Все ужасно добры ко мне. Правда, мне здесь очень хорошо. Едва ли я назову это место страной блаженства, но у нас действительно вечное лето и много- много яблок. Всё же это не Эмайн Абла или Авен Аулок, и здесь и подавно не было никакого Маннанана; и едва ли это Аваллон, соответственно я не Моргана. Можно всегда убедиться, что любые мифологии так или иначе пересекаются с реальностью, но не отражают её... хм... во всей реальности. Это свойство всех мифов. Впрочем, у нас в самом деле царит изобилие, вечная молодость, и время как- будто и вправду остановилось. И, как уже было сказано,- afal. Яблоки здесь растут, яблок много. Но никаких стеклянных башен, а наши яблоки вряд ли кому- нибудь подарят бессмертие, разве что тем, кто им и без того уже наделён... Нет, это не Аваллон. Если уж на то пошло, то, скорее всего, наш остров можно было бы назвать Хай Бразиль. Hy Brasil- наш маленький призрачный остров, таинственный мираж, появляющийся иной раз в мире человеков. Но, между нами, остров вообще никак не называется. Это люди сочиняют названия, но люди едва ли знают о нашем острове что- нибудь толковое.
Итак, вот наш дом вечного лета, плавающий по морям безвременья. И здесь мы живём. Я и те, кто считают себя моими подданными. Они- отошедшие от дел и от мира кельты- друиды, гномы и прочие существа севера, покинувшие людей, оставив только свои имена в их мифах. Волшебный народ- fairy, у них даже есть здесь свои сиды- волшебные холмы. Однако, нас здесь не так много. В сущности, нас совсем мало. Они- это мой народ, и они меня почитают, уважают и очень добры ко мне. Я их тоже люблю. Они- моя семья... Иногда я на них сержусь, они бывают назойливы. Как дети. Исключая разве что друидов. Те иногда поют мне и играют на кларзахах. С ними приятно беседовать об отвлечённом. Да, они все мои дети. Даже друиды.
Ну а я- та, которую когда- то звали Медузой, одной из Горгон.
Не хочу я рассказывать эту историю...
Ну да ладно. Начнём от самого далека. По порядку.
Da capo...
***
Нас было три сестры. Нас звали Сфено, Эвриала и Медуза. Я была в семье младшей. Вообще, у нас была довольно большая семья. Наш отец- Форкий, был морским богом, стражем морей и подводных тварей. Наша мать- Кето, владычица тех самых подводных чудовищ. Ко всему этому, наши отец и мать были также родными братом и сестрой. Что ж, в те времена мир богов и человеков был достаточно юн, и кровосмешения случались не столь уж редко. А ещё раньше, до нас, на самой заре, они вообще были в порядке вещей. Вспомнить хотя бы наших бабушку и дедушку. Они родили Эврибию и Кето- морских богинь, а также Нерея, Тавманта и Форкиса- морских богов. Но кроме того, наш дедуля- Понт, один из самых древнейших морских богов и вообще богов, был также и сыном нашей бабули, которого она родила чудесным образом, без отца. А наша бабушка- сама Гея. Один Хаос старше неё. Она, конечно не была матерью всего, что жило и произростало на земле, но детишек у неё и вправду было видимо- невидимо. Так что, родственников у нас навалом. Бабушка наша, кстати, была богиней земли, но самой Землёй никак не могла являться. Это уж всё мифы, мифы...
Что касается конкретно нашей семьи, то у нас были ещё три сестры- Граи. К тому времени, когда мы, горгоны, появились на свет, сёстры граи уже целую вечность были старыми и жили отдельно, далеко от нас. Нашим братом был красавец Ладон- недремлющий дракон. Поскольку он был единственным братом, мы все его очень любили и опекали. Потом уже у него появилась ответственная работа. Гера поручила ему сторожить на пару с Атлантом золотые яблоки в саду Гесперид. Ох уж эти мне яблоки! Так или иначе, с тех пор мы редко видели нашего дорогого Ладона.
Была у нас ещё сестра- нимфа Фооса, которая в своё время родила от Посейдона киклопа Полифема. Я никогда не встречалась с этим своим племянником, бледным, увечным юношей, но, по- моему, мифы про него наговаривают. Мне рассказывали о нём, и я что- то не заметила в тех рассказах, чтобы Полифем был каким- то злым, ненормальным. И я знаю, как он вздыхал по Галатее, и мне известно что на самом деле там произошло между ним, Галатеей и пастухом Акидом, который тоже любил Галатею, и почему так вышло, что Акид в итоге погиб. Нет, мифы здесь правы: Полифем убил Акида, но мифы не отражают реальных обстоятельств, приведших к этому, той бури страстей и страданий... Впрочем, речь не о том, не о Полифеме. Это случилось, когда пришло время, я же пока веду разговор о временах более ранних.
Ну, если уж называть всю нашу семью, то не премину сообщить, что наш суровый, неспокойный батюшка Форкин прижил также на стороне, с богиней силы морской, Кратеей, нашу сводную сестру Скиллу.
Вот такая была наша семья.
***
Мы росли, как и все дети, проводя время в счастливых играх, плескаясь в океане, а то и в каких- то своих детских заботах, а порой и огорчениях. Этим мы мало отличались от простых человеческих детей. И, конечно, то время было самым счастливым. Мы тогда не обращали на это внимание, часто обижались на что- то, бывало и ссорились, ревели как всякие девчонки, и любые проблемы выглядели настолько глобальными... а теперь думаешь обо всём этом с улыбкой, и кажется, что в то время мы жили, словно бы не переставая купаться в лучах ласкового солнечного света... А ещё помню, как порой мы подолгу сидели на берегу тёплого океана, всё смотрели на водную ширь и на закаты... Дельфины подплывали к нам и разговаривали с нами...
***
Я и теперь иногда выхожу на берег своего острова яблок и провожаю закаты. Или встречаю рассветы.
...Друид Амаргин поёт мне, сидя на камне:
Когда зовущий в тишине
Во мгле узнает голос свой,
Тогда и ты придёшь ко мне
И ты отправишься со мной.
Лишь камни помнят, что хранит
Ночь, у которой сотни глаз;
А наше сердце не гранит
Но мы взлетим в который раз.
И мы листвой распишем шёлк,
И мы уйдём за горный кряж.
В седых лесах завоет волк
-Адье, май лорд, и- бон вояж.
...Мимо нас проходят времена. Амаргин улыбается. И когда я смотрю на неторопливый, величественный ход волн, всегда чувствую вот это странное, что возникает в груди. Не знаю... Я смотрю туда, в самую даль, и там, на нечёткой границе родится новый рассвет. А над головой- корабли облаков как заснеженные горы, подсвеченные нежно- розовым, а с другой стороны ещё тёмные. И бледнеет в светлеющем небе серпик Луны. Это так красиво... Я люблю это. До сих пор не перестаю удивляться и радоваться.
***
Мы с сёстрами всегда были очень близки. Я имею в виду нас, горгон. Между нами было особое родство. В нашей большой семье мы словно бы составляли свою отдельную, маленькую обособленную семью. Так же, наверное, как наши более древние сёстры- старухи граи. Их тоже как раз было три. Может быть, это оттого, что мы, горгоны ( как и граи когда- то, задолго до нас), были зачаты одновременно и родились друг за другом в один день. И мы были во многом похожи, хотя и не являлись близняшками. Впрочем, не только внешне мы походили друг на друга, но и так- вообще. Во многом, если уж не во всём.
Ещё в детстве, я помню, все восхищались нашей красотой. Какие, мол красивые девочки. Мы стали к этому привычны. А когда выросли, как это говорят, твёрдо знали себе цену. Мы были высокими, стройными, с длинными ногами, высокими грудями и одинаковыми, чёрными как крыло ворона волосами. Нас стали называть Прекрасными... ну и прочими сходными эпитетами. А ещё мы были гордыми и независимыми. Как и подобает девушкам нашего происхождения, положения и воспитания. Возможно, именно наша сияющая, воистину божественная ( чего уж скромничать!) красота, конечно, вкупе с другими нашими качествами, и стала причиной всех дальнейших наших несчастий.
