Саги чаще всего повествуют о ратных подвигах храбрых воинов. Если в саге присутствует женщина, обычно это или боевая добыча, или обиженная сестра, ставшая поводом для войны, или жена, ждущая мужа из похода, и хранящая верность, что нелегко, потому что тролли только и ждут, как бы изнасиловать женщину, временно оставшуюся без мужской опеки. Но эта сага необычна, потому что в ней почти все персонажи женщины, а войны нет, и смерти всего две, да и те не считаются, потому что за них не платили виру ни кровью, ни серебром.
Однако достаточно предисловий, пора переходить к саге. Есть на берегу Лазарусфьорда деревня, которой правит Бьерн Копыто. Есть у него сын по имени Олаф, а у Олафа есть жена по имени Од, приемная дочь Торфинна Гнома из фьорда, не имеющего особого названия, который на полпути к Бовифьорду, напротив Ушбы-горы. Настоящий отец Од не Торфинн, а черноголовый гоблин по имени Хамилькар, из тех самых гоблинов, у кого обычаи настолько извращенные, что если гоблин, например, желает погадить, то идет не в лес и не к морскому обрыву, а в особый маленький домик, и гадит там прямо внутри. Гоблин однажды приплыл торговать на большой ладье со многими другими гоблинами, и во время пира Торфиннову жену заколдовал и трахнул, Торфинн его, конечно, потом зарубил, но жена все равно понесла и через положенное время родила дочь, которую назвали Од.
Од Торфиннсдоттир отличается от нормальных женщин двумя особенностями. Во-первых, волосы у нее не желтые, как у людей, а черные, как у гоблинов, из-за этого она никогда не ходит с непокрытой головой. А во-вторых, когда она пасла родовое стадо на верхних пастбищах, она повстречала Бальдура Одинссона и родила от него мальчика, который умер на шестой день после рождения. Поначалу все думали, что она залетела от беглого трэля, а остальную историю выдумала, но когда Рагнар Рорикссон поехал на то пастбище поглазеть, он тоже повстречал Бальдура Одинссона и о той встрече сложена особая сага. А через месяц после той встречи к Торфинну Гному приплыл на ладье Бьерн Копыто и сказал:
- На первый взгляд, дочь твоя - гадкая уродина, но на второй взгляд сдается мне, что Бальдур Одинссон знает толк в годных девках. А теперь поговорим о приданом.
Они торговались весь вечер, всю ночь и весь следующий день, наконец, ударили по рукам. Од вышла за Олафа Бьернссона, жили они долго и счастливо, она родила семь сыновей и пять дочерей, и о седьмом сыне Олафа и Од сложена особая сага. Но то было позже, а в год, о котором повествует эта сага, Од родила только двух сыновей и начала носить под сердцем первую дочь, но сама о том еще не знала.
В день, о котором повествует эта сага, Од Торфиннсдоттир пошла к ручью постирать белье, и повстречала там валькирию. На вид валькирия была подобна бабе, но ростом равна воину, только в бедрах шире, а в плечах уже. Ногти на руках у валькирии были не обычного человеческого цвета, а темно-красные, как спелая вишня. Крыльев за спиной у валькирии не было, так что Свен Харальдссон неправ, когда говорит, что валькирии летают, как гоблинские ангелы, но и крылатого коня рядом с ней тоже не стояло, так что Сигмунд Сигурдссон, возможно, тоже неправ. Либо валькирия в тот раз не прилетела по воздуху, а пришла пешком, потому что ей захотелось прогуляться, например.
Волосы у валькирии были человеческие, желтые, но короткие и не густые, она не заплетала их в косу, а носила распущенными, как русалка. Одета валькирия была необычно - на туловище кожаная броня, как у небогатого воина, на ногах сапоги с каблуками как для верховой езды, но без шпор, на бедрах кожаные штаны, тоже как у мужика, но обрезанные по самый верх, так что голые ляжки сверкают, это неудобно, потому что ноги пачкаются и царапаются. В уши валькирия вдела золотые серьги, большие, как у мужика, а вокруг глаз напачкала синим. Подпоясалась валькирия широким кожаным поясом с железными бляхами, а на пояс подвесила меч в простых ножнах, длинный как дротик, сразу видно, в Асгарде ковали, в Мидгарде ни один кузнец такого не выкует, а если вдруг выкует, то сломается такой меч от первого же удара.
- Мир тебе, добрая женщина! - поприветствовала незнакомку Од Торфиннсдоттир. - Ты альвийка или валькирия?
Надо сказать, что в деревне, в которой Од родилась и выросла, живет кузнец Бьерн Карлссон, умеющий открывать врата холмов, и однажды Рагнар Рорикссон, который потом потерял дружину в Нордкине, прошел через эти врата в страну альвов и собрал богатую дань, а его сын Рорик Рагнарссон, которого в Нордкине застрелили насмерть, в том походе сошелся с альвийкой Линдой, а родился ли от той связи ребенок - неизвестно, потому что альвийка не осталась жить с Рориком, а вернулась обратно за врата холмов. Так вот, говорят, что глаза той альвийки тоже были попачканы синим, Од потому и задала последний вопрос, что вспомнила ту историю.
- Ха! - отозвалась незнакомка. - Дык в натуре валькирия!
Надо сказать, что среди воинов распространено убеждение, что валькирии мужеподобны и непривлекательны. Откуда оно взялось, никто толком не знает, но когда Од была девочкой, ее иногда дразнили валькирией, хотя чаще, конечно, гоблином. А теперь, выходит, валькирии не всегда уродливы!
