В некотором царстве, в некотором государстве жил да был в одной деревне молодой свободный мужик по имени Емельян. Жил он бобылем, один как перст, и не имел никаких родственников, кроме самых дальних, которых обычно за родственников не считают. Жил Емеля не в убогой хибаре, как принято у бобылей, а во вполне справном домике-четырехстенке с сенями, крыльцом и наличниками на окнах. Печка, правда, топилась по-черному, и оконца были не стеклянные, а из бычьего пузыря, но бобылю хватало и того. Из скотины Емеля держал корову, свинью с поросятами и кошку Ваську, названную в честь старостиной дочки, в которую Емеля был безответно влюблен. Раньше на дворе у Емели жил еще пес Тузик, но по осени он куда-то подевался, не то волки погрызли, не то Змей Горыныч попалил. И еще была кобыла Сивка, ее точно Змей Горыныч попалил, Емеля сам видел, своими глазами. Змей, надо сказать, в последнее время раздухарился не на шутку, почти каждый день появляется, все небо белыми следами исчеркал.
Однажды зимним утром Емеля собрался по воду. Не к колодцу, где набирают воду летом, а к реке, где деревенские мужики всю зиму поддерживают прорубь в незамерзающем состоянии. Летом речную воду можно пить только в крайнем случае, а то подцепишь брюшного червя или, не дай бог, кровавый понос, проклянешь все на свете. Но зимой, после праздника крещения, природная вода принимает благодать, обеззараживается и даже без кипячения не приносит вреда, а приносит одну только пользу.
Обычно, собираясь по воду, Емеля выкатывал из сарая сани, загружал в них четыре пустые дубовые бадьи, впрягал Сивку, и кобыла волокла сани на речной лед, а Емеля шагал следом. Но теперь Сивку попалил змей, на ком теперь воду возить?
Сел Емеля на крыльцо, снял шапку-ушанку и принялся разминать ее в руках, он всегда так делал, когда думал. Лицо Емели стало неподвижным, глаза остекленели, рот приоткрылся, из угла рта потекла слюна. В тяжелом и квадратном Емелином черепе неторопливо заворочались мысли. Взять два ведра и тащить в руках? Взять два ведра, поставить на сани, впрячься вместо кобылы самому? Или не два ведра взять, а три? Или сразу четыре? Или кого попросить? Или ну ее, эту прорубь, натопить снега и не маяться дурью? А если в снегу воронья погадка попадется незамеченная?..
- Эй, Емеля! - позвал через плетень сосед по имени Ермолай и прозвищу Боров. - Чего пригорюнился?
Емеля ответил непристойной бранью. Он не любил, когда ход его мыслей нарушался от посторонних причин.
- Сам иди туда, - сказал ему Боров и скрылся в доме.
Емеля подумал еще немного и решил, что лучше всего самому впрячься вместо лошади. Сказано - сделано. Впрягся, выволок сани за ворота и припустил по улице вниз по склону.
В ответ Емеля пожелал ей заняться непристойным делом с тремя медведями. Но пожелание вышло неубедительным, потому что склон с каждым шагом становился все более крутым и скользким, сани все сильнее подталкивали Емелю под зад, и походка у Емели стала дерганой, как у куклы Петрушки на веревочках. Вскоре Емеля был вынужден перейти на бег. Если бы дело происходило в поле, он бы прыгнул в сторону и вывернулся из-под саней, но на узкой деревенской улице с сугробами по бокам это было никак невозможно. Оставалось только бежать со всех ног под собачий лай и заливистый хохот ненаглядной Василисы Гороховны. Так и добежал до самой реки, а на льду поскользнулся и упал. Слава богу, под полозья не попал, но передком по гузну получил знатно, и еще по льду проволокло, аж весь бок отшибло. Дубовые кадушки подпрыгнули и разлетелись, одна шлепнула Емелю по башке. Хорошо, шапка с головы не слетела, смягчила удар.
- Экая незадача! - сказал Емеля. - Плохая из меня лошадь, зря я решил идти по воду с санями. А теперь их еще наверх затаскивать...
- Мать-мать-мать... - отозвалось эхо.
Наругавшись вдоволь, Емеля подобрал ведра и зашагал к проруби, стараясь не обращать внимание на боль в ушибленных местах. Ничего, до свадьбы заживет. Если будет она, эта свадьба...
Емелю одолела тоска. Такое с ним случалось время от времени - туман-дурман глупой повседневности внезапно рассеивался, и Емеля понимал, что все плохо, что мама не просто больна, а смертельно больна, что кобыла Сивка никогда больше не вернется в стойло, а Вася никогда не выйдет за него замуж, потому что он бедняк и дурак, а она богачка, умница и красавица. Как все плохо! И зачем только господь наслал на него, Емелю, столько бед, печалей и неприятностей!