***
Да, мы были прекрасны. Говорили, что наша красота пробудила в нас немалое тщеславие. Я не знаю, чем ответить. Красота бывает тщеславна. Ровно как и молодость. А мы были и красивы, и молоды. Я вспоминаю нас прежних, совсем других, и думаю, что немало было в нас тогда разных порывов, в том числе и тщеславных, конечно. Ну и что? Относиться к этому следует спокойно и с пониманием. Я же сказала, что мы были молодыми и красивыми. И то и другое, в конце концов, проходит. Даже у бессмертных так случается. Рано или поздно. Наши тогдашние пороки ( если они вообще таковыми являлись) сильно утрировали. Ну ладно... Мы родились, росли и выросли. И потом нам стало нужно нечто большее, чем общество друг друга, чем тёплый океанский берег и ласковое солнце. А это значит, что подходили к концу наши беззаботные дни.
В общем, на время мы разбежались кто куда...
***
Я вспоминаю Гефеста, знаменитого Гефеста, каким он был. А был он хромым, не таким высоким и стройным, как другие олимпийские боги и как подобало бы сыну самих Зевса и Геры, жилистым, смуглым, со всклокоченными волосами и бородой, с часто перепачканным лицом и запахом пота. А на лице его горели живые глаза, за которыми стоял светлый, ни на что не похожий ум. Он отличался от прочих богов. Его дар был совершенно особенным. А ещё он был моей первой любовью...
Общество Олимпа было недосягаемо высоким для всех живущих на земле. Я и сама помыслить не могла, чтобы оказаться там. В итоге я там и не оказалась. Моя жизнь была земная. А мой любимый спустился ко мне оттуда, с заоблачных высот великой горы Олимп.
Гефест, бог огня, кузнец и оружейник... Он перестроил весь Олимп. Благодаря ему засияли золотые дворцы на горе богов. Он, однако, не всегда жил на Олимпе. Сразу после рождения, Гера сбросила его с Олимпа за то, что он появился на свет хромым. Возрос он в подводном гроте морских богинь Эвриномы и Фетиды, там же и выучился всем тонкостям ремёсел. Лишь могучий технический дар и изобретательность позволили ему вернуться на Олимп. Да что там, позволили!.. Сам Гермес уговаривал его, и не смог. А потом Дионис опоил Гефеста и на осле привёз на Олимп. А всё из-за того подарка- золотого трона,- который Гефест послал своей матушке и к которому она оказалась прикована. Весьма изобретательно. Если надо, он умел быть коварным. Но по жизни он чаще всего бывал простодушен. Сколько раз его жёнушка Афродита обманывала его! Не счесть. Но, впрочем, не буду сплетничать, тем более о давно минувшем.
Однажды на Олимпе произошёл какой-то скандал, и теперь уже Зевс взял и вышвырнул Гефеста с Олимпа. Причём, в буквальном смысле. Сграбастал и запустил как булыжник. И Гефесту ничего другого не оставалось, как полететь по внушительной дуге, подчиняясь этой громадной силе и уподобясь тому самому булыжнику. Так Гефест, после целого дня полёта, оказался на острове Лемнос. Там же в то время находилась и я...
Мы встретились на морском берегу. Океан для меня всегда был родным, и, оставшись одна, я ещё чаще бывала на берегу и больше времени проводила в созерцании волн... Не чужд был и Гефест морской стихие. Вспомните, где он вырос и возмужал. Может быть, и он испытывал тайком заветную тоску по водным просторам?.. Так или иначе, мы встретились там, на острове Лемнос, на красивом солнечном берегу. Видно, так должно было случиться... Мы посмотрели друг на друга... Странной и забавной получилась наша первая беседа... "Привет."- "Привет."- "Ты кто, дева?.."- "Медуза."- "А-а-а... Никогда не слышал..."- "Ну и что?"- "Ты очень красива."- "Знаю."- "Не грустно ли тебе одной здесь?"- "М-м... не могу сказать."- "Хо!.. А кто я, тебе известно?.."- "Что?.. Нет, не известно."- "Не знаешь, кто я?"- "Не знаю."- "Я- Гефест."- "А-а-а... Всё равно не знаю..."
На самом деле я прекрасно знала. Но настроение стало таким сердитым после того, как он начал задавать свои первые дурацкие вопросы... А Гефест тогда начал хохотать. Расхохотался во всё горло. Да так искренне и совсем не зло, что я потом тоже засмеялась... Познакомились, в общем.
***
Я не могу и не хочу рассказывать всего. Скажу лишь, что в то время я сама себе казалась счастливой. Время и вправду было светлым, незабываемым. Мы с Гефестом довольно долго жили на Лемносе по меркам людей. В вулкане Мосихле мой Гефест соорудил себе замечательную кузницу, где занимался любимым делом- стучал кувалдой. Там же поблизости мы и жили. Дней я не считала. Мне было хорошо тогда.
Это была подлинная любовь, и, как желанный плод её, появился на свет наш прекрасный мальчик- Как. Знаете, как я его любила, как по- новому стала видеть всё с его приходом! Мой мальчик был таким нежным и ласковым, всегда улыбался мне, а у меня, когда я прижимала к груди этот крохотный живой комочек, словно бы что-то переворачивалось внутри, я боялась, что меня попросту разорвёт необъятное ликование. Казалось невозможным такое счастье.
Вообще-то, дурой я была... Наш милый ребёнок, похоже, был желанным только для меня одной, а наша с Гефестом подлинная любовь, в глазах моего первого возлюбленного выглядела чем-то иным. Я ошибалась... Проще говоря, чем старше становился наш Как, тем дальше был от меня мой Гефест. Все его помыслы давно уже перенеслись в другие края. И нетрудно было догадаться, куда именно. На Олимп. Конечно же, ведь там, помимо прочего, "дожидалась" его неверная жена Афродита. Я была прекрасна, но кто может сравнится с богиней любви и красоты, самой прекраснейшей из всех богинь? Но я любила Гефеста, как никто другой, а Афродита им скорее стеснялась, ведь он, я думаю, казался ей куда как невзрачным, вроде как и недостойным её. Вон сколько богов на Олимпе!- и все намного прекрасней Гефеста. Вот Афродита и искала утешения. Да я и не виню её,- каждому своё. Мне важно знать, что я, в отличие от неё, любила именно Гефеста. К сожалению, сам он не захотел этого понять. Или ему было всё равно.
***
Как-то раз друид Оссиан, один из мудрых и вечных жителей нашего острова, спросил меня: "Чем живут боги? Что ищут в жизни?.." О, мама моя!.. Что я могла ему ответить? И тогда, и теперь... Но есть ведь, наверное, что-то общее, к чему стремятся все- все? Хотела бы я...
Над островом нашим небо очень глубокое, а океан вокруг безбрежен... Теперь этот остров- мой дом.
***
В общем, он ушёл от меня. Вернулся на свой Олимп. Не буду рассказывать, как это происходило. Не сразу, конечно. Много всего было. И ссоры, и... Короче, все эти штуки имеют свойство накапливаться и накапливаться, и в один прекрасный день- вот оно! Как всегда, немножко, почему-то неожиданное. И слегка ошеломляющее.
Мы расстались с Гефестом. Я тоже не стала задерживаться на Лемносе, тем более, что и сына моего уже не было со мной. Он вырос, стал тяготиться родительской опекой, да и покинул в один из дней нас с Гефестом. Но уход Кака не вызвал такой подавленности, как уход Гефеста. О, сына я очень- очень любила, но здесь всё было правильно. Как вырос и покинул родное гнездо. Так и должно быть. И я всегда готова была ждать его в нашем доме. Но очень скоро я осталась в этом доме совсем одна, и он даже вовсе перестал мне казаться домом, моим домом. Чувствуете?.. Нельзя сказать моим, ведь он был нашим. Общим. А что мне там было делать одной? Ведь и счастье у нас было общее. Его на куски не поделишь. Либо есть оно, либо нет. А оно ушло. И дом совсем опустел. И заброшенной оказалась кузница в вулкане Мосихле. Всё было не так быстро, как на словах, но всё случилось.
