В начале второго тысячелетия от рождества Христова правил средневековой Англией король Альфред по прозвищу Волчий Клык. Был король велик ростом, могуч телосложением, имел крепкие зубы и косматую бороду, в которой вечно застревали хлебные крошки. Верные вассалы и благонравные подданные описывали королевский облик как мужественный, а нехорошие люди и потенциальные бунтовщики - как звероподобный. Необычайно силен был Альфред, то и дело гнул и ломал подковы по пьяному делу, а однажды на спор оглушил ишака-трехлетку ударом кулака и потом протащил сто шагов на своих плечах и тащил бы дальше, если бы его не остановили вассалы. Дескать, куда вы прете животное, ваше величество, пари выиграно, теперь-то чего напрягаться? Что касается боевого мастерства его величества, то оно ничуть не уступало его силе. Альфред по праву считался первым мечом своего королевства. Кое-кто, правда, поговаривал втихомолку, что знаменитый Маленький Дракон из дружины барона Айлконгского в поединке на мечах уделает его величество, как волк свинью, но такого поединка никогда не было и быть не может, потому что и Альфред, и Брюс - рыцари благоразумные и отлично знают, с кем мечи скрещивать можно, а с кем лучше не надо, чтобы не создать конфуза.
Помимо вышеперечисленного, Альфред Волчий Клык обладал еще одним неоспоримым достоинством. Он мог выпить за вечер шесть пинт вина под хорошую закуску (без закуски - только четыре пинты), и после этого не только не протошниться, но и провести интимные беседы с двумя-тремя придворными дамами, причем он предпочитал проводить эти беседы не последовательно, а сразу с несколькими дамами одновременно. Его преосвященство архиепископ Ковентрийский такую привычку не одобрял и время от времени по-отечески журил его величество. Тот отвечал, что с господа всемогущего достаточно того, что король перестал увлекаться содомией, дабы не нарушать божественные заветы. Но на самом деле Альфред забросил содомию не потому, что озаботился спасением души, ему просто не понравилось.
Первым и единственным министром короля Альфреда был барон Роберт из захудалого рода Плантагенет, в устной речи часто именуемого сокращенно - Плант. Роберт был умеренно высок и, как говорили дамы, приятен лицом, но тощ, нескладен и неуклюж. Ни в одном из рыцарских умений Роберту не довелось преуспеть, потому при дворе к нему относились немного свысока и чуть-чуть насмешливо. Но в открытую не шпыняли, потому что его величество к словам министра прислушивался, и из двух высокородных ярлов, оскорбившим Роберта из-за пустяков, один потом оказался государственным изменником, и ему срубили голову, а другой оказался чернокнижником, и его сожгли на костре. Говорят, что однажды, когда Роберт выпил лишнего, кто-то его спросил, как так вышло, а тот отвечал так:
- Во-первых, мне помогает особый ангел по имени Прогрессор Максим. А во-вторых, если каждому изменнику срубать голову, а каждого чернокнижника сжигать на костре, нам с его величеством станет грустно и одиноко.
Этими словами он как бы намекал, что во всем королевстве есть только два достойных рыцаря - его величество и сам Роберт Плант. Многие дворяне полагали, что эти слова сэра Роберта недопустимо дерзки.
Как бы то ни было, авторитет Роберта при дворе был очень высок и ничуть не соответствовал ни захудалому происхождению, ни крайне скромным личным заслугам. Ярл Локлирский по имени Кларк часто говаривал по этому поводу, что нет в жизни совершенства, и что это прискорбно. Роберт Кларка тоже не любил, и то и дело нашептывал его величеству всякие гадости про своего врага. Давайте, дескать, запретим сэру Кларку чеканить свою монету или хотя бы установим королевский стандарт на вес каждой монеты и на чистоту монетного серебра. А еще давайте проведем в графстве Локлирском перепись населения, потому что есть подозрение, что почтенный ярл хитроумно занижает численность подвластного ему населения, отчего королевская казна терпит убыток. Но король выслушивал эти наветы, смеялся и говорил следующее:
- Недостойно рыцаря мерить благородство друзей золотом и серебром! Кларк Локлирский - мой лучший друг, и в битве при Кларабелла он прикрывал мою спину! Кто прикроет мою спину на поле следующей брани?
Роберт отвечал на это следующее:
- Если ввести в королевстве адекватное налогообложение, следующей брани не будет никогда, а Мерсия и Нортумбрия войдут в нашу зону экономического влияния и присоединятся к владениям вашего величества мирным путем.
Выслушав эти слова, Альфред удивился и переспросил:
- Чего-чего? Какое еще экономическое влияние? Ты, опарыш чернильный, не с красноглазым монахом беседуешь, а с сюзереном и повелителем! Впредь не смей смущать мое величество учеными словами! Еще раз такое ляпнешь - насую гусиных перьев в гузно и скажу, что так было!
После этой заслуженной отповеди Роберт встал на одно колено, склонил голову, и произнес, смиренно и почтительно:
- Прошу принять искренние извинения, ваше величество. Больше не повторится.
- То-то же, - улыбнулся Альфред и ласково шлепнул любимца по щеке раскрытой ладонью.
От этой дружеской оплеухи Роберт покачнулся и едва не упал.
- Рыцарскими делами не пренебрегай, - посоветовал ему Альфред. - А то хилый стал, того и гляди соплей перешибешь.
Говорят, в тот вечер сэр Плант выпил две пинты вина и долго бесновался в своих покоях, сражаясь с невидимыми чертями и демонами. Потом успокоился, но затаил обиду.
На следующем пиру министр дождался, когда король Альфред отлучится по нужде, и на обратном пути перехватил его величество и сказал:
- Показывай, но быстро, - ответил ему Альфред. - Жаркое остывает.
- Много времени это не займет, - пообещал Роберт.
И соврал.
Он увлек сюзерена в заброшенное крыло замка, где раньше располагались гостевые комнаты, а потом, в годы правления Харальда Крысиного Хвоста крышу с этого крыла сдуло ураганом, а казна в то время была пуста, и восстанавливать разрушенное не стали. А потом казна перестала быть пуста, но крышу все равно не отстроили, потому что к тому времени уже все крыло требовало капитального ремонта, и еще в нем завелись привидения, а какой королевский замок без привидений?
Сегодня в заброшенном крыле вовсю охали, ахали, стонали и повизгивали. Альфред даже перекрестился на всякий случай, а затем украдкой сделал еретический знак, отгоняющий нечистого. Но беспокоился он зря, потому что охали и стонали вовсе не привидения, а сэр Кларк Локлир и леди Пусси Орли по прозвищу Сова, вторая официальная любовница его величества.
- Ну ты и гад! - воскликнул король Альфред, заценив открывшееся ему зрелище.
- Я, конечно, приношу извинения, - сказал Кларк, застегивая штаны, - но впредь прошу выбирать выражения, ибо лояльность лояльностью, а честь честью.