- Мать-мать-мать... - отозвалось эхо вдругорядь.
Емеля подошел к проруби, нагнулся, закряхтел от боли в отбитой спине, окунул ведро в ледяную воду, но ничего не зачерпнул, потому что ведро уперлось в нечто твердое, плавающее на поверхности.
- Говно, что ли? - удивился Емеля вслух. - Да какое большое... Неужели щука сдохла? Или крокодил заморский?
Емеля отставил ведро в сторону, скинул рукавицы, закатал рукава и сунул обе руки в воду. Подцепил вытянутое тело, ухватил за какую-то хрень, вытащил на лед.
- Похоже, не крокодил, - констатировал Емеля.
- Мать-мать-мать... - отозвалось эхо в третий раз.
Вытащенное существо отдаленно напоминало рыбу, но точно не являлось ею. Было оно вытянутой рыбообразной формы, размерами примерно соответствовало крупной щуке, но не имело ни хвоста, ни плавников, ни пасти, ни чешуи. А на ощупь оно было не то деревянное, не то железное, и чуть теплое. Большое такое рыбообразное полено.
- Ты кто? - обратился Емеля к пойманному существу.
Он часто обращался с вопросами к неодушевленным существам и предметам: зверям, птицам, ящерицам, поленьям. Василиса говорила, что это признак дурачины.
- Да пошло ты! - воскликнул Емеля. - В натуре русский, вот те крест!
- Тогда я по-вашему щука, - представилось существо.
- Да какая ты щука? - удивился Емеля. - Где твои глаза? Где плавники? Почему говоришь по-человечески? Волшебная, что ли?
- Достигнув критического уровня, технология становится неотличима от магии, - пробубнила щука.
- Ты мне тут не колдуй! - прикрикнул на нее Емеля. - А то я тебя быстро...
Он не докончил предложение, потому что не смог придумать, чем можно припугнуть волшебную щуку. И стоит ли ее припугивать. А то еще наведет порчу...
- Подбрось меня высоко вверх, - потребовала щука.
- Зачем? - удивился Емеля. - Ты же расшибешься. Лед твердый, а ты тяжелая.
- Не расшибусь, - заверила его щука. - У меня внутри антигравитационный двигатель.
- Не колдуй! - строго сказал Емеля. - Будешь говорить волшебные слова - выкину на... в прорубь, короче, выкину.
- Не выкидывай меня в прорубь, - попросила щука. - Я тебе пригожусь.
- С какой целью? - заинтересовался Емеля.
- Моей первичной задачей является уничтожение боевого робота...- начала щука, но Емеля, услышав очередное незнакомое слово, нахмурился и грозно кашлянул. Щука поперхнулась и продолжила обычными словами, сбивчиво и непонятно: - Погубить большого летающего... вышедшего из-под... э-э-э... как бы дикого...
- Змея Горыныча, что ли? - догадался Емеля.
- Указанное понятие мне незнакомо, - сказала щука.
- Да плевать, - махнул рукой Емеля. - А что мне еще будет, если я тебя подброшу?
- Ничего, - ответила щука.
- Не пойдет, - заявил Емеля и положил заколдованную рыбину на лед поодаль от проруби.
- А что тебе нужно? - спросила щука.
- А что у тебя есть? - спросил Емеля.
- Десять гигаджоулей энергии, - ответила щука. - Больше, извини, не дам, мне тоже нужно.
Емеля сделал грозное лицо и потребовал:
- Без колдовства!
- Если без колдовства, то ничего у меня нет, - сообщила щука.
Емеля взял ведро, окунул в прорубь, наполнил ледяной водой, установил на поддон саней, сел рядом, снял шапку и стал мять. Он думал.
- А из хорошего колдовства что у тебя есть? - спросил он щуку, когда придумал этот вопрос.
- У меня все колдовство хорошее, другого не бывает, - ответила щука.
- Это хорошо, - сказал Емеля и снова стал думать.
Думал он, думал, и наконец придумал.
- Хочу золотую рыбку, - заявил он.
- Чего? - переспросила щука.
- Золотую рыбку, - повторил Емеля. - Такая волшебная рыба типа тебя, только поменьше и желания исполняет.
- Какие желания? - недоумевала щука.
- Любые, - ответил Емеля.
- Любые - не пойдет, - возразила щука. - Только в пределах разумного.
- Годится, - кивнул Емеля.
- Тогда суй палец мне в пасть, - сказала щука.
- А где у тебя пасть? - удивился Емеля.
- Да вот же, - сказала щука и пошамкала.