И совершенно одной я была, когда прибыла на остров Лемнос. И точно так же я покинула его, когда пришло время.
Я отправилась дальше- по свету скитаться.
***
Ко мне спешат с подарками, быстро- быстро перебирая ножками, смешные человечки из маленького волшебного народца. Всех я знаю, ведь они все моя семья. Нас немного на острове. И что они мне там несут?.. Яблоки, конечно!
***
Итак, я странствовала по миру. Довелось повидать и богов, и смертных. Я беседовала с Коатликуэ, Мишкоатлем и их сыном Уицилопочтли. Шочипилле, сын Тласольтеотль,- Цветочный Принц, подарил мне однажды такой букет!.. Вот это я хорошо помню.
А примерно в тех же краях, за океаном на далёком западе, Пернатый Змей- Кецалькоатль,- показывая мне свою Толлану, рассказывал собственную историю сотворения мира. Знаете, что я поняла? Безусловно, боги не создали всё на свете так, как оно есть. Они просто иные, не такие как люди, но привязаны к ним и очень на них похожи. Боги не уходят от своего народа править куда-нибудь в иные места, а люди знают только своих богов,а если и ведают о других, то признают-то всё равно только своих. Вот так и держатся друг за друга. И, может быть, боги нуждаются в людях не меньше, чем те в них, только они не признают этого, они же боги. А скорее всего, куда больше боги нуждаются в людях, куда больше. Тогда такие мысли рождались во мне. Просто теории. Ну а теперь-то я точно знаю.
Вряд ли они создавали этот мир. Иначе бы, каждый раз для каждого бога- демиурга его пришлось бы разрушать и строить заново. У всех ведь свои методы, свои, так сказать, представления об архитектуре. Или каждому потребовался бы свой собственный мир. Они, в общем-то, их имеют, но не такие бескрайние- всё в пределах нашего единого общего мира. Возможно, те боги, которым выпало быть как бы первыми и стать основателями всего сущего, рождались прямо вот так- с ложной памятью о том, как они это сделали- создали мир?.. Или они все знают какую-то истину, но скрывают?.. Но рождались они от кого/ чего? Где тогда начало?.. А я-то всегда считала, что мир был совсем юным ещё очень незадолго до моего рождения! Спросить бы у нашего Хаоса, что было до него. Ладно, это всё слова. Может быть, правда мир был ещё юным тогда. Может, действительно боги создавали его по кускам или сообща. Вообще, боги разных... м-м... краёв друг с другом общаются крайне редко, у всех свои собственные замкнутые миры, в которых, однако, не тесно, ибо они простираются и за пределами физического пространства, и всё же- зам- кну- ты- е. Но возможно, когда-то, в самом начале было не так? Я не знаю, я-то сама не из первых. Мои предки ничего мне об этом не рассказывали. Ну и ладно, всё это дебри.
Когда я покидала запад, я очень полюбила змей. Забавные существа. Там их столько! Даже Пернатый есть!
Я ещё много странствовала по физическим просторам и по их астралам, где боги себе тоже понастроили. Вот там точно они понасоздавали. Одних загробных царств сколько! Удивительная вещь получается. Боги разных пантеонов редко когда бывают в астральных вселенных, где распоряжаются иные боги. Не могут или не хотят? Или боятся чего-то? Конечно, на родной земле всегда чувствуешь себя сильнее. А на чужбине мало ли ещё на что нарвёшься. Со мной тоже чего только не приключалось. Помню, никак не могла найти выход из Нараки. Впрочем, много можно говорить. У меня нет цели рассказывать всё- всё о своей жизни. Моя жизнь слишком велика. А я, между тем, всегда считалась смертной. Пожалуй, это делало меня особенной даже среди моих сестёр горгон. Наверное, я и есть смертная. Правда, пока не было повода в этом убедиться. Говорят, впрочем, что я давным- давно умерла... Но об этом попозже.
Ну вот, я скиталась и скиталась. Можно было бы долго перечислять имена тех, с кем я встречалась. Я бродила, и мир растворял в себе мою боль. И однажды боль прошла. Я поняла, что заскучала по дому и мне нужно вернуться. Не в тот дом, что остался на Лемносе, а вообще- в мою родную область бескрайнего мира, туда, где наша собственная вселенная, позже названная античной. Я захотела увидеть свою родню. Мне нужно было домой.
И я вернулась.
***
Берег сказочный и прекрасный. Солнечный пляж, белый песок. Ничто не может потревожить покой и красоту этого острова. Я живу в хижине, свитой из листьев и цветов. Я часами смотрю на облака, размышляя о вечном. Я помогаю волшебному народу в их пасторальном быту. Я бываю хозяйкой всех наших общих весёлых праздников. Я никак не пойму, то ли это моя жизнь, то ли просто время бесконечного ожидания.
***
Я вернулась, и сердце моё было лёгким. После всех своих скитаний я стала новой, как-будто заново родилась. Спокойно и безмятежно я бродила без всякой цели по своей родной земле, и меня не беспокоили тени прошлого. Я давно простила Гефеста. Я простила всё, я всё забыла. Если это не были дни истинного счастья, то, во всяком случае, это были дни покоя, лёгкие, бездумные. Я отдыхала и мне нравилось гулять просто так по знакомым с детства дорожкам. Я даже ничего в это время не хотела. Но постепенно, желала я этого или нет, я узнавала о том, что происходило в родном краю в моё отсутствие. Сначала я узнала, что моя сестра, горгона Эвриала родила от Посейдона сына, который был назван Орионом. Он был красивым, очень высоким и стал искуснейшим охотником, настолько, что вошёл даже в охотничью дружину Артемиды. Из-за чего, между прочим, он и погиб в своё время. Как именно это случилось, так и осталось неясным, но факт, что Артемида была в этом замешана. Орион вообще страдал из-за женщин. Потому, наверное, он и ослеп однажды. Впрочем, зрение вернулось к нему, и где бы вы думали?- на острове Лемнос! Достаточно символично. Рождение Ориона стало первым известием от сестёр, которое дошло до меня. До этого я даже не знала, где они, как они. Хоть об Эвриале удалось узнать. И я порадовалась тому, что у неё родился сын, хотя к тому времени, когда я об этом узнала, он уже давно вырос. Ну и что же?
А затем стали доходить слухи уже не столь радостные. Опять же об Эвриале. И опять же, косвенно новые вести были связаны с рождением её сына.
Ссора в семье. У Эвриалы начались разногласия с Фоосой, нашей сестрой, матерью Полифема. Фооса оказалась весьма ревнивой. Почему-то она считала Посейдона чуть ли не своей собственностью, хотя странно... Он хоть и был отцом её ребёнка, но таких детей у него было сколько угодно, и связей он имел великое множество. Начать, к примеру, с нашей бабушки Геи, которая когда-то родила от Посейдона великана Антея. Кроме того, у Посейдона ведь была и законная супруга- Амфитрита. Уж если кому ревновать, то только ей! Но Фооса- это Фооса; да и все мы порой бываем таковы. Уж если что в голову втемяшится... Вот Фоосе отчего-то показалось, что Эвриала посягнула на её Посейдона. Как смела, мол! Неприятно всё это. Нельзя сказать, что я совсем не понимала чувств Фоосы, но сердцем я была на стороне Эвриалы, ведь она была горгоной, как и я. И всё же нимфа Фооса тоже была мне сестрой. Поэтому я так и не сумела достойно разобраться в этой ситуации. В общем вышло так, что Эвриала в результате этой вздорной ссоры окончательно оставила нашу семью, прервала все контакты. Вот таким бывает итог неразумных скандалов.