- Да я не тебе, - сказал Альфред. - Я вот этому гаду говорю, - он ткнул пальцем в на Роберта. - Ты, чучело позорное, соображаешь, что творишь? Как я теперь буду первому рыцарю в глаза смотреть?
- Первый рыцарь поимел любовницу вашего величества! - завопил Роберт во весь голос. - Согласно обычаю...
Роберт не смог договорить, потому что был вынужден уклониться от пудового королевского кулака.
- Чего орешь, урод?! - изволил возмутиться его величество.
Но было уже поздно, тайна вышла из-под контроля, через дверной проем в комнату уже заглядывали какие-то дворянчики.
К этому времени сэр Кларк окончательно привел себя в порядок. Он горделиво выпрямился, положил руку на рукоять меча и произнес следующее:
- Не возмущайтесь, ваше величество. Шила в мешке не утаишь. Я сожалею о случившемся, но не извиняюсь, ибо... да вы и сами все понимаете.
Закончив свою речь, почтенный ярл выхватил из ножен полутораручный меч, молодецки размахнулся и рубанул по ставню с явным намерением выпрыгнуть в окно и спастись бегством от подразумеваемого монаршего гнева. Ставень раскололся в щепки, но с наружной стороны окна обнаружилась прочная стальная решетка. Раньше ее тут не было. Ярл и король изумленно уставились на барона Планта.
- Ну ты и черт, - сказал Альфред.
- Ну ты и Иуда, - сказал Кларк.
Роберт ничего не ответил на эти слова, только пожал плечами и улыбнулся.
- Я сожалею, ваше величество, - сказал Кларк. - Мне очень неловко так говорить, но я не вижу иного выхода для своей чести, кроме как...
Его величество тоже выхватил меч, противники отсалютовали друг другу и стали рубиться, неторопливо и аккуратно, чтобы, упаси господи, не нанести противнику серьезную рану. Затем кто-то из мелких дворянчиков, стоявших в самых задних рядах, громко выкрикнул:
- Король трусит!
Кто именно издал это гнусное вяканье, осталось невыясненным. Сам король позже заявил, что эти слова произнес сам дьявол, и никто не решился возражать его величеству. Со временем эта версия стала официальной.
Услышав гнусное обвинение, Альфред озверел и на несколько мгновений утратил разум. Заревел, как бешеный медведь, изо рта у него пошла пена, и ринулся он на своего друга, и срубил первым ударом правое запястье сэра Кларка, а вторым - голову. Затем боевое безумие оставило короля, он осознал, что натворил, упал на колени и расплакался.
На третий день после описываемых событий Кларка Локлира похоронили с подобающими почестями. А на четвертый день его величество неожиданно издал указ, дарующий барону Планту титул ярла и впридачу к тому замок Локлир со всеми прилегающими территориями. При дворе шептались, что Альфред приложил королевскую печать к этому пергаменту под прямым давлением самого дьявола, которому Роберт давно продал свою загубленную душу. Также говорили, что Роберт отыскал в каком-то замшелом сборнике древних законов никем не отмененное правило, согласно которому всякое лицо, покусившееся незаконно ограничить свободу монаршего пениса, должно быть подвергнуто полной конфискации движимого и недвижимого имущества, каковое имущество надлежит передать лицу, непосредственно обеспечившему восстановление вышеупомянутой свободы. Говорили, что король Альфред так рассвирепел, узнав об этом законе, что плюнул Роберту прямо в наглую морду, а Роберт ничуть не оскорбился, но утерся и бесстыже заявил, что расскажет об этом законе почтенному дюку Хенри, который как раз искал повода, чтобы поднять очередное восстание. Тогда Альфред выхватил меч, а Роберт выхватил миниатюрный арбалет, и случилась, как говорят в театре, немая сцена.
- Сомневаюсь, что твоя стрела быстрее моего меча, - сказал Альфред, когда молчание стало невыносимым.
- Господу видней, - ответил ему Роберт.
Альфред помолчал еще немного, затем рассмеялся и убрал меч в ножны.
- А ты ничего, - сказал он. - Говнюк, конечно, но дерзкий, я таких люблю. Давай, правь своим дурацким Локлиром, ограничивай феодальную вольницу, централизуй власть и организовывай переход к абсолютизму. Только ничего у тебя выйдет, помяни мое слово. Молодые Локлиры твой арбалет тебе же в гузно засунут и повернут на пол-оборота, а потом выстрелят.
Роберт улыбнулся и сказал:
- Благодарю за доверие, ваше величество. Я подготовил текст указа, извольте приложить печать.
Когда эта невероятная новость стала общеизвестной, при дворе стали заключать пари, сколько дней продержится в Локлире сэр Роберт, и каким конкретным способом наследники Кларка Локлира умертвят подлого Иуду, погубившего их рыцарственного отца. Но хитрый Роберт снова всех перехитрил.
Получив указ, он вообще не поехал в Локлир совершать ритуальное восседание на престол. Первым делом Роберт снял с указа две нотариально заверенные копии и направил одну в город Хаддерсфилд, а другую в город Шербург. К каждой копии Роберт присовокупил письмо, адресованное (невозможно поверить!) предводителям безродной городской черни. В письмах Роберт обещал радикально упростить налогообложение, изменить правила прохода купеческих караванов, и еще что-то мелкое и подлое, из той ерунды, до которой нет дела уважающему себя благородному рыцарю. Письма были зачитаны на городских вечах, смерды устроили овацию и дружно присягнули на верность новому владыке. Дворянство недоумевало.
Второй шаг Роберта стал еще нелепее первого. Получив уверения смердов в лояльности, он предложил (не повелел, а именно предложил, вот срам-то!) сформировать в вышепоименованных городах так называемые "отряды самообороны" из числа смердов, имеющих боевой опыт в народных ополчениях и наемнических отрядах. К письму прилагался указ, отменяющий для записавшихся в эти отряды простолюдинов запреты на приобретение боевых коней, длинных мечей и прочего воинского инвентаря, ранее доступного только дворянству. В конце указа содержался туманный намек, что всякому бойцу отряда самообороны, проявившему на поле боя большой героизм, будет предоставлено личное дворянство особым указом, который всенепременно воспоследует. Кроме того, к указу прилагалась длинная, унылая и непонятная всякому благородному рыцарю схема оплаты ратного труда простолюдинов. Впрочем, сама оплата откладывалась до момента, когда новый ярл наложит лапу на казну Локлиров.
К концу следующей недели города выставили пятитысячную армию, а в течение месяца в нее влилось еще пять тысяч беглых смердов из окрестных сел. Роберт издал указ, что всякий крепостной смерд, явившийся в войско ярла в полном вооружении, тем самым (в указе было написано "автоматически") получает личную свободу. Вскоре каждый зажиточный двор выставил двух, а то и трех вооруженных до зубов воинов. Правда, воины эти были необучены, неуправляемы и для рыцарского войска почти не опасны, невзирая на внушительную численность.