- А я Од Торфиннсдоттир, жена танова сына Олафа Бьернссона, - представилась Од.
- Сдается мне, немного дани твой муж собирает в походах, - сказала валькирия.
- Какого хера ты несешь?! - возмутилась Од. - Давно в башку не прилетало?
- Почему ты не боишься мне угрожать? - удивилась валькирия. - Гляди!
Выхватила меч, размахнулась и срубила с одного удара березовую ветвь, не очень толстую, но и не очень тонкую. Од поняла, что этого меча достанет срубить голову с плеч и не переломиться пополам. Однако это не повод для страха.
- Я никого не боюсь! - заявила Од. - И никому не позволяю себя злословить, встань на твое место хоть сам Тор Одинссон, я скажу ему то же самое, и не убоюсь!
- А ты храбрая женщина, - сказала валькирия и убрала меч в ножны. - А почему ты не пошлешь тиров стирать мужнины портки?
- Эх, - сказала Од и махнула рукой. - Их же сперва наловить надо, тиров-то... Говорила Олафу: сходи в поход, сидишь на лавке как Одинов идол...
Валькирия рассмеялась, и Од поняла, что только что признала правоту ее упрека. И от этого стало Од горько и обидно, будто из ушата окатили, и воскликнула она:
- Немного чести, придя в гости, злословить хозяйку!
Од думала, что валькирия от этих слов разозлится, и тогда будь что будет, но валькирия неожиданно сказала:
- И то верно. Прости меня, Од, не хотела обидеть.
- Да ладно, чего уж там, - сказала Од, махнула рукой, присела на корточки и продолжила полоскать подштанники.
- Проводишь меня в деревню? - спросила валькирия.
- Конечно, - кивнула Од. - Только сначала порты достираю.
- А тебе еще долго? - спросила валькирия.
- Не очень, - ответила Од.
- Тогда я подожду, - сказала валькирия.
Од думала, что валькирия предложит помочь, но та не предложила. Что ж, в своем праве.
- А тебя как зовут? - спросила Од. - Есть про тебя сага? Или ты не хочешь называть имя по какой-то причине?
- Последнее, - сказала валькирия.
- А по какой причине? - спросила Од.
- Не твое дело, - ответила валькирия.
- А зачем ты сюда пришла? - спросила Од.
- Приключений хочу, - объяснила валькирия. - Скучно мне. Сдается мне, пора твоему мужу завести тиров, чтобы жене не приходилось стирать портки.
- Однако твое желание мне по нраву, - сказала Од.
Долго ли, коротко ли, постирала она портки, и пошли они в деревню. И на самом краю деревни встретили Олафа Бьернссона, тот сидел на пне и вырезал из полена гномика. Есть такая привычка у Олафа Бьернссона, любит он вырезать из деревяшек всякие диковинки, потом раздает кому придется?, и одни говорят, что эти диковинки приносят удачу, а другие говорят, что они бесполезная дурь. Од всегда склонялась ко второй точке зрения, а теперь засомневалась - немалая нужна удача, чтобы привлечь в деревню настоящую валькирию!
- Привет, Олаф, - сказала Од. - А я тебе валькирию привела.
- Какую валькирию? - не понял Олаф.
- Она не говорит свое имя, - объяснила Од. - Говорит, есть на то причина, а какая - не мое дело. Может, тебе скажет?
- Не скажу, - заявила валькирия.
При звуке ее голоса Олаф вздрогнул, и Од поняла, что ее муж возжелал гостью поиметь. Будь на месте валькирии обычная баба, Од подобрала бы палку побольше, и сделала бы вид, что желает настучать обоим по башке, реально настучать, конечно, не получится, Олаф намного сильнее, отберет палку в момент, но суть не в том, чтобы побить мужа, а чтобы устыдить и чуть-чуть опозорить. Но пока Од искала взглядом подходящую палку, ей представилось, как приходит Олаф в таверну, что в Трондхеймском порту, и говорит гордо так:
- А я однажды валькирию трахнул!
Од рассмеялась и не стала никого бить. А валькирия тем временем сказала следующее:
- Сдается мне, нехорошо, что жена храброго воина сама стирает мужнины портки. Пора тебе, Олаф Бьернссон, сходить в поход и наловить тиров, чтобы твоей прекрасной жене было кого гонять.
При слове "прекрасной" Олаф дернулся, кинул быстрый взгляд на голову Од, но нет, не торчит из-под шапки ни волоска, валькирия, похоже, не глумится, тупо не заметила, что у Од голова как у гоблина.
- Ну так как? - спросила валькирия. - Пойдешь в поход, Олаф?
- Ну... - замычал Олаф. - Я бы сходил, но...
Надо сказать, что Олаф Бьернссон не отличался большой храбростью, и в других обстоятельствах ему не довелось бы стать таном, пусть даже в такой маленькой и захудалой деревушке, какой он правит. Но мужики уважали его отца, и было между мужиками соглашение, что пока жив Копыто, Олафа никто не обижает, а дальше уж как получится.
- Он боится, - сказала Од.
Олаф грозно посмотрел на жену, та плюнул ему под ноги и сказала:
- Хотя бы перед валькирией не позорься! Ты тан или где?
Олаф отцепил от пояса меч вместе с ножнами, распоясался, сложил пояс пополам, сделал грозное лицо. Од приготовилась убегать.