А чуть позже до меня дошли вести о том, что Сфено разыскала Эвриалу и осталась с ней. Две из трёх горгон снова оказались вместе, а что же я?. . Я тотчас же приняла решение найти сестёр. Поговаривали, они поселились на каком-то затерянном в океане острове, чуть ли не на краю света. Я так остро ощутила, что теперь мы, горгоны, снова должны воссоединиться. Как когда-то. Мы уже достаточно насмотрелись на жизнь вокруг.
Но я не смогла отправиться на поиски сразу. Весь мой покой, и без того уже изрядно пошатнувшийся, оставил меня. Потому что следом пришло известие, которое просто меня убило. Я оказалась надолго выбита из колеи.
И опять это было связано с Гефестом.
Забавно, величайшее счастье мне принёс Гефест когда-то, но и последовавшие несчастья тоже касались его имени.
Я новости узнавала медленно, по кусочкам и с опозданиями. Всё, что до меня доходило, уже оказывалось в прошлом. Тем бессильнее я себя чувствовала. Вот и самая дурная новость, пришедшая, как водится, последней, уже, собственно, не была новостью. Но только не для меня. Я испытала подлинный ужас. Я знаю и до сих пор храню в себе это чувство. Я его реально помню.
Стало мне известно, что мой Как, мой беспечный сын заявился однажды на Олимп. И как только пробрался туда, горе моё?.. Он был упрямый. Захотел жить на Олимпе, как и его отец. Наверное, он искренне не понимал, как это выглядит со стороны, и я догадываюсь, о чём он мог тогда думать. Я лишь не знаю, всерьёз ли он надеялся, что то холодное интриганское общество его примет.
Захотелось ему стать равным среди олимпийских богов. Нельзя сказать, что у него совсем не было на то оснований. Ведь его отец был олимпийским богом. А сам Зевс доводился дедом моему сыну. А Гера, жена Зевса, соответственно бабушкой. Вполне внушительная родословная. А если ещё и моих предков вспомнить... Короче были основания. Вот с ними и заявился Как к Гефесту.
Нужно было знать и понимать Гефеста так, как я его знала, чтобы постичь случившееся. Он не был слабовольным, не был трусливым, он мог быть сильным и решительным, когда нужно... и в то же время, нельзя сказать, что всегда он оставался несгибаемым. А ещё он фанатично любил Олимп, который во многом был его собственным детищем, его творением. Боги, высокие олимпийские боги весьма ценили Гефеста, и это их внимание было для него дороже всего. Может быть, в глубине сердца он всегда ждал и желал подобных знаков. Ему требовались доказательства того, что он нужен на Олимпе, что там он равный среди равных. Поэтому Гефест трудился, не покладая рук. Быть может, это его хромота, из-за которой он пострадал во младенчестве, не давала ему ощущения подлинной уверенности в себе, хотя он и так был равным и, казалось бы, не требовалось постоянных подтверждений тому? А всё равно он постоянно искал повода самоутвердиться. Возможно, боялся, что он хуже других олимпийцев. Пытался доказать себе, что он такой же, но, доказывая, порой совершал далеко не лучшие поступки. То есть, получалось всё с точностью до наоборот.
А те же олимпийские боги никак не относились к нему серьёзно. Часто они над ним подшучивали и откровенно смеялись. По поводу той же хромоты. Во многом как злые дети. А Гефест, может быть, и казался им простоватым, нечувствительным, но я знаю, что в своём сердце он остро переживал эти насмешки. Он их боялся и готов был на многое и разное, чтобы их не слышать.
И вот, когда Как пришёл к отцу, боги стали смеяться пуще обычного. Насмешки так и посыпались. А Гефест испугался. Тем более, что ему было очень не всё равно, что о нём думают олимпийские боги. Он дорожил их вниманием, относился к ним весьма серьёзно и хотел того же от них, но вот они- нет.
Можно представить, что там было... "Гефест, что это, а?.." "Ой, дорогой Гефест, он весь в тебя. А как похож! А он тоже хроменький? Неужели он хочет здесь жить? Может быть, он тебя превзойдёт? Ты уже многому его научил? Кстати, от кого это он у тебя?"
А Афродита, наверное, вообще разошлась. "Вот как, Гефест? Тебе милее какая-то ползающая по земле бабёнка, чем я- Афродита?! Да ты и сам, чумазый, не выползаешь из своих сараев! Этого вы тоже, небось, в кузне зачали?" Может быть, такая реакция была, может- нет, но случился чуть ли не скандал- это точно. А Гефест застеснялся, замялся весь, стал отнекиваться, чураться своего неожиданно и некстати обретённого сына. Я, мол, не причём. Это она, скорее всего, науськала его прийти на Олимп. Не знаю, чего она хочет. Вообще, я её мало знал. Это всё его мамаша. Вы же понимаете. У неё, возможно, какие-то цели, амбиции и иллюзии насчёт Олимпа.
Едва ли именно эти слова он произносил. Я могла решить так, если бы на самом деле плохо о нём думала. А так я уверена, что он мучался и страдал по этому поводу. Переживал из-за меня и из-за нашего сына. Хотя, конечно, в первую очередь, скорее всего, он думал о себе самом. И какие бы слова он не произносил, смысл их всё равно сводился к тому, о чём я достаточно грубо сказала. Даже смысл его молчания, если он вообще ничего не говорил. Гефест поступился нами и, пожалуй, это было неизбежно.
По Олимпу пополз дурной запашок. Я не знаю, кто был причиной появившихся сплетен. Вероятно, и не Гефест. Хотя, я думаю, ничего не могло бы произойти без его, пусть даже молчаливого, согласия. А в первую очередь я подозреваю Афродиту. И ещё Геру. Мать Гефеста, кроме прочего, являлась ещё и, так сказать, хранительницей супружеских уз. А её скандальный норов всегда был притчей во языцех. Я подозревала их не потому, что так уж дурно о них думала, нет, мне подсказывало моё чутьё. Прекрасны Афродита и Гера, исходит от них немало, немало добра, но они, в том числе, и вот такие. Они ведь женщины. Ну и Гефест, конечно, кем бы он ни был, в данной ситуации тоже повёл себя далеко не лучшим образом.
И вот, были разговоры о том, что горгоны страдают от чрезмерного тщеславия, что возомнили они себя выше и прекрасней олимпийских богов. Что вознамерились они оседлать Олимп. Потому был вероломно соблазнён Гефест. Потому Как нагло явился на Олимп. Всё поэтому. Виноваты оказались горгоны. Причём, как ни странно, не я одна.
Причиной всему ревность и месть, вот что. Чувства, присущие всем живущим. Как уж тут не понять Афродиты. А боги, если они разгневаны, мстят с поистине широким размахом.
Не знаю, всерьёз ли Олимп уверовал во всю эту чепуху относительно нас, горгон, но реакция последовала. Да и что им, затруднительно, что ли. Олимп есть Олимп.
Быть может, если я и вправду была в чём-то виновата, то- пускай. Мне было бы всё равно, я бы равнодушно приняла любую кару, справедливую или нет. Раз уж обернулось вот так. Но сёстры-то мои были абсолютно не причём. И здесь вся моя обида. За себя я бы не обижалась. Я сказала, мне было бы всё равно.
Но вышло иначе.
На горгон пало божественное проклятие.
***
Шутливы боги. Вот каков был их приговор: Горгоны, дескать, станут страшными чудищами. И что-то в них будет от птиц- обзаведутся они металлическими крыльями. И что-то будет от зверей- клыки и уши. Руки превратятся в железные молотоподобные лапы, а вместо волос на голове будут расти ядовитые змеи. Кто придумал этот бестиарий?! Да уж, в фантазии им не откажешь! Творцы!
Трудно передать, что я испытывала, услышав всё это. Потом до меня дошло, что, поскольку узнала обо всём я с явным запозданием, проклятие уже давно должно действовать.
Но со мной ничего не случилось!
Ещё более странными стали тогда мои ощущения. Одновременно облегчение, какая-то злорадная удовлетворённость, но и испуг вместе с тем. Я недоумевала, ничего не могла понять, и от этого становилось очень не по себе. Весь Олимп проклял меня, а мне хоть бы что! Почему?..