Далее Роберт издал указы "о производстве в промышленных масштабах стальных наконечников", "о продовольственном и ином снабжении семей военнослужащих" и нечто странное под названием "боевой устав". Армия, доросшая к тому времени до тринадцати тысяч человек, встала лагерем под Хаддерсфилдом и стала заниматься воинскими упражнениями. Когда подошло время сева, Роберт временно распустил свое говновойско, но командиров оставил при себе и занимался с ними какой-то ерундой, для которой придумал нелепое название "командно-штабные учения". Ходили слухи, что эти самые учения суть богопротивная магия.
В начале июня эта магия сработала. Роберт применил заклинание "мобилизация", и его простолюдинская армия выросла за одну ночь с двух до семнадцати тысяч голов. Далее Роберт применил заклинание "агентурная разведка" в совокупности с заклинанием "марш-бросок", и спустя трое суток привел к присяге двух вассалов Локлира из пяти имеющихся. Оставшиеся три вассала вывели дружины на поле брани, и юный Мелвин Локлир повел рыцарскую конницу в бой под своим стягом. Тогда сэр Роберт применил подлое заклинание "навесной заградительный огонь с корректировкой", и рыцарской конницы не стало. Затем Роберт попытался применить заклинание "окружение", и со второго раза справился. Ловко маневрируя легкой кавалерией, он отрезал противнику пути отступления, прижал к Гримпенскому болоту и направил к Кларксонам герольда, чтобы обсудить условия капитуляции. Но сэр Мелвин решительно отверг это предложение и даже прострелил герольду бедро.
Гримпенское болото издавна пользовалось дурной славой. Вряд ли найдется хотя бы один вид богопротивной нечисти, какой не встречался бы в этом проклятом месте. Ведьмы, упыри, черти, русалки, кикиморы, вурдалаки... По ночам здесь мерцают жуткие блуждающие огни, то и дело слышится зловещее гуканье, исходящее непонятно откуда, а прошлым летом один смерд видел на краю болота стаю четырехглавых комаров величиной с воробья каждый. А зимой по болоту ползает гигантский червяк василиск, которого никто никогда не видел, ибо этот червяк своим колдовским взглядом все живое то ли испепеляет, то ли обращает в камень. А каждое полнолуние над болотом летает исполинский летающий котел, которого может узреть лишь тот, кто безгрешен либо недавно исповедовался. А особо святой человек, вроде юродивого Дэйви из села Бэкхема, может даже разглядеть ведьм, следующих за означенным нечестивым котлом на волшебных помелах и крылатых свиньях подобно тому, как дворянская свита следует за королем или ярлом. А святой отец Бенедикт Котентинский однажды сражался на этом болоте с самим дьяволом и поимел с того боя чудотворный посох, с которым с тех пор не расстается.
В центре Гримпенского болота есть небольшой остров, на котором ведьмы и черти творят свои колдовские шабаши в соответствии со своим нечестивым расписанием. В положенные ночи руины языческих капищ, тут и там торчащие на том острове, богопротивным образом восстанавливают целостность, и творятся на алтарях зловещие обряды, и льется жертвенная кровь, и творятся ужасы, о которых доброму христианину и помыслить-то страшно, не то что вслух произнести. Ведет к тому острову единственная тропа, узкая и прямая, как полет стрелы. Все знают, что тропа эта была поднята из непролазных топей дьявольской силой. Говорят, где-то еще есть вторая тропа, тайная, она поднимается из топей особым заклинанием и другим заклинанием опускается обратно в топи. Еще говорят, что когда Бенедикт Конентинский сражался с дьяволом и победил, тот избег возмездия, скрывшись этой самой тайной тропой.
Деморализованные остатки армии Локлиров собрались у края болота, у начала тропы, не той, которая тайная, а той, которая прямая. Благородные властители держали совет, а безродные кнехты ждали решения, и по ним было видно, что если решение окажется кнехтам не по душе, то армия разбредется кто куда, ибо добродетель лояльности они на гульфике вертели. В самом деле, какая, к чертям, добродетель лояльности, когда эти чертовы лучники с бесконечным запасом стрел вот-вот всех перестреляют, как куропаток на охоте!
Барон Эйри так и сказал:
- Выбор перед нами стоит такой: либо лишиться малой доли чести, капитулировав перед превосходящим противником, либо лишиться жизни и бессмертной души в богопротивном болоте, из коего нет выхода!
Юный Мелвин Локлир выслушал эти слова, нахмурился и ответил так:
- Ты ошибся, почтенный барон, притом дважды. Во-первых, выбор стоит не перед тобой, а передо мной, ибо старший по родословию здесь я, второй - мой брат Робин, а ты только третий. А во-вторых, никакого паникерства я здесь не потерплю. Я преклоню колени и помолюсь, и каждый, в чьих жилах течет не ослиная моча, но благородная кровь, пусть молится вместе со мной! Ибо не оставит господь уповающих и посрамлену быть князю тьмы отныне и вовеки веков! На колени, братья!
Барон Эйри восхищенно покачал головой и пробормотал себе под нос:
- Вот пацаненок дает! Казалось, только вчера еще под стол пешком ходил!
Несмотря на свой юный возраст, братья Локлиры были весьма выдающимися личностями. Восемнадцатилетний Мелвин был высок, белокур и красив лицом, но не слишком красив телом, ибо излишне упитан. Мечом Мелвин владел посредственно, но лучником был превосходным и стал бы первым лучником королевства, не будь высокорожденному рыцарю западло принимать участие в соревнованиях йоменов. Также Мелвин прекрасно метал ножи, и на этом перечень его благородных умений исчерпывался.
По характеру Мелвин был тверд, целеустремлен и невозмутим - редкостный набор качеств для восемнадцатилетнего дворянина. Говорят, что никто не видел виконта Мелвина в неудержимом гневе либо любом другом сильном чувстве. Отец Бенедикт одно время учил Мелвина закону божьему, но затем перестал, мотивировав свое решение так:
- Осмелюсь указать вашему высочеству, что ваш благородный сын в настоящее время бесстрастен и благочестив в меру. Но дальнейшее его обучение приведет к тому, что означенные качества станут выражены неумеренно. А это недопустимо.
Сэр Кларк выслушал эти слова, какое-то время уяснял смысл произнесенного, а уяснив, изрек следующее:
- Вы правы, святой отец, книжный червь в моей семье неуместен. Одобряю ваше решение, учите лучше Робина.
Робин Локлир, младший сын почтенного ярла, был совсем непохож на своего старшего брата - низкорослый, черноволосый, ловкий и быстрый, как мифическая пантера, возбудимый, как хорек, и не знающий меры ни в гневе, ни в любви. В свои шестнадцать лет сэр Робин трижды переболел триппером и еще трижды господь уберегал его от более серьезных увечий. В первый раз господь уберег его, когда он навернулся с сорокафутового дерева, на которое сдуру забрался, сам слезть не смог, а просить помощи постеснялся. Второй раз - когда копыто боевого коня ободрало ему кожу на лбу. Третий раз - когда он нырнул в незнакомом месте, а потом в том же месте нырнул оруженосец и расшиб насмерть голову об корягу. Потом кнехты облазили злополучную корягу со всех сторон, и стало ясно, что юный виконт умудрился избежать злополучной гибели не иначе, как божьим чудом.