- А глядите, что у меня есть! - воскликнула вдруг валькирия.
Указала рукой на ракитовый куст, тот вдруг вспыхнул и сгорел, будто вовсе не ракитовый куст, а куча сухой соломы.
- И что с того? - спросил Олаф. - В бою от этого колдовства какая польза?
- А вот какая! - сказала валькирия и указала рукой на Олафа.
- Ах ты сука! - воскликнул Олаф и выхватил меч.
Валькирия опустила руку, рассмеялась и сказала:
- А ты не такой трус, каким кажешься.
- А ты моего мужа не позорь! - воскликнула Од. - А то схвачу за волосы и оттаскаю, и не посмотрю, какое у тебя волшебство!
Валькирия рассмеялась вдругорядь и сказала:
- Я гляжу, ты храбрая женщина, Од! Не потому ли ты прячешь свои волосы, что любишь драться с другими женщинами? Ой, что с тобой? Я тебя обидела?
Од посмотрела на валькирию подольше и решила, что та обидела ее ненарочно, просто ляпнула неподобающее по глупости. Да ну ее к черту, все равно ведь расскажут!
Од решительно сорвала с головы шапку, черная копна рассыпалась по плечам.
- Ой, как красиво! - восхитилась валькирия.
Од посмотрела на валькирию еще дольше и решила, что та, похоже, не издевается. Может, в Асгарде черные волосы не считают уродством?
- Фу, убери гадость, - скривился Олаф.
Од надела шапку обратно. Валькирия посмотрела на него, на нее, и вдруг поняла.
- А, я поняла! - воскликнула она. - Я вспомнила, у вас в Мидгарде любят блондинок! А давай тебя осветлим?
Од не поверила своим ушам. Неужели можно?
- Можно, - кивнула валькирия. - Надо только домой сходить, взять снадобье. Помоешь им голову, станешь светлая.
- Ой, как здорово! - восхитилась Од. - А пойдем прямо сейчас?
- Нет, прямо сейчас не пойдем, - возразила валькирия. - Я не затем сюда пришла, чтобы салон красоты открывать, я приключений хочу!
Они пошли в танов дом. Олаф вышел на двор, построил отроков и велел собирать дружину на тинг. А Од и валькирия пошли на женскую половину, уселись на лавку рядом с печью. Од предложила гостье хлеба, воды и сыра, хотела предложить пива, но мужики все вылакали, так что не получилось. Валькирия куснула хлеб, не откусилось, куснула сыр, тоже не откусилось. "Экие слабые зубы", подумала Од. А вслух сказала:
- А ты в воду помакай, чтобы размокло.
Валькирия макнула хлеб в воду, подержала, вытащила, куснула, теперь откусилось. Однако непохоже, что хлеб Мидгарда пришелся ей по нраву.
- Бедненько тут у вас, - сказала валькирия.
- Зато чистенько, - добавила Од.
Валькирия посмотрела под стол, цокнула языком и ничего не сказала. Од посмотрела тоже и не увидела ничего, что можно было счесть грязью. Только на позатой неделе солому перестилала, идеальная чистота, даже куры почти не нагадили!
- Скорее бы в поход, - сказала валькирия. - Чего твой муж так долго возится?
Од поняла, что валькирия совсем не ведает обычаев Мидгарда.
- Тю! - воскликнула Од. - Разве ж это долго? Пока тинг, пока пир, пока сборы... Я вообще сомневаюсь, что они до осени из фьорда выберутся.
- Почему? - забеспокоилась валькирия.
- Пахать-сеять надо, - объяснила Од.
Валькирия нахмурилась, подумала немного и сказала:
- Нет, так не пойдет. Через десять дней приедет научник, халява закроется.
- Что закроется? - не поняла Од.
- Ну, это, - сказала валькирия и подвигала рукой в воздухе, как всегда двигают, когда нужное слово не приходит на ум.
- Врата холмов? - предположила Од.
- Да, типа того, - кивнула валькирия.
- Тогда чего мы тут расселись?! - возмутилась Од. - Надо мужикам сказать!
2
Тинг собрали на следующий день. До полудня мужики спорили и кричали, а потом пошли жрать. Тинг собрался внезапно, пива наварить не успели, поэтому Бьерн Копыто распорядился выставить на стол, что нашлось, и еще распечатать бутыль того сильного вина, которое забрал за вратами холмов Рагнар Рорикссон как раз перед неудачливым походом в Нордкин, он потом несколько бутылей раздал соседям, Бьерну дал три, две выпили раньше, а третьей пришел черед сейчас. Если бы валькирия увидела это вино, она бы изумленно воскликнула:
- О, Джек Дэниелс!
Но валькирию никто на пир не позвал (она ведь баба, хоть и валькирия) и она не увидела, что именно бухают мужики. Надо сказать, что обычай не звать баб на пир соблюдался в то время не очень строго, у Рагнара Рорикссона, например, его сын свою альвийскую любовницу на отцовский пир притащил, она там бухала весь вечер и всю ночь как настоящий воин, но все знают, что после той истории удача покинула Рагнара, и хотя нет твердой уверенности, что причиной тому послужила альвийка, судьбу все равно лучше не искушать, и если мужики собрались побухать, то пусть бухают, а бабам на мужском пиршестве не место.
