Аннотация: Чудесная сказка о силе любви, ее способности преображать, об изменениях и вечной борьбе. И, конечно, о еще одном известном всем славянском персонаже. каком? А догадайтесь с первых страниц)
Черный воин
Эти события произошли давно. Так давно, что верно уже никто и не вспомнит. А если кто вспомнит, то обязательно подтвердит.
Жил в селе Невидовка один паренек. Народом он был не любим, кто-то его даже побаивался. Говорят, что бабка его ведьмою была. Говорят-то, конечно, много чего, только вот и вправду ни одного мужика у него в роду до него самого не было. Не было у него ни отца, ни дядек, ни деда. Вот хочешь верь, хочешь не верь.
А чего его все не любили? Так за язык его. Врать он был горазд. Бывало, как начнет соловьем заливаться, так все ж знают, что врет, а верят уж через секундочку. Приезжие люди так вообще страдали от него сильно. Мог же и деньги выпросить, мол на дело благое - на помощь детям безродным, то на восстановление Невидовского монастыря, какового в селе отродясь не было. Нет, церковь-то была в селе, как же без нее. А вот монастыря-то не было... В общем, наврет складно, что иной заезжий ему весь кошель и отдаст.
А из местных от него девки страдали. Как приметит красавицу, распушится павлином и давай как индюк то одним бочком, то другим, точно пляшет. И хвальбы всякие сыпет, и глазами стреляет, ну не дать не взять кот разжиревший с печи слез. Нужно сказать, не дурен собой был - глаза карие с красноватым отблеском, точно леденец на ярмарке. Кудри смольные, черные, крутые. Сам высокий, статный. Смотришь на таких и думаешь - вот род постарался.
И вот идет он весь такой к барышне, а та прям млеет на глазах, тает как снег по весне на проталине. Только вот любви то он своей никому еще не обещал. Так, поиграется, покружится и давай к другой хаживать. В общем, не парень, а несчастье на женскую долю.
Звали-то его Тимофей. Имя серьезное у него было, а сам он так себе. Ничего человеческого ему не ценно было. Все мечтал он прославится чем-то, да богатым стать. Так и говаривал: 'Придет и в мой дом праздник. Мне много не надо. Денег бы побольше, да и будет. Узнаете тогда, чей Тимофей сын'.
Верил он, что отец его из рода знатного, потому и скрывается от него. А как придет время, так он сразу за сыном объявится. То ли мать ему так говаривала, то сам напридумывал, но время шло, а отец-то так и не заявлялся.
А тут как-то по весне приехала в город барышня одна. Прям одна и приехала. Верхом на коне, черном, гнедом. Вся в нарядах знатных с каменьями на перстах. Остановилась в трактире местном. Тимофея-то вид гостьи заинтересовал. Вот и отправился он следом.
А в харчевне при трактире душно было, аж дышать не чем. Поела барышня, потом кружку медовухи не хуже мужика заправского осушила, да видать разморило ее. Откинулась на спинку лавки, да так и уснула.
А Тимофей подсел к ней тихонечко и стал рассматривать. Гостья будто из сказки какой - кожа белая, точно солнца никогда не видала, руки худые, пальцы тонкие, ровные все. Лицо, будто у куклы фарфоровой у барской дочери, и кудри по обоим щекам спадают огненно золотые. Залюбовался Тимофей гостьей. Сердце вдруг сжалось в груди, аж дышать трудно стало. Не сдержался парень и поцеловал незнакомку.
Тут открыла она глаза, а у нее зрачки как у кошки, узкие-узкие. Испугался Тимофей, отпрянул от барышни. А она лишь улыбнулась слегка, руки за голову завела, и точно струна вся вытянулась. А потом снова на парня посмотрела и улыбнулась широко.
- Что, хороша я? - наклонив голову на бок, спросила девушка.
Голос ее был тягучим, точно она не говорила, а пела сладко.
- Хороша! - смутился Тимофей и почесал затылок.
- А пойдешь со мной? Я одна свой путь держу, страшно это. Мне охрана нужна. Ну и друг, - на последних словах голос ее стал особенно мягок и нежен. И Тимофей не задумываясь ответил согласием.
На следующий день сельский паренек покинул дом своих покойных матери и бабки и отправился в дорогу с прекрасной незнакомкой.
Куда путь-то держали и не спросил Тимофей. Все шел за незнакомкой по дороге как привязанный. А она на коне впереди едет, нет-нет да обернется и глазами стрельнет. А Тимофей-то от каждого взгляда вздрагивает и точно тело все пронзает стрела огненная.
Так и держали путь мимо полей, мимо рек. А к ночи подошли к лесу старому, большому. Сосны здесь в небо упирались, заслоняя звезды. А из леса так ужасом и веет, аж до костей все тело промерзает от него.
Прямо перед лесом остановилась рыжеволосая незнакомка и спешилась.
- Ну, что Тимофей, не страшно тебе со мной в лес темный идти? - говорит.
А парень только головой махнуть и смог, мол, не страшно. А сам точно каменный сделался. А чтоб девица не догадалась, он взор в землю потупил. Заглянула в глаза ему девушка, а как страх прочла в них, так смехом таким залилась, что еще больше страшно стало молодцу. Тут ветер налетел, кудри ее рыжие взмыли вверх, а она руки раскинула и как ввысь взмоет, точно стрела.