Среди привилегированных слуг и дворянской молодежи ходил слух, что истинным отцом Робина является не сэр Кларк Локлир, а то ли неведомый любовник его покойной матушки, то ли сам Сатана. Дескать, не от родовой горячки померла леди Хитер, упокой господь ее душу, совсем не от родовой горячки. Но этот слух считался клеветническим, и всерьез его воспринимают только самые дремучие смерды, да еще некоторые юродивые. Помнится, сэр Кларк одного бродягу однажды повесил как раз за этот самый слух. Или не повесил, а четвертовал... да кому какое дело!
Но достаточно пересказывать предания глубокой старины, вернемся к текущему моменту, тем более что молебен уже закончился, рыцари и кнехты отряхивают запачканные колени, кряхтят, хмыкают, бросают украдкой испытующие взгляды друг на друга... что-то будет...
Робин Локлир подошел к старшему брату, встал напротив, упер левую руку в бок, правую положил на эфес меча, гордо выпрямился и сказал:
- Ну что, брат, покажем коммунарам, какого цвета у них кишки?
Здесь следует пояснить, что зловредный узурпатор Роберт в некоторых своих указах называл насаждаемый стиль правления эзотерическим словом "коммунизм", а своих последователей - коммунарами, при этом сами коммунары считали это прозвище хвалебным, а их противники - позорным.
Мелвин отрицательно покачал головой и сказал ровно и бесстрастно:
- Нет, брат, господь повелел мне иное. Мы войдем по тропе в сердце болот, и положимся на волю провидения. Ибо господь открыл мне, что не оставит нас в беде.
Свое мнение о божьей воле Робин выразил в столь циничной и богохульной форме, что перекосило даже ко всему привыкших баронов. Сэр Макфаул украдкой перекрестился, Робин заметил этот жест и передразнил его. Но во всеуслышание ничего говорить не стал, пощадил дворянскую честь вассала.
- Господь не оставит нас! - провозгласил Мелвин. - А кто со мной не согласен, пусть валит к дьяволу!
С этими словами Мелвин решительно зашагал по тропе, ведущей в проклятое место. Некоторое время он шагал один, затем Робин закричал:
- Погоди, брат! Я верю в бога и в тебя! Я с тобой!
И устремился следом.
Позже, когда они добрались до острова, и барон Эйри построил кнехтов и рассчитал по порядку, маловеров насчиталось много больше, чем тех, кто нашел в себе силы сохранить добродетель лояльности до конца. Даже из рыцарей дезертировали почти все, всего-то осталось четырнадцать человек, не считая братьев-предводителей. Шестнадцать рыцарей и пятьдесят с чем-то кнехтов - рожки да ножки остались от великой армии. Воистину богомерзкий Плант служит дьяволу!
Когда стало ясно, что отставшие подтянулись все и новых не будет, Мелвин повелел рыть поперек тропы траншею.
- Какого дьявола? - изумился Робин. - Ты что, брат, совсем без баб одурел?
Тогда Мелвин построил воинов и рассказал перед строем сагу про короля Леонида и триста греческих викингов. Кнехты воодушевились и принялись рыть траншею, а рыцари занялись обустройством лагеря. А Робин Локлир пошел отлить в болото.
Когда он вернулся, он выглядел не то чтобы испуганным, но сильно настороженным. Отозвал старшего брата в сторону и поведал следующее:
- Приколись, Мел, там над болотом такая штука летает, как корова нагадила, только железная. Пойдем, позырим! Только тихо, а то пацаны напугаются.
Вскоре Мелвин узрел неведомую хреновину и сообщил брату, что это вовсе не неведомая хреновина, а летающая тарелка, и что если бы братец давал себе труд читать не только куртуазную похабщину, но также ученые книги и пергаменты...
- Да ты достал мозги конопатить, - перебил его Робин. - Скажи просто и ясно: что за ерунда порхает в воздухе? От бога она, от дьявола или просто явление природы?
Мелвин упрекнул брата, что тот утратил спокойствие и изъясняется подобно презренному разбойнику. Робин рассмеялся и заявил, что он и есть разбойник, ибо если кто обитает в дремучем лесу или, скажем, на болоте, и не имеет имущества, отличного от оружия, и никаких планов, кроме как пустить его в дело, то данный индивидуум настолько сходен с идеалистическим представлением о разбойнике, что, согласно Платону...
Робин не довел свою мысль до конца, потому что Мелвин его перебил, покрыв непристойной бранью. Похоже, старший брат немного обиделся.
Следует пояснить, что Робин Локлир был не настолько глуп, груб и неотесан, каким любил представать перед малознакомыми дворянами. Робин бегло читал на родном языке и на латыни, неплохо ориентировался в священном писании и трудах античных философов. Но он не любил показывать людям свой ум и хорошие манеры, напротив, он любил выставлять себя глупым и злобным, он говорил, что от этого его прет. Обычные люди стремятся показывать себя лучше, чем они есть, но бывают и другие люди, стремящиеся к прямо противоположному. Одним их таких людей был Робин. Если бы он жил на тысячу лет позже и в другой вселенной, он бы называл себя панком, но Робин жил там, где жил, и не знал этого слова.
Так вот, панковская сущность младшего брата изрядно бесила Мелвина, и Робин этим пользовался. Его от этого перло.
- Короче, брат! - сказал Робин, когда устал препираться насчет того, как пристойно выражаться юному виконту, а как непристойно. - Эта летающая хрень - не то ли самое, что тебе господь обещал?
Мелвин злобно зыркнул на Робина, как всегда делал, когда тот начинал богохульствовать. Затем задумался, обмозговывая вопрос. Обмозговав, сказал:
- Затрудняюсь ответить.
- Может, стрелой пульнуть? - предложил Робин.
- Не поможет, - покачал головой Мелвин. - У этих хреновин шкура толстая, ни из лука, ни из арбалета не пробить. Говорят, из скорпиона можно.
- Почему так думаешь? - заинтересовался Робин.
- Какой-то человек однажды пульнул, - объяснил Мелвин. - Но промахнулся.
Робин огляделся. Вот эту осинку можно пустить на рога, а лафет... Да в бога душу мать!
- Не богохульствуй, - строго сказал Мелвин. - Хочешь ругаться - ругайся, как нормальные люди, а высшие силы всуе не поминай.
- Извини, - сказал Робин. - Просто я сначала подумал, что на этом острове можно построить скорпиона, а потом подумал, что пока кнехты будут его строить, эта летающая хрень сто раз уже успеет улететь. Слушай, брат, а молитва ее берет?
