Проект Aly Ir. Арина

Купля

Ришкина жисть

"Барыня"

Лесовик

"Хлопка"

Купля

"Вот вам янмарка кака!

Девку брать, аль мужика?.."

"Игоровы прибаутки", ведрусский фольклор.

Арину купили за дорого и отдельно от папки-мамки.

- Не тужи, девка! - успокаивал её по дороге конюх Макар. - Будешь барыне пятки чесать.

- Чего? - не поняла Арина.

- "Чего"! - передразнил её Макар. - При барыне будешь жить, говорю. При барыне хорошо. Как сыр в масле.

Приехали они на большой двор и Макар повёл Арину на усадьбу - барыне представлять.

- Знатную девку привёз. Молодец, - одобрила барыня покупку своего посыльного. - Люблю, когда ядрёная! Ажно соком вся налита. Как зовут?

Арина покраснела с оценки и назвалась:

- Арина!

- Ринкой буду звать! - сказала барыня. - Хорошо. Сведи её на кухню, Макар, отдай Насте в науку. Вечером приводит пускай. В помощницы.

Арину на кухню и отвели. Там ей молодая пышнотелая кухарка Настя до вечера и объяснила все её предстощие обязанности. Обязанностей выходило не слишком много, но большую часть дня было надо состоять при барыне - одевать, раздевать и помогать в остальном ей по нужности.

- А на ночь барыня любит, штоб ей книжки читали или штоб пятки гладили ей на сон. Раньше я у неё в помощницах-то была, но читаю я с пятого на десятое лишь и барыня говорила гладить грубовата. Вот тебя и завели. Так ты уж постарайся там, - напутствовала Настя Арину, когда отправляла вечером к барыне в спальню.

- Пришла, Ринка? - встретила Арину в спальне барыня. - Ну вот и хорошо. Помогай-ка, давай, пораздеться мне.

Арина пособила ей снять всё и одела на барыню лёгкую ночную рубаху. В наготе барыня оказалась довольно крепка и будь у неё барин - наверняка не натешился бы.

- И сама разденься! - велела барыня. - Читать завтра будем. Подоволишь сегодня меня.

В комнате было жарко, за окнами стояла тёплая летняя ночь, и Аринка с радостью скинула сарафан и споднее, в которое её по указу барыни до того обрядили. Но став голой, она заметила на себе уж больно оценивающий взгляд барыни и, покраснев, постаралась поскорее очутиться у неё в ногах на кровати.

- Ну-ну, не журись девка! - проговорила с интересом барыня. - А ну-ка, иди сюда.

И выпростала Арину из простыней, поставив прямо перед собой.

- Наливается ягодка! - сказала барыня, ощупывая сильными руками крепкие ягодицы и бёдра девицы. - А ты знаешь, девка, что тебя скоро можно будет ебать?

От такого вопроса Арина попунцовела до предела возможности и стояла, низко склонив голову, не поднимая глаза.

- Ишь - зарделась! - барыня была настроена явно игриво. - А ну пусти-ка меня вот суда! Смотри, уж волоса вон пробиваются на щели. Скоро разворотят, поди, тебе родимо гнездо...

При этом рука барыни, оказавшаяся узкой и проворной, ловко вдвинулась между мягких щёчек на ногах и пухлая ладонь прижалась горячо к заветному мокрому месту.

Такая ухватка барыни не была болезненной, но оставила после себя какую-то горячую волну и чуть дрожь во всём теле. И потом, когда Аринка уже гладила ноги барыни и почёсывала ей розовы пятки - сама никак не могла избавиться от чувства того горячего во всём теле, что возникло при столь вольном обращении барыни с её девственным органом.

Барыня лежала на спине, широко раскинув в стороны коленки свои. Аринка гладила щиколотки и коготками почёсывала ступни, всё время стараясь не поднимать глаз на влажно разверстую алую пизду барыни.

- Пускай охладится! - пояснила барыня, а потом, заметив, что девка отводит глаза, приказала: - И ляжки мне, Ринка, гладь. Да повыше бери!

Аринка стала тогда поглаживать белые объёмные ляжки барыни. Пизда алчным ртом оказалась прямо перед её лицом. От неё пахло мылами ароматными, а влажный зёв её, бесстыже раскрытый, словно чем-то затягивал взгляд. Аринка не видела никогда так близко и откровенно всегда столь скрываемого "срамного" органа и поэтому, когда ей показалось, что барыня уснула уже совсем, она решилась и потрогала пальчиками самую серёдку влажного места барыни. Кожа мягко подалась и пальчики Арины чуть не провалились в манящую глубь.

- Ох и жарко сегодня!.. - пробудилась, ещё не крепко уснувшая, барыня. - Сходи на кухню, скажи Насте - пусть Макара покличет. Да не одевайся смотри! Ты мне так нравишься.

Макар пришёл почему-то в одних кальсонах сподних, и Арина забоялась уж как бы барыня не выбранила его за такую вольность. Но барыня бранится не стала, а сказала лишь:

- А ну-ка, Макарушка, вдуй покрепче, что-то не спится мне!

И сев на краю высокой кровати, задрала подол ночной рубахи, да поразвела в стороны ноги. Аринка не успела толком ничего и сообразить, стояла в ногах кровати себе, прикрывая простынкой грудь и живот от мужчины, когда Макар достал из подштанников свой внушительных размеров елдак и всадил его в барыню прям. Всадил сразу, крепко и до полного своего упора в неё. Барыня только охнула и вздохнула протяжно от большого горячего хуя, стремительно оказавшегося у неё в пизде.

- Ну, давай, Макарушка, кочегарь! - простонала она и откинулась в изнеможении на спину по кровати. - А я полежу. Наподдай!

И Макар, взяв барыню за вспотевшие толстые ляжки, стал усердно заталкивать в неё будто всё дальше и дальше свой взъярившийся хуй. У Аринки аж воздух забрало от такого нестеснения при ней. Слегка вспотев, с приоткрытым в изумлении ртом, она стояла, прижимая к себе простынку и наблюдая впервой в своей жизни за самым что ни на есть таким откровением. Её саму пёрло, как молодую козочку, и в животе сделалось несказанно горячо, но в этом бы она не призналась даже самой себе. Между тем Макар взял барыню за пятки, раскорячил как мог и гонял свой поршень туда и обратно на полную длину. При свечах даже видно было, как выворачиваются вслед за его длинным толстым хером нежные ало-сосущие губы распалённой пизды.

- А девка-то - любуется! - заметил барыне Макар. - Может и её тово?.. Загнуть.

- Да нет, мала вроде, - приостановилась барыня, с сомнением посматривая на Аринку и вдруг прикрикнула: - А ну давай её на целку проверим! Становись раком, красавица!

Аринка наклонилась чуть-чуть вперёд.

- Скромна девка, - задумчиво произнесла барыня. - Надо её распалить! Сгоняй-ка Макар за нашей театрой...

Макар ушёл и недолгое время спустя вернулся с барским пастушком и с большим охотничьим псом по кличке Мишук. Арина по приказу барыни всё также стояла оперевшись руками на спинку кровати и слегка приоттопырив свой зад.

- Ванюш, тут дело для тебя, - обратилась барыня к пастушку. - Смотри, какую мы тебе принцессу нашли. Раком девонька стать никак не может. Ты уж ей помоги!