Тут лес зашумел, заскрипел, заухал. Ветер еще пуще разыгрался, пыль от земли поднял, ветки мелкие поломал, траву порвал и все вихрем закружил. Глядь Тимофей на коня, а тот в том вихре закружился, завертелся, через голову перевернулся и девицей обернулся. Волосы ее чернявые, глаза как два уголька сверкают в почерневшей тьме. Засмеялась и она, и тоже ввысь взмыла. И смех девиц несся по лесу куда-то вдаль, куда и не видно. Эхом отдавался и все в уши Тимофею лез.
Попятился парень назад, да и упал.
- Ведьмы. Точно ведьмы. Вот попал я - пронеслось у него в голове.
Но не успел домыслить фразу ту, как одна за другой свалились на него с неба три тени, да мешок ему на голову, руки за спину заломили, да связали. Дыхание от ужаса у парня так и сперло.
А смех снова раздался. Страшный и резкий. Тут почувствовал Тимофей, как с земли он подниматься стал. Как будто силы неведомые подхватили его и понесли куда-то. Летит Тимофей, в воздухе точно дитя неразумное в руках матери барахтается, а вырваться не может. А как устал барахтаться - повис, а потом как вдруг рухнет наземь. Упал и ушибся так, что боль по всему телу растеклась как молоко. Тут он с сознанием своим и расстался.
***
Очнулся Тимофей не сразу, а уж к утру. Разбудил его петух своим криком. Встала птица перед ним, да как заголосит. Он так и очухался, вскочил на ноги, да и попятился от него подальше. А петух знатный - сам черный весь, а гребень красный, точно кровь.
Отошел от страха паренек и стал оглядываться, где он есть. Кругом все темно. Только место где он да петух стояли - лучом солнца утреннего освещено.
Чует Тимофей, под ногами сено шуршит, руку протянул - стена дощатая. Стал во тьму вглядываться - толи сарай какой старый, толи курятник. Да и впрямь похоже курятник, откуда ж еще петуху взяться.
Смотрит молодец, а нет уже петуха. Куда делась птица? Присел на корточки парень и стал звать его, точно друга потерял. Тут в дальнем углу зашевелилось что-то. Только захотел он посмотреть, что там, как черная тень огромная стала на него идти. Отпрянул он. И снова страх обуял.
Из темноты вышла на свет девушка. Вся в черной одежде, толи шелковой, толи еще из чего. А одежда вся блестит и синевой переливается. Лицо белое, угловатое.
Жутко стало Тимофею, и сжался он весь, точно в комок собрался.
- Боишься меня? - спросила странная девица.
- С чего это? - возразил Тимофей. - Что ж ты со мной сотворить можешь?
Вымолвил слова те молодец и в ту же секунду пожалел. Глаза гостьи сверкнули огнем. Не успел он и моргнут, как она оказалась подле него. Схватила за горло, впилась ногтями, да так и протащила по полу в темноту, пока спиной не ударила о стену.
- Да, все что хочешь, - зашипела она на него.
Глядит Тимофей и глазам не верит - а девка-то на земле не стоит, а над землей висит. Сдавила она ему горло еще крепче, что аж захрипел он, да как подняла его вверх.
Висит Тимофей, весь опух, глаза уже кровью наливаются - дышать не может. Тут в глазах его и помутнело. Разве что и смог различить, как яркий свет ворвался в темницу.
***
Очнулся парень, когда ударил его столб ледяной воды. Подскочил бы, да двинутся не может - руки, ноги в оковах. И цепь к ним привязана. Оковы тяжелые и на шее висят. А вокруг светло все, но различить никак не возможно.
Зрение-то постепенно стало проясняться. И увидел Тимофей, что сидит он на площади. Только брусчатки каменной нет. За спиной колодец. А перед взором - огромный деревянный город. Терема высокие, резные. Есть где и в два этажа. А за домами, куда не глянь - лес.
Ходят по улицам туда-сюда девки. Мужиков и не видать вовсе, сколько не вглядывался.
- Куда ж это меня занесло? - подумал Тимофей про себя.
- Это Зачин, - раздался голос позади парня. Он попытался обернуться и посмотреть, кто говорит с ним, но тяжелые оковы лишь громыхали в насмешку. И тогда кто-то обошел колодец и подошел в плотную к сидевшему на земле юноше.
Повернул Тимофей голову и увидел ту, что привела его за собой сюда, как послушного пса.
- Я - Всемила, а это сестра моя Бояна, - сказала девушка. Голос ее был мягок и нежен, точно пытался утешить. Девица опустилась на колени. За ее спиной показалась та, что душила Тимофея накануне утром. Завидев обидчицу, парень попытался отползти подальше, но как только ему удалось переместится чутка вправо, тяжела цепь зазвенела и резкая боль пронзила шею.
Рыжеволосая девушка протянула Тимофею кружку.
- Ты не бойся ее, она не злая, - заулыбавшись сказала Всемила.
'Не злая, - подумал про себя, парень. - Я думал, сожрет меня с потрохами'.
Девушки переглянулись в этот самый миг и обе заулыбались. Бояна махнула рукой и скрылась где-то за колодцем.
- Ты уж, будь добр, поласковее и подобрее думай, - промолвила тут Всемила.