Короче, уселись мужики бухать в дружинной зале, а бабы собрались на посиделки на Олафовом гумне, сидели и пряли. Валькирия тоже сидела с ними, но не пряла, а лузгала орешки, что растут за вратами холмов, она их с собой принесла, говорит, большая до них охотница. И еще она то и дело зажигала маленькую курильницу и вдыхала из нее дым, и если не знать, что именно она делает, можно было подумать, что она пыхает огнем как дракон, и если подумать именно так, становилось страшно.
Бабы расспрашивали валькирию, как живется в Асгарде, та рассказала, что живется там хорошо и счастливо, там, например, хлеб не надо ни растить, ни собирать, ни печь, потому что в Асгарде водятся макаки - особые существа, похожие на гоблинов, но другие, их можно заставить делать любую работу, и они делают, что пожелаешь, и не как трэли и тиры, а нормально. А асы в Асгарде делают только то, что хотят сами, захотелось размяться - пошел в поле, попахал, или пошел в лес, поохотился, а не хочешь разминаться - лежи себе на печи круглые сутки и плюй в потолок. Или бухай целый месяц напролет, никто слова не скажет, а чтобы не было похмелья, на то есть волшебное зелье. И вообще, у асов много всякого полезного волшебства, есть, например, волшебные блюдца, чтобы видеть то, чего обычно не видно, есть ковры-самолеты, есть телеги-самодвиги, чего только нет. Много чудес есть в Асгарде, но счастья нет, скучно там. После этих слов старая Гудрид Сигурдсдоттир сказала, что не отказалась бы поскучать в Асгарде год-другой и лично убедиться, что никакого счастья там нет. Бабы возбудились и стали приставать к валькирии, дескать, отведи нас в Асгард, но та отказала, сказала, что там на входе стоит особый страж, который кого попало не пропускает, и что у нее нет над ним власти. Гудрид в ответ сказала, что если у валькирии нет власти над трэлями, то она сама, надо полагать... Но дальше Гудрид ничего не сказала, потому что Од случайно стукнула ее кулаком по печени, Гудрид закашлялась, и пока кашляла, поняла, что злословить валькирию - не самое толковое дело, вон какой у нее меч.
А потом к валькирии пристала Астрид Бьернсдоттир, младшая сестра Олафа Бьернссона, стала расспрашивать, как валькирия собирается развеять скуку и в какой именно поход она собралась вести воинов. Оказалось, что валькирия сама толком не знает, она так и сказала:
- Пусть конунг выберет достойную цель, а я помогу одержать победу!
- Ой, как здорово! - обрадовалась Астрид. - Пойду скажу Олафу, чтобы выбрал Лондон!
- Нет, Лондон не годится, - покачала головой валькирия. - У меня в Мидгарде сроку только десять дней, потом я должна обратно вернуться.
- Фу, какой отстой! - огорчилась Астрид. - За десять дней даже до Нордкина не доплывещь! За такой срок только до Трондхейма доплывешь, а с него дань собирать нельзя.
- Почему нельзя? - удивилась валькирия.
- А где продавать собранное? - спросила ее Астрид. - От века заведено, что любую дань продают в Трондхейме на ярмарке. А если собрал прямо там, не будешь ведь продавать ее тому самому смерду, с которого ее собрал!
- А что, разве ваши воины ходят в походы за данью? - спросила валькирия.
- А за чем еще ходят в походы? - удивилась Астрид.
- За славой, например, - сказала валькирия.
- Хорошо сказано! - восхитилась Гудрид.
Астрид нахмурилась и сказала:
- Сдается мне, немного славы будет завоевать Трондхейм.
- Это верно, - кивнула Гудрид.
Все посмотрели на валькирию. Та почесала голову, затем поковыряла в ухе, затем вставила в рот курильницу, запалила, пыхнула огнем и сказала вдруг:
- Ладно, бог не выдаст, свинья не съест. Есть у меня одна... гм... магия...
Бабы стали расспрашивать, что за магия, валькирия сначала не отвечала, а потом ответила, что эта магия поможет перенести в мгновение ока целую ладью со всеми воинами на много миль в другое место, а потом вернуть обратно. И тогда воины смогут завоевать любое место, только Лондон не нужно завоевывать, потому что он огромный, и хотя защитники там слабые и трусливые, у Олафа тупо не хватит воинов, чтобы всех победить, потому что трусливых защитников там слишком много. И когда валькирия дошла в рассказе до этого места, она затушила курильницу и достала другую, из драгоценного заморского стекла, внутрь курильницы был насыпан волшебный порошок наподобие мелкой соли, пыхнула валькирия дымом этого порошка, изменилось у нее лицо и затрясло ее так, что многие подумали, что она начнет пророчить. Однако пророчить не начала, успокоилась и сказала, что много волшебства мало не бывает, и она придумала, куда направить поход, и пусть археологи потом думают, что им мерещится. Астрид спросила, кто такие археологи, валькирия объяснила, что это такие гадальщики, которые гадают не на будущее, а на прошлое. Астрид спросила, какой смысл гадать на прошлое, валькирия затруднилась с ответом. Тогда Од сказала, что археологов, кем бы они ни были, пусть трахают тролли, а ей интересно, куда именно валькирия собралась вести Олафову дружину. Если это в Мидгарде, то ладно, а если, например, Гнипахеллир, то это никуда не годится, потому что слава славой, но из похода должны вернуться почти все воины, которые в него ушли, иначе и победа как бы не совсем победа. На этом месте Од запуталась в рассуждениях, но валькирия сказала, что ее понимает, и помянула гоблинского конунга Пирра, который однажды воевал с другим гоблинским конунгом и побеждал в каждой битве, но войну проиграл, потому что то ли воинов одолел понос, то ли что-то еще в том же роде. А когда валькирия пересказала всю сагу про конунга Пирра до конца, она сказала, что перенесет Олафову ладью в далекую жаркую страну, где вместо людей живут гоблины, и эти гоблины такие гоблинские, что у них черные не только головы, но также руки, ноги, животы, жопы и все другие части тела, кроме ладоней и пяток. И вроде у этих гоблинов есть на берегу какие-то сокровища, короче, знатное приключение ожидается, весело будет и славно. Од сказала, что надо послать какого-нибудь трэля в Ставангерфьорд, потому что в дружине тамошнего конунга есть хороший скальд, а в таком славном походе скальд будет нелишним. Астрид возразила, что знает того скальда и не любит, и Олаф его тоже не любит, и в поход не возьмет.