- А, вижу, - сказал Емеля и сунул палец внутрь. И заорал истошно: - А-а-а-а-а!!!
- Это было необходимо, - заявила щука. - Инъекция нанотехнологической... внедрение мало-мало-волшебной...
- А я оборотнем не стану? - опасливо спросил Емеля.
- Может, станешь, может, нет, - ответила щука. - Откуда мне знать, какие у тебя желания.
Емеля подбоченился и торжественно провозгласил:
- Хочу елду в пол-локтя!
Постоял немного, прислушиваясь к чему-то неслышимому, затем скинул одну рукавицу и засунул руку в портки. Пошарился там и обиженно воскликнул:
- Не сработало!
- Время нужно, - объяснила щука. - Два часа самое меньшее. А стоять начнет только через месяц, да и то едва ли.
- Почему это едва ли? - забеспокоился Емеля.
- Повышенные требования к объему крови и артериальному давлению, - непонятно объяснила щука. - Скорее всего, возбуждение будет сопровождаться головной болью...
- Нет, такое мне не нужно! - закричал Емеля и испуганно замотал головой. - Отменяю свое желание! Хочу... это... кубическую сажень золота, вот чего хочу!
- Не советую, - сказала щука. - Золотой руды в этих местах нет, а трансмутация элементов порождает радиоактивное заражение.
- Чего порождает? - не понял Емеля. - Чего ты все по-колдовски талдычишь, нормально говори, русским языком!
- Проклятое золото получится, - сказала щука. - И все вокруг тоже проклянется по ходу.
- Вот незадача, - сказал Емеля. - Тогда на кой черт мне твое колдовство сдалось? Какая от него польза?
- Тебе виднее, - сказала щука.
- Да ну тебя к богу, - сказал Емеля.
Он понял, что зря вступил в переговоры с волшебным существом. Практическую пользу такое общение вряд ли принесет, а душу погубить легче легкого. Так что подошел Емеля к щуке, обхватил ее обеими руками, оторвал от земли, раскачал, да и зашвырнул со всей дури вверх. Дури хватило ненамного, щука подбросилась всего-то на аршин в вышину, но того оказалось достаточно - замутила щука неведомое колдовство, закачалась мать сыра земля, аж кишки свело, и улетела щука в небо, как мерзлое говно, какое мальчишки швыряют друг в дружку из пращей, когда играют зимой в войнушку.
- Могла бы спасибо сказать! - крикнул Емеля вслед улетевшей рыбине.
Подошел к саням, ткнул пальцем в деревянную раму и произнес строго, торжественно и нараспев, как настоящий чудотворец:
- По щучьему веленью, по моему хотенью езжайте, сани, ко мне домой сами!
Сани отозвались мелодичным девичьим смехом, словно колокольчик зазвенел. Летом на ярмарке заезжий пьяница-балалаечник называл этот звук басурманским словом "соль-диез".
- Не балуй, Емеля! - сказали сани. - Ужели ты впрямь хочешь впрячь меня под хомут, как лошадку ломовую!
Кто-то ткнул Емелю кулаком в почки, он обернулся и едва успел сдержать замах, не допустить ответного молодецкого удара.
- Здравствуй, Василиса Гороховна, - сказал Емеля. - Не признал тебя сразу, прости. Думал, сани разговаривают.
Вася захохотала пуще прежнего, аж раскраснелась вся. Емеля ощутил нестерпимое желание обхватить ее тонкий стан медвежьим объятием, прижаться страстным поцелуем к сладким устам, а там, глядишь... Нет, не выйдет. Во-первых, холодно, а во-вторых, не даст. Вася - гордая, кому попало не дает.
- Слюни утри, - сказала Вася, отсмеявшись. - Какой ты забавный! Так и поцеловала бы!
Емеля клацнул челюстью и залился краской. Вася снова стала смеяться.
- Шучу! - сказала она. - А чего ты с санками разговаривал?
- Хочу, чтобы ехали, - объяснил Емеля. - Сами. По моему хотению. А они не едут. Я приказываю, приказываю, а они не едут. Хотя должны.
- Почему должны? - заинтересовалась Вася. - Нет ли здесь какого колдовства?
- Конечно, есть колдовство, куда же без него! - радостно закивал Емеля. - Как в таком деле без колдовства? Но ты не бойся, оно хорошее.
- Белая магия? - уточнила Вася.
- Белее не бывает, - согласился Емеля. - Как снег.
- Ой, ржу не могу! - снова захохотала Вася. - Ой, держите меня семеро, Емеля - добрый волшебник, ой, уморил, ха-ха-ха!
- Я не волшебник, - уточнил Емеля. - Я только-только научился.
- Кто же тебя научил? - заинтересовалась Вася.