- Я так и думал, вы - ведьмы! - произнес с усмешкой парень и отхлебнул из кружки большой глоток воды. Но он так давно не пил, что все горло ссохлось и вода никак не хотела проглатываться.
Девушка лишь заулыбалась в ответ.
- А ты не любишь ведьм? - протянула она слова как песню и, опустив глаза, слегка улыбнулась.
- Какое мне дело до ведьм. Я просто не понимаю, чего меня сюда притащили, - в отчаянии забормотал парень, едва не срываясь на крик.
- А тебя никто не тащил сюда. Ты сам пришел, - раздался вдруг грубый женский голос.
Солнце светило теперь прямо в глаза Тимофею и он не сразу мог разглядеть того, кто загородил ему его свет.
- Нам ты был обещан, но матери твоей пришлось скрыть тебя, чтоб уберечь нас всех. Я - Вышеслава и я знаю о тебе больше, чем ты сам.
Ты был дан нам родом для защиты нас всех, но ты же мог стать нашей погибелью. Потому твоя мать и бабка взяли тебя, и ушли из Зачина. Когда их не стало, мы не знали что с тобой. Видимо твоя матушка позаботилась о твоей защите, но забыла, что и нам будет невозможно тебя найти. Теперь ты там, где должен быть.
Дородная женщина, статная и высокая опустилась перед Тимофеем точно гора. Ее лицо было широким и белым. Глаза зеленого цвета смотрели на парня и точно прожигали его насквозь.
- Хватит дурить, Тимофей. Теперь ты дома и должен выполнить свой долг...
- Я никому и ничего не должен, - перебил ее разгневавшийся парень. - Откуда тебе знать, кто я. Я впервые тебя вижу. А матушка, о которой вы так долго мне сейчас рассказывали, о вас ничего мне не сказывала. Зато сказывала с незнакомыми дядями и тетями никогда не разговаривать, а то беда приключится.
- Это уж точно, - вмешалась Всемила в его речь. И тут десяток женщин, окруживших пленника за это время, разом засмеялись.
Смех их раскатом пронесся над площадью и понесся дальше по улице меж домами.
- Пусть посидит пока, - сказала женщина и поднялась с колен. - Ему полезно.
***
День тянулся, казалось, бесконечно. К полудню солнце припекало так, что колодец за спиной Тимофея стал точно сковорода. Он отстранился от него. Голову напекало. Юноша то проваливался в небытие, то снова возвращался в этот мир. На площади стало пусто. На улице дальше - тоже не было ни души. Город точно вымер.
Больше не в силах сопротивляться, Тимофей повалился на землю и потерял сознание.
***
Безумный крик переходящий буквально в тонкий писк словно пронзил Тимофея. Он открыл глаза и попытался оглядеться. Вокруг было темно и почти ничего не возможно было разобрать. Лишь шум. Он нарастал. Стали мелькать отдельные огоньки, женские голоса были встревожены, кто-то из них переходил на крик. Через минуту на площади сотворилась суета и суматоха. Вокруг запылали пламенем факелы, и стало светло.
Напуганный происходящим и ничего не понимающий Тимофей попытался несколько раз подняться на ноги, но они не слушались его. Внезапно он почувствовал на своих запястьях чьи-то руки. Он обернулся и увидел Всемилу. Та пыталась освободить его от оков.
- Что происходит? - спросил юноша.
- Они пришли за нами, - лишь отрезала девушка. - Помоги нам, я умоляю тебя!
В этот самый миг оковы грохнули о землю, девушка схватила лежащий у ее ног огромный изогнутый нож и побежала куда-то вперед.
Тимофей еле поднялся, но поспешил за ней следом. Он почти бежал, насколько позволяли ему ослабевшие ноги, но ему казалось, что это настолько медленно, что даже стыдно. Он заглядывал в лица женщин, находящихся в тот самый момент на площади. Кто-то из них стоял суровый и серьезный, у кого-то на лице был написан жуткий страх, кто-то еле сдерживался, чтобы не разрыдаться. Но почему-то все они стояли недвижимые и смотрели куда-то в сторону. Только теперь он заметил, что недалеко от места, где он был прикован, между теремами проглядывала огромная каменная стена. И прямо здесь в эту огромную стену, которая каким-то не понятным образом оставалась невидимой им, были врезаны невероятных размеров ворота.
Внезапная тишина пронеслась над головами всех. Не стало слышно ни птиц, ни даже ветра. И тишину эту уже через миг прервал невероятно громкий и страшный рык. Ворота вдруг затрещали. Огромные засовы хрустнули. Раздался пронзительный скрип и скрежет. Правая воротина дрогнула, покосилась и рухнула. И вновь пронеслась тишина. Тимофей вгляделся в темноту, а из нее в отблесках факелов вдруг загорелись два, потом еще два, потом еще два... Огромные желтые глаза.
Резкий запах псины донесся до парня и тихий, почти шипящий рык.
- Вперед! - разрезал ночь напополам крик Вышеславы. Грозная, огромная, она будто на глазах округлилась, потом вытянулась и превратилась в огромную серую кошку. Тимофей обернулся назад, и десятки существ за ним, толи женщин, толи уже кошек, уже бежали за ней следом.
Он упал наземь и они пронеслись прямо над ним, временами задевая и царапая его.