Был шок. Такое чувство, что надо мной висит нечто тяжёлое, жутко злое, неотвратимое и затаившееся. Как-будто оно выжидает, но готово обрушиться в любое мгновение, когда только захочет. Тяжело было ходить по земле с такими вот ощущениями. Я казалась себе потерянной. Я опять стала бродить, впрочем, уже не удаляясь от своей родной земли. И теперь уже не просто бродить, а словно бы бежать от чего-то. И одновременно искать. Потому что теперь у меня появилась цель- непременно отыскать своих сестёр. Но в самую первую очередь я ринулась разыскивать не их, а своего сына. Боги вышвырнули Кака с Олимпа и, по-моему, что-то сделали с его разумом. Или так само случилось с ним из-за горечи обиды.
Потому что сделался Как буйным, злым. Повергся он в настоящее безумие. Я с трудом признала в нём своего сына, когда отыскала. Он уже не был прежним. Он стал чужим. И это была самая страшная месть и обида, нанесённая мне Олимпом.
Я нашла его в угрюмой, зловещего вида пещере на Палатинском холме. Вход во мрачное жилище был жутко украшен человеческими черепами. Вспоминаю, как я вошла туда и как колотилось моё сердце. Это была моя последняя встреча с сыном. Я его потеряла и уже ничего, ничего не могла с этим поделать. Афродита, Гера, кто там ещё...- все боги высокого Олимпа могли быть довольны.
Я молчу, не хочу говорить...
Как стал разбойником. Беспощадным и страшным. Он меня даже не узнал. Мы не смогли поговорить. Он не дал. Его гневный рёв сотряс всю пещеру. Он меня грубо прогнал, вышвырнул. И ещё кричал вслед: "Прочь! Пошла прочь! Убирайся!" И ругательства звенели в моих ушах.
А может быть, и узнал...
Я не такая как все. Я сильная. Я редко когда плачу. А вот тогда разрыдалась.
Спустя время мне стало казаться, что Каку было тогда так же больно, как мне. Больно и страшно. И оттого он напустил на себя ярость. Я решила, что лучше оставить его, а-то будет ещё хуже. И ещё хуже.
Все мы совершаем трагические ошибки. Наверняка, я была не права.
***
На нашем острове мир и покой...
***
Пегас... Крылатый конь, что летал, обгоняя ветер, что беззаветно любил высокие горы, что подарил смертным источник вдохновения- Гиппокрену,- выбив его ударом острого копыта в роще на Геликоне...
Много позже стали говорить, что сей конь вылетел из моего тела, когда... А ещё говорили, что Пегас- плод моей связи с Посейдоном. Наверно, оттого лишь, что Посейдон сотворил коней? Нет, я никогда его не любила. И что сказать об этих версиях... Мифы. Ведь я уже говорила о мифах. А в жизни... Ещё коней я не рожала! Можно улыбнуться. И всё же. Есть и правда. Я любила этого разумного, вовсе не обыкновенного, божественного коня, как родного сына. Потому что я взрастила его, я помню его ещё совсем неловким жеребёнком, не научившимся летать. Я говорила с ним. Я отдала ему всю материнскую ласку, что оставалась во мне невостребованной после того, как я потеряла Кака. Ему и Хрисаору- великану, тогда ещё очень маленькому. Мне было нужно такое спасение.
Я нашла их обоих одновременно и совершенно случайно, когда переходила гору Парнас в Фокиде в поисках своих сестёр. Сестёр я, конечно, не там искала, просто попалась на пути гора Парнас. И вместо сестёр я нашла Пегаса и Хрисаора.
Я не знаю ни того, как они появились в этом мире, ни того, как сами нашли друг друга. Может быть, было в том, что я встретила их на своём пути, то самое высшее, что превыше богов. Две сиротки. Как они только жили до того, как я наткнулась на них, как не пропали? Я шла горной тропой и услышала в стороне детский плач. То рыдал Хрисаор. Я рванулась туда, я увидела маленькую долинку среди камней, и там они сидели. Совсем одни. Так я стала их матерью. И хотя я спешила, хотя искала своих сестёр, я осталась жить с ними, потому что не могла их бросить. И что такое несколько лет для подобного мне существа?
Мы жили тихо и мирно. Если они не подарили мне всецелое спасение, то с ними я опять узнала покой. Это была передышка, во время которой отступили горечь и безумие. Но вот Пегас стал гордым конём, совсем окрылился, а Хрисаор вырос могучим великаном. Всё чаще и всё дальше они отлучались из нашего уютного жилища в горах. И тогда я поняла, что больше им не нужна. Впрочем, нужна, я была им нужна, и от этого чувства у меня внутри всё теплело, но я решила, что они теперь без меня справятся. Я решила освободить их, выпустить в великий мир, как птенцов из гнезда. Я всё ещё помнила о своём проклятии. Я до сих пор недоумевала, и оттого во мне оставался страх. Наконец, это стало всё сильнее давить на меня. Нужно было продолжить путь и отыскать своих сестёр, вернуться к ним. Хватит уже. Очень долго мы жили друг без друга.
И вот однажды я созвала своих сыновей, чтобы проститься с ними.
"Мама!- изумился Пегас, переставляя в волнении копыта.- Ты оставляешь нас?"
"Мы пойдём с тобой!"- решительно воскликнул Хрисаор.
Милые мои... Что я могла им сказать? Вы стали взрослыми, дети. Живите сами. А эта дорога- моя. Я одна должна пройти по ней. Я люблю вас... Потом было много спрятанных слёз. Я стала совсем мягкой.
***
Иногда, в какие-то особенные минуты мне начинает казаться, что я нахожусь совсем на другом острове. Но нет, тот остров вовсе не был похож на этот. Там небо было другим, с каким-то жарким изумрудным оттенком. Песок был ослепительным и горячим. Морские волны темнее, и с большей яростью и шумом накатывались они на берег. Деревья сплетались в причудливую непролазную чащу и между ними лежала густая тень, в ней таилась не прохлада, а нечто сумрачное и влажное. Хотя ветры порой стонали среди ветвей. И случались жестокие шторма, и хлестал дни напролёт ливень. А ночи имели привкус вины и страха. Но всё равно, чаще там, как и здесь, царил покой. Это был какой-то сонный покой, но без всяких дарящих надежду сновидений.
Там, после долгих и трудных поисков, я нашла своих сестёр- горгон Сфено и Эвриалу. Мы стали жить втроём, как и когда-то.
И там, впервые ступив на горячее побережье острова, который потом на долгое время стал моим домом, я узнала, что на моих сестёр божественное проклятие пало...
Я, наверное, и вправду была особенной среди горгон. Или соль шутки в чём-то другом? Какие силы сделали так? Может быть, в этом заключалась изощрённая и тонкая месть богов мне? Или всё же им недоступно такое хитрое коварство? Что это- то самое, ещё более высшее, тоже отчего-то прогневалось на меня и решило отомстить по-своему? Или оно хотело меня спасти?
Мы жили там втроём. Я смотрела на них, думая о том, какой должна была стать, а они видели во мне ту, кем когда-то были сами.
Но всё-таки, мы по-прежнему оставались сёстрами, мы ведь всегда были как одно. И этого не могли отнять у нас даже боги. И мы старались не думать о том, что нас теперь различает. Я знаю, что сёстры простили меня, вернее, им вообще не приходило в голову затаивать обиду. А вот я? Всегда ли у меня получалось не винить себя во всём, что случилось?
Изменилось всё. Или ничего не изменилось. Никто из нас не знал этого. Мы просто жили на том острове, удалившись от всего мира. И остров тот был моим последним домом в нашей собственной вселенной, что была лишь одним из фрагментов реальности в мозаике огромного мироздания. Это был мой последний период жизни в той самой античности, где в центре мира возвышался несокрушимый и неприступный Олимп, где творилась великая история, где грозные боги вершили свой суд и постоянно вмешивались в дела смертных, где сам воздух был насыщен героикой. Везде так, но то был именно мой мир, неповторимый, как и все остальные.