- Щука, - объяснил Емеля. - Говорящая такая, умная, как твой отец, у нее имя есть колдовское, нерусское, я его не запомнил.
- Она золотой рыбке родственницей не приходится? - заинтересовалась Вася.
- Вроде нет, - ответил Емеля. - Хотя, может, врет.
- А чего ты пожелал? - спросила Вася.
Емеля ничего не ответил, только покраснел.
- Ого! - воскликнула Вася и расхохоталась в третий раз. - Неужели то самое? А сколько у тебя сейчас вершков? Ха-ха-ха! Да ладно, хватит тебе смущаться, давай отвечай! А другие желания она исполняет?
- Вроде нет, - ответил Емеля. - Хотя говорила, что исполняет. Еще говорила, что убьет Змея Горыныча, а не убила. Соврала.
- А как ты делаешь, чтобы она желание исполнила? - спросила Вася.
- Не знаю, - пожал плечами Емеля. - Она пока еще ничего не исполнила. Зря я ее в небо забросил.
- Куда забросил? - переспросила Вася.
- В небо, - повторил Емеля. - Подбросил вверх, а она как взвилась, как вспорхнула...
- Щука? - уточнила Вася.
- Угу, - кивнул Емеля.
В глазах Васи появилось нечто настороженное и слегка опасливое.
Сел на сани и принялся снова мять шапку и думать. По всему выходило, что затащить сани обратно на двор ему не под силу. Мужик он большой, крепкий, но все же не лошадь. Если бы щучье веленье сработало - тогда да, а так все же не лошадь. Печально. Зря сюда приперся, а односельчане его дураком называют не зря. Горе-то какое... Почти как когда мамка померла... Хотя нет, тогда горше было...
Емеля сел и немного поплакал. На душе стало легче, но тело начало замерзать. Когда ходишь или бегаешь, становится тепло даже в самый лютый мороз, а когда сидишь на месте и о чем-то думаешь - тогда становится холодно. Уши совсем заледенели, но шапку надевать нельзя, в ней не думается. Печально это.
Вдали, у Лысой Горы, в небе замелькало нечто темное с торчащими хоботами. Неужели змей? Господи, беда-то какая! В чистом поле застал, гад летучий, не убежать и не схорониться, разве что под сани... Но от змея сани не уберегут, это любому дураку очевидно, даже шапку снимать не надо. Господи, спаси и помилуй...
Емеля вспомнил, что когда обращаешься к всевышнему, надо сложить ладони перед собой и опустить взгляд. А шапку при этом на голову не надевать, а положить где-нибудь рядом и придерживать локтем или коленом, чтобы не украли. Впрочем, сейчас последним правилом можно пренебречь, все равно вокруг никого нет. Но можно и не пренебрегать, а то вдруг кто где спрятался.
Размышляя, Емеля снова принялся непроизвольно мять шапку в руке. Взгляд его был опущен вниз, и это спасло ему зрение. Потому что в небесной вышине полыхнуло так, что солнышко померкло, а нечто новое засияло настолько ярко, что аж до костей пробрало. Глядел бы туда - однозначно ослеп бы.
- Так вот зачем надо взгляд опускать, когда богу молишься, - пробормотал Емеля себе под нос.
По небу проплыло нечто большое, темное и неотчетливое. Емеля проморгался, и неотчетливое стало отчетливым. Это был Змей Горыныч, помятый, обожженный и продырявленный в нескольких местах. Летел он не стремительно и проворно, как обычно, а тяжко и неповоротливо. То и дело змей менял высоту и направление полета, будто проваливался в невидимые воздушные ямы или уворачивался от невидимых воздушных препятствий.
Когда змей приблизился на двести шагов, Емеля натянул шапку по самые уши и полез под сани. Вот плюнет огнем, не дай бог, тогда, ничего не поможет, конечно, прячься, не прячься, все едино, но надо же что-то делать, пока жив!
- По щучьему веленью, по моему хотенью, сдохни, змей поганый, пожалуйста, - прошептал Емеля.
Змей Горыныч плюнул огнем. Будь он сейчас в обычном своем состоянии, тут бы и пришел сказке конец. Но змей был не в обычном своем состоянии. Извергнутый им огненный шар не помчался к цели с торжествующим ревом, а вяло проплыл по воздуху две сажени, упал на лед и проплавил большую круглую полынью, из которой взвился столб пара и ударил змея в дырявое брюхо. От удара змей покачнулся, потерял подъемную силу, рухнул на лед, подпрыгнул, снова упал, покатился по скользкому льду и закатился прямо в полынью. Сомкнулась над ним ледяная вода, и не стало больше Змея Горыныча.