Страшный вой, рев, шипение, шум стоял позади. Тимофей полз не поднимая головы и не оборачиваясь назад. Полз медленно, как избитый пес, трусливо бегущий от соперника.
Шипение и рев перемешались с женскими криками, воплями, пронизывающими визгами.
Тимофей дополз до колодца и наконец осмелился обернуться. Уже на улице происходила какая-то возня. Он всмотрелся в происходящее и замер. Не далеко от того места, где он стоял несколько минут назад и откуда бежал как последний трус, рвался огромный пес. Сверкнув клыками он схватил одну из кошек, которые были похожи рядом с ним на котят.
Еще одну он придавил тяжелой грузной лапой. А после поднял и посмотрел на землю. Прямо перед ним лежала вся в крови девушка.
Он попытался схватить еще одну кошку зубами, но тут его взгляд встретился со взглядом напуганного Тимофея. Пес внезапно остановился и в этот самый момент прямо ему на хребет прыгнули серая и огненно рыжая кошки. Они попеременно пытались достать до самой глотки пса, но тот очнулся и стал сопротивляться. Он как-то умудрился схватить серую кошку за лапу и скинуть с себя. Но как только он попытался ее раздавить, как рыжая ловко сползла на когтях вокруг его шеи. От боли пес взвыл и запрокинул голову. В этот самый момент юркий противник вцепился ему в глотку зубами и вырвал кусок окровавленной шерсти. Пес взвизгнул и рухнул на землю. Рядом с ним упала обессиленная победительница. А Тимофей еще долго всматривался в темноту ночи.
***
Семь дней и семь ночей не приходила в себя Всемила, оставаясь в образе огромной рыжей кошки. Из ран на ее груди, оставленных укусом огромного пса, постоянно сочилась кровь. Тимофей, неизвестно кем приставленный к раненным, тяготился тем, что не смог или не захотел ничего предпринять в той жестокой схватке. Он прокручивал в голове первую встречу с Вышеславой, когда она уверяла парня в том, что он должен им помочь. Возможно почти уже бездыханная Вышеслава ошиблась и он ничтожное существо, которое не способно ни на что более как отползать назад со стеклянными от страха глазами. Впервые за многие годы Тимофей взглянул на всю свою жизнь совершенно под другим углом. Кем или чем он был? Родная деревня оказалась ему совершенно не родной. Он прожил в ней девятнадцать зим, имел множество друзей, но смог оставить все это в один день.
Кто любил его? Кого любил он? Да по сути никто и никого. В детстве он остро ощущал нехватку этого чудесного чувства, которое так и не коснулось его сердца. Он так часто наблюдал, как его ровесников матери с любовью трепали по голове, нежно, но крепко обнимали, слышал, как восхищались и хвалили их. Но ни разу Тимофей не видел этого от своей матери.
Бабка их умерла так давно, что как ни старался парень, не смог вспомнить даже ее лица. Кто-то из старых товарищей позже рассказал ему услышанную от своих знакомых историю, о том, что та промышляла заговорами и была весьма мстительной бабой, которую деревенские часто попросту боялись и избегали.
Дурная слава легла и на мать Тимофея, когда ту обвинили, что она сглазила дочь деревенского старосты и та из красавицы превратилась в рябую и косую страхолюдину. Причем одним днем. И все потому, что положил на нее глаз один деревенский мужик, заходивший ни раз к ведьме.
Уж так водится на нашей земле - дети отвечают на все грехи родителей - и свершенные, и приписанные. Ведь род человеческий зачастую обделен бывает и умом, и разумом. И так же точно воспитывает смену себе.
В общем и целом парень не особо переживал о ходивших в деревне разговорах. Но тревожился о том, как реагировала на них мать. Женщина год от года замыкалась в себе, почти ни кем не разговаривала. И в конечном итоге отдалилась и от своего сына. Они почти не разговаривали. Лишь однажды, дней за пять до своей кончины, мать позвала юношу и, притянув его рукой к себе, молча поцеловала его в лоб, а после несколько минут смотрела ему в глаза. Тимофей ждал, что она заговорит с ним. Но она так и не проронила ни слова. А после она легла на свою постель и так пролежала пять дней пока ее душа не покинула тело.
Тимофей, столько лет живший в одиночестве под одной крышей с самым кровным человеком, так и не смог до конца понять, что произошло в его жизни.
Сейчас же, в Зачине, ухаживая за совершенно чужими людьми, которые так нуждались в нем, он больше не считал себя не нужным и бесполезным. Он видел глаза Вышеславы в те редкие мгновения, когда вся израненная после битвы она приходила в себя. Лица еле живой женщины касалась улыбка, когда рядом появлялся Тимофей, а в глазах загоралась надежда.
Лучше Вышеславе не становилось, в отличие от Всемилы. Спустя семь ночей рыжеволосая красавица с петухами, провозгласившими начало следующего дня, приобрела узнаваемые черты прелестницы. Она начала дышать ровнее, а кровь наконец-то остановилась и капля ее красным рубином застыла на груди поверх белых тканей, которыми все это время пытались остановить ее течение.
В ту самую минуту сердце Вышеславы перестало биться.
