Поздним вечером осенним, в мрачно-грустном настроении,
Медленным движеньем я побрел по коридорам серых улиц.
В полусумрачной аллее свечи колыхнулись и зажглись,
И ночная спутница - Луна - глядела с грустью на меня.
Я гулял, бродил - делал все, что было выше моих сил,
И лишь о ней я думал - о Эмилии моей:
Её глаза нефрит, подобно лилии она стройна,
И вспоминал я взгляд, который был как сладкий яд.
Погруженный в мечтанья, полный страстного желанья,
В тишине молчанья, прошел так я много улиц.
Огни домов уже потухли и занавески все замкнулись,
И до сих пор Луна еще глядела с грустью на меня.
И вот заметил я, однако, всё приобрело цвет краплака,
Дома с обшарпанным фасадом стали мне казаться Адом.
Ужасаясь голову поднял и тут же страх меня погнал -
Луна, ее лик кровью залился, ее лицо скривилось.
Объятый ужасом безмерным, гонимый страхом пещерным,
Побежал не весть куда; О, горе мне, моя беда!
Но вот увидел я мужчину и сказал ему я в спину:
- Месье, прошу помочь, иначе не переживу я эту ночь!
Месье остановился и в сторону мою пустился,
Настиг меня мгновенно, рассмеялся вдруг презренно:
- Ты умрёшь - умрёт Она! Умрёт Она - умрешь и Ты!
Сразил меня он наповал и я тут же обморок упал.
Я с протяжным стоном пробудился, в одеяло я вцепился,
Это сон явился мне и только, это Гипнос веселился только.
Вдруг из комнаты соседней, в той комнате запретной,
Услыхал я ветра завыванье, ветер все привлек мое вниманье.
Перейдя дверной порог, но прежде свечку я зажёг,
Увидел окна нараспашку, ветер танцевал в отмашку.
И тут увидел я розу, окровавленную белую розу:
- Нет, не верю я. Она мертва, мертва Эмилия моя!
Но заканчиваю я, это последние мои слова,
Рядом стоит смертельный яд, за окном алеет закат,
Мне нужно её там обнять и тихо, ласково сказать:
- Эмилия моя, ты здесь, здесь и я. Ты умерла, умер и я.