У меня с детства была очень выборочная память. То есть я запоминал какие-то определённые вещи урывками, моментами. Мог вспомнить свой пятую дождливую осень и цвет зонтика моей матери (желтый, я помню), но не мог вспомнить, куда мы шли тогда, почему, если шёл ливень, мать не открывала зонта и прочее, прочее, прочее. Вы, наверное, скажете, что помнить всего нельзя, тем более такие далёкие воспоминания из детства. Но если бы проблема так и осталась в моём ушедшем детстве. С возрастом ситуация не улучшалась. Могла пройти неделя с данного мною обещания не делать ту или иную вещь, а я всё равно в итоге забывал о своей слёзной клятве и вновь совершал то, от чего обещал отказаться. Но почему-то помнил, как две недели назад Мари из соседнего двора обещала мне показать, что таится у девочек под платьицами. У Мари не было выборочной памяти, я был уверен, что она помнила о своём обещании, но, видимо, она была обычной лгуньей, потому что ни за какие пирожные и леденцы, даже мятные, она мне так ничего и не показала. Тогда я осознал, что некоторые люди умеют врать с пользой и выгодой для самих себя. Я начал говорить о памяти не случайно. Я давно вырос, начал курить, а перед сном теперь пью не горячее молоко с сахаром и мёдом, а неразбавленный односолодовый виски. И вот совсем недавно моя выборочная память решила сыграть со мной злую шутку. Ночью мне вспомнилось одно лето, которое я, как когда-то думал, забыл.
Это было моё самое особенное лето. Лето всегда особенное время года, когда можно гулять до самой ночи, жарить рыбу у реки, собирать васильки, ромашки и разные другие полевые цветы. Каждое время года пахнет по-своему. И если весна всегда пахнет грядущими переменами, влажной землёй и зарождением новой жизни, то лето пахнет спокойствием, умиротворением и предвкушением чего-то особенного. Разных тайн, загадок. Возможно, так пахло только моё лето, которое я проводил за городом в полях, лесах, у рек и озёр. Но разве есть ребёнку дело до других людей, тем более взрослых, когда внутри него самого цветёт летними цветами целый мир? И разве важно, что в холодной реке можно простудить ноги, подцепить парочку пиявок, что есть рыбу, жареную на открытом огне, вредно для желудка... Что там ещё обычно зудят скептические взрослые на ухо ребёнку, не понимая, что ему нет никакого дела до стафилококков и кишечных палочек, когда у него - лето, которое пахнет приключениями, шалашами, спусками по реке на плотах.
Это был особенный вечер моего самого особенного лета. Я сидел под мостом, прислушиваясь к шуму машин над моей головой, стрекотанию кузнечиков, смотрел на заходящее солнце, окрашивающее небо самыми разными красками - розовым, оранжевым, красным с пятнами белых облаков, почти прозрачных и перистых. Я ел мороженое, провожал взглядом уходящие в даль поезда и думал о своей выборочной памяти. Как интересно устроена жизнь. Вот мой дед, например. Знает пять языков, может отдекламировать без запинки сборники стихотворений трёх поэтов, никогда не ведёт ежедневников и не опаздывает на встречи. Не голова, не мозг, а настоящая картотека с тоннами информации. Увы, судьба не приготовила мне такого же подарка. Я не помню, как случилось так, что я пришёл к пониманию простой истины. Кажется, я вытер о штанину капнувшее мне на руку мороженое, как вдруг заметил на ткани джинсов тонкий чёрный волос. Сначала я даже не придал ему значения: что же я своих волос не видел, что ли? Ну, выпал, так мне-то что с того? И разум мой так ехидненько усмехнулся и напомнил мне, как частенько у меня всегда выпадали волосы. Бывало, даже клоками. Мать покупала дорогие шампуни, какие-то мерзко пахнущие спреи, а я никогда не волновался по этому поводу. Но в тот вечер меня заинтересовали мои волосы. Я провёл по всей их длине рукой, пропуская пряди сквозь пальцы, зацепился за маленький узелочек, расчесал спутанные концы.
