазано было на них! С другой стороны, Ольга тоже косметикой не пользуется, но она красивая... В руке, протянутой к моему лицу, находилось красное яичко с позолоченными литерами... гм, "ХВ"... что бы это могло значить? В контексте, как сказал бы Корвин, явной приапической символики красного яйца, напрашивается расшифровка этой аббревиатуры, как "х.. Вам!".
   -Христос воскресе! - радостно сообщила девушка, невольно разъясняя мне загадку непонятных букв... ну, почти разъясняя.
   -Допустим. - осторожно ответил я, не торопясь принимать из рук бледной остролицей девицы сей дар птицеводческого хозяйства. - А яйцо тут при чем?
   -Союз православной молодежи Петрограда проводит в честь святой Пасхи раздачу освященных яиц, - затараторила она, блестя небольшими голубыми глазками, - в память о том, как Мария Магдалина преподнесла крашеное яйцо императору Тиберию, знаменую свою веру в воскресение Господа нашего Иисуса Христа, в...
   -Девушка! - невежливо перебил я ее. - Крашеные яйца, вообще-то, в своих ритуалах только ленивый не использует, от друидов до парсов, а у староверов они хотя бы разрисованы. Это во-первых. А во-вторых...
   На свет вновь появилась табула с номером.
   -...вы тут главная или кто?
   Девица побледнела еще больше, так что все веснушки на ее лице проступили ярче прежнего.
   -Отец Илья! Отец Илья!
   Явившийся на зов паренек в долгополом черном одеянии на ее отца не походил никак - разница в возрасте явно была недостаточной. Русины все же не цыгане, в одиннадцать лет рожать. Впрочем, у христиан, кажется, отцами величают любых священников. На груди его красовался здоровенный ставрос с распятием... бррр, извращение какое, так выставлять напоказ изуверскую и позорную казнь. Мазохизм какой-то, честное слово! Невольно потянуло перекреститься.
   -Здравствуйте, квирит стражник. Какие-нибудь проблемы? - молодой "отец" тоже лучился улыбкой, не столько радостной, сколько отечески-ласковой, чем изрядно настроил меня против себя.
   -Еще бы. У вас, по-видимому, и немалые. Пока с памятью, но если не уйдете отсюда, начнутся проблемы с законом. Вам такой эдикт Юлиана Философа о запрете на публичную проповедь христианства знаком? Его никто не отменял, помнится. А электровоз - как раз публичное место.
   Золотоволосый священник - как же нелепо смотрится русин в этих диких азиатских одеяниях! - продолжал невозмутимо улыбаться.
   -По-видимому, здесь какая-то ошибка, офицер. Мы, союз православной молодежи Петрограда, не проповедуем, мы всего лишь поздравляем всех со светлым днем Христова воскресения и угощаем освященными яйцами и куличами.
   -Так, а то, что мне сейчас рассказывала эта девочка про эту... Марию... и Тиберия - по-Вашему, это не проповедь?
   -Если я не ошибаюсь, офицер, Вы сами задали вопрос, и Ира Вам на него ответила. Ответ любопытствующему трудно назвать проповедью, не так ли?
   Он все еще улыбался. Скользкий народ эти сектанты, а из всего списка "деструктивных восточных сект" так называемое православие в Невогарде самое распространенное, даже неутомимых вайшнавов чуть-чуть потеснило в последние годы. "Овцы Христовы"... даже терминологию у нас смаздакиздили.
   Псы.
   Волки.
   Овцы.
   Хорошо утро начинается.
   Не моя это головная боль! У нас есть отдел по борьбе с сектами, вот пусть он и потеет. А с меня хватит Лучника. Хватит, и еще многим останется.
   -Я могу идти, квирит стражник, или у Вас еще есть какие-то вопросы? - а золотоволосый Илья все улыбался с выражением бесконечного терпения на молодом лице, и несколько девчонок в такой же уродской одежке, как и несчастная Ира, топтались у дверей капсулы, робко поглядывая в нашу сторону. Я, наверно, казался сейчас несчастным девочкам августом Неро, Старшим братом Шабурканом и Влком Гутлой в одном лице.
   Я вздохнул.
   -Вообще-то один есть. Что это за Петроград такой?
   -Так мы, православные, называем Невогард, ибо из церквей Христовых первой была возведена здесь церковь первого ученика господа нашего, апостола Симона, прозванного Петром, что по-гречески обозначает...
   -Достаточно. До свидания, квирит Илья.
   Все так же улыбаясь, он поклонился мне, сцепив руки на животе. Кушаньщина какая-то, ей-Богу! Одно слово, Азия. Я кивнул в ответ.
   Квирит Илья - не "отцом" же его называть! - прошел к дверям следующей капсулы и из-за них раздалось радостное:
   -Христос воскресе!
   -Следующая остановка - Малая Фонтанная. - откликнулось металлическое эхо.
   Хвала Митре, моя.
  
  
  
  
Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"