- Погоди! - воскликнула Гудрид. - А не тот ли это сморчок, который у Олафа на свадьбе заблевал весь порог в зале пиршества?
- Тот самый, - согласилась Астрид.
- Тогда немного чести звать его в поход, - решила Од. - Пусть по рассказам очевидцев стихи слагает.
На том и порешили.
3
В зале пиршества тем временем воины пили за успех грядущего похода. Вылили в братину бутыль сильного вина, залили доверху пивом и пустили по кругу. И когда братина закончила кружение и опустошилась, всем воинам стало хорошо и весело, потому что сильное вино не зря называют сильным. И сказал Бьерн Копыто:
- Эх, где мои двадцать лет! Как бы я хотел сходить с вами на войну! Но, видать, воля Вирдд не такова.
Надо сказать, что Бьерн Копыто страдал от старческой болезни суставов и не мог крепко держать ни копье, ни меч. Из-за этого он не ходил в походы, и когда дружина уходила, в деревне обязательно оставляли хотя бы одного бойца, чтобы если Бьерн вдруг разболеется, чтобы они обязательно сразились, и тогда душа Бьерна попадет в Вальхаллу, а не туда, куда попадают души тех, кто помер не в бою. Это у норманнов обычный способ обмануть законы бытия, не одна сотня храбрых старцев так попала в Вальхаллу. Говорят, Один знает об этом способе, и не считает его зазорным.
Есть в дружине Бьерна Копыто воин по имени Сигрим Хельгиссон, по прозвищу Медвежий Колокол. Воин этот славен умением громко кричать, и однажды Копыто сказал ему такую вису:
- Ты так орешь, будто медведь залез под колокол и пердит.
Братья-дружинники стали хохотать, и Сигрим обиделся, но потом Олаф Бьернссон, у которого в то время еще не росла борода, закричал:
- Сигрим Медвежий Колокол!
И Сигрим подумал, что такое прозвище скорее славно, чем позорно, и обижаться на него неуместно.
Но все это было давно, когда у Олафа Бьернссона еще не росла борода, а отец его был здоров и полон сил. А в то время, о котором повествует эта сага, Медвежьим Колоколом звали Сигрима все, и не все уже помнили, откуда взялось это прозвище.
Однако вернемся в зал пиршества, где Бьерн Копыто только что посетовал на собственную старческую немощь. Сигрим Медвежий Колокол после этих слов возьми да ляпни:
- А пусть валькирия возьмет тебя в Вальхаллу живьем!
За столом воцарилась тишина, все глядели на Сигрима и молчали. Потом Бьерн спросил:
- А с каких херов она меня туда возьмет?
- Дык она же валькирия! - заявил Сигрим. - У нее природа такая - таскать мужей в Вальхаллу. Давайте ее споим!
Последние слова пришлись Олафу не по нраву. Он подумал, что если валькирия не врет, что ее магия полезна в походе, то поход обещает быть легким и приятным, а посему надо развивать успех, пока валькирия не передумала, а если валькирию споить, то одни боги знают, что она подумает наутро, много раз ведь бывало, когда по пьяному делу девка готова на все, а как протрезвеет, сразу зовет братьев, а те из тебя всю душу вытрясут...
- А давайте! - воскликнул Бьерн.
Олаф закрыл рот и подумал, что хорошо, что он не успел начать говорить заготовленную речь, потому что эта речь стала неуместна. А потом Олаф поглядел на рожи братьев-дружинников и подумал, что нехорошо, что таном считается Олаф, а все слушаются Бьерна, это двоевластие какое-то, может, и к лучшему, если она заберет отца в Вальхаллу живьем...
Какого-то отрока послали за валькирией, тот привел ее, она попыталась сесть на общую лавку, но ей объяснили, что так нельзя, лавка только для братьев-дружинников, а для гостей есть особый табурет, она поняла и не возражала. И что пива с вином ей налили не в братину, а в отдельный маленький кубок - тоже не возражала. Осушила половину одним глотком, произнесла непонятное заклинание:
- Амстердам навигатор!
Вторым глотком допила и сказала, что хмельной напиток ей по нраву.
- Давай ты возьмешь меня в Вальхаллу! - попросил ее Бьерн.
- Нет, так не пойдет, - покачала головой валькирия. - Там стоит особый страж, а у меня нет над ним власти.