***
Тимофей уже перестал вызывать какой-то особый интерес у жительниц Зачина. Постепенно он стал чем-то обычным, но вместе с тем, пока еще все таким же непонятным по свой природе. Он думал иначе, говорил иначе. И хоть никогда не вмешивался в дела городские, зачастую невольно помогал женщинам умерить свой пыл и эмоции и иначе посмотреть на какой-то вопрос, дабы достичь согласия и понимания. Тимофею, воспитанному женщинами, было это совершенно не сложно и абсолютно понятно.
После смерти Вышеславы пост старейшины заняла Всемила, которая как оказалось, на протяжении долгих лет служила старейшинам и жителям Зачина, часто рискуя собой. Как посчитали на вечерне, Всемила доказала свою преданность, а потому имеет право возглавить деревню и все дела ее.
Тимофей такому решению оказался весьма рад. Тем более, что они успели по-настоящему сродниться. Тимофей ухаживал за Всемилой и впервые в жизни чувствовал свою важность здесь, в Зачине, для его жителей, которые отдавали юноше свое тепло и добро. Всемила была с ним по-особенному обходительна. Она держала свою статность и горделивость, но между тем не редко проявляла невероятную теплую нежность. Правда, больше такие проявления походили на забытьи, в которые время от времени проваливались эти двое, оставаясь наедине.
И вот однажды во время одного из таких моментов с Тимофеем произошло нечто странное.
Прогуливались юноша и девушка тогда вдоль речки, что текла неподалеку от Зачина. Тропинка вдоль реки вела узенькая. И чем дольше дорожка, тем уже становится. Идут Тимофей и Всемила по тропинке все ближе и ближе. И тут, словно искра попала на ладонь Тимофея. Огненная и жгучая. А то не искра была, а рука девушки. Да только не сразу понял то парень. В тот самый момент, как почувствовал огонь в ладони свой, Тимофей увидел перед собой огромного пса со стекающей из пасти слюной. Пес кинулся на парня, тот пошатнулся и повалился наземь. Закрыл он от ужаса лицо рукой, да только слышит встревоженный голос подруги. Открыл он глаза, а перед ним одна Всемила и нет никакого пса. Рассказал он тогда девушке о видении, а та ничуть будто и не удивилась.
- Говорят, сила в тебе невозможная и могущество, что всех псов замолчать заставит, - промолвила девушка.
- Да и что ж эта за сила такая, коль я сам о ней не знаю? - спросил Тимофей.
- Время всему свое - и силам, и знаниям. А пока жди, да открывай в себе двери, мало ли что за ними...
Не понял тех слов Тимофей. А потому по обыкновению своему решил тему-то разговора и сменить.
- А зачем эти псы в Зачин? - спрашивает.
Улыбнулась Всемила, будто поняв уловку друга, но продолжила разговор:
- Ищут они то, чего нет у них и не будет никогда. Что есть у нас и хранится надежно, под семью замками. Верят псы, что даст им это силу вселенскую и мощь небесную.
- Что ж это такое за чудо, - спрашивает.
- А это, Тимофей, тебе рано знать. Но вот оберегать придется.
В доме старейшины спрятан сундук с самым ценным, что есть у нас. Если не сберечь это и отдать злодеям, то смешается все, и ложь станет правдой, а лекарство - ядом.
Сердце Тимофея наполнилось тревогой какой-то и беспокойством.
***
Прошло лето, промелькнула осень. И лишь зима белоснежная тянулась долго и мучительно. Хоть жители Зачина не скучали и тогда, когда ворота крепости окончательно занесло снегом. Здесь кипела жизнь, и все были заняты делом. А в часы свободные придавались забавам: строили снежные крепости, катались на санях, а вечерами затягивали длинные печальные песни о весне и солнце.
И солнце пришло. Пришла и весна. За все это время Тимофей сроднился со всеми многочисленными сестрицами, помогал им чем мог, а если не мог сразу решить вопрос, все равно не отступал. Изучал все внимательнее, делил на маленькие шажки и проходил этот путь. А как иначе? Ведь кроме него никто не мог помочь женщинам.
Тимофей мужал на глазах. Теперь уже никто не смеялся над ним, как в первый его день в Зачине. Его уважали, почитали и любили. Сказать взаправду, Тимофею было здесь уютней и роднее, чем дома. Кто-то из сестриц заменял ему мать, кто-то сестру, а кто-то был заботливее и ласковее жены. Но вот по сердцу Тимофею была только одна - Всемила. Правда, с зимы девушка от него заметно отдалилась. Навалилось на ее плечи бремя тяжелое. Теперь уже некогда было забавляться и веселится ей, приходилось решать вопросы важные, судить женщин в их постоянных спорах и решать вопросы хозяйственные.
С приходом весны работы и у жителей прибавилось. Приходилось Тимофею и плуг освоить, и работу руками делать, и даже чинить то, что раньше выкидывал. Много работал Тимофей. И чем больше работал, тем ценнее становился для него труд. Было и сложно. Женщины Зачина помогали ему, чем могли. Но не было большей для него помощи, чем благодарные взгляды, скромное 'спасибо' и стеснительные их улыбки. Чувствовал юноша небывалую силу во всем этом и поддержку. И казалось, что совсем уже осмелел он и сердце его открылось будто бутон невероятного по красоте цветка. И тогда стал чувствовать Тимофей, что просыпается и в нем сила необычная, небывалая. И не в руках она вовсе.