***
Друид поднимается на утёс, на тёмный каменный мыс, у подножия которого плещутся волны. Он садится лицом к морю. На горизонте смешались пурпур и лазурь. Волшебный народец рассаживается чуть поодаль, образуя ряды внимательных слушателей. Я сижу на своём любимом камне, похожем на внушительный трон, ещё хранящем тепло дня. Степенно приходят гномы и, приглаживая бороды, устраиваются поудобней. Он неподвижен некоторое время. Вместе мы смотрим в сторону безбрежных волн, туда, в самую неизведанную даль. Вечерний ветер омывает нас. Плеск волн, дыхание, шорохи являются фоном, что делает настоящей и живой всю эту застывшую картину, и полнее даёт ощутить своё присутствие здесь. Он начинает петь.
Нас бросают, как камни, бездушно,
И запутаны наши следы.
На ветру этих снов стало душно,
И в замёрзших мечтах нет воды.
Мы в пути столько лет и не знаем,
Как совьётся ещё эта нить.
Мы в тумане дорог пропадаем,
Продолжая отчаянно жить.
Каждый день,повернувшись безлико,
Предлагает нам новую роль.
И когда нам становится дико,
Мы надеждою дышим на боль.
Мы вернёмся в родимые гнёзда;
Нам осталось построить мосты,-
Превратиться в осенние звёзды
На глазах у слепой пустоты.
Стоит тишина. Слушатели, самые беззаботные из них, начинают с некоторой удивлённой непонятливостью переглядываться, потом- несмело улыбаются, потом уже- веселятся и хлопают. Тень их нисколько не коснулась, и они радуются. Всё хорошо на нашем острове. Всё чудесно и прекрасно. Отчего же поются эти песни? Зачем в них слышна тоска?
Он смотрит на меня. Я встаю и молча склоняю голову, выражая благодарность, которая будет понята им без слов. Он опять что-то тронул во мне.
***
Теперь о Персее.
Может быть, о нём одном эта история, и ради него я затеяла всё это.
Может быть, именно это то, о чём я хочу и не хочу говорить.
Что ж, тем, для кого время не имеет значения, приходится играть в самые разные игры. В том числе и в откровенность. Раньше или позже.
Бывают смертные, отмеченные особым расположением богов. Взять, к примеру, того же Геракла. Он вообще был вознесён на Олимп и обрёл бессмертие. Так нечасто случается. Но Геракл, хоть и был человеком, происхождение имел божественное. Таковым был и Персей. И тот, и другой являлись сыновьями самого старого, изобретательного в этих делах, распутника Зевса.
Матерью Персея была смертная- Даная, дочь царя Акрисия, что правил в Аргоссе. Поскольку этому самому Акрисию было предсказано, что он погибнет от руки своего внука, хитрый царь упрятал свою бедную дочь в подземную каменно- бронзовую темницу. Дабы там она наверняка не смогла познать никакого мужчину. Наивный старикан!
Там её и соблазнил Зевс. Уж не знаю, где он положил на Данаю глаз, но, впрочем, на подобное он всегда был зорок. На сей раз он пролился в темницу золотым дождём. Без кавычек. Я же говорила, Зевс в таких вещах весьма изобретателен. Представляю, как он там капал с потолка.
Так и появился на свет Персей.
Потом, с самого младенчества он претерпел ещё много мытарств. Так Акрисий, узнав о случившемся, заколотил его и Данаю в деревянный ящик и бросил в море. Конечно, они не утонули. Акрисию следовало бы быть поумнее. Впрочем, что я?.. На острове Сериф рыбак Диктис, оказавшийся братом тамошнего царя Полидекта, выловил ящик. Там они и стали жить. Вернее, томиться. Полидект постоянно добивался расположения Данаи. Она его отвергала. Полидект не сдавался, действуя назойливо и щедро, пытаясь доконать её добротой. Но, как это и бывает, когда хитрая тактика не приносит результат, решил под конец добиться своего силой. Но ждал он долго. Персей уже вырос и мог вступиться за мать.
Я рассказываю об этом только то, что сама знаю. Когда происходило всё, о чём поведано выше, я ничего не знала о Персее и даже не подозревала о его существовании.
Что дальше? Полидект решил избавиться от Персея. Это было логично с его стороны. Но как он придумал это осуществить!? Он боялся гнева Зевса, поэтому не стал действовать открыто, а взял хитростью. Он задумал так, чтобы Персей сам сгубил себя, бросившись опрометчиво в опасное предприятие.
Я вновь слышу этот тихий голос, с печалью и скрываемой болью, рассказывающий мне о том, как это случилось.
Был пир. Всё как обычно. И вдруг Полидект с явной насмешкой произносит болезненную речь. Мол, действительно ли ты, Персей, сын самого Зевса, как всё твердишь об этом? Нужно знать Персея. В нём почти не было темноты. Он был прямой как копьё, и обвинение во лжи оказалось для него смертельной раной, потому что он никогда не врал. Персей встал. Персей сказал: Вы сомневаетесь? Полидект изобразил саму невинность. Что ты, что ты! Как можно, дорогой... сын!? Но... вот если бы ты доказал...
И всё. В большем не было необходимости. Персея он получил.
Каким образом вы хотите, чтобы я это сделал?- холодно и отчуждённо спросил Персей. Губы Полидекта растянулись в ухмылке. И тогда он сказал то, над пониманием чего я бьюсь до сих пор. Какие силы вложили в уста Полидекта следующие слова? Мог ли он сам додуматься до такого? Или это продолжалась олимпийская месть мне? Или это было повеление самой Судьбы? Я не знаю. Но разве что-нибудь происходит случайно?
А сказал Полидект, что должен Персей совершить какой-нибудь невозможный для простого смертного подвиг. Есть, мол, на свете такое чудище- горгона Медуза. Поскольку она должна быть смертна, убей её. Принеси её голову. Это поистине достойный подвиг, ведь каждый, кто взглянет на неё, обращается в камень.
Ещё никого я не превращала в камень. И тем самым крылатым чудовищем (простите, сёстры!) со змеями вместо волос я так и не стала. Но как он вообще узнал обо мне? Не обошлось, видно, без богов. Знаете, сны, прочие неявные навевания нужных мыслей... впрочем, не знаю... но ведь пришло Полидекту в голову!
Персей был твёрд и не привык отступать. Он быстро собрался в дорогу, хоть и не мог знать, в какой вообще части света меня искать. Наш остров был очень далеко. И едва ли возможно обыкновенному человеку обыкновенными земными дорогами добраться до него. Боги, сами олимпийские боги решили помочь Персею, и я не знаю, чем на самом деле это было вызвано. Возможно, им просто понравилась его смелость. Может, потому, что он всё-таки был сыном Зевса. Ну или из-за меня. Так или иначе, к Персею- тут как тут- спустились Гермес и Афина. И Гермес вручил ему волшебный, весьма зловещего вида, изогнутый меч, а Афина- богиня войны и мудрости (сочетание,а?) и... хм...- защитница справедливости!- можно, сказать, единокровная сестра Персея, которую Зевс родил каким-то странным образом,- подарила ему медный щит- блестящий, даже зеркальный- в нём всё отражалось без искажений. Уж не Гефест ли выковал всё это?
И вот Персей, вооружённый такими подарками и своей несгибаемой верой отправился в путь- на мои поиски.
Всё завертелось с роковой неотвратимостью.
Главным образом для меня. О чём я тогда даже не догадывалась.
***
Ну а мы всё так же жили на том затерянном острове. Сёстры мои время от времени куда-то отлучались, то вместе, то поодиночке, я же оцепенело оставалась на месте. Я уже достаточно повидала в мире. Сестёр я ни о чём не спрашивала. Уходили- значит, было нужно. Мне тоже порой необходимо было одиночество. Отдалялись ли мы друг от друга? Возможно. Но мы всё равно оставались сёстрами. Внутри всегда что-то остаётся неизменным, что никакие силы не могут зачернить. Они всегда возвращались, и мы, как и прежде, сидели на берегу океана, любуясь закатами, ведя неторопливые беседы...