Это было неожиданно. Бьерн так и впился в глаза валькирии испытующим взглядом, но было ясно, что она не врет. Если бы подумать заранее, можно было сразу предугадать, что так оно и должно быть по-любому, иначе кого-нибудь уже точно притащили бы в Вальхаллу живьем, на поле брани ведь не всегда разберешь, кто жив, а кто помер...
- Ох, хорошо пошло! - воскликнула валькирия. - Я думала, у вас вместо пива помои, а у вас эвон чего! Налейте мне еще!
И в этот момент на Бьерна Копыто снизошло озарение. Между свидетелями нет согласия, кто именно надоумил Бьерна в тот момент, одни говорят, что Локи, другие - что Хеймдалль, но как бы то ни было, не отказал Бьерн валькирии в просьбе и даже рот не открыл, чтобы отказать, а сунул руку под трон и вытащил бутыль сильного вина, в которой оставил последнюю четверть на утро, чтобы не болеть, да и налил все валькирии в кубок.
- Ого, да вы перегоняете! - произнесла валькирия непонятно, но восхищенно.
И вылакала все вино единым глотком. Все думали, что она начнет кашлять, вопить и кататься по полу, но она ничего такого не сделала, только хрюкнула, как свинья, и сказала:
- Хорошо!
Поглядела на Бьерна доброжелательно и сказала:
- Дед, а давай тебя вылечим!
- Чего? - не понял Бьерн.
- Вылечим, - повторила валькирия непонятное слово. - Будешь снова молодым и здоровым.
- Ух ты! - охнули воины в один голос.
А Олаф аж хлопнул себя по лбу от полноты чувств. Как же он раньше не догадался! Считает себя умным, а такую простую вещь не понял! Валькирии ведь когда приносят мертвецов в Вальхаллу, потом их как-то подлечивают, а если это можно сделать на Бифросте, почему это нельзя сделать в Мидгарде? Тут любой ответ может быть верным, может, можно, а может, нельзя, но задать вопрос надо было самому догадаться!
- Давай! - обрадовался Бьерн.
Непонятно откуда валькирия вытащила маленькую белую бусину и сказала:
- Ешь!
Бьерн съел.
- И что теперь? - спросил он.
- Будет плохо, - сказала валькирия. - А потом хорошо, сначала плохо, а потом хорошо. Ночь будешь больной, утром станешь здоровый.
После сильного вина она стала говорить иначе, и все поняли, что она опьянела. Но не сильно, в меру, другой воин на ее месте уже под столом бы валялся, а типичная баба, наверное, уже померла бы, но кровь Асгарда есть кровь Асгарда. "Хорошо бы ей вдуть", подумал Олаф. "Хорошего сына родит".
Бьерн тоже начал формулировать похожую мысль, но не успел. Потому что ему стало плохо.
4
Бьерн Копыто болел всю ночь. То потел и метался, то проваливался в беспокойный сон, то знобило его, то пекло, дважды бегал на двор по большой нужде и бессчетно по малой, к утру весь измаялся. На рассвете заснул и проспал весь день, а на закате открыл глаза, вдохнул-выдохнул, да как вскочит, как затанцует вприсядку! Дружинники как раз ужинали в зале пиршества, не пировали, просто где еще жрать, как не в зале пиршества, раз вся дружина собралась в одном месте, а делать нечего. Од попросила у Астрид двух тиров, втроем наварили каши на всю дружину, Од тоже пришлось помогать, нехорошо, что Олаф походы не любит, лень ему, видите ли, родной жене тиров наловить! Так вот, сидели братья-воины, жрали кашу молчаливо и печально - мало того что отец-командир разболелся, так еще с утра не опохмелились, весь оставленный запас небесная дева выжрала. И вдруг входит отец-командир, да как хватит шапкой оземь, как запляшет! Тут все поняли, что валькирьино колдовство удалось в полной мере, обрадовались, принялись орать во всю глотку кто во что горазд, но по-доброму. А Сигрим Медвежий Колокол крикнул так:
- Веди нас в поход, Копыто, ибо удачи у тебя не меньше, чем у твоего сына!
Тут все поглядели на Олафа, а Олаф поглядел на товарищей и опустил глаза. Стало ему горько и обидно, будто из ушата окатили, и не возразишь, братья правду молвят, отец удачливее. Понял Олаф, что не бывать ему конунгом, и опечалился.
А бойцы кричат один другого зычнее, дескать, веди нас, Копыто, в бой, а в дверях нарисовалась валькирия, лыбится весело, довольна, что колдовство удалось. А Бьерн кричит:
- Ну что, головорезы мои славные, любо ли вам со мною в поход!
А головорезы кричат:
- Любо! Любо!
Порешили выступить на рассвете. Валькирия сказала, чтобы все погрузились в ладью и подошли на веслах к устью фьорда, в открытое море можно не выходить, надо просто, чтобы берег был не совсем рядом с ладьей, а чуть поодаль. Тогда валькирия совершит колдовство, на море упадет волшебный туман, а потом он рассеется, глядь, а ладья уже в другом море. Воины пристанут к берегу, там будет гоблинская деревня, в ней надо будет наловить трэлей и тиров, и еще, может, какие богатства найдутся, но на это лучше не рассчитывать, могут не найтись.
Валькирия закончила речь, воины снова стали кричать, спели боевую песню, потом другую, а потом петь надоело, воины стали договариваться, кто что возьмет из припасов, кто на какое весло сядет, и все такое прочее. С Олафом никто не договаривался, поэтому он подошел к отцу и громко спросил:
- Отец! Где будет мое место в походе?