Как-то пошли дети в лес с матерями своими за травами. Да на обратном пути застал их дождь. Да такой силищи и холода, что вернулись все вымокшие, а к вечеру и слегли. Матушки их давай настоями отпаивать. А одна девчушка, трех весен отроду так раскапризничалась, что к ночи крик по всему Зачину разносился.
Вот не выдержал Тимофей и пошел в дом к ней и матушке ее. Но ни на какие его слова девочка не реагировала. И тогда вспомнил он, как в детстве мать его ему песни пела. Он возьми да затяни одну из них. Девчушка к нему тогда ручки протянула свои махонькие. Усадил он ее у себя на коленях, а она мигом и уснула. Пел Тимофей, пел. Смотрит и матушка ее уснула прямо за столом. Тогда закончил свою песню юноша, уложил крикунью на постель, а сам потихонечку в дверь прошмыгнул.
На следующее утро проснулся он от женских голосов под окнами избы своей. Шумно было на улице. Тогда парень оделся поскорее и на двор. А там уж его обступили. И каждая женщина просит его к себе в гости. И что-то про дитя каждая говорит своего. Еле успокоил их Тимофей и попросил объяснить, в чем дело. И тогда одна из них и молвила:
- Ты вчера, Тимофеюшка, у Белавы был?
- Был, - говорит парень.
- Дитенку нянчил и песни ей пел?
- Ну, было дело, - смутился он.
- А сегодня смотри, наши все еще лежмя лежат после дождя ледяного, да мы все хвораем, а они-то... Белава и Зарюшкой уж на ногах.
Глядит Тимофей и правда прям на дороге девчушка с другими детьми играет, весела и здорова.
Подхватили его тут женщины под руки и понесли по Зачину. Забежали в избу с хворавшими, что ближе была. Тимофея на стул усадили, сами у стены выстроились. Стоят, смотрят вопрошающе и ждут. Ничего не оставалось знахарю новоявленному как песню запеть. А как первый куплетец-то пропел, глядит, а в избе то все спят: и хозяйка, и дочь ее, и женщины, что у стены стояли, сползли все на пол и уснули.
Усмехнулся тогда Тимофей, встал тихохонько, да мимо спящих в дверь. Пришел домой, тут ему уже старая Дэника, что за ним как мамка хаживала, поесть приготовила. Позавтракал он, поблагодарил заботливую женщину, да отправился в мастерскую свою. Там весь день и провел в тишине и покое. А уж под вечер такое началось. Усыпленные-то проснулись, а на дворе смеркается. А они отдохнувшие, выспавшиеся. Хворавшие хвори больше не чувствуют - бодры и веселы. Так и понесло всю эту вотчину опять к Тимофею. Нашли его за делами и первым делом отругали, что усыпил всех. А потом опять под руки и в другую хату. Только сами уж не заходили.
С тех пор песни Тимофея звучали в каждом доме, коль туда болезнь приходила. И сразу все как рукой снимало. А певца-то еще больше ценить стали. И уж теперь-то на него и вовсе барышни заглядываться стали. А старая Дэника все посмеивалась на Тимофеем, мол не поделят и разорвут по кусочкам его. Смущался Тимофей и рукой от нее тогда отмахивался.
***
Прошла и весна, и началось теплое и ласковое лето. И жители Зачина начали готовится к важному празднику Летнего Солнцестояния. Женщины рассказывали Тимофею о чудесах, которые в день этот происходят, что все события, в этот день случившиеся, приносят изменения и даже горы двигают.
Заготавливали женщины в эти дни травы душистые и вывешивали все сушиться. И по всему Зачину такой дурманящий аромат вечерами стоял, что аж голова кружилась.
И вот пошли как-то женщины в очередной раз по утру за разнотравьем. Да и только ушли считай, как такой шум поднялся. Тимофей на улицу выскочил, глядь несется опрометью мимо дома его Всемила. Через голову перевернулась и разом в кошку огненно рыжую оборотилась.
Понял Тимофей, что беда какая-то вновь пришла. И со всех ног помчался за ней. Бежит, бежит, а все только больше отстает. Несется Всемила так, что и не догнать. Тогда из груди Тимофея толи от страха за любимую, толи от досады такой рев вырвался, что оглушил всех вокруг. Тут он невольно через голову кувыркнулся, да так и замер. Глаза его стали будто разрезать все. Взгляд так далек стал, что разглядел он даже мышь, что у подножья сторожевой башни сидела. Посмотрел на свои руки Тимофей. А нет рук. Вместо них лапочки кошачьи черные как смоль. Покружился он на месте и увидел, что тянется за ним огромный пушистый черный хвост. Понял тут парень, что котом он оборотился. Тут же вспомнил, что произошло, и пустился за любимой, только его и видели.
А в лесу-то грызня, лай, визг. В два прыжка Тимофей оказался на высокой сосне. А под ним на земле три пса и вокруг них кошки. Псы в кучу сбились и визжат как щенки. Спрыгнул тогда он прямо на них. Да весь гнев собрал в лапах. А дальше уж не помнил ничего. Только псов тех он махом и подрал. А уж как в себя пришел от беспамятства, кругом пыль стояла и лишь огоньки глаз кошачьих кругом блестят.
Не помнил потом Тимофей ни как до Зачина добрался, ни в каком виде. Дома упал на постель и уснул замертво.