- Сработало! - восхищенно завопил Емеля и стал выбираться из-под саней. - Волшебство удалось! Я убил змея! Ура, ура, ура! Бойтесь меня все, я могучий волшебник! А ну-ка, сани, катитесь на двор сами!
Сани никуда не покатились, как стояли, так и остались стоять. Емеля немного помял шапку и произнес неуверенно:
- По щучьему веленью... Сани, пожалуйста, катитесь, чего вам стоит...
И надолго задумался. Его размышление прервал строгий голос деревенского старосты.
- Чего бормочешь, дурачок? - обратился к нему Горох Силыч.
Емеля обернулся и увидел, что пока он размышлял, на речной лед выбралась целая толпа мужиков и баб. Некоторые мужики пришли с топорами, другие с вилами, третьи с колами и дрынами, четвертые с луками и стрелами. А ненаглядная Василиса Гороховна пришла с коромыслом и двумя пустыми ведрами. "Дурная примета", подумал Емеля, углядев ее в толпе.
- Змей, - стал объяснять Емеля старосте. - В проруби утонул. Я утопил. По щучьему веленью, говорю, сгинь, поганый, в натуре. Он и сгинул. Я теперь крутой волшебник.
- Не в себе - это мягко сказано, - вздохнул Горох Силыч. - Бугай, Щегол, Торопка, живо ко мне! Помогите дураку затолкать сани обратно на двор!
- Сейчас я ему башку в гузно затолкаю, - пообещал Щегол.
- А я санным полозом утрамбую, - добавил Торопка.
- А я по яйцам настучу, - добавил Бугай, отличавшийся недостатком воображения.
- Но-но! - прикрикнул на них Горох Силыч. - Побалуйте тут мне! А ну-ка живо, раз-два, взяли!
- Да не стоит оно труда, Горох Силыч, - вмешался Емеля. - Я тут волшебство применил, хорошее, доброе и могучее! Как оно заработает, так сани сами помчатся, куда я прикажу! Чего ребятам зря корячиться?
- Заткни пасть, дурень, - веско сказал староста.
Емеля хорошо знал эту интонацию. Когда Горох Силыч начинает говорить таким тоном, дальнейшие споры сразу становятся бессмысленны. Больше одного раза он эти слова не повторяет, если сразу не понял - как взмахнет дубовым посохом, как залепит промеж лопаток или, не дай бог, по макушке...
Из проруби вытянулась длинная многосуставчатая лапа, как у кузнечика, но железная.
- Кащей, - ахнула Вася и ухватила Емелю за локоть.
Скорее всего, это движение было непроизвольным и бессознательным, но Емеле не хотелось так думать. Милая Вася ищет укрытия от страшной опасности не у отца, не у Бугая, не у Торопки, и даже не у Борова, а у него, Емели, и ничего, что все считают его настолько бесполезным, что даже прозвища не дали, называют христианским именем, как ребенка или бабу... Но о таких вещах лучше не думать, слишком тоскливо становится на душе, гораздо приятнее убеждать себя, что ты не презренный бессмысленный дурачок, а могущественный добрый волшебник...
- По щучьему веленью, по моему хотенью, сгинь, исчадие ада, с глаз долой! - провозгласил Емеля, громко и внушительно, как настоящий колдун.
Вася завизжала и скакнула прочь, как ополоумевший заяц. Горох Силыч дернулся и уронил посох. Щегол непристойно выругался. Многосуставчатая лапа скрылась под водой.
- Вот видите! - воскликнул Емеля, уже нормальным голосом, не как у волшебника, а как у нормального деревенского дурачка. - Я ему повелел, оно сгинуло! Это щукина волшебная сила! По ее велению я погубил змея!
Торопка глупо хихикнул и сказал:
- По щучьему веленью, по моему хотенью... - увернулся от старостина подзатыльника и продолжил: - Упади с Бугая портки!
Все посмотрели на Бугая, тот покраснел и стал тяжело дышать, но портки с него не упали.
- Тебе, Торопка, щука волшебной силы не передавала, - сказал Емеля. - А мне передала. Потому твое слово чудес не творит, а мое творит.
- Как же это щука тебе силу передала, хотел бы я знать, - проворчал Торопка.
- Как-как... За палец тяпнула, и всё, - объяснил Емеля. - Такой у них, у щук, порядок.
- Меня тоже щука однажды тяпнула, - подал голос Щегол.
- То не та щука! - объяснил Емеля. - Тебя обычная щука тяпнула, с головой, жабрами и всем прочим. А меня тяпнула особая щука, волшебная, без головы и говорящая.
- Харе бредить, - сказал Горох Силыч. - Айда отсюда.