Все, кто в этот момент говорили, перестали говорить, потупили взгляды и отвернулись. А Бьерн воскликнул:
- Ба! Разве ты не останешься в деревне с бабами?
Сигрим Медвежий Колокол захохотал, но никто не поддержал его, он понял, что хохочет бестактно, и умолк. А Бьерн сказал примирительно:
- Кто-то же должен остаться на хозяйстве..
- Трэля оставь потолковее! - крикнул Олаф, отвернулся и вышел.
По дороге он больно пнул овцу, которая забрела в залу пиршества и паслась напротив входа, в том месте, где вчера кто-то наблевал. Валькирия, кстати, говорила, что у асов нет обычая позволять скотине входить в дома, где люди спят или пируют, и что у асов принято считать, что так делают только гоблины и дикие лапландцы.
- Однако я ляпнул неподобающее, - сказал Бьерн, когда за Олафом захлопнулась входная дверь. - Не стоит ли извиниться перед сыном?
- Из похода вернемся - извинишься, - предложил Сигмунд Сигурдссон.
- Нехорошо идти в бой с тяжелым сердцем, - сказал Бьерн.
- А ты сочини вису, сразу полегчает, - предложил Сигмунд Сигурдссон.
- И то верно, - согласился Бьерн.
Олаф тем временем, выйдя из залы, направился куда глаза глядят, и ноги привели к собственному порогу. А на пороге сидела Од, при виде мужа она воскликнула:
- А чего это ты не со всеми?
Олаф от этого вопроса расстроился и чуть не ударил жену по лицу. Если бы не увернулась - однозначно ударил бы.
- Что такое? - забеспокоилась она.
- Мой отец снова молод и силен, - объяснил Олаф.
- Ой, как здорово! - обрадовалась Од. - А почему ты зол и несчастен?
- Потому что дружина меня больше не слушается! - объяснил Олаф. - Отец велел остаться в деревне с бабами, и никто ему и слова поперек не сказал! А Сигрим захохотал, как филин, наевшийся мухоморов, и ему тоже никто слова поперек не сказал!
- Сигрима не слушай, он дурак, - автоматически посоветовала Од.
И тут до нее дошло.
- Погоди! - воскликнула она. - Так ты больше не тан?
Олаф зарычал и едва не ударил жену вдругорядь, та привычно увернулась. Отошла от порога подальше, но не внутрь дома, где ее легко поймать, а наружу, и сказала следующее:
- Да я бы лучше за пса замуж вышла или за козла! Испортил мне всю жизнь, тупой бездарь!
- Ах ты гоблинское отродье! - рявкнул в ответ Олаф.
После этих слов он понял, что ведет себя неподобающе, и перестал кричать, а стал махать руками, но Од уворачивалась, и он никак не мог ее ударить. Тогда Олаф выдернул из забора дрын, Од завизжала, на улице появились зрители.
- А чего это он ее бьет? - спросила у подруг Астрид Бьернсдоттир.
- Твой отец не берет его в поход, - объяснила Гудрид Сигурдсдоттир.
- Правильно делает, я бы тоже не взяла, - сказала Астрид Бьернсдоттир. И произнесла такую вису: - У кого в зеркале норн уши длинны, а хвостик пупочкой, того нелегко разглядеть на тинге мечей.
А Гудрид Сигурдсдоттир произнесла такую вису:
- Женился лемминг на вороне, как бы глаз не выклевала.
А Хильдур Хельгисдоттир произнесла такую вису:
- Пошел медведь с ослом меряться, хохочет морж над дураками.
Задумались женщины над висой, и никто не смог понять.
- А кто здесь морж? - спросила Гудрид.
- И кто с кем меряется? - спросила Астрид.
Хильдур поняла, что ее виса неуместна, смущенно улыбнулась и ничего не ответила. А Олаф тем временем совсем опечалился, выбросил дрын и вошел в дом. Од подобрала дрын, заправила обратно в забор, подошла к порогу, но переступать заопасалась - не ровен час, выпрыгнет из засады, да как врежет!
- Я однажды видела, как ворона расклевала медведю гузно до крови, - сказала Астрид.
- Ворона порхает как бабочка, а жалит как пчела, - сказала Гудрид.
- Это у тебя виса сложилась? - спросила Астрид.
- Вроде нет, - ответила Гудрид. - А что?
- Так, ничего, - сказала Астрид.
- Зря вы обижаете Олафа, - сказала Од. - Он хороший.
Женщины ничего ей не ответили, только переглянулись, и некоторые пожали плечами, а некоторые нет. Од поняла, что никто с ней не согласен, они просто не хотят возражать вслух из вежливости и из уважения к Берну Копыту, она все-таки его невестка.
- Один и Фрея, - пробормотала Од негромко и вошла в дом.
Олаф не караулил ее за печкой, а лежал на лавке и тосковал. Од подумала, что лучше бы он ее чуть-чуть побил, а то так и будет тосковать до первого снега, немудрено самой затосковать на него глядя.
- Не печалься, - сказала Од.
- Я плохой воин, - сказал Олаф. - Надо мной даже бабы смеются.
- Они тупые козы, - сказала Од. - Я их ненавижу.
- Воины меня презирают, - сказал Олаф. - Я никогда не стану конунгом.
- Может, и станешь, - возразила Од. - Не загадывай.