Однажды в очередной раз я оказалась на острове совсем одна. И именно в тот день пожаловал Персей.
Он прошёл множество стран, испытав все уготованные ему судьбой тяготы и испытания. До невозможности был упрям. Во мрачном, тоскливом краю он наконец узнал точную дорогу к нам на остров. Помогли ему наши древние сёстры- граи... Без комментариев.
Интересно, откуда они сами узнали путь? Может, Сфено и Эвриала их навещали? Понятия не имею. Но это и не важно.
***
Был как раз полдень. Погода выдалась солнечной и не слишком жаркой. Приятный день, в какой не хочется грустить. Я только что искупалась и прилегла на пляже, а потом незаметно для себя задремала.
Какая-то тень пронеслась над моими закрытыми веками, я это почувствовала и проснулась. Треск раздался в лесу позади. Я вскочила и обернулась, прикрываясь хитоном. Почему-то мне сразу подумалось, что это не Сфено и не Эвриала. Снова треск, какие-то восклицания несомненно мужским голосом, затем из кустов на пляж вывалился человек, как пылающая десница судьбы во всеоружии. Его меч и щит сияли нестерпимо. Так он и нашёл меня, и так я впервые увидела тогда ещё незнакомого мне Персея.
Он упал с небес совсем как Гефест когда-то на Лемнос, и точно так же мы встретились на берегу. Пожалуй, это символично. Некие нимфы подарили Персею крылатые сандалии; обутый в них, он и прилетел. Но то ли сандалии оказались слишком капризны, то ли Персей ещё не выучился управлять ими, посадка его прошла не слишком мягко. Но, впрочем, эффектно.
Это была какая-то разрядка во мне. Потому что меня вдруг разобрал смех. Сперва я испугалась, конечно, но вот когда он выкатился из зарослей... вид у него был скорее ошеломлённый, чем воинственный. И, несмотря на всё, я заметила сразу, что он молод и прекрасен собой, как какой-нибудь бог.
Он сразу ринулся в мою сторону с низко опущенной головой, как бык. Тут уж мне стало не до веселья. Я закричала на него, типа: эй, в чём дело!? Он только соориентировался на мой голос и чуть подправил своё направление. Теперь он нёсся на меня лоб в лоб через песчаную полосу пляжа. И при этом он смотрел вниз, а не на меня. Его своенравные сандалии иной раз пытались воспарить, причём в разные стороны, и оттого бег его был весьма странным, комичным, несколько неуклюжим, а пару раз просто до смешного нелепым. Я как зачарованная смотрела на всё это, хлопая глазами и с открытым ртом. Но как бы чудно он ни бежал, очень скоро оказался слишком близко ко мне. Я отскочила. Он круто развернулся; меч описал сверкающую дугу. Я, наверное, перепугалась, но думать об этом было некогда. Я увернулась от клинка, переместилась ему за спину и не стала бить в свою очередь, по-прежнему прижимая к груди хитон. Во мне росло недоумение. Почему это он пытается меня убить и при этом ещё упорно отворачивает голову? Наши взгляды ещё ни разу не пересеклись, я-то наблюдала. Чего это он чудит? Я отбежала от него поближе к морю, да так стремительно, что он, пожалуй, даже не сообразил, куда я вдруг подевалась. Мы замерли. Нет, в самом деле, почему он избегает смотреть на меня? Помню, что тут же, пока я стояла в стороне и глядела на него, мне в голову пришла дикая мысль: он что, стесняется посмотреть на раздетую женщину?! А надо сказать, при тогдашних нравах, это казалось достаточно странным. Вот же какой! И вдруг мне стало совсем не страшно. Изумление было превыше.
Он по-прежнему вёл себя ненормально. Стоял, подобравшись, боком ко мне, видимо, чего-то выжидал. Возможно, после первого неудачного наскока решил сменить тактику. Он держал перед собой блестящий щит и всё заглядывал в него, осторожно поводя им из стороны в сторону. Что с ним? Тогда я решила всё выяснить. Я закричала на него:
"Эй, что ты ещё за злодей?"
Зеркало щита дёрнулось в мою сторону. Я опять быстро переместилась и закричала уже с другого места:
"Кто ты такой? Почему напал на меня?"
Снова рывок. Со следующей позиции:
"Вижу я, ты совсем дурной. Жалкий бандит! Боишься даже назваться! Настоящие мужчины так не делают. И вообще не нападают на безоружных женщин."
Говоря это, я всё бежала по кругу, и сверкающий щит, в который, я поняла, он пытался разглядеть меня, не поспевал за мной. Это была какая-то игра, и почему-то она начала меня интересовать, что мне даже захотелось сыграть в неё.
Видно, мои слова его укололи. Да ведь и поделом. Он зарычал, кружась волчком, потом выкрикнул:
"Подобные тебе не заслуживают ни чести, ни снисхождения."
"Да?..- Мне стало как-то неприятно.- Почему ты так решил, трусливый разбойник?"
Он снова зарычал, резво рванулся ко мне, но упустил: я опять уже была в другой стороне. Он ещё раз рванулся, я снова отбежала. Тогда он остановился, всё так же шаря своим щитом, и сподобился поговорить, раз уж не мог меня догнать.
"Почему решил? Но ты ведь...- И словно выплюнул:- Медуза?"
"Что?- Тут я очень удивилась.- Да... Я- Медуза."
"Тогда я должен тебя убить,- сказал он в землю.- И без всяких там..."
"Что?! Что значит "без всяких там"!? Разве это меня не касается? Отвечай! Почему ты хочешь меня убить?"
Он стоял, глядя под ноги и не делал никаких движений, даже щит опустил, поэтому я тоже не двигалась, и если он что-нибудь замышлял, то я зорко следила за ним и была готова сорваться с места в любое мгновение. Я тоже хитрая. Бдительность за разговорами не потеряю, как бы он ни надеялся.
"Ладно, поговорим, я не спешу.- Он равнодушно сплюнул.- Я должен убить тебя, во-первых, потому что поклялся совершить этот подвиг. Во-вторых, на земле нет места таким как ты."
"Подвиг?- На секунду я опешила, потом разозлилась.- Ты сказал, подвиг?! Хорош же ты. И кто ты вообще такой? Или ты действительно так труслив, что боишься даже назваться?"
Было видно, что он тоже разозлился, но остался стоять на месте.
"Я ничего не боюсь. Я- Персей. Сын Зевса и Данаи. Уроженец Аргосса. Прибыл сюда с острова Сериф."
"Сын Зевса?- Я нахмурилась.- Кто тебя послал?"
"Полидект, правитель Серифа просил меня избавить мир от чудовища Медузы Горгоны."
Ничего не знала о Полидекте. Но уже тогда у меня мелькнула догадка или подозрение, что кто-то иной стоит за всем этим. Опять Олимп не даёт мне покоя?- подумала я. Стало пакостно, и даже злость на этого Персея улетучилась. Он пришёл сюда всего лишь как меч. И всё же, насколько он сам, лично, меня ненавидит? Ведь он меня совсем не знает.
"Чудовище, говоришь ты... нет места... Но ты видел меня? И что я сделала тебе? Или кому ещё?"
Он усмехнулся.
"Я хочу посмотреть на тебя. Но ты всё время уворачиваешься. Самой, поди, противен свой облик?"
"Посмотри,- устало сказала я.- Я предоставляю тебе возможность."
Он стал медленно поднимать щит.
"Что ты делаешь? Не проще ли поднять голову?"
"Ха! Коварная уловка! Думаешь, я не знаю? Любой, кто прямо посмотрит на тебя, обратится в камень."
"Ах, вот как. Ну да... Давай, смотри, как хочешь!"
Он заглянул в свой щит, чуть повернул его и наконец поймал моё изображение. Солнечный блик хлестнул меня по глазам. В этот момент он бы мог запросто броситься на меня. Но он всё смотрел и смотрел.