- Вроде нет, - ответил Мелвин. - Хотя попробовать не помешает.
- Я тоже попробую, - сказал Робин.
Они преклонили колени и стали молиться. Через какое-то время неведомая хрень щелкнула и заговорила человеческим голосом, а вернее, двумя разными голосами, как бы беседующими между собой.
- Ты не прав, Алик, - сказал первый голос. - Аборигены молятся не нам, но своему монотеистическому богу, а то, что они кланяются в нашу сторону - случайное совпадение.
- Ты слишком прямолинеен, Максим, - возразил ему второй голос. - Шуток не понимаешь, мечтать не любишь, имитатор испытать не позволяешь.
- Я не позволю испытывать имитатор без санкции товарища Вандерхузе, - решительно заявил первый голос. - Особенно тебе.
- Почему особенно мне? - печально поинтересовался первый голос.
- Потому что ты малек, - ответил второй.
- Это кто там болтает? - спросил Робин. - Ангелы?
Мелвин непонимающе уставился на брата. Робин решил пояснить свою мысль:
- Ну, тот козел, который узурпатор, когда еще не узурпировал, как-то трепался на одном пиру про одного ангела, которого зовут Максим Посессор или как-то похоже...
- Это кто малек?! - воскликнул первый голос. - Слышишь, о чем эти феодалы толкуют? Они тебя рассекретили! Ты у них в легенды вошел! А все малек, малек... Пойду, отправлю телеграмму товарищу Горбовскому...
- Погоди, - прервал его второй голос, звучавший теперь гораздо менее уверенно. - Горбовский - он же тогда... того...
- Я могу забыть, что услышал, - сказал первый голос. - После успешного испытания я буду горд и счастлив, и в таком состоянии немудрено забыть какую-нибудь незначительную мелочь...
- Это будет не незначительная мелочь! - возмутился второй голос.
- Тогда пойду отправлять телеграмму, - сказал первый голос.
- Ладно, убедил, - сказал второй голос. - Погоди... Почему они упомянули мое имя? Малек бестолковый! Громкую связь включил! Вот я тебя...
Что-то щелкнуло, голоса утихли. Мелвин потряс головой, отгоняя наваждение. Робин последовал его примеру.
- Кто это были? - спросил Робин через минуту.
- Не знаю, - ответил Мелвин. - Давай дальше молиться.
- Давай, - согласился Робин. - Слушай, а мне понравилось здесь молиться! Так интересно...
- Цыц, - оборвал его Мелвин.
Робин заткнулся и стал молиться.
Они молились минут пять, затем в болоте что-то громко плюмкнуло и забухтело, словно хряк с разбегу влетел в лужу и теперь укладывается спать.
- Кикимора, что ли? - забеспокоился Робин.
- В штанах у тебя кикимора, - ответил ему Мелвин. - Какая еще кикимора, когда два рыцаря уже битых полчаса богу молятся?! Башкой думай, дурак!
- Извини, - сказал Робин. - А кто там возится, если не кикимора? Боязно мне.
Мелвин посоветовал брату уповать на господа, а сам сунул руку за спину и проверил, легко ли выходит из ножен метательный нож. Робин встал с колен и положил руку на эфес меча.
- Ого! - воскликнул он вдруг. - Там девка! По-моему, все же кикимора.
Мелвин тоже встал с колен и тоже положил руку на рукоять меча.
- А может, и кикимора, - пробормотал он.
Из болотной тины на твердую землю острова выбралась девка неописуемой красоты. Будь сейчас на месте братьев Локлиров профессиональный художник, он бы отметил, что облик этой девки не имеет ни одной особенной черты наподобие чрезмерно длинного носа или излишне густых бровей, но каждая ее черта занимает среднее положение в диапазоне допустимых значений, и все ее черты удивительно соразмерны друг другу, и из-за этого вся девка в целом невероятно, непредставимо прекрасна. При этом ничего запоминающегося в ее облике нет, она представляет собой как бы усредненный портрет типовой девки восемнадцати лет отроду. Но братья Локлиры не были профессиональными художниками и ничего вышеизложенного не поняли.
- Вот так сливается краса земная и краса небесная, - прошептал Мелвин.
- Я бы вдул, - прошептал Робин. - Брат, а почему к ней грязь не пристает? Она ангел? Девка, ты ангел?
- Какой ангел?! - возмутился Мелвин. - Ангелы бесполы! Ты будто священное писание не читал!
- Извини, забыл, - смутился Робин. - А кто она тогда, если не ангел? Кикимора? Или суккуб? Девка, ты кто такая?
Девка восхитительно улыбнулась и произнесла следующее:
- Я экспериментальная модель гуманоидного киберимитатора РЭП второго поколения, адаптированная к полевой работе на планете РГ-11.
Голос ее был подобен звону райских колокольчиков.
- Хочу ей вдуть, - сообщил Робин.
- Погоди, - сказал Мелвин. - Девка, я ничего не понял. Что такое рэп?
- Стиль музыки, - ответила девка. - Но в данном контексте это аббревиатура, расшифровывается Румата Эсторский Программируемый. Гуманоидный кибер с искусственным интеллектом и автономной программой. Второго поколения.
- Что она несет? - спросил Робин брата. - Ты хоть что-то понимаешь? Интеллект, программа... Кто все эти люди?
- Это не люди, - сказал Мелвин. - Это эзотерические слова, я их почти все понимаю, но они не складываются в целое. Попробуем зайти с другого конца. Девка, почему ты не грязная? Ты же из трясины вылезла!
- Нет, я гуманоидный киберимитатор, - ответила девка. - Модель РЭП, второго поколения, адаптирована к условиям РГ-11. Экспериментальная модель.
- По-моему, она голем, - сказал Мелвин.
- Это близкая аналогия в вашей культуре, - согласилась девка.
- А этим големам можно вдувать? - спросил Робин.
- Не знаю, - растерялся Мелвин. - Их обычно из глины делают...
- Я умею оказывать сексуальные услуги, - сказала девка. - Я много тренировалась.
Летающая тарелка, все это время неподвижно висевшая в воздухе, вдруг дернулась и провалилась вниз футов на десять, но быстро восстановила равновесие и вернулась на прежнюю высоту. Братья Локлиры ничего не заметили, их внимание было приковано к девке.
- Я не могу причинять вред разумным существам, - заявила девка.
От этих слов братья застыли, как громом пораженные. Помолчали, переглянулись, еще помолчали.
- Заклятие, что ли? - спросил Робин.
- Поклянись господом богом и перекрестись, - потребовал Мелвин от девки.
- Клянусь господом богом, что не могу причинять вред разумным существам, - сказала она и перекрестилась. - Заклятие - хорошая аналогия из вашей культуры.
- Тогда я сейчас ей вдую! - воскликнул Робин.
- Погоди, - остановил его Мелвин.
- Опять ты первый, - вздохнул Робин.
Мелвин нахмурился и сказал:
- Не в том дело. Сначала надо проверить, не врет ли она. Давай, девка, раздевайся, и становись на карачки.