Удивительно. Ведь волосы растут на протяжении всей жизни вместе с человеком. Когда человек рождается, у него особенно и нет волос, лёгкий пушок, как и он сам. Подрастая, он может отрастить себе роскошную шевелюру. А что, если у волос есть память? Ну, например, в каждой луковичке есть капелька от общей памяти человека, которая и составляет его способность запоминать толстенные фолианты, не забывать о своих обещаниях и важных встречах? "Тогда это всё объясняет!" - подумал я, - "Вон, у деда. Хоть и дед, а лысина только-только начала появляться. И по телевизору на какого профессора ни глянь, у всех роскошные волосы и густая шевелюра".
Вот тут-то я приуныл ещё сильнее. Потому что мои пальцы, запутавшиеся в волосах, ощущали лишь тонкие пёрышки, которые назвать густой шевелюрой и верным помощником при тренировке памяти не поворачивался язык. Тогда я приуныл совсем. Даже мороженое расхотел доедать. Становилось ясно, что дело вовсе не во мне, не потому что я не хочу что-то запоминать. Я просто не мог физически! А всё почему? Из-за своих дурацких жидких волосюшек. Я в остервенении рванул сжатыми пальцами волосы в сторону, выдирая большой клок. И плевать, что лысым останусь и забуду всё, даже имя своё. Наверняка, взрослые знали. Знали, не хотели мне говорить, потому что жалели. Ужасно, наверное, иметь такого ребёнка, ужасно ловить на себе сочувствующие взгляды соседей, которые понимают всё и жалеют и бедных родителей, и бедного глупого мальчика с решетом вместо памяти. И пришла мне тогда в голову мысль. Мать говорила, что если зелёную траву на лужайке невозможно восстановить после особенно холодной зимы, то нужно просто остричь весь газон, чтобы выросла молодая, свежая и крепкая трава. Идея была проста и гениальна. Кажется, я даже засветился тогда удовольствием от того, что даже моя пустая башка смогла выносить и родить что-то подобное.
В тот же вечер я стащил у отца опасную бритву и крем для бритья, дождался, пока родители заснул и сделал то, что советовала мне сделать мать. Я удалил гнилую траву, чтобы на её месте могла вырасти новая, зелёная, крепкая. Чтобы я не забывал, что Мари любит карамельные тянучки, а не мятные леденцы, что она больше любит клубничный крем, чем корзиночки с ванильным суфле. И уж тогда-то я точно смог узнать бы, что же скрывается под девичьими платьями, такими лёгкими и воздушными, летящими по ветру. Да, да. У меня всё получится!
Утром я боялся, что мать всыпет мне не только за "идеальный газон", но и за то, что я не убрал "скошенную траву" с пола в ванной. Но каким-то невообразимым образом все мои волосы просто исчезли. Я не нашёл ни волоска на полу, на бортике ванной, на своей одежде. Мать поворчала тогда, но, сказав что-то вроде, что "волосы - не зубы, отрастут", просто махнула рукой, решив, что летом мне не помешает освежить голову и немного проветрить мозги.
Я никогда не страдал ночными кошмарами. Такими, после которых ты лежишь в ступоре некоторое время, не в силах пошевельнуться и закрыть глаза. Потому что боишься, что вместе с темнотой вернётся тот самый сон, из-за которого ты готов был плакать и звать маму, как маленький.
Но после той ночи всё изменилось.
Погода тёплого и погожего лета круто изменилась. Вместо тепла и умиротворения пришли дожди и какое-то отягощающее чувство тревоги и ожидания чего-то нехорошего. По ночам мне часто стали сниться клубки чёрных волос, словно клубки спутанных змей. Волосы тянули ко мне свои волосатые кончики, нашёптывали на ухо что-то на непонятном мне языке. Я успокаивал себя мыслью, что, наверное, это мои новые волосы растут, стремятся ко мне, чтобы, наконец, воссоединиться со мной и моей в будущем феноменальной памятью. Но где-то в глубине души я понимал, что этот спутанных ворох сальных и тонких волос не может быть той шикарной роскошной гривой, о которой я грезил во сне и наяву. Но надежды я не терял.