Емеля хотел возмутиться, дескать, чего айда, доброе волшебство вот-вот начнет действовать, надо только чуть-чуть подождать... Но не возмутился. Натянул шапку по самые уши и пошел прочь. Вскоре Емеле стало грустно, он сел в сугроб и принялся плакать. А потом откуда ни возьмись явились Бугай с Щеглом, оба в холодном поту и пахнущие усталостью и страхом, подхватили Емелю под локотки и потащили в старостин дом. Там усадили на лавку за стол и поставили перед Емелей кубок средних размеров, наполненный медовухой до краев.
- Пей, волшебник, - приказал Горох Силыч.
- А чего случилось-то? - спросил Емеля, шмыгнул носом и высморкался в рукав. Затем выпил.
Мужики стали путано объяснять Емеле, что его сани на полдороге таки поехали сами, Бугай с Щеглом увернулись, а Торопку сани переехали, но не насмерть, становой хребет у Торопки цел, только душа повреждена, он с тех пор сидит на лавке, матерится и хлещет брагу как воду. Наверное, уже невменяемый стал.
- Вот, - сказал Емеля. - Я же вам говорил, что щука мне волшебное слово передала. А вы чего? Заткни пасть, заткни пасть... Стыдно!
- Прости меня, Емелюшка, - сказал Горох Силыч непривычно ласково. - Я не знал. А твоя щука может так, чтобы подати не платить, и ничего за это не было?
Вопрос старосты поставил Емелю в тупик. Руки сами собой потянулись к шапке, но та лежала на полочке у входа в горницу. Пришлось выкручиваться самостоятельно.
- Не знаю, - ответил Емеля после долгого размышления. - А это разумно - не платить подати?
Щегол и Сом, присутствовавшие при разговоре, захохотали, и даже Горох Силыч улыбнулся углом рта.
- Еще как разумно! - заявил Сом и хлопнул Емелю по плечу.
- Тогда, наверное, можно, - решил Емеля. - Щука как говорила? Можно все, но в разумных пределах. Например, елду до полулоктя удлинить нельзя, а в разумных пределах можно.
После этих слов захохотали все, включая старосту. Емеля даже подумал, не стоит ли ему обидеться, но полностью обдумать мысль не успел, потому что в голову ему пришла другая мысль, гораздо более важная.
- А если Василиса Гороховна выйдет замуж за доброго волшебника - это разумно? - спросил Емеля Гороха Силыча.
Хохот мгновенно оборвался, словно всем трем мужикам запихнули в глотки деревянные пробки, какие запихивают в пушкам в дула, когда войско идет на войну под дождем или в снегопад.
- А у тебя губа не дура, - сказал Щегол.
И сразу дернулся и зашипел. Если бы напротив него сидел не Горох Силыч, а кто-то другой, можно было подумать, что этот кто-то больно пнул Щегла под столом в коленку. Но Горох Силыч, конечно, никогда не стал бы делать такой подлости.
- А что за слово тебе щука передала? - ласково спросил Емелю Горох Силыч. - Как оно правильно произносится?
- Как угодно, - ответил Емеля. - Это на самом деле не слово, его только принято так называть, а по жизни оно не слово. Тут что главное? Главное, чтобы оно было, а как произносить - дело десятое. Я обычно говорю "по щучьему веленью, по моему хотенью".
Горох Силыч откашлялся и произнес, тщательно выговаривая:
- По щучьему веленью, по моему хотенью, стань, самовар, золотым... Ой!
Последний вскрик был вызван тем, что Емеля шлепнул его по губам мокрой рукавицей.
- Извиняйте, Горох Силыч, но золото волшебством творить нельзя, - сказал Емеля. - Я у щуки уже спрашивал, она говорит, что от этого проклятие падает на всю местность, где такое непотребство совершается.
- А не такой уж дурак, - сказал Щегол. - Я-то думал...
Горох Силыч бросил на него грозный взгляд, Щегол заткнулся.
- Так я не понял, - сказал Емеля. - Если Василиса Гороховна за доброго волшебника замуж выйдет - это хорошо станет или плохо? Объясните, пожалуйста, Горох Силыч, будьте любезны.
Староста скривился, будто случайно сожрал чеснок вместо редиски.
- Думать надо, - сказал он. - И ты, тоже, Емеля, подумай. Подумай, как будешь теперь общине пользу приносить. А то ишь, золото нельзя, проклятие... А что можно? Нет, ты сразу не отвечай, ты сначала подумай.
- А можно я тут посижу, пока буду думать? - спросил Емеля. - А то я когда на дворе думаю, у меня башка замерзает.
- Посиди, - разрешил Горох Силыч.