***
Только на следующее утро и проснулся он. А уж на столе еда дымится. И столько всего, что стол вот-вот сломается. И запахи такие по дому ходят. Не удержался Тимофей и прямиком с постели за стол. Так ему есть хотелось, что думалось, все сейчас разом и съест.
Сидит, рот набил, пережевывает и опять зубами в еду впивается. Тут и пироги горячие, и гусятина, и соленья всякие, и грибочки. Будто праздник какой.
Зашла в дом Дэника. Смутился Тимофей дикости и голоду своему. А та будто не заметила ничего. Подошла к печи, взяла ухват и достала из нее чугунок ароматный. На стол его прямо перед Тимофеем поставила и только ложку протянула.
- Ешь, - говорит. - Сил набирайся. В первый раз то оно у всех сил много отнимает.
Сказала то и из избы вышла, оставив Тимофея в недоумении. Но не долго думал он. Голод его был так велик, что с новой жаждой принялся он за еду. А когда закончил, понял, что и вправду почти все съел. Обтер тогда он губы рукавом и поднялся из-за стола. Тут то и вспомнил, что в лесу приключилось, и как котом оборотился, да только чем закончилось все, припомнить никак не мог. Стал кликать Дэнику.
- Чего ты, Тимофеюшка, так всполошился? - запричитала старушка. - Хорошо ж все. Ты псов порвал, Всемилу спас да других, и паренька спас...
- Паренька? - прервал ее Тимофей.
- Паренька, что в лесу нашелся. Если б не бабы наши порвали его псы, а если б не ты, то и баб наших бы порвали.
- Странно, - говорит. - Откуда в наших лесах паренек взялся. Где ж он? Посмотреть бы на него!
- Да на улице вон он бегает с девчушками.
Натянул Тимофей рубашку и вышел на улицу. А там шум, гам, дети бегают, веселятся вовсю. И среди простоволосых девчушек бегает пацаненок лет восьми.
Вроде и взгляд радуется, глядя на картину такую, да только защемило в груди у Тимофея что-то, да так сильно, что все тело аж пошатнуло. Недобро мальчишка на подруженек глядит, то толкнет кого, то подножку поставит. И смеется, смеется зло.
- Что с тобой, Тимофеюшка? - услышал он голос Всемилы позади себя. Обернулся, посмотрел на нее, да лишь вздохнул.
- Ты не смотри на него косо, - продолжала девушка. - Хороший он. Разве может быть ребенок плохим? Ему разве что любви и не хватает, как тебе не хватало. А у нас ее много! Мы ему ее подарим, он ею наполнится и перестанет быть пустосердечным дикаренком. Будет расти, добру учится, тебе помогать.
- Да разве ж добру можно научиться? - усомнился Тимофей.
- А разве есть что, чему научится нельзя? - прищурилась Всемила. - И добру, и любви научится можно. Человек ведь всегда легко раздает то, чего у него в избытке. Поэтому сначала найти все это должен, приумножить, а потом уж дело за малым. Толи тебе не знать, Тимофеюшка?
Заулыбалась прелестница. В глаза заглянула, и нет уж сил с ней спорить. Посмотрел Тимофей еще раз на найденыша лесного, вздохнул снова, да побрел в дом.
***
С той бойни в лесу, и дня того, что паренька в лесу нашли прошло уж несколько времени, когда на Зачином пронесся страшный крик. Не то птица кричала, ни то человек, ни то зверь какой. И всяк, кто этот крик слышал, с ног валился. А дело вот как было.
В день летнего солнцестояния, что так ждали в Зачине, еще до восхода солнца пронеслась по городу темная-темная тень с диким визгом ни на что не похожим и, сорвав дверь с петель, влетела в дом Тимофея.
Сложно было понять Тимофею, что приключилось. Он сначала испугался, потом не мог понять, кто явился к нему, но увидев во тьме два огонька желтых круглых глаз, понял, что в гости заявилась Баяна, младшая сестра Всемилы. Известно было Тимофею, что девушка еще накануне ночью с дружинницами своими отправилась на охоту. Но что делала она сейчас, в кромешной темноте в доме Тимофея?
Хозяин замер и уставился на гостью. Та молча стояла и смотрела на него. Наконец, терпению парня пришел конец, и он протянул без желания с явным пренебрежением в голосе:
- Чего тебе, Баяна?
Девушка продолжала молчать. Но вдруг все ее дело содрогнулось, глаза налились золотыми слезами, и она взвыла, из последних сил:
- Всемила! - на словах таковых со всей силой рухнула она на пол.
- Что с Всемилой? - подлетел к ней Тимофей и начал трясти.
Но девушка уже больше не отвечала, а лишь громко рыдала. Казалось, тело ее ломает жуткая боль, исходящая изнутри. Ждать и смотреть на все это у нашего героя не было сил. Он опустил Бояну на пол, и опрометью побежал через улицу к дому сестер. Дверь была распахнута настежь, и через нее на крыльцо тяжелой дорожкой падал свет. Тимофей замер на пороге. То, что он увидел там, внутри, в залитой светом комнате словно пронзило его огромным ножом в самое сердце. В комнате было все перевернуто. Везде валялись изодранные свертки бересты, куски ткани, обломки массивного стула. Сундук, передаваемый из поколения в поколение и так тщательно охранявшийся старейшинами, валялся тут же на полу, распахнутый. В самой середине комнаты в испачканной кровью рубашке лежала простоволосая Всемила. Лицо ее было бледно, глаза впали. Жуткая гримаса изменила ее привычные черты. Казалось, нечто напугало девушку, застало врасплох.
Тимофей стоял замерши на пороге, и не отрывая глаз смотрел на Всемилу, больше теперь похожую на какую-то совершенно не знакомую, чужую девушку. Ноги его перестали слушаться. Он буквально ввалился в дом и тут же рухнул на пол рядом с возлюбленной. Его глаза оказались прямо напротив ее глаз. Раньше они всегда светились невероятным светом и теплом, а сейчас будто погасли.
Тимофей протянул руку. Та предательски дрожала и отказывалась прикоснуться к бледному лицу. Он сделал несколько попыток, но так и не смог. И снова очередной приступ боли. И снова нож куда-то в сердце, раздирая в клочья грудную клетку. И в эту самую минуту откуда-то из глубин всей его сущности вырвался жуткий, пронзительный и останавливающий сердца крик.
***
Он вышел из дома Всемилы, когда солнце начало потихоньку подниматься из-за горизонта. На улице уже давно собрались все женщины, но ни одна из них так и не рискнула зайти внутрь до сего момента. Они с глубокой скорбью смотрели на Тимофея.
На широком крыльце сидела Бояна в своей походной одежде, растрепанная и измученная. У нее даже не было сил обернуться, когда на пороге показался юноша.
- Щенок! - выдавила она из себя грубо и резко. - Я видела, когда возвращалась щенка. Это он.
Наконец она собралась с силами и повернулась к Тимофею.
- Надо догнать! Мы пригрели его, заботились о нем, а он... - голос ее задрожал и умолк.
- Догнать, - почти не слышно эхом отозвался Тимофей и через секунду добавил, - Не надо.
Он выдохнул горячий воздух, обжигающий ему грудь, и молча пошел к себе.
В избу уже пробралось солнце. В комнате за столом сидела старая Дэника. Парень обошел стол и сел напротив. Голова его повисла на подставленных под нее руках. Черные кудри спрятали лицо. А все тело его бесшумно задрожало.
- Что свершилось, уж не воротишь. Местью зло не вытравишь, - тихо молвила женщина. - Все ошибаются, да не всегда ошибки наши ошибками являются. Кто знает зло это или добро? И зачем нам оно?
- Что ты мелишь, Дэника? - разгневался Тимофей. - Убийство по-твоему не зло теперь? Или подлость такая - не зло?
Тимофей рванулся с места и одним махом снес со стола кувшин с молоком. Тот отлетел прямо в печь и разбился. Небольшие белые ручейки стремительно понеслись вниз по побеленной стенке.
- Ведь я говорил ей, а она не верила! А ему верила! А он вон, за сундук ее. Что ж в нем такого было-то, что человеческая жизнь в сравнении с этим ничто? Что будет теперь, Дэнека? Будет что?
- А будет то, что быть должно и не больше! Верить сердцу надо всегда. Оно лучше знает!
Хотел было возразить старушке Тимофей. Да от боли горло ему сдавило. Махнул он рукой и выбежал из избы. Долго бежал. Уж за воротами, в лесу. От боли так и ломало все внутри, а он лишь сильнее бежал и сильнее. И вот перекувырнулся он через голову и уже котом оборотился. И вдруг почуял запах псины - резкий и неприятный, смешанный с кровью. Рванул еще быстрее молодец. В один прыжок бесшумно и легко оказался он на верхушке сосны, потом другой. Еще прыжок, еще. И вот он уже над целой псарней. Внизу собак огромных видимо ни видимо. Рычат, брешут.
Видит Тимофей, а в самом центре стаи этот мерзкий щенок. Общипанный такой, трусливый. Хвостом подергивает, пристального взгляда не чует.
Да хоть и горел пожар в груди Тимофея, понимал он, что не успеет добраться до врага своего. И тогда вспомнил он про песни свои усыпляющие и затянул, замурчал. Слова как сметана вязкие, липкие. Псы разве только и успели морды наверх задрать, как сон их к себе и прибрал. А Тимофей все ниже и ниже спускается, и уже кровавую месть замышляет. И как только лапа его коснулась земли, как появился перед ним образ Всемилы. Стоит девушка как живая, только рубаха на ней в крови, прям как та, что на ней парень в последний раз видел.
Оробел и остановился Тимофей. Смотрит на любимую и глазам не верит, как такое возможно. А девица лишь в глаза ему посмотрела и молвила:
- И добру, и любви научится можно. Человек ведь всегда легко раздает то, чего у него в избытке. Поэтому сначала найти все это должен, приумножить, а потом уж дело за малым. Толи тебе не знать, Тимофеюшка?
После слов таких положила Всемила руку на мохнатую морду друга, тут и растаяла как туман поутру.
Помолчал Тимофей. И снова затянул свою песню Тимофей. Сладкую, сонную, успокаивающую и лечащую. Так вот и пел до самой ночи, гладя на врага своего. А тот уж к первым звездам принял образ человечий, как и другие псы вокруг. И не стало больше ни духу врагов, ни самих врагов. А как луна на небо взошла, так и ушел певун. А куда ушел никто не знает того. Говорят, что после пения того так и не смог он более человеком стать.