- Это можно! - засмеялся Ванюшка и нырнул кудрявой головой под розовые ягодицы Аринке. Аринка ахнула, задрожала и прикрыла глаза - пастушок целовал её глубже и глубже и, наконец, резко припал ртом к её влагалищу.

- Взмокла девка! Текёт... - определил Макар. - Сладкая девка, Вань?

- Солоновата ещё! - оторвавшись, сказал пастушок и вновь припал языком к подающейся уже ему в самостоятельную навстречу пизде.

Арина ослабела, горячая волна в теле прошла, вместо неё теперь были словно качели. Загнуть её такую уже не составило большого труда, и Аришка вдруг обнаружила, что стоит совершенно наклонившись, да ещё старательно разведя руками в стороны обе половинки щели, а её не лижет уже никто, а все с интересом рассматривают её в позе.

- Ну вот и целочку теперь посмотреть, - сказала барыня и сама приблизилась к разгорячившейся мокрой норе.

- Ишь ты, даже не рукоблудила! - определила барыня. - Давай-ка, Ванюш, поправь ей эту неисправность. А ты, Макар, не зарься: больно узкое у девки очко! Не выдюжит твоего жеребца.

Ваня положил Арину на кровать, приласкал и развёл в ноги стороны.

- Держи так, - сказал Аришке, а сам стал кончиком вздутого, но умеренного своего отростка ярить девичью плоть. Губы её заметно припухли и уже просились на хуй, щель взмокла до невозможности и глубоко в животе словно завелся горячий зуд. Аринка стала тихонько подвывать от затянувшихся ласк и тогда Ваня разом ей впёр.

На миг словно взорвался гром и потом уже молнии шли одна за другой и лишь немного придя в себя Арина поняла себе, что это не молнии, а толчки Ваниного крепыша ей в пизду. От нахлынувших чувств она потеряла сознание.

Когда очнулась, Аринка увидела, что лежит на свежей простыне и услышала смех над собой.

- Наеблась девка! - хохотал Макар. - Развалилась, чисто сама барыня.

- Да уж ублажили молоденькую, - поддержала барыня. - Теперь её черёд - пусть всех ублажит. Макар, сегодня на ночь отдаю её тебе. Только смотри - не еби. Порвёшь крошку!

Макар взял с постели Арину и отнёс её в каморку к себе.

- Барыня дала поиграться. На ночь, - объяснил Макар уже спавшей до этого своей жене и затащил Аришку к ним на постель.

Аришка прижалась к горячему со сна телу его жены и думала было уснуть, потому что слышала, как барыня запретила Макару к ней прилипать.

- Э, нет, красавица, давай немножко побалуемся, - не согласился с этим Макар и, забравшись вверх кровати, уселся на большую подушку. В свете свечи видно было как вздулась его дубинка. Макар просунул хуй головкой между лицами женщин и сказал Аришке:

- Давай милая, если еть тя нельзя - а ну погрызи-ка эту конфету!

Аринка не сразу поняла, чего хочет конюх, но он быстро её научил и она быстро задвигала головой вверх и вниз по стволу, едва не разрывая растянутый на колу рот. В самый разгар распалилась и не вынесла жена Макара. Она, не снимая ночной рубахи, взобралась сидящему мужу на живот и осела всею собой на елдак. Аринка так и осталась лежать у них между ног и уже во все глаза с любопытством смотрела, приподняв немного исподнюю рубаху, как могучий хер перед её носом ёрзает по текущей пизде. От нахлынувших чувств она не удержалась уже и страстно влизалась в розовую дырочку разъёбанной жопы Макаровой жены. Жена заохала протяжней.

- Моя ты девочка! - почувствовала она Аришкин язычок у себя в жопе. - Давай развернусь. Так-то будет удобней, поди...

И она повернулась к Макару спиной, а к Аришке лицом. Макар продолжал напирать на привыкшую к такому хую жинкину пизду, а Аришка теперь с наслаждением лизала сразу и его твёрдый ствол и нежную разверзшуюся над ним алую щель...

А на утро пришёл Макар будить-подымать Аришку и жену с новостью: "Барыня в город-то подалась! Тебе делать, Аришка, и нечего на весь день. Продолжается, вишь, заточение твоё у меня". И к супруге: "Пойду до кумы, отведу ей подарок такой посмотреть. С кумом как не упьюсь, так и с собой их до нас приведу - ввечеру погостить". "Ужо ят-те упьюсь, рож бесстыжая!", жена ему на порог, "Да оладий, погодь, захвати, напеку. Штож ты будешь казать там одну голу пизду?"

От усадьбы к деревне дорога с версту, да уж больно углаженна - одно удовольствие Аришке показалось босыми пятками в пыль стучать. Позабыла даже и про вчерашнее всё, будто вновь зажила. Вот пришли на деревню.

- Знакомсь, кума!, - Макар был недолог, да прям, - Это оладьи тебе от жены, а это Аринка барыни новая. Может хочешь чего от неё? Барыня в город-то подалась, а мне баловаться с ней велела пока. Вот, привёл...

- Да чего же то мне от иё!, - вся зарделась кума, - Девка красива лицом, да ты, охальник, нашёл кому предложить! Ку́ма, вон, покличь - он по девкам мастак у меня.

- Здря ты так!, - ей Макар. - Кум и так не задержится. Вишь, за угол свернул, до сарай? Это он четвертную отыскивает, как лишь завидел меня! Мы недолго с ним поговорим, да и нагоним вас. Ты же девку бери, не робей. Марфа моя-то в ночи повчера знашь как обрадовалась, когда деваха ей налегла языком кой-куды!..

- Вот бы Марфу с собой и привёл - она б четверть вам вмиг нашла б, поди! Кыш, Макарушка, с кумом-засранцем своим с глаз долой моих прочь. Да не доле, как на часок: если четверти той вдруг у половины окажетесь, так и знай - нас у Марфы уж будешь искать с донесением!

Макара и след простыл.

Остались стоят середь горенки Аришка и от Макара кума, добрая женщина. "Меня Анною кличут-то. А ты - Аришенька?", взяла Аришку ладонью в ладонь. "Барыня Ринкой звать обещалась!", Аришка потерялась-потупилась чуть: больно мягкой, да тёплой уж ладонь показалась ей. "Ну? Подём?", Анна тянет за руку, а Аришка не знается как что куда: "Да чего уж там..."

Но подалась всё же ближе, Анна же возьми и прильни к её губам вся. Закружилась Аришкина головушка - ничего не понять! Губы сладкие на губах, а ведь не от мила дружка какого-нибудь поцелуй, а скорей от подруженьки. И сама не упомнила, как втащила её на кровать озорница кума-то Макарушкина. А там уж поцелуям несть числа. Забилась Аришка, вспотела всем телом под сарафаном цветным своим, да задрожала вся: "Аннушка... Аннушка..." А кума Анна на ней сарафан тот рвёт на стороны, добралась до белых грудок и радость ей, теперь балуитса: "Мягки-мяконьки... Дай подержать!" Арина цветёт цветом в пунц, а ей Анна целует соски уж малиновые и приговаривает: "Одна моя ягодка!.. Друга ягодка... А в губки - хошь?" И опять до Аришки наверх. Доцеловались так, что стало Аришке сердито, мокро всё и самой смешно:

- Я умокла вся, Аннушка, подле тебя! Дозволь мне охолонуть на двор!