Девка не стала снимать с себя одежду, а сразу встала на карачки, и вдруг оказалось, что одежда сама собой куда-то делась, и девка стала голая.
- Чудо, - сказал Робин.
Мелвин перекрестился и пробормотал короткую молитву. Робин посмотрел на Мелвина и тоже перекрестился.
Мелвин расстегнул ремень, но не стал спускать штаны, а вытащил ремень и сложил его пополам.
- Сейчас, девка, я тебя буду пороть, - сказал Мелвин.
- Мне кричать или терпеть? - спросила девка.
- Мне по барабану, - ответил Мелвин.
- Тогда буду терпеть, - решила девка.
Мелвин порол ее, пока не устала рука. Он чувствовал себя очень странно. Обычно, когда порешь девку, она орет, как резаная свинья, а на ягодицах у нее вспухают красные полосы. Но эта девка не орала и, похоже, вообще не чувствовала боли, и никаких полос на ягодицах у нее не появлялось. Может, она каменная? Нет, рукой потрогал - девка как девка, теплая, упругая. Непонятно... Может, напрямую ее спросить?
На прямой вопрос Мелвина девка ответила так:
- Наноматериал регенерирует.
И замолчала, будто эти слова все объясняли.
- Что она сказала? - спросил Робин.
- Ей на все наплевать, - ответил Мелвин. - Но я не уверен, что понял правильно.
- Наверное, это хорошая аналогия в рамках нашей культуры, - предположил Робин.
- Все верно, - согласилась девка.
- Ну как, вдувать будешь, брат? - спросил Робин. - А то мне уже невтерпеж.
Мелвин поколебался и принял решение.
- Давай сначала ты, - сказал он. - Если что, я тебя прикрою.
- Это как? - не понял Робин.
Мелвин смутился и развел руками, дескать, сам не понял, что сказал. Робин решил не заострять внимание на том, что брат ляпнул глупость.
Робин расстегнул ремень, спустил штаны и велел девке начинать ласкать. Девка подчинилась, что было странно - братья в последний раз мылись на той неделе, когда армия переправлялась через Теймс-ривер. А если не учитывать вынужденное купание, а учитывать только нормальное мытье, с нагретой водой... в это лето, пожалуй, еще ни разу.
- Хочу такую рабыню в замок, - заявил Робин. - Умелая, и нос не воротит. Девка, кто твой хозяин?
- Комкон, - ответила девка.
Чтобы ответить, ей пришлось оторваться от дела, Робину это не понравилось.
- Продолжай, не отвлекайся, - сказал он. - Беседовать будем потом.
2
В то самое время, когда гуманоидный киберимитатор проходил полевые испытания с сыновьями покойного ярла Локлира, нынешний законный ярл Локлир проводил военный совет. Странный был этот совет, не менее странный, чем сам Роберт Локлир, ранее именовавшийся Робертом Плантом.
Поначалу сэр Роберт решил собрать военный совет за круглым столом, как было принято у Артура из Континентальной Британии. Никакого круглого стола в лесу, конечно, не нашлось, поэтому на большой поляне соорудили имитацию - раскидали плащи по окружности, и каждый сел на свой. При этом возник спор о том, как распределять места по старшинству, когда подразумеваемый стол не длинный, как обычно, а круглый. Роберт заявил, что за круглым столом старшинство не важно, но его не поняли. Тогда Роберт печально махнул рукой и велел собирать плащи и проводить совет не за воображаемым столом, а как обычно, беспорядочно столпившись на поляне.
Второй примечательной особенностью данного совета было то, какая на нем собралась компания. Даже король Артур, славный своими чудачествами, никогда не приглашал на свои советы простолюдинов, пусть даже зажиточных, таких, что богаче иных рыцарей. Потому что общеизвестно, что благородство души достигается не через богатство, но через благородство крови, и не зря народная мудрость говорит, что сколько медведя ни корми, у ишака все равно толще. Другими словами, сколько простолюдина ни воспитывай, дворянин все равно благороднее.
Так вот, из одиннадцати человек, присутствовавших на совете сэра Роберта, благородным происхождением могли похвастать только шестеро, включая самого сэра Роберта. Четверо означенных благородных еще вчера сражались на стороне богопротивных Кларксонов, а вассальную присягу истинному ярлу принесли менее четырех часов тому назад. Барон Хеллкэт и барон Тандерболт, ставшие первыми жертвами военной кампании ярла Роберта, посматривали на коллег свысока - их собственные дружины были разгромлены новым повелителем настолько молниеносно, что можно считать, что войны как бы не было, а раз не было проигранной войны, то не было и урона дворянской чести. А у этих неудачников урон был.
Простолюдинская часть совета была представлена следующим образом. Проконсулы Баджер и Симпсон представляли город Хаддерсфилд, проконсулы Смит и Карпентер - город Шербург, а одноглазый Сильвер, служивший в молодости квартирмейстером на пиратском корабле, осуществлял, как выражался сам сэр Роберт, "текущее низкоуровневое руководство войсками". Что такое "низкоуровневое" и как руководство может течь, никто не понимал, но переспрашивать сэра Роберта стеснялись. Потому что он хоть и говорил странные вещи и вершил странные дела, но в конечном итоге удача всегда была на его стороне, а в таких случаях лучше не спугивать удачу неуместным любопытством. Многие полагали, что сэру Роберту дает советы кто-то святой, а может, и сам господь, хотя последнее маловероятно.
Если бы армию возглавлял не богоугодный ярл Роберт, а любой другой воитель, никакого совета в таком составе не получилось бы. Высокомерные и обидчивые бароны просидели бы в компании проконсулов не более пять минут, а потом нашли бы повод и порубили бы вонючих смердов в капусту. А Сильвер, скорее всего, примкнул бы к баронам, он такой человек, что всегда примыкает к той стороне, на которой сила. Вот сейчас, например, примкнул к сэру Роберту.
Все военные советы в армии сэра Роберта проходили одинаково. Повелитель излагал свой замысел, затем предлагал соратникам высказывать соображения. Соображения членов совета обычно были примерно такими: "Ничего не выйдет, я на это не подписываюсь!" Почтенный ярл смиренно выслушивал сомнения соратников, и затем начинал разъяснять, почему они неправы, а он прав. Обычно его разъяснений никто не понимал, но признаваться в этом было неудобно, потому что сэр Роберт обижался, что его не понимают, и принимался разъяснять свои замыслы еще более путано, и совет все затягивался и затягивался, а понятнее не становилось. На прошлом совете, когда обсуждался план решающего сражения, барон Хеллкэт в этот момент ляпнул следующее:
- Ваше высочество, чего мы тут дурью маемся, давайте лучше вы нас благословите, а мы разойдемся исполнять!