Каждую ночь я просыпался от ощущения, что на моих запястьях тонкой леской обвиваются натянутые и острые, как струна, волосы. Что они стягивают мои лодыжки не хуже самых прочных кожаных ремней для пристяжных лошадей. И эти вонючие клубки затыкали мне рот. Сначала лишь нежно накрывали мои плотно сомкнутые губы. Потом раздвигали их и проникали в горло, до самых гланд, так что я начинал кашлять и задыхаться. А в ушах у меня шёпотом шипел незнакомый голос, говорящий на незнакомом языке.
Родители мне, конечно, не поверили. Списали всё на мою очень богатую фантазию. Но отец сказал, что если мне что-то понадобиться, я могу крикнуть его ночью. Я кивнул тогда, но сам-то знал, что не смогу крикнуть. Что слишком крепко будет держать меня эта необычная верёвка, эти особенные ремни, слишком глубоко вольётся в моё горло вонючий сальный пушистый поток, царапающий нежные стенки гортани. Не вздохнуть, не выдохнуть, не шевельнуться. И чувствовать, как каждая сбритая волосинка находит именно свою луковицу на макушке и затылке, как острый кончик, словно тонкая игла, пробивает её, вливаясь в мою голову.
Сначала они делали это по одному, затем стали входить вместе, разом, потоком. Это было больно. Больно. Но мои слёзы тонули в тонких жирных волосяных покровах, которых, кажется, с самого рождения не росло столько много на моей голове. Но на голове они не остановились. Я чувствовал тогда, как они расползаются по моему телу, видел бугорки приподнимающейся кожи на руках и ногах. Чёрные клубки распрямлялись, заполняя мои сосуды, вены, капилляры, артерии. Пронизывали меня, словно делали марионетку, только вместо привычных нитей - у меня волны тонких волос-лесок. Мои волосы словно живые. И, кажется, я начинал понимать, что у них и вправду есть душа. Я обидел их своим пренебрежением. И тогда я расплачивался за это. Я даже больше не мог плакать. Я весь был клубком чёрных тонких волос. Я растворялся в них, растворился в них.
У меня с детства была очень выборочная память. Вот и тогда, когда мои волосы вернулись ко мне, когда свежая трава должна была принести свои побеги, я не мог вспомнить, как вышло так, что я стал жить один. Родители не приезжали ко мне, оплатили небольшую, но светлую комнатку, где я мог жить со своими мыслями и запахами сезонов. Я не помню, сколько зим прошло с той ночи, и которое лето уже потеряло для меня запах нового, неизведанного. Я больше не пью перед сном горячее молоко с сахаром и мёдом. Я пью неразбавленный односолодовый виски, который так заботливо приносит мне очаровательная девочка по имени Мари. Эта Мари совсем не похожа на ту Мари из детства. Она с радостью показала мне, что скрывается под её платьем, позволила овладеть собой в тёмной подсобке. Эта Мари не любит сладкое. Она любит острые бритвы и солёную кровь. Самоубийца со стажем. Она знает, что нужно делать, чтобы умереть быстро и безболезненно. Одна беда, Мари неудачница. 25 попыток и 25 раз её откачивали. Последняя попытка оказалась совсем неудачной. Родители решили, что здесь ей будет лучше. Иногда Мари сбегает. Её неизменно возвращают, а она захватывает мне нелегальный виски, чтобы я мог спокойно спать по ночам.
И кроме неё никто не верит, что с той ночи чёрные щупальца завладели моим телом. Это не мы хозяева собственного тела. Это Они. На самой верхушке головы. Они управляют нами. А если поссориться с ними, то они научатся контролировать нужное им тело по-другому.
Взрослые никогда не верили в мои сказки, списывая их на слишком богатую фантазию. У меня всегда была очень выборочная память. Но во всём нужно находить свои плюсы. По крайней мере, я теперь знаю, что же таиться у девочек под подолом их летящих платьев. А ещё мы с Мари обязательно уедем. Летом. На пикник. Будем жарить рыбу на открытом огне, будем купаться в холодном озере.