- Можно и охолонуть, да не на двор!, - Анна смеётся в ответ, да спускает уж тот сарафан весь раскрытый всё ниже и ниже по Аришке: - Сохни так!..

"Ну што ты, Аннушка?", Аришка рдеть, как голой вся больше оказывается. "Ну и што!", Анна ей в ответ, "Ты же девка. Чего ж нам с тобой тут стесниться? Я тоже вот..." И с себя потянула наверх свой подол...

- Ох-го-го! - час прошёл, Макар с кумом Ирёмой пожаловал в гости в горенку к ним.

Лежат две будто белы-лебёдушки, ноги свиты в косу и целуются так, что когда б вечер, то свечей можно не зажигать. "Ну, Ирёма", Макар говорит, "В самый раз поезд наш. Без опозданиев. Ищи сцепку теперь где уже будем до их примерять!"

Был Ирёма мастером железнодорожным всей деревне, так как лет уж с пяток назад настоящего паравоза видал, да проехал на нём с перегон, доки кондухтор не вытряс его из-под вагонного железного ящика. Так поэтому быстро нашёл, где сцепиться по правилам. Аришку оттянул на себя, она четвереньками и образовалась к нему - засмотрелся аж Ирёма на её розову лишь чуть пушистую выпуклость. "Не дам!", Анна в голос вдруг, "Иё тока вчера пораскрыли-то, девоньку! У ей вавка ещщё не сжилась. Кобелина, кыш!"

- Да что ты, Анна! - Ирёма в ответ, - Я ж не знал! Да и так я... ничего... лишь рассматриваюсь...

- Уже знаю твоё я "рассматриваюсь"! Зализал уж бы лучш..., - Анна втихую выскользнула из-под Аринки к Макару в объятия.

Ирёма склонился к пизде, как к бутону, язык высунул, чуть приложил. Аришка: "Ох!" Закачалась, да поплыла под нею постель, как Ирёма стал тихо ходить языком ей по губонькам розовым...

"Вот смотрю я и поражаюсь што...", Макар куме на ухо, "Ведь и пьян может быть человек, а так ведёт языком себя, будто хлопец из милкой на нежничаньи! Глянь, как девку пробирает-то уж..." "Он такой у мя! Ласковый...", потянулась всем телом Анна, да на Макара оборотилась задком: "Ужось дай-ко я умощусь на твово, кум Макарушка!.."

Макар крепко за бёдра куму охватил, да уж вгнал ей так, что в яйцах ломотко отозвалось: "Держись, кума!" Яро вздёр - вместе охали, что Аришка под языком, что кумушка Анна на хую корчажном. Да Аришка успела отохаться и хватило ей - молода; Анна же хоть и успела уж раз, так лишь в охоту вошла. Пока Ирёма её не довёл ещё с пару раз до белого каления, не поуспокоилась. А уже и утихнув шалила всё. Подобралась к Аришке-то нежащейся: "Аришенька, ласковая моя! Будь любимой - потрогай там..." Аришка глядь - перед ней ножки белые, крепкие, на стороны пораскинуты, а там... Аришка потрогала пальчиком за алы края кучерявой розетки у Анны, капля белая оттуда возьми и скатись. "Язычком, дева-девочка моя ненаглядная...", Анна подсказывает. Аришка не сразу решилась. У пизды же такой оказался странный ей вкус: всё же двое уж впарило Аннушке... Да подёрнулась Аннушка на остром язычке, Аришка глаза и наверх: "Что с тобой?" "Ничего-ничего это, пава, благо то мне, лижи...", Анна ей и по головёнке поглаживает. Аришка и полизала ещё, поняв что Анне то хорошо так же делается, как лишь только сама испытала от Ирёмы-то. Под конец аж прижала к себе Анна Аришкину голову, да сжала ноженьки так, что Аришку в жар бросило. Но утерпела Аришка смогла, и Анну долго ещё потом ходуном по кровати поваживало...

В вечер всё ж заманил Макар в гости кума с кумой. Да под самый-то праздник вернулась и барыня с городу. Ей Макар, как положено, в справности, вернул Аришку пятки чесать. Сам же задал корму коням, чуть повычистил, да и пошёл побыстрей попроведать в каморке своей - чего он там успел упустить ужось...

Ришкина жисть

"В крепости жить - неволя.

Коло крепости - страх один порой.

Оттого у клубники стыдливы бока..."

"Какой крепостник!", пиеса русская.

И зажилось. По-простому, крестьянскому - барыня-то обычаев городских не очень держалась, прислугу гоняла и в поле и в лес, приучала к труду и работности. Потекла неспешно Аришкина жисть. Как поутру - в лес за ягоды, в день - на поле или в огород, чтоб к вечеру ближе спины не разогнуть. А на вечер Настю менять возле барыни, так как больно уж приглянулась молодка барыне, на вечер только её и брала в уход за собой.

Аришке поперва труда давалось барыне по вечерам угождать, как в поле иль на огороде напашется. Бывало стоит уже запоздна, ноги гудят, руки словно не слушаются, а спина как железная. А у барыни как на грех случится бессонница, и то надо читать про скоромное, то пятки чесать, а то вовсе и что непотребное барыня выдумает.

Так вот раз один даже - удумала. К ей сын приехал из города как раз, гимназист из последних классов, в лето гостить. Рядом в комнатах жил, вёл себя по-приличному, только один раз Аринку за жопу ухватил, как она в коридорах несла самовар, так она самовар тот чуть-чуть не повыронила. А он засмеялся и убёг, на речку, рыбу удить. Сергей звали. И вот выдалась ночь та особо душна. Как ни маялась барыня, ни изворачивалась, как ни ёрзала - не идёт сон и всё. Арину держала при себе с поля прямо, от вечера, и переодеться не дав. Зев себе заставляла почёсывать раза уж три, да штоб так, что и чтение бы не прекращать. Аришка вся изошлась, спина гудела вовсю, рубаха взмокла под мыхами - пуще в поле чем на зною. А сон барыню всё не ублажал. Аришка уж стала подумывать не в деревню придётся ли бегть, за каким-никаким утешителем - Макар-то случилось так в городе - ну да барыня при случае и деревенскими не гребовала. Да только барыня - на тебе! Выдумала. Села, свесила ноги с кровати, почесала себе, раскорячившись, крепкую волосатую пизду, потом сдёрнула ночную со стула: "Ряди!". А как после подол-то одёрнула, так Аришке и говорит: "Ну-к, Сергуньку мово позови! Как он там? Поди, в городе с девками одна маета у него. Дам-к ему я тебя-тка попробовать". У Аришки захолонуло под коленками "Как же так!".

Ну да барыня сказала, ничего не поделаешь, пошла будить барчонка Аришка. Сергей, тот спросоня долго не мог понять, чего с него требуется, как Аришка дрожащим голосом обьясняла, что "маменька ваша вас просют иттить". Наконец разбудился почти и, бесстыдно при девке почёсываясь в паху, сказал "Ну пошли!". А в коридоре - опять. У Арины-то жопа большая, а исподнее барское, тонкое, половинки видать, так он так сзади сунул ладонь ей под задницу, что добрал почитай до пизды. Аришка лишь чуть утерпела - не взвизгнула.