На барона сразу зашикали, и он вскоре понял, почему. Потому что сэр Роберт сильно расстроился, стал топать ногами и вопить, что, дескать, единоначалие - дело хорошее, но важные решения следует принимать коллегиально, ибо никто не застрахован от ошибок, вон, конь о четырех ногах и то спотыкается, истинная власть - всегда власть народа, а всякий правитель суть не более чем представитель, облеченный доверием... В конечном итоге сэр Роберт оборвал речь на полуслове, распустил совет, удалился в печали в свой шатер и там полночи сражался с воображаемыми демонами.
Но сегодняшний совет был особым. Сегодня почтенный ярл озвучил настолько безумный замысел, что соратники уперлись намертво. Это ж надо было придумать - штурмовать Гримпенское болото! Да там одних кикимор и вурдалаков на десять армий хватит! А что Кларксоны туда поперлись, так это от безнадежности и благородного желания поиметь красивую сагу о собственной смерти. Но не поиметь им сагу! Не штурмовать болото надо, а блокировать, и пусть этих отморозков кикиморы пожрут вкупе с вурдалаками! Поставить заслон, и зашибись! Еще можно разведгруппу отправить в нутро, если найдутся лихие головы, что сомнительно.
Однако сэр Роберт упорно не желал внимать доводам разума. Сколько ни твердили ему про кикимор, вурдалаков и ведьмины огни, никак не мог он уразуметь, что чертово болото смертельно опасно, что нельзя туда лезть, душа-то не казенная! Ярл выслушивал взволнованные речи, на его губах блуждала рассеянная улыбка, но держал он себя так, будто ничуть не боится ни кикимор, ни вурдалаков, ни прочей нежити. И когда барон Тандерболт прямо спросил своего сеньора, почему тот не боится ведьминых огней, ярл ответил:
- А чего их бояться? Это такие козявки насекомые, нет в них ничего опасного. Они просто светятся, когда темно.
Тогда барон Хеллкэт набрался мужества и заявил, что если благородный сеньор желает вести своих вассалов в проклятые места, так пусть сначала доходчиво разъяснит, что конкретно известно благородному сеньору о тех проклятых местах, раз он ничуть не опасается местной нежити.
- Ах! - воскликнул сэр Роберт. - Да какая там нежить...
И умолк на полуслове, а из выражения лица благородного ярла можно было сделать вывод, что сэр Роберт абсолютно уверен, что болото безопасно (по крайней мере, для него самого), но делиться источником уверенности с вассалами он полагает нецелесообразным. В принципе, сеньор в своем праве, но если принять во внимание клеветнические слухи, что сэр Роберт продал душу дьяволу...
Сэр Реджинальд Хеллкэт принял решение.
- Пойду, личинку отложу, - сказал он и направился к расположенной по соседству привлекательной низинке, густо заросшей волчьими ягодами и лопухами.
Однако достигнув лопухов, он не уселся гадить, но пошел дальше, прямо к шатру святого Бенедикта.
Пожалуй, пришло время ненадолго отступить от основной линии повествования и рассказать о святом Бенедикте. Говоря формально, его нельзя называть святым, потому что канонизации подвергаются только те праведники, которые на момент инициации данной процедуры находятся у престола небесного отца, чему имеются оформленные должным образом подтверждения и свидетельства. Другими словами, вначале вопрос о святости того или иного человека решает сам небесный отец, и лишь когда этот вопрос решен в небесной канцелярии положительно, означенный человек получает техническую возможность являться смертным в снах и молитвах, помогать в чаяниях, творить малые чудеса и все прочее по списку. Говоря еще проще, пока ты не помер, святым тебе не быть. А поскольку земное бытие отца Бенедикта еще не подошло к неизбежному концу, святым он, строго говоря, не является.
Однако любому здравомыслящему человеку совершенно очевидно, что в отношении отца Бенедикта из Котентина вопрос о признании святости - пустая формальность. Ибо сотворил отец Бенедикт целый ряд чудес, которые по любым критериям под силу только святому. Во-первых, сразился с дьяволом, выползшим из проклятого Гримпенского болота, победил и обратил в позорное бегство. Второе чудо отца Бенедикта (строго говоря, целый ряд однотипных чудес) заключалось в способности исцелять больных и немощных. Этот дар отец Бенедикт получил от господа как награду за победу над дьяволом, и имел этот дар силу ровно один год, после чего пропал. За тот год отец Бенедикт чудесно исцелил до пятисот больных, в число которых входили страдающие столбняком, антоновым огнем, холерой и вроде даже бешенством. Третье чудо отец Бенедикт явил прямо в тронном зале короля Альфреда. Вышло так, что в тот день, когда отец-чудотворец был впервые удостоен августейшей аудиенции, его величество пребывал в запое и балансировал на грани вменяемости. Незадолго до начала аудиенции королю пришло в голову подвергнуть суровому испытанию проницательность знаменитого чудотворца. Альфред приказал своему шуту надеть корону и сесть на трон, а сам нацепил шутовской колпак и уселся на шутовской коврик. После этого отца Бенедикта ввели в зал, и не поклонился великий чудотворец шуту, но присел на корточки рядом с истинным королем и посоветовал ежеутренне употреблять стакан огуречного рассола до исчезновения неприятных симптомов. Его величество был так поражен прозорливостью святого отца, что аж всплакнул. А когда его величество спросил отца Бенедикта, в чем секрет его всезнания, тот смутился и тихо пробурчал себе под нос что-то вроде "господь вразумил". И тогда все поняли, что стали свидетелями чуду.
Года три тому назад, когда сэр Роберт был еще простым бароном, подающим надежды, но захудалым, довелось ему случайно повстречать отца Бенедикта в одной придорожной гостинице. Они душевно побеседовали, и под конец беседы Роберт набрался храбрости и попросил отца Бенедикта рассказать на примере того откровения, как конкретно господь снисходит на простого смертного, и что конкретно смертный при этом чувствует. Отец Бенедикт ответил не сразу, сначала он долго и пристально разглядывал молодого дворянина, затем ласково улыбнулся и сказал:
- Видишь ли, Роберт, его величество был тогда сильно пьян и потому соизволил излагать свой тайный замысел недостаточно тихо. Проще говоря, орал на весь замок, словно бешеный лось. Тому чуду было трудно не случиться.
Больше никому отец Бенедикт не рассказывал правду о том случае. А о самом первом своем чуде, том, с которого началась его великая слава, он не рассказывал вообще ни единой живой душе. Ибо то чудо было не из тех, о которых можно рассказывать, не утаивая подробностей.
Дело было так. Бенедикт, бывший в то время еще не отцом, а обычным рядовым братом, возвращался в родной монастырь из паломничества к святыням Новокаледонского аббатства. Шел он пешком и налегке, но не испытывал ни голода, ни иных неудобств от дальней дороги - места вокруг были обжитые, год урожайный, в таких местах даже последний жид не оставит монаха без подаяния. А особенный комфорт путешествию Бенедикта придавало то, что отправляясь в паломничество, он заранее договорился с отцом Никодимом о грядущей исповеди, и теперь почти каждый вечер невозбранно пил вино и тискал девок по сеновалам. Девке-то что, он ее сам выдерет, и сам потом грех отпустит и еще благословит бесплатно, а вот божьему человеку о спасении души следует позаботиться заблаговременно.