***
Моя жизнь уже и в то время могла бы показаться бесконечной, но какой я выросла, такой и была, и до сих пор осталась. Может быть, лишь что-то в глазах, в выражении лица. Но чисто внешне я не очень-то менялась, застыв на некой пиковой точке расцвета.
И я предстала перед ним вся, какая была. Я ведь даже хитон не успела тогда набросить. Я вся блестела от этой беготни. Волосы, ещё влажные после купания, разметались по плечам. Трудно сказать, что я испытывала, стоя вот так перед ним. Некое торжество, возможно... но была и горечь. Ведь я-то сохранила свою красоту. А если бы нет? Что, если бы он пришёл убивать меня и всё-таки увидел бы чудище? Он бы тогда ничуть не усомнился в своих намерениях, ну а сама я разве была бы при этом воплощением зла? За что я должна была пострадать? Проклятие, ведь он видел только моё тело! Через свой божественный щит он не мог заглянуть внутрь меня. Значит, лишь моя внешность что-то значила в тот момент, и я это осознавала. Форма и содержание. Насколько обязательно они соответствуют друг другу? Вот об этом я и думала тогда. В голове билось: а если бы это всё-таки случилось со мной? Что бы он решил, увидев меня? Насколько бы это было справедливо?
Но всё произошло так, как произошло. Ни форма, ни содержание не несли в себе никакого обмана. Как я уже сказала, я стояла перед ним вся, как есть.
Он долго смотрел. Потом, не веря отражению, повернул ко мне голову. Наконец-то наши взгляды пересеклись.
Теперь он смотрел ещё дольше. Я терпеливо ждала, оставаясь внешне спокойной. Затем до него, видимо, дошло.
"Я посмотрел на тебя,- медленно проговорил он,- и не стал камнем."
"Не знаю, кто придумал такую чушь",- с грустной усмешкой отозвалась я.
"Я тоже не знаю. И ещё не знаю, почему поверил в это... Но я знаю: то, что я вижу- не обман. Я это чувствую. Сейчас я верю своим глазам. А также вижу, что я дурак."
И Персей уронил свой щит, уронил свой меч. Он сел на песок и задумался.
***
Вот так мы и познакомились. Когда Персей пришёл в себя, мы могли говорить спокойно. Он загрустил, и я вместе с ним. Стало даже жалко его. В общем, не таким дураком он оказался, каким явился ко мне вначале. Он был достаточно проницателен, чтобы понять, что во мне не таится обмана. То есть, ступив на наш остров, он был убеждён, что я- зло. Потом он понял меня. Не сразу, но он смог это. И не оттого, что увидел красоту вместо ужаса, не только оттого. Здесь сложнее. У него было чутьё. И оно сработало, когда он посмотрел в мои глаза. Мне думается, внешность бы его не обманула. Возможно, даже будь я чудовищем, он сумел бы понять меня. Ну... хотелось бы верить. Конечно, если бы не убил прежде, чем разобрался. А если бы я на самом деле была тем злом, о котором он думал, и даже если бы я при этом имела облик в сто раз более прекрасный, он бы тогда сделал то, за чем пришёл. Вот так, наверно. Уж не знаю, что на самом деле меня тогда спасло от его геройского гнева. Пожалуй, не одна только моя внешность. Пожалуй.
Персей спросил меня, как это всё получилось? Тогда я рассказала ему свою историю. И он поведал мне свою. Мы сидели бок о бок на пляже. Отчего-то печалились. Может быть, тогда я и почувствовала странный укол под сердцем. Может быть, чуть позже это дошло до меня... Мы смотрели на волны, и день уже склонялся к закату. Удивительно хорошо было сидеть вот так вдвоём, разрешив недоразумения и легко открывшись друг другу. Во мне лилась медленным плавным соком какая-то нежность, и как-будто кто-то положил мне чуткие тёплые пальцы на виски. Но тогда я ещё не понимала, отчего всё это во мне. Я просто ловила этот сон всей кожей, дышала им, купалась в неземных волнах и сама была волной... Забавно это. Они с небес падают ко мне, как яркие звёзды, взрывая собой всё привычное и обыденное, а я влюбляюсь в них...
Не знаю, о чём думал Персей. Но он был задумчив. Он больше смотрел куда-то в пространство, чем на меня, но только на этот раз совсем не по той причине, что вначале. Ему было нужно многое переоценить. Ведь он долго- долго и упорно добирался сюда через весь мир, чтобы уничтожить меня. У него была цель. Теперь она оказалась неправильной, и новые цели ещё не сформировались. Он сидел и думал. Иногда произносил что-то вслух. Мы провожали день, который должен был изменить нас обоих. Щит и меч валялись далеко в стороне.
"Сможешь ли ты простить меня?"- спросил Персей.
***
Мы действительно менялись. Недолго мы пробыли вдвоём на острове, но сколько было нами передумано за то время! Сколько было сказано, но сколько ещё осталось несказанным. Я не отпустила его так сразу. В том состоянии он мог совершить что-нибудь неразумное. А на следующий день, увидев его, я поняла, что влюбляюсь. Это было открытием, которое пришло как мгновенное озарение. И для меня это было странно, неожиданно, ведь я только внешне казалась юной. Мне думалось, что я давно утратила всё своё легкомыслие с его быстрыми порывами, и совсем немного во мне оставалось огня, который может распахнуть душу как окно навстречу солнечным лучам. Но я вдруг осознала, что это случилось со мной, и осознала как-то враз. Я испугалась.
Я решила подавить всё это в себе. Я боялась. Я больше не хотела привязанностей. Это чувство было обречено. В итоге всё опять разрушится. Может, и Персей когда-нибудь возненавидит меня. Он, в конце концов, был смертным. Я тоже, но для меня его век слишком короток. Я испугалась непостоянства. Мне был нужен только покой. Устала от всего. Быть может, это была самая большая моя ошибка. Или нет? Всё равно я ни о чём не жалею.
Он бы тоже мог полюбить меня, я уверена. Я видела это в его глазах. И возможно... но я не стала давать ему никакого шанса. А он ждал. Мне казалось, стоит мне лишь намёком выразить своё чувство, и мы уже не расстанемся. Только я не позволила себе. И ему не позволила. Может быть, я трусиха и дура. Нет, наверное, всё правильно.
"Ты должен возвращаться,- сказала я ему.- Тебя ждёт мать".
"Полидект мне ответит",- мрачно пообещал Персей. Он снова посмотрел на меня с тайной надеждой. Не скажу ли я чего... я не сказала. Как я всё это выдержала? Сам он тоже не решился. Наверняка, чувствовал себя виноватым передо мной и не посмел. Только самый осторожный намёк услышала я от него, но и этого было много. Я боялась, что не справлюсь с собой, и уже была готова со страху чуть ли не силой выталкивать его с острова.
"Что ты будешь делать одна на этом затерянном острове? Зачем тебе оставаться здесь?"
Я поняла, что Персей хочет позвать меня с собой. Не могла я остаться с ним! Это не принесёт ему счастья. Я проклята Олимпом. И наверное, я всё-таки не такая уж сильная. Я была сильной, я умела бороться, но бывает и предел прочности. Я устала и не хотела начинать всё заново. Тогда ко мне и пришло решение. Внезапное, но, скорее всего, долго и мучительно зревшее.
"А я и не останусь".
Лицо его просветлело, в глазах- надежда. Мне было больно.
"Персей, могу я просить тебя?"
"Да?"- Голос его дрогнул. Он не в силах был скрыть своих чувств, своего стремления и ожидания. Я вообще не должна была даже нечаянно будить в нём надежды и мечты. Не так надо было говорить. Но чего уж теперь.
"Ты должен сослужить мне одну службу. Пообещай мне кое-что."
"Я слушаю",- сказал Персей, весь обратившись во внимание. Ну вот... словно бы подо мной был обрыв. Я вобрала воздух.
"Сначала пообещай."
Персей посмотрел на меня. Долго.
"Хорошо, я клянусь тебе."
"Пусть будет так, как-будто ты совершил этот подвиг."