Они посидели за столом, затем кубок выпился, а больше Емеле не налили. Тогда Емеля встал, поклонился старосте в пояс, накинул шубу и вышел на улицу. И столкнулся лицом лицу с милой Васей, которая как раз вернулась от проруби с полными ведрами. "Хорошая примета", подумал Емеля.
- Выходи за меня замуж, Васенька, - сказал он. - Я теперь не дурак, а добрый волшебник, первый парень на деревне. Завидная партия.
- Ой, - сказала Вася, покачнулась и чуть было не уронила коромысло с плеча, но устояла.
- Пойдем, Вася, погуляем, - сказал Емеля. - Я тебе добрые слова скажу и чудеса покажу.
В этот момент на крыльцо вышел Горох Силыч.
- Сходи, Васенька, - разрешил он. - Чудеса погляди и добрые слова послушай. В особенности слова.
И моргнул одним глазом, но не как обычно моргают, а размашисто, словно в глаз залетела даже не мошка, а целый воробей.
- Ах, слова... - протянула Вася. - Слова послушаю с удовольствием. Пойдем, Емеля.
Они сошли с крыльца, вышли за околицу, Вася направилась куда-то дальше, но Емеля взял ее за руку, мягко, но решительно повернул к себе и сказал:
- Вася, я тебя люблю. Выходи за меня замуж.
Вася не смеялась, не гневалась и не вырывалась. Она молчала и ждала продолжения. "Молчание - знак согласия", вспомнил Емеля. Сложил губы трубочкой, потянулся к любимым устам поцелуем и неслабо получил под дых. Было бы дело летом - не устоял бы на ногах, а так шуба смягчила.
- Не балуй, - строго сказала Вася. - Обещал говорить добрые слова, так говори.
Емеля снял шапку и стал вспоминать, что обычно парни говорят девкам в таких случаях. Нужные слова вспомнились не сразу, но все-таки вспомнились.
- Ты меня осчастливила, - сказал Емеля. - Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой.
Вася брезгливо нахмурилась, надула прелестные губки и сказала:
- Дурак ты, Емеля! Про "осчастливила" надо говорить уже после того, как девка дала, а не перед тем!
- Ой, и верно! - огорчился Емеля.
- Лучше волшебное слово скажи, - посоветовала Вася.
- По щучьему веленью, по моему хотенью, дай мне, любимая Вася, немедленно, - послушно сказал Емеля.
Вася фыркнула что-то нечленораздельное и сплюнула в сугроб. Если бы это была не старостина дочь, Емеля решил бы, что она непристойно выматерилась.
- А давай я тебя на печке покатаю, - предложил Емеля.
- Это как? - не поняла Вася.
- Ну как-как... - замялся Емеля. - Сани же поехали сами? Поехали! Так и печка сама пусть поедет! По щучьему веленью, по моему хотенью, выезжай, печка, и покатай нас с Васей моей любимой и ненаглядной!
- Идиот, - сказала Вася.
- Но-но! - прикрикнул Емеля на любимую. - Кто из нас колдун? Это я могу волшебные слова говорить, а тебе не положено, потому что в неумелых устах магия... она как бы того...
- Идиот, - упрямо повторила Вася. И добавила второе колдовское слово: - Дебил.
- Да и черт с тобой, - махнул рукой Емеля - Я хотел, а ты... Да ну тебя к богу!
Выпустил Васину руку и решительно зашагал куда глаза глядят. Сделал десять шагов, и тут Вася истошно завизжала:
- А-а-а! Ты не проваливаешься! Почему ты не проваливаешься?! А-а-а!
Действительно, Емеля шел по заснеженному полю и не проваливался в сугробы. А что тут удивительного? Он же волшебник!
Вася размашисто перекрестилась сама и перекрестила Емелю. Ничего не произошло. Емеля тоже перекрестился и сказал:
- Да не продал я черту душу, зря беспокоишься. Волшебство мое точно доброе, магия только белая, Христом-богом клянусь.
- Ну, не знаю... - смущенно пробормотала Вася.
И тут Емелю догнало просветление. Колдовская сила, понемногу копившаяся по щучьему велению вокруг, наконец-то скопилась, и, как говорил один заезжий проповедник, количество перешло в качество. Внезапно Емеля ощутил, что стал властелином если не всего мира, то, по крайней мере, ближайших окрестностей. Невидимые колдовские нити, опутавшие все пространство на полторы версты окрест, легли ему в руки, и Емеля понял, что почти всемогущ.
Ближайшая изба, принадлежавшая бабке Лукерье, затрещала, заскрежетала и в мгновение ока разметалась по бревнышку. Печка бабки Лукерьи приподнялась на полсажени над опорными столбами и поплыла к молодым прямо по воздуху, при этом пустое место под печкой переливалось красным и фиолетовым.
- Глюоны, - глубокомысленно произнес Емеля.
Он не знал в точности, что означает это волшебное слово, и спроси его кто-нибудь, он не смог бы разъяснить смысл этого слова. Емеля просто знал, что эти оглашенные глюоны носятся под печкой туда-сюда, порождают забавное свечение и помогают гравитонам, которые тоже черт знает что такое...
Заполошный визг любимой Васи прервал Емелины размышления. Печка подъехала вплотную и приостановилась, Емеля подпрыгнул, ухватился за печурку, неведомая сила подхватила его, мягко подняла и бережно опустила на теплую лежанку рядом с печной трубой.
- По щучьему веленью, по моему хотенью! - заорал Емеля и осекся на полуслове, потому что понял, что вслух ничего кричать не надо, волшебство на то и волшебство, что все границы между желанием, мыслью, действием и результатом стерты в нем начисто.
Колдовская нить скользнула в мозолистые Емелины ладони. Взмахнул Емеля руками, как Иисус на иконе, и вспорхнула милая Вася, как птичка-невеличка, завизжала, как сладкоголосая малиновка, и опустил ее Емеля рядом с собой, обнял нежно и поцеловал в шейку. Последнее было очень боязно - боялся получить по зубам острым девичьим кулачком. Но не получил. Вася, похоже, сама не заметила, что ее поцеловали, она вообще ничего не соображала, только сидела с изменившимся лицом и визжала.
Печка тем временем ускорила бег, теперь она мчалась по полю быстрее любого коня, взметая за собой снежные волны выше крыш и деревьев. Ветер бил в лицо, стало холодно, но Емеля запретил ветру обдувать его и Васю, приказал, чтобы стало тепло, и все стало по его повелению. А в голове сами собой проявились колдовские слова: "силовое поле".
Емеля нагнулся к нежному и розовому ушку любимой суженой и прошептал ласково:
- Я поведу тебя к краю вселенной, подарю тебе звезду с неба. Покажу тебе все радости земные и все красоты. Положу все земные богатства к ногам твоим. Очи твои как две звезды небесные. Уши твои...
Вася перестала визжать. Емеля обнял ее чуть крепче и нечаянно положил руку на грудь. Вася нагнула голову, как бодливая коза и ударила Емелю лбом в переносицу. И добавила коленом по яйцам. И кочергой по темечку. И еще раз кочергой по темечку, для верности.
Не успел Емеля распластаться на лежанке без чувств, а все его колдовство уже утратило силу. Печка клюнула носом и упала наземь всем своим весом, врезалась углом в снежные торосы, пробила сугроб до самой земли в мгновение ока, и полетели Вася с Емелей вперед, и покатилась за ними печка, кувыркаясь как гигантский валун и оставляя за собой след из чугунков, ухватов и прочей кухонной утвари. Но далеко печка не укатилась, даже одного оборота не сделала, завалилась набок и затихла, подняв напоследок маленькую снежную бурю. Не раздавила она Василису Гороховну, повезло, бог миловал.
Емелю похоронили за оградой кладбища, как чернокнижника. Отпевать не стали, деревенский поп по имени Анемподист и прозвищу Мухомор строго-настрого запретил заносить колдуна на святую землю, дескать, обрушатся купола от черного колдовства, что тогда делать будем? Так и похоронили бобыля без молитвы, как дохлую собаку. В Емелину избу вселилась пострадавшая от колдовства бабка Лукерья, а корову и свинью забрал себе Горох Силыч.
Василиса Гороховна отделалась легким испугом. Ее поведение много обсуждали и бабки на завалинке, и мужики за бормотухой, все сошлись на том, что Вася все сделала правильно. После этого случая Василису стали называть премудрой, вначале как бы в шутку, а потом и всерьез. А потом ее соблазнил заезжий витязь-багатур, родила она мальчика-ублюдка, нареченного Иваном, и перестали ее односельчане называть премудрой. Но это уже совсем другая история.
Про случай с Емелей и волшебной щукой в деревне судачили очень долго. С каждым очередным пересказом история немного изменялась, и когда через двадцать лет в деревню приехал монах-грамотей, чтобы стал записывать былины и сказания, он записал эту сказку совсем иначе, чем было по жизни. Староста Горох Силыч, например, у него именовался царем, Василиса почему-то называлась прекрасной, хотя никакой выдающейся красотой она никогда не отличалась, девка как девка, пригожая, но ничего особенного. Ну да бог ему судья, этому сказочнику.
Спасибо Евгению Ронжину, hist_kai с livejournal.com и анониму с IP-адреса 95.31.xx.xxx за дельные советы по тексту.