Короче говоря, брел брат Бенедикт по дороге, постукивал при каждом шаге увесистым посохом, более пригодным для понта, нежели для драки, и разглядывал видневшееся на горизонте селение, тщась определить, зажиточно ли оно в должной мере и пригожи ли девки, ворошащие сено перед крайним домом. И тут он узрел дьявола.
Он не сразу понял, что этот парень - дьявол, но сразу почуял в нем нечто нездешнее, неестественное, не от мира сего. Но на нечистого поначалу не подумал, напротив, померещилось нечто неуловимо-ангельское. Дьяволы ловко маскируются.
- Здравствуйте, - почтительно произнес парень. И неожиданно спросил: - Вы монах?
Бенедикт остановился и внимательно оглядел свою рясу - все было в порядке. Две-три прорехи и пять-семь жирных пятен не в счет, этого недостаточно, чтобы ряса перестала быть рясой и превратилась в нечто иное. Значит, юноша не заблуждается, но глумится. Тем более, что сам вырядился весьма чудно.
- Почто глумишься? - сурово вопросил Бенедикт.
Лицо незнакомца стало растерянным, он воздел очи горе и стал похож на ангела, изображенного в соборе святого Христофора в правой части центрального иконостаса. Затем незнакомец сказал:
- Простите, пожалуйста, я не хотел вас обидеть. Просто я впервые вижу живого монаха.
Под ложечкой екнуло. Живого монаха! Вот еретические сволочи, досюда тоже добрались!
Бенедикт отступил на шаг и перехватил посох двумя руками, чтобы удобнее крутить. Плохой посох получился, несбалансированный. Но чего уж теперь... Прими, господи, душу раба твоего, если что... А исповедоваться так и не успел, как теперь перед господом представать...
- Ну давай, свисти, гаденыш, - злобно выдохнул Бенедикт. - Призывай еретиков-разбойников, призывай! Все равно не дамся живьем язычникам!
Удивительно, но собеседник Бенедикта не стал звать никаких сообщников, а состроил рожу, будто сейчас расплачется, и стал бормотать что-то невразумительное про какую-то агрессию. И в этот момент Бенедикт наконец-то все понял.
- Да ты же дьявол во плоти искушающий! - возопил он, обуянный праведным гневом. - Получи, чертила, по сосальнику!
Размахнулся от души и вломил несбалансированным посохом по сосальнику. А вернее, попытался вломить, посох-то несбалансированный, уклонился чертила только так. И не просто уклонился, но выхватил из-за пазухи неведомую штуковину, и померещилось Бенедикту, что это дьявольское оружие, и не оплошал Бенедикт, ударил по запястью со всей дури, и улетела неведомая штуковина в траву, и обратился чертила в бегство, и не стал Бенедикт его преследовать, ибо неблагоразумно. А штуковину подобрал, а потом случайно узнал, что это было все-таки оружие, притом нехилое оружие, однозначно дьявольское. И компактное, что немаловажно, в посох вместо скрытого клинка влезает только так. Если бы Бенедикт заранее знал, на что попер с несбалансированным дрыном, ни за что бы он тогда на это дело не попер, ломанулся бы прочь, чтобы пятки засверкали. Но ученые мужи не зря говорят, что история не терпит сослагательного наклонения.
Однако вернемся к сэру Реджинальду Хеллкэту, который сейчас покашливает и скребется у полога шатра, в котором, как ему сказали, изволит отдыхать святой отец. Это был первый шатер во всем лагере, все остальные терпеливо ждут командирского решения, а святой отец уже устроился отдыхать, будто наперед знает, каким будет это решение. Впрочем, чего тут удивительного, он же провидец!
- Святой отец! - негромко позвал барон. - Вы еще не спите?
- Чего надо? - вежливо отозвался святой отец.
А мог бы по матушке покрыть или, хуже того, проклясть.
- Дык насчет болота это самое, - косноязычно выразился сэр Реджинальд. - Его высочество говорит, типа, штурмовать...
- Пусть шлюхам панталоны штурмует! - отрезал отец Бенедикт. - Не пойдет войско в болото, потому что проклято все в тех краях. На тропе заслон поставить, и все, и не конопатить больше мозги друг другу. Там, внутри, Кларксоны долго не усидят. Знаешь, почему?
- Нечистая сила? - предположил барон.
- Комары, - возразил отец Бенедикт. - Как солнышко взойдет, истинный ад попрет. Сами выскочат, как миленькие.
Сэр Реджинальд понял, что предложенное решение должно удовлетворить всех.
- Благодарствую, святой отец! - воскликнул он. - Позвольте откланяться, я немедленно передам ваше пророчество его высочеству!
- Пошел прочь, благословляю, - донеслось из палатки. - Пророчество, высочество... поэт, блин...
Последних слов сэр Реджинальд не услышал, потому что бежал со всех ног к поляне совета. Прибежал, выскочил на центр поляны и оттарабанил, как по писаному:
- На тропе заслон поставить, Кларксоны долго не усидят, как солнышко взойдет, ад попрет, сами выскочат. Комары.
- Точно, комары! - воскликнул сэр Роберт. - Срань господня! Про комаров-то я и забыл! Господи, благослови комаров! Благородные вассалы и почтенные мастера, вы были правы, я снимаю все возражения, никакого штурма, только заслон и оборона. Реджи, как вовремя ты вспомнил про комаров! А ты, Мартин, не хотел его в плен брать!
- А на вид дурак дураком, - пробурчал сэр Мартин Лерой.
Сэр Реджинальд немного поколебался, затем решил сказать правду, все равно она рано или поздно выплывет, как ни скрывай.
- Это не я вспомнил, - признался он. - То есть, вспомнил-то я, но не про то. Не про того вспомнил. Про отца Бенедикта вспомнил. Как почуял, что беседа в тупик заходит, схожу, думаю, к отцу Бенедикту, может, напророчит чего хорошего. Вот и напророчил. Он-то, отец Бенедикт, уже шатер поставил самовольно, я к нему, типа, а чего это вы шатер поставили самовольно, а он, типа, а чего ж не поставить, когда я уже знаю, чем закончится совет. И рассказал то самое, что я вам только что передал. Такие дела.
Сэр Персиваль Тандерболт многозначительно крякнул и сказал:
- Кое в чем ты, Реджи, ошибся. Не ты почуял, что беседа в тупик заходит, а отец Бенедикт почуял, оттуда, из своего шатра. И увлек тебя к себе святым словом, дабы ты его слово всем передал, и все такое прочее. Понос, вон, на тебя наслал.
- Да я не гадить ходил на самом деле, - признался сэр Реджинальд. - Я это просто так сказал... сам не понимаю, как оно вышло...