Она вышла в сени, на глаза попался молот, не очень большой, на вид боевой, но на короткой рукояти, как кузнечный, вообще непонятно, откуда он взялся и зачем тут лежит. Од сначала хотела пройти мимо, а потом вдруг подумала: не зря этот молот попался на глаза. Протянула руку, сграбастала, вышла на двор. Хильдур Хельгисдоттир произнесла по этому поводу такую вису:
- Ворона любит свое гнездо, напряжено ее лицо.
- Фу, какая гадость, - сказала Гудрид. - Гоблинский скальд строит вису, чтобы повторялись созвучные слова, а человеческий скальд строит вису, чтобы было красиво. Не будь как гоблин.
- А мне эта виса по нраву, - заявила Астрид. - Я так считаю, Один кормит медом поэзии кого хочет, и если он вдруг накормил гоблина...
- Ты как бы намекаешь, что я гоблин? - перебила ее Хильдур.
Астрид поняла, что только что сказала бестактность, смутилась, начала оправдываться:
- Я не то имела в виду, я имела в виду, что если у кого-то вдруг сложился гоблинский стих...
- Знаем мы, что ты имела в виду, - буркнула Хильдур и отвернулась.
Если бы на месте Астрид была другая баба, Хильдур не отвернулась бы, а вцепилась бы в волосы, и началось бы веселье. Но Астрид была тановой дочерью, и Хильдур не стала в нее вцепляться. Дело было не в том, что Хильдур опасалась мести (бабам не мстят), или передумала из уважения к тану. Дело было в том, что Астрид крупнее и сильнее других баб, подобно тому, как ее отец крупнее и сильнее других мужиков, и драться с ней без веской причины мало кто осмеливается. Надо сказать, что не только Астрид, но и старшие дочери Бьерна Копыто пошли телосложением в отца, только единственный сын подкачал, кое-кто втихомолку болтает, что ныне покойная Турид Хальгримсдоттир прижила его вовсе не от законного мужа, а от бродячего альва, очень уж Олаф получился худосочен и на отца не похож.
Однако оставим деревенских баб, пусть они соревнуются в поэзии и препираются, чья виса лучше. Эта сага не о них, а об Од Торфиннсдоттир. А она в это время шла куда глаза глядят, а в руке у нее был непонятный молот, не боевой и не кузнечный, а какого-то третьего вида. И попалась ей на дороге валькирия.
- О, привет, Од! - сказала валькирия. - Как дела?
Задав этот вопрос, она хотела пройти мимо, не дожидаясь ответа, но не тут-то было. Од заступила ей дорогу и сказала:
- Сдается мне, нехорошее колдовство ты сотворила.
- Какое колдовство? - удивилась валькирия. - Ты о чем?
- О моем свекре, - объяснила Од. - Я считаю, всему должно быть свое время. Время собирать камни и время разбрасывать камни. Время для юности и время для старости. Нехорошо, когда вместо одного времени приходит другое. Разве осенью приходит новая весна?
Од не ждала ответа на этот вопрос, но валькирия ответила.
- Когда как, - сказала она. - Как началось глобальное потепление, так с погодой вообще не угадаешь.
Од поняла, что валькирия морочит ей голову, и возмутилась.
- Ты мне голову не морочь! - закричала она. - Плохое колдовство ты творишь! Раньше мой муж был тан, а теперь хер с горы! А все твое колдовство! Можешь сделать Олафа сильным, храбрым и удачливым, как отец?
Валькирия посмотрела на Од с жалостью и покачала головой. Од поняла, что та не может, и огорчилась еще сильнее.
Валькирия улыбнулась, обняла Од, привлекла и поцеловала в щеку. Она это сделала без дурных мыслей, просто чтобы успокоить расстроенную женщину, но Од не успокоилась, а разъярилась пуще прежнего, и ей вдруг померещилось, что валькирия - вовсе не валькирия, а демон-оборотень из тех, что приходят юным девицам в сны и творят всякие непотребства, одно хуже другого. Некоторые, например, склоняют девиц, чтобы те ложились в постель не с мужиками, а с другими девицами, а от этого пропадает удача. Вот Од и померещилось, что валькирия на самом деле из таких демонов, только не во сне, а наяву.
- Ах ты паршивая овца! - закричала Од.
Схватила валькирию за короткие жидкие волосы, дернула, вырвала большой клок. Ухватила крепче, дернула сильнее, валькирия завизжала и упала на колени. Про то, что у нее на поясе чудесный меч, она от изумления забыла.
- Да ты такая же валькирия, как я птичка-трясогузка! - крикнула Од. - Говно ты, а не валькирия!
С этими словами Од пнула валькирию коленом в лицо, а потом распрямила ногу и добавила пяткой, а на ногах у Од были деревянные башмаки, так что удар получился знатным, зубы захрустели, между губ брызнула кровь, валькирия захрипела и вдруг вспомнила, что у нее на поясе меч. Положила руку на рукоять, потянула лезвие из ножен, Од вспомнила, что держит в руке молот, подняла его и опустила валькирии на темечко. Темечко хрустнуло, чавкнуло и провалилось внутрь черепа, а на волосах вокруг отпечаталась ржавчина. Валькирия завалилась набок, скрючилась, как страдающий коликами младенец, и умерла.
Подошла Астрид Бьернссдоттир и сказала:
- Я, пожалуй, позабочусь о твоих сыновьях, пока Олаф не найдет новую жену.