А барыня на кровати сидела и через рубашку лениво себя охорашивала. "Я, Сергунька, тебе, говорит, тут такова подарка удумала. Ну-ка, Ринка, поди-тка сюда!". Аришка подошла, барыня ей подол возьми и задери. У Сергуньки аж дыханье закашлялось. Смотрит на пизду до девки в разрез, только слюни что не проглотил. "Идь суда! Сунь ладонь ей под спод! У иё тама, знашь-ка, горячая!". Два раза́ не пришлось уговаривать. Затрепетала у Аришки под брюхом ладонь, пальцы-то у гимназиста проворные, заскользил по срамным губам - уж куда только сон улетучился!

Барыня же только смотрит и тешится.

- Ну, попробуй иё! Вставь ей глузд в само первопричинное место, чтоб ума набралась!

Ток Сергунька и хочет и колется.

- Мне при вас, - говорит, - маменька, больно уж совестно!

А барыня ему и говорит:

- Ничего. А не совестись. Я тебя ещё знаешь сы зкольких лет нагиша наблюдала и не стеснялась же!..

Ну Сергунька приспустил тогда сподники, рубаху задрал и до девки взасос. Так целуются, а барыня ляжки раздвинула Ринкины и у них про меж ног шурудит. Сына взяла за хуй - крепок друг. У Аришки пизду покудрявила - заслюнявился сок по пизде. Тогда хуй кулаком зазолупила и пошебуршила в щели, чтобы мордой понюхал девичий сок. А уж там они сами крепко сдвинулись: уж больно захотелось обоим до невмоготы, и Сергунька напрягся, как лошак молодой над кобылицей, и Аришка аж встала на цыпочки, так схотелося вдруг. А там взяли друг дружку за жопы уж и из всех сил как крепко заёрзали - барыня ажнось любуется. У иё у самой под подолом-то - страсть, а тут двое таких козенят истворяют что! У Сергуньки-то жопа лохматая, барыня сунула руку под низ, да взяла в ладонь тягла мешонок. И почала оттягать за самый вершок, чтоб взнуздать быстроходно желание, да чуть окоротить. Сергунька токо яростней завколачивал Аришке в пизду. А уж как стал золупою хуй целоваться с маткою не по-девичьи, так и забрало их обоих. Аришка закатила глаза, захлебнулась, завыла в голос пошти. А Сергунька прибился как бешеннай и пустил внутрь обильну струю конского свово молока.

С таких дел опосля поослабла Арина совсем и присела на край кровати до барыни. Сергунька ещё стоял-баловал: мокрым хуем водил у иё по лицу и вкладывал в губы солёную золупу: "Соси!".

- Сергунька, не балу́й! - одёрнула мать. - Вона счас у меня-тка попробует!

Сергунька не понял ещё что пошти, а барыня прижала жаркую девку к себе всем телом и сказала: "Молодец, Ришка! Оторвала по полному номера! Ну теперь! У мине..."

И завозилась руками под подолом.

Сергунька очумело смотрел. Аришка понимала, о чём теперь речь и засуетилась у барыни - ночну снять. Как стянула совсем через голову, да распотрошилась на все постели вовсю, так Сергуньку-то и затрясло - мать ить голая, ноги на стороны лежит, а девка ей между ног прихорашивается на четвереньки встать.

Аринка деловито, да умело взяла пизду барыни за уши, потянула краями на свой рот - и целует в засос, в саму маковку, в саму серёдочку.

- Поглыбжей, поглыбжей забирай! - барыня задышала спохматившись.

Тут Сергунька не выдержал, больно матушка добра, бела. Подошёл, взял за грудь перекатную белую - словно жопа у Аришки, большая, горячая, мягка-податлива. Барыня - ничего. Он тогда одною рукой за сосок, что в ладони вместился как раз ширью окружности, а другою - за жопу, вот где телеса! Пока дырку от задницы под подбородком мокрым у Аришки нашёл - сам подвзмок. Сунул палец в лохматый кружок своей матушке - глузда ма!

А уж барыню ходило ходором - больно проворен у Аришки, да глубок язычок. Всю дырищу стерзала в окружности, а как стала секель облюбовывать, да миловать, так тут барыня и потекла. Не вынесла - забилась вовсю - ходарма кровать-карусель. С жару-то приссыкнула слегка, да Аришка уж не стала себе привередничать - глыкнула. Больно барыня уж горяча, всё загорячила вокруг. У Сергуньки поднялся стояк, он его было прятать в кулак, а как свидел, как матушка дала струю, так не выдержал сам и пустил малафью ей на правую грудь. Так потом Аришка-то слизывала, а все смеялись "Ну, молодец! Ну, наддал!".

А наутро - беда. Барыня дело само - жопой вверх. И Сергунька с утра - не подымешь теперь. А Аришке на речку иттить - всё бельё полоскать, что вчера ещё бырыня ей наказывала. А спинушка разогнуться не может-та. Уж вчерась была-тка хорошо, как Сергунька прижал, так забыла не то спину, руки-ноги попрападали враз! А теперь? Ну ништо. Постепенно Аришка обыклась и чем дальше, тем легше пошло. А Сергунька сказал за обед: "Больно лаком был ночью подарочек, маменька! По́том-сеном пах! Уж спасибо и вам! Я жисть в деревне люблю и вас тоже очень. Я счас, пожалуй, Настёну попробую уж тогда!".

И рукою залез под подол до Настёны подававшей на стол, а другой рукой выпростал хуй и Настёне так раз показал его синюю вздутую голову... Настёна лишь охнула от бесстыдства Серёгина, а барыня ржёт "Давай-кот, давай! Проковыряй ей гнездо! Мало иё Макарушка дрючит-та!".

Так Серёга Настёну-то тут на столе и оприходовал прямо при маменьке вновь. Рака загнул, поднял платью на голову, да ещё заставил булки держать-расставлять. У Настёны дыра-то просторная, не то у Аришки. Долго потчевал и возил сисками по столу - знала чтоб. А потом вынул хуй, да на жопу и вылил-та всё. Барыня ажнось зашлась, то при виде-то.

А в другую случилось уж раз. Не утерпемши даже до вечера приказала барыня Аринку из огорода звать до сибе, как увидела как там девка раком корячится над буряком - что пропалывает. "Ну-к, Ринка, давай-кат - лижи! Ну, лижи!". Прям под платье пустила к себе второпях - так зуделася. Потны ляжки сжимала вовсю, крепко девку тянула мордой всей под живот. Под конец разрядилась и охнула, припустив напоследок струю Ринке в рот. "Солона? То-то, радуйса!".

А потом как уже полегшало ей чуть, сочинила науку учить - как пизда образуется.

- Ринка, лезь на мине! В ссыку тыкайся. Посмотри как там что и чего. Волосья? А я у тибе погляжу пока.

Уж Аришка-то барынину пизду знает как облупленную, а наука наукой - учи. Влезла голой на мягкий живот, уклалась лицом ей в кусты и рассматривает. Барыня любит когда к ней интерес, аж знобится вся. Ей Аришка то губы помнёт, то за розочку тянет, то за волоса, а то секель вовсю залупит, да приложит язык - горячо! Барыня в жопу Аришке палец свой толстый засунула и повела, что Аришка аж приподымается. То Аришка знает уж - знак. Растопырила барыне булки-то и туда - языком. Волосья обильные чёрные пробрала своей горячей расчёскою и в дыру. Сколько может, а барыня ляжки во все стороны разом двигает - дуже нравитса. Уж Аришка ей булки на две половины совсем на разрыв и в дыре болтает кончиком языка. Барыня-то и не вынесла. Сама прильнула до Аришки пизды и влизалася. Целует взасос дутый Аришкин бутон, да жадно по иё розову клювику языком нашершавливаит. Аришка руку под перину - барыне самотык уже чувствуется нужен. Осторожно наставила и давай потихоху охаживать в две руки. Барыня ну кряхтеть, да попёрдывать - больно здоров самотык Фома ей, умелец народный, сробыв. А Аришка тикёт ей по губам - сладок девкин сок. И как барыня уж намастрячилась лужу сделать чтоб под собой, так Аришка сама и не выдержала. Так уж барыня приласкала и не отпускала со рта, что напрудила в рот прямо барыне. "Мерзавка!", барыня ей строго потом, а сама по жопе Аришку похлопывает и в подмыху целут, ужасть девка как лакома.

Так и жили-та. Барыня, она была выдумщица. Как любила Аришкою тешится, так любила и с ей пошутить. То пошлёт купаться иё на речку одну, мыла даст, мочало, полотеницу - чтобы чиста пришла, а не вонь-пот саломою! А сама пошлёт Ванюшку, пастушонка-та, до деревни, до мужиков и тот сообщит кому нескольким. Мужики до белого добра народ ласковый, вмиг придут! Налюбуются вдоволь, как девка купается - пизду трёт, мылом мылится, волоса себе чешет потом, а сиськи тугие, да вострые, торчат в разны стороны, да подёргиваются словно дразнят или наманивают. Тут у мужиков-то слюна и побежит. Мужики выйдут, распоясаются, Аринку за жопу за белую и в лес - ебсти иё чистую. Больше, конечно, пизду натрудят, но если кто баловник, так и целовать заставит в красный груздь. А Ванюшка ещё пастушок и при всех-то Аринку и мнёт и грудь ей трогает, а как все разойдутся, так вставит и он напослед. У него хочь поменьше-то, чем у мужиков - хуй-писка детская, да зато приноровился подлец в жопу Ришке совать, в тугую круглую дырочку. И там ей колошит, пока струк его не опростается. Кто его тому и научил, разве что мужики, когда самого в другой ряд с Аришкой бывало что пользовали. И Аришка усталой умоется уж, приоденется и домой пробирается никакая совсем - вся наёбана. А барыня вечером потом всё смеётся, да улыбается, да у Аришки через не хочу всё срамные подробности спрашивает.

Иль Аришку с квасом пошлёт в монастырь. Хорошо как в Илец, там-от женский хоть. А когда до Страмешков, а там ить мужской. Не один так затащит другой - учить чтоб писание. Она писание читает и глаза до долу, а сама рукой дрочит ему что выпростал по тихому из под рясы-то. И понимает, что грех и нельзя, да жалеет их, живут одичалые. Потому и потрогать даёт, кто попросит иё и за что. Вот он с хуя-то капли забрызгают, а барыня потом ухмыляется: "А яйца ошшупала? Небось словно бадейка полны!".

А хоть и Илец, женский-то. Так там игуменья. Аришке проходу не даёт. То заманит на чай, то на бублики, то на изюм. А там ноги пошире под рясою разведёт и Аришке лизать. После чаю с изюмом-то сладко им. Или даст двум послушницам тешиться, да Аришку-то изводить. Те нацелуют, вскружат иё, раззадорят щекоткой ей птицу, да и выпустят. А Аришке идти - хоть самой бросайся дорогою на первый случившийся хуй, вся зудит. Хорошо, если барыня увидит по приходу, да Макара позовёт с Ришкой справится, а то так через нутрь всё и стынется. А барыне смех. "Что, пизда, потекла? Об забору потрись - дуже чешитса?"

Да Аришка не дуже сердилась-то. Не привычна была чтоб не дай бог строптивиться и покладиста. И с Макаром спала и с женой егоинной. С обоими нравилось. Только Настёна-кухарка была жестока дуже уж для неё на язык: стала как-то Аришке лизать про меж ног в общей бане-то, да и не справилась - больно негибка на это дело оказалась, да куда уж там...

"Барыня"

"Барыня-барыня,

поесстись сударыня..."

"Игоровы прибаутки", ведрусский фольклор.

У Кузьмы подъячего хуй тонок, да строг: так стоит целу ночку без устали, что и поневоле удумаешь - не осердился ли, чай? Только барыне эти-то фортели ни к чему, стой хоть сутки себе наизлёт, а дело знай - наказали напрыскать в пизду, так давай, отличайся ко времени. А Кузьма и подвёл.

Влез на тот раз в рожон к девке барыни Пелагее Савелишевой, да там будто и встрял. То ли крепко понравилось в её мягком, да мокром гнезде гоношить, то ли просто удумался - мало дело, ворон считать! Уже час на конюшне ебёт, девка в крик, жопой вертит, исходится, аж устала вся. Крик-то больше даже вовсе и не крик уже, а так, будто кудахтанье смех какое потешное. Дворня прыскает ходит в кулак: позабылась от чувств Пелагея-то, барыня дома, спит ведь в само обеденный сон, а красавица так обезумела, что вишь как раскудахталась почитай под окном. А барыню в жаркий полдень возьми побуди, так она ведь сама отъебёт кого хошь, а не то что там...

Пожалела Аришка Кузьму с оневестившейся у него на хую Пелагеей. Вошла на конюшню, да под острый запах коней оттянула Кузьме под жопой муде. А что - дело верное: как внечай поразбудят ведь барыню, так отсыплют Кузьме батогов, да и Пелагее вины не сносить, всё занятие их полюбовное на страх поизведётся лишь. А Кузьма ведь Аришке не раз и гостинцев из городу и по жопе погладит, да и в хоре поёт хорошо. Вот Аришка и сжалилась. Да так ласково вышло у ней, что заржал подъячий Кузьма, как в узду жеребец. Девка взвилась под ним, напружинилась, вся спиной задрожала, зачавкала мокрой пиздой от его глубины, да охнула почитай чуть не в вой. А Кузьма уже ей наливал полный жбан по края с пенным выплеском - теки речка теперь в берега!

Как у девки закапало с кучерявых волос, так протянулась Пелагея, вся выпрямилась, да лихим своим телом аж в хруст - так вот лакомо ей приключилось поди в этот-то раз с Кузьмой. Оглянулась от счастья зажмуренная на дверей свет в косяк, что жаром июльским бил, да и обмерла: на пороге конюшне стоит барыня. Ласковая-ласковая должно быть, потому как в руках плеть-охвостка, а воронённые брови в такую дугу - можно стрелы вить. Пелагея так и села жопой в подстилку соломовую, на которой её Кузьма отодрал. А Кузьма стоит глупо над ней перед барыней выставленный: вот, мол, какое случается, весь хорош, человеческое вот достоинство, только мокрое, да свернулось в сверчок и висит...

- Ебёна-Матрёна! - барыня с порога глас драть не стала, а ещё не очень чтоб громко заметила: "Вот они где - пироги!"

- Матушка, меня Пелагеей зовут, а не Матрёшкою... - чуть ли рачки не поползла с перепугу до барыни девка новая.

- Да уж знаю! - откликнулась барыня, - Ну готовьте зараз к обедне сраки все три! Ужо вам я сейчас отчитаю псалом...

Это было Кузьме на заметку указано, как на огрешённый им сан.

- Позволь, матушка! - взгоношился Кузьма. - А Аришка-то тута где среди нас двоих будет замешана? Чай она не еблась равно нам! Так, зашла, может чисто по случаю какому ей надобному. Мы же и не видали иё!

- Не видали? - у барыни взгляд суров и стрела между глаз не расходится. - А чего ж она жмётся тогда за тобой, как до стебля листок? А ну, Ришка, сама отвечай - что, лепилась к ним, любодеям намоченным?

Арина глаза и до пол, вся молчит.

- Ну разок лишь за яйца взялась, да потрогалась! - вновь вступился Кузьма, да сам же не выдержал: "Правда, ох как и лихо эт у ийё..."

На что барыня уж и не вынесла более и три рака образовала из них всех одним своим зычно-огромким возгласом: "За яйца?! Ах вы мудовъебеи измочаленные! Становись похабцы на очередь, не то враз на Макара пошлю - с вами справиться!"

А с Макаром знакомство вести на конюшне через батог не охотник никто никогда, оттого как Макар на хозяйстве своём среди упряжей, как в родных стенах силу духа и тела обретал непомерянную и руки тяжесть, да силушку не мог удержать - порол так порол.

А когда через час-какой все втроём с порозовевшими щеками пониже спины стояли средь горницы, то и выдавала им барыня по строгости каждому. Больше всех, конечно, Кузьме повезло, как барыни крестнику.

- Отпоёшь! - дала коротко барыня указанье подъячему - больно слушать любила уж "кузькин звон" над воскресным хоралом. - Да смотри, только дашь петуха - на себя пеняй! Тогда батюшке всё расскажу о тебе, пиздолюб! Иди с богом...

Кузьма и пошёл. И остамшись лишь две. На весь свет виноватые.

Аришка не так тряслась - уже видела, попускает-то барыню полуденный гнев, вот до морсу уже добралась. А у барыни клюквенный морс - дело первое в зной. Чище хмеля снимает тоску. А вот Пелагея второй лишь день у барыни в дворне, незнакома ни с кем и ни с чем пока, кроме разве что хуя Кузьмы ей уж наставленного. Так Пелаша вся ажно поджималась пиздой "Ой, что будет-та!.."

- Ну и что с вами мне, раскрасавицы? - барыня раздумчива с морсу, слизывает яркие капельки с чуть заметных усов, - Коль ебаться такие вы спорые... Поебаться в чистое полюшко отослать? Там, поди, и мужиков на вас станется, да и всполете так мне гряду, что небось заглядение? Ришка, а?

Арина тревожно чуть заперебирала пятками. Мужиков, может статься и не так страшно ей, а вот "гряда" барыни ей знакома была хорошо - там ведь можно в гряду ту и лечь, как придётся без продыху от зари до зари...

- Что, видать по всём, не соскучилась по прополке-то? А то враз! - барыня за сиську здоровую себя почесала блаженно, - Или может вас всё же к Макару отдать в услужение? Чай ебливых таких кобыл у него само то - недочёт. Ришка, будешь кобылою?

Аришка снова глаза по полу, отвечает как заведено, а у самой голос присел и не слышно пошти: "Буду, матушка..."

- Ладно уж! - барыня сжалилась, поднялась неспешно, подошла близко жарко совсем, да Аришку за торс.

Аришка вверх глаза и румянец по щёкам навскорь. Прижала крепко барыня её до себе, наложила большой рот свой на пунцовые губы Аришке и в поцелуе зашлась. "Ох!", понравилось, "Леший с вами, дурёхи мои! Бери, Ришка, эту ебёну транду-вертизадницу и пойдёте за лыком в лес. Нанесёте мне лыка красивого на рукоделия. Да не с опушки, а самого, что первый сорт - из-под Кемаровки. Это вам дня на три пошататься по кочкам, подумать зараз, как ли стоит с хуем тереться-знакомиться почём зря!"

Пелагея стояла поди чуть обомлев: в лес-то ей не привыкать, да поцелуй барынин увидала впервые такой, что всё в ней перепуталось - как же так? Только зря обомлела - заметила это барыня и развеяла тут же её вопрос: перекачнулась к ней, сильно вжала в себя и давай языком по губам у оглупевшей до одури девки водить. Сильно чмокнула, да отпустила за жопу тогда. Пелагея, как пьяный на празднике - не поймёт, это свадьба, чи поминки?! Глаза растопырила, как у козы на листок, так барыня, нету сил, рассмеялась:

- Убирай, Ришка, эту дуру скорей, не могу! Ой вернётесь, уж чую - влюблюсь, дело милое! Прочь с глаз моих, подлые!!!

* * *

Так и оказались в лесу. Для Аришки тот лес красота, да и всё. Так бы ночью у пня и спала, потому росла на степу, дерева только три сразу видела. Хорошо хоть Пелагея обычна по полянам, да буреломам расхаживать оказалась. До лесины Кемаровки добрый день пути, так под первый же вечер сообразила Пелаша и костра разложить, и место присмотреть на ночлег, и веток накидать под себя. Уснули уж.

Только стала на небо взбираться луна крутобокая, ярко-июльская, затревожила сон. Очнулась Аришка, как в роздыхе - душно стало ей середи пышных трав на поляне. Вязок сон не идёт, лишь побалывается, вроде смежит глаза, а забрать не берёт. Вздыхала Аришка, ворочалась на колких ветках, да луна ещё жжёт...

"Ты чего?", Пелагея от просыпу смурное лицо. "Не лежиться...", Аришка в ответ. "Не лежиться - пойди, да проссысь!", Пелагея развеселилась сама - и у неё уже сон, как рукой. Лежит, смотрит вверх, а наверху ведь - луна словно нечаянное ночное солнышко. "Ветки колкие!..", Аришка жаловаться тогда ей далее. "А эт ничего, скоро привыкнешь!", Пелагея в ответ, "Как к хую. Это только сначала смешно". "Ты небось попривыкла уж?", Аришка повернулась на бок, на Пелашку озорную поближе смотреть. "Это к хую-то? Только чуток...", созналась товарка по лыково промыслу, "Больно тревожен стояк у Кузьмы! Девки говорят, он и до вечера мог так ебать, если взялся в обед..."

- Ой, да я же про ветки спросила-то!.. - спохватилась Аришка, смеясь, - Но только давай и про хуй. Интереснее!

- К веткам, да хворосту я с мальства лесом обучена, - Пелагея запотягивалась на своей лежанке и впрямь, как на перине какой. - Аришка, а что это барыня целовалась так?

- А то! - потянулась Аришка к своей неразумной ещё, как сама барыня; подалась близко телом до жар и прошептала ей в ухо: "Ебать тебя будет наша барыня! Что - не пробовала?"

- Как ебать!?! - Пелагея даже встревожилась по ночи и на Аришку глаза все и развернулась к ней.

- До того, что понравится!.. - объяснила Аришка устав. - Драть, будто по-кобелиному или выгладит всю, что зайдёшься в руках и намочишь в постель...

- Да как же, Ариш? - совершенно от глузда запряталась Пелагея, - У неё ж нет, поди, и чем! Как же так?

- А вот хошь покажу как?! - Аришка совсем подобралась к Пелаше под жаркую, да ладонью её по животу осторожно оглаживает: "Хошь покажу? Давай, Пелашенька, я сегодня твоей буду барыней!"

"Да как же, Аришенька?", Пелагея не находилась всё, "Разве девки девок ебут? Мне так стыдно будет с тобой. Мне уже с тобой стыдно лежать! Фух, стыдоба какая с тобой рядом мне спать тут!.." "А не стыдись, девка-холопка! Не для того тебя в услужение взято мне было, чтоб ты прела тут лишь от своей одури! Ебут, моя сладкая, ещё как ебут!", Арина, путаясь в споднем у Пелашки, хватала уже её за пизду, "Ты же потная вся, как лошак, девка-дрянь! Я тебя осторожно побалую, не то что Кузьма! Ну как, пойдёшь ко мне в девки на ночку, Палашенька?" "Ариша... Ариша...", Пелагея в жару вся куёвдилась, "Ну давай уж... Пойду!.."

- Так и сразу бы! - Арина привстала над ней. - А то вздумала барыне перечить! Вот когда б тебе всыпала в хвост? Ну держись мне теперь, дура глупая! Буду, так и быть, в науку тебя непутёвую запускать.

Арина задрала на Пелашке подол и устроилась к ней меж колен. Раскорячив как можно девичью гордость за коленки на стороны, она сунула палец в горячий оволосатеный рот девки. "Да ты взмокла, коза деревенская, как на выданье! Чиво - не ебут без причин на деревне-то?", Аришка почмокала пальцем туда-суда в тёмной дырке пизды, "Отвечай, когда барыня спрашивает, да сиськи уж давай мне покажи, поди там их и нет у тебя, дура мокрая!" "Ой, барыня, ой не ебут...", Пелагея из сарафана корячилась, да выкручивалась, чтобы с пальца собой не слезать.

Сарафан был ещё на голове, а уж почувствовалось - припала Аришка-"барыня" ртом к грудям, защемила губами сосок. "Уф! Хороша! Молодец, отростила торчки! Дыню пробовала, дура, когда? Вот точно так..." "Нет, не пробовала, барыня...", пропищала Пелашка в ответ, заходясь уж от тепла в животе, что от пальца Аришкиного взапускалось, "У нас дынев отроду не водится...". "А и что с тебя дуры нетёсанной брать тогда! Не буду тебя ебсти, хлопка текучая...", Аришка выдернула в сердцах палец из Пелашкиной пизды и задумчиво сунула себе в рот. "Барыня... барыня...", Пелагея ажно зашлась животом, "Поиби!.." "Ну уж нет!", Арина схлопнула перед собой колени подававшейся к ней девки, "Сперва барыню свою ублажи, паршивка, а то ишь завздыхала валяется! Раздевай свою барыню, Пелашка!"

Арина уселась прочно на босых ступнях, а Пелашка подобострастно подлезла под ней и принялась задирать сарафан, как платье с барыни. Когда сиськи Аришкины выпали, мягко стукнув по носу расстаравшуюся девку, Арина засмеялась: "Вот умелица! Дура набитая, барыню толком не может раздеть! Ну-к лижи мне, Пелашка, пизду!" И подальше откинулась голая, разухабив колени руками сильней и всю выворотив свою мандень девке прямо в лицо. А Пелагея так вся и затряслась. "Как, Ариша?.. Как, барыня?.."

- Какая я тебе Ариша? С дворней путать меня, дрянь паршивая? Ну как я тебя за волосню! - Аришка вплелась пальцами в густые мягкие волосы на Пелашкиной голове, - Отвечай, дура-девочка, кто тебе я? Разве не барыня?

- Барыня! Барыня! Отпустите, я стану хорошая! Моя барыня!

- Ну так лижи вонючку мою, дура глупая! - Арина с силой пригнула присмиревшую девку головой под живот и плюхнула лицом её о свою пизду. - Или на вкус не така? Или не нравится? Ну, лижи, говорю! Это - барыне рай...

Арина блаженно закрыла глаза, а Пелагея испуганно захлюпала по пизде у неё языком, будто вылакивая.

- Ну чего? - оторвала из-под живота перепуганную Пелашку, - Что - не нравится?

- Солёная больно уж, барыня!.." "

- Ничего! - Аришка вновь вжала товарку в пизду, - Это ссала я потомучтое... Да ты не боись, дура, в рот тебе не нассу! Хоть по-барски бывает не то ещё... Ты получше учись, мягше, мягше бери, да повыше чуть... Там от секель торчит - ага... Самый баловень!.. Дуй на него, плюй, да соси, дура глупая... вот... вот... умница... Ох-хо-хо мне с тобой...

Арину на раз забрало. Заходилась вся, занатужилась, стала жопой дрожать. По волосам девку справную уж не рвёт - гладит ласково. И догладилась: прыснула той из пизды прямо в рот. Пелагея отпрянула тут же в испуге: "А!" А Арина уж вся на луну лицом и от смеха трясётся, что и не перестать. "Барыня, барыня!", Пелашка в голос звать, да не может дозваться, вновь спугалась аж.

"Ох и дура же ты, хлопка грязная! То любилась я так! Как на небе была...", Арина потрогала себя за пизду, "А чего испугалась-то, глупая? То ж не всалась я, то у баб от любви приключается такой ключ-ручей между ног! Аль не знала?"

- Не знала, барыня... - Пелашка от испугов своих давай уже отходить.

"Ну так знай!", Аришка довольная, пизду нежно почёсывает, "Да так уж и быть - становись, ублажу! Давай рачки и пяться ко мне, пока жопой не уткнёшься в меня. А там понравится..."

Вот те и раз - вмиг обрадовалась Пелагея перемене блаженной в "барыне". Поопёрлась на карачки и задницу уже суёт Аришке в глаза.

- Да осторожней, ишь прыткая! Барыне, чай, суёшь-то мандень, а не конюху! Не бздеть, смотри у меня, пока я с тобою вожусь! Удержишься?

"Удержусь... матушка...", Пелагея уж вся напряглась в ожидании.

- Ну посмотрим... - Арина за жопу взяла, булки в стороны растопырила, зачернела дыра в волосах, - Ох ты, дура, кудрявая же у меня! Волосни понабьёт полон рот. Ну, да ладно уж...

Арина подлезла под задницу, ртом схватилась за волосатый зев девки и тут же спустилась до низ, ухватив прочно в губы сосок баловника её секеля. Пелагея раскрылась вся в рот тут же: крика нету как нет, а рот рыбою сам раззевается и о чём-то безмолвно кричит, как орёт. Наконец-то сорвался: "Аах-ххх-хаааааа! Ааааааа! Ааа!" На весь лес ночной так, что теперь уж смеялась луна над землёй. По деревьям проснулись два филина, метнулась устроившаяся было уж ночевать в утро раннее летучая мышь, да невесть где на деревне взметнулся с насеста петух. Пелагея стояла, оперев руки в колени дрожащие, задом топырилась навстречь полюбовнице и орала так, что хорошо хоть за полдня ушли далеко - не то вновь побудить опять барыню? Наконец залегшало и ей: жопа будто сама вся задёргалась и выпятилась, колени согнулись, глаза заплакали, а Пелашка утратила чувства все, сильно сдерживаемая лишь Аришкиными руками не пасть.

Но очнулась всё ж уж на земле. Рядом Аришка лежит, протянулась, да веточкой отгоняет с себя, да с ней комаров. "Моя барынька!", подалась вся к Аришке Пелашка изнеженная. "Всё, Пелашенька, наеблись уже. Я тебе больше не барынька. Люби меня так, если хочешь. Завтра, как не забуду, поиграем в наоборот..."

"Это как же, Ариша, "в наоборот"? Я совсем не пойму...", Пелашка похоже на небе всё.

"Дуронька глупая!", рассмеялась Аришка, "Слушай, что барыня говорит. Завтра ты будешь барынькой, а я хлопкой лишь чуть от навоза оторванной. Поняла? Ну и вот. Спать теперь. Ох и спать же теперь в самый раз..."

Лесовик

"- Чаща чем страшна?

- Там ведмедь...

- Какое там! Уж бы лушше ведмедь..."

"Заповедная стать", повесть козацкая.

По темноте шарахаться - кажн куст чародей. А когда заблудился того. Второй день на излёте, а лыка нет. Ужнось барыня отблагодарит, только вернись к ней в срок!

Стали Арина с Пелагеею в унылую жить. Хоть болота окончились к вечеру, да чуть отплескались в речном бочажке - другая беда. Темнеть стало по лесному скоро, урывисто, не успел оглянуться следы не ищи.

"Да тут же он, тут же был!", Пелагея как самый опытный из двух проводник в отчаяньи почти што уж речь ведёт, "Здесь торчал всегда, треклятый, как пень!" "Да ты не тревожься, Пелаша, так!", успокаивает как может сама на неполных коленках Аришка-то, "Найдём этот твой лесок раньше позже ли. Может утром уже?" "Да как же позже-то, Аришенька!", Пелагея горячая, "Барыня ведь не спустит денька. Будут задницы наравне с лыком отодраны, а меня так и вовсе поди с дворни вон - зачем леса не знает, когда в нём росла?" Ну и ещё походили чуток. С пользою - у Аришки синяк над коленкою чуть не светит во тьме, а Пелагея драчку нашла, что насилу с неё и повыпуталась, руки-ноги все сполосовав. Филин ухнул. "Пелаш!", взмолилась Аришка без сил уже, "Давай завтра ужось искать-то. Вон луна уж, гляди, занимается! Я и вовсе боюсь здесь в лесу: а ну вдруг как с тобою и сами мы потеряемся, тогда-то как?" "Да мы и потерялись уж...", вздохнула Пелашка, как совсем на себя непутёвая, "Я не знаю дороги, Ариш..." "Нет, ты так меня не пугай", говорит тогда Аришка рассудительно, "Это я могла потеряться в лесу, если бы без тебя и одна. И со страху б тогда померла. Вона сыч как кричит-надрывается. Я бы сразу то знала - по мне! А ты потеряться не можешь, ты просто устала пока. До утра. И я с тобой не боюсь. Давай где-нибудь спать". "Да где ж спать-то тут, кругом буерак! Хоть прогалинку какую бы выискать...", чуть поуспокоилась Пелагея впрямь.

И уж почти што нашли. Когда глядь - впереди будто проблеск. Ведь свет! "Пелаш, что это там?", Арина первая высмотрела, рада вся, "Поди, огонёк?" "Огонёк...", да Пелаша сторожка-та вдруг с чего, "Ты годи, Ариш, прыгать-скакать. В лесу ночью свет тоже дело боязное: лихой, аль не лихой человек зажёг?" "Да с чего же лихой?", Арина озябла уж вся - ей бы до костерка, "Да и можно лишь чуть подойти - посмотреть. Нас не видно-то будет во тьме, поди!" Ну пошли. Когда ближе, а нету костра. Есть баян зато. Надрывается где-то, как дурень от радости, приглушённо порою визжит. Пересмотрелись между собой Аришка с Пелашкою, да на опушку и вышли. Стоит хата. Волшебная по всему. В окна свет мало льёт, так и двор подсвечён. У крыльца слева чертит собака круги вьюн-волчком в плясовую даёт. А от права с крыльца танцует кошечка, да такая изящная вся, будто вырисованная. А из избы гудит гудом баян-кудесник. Что же - надо идти, смотреть, как бывают таки чудеса!

Подошли до окошка кругом, да стоять осторожно заглядывать - а там кто? А вот там борода в потолок, нега страстная. Баян на руках, а коленки как сами сплетаются - аж заходится друг дорогой в самопляске своей для себя!

"Это ж кто таков, чудь непомерная?", Аришка приставилась в угол окна. "Мабуть это и есть лесовик!", Пелагея ей, "Бают в этих краях он и селится..." "Да какой же такой лесовик?", не понятно Аришке ни что. "Барыни лесовик чудной", пояснять Пелагея ей чуть шёпотом, "Я сама-то ни разу не видела, да им детишек, как непослушный кто, отродясь на деревне пугают всех! Вишь вон страшный какой, борода! Ариш, а Ариша? Втечём?" "В лес, Пелашка? Ты глупая заново? В лес идти не пойду, там мне больше ещё будет боязно!", Аришка сразу-то видно, что лесовиком ещё с детства не пуганная. А зря. "Да ты што! Што ль - к иму?", вся Пелашка дрожать взялась, "Так иво ведь у нас днём боятся-то, а то в ночь вже!" "Ты зря не горюй!", ей Аришка, как маленькой, "Меня матка учила не бояться вдвоём мужика! Ну и што страшный што? Ну как всё же не съест! Пошли..."

О лесном барыни Осипе слава громкая шла порой. И в баринах будто был, и в купцах, и в подрядчиках служилых, мол, числился. А к барыне вольным наймитом пришёл и запросился сам дальний лес хранить-остерегать. От кого там и что хранить, да остерегать - вопрос тот ещё, потому как для мужицких порубок был слишком удалён лесок, охота же в барском лесу как-то не возбранялась и искони. Но что верно, то верно - при Осипе перестал в чаще и медведь шалить. Весной голодной и то не баловал, ушли случаи, чтоб кого заломал косолапый в нечаянности. Деревенских охотников будто знал Осип наперечёт, да и они знавали его; в деревне же появлялся раз, небось, не в пять лет. Да виду такого был, что и впрямь лишь детей стращщать - одним словом чудовище лесное и есть. Бабы, правда, вот баяли...

Был суров вечерок. Заломила на случай тоска в гости под дикий кров. Ещё солнце садилось как, так всё думал - упьюсь, так же дым пойдёт! Но не стал. Пока. Силы берёг. Поставил первач смоляной на повыше куда, словно и позабыл вовсе. Будет полуночь, тогда с тобой встренемся не разойтись! А пока же намял сапоги. Взял баян. Горький лук. Укусил. Закоробилось аж по-привычному всё внутри. И повёл, и повёл, и повёл... Солнце забыло висеть - сразу рухнуло, как пропало всё, за горизонт. Не темно и так. Лампы все наизлом - выгорай керосин! И наружу - весь лес осветил? Сам сидел и гудел, и гудел: заходилась душа новоросными ввечеру муками...

Дверь открылась. Вернулась из-под потолка борода. Глаза. Долго, долго смотрел...

- О мимолётное виденье... передо мной явилась ты... Две... - изреклось из могучей груди лесовика.

- Чегось? - Пелