Но раз вдохновение снизошло, значит, его кто-то послал для чего-то.
Иешуа стянул перчатку, скривившись от боли и неприятного зрелища.
- Болит? - спросил Мамон, сочувствующе глядя на сочившуюся сквозную рану в центре ладони.
Иешуа кивнул.
- И вторая болит?
Тот опять кивнул.
- Хреново, - вздохнул он, закуривая. - Залечить пробовал?
- На время помогает, а потом опять.
Вытащив из внутреннего кармана пальто платок, он осторожно намотал на ладонь.
- Глядя на этот мир все, что угодно заболит.
Иешуа промолчал.
- Как твоя подруга? - спросил Мамон. - Добрая душа все переживает за всех?
- Недавно смотрю, сидит, голосит. Спрашиваю, Маша ты чего ревешь? А она еще сильнее как заголосит, обхватила меня за шею и никак успокоиться не может. Я уж думал, случилось что-то с детьми. Перепугался сам.
- Когда любимая женщина плачет, кто угодно перепугается.
- И что ты думаешь. Оказывается, она услышала, что есть люди, которые исцеляют болезни. К им со всех концов света идут страждущие за помощью. Она взяла и пришла к одной такой, и та Маше наговорила про порчу и гонения всех ее любимых, про жестокого свекра и про то, что ее мужа убьют нехорошие люди...
Не выдержав Мамон начал гоготать, а Иешуа продолжал:
- Но чтобы все было хорошо, Маша должна была дать денег, напиться какой-то наговоренной воды, читать молитвы и совершить какие-то обряды со свечами и вениками... бред короче. Я говорю, и что ненаглядная моя ты из-за этого голосишь? А она нет, я расстроилась, потому что раньше только ты мог исцелять и отец твой, и люди только к вам двоим обращались, а теперь к каким-то необразованным бабкам и дедам и все, что сделано вами для них хорошего забывают.
Мамон гоготал от души.
- Тебе смешно, а я ее весь вечер пытался успокоить.
- Переживает за тебя... любит...
Они стукнулись бутылочками пива, отхлебнули.
- Любит, - подтвердил Иешуа, улыбнувшись. - А ты все один?
- Временами.
- Все ищешь свою любовь?
- И я найду ее, - тут же горячо заверил Мамон.
- Не сомневаюсь, только не заройся в поиске.
- Нее... - он похлопал себя по груди в области сердца, - тут не ошибется.
Они снова выпили, помолчали. Мамон курил, чуть щурясь от клубов дыма. Сидели на лавочке в городском парке и смотрели на прогуливающихся в выходной день людей. И никто особо не обращал внимания на них. Разве, что молоденькие девчонки искоса взглянут на странную парочку не понимая, что могло объединять столь разных молодых мужчин лет тридцати трех.
Один явно обеспеченный стильный, как говорят "с иголочки". В черном полупальто, белый свитер, брюки, начищенные до блеска ботинки. С аристократическими чертами лица, гладко выбритый, с зачесанными назад черными волосами до плеч и ярко голубыми глазами.
И второй коренастый широкоплечий байкер, его ровесник, в "косухе" и кожаных штанах с заклепками, коротко стриженный и со щетиной. Свободный и дерзкий как ветер.
- Батенька как? - спросил Мамон. - Все пытается сотворить совершенный мир и совершенный вид?
- А что ему делать- то?..
- И то верно.
- А твой как?
Мамон выдохнул дым, грустно скривившись.
- Все твоему подгадить пытается.
- Значит все по старому, - вздохнул Иешуа.
- Да, предки развлекаются.
Мимо них по дорожке прошли две молоденькие девушки в коротких юбочках, и оба непроизвольно проследили плавное покачивание их бедер.
- Ты часто тут бываешь? - спросил Иешуа.
- Да, захожу... иногда... - он перестал смотреть вслед девушкам, и поискал глазами еще зрелище поближе, - когда совсем грустно становится. А ты что-то пропадать стал... папашка что ль грузит?
- Глаза не смотрят...
- Понимаю...
- Как-то паскудно все стало, извращенно... до тошноты...
- Не хочешь красиво выступить и порядок навести? Я бы тебе авторитета добавил.
- Нее... - он взглянул на пропитавшийся кровью платок на ладони, - какой толк?
Мамон хохотнул.
- А ты знаешь, батя мой и то как-то последнее время присмирел. Говорю, иди сам разбирайся, чего всех напрягаешь, а он грустный такой стал, замолчал и ушел обиженный. Он боится, что его не признают за настоящего. Ох, я бы посмотрел, как моему бате пришлось бы доказывать им, кто он есть и что он может в отличие от тех, кто уже пользуется его именем.
Он добродушно и долго захохотал.
Иешуа тоскливо улыбнулся. Отпил пива.
- Вот и я о том же.
Мамон достал из-за пояса потрепанную и зачитанную старую книжонку.
- Я вот тут почитал, - он протянул Иешуа библию, - занимательно. Батя мой хорошо злодеем прописался. А ты прям Гарри Потер, спасающий человечество от негодяев. Про меня, правда, забыли.
- У тебя батя авторитетный. Таких тяжело переплюнуть.
- Это верно. Но тебя удачно прописали... страдальчески... с обещанием вернуться...
- Понравилось?
- Ага.
- Тоже хочешь попробовать героем побыть? - он продемонстрировал свою замотанную кровоточащую ладонь. - Хочешь спасти человечество, которое собственноручно тебя же и замучает до смерти, поскольку ему в целом наплевать на тебя и свое спасение?
- Нее... уволь... спасать нынешнее человечество это совсем себя не уважать. Им же ничего не нужно кроме зрелищ денег и секса, ничего ж святого нет.
- Самое время тебе выступить.
Мамон с неохотой отмахнулся от такой перспективы.
- Не по мне терпеть и прощать, подставляя вторую щеку. Если в мою женщину бросят камень, то я им руки вырву, а тебе еще силы хватило учить их уму разуму. И что толку? Они Машу совсем в грязь втоптали, слова твои переврали и верят в то, что для них удобно. Не, дружища, я для себя давно решил, что политика и массы не моя сцена.
Иешуа улыбнулся, глядя на Мамона.
- Бунтуешь против семьи?
- Я хочу найти свою дорогу, а не тащиться за батей.
Мамон бросил окурок и замял носком "казака".
- Ты в следующий раз с Машей заходи, или ребят своих бери, посидим где-нибудь... в народе. Пивка попьем, поговорим. А то все наскоком, да по работе.
- Да, давно что-то не собирались. Маша про тебя тоже как-то спрашивала. С подружкой своей хотела тебя познакомить. Переживает, что ты один. Говорит, что мужчина без женщины как лиана без опоры.
Мамон заулыбался довольный, глазки заблестели.
- Я слышал, батя опять заварушку планирует, так пока родаки будут заняты дележкой человеческих душ, может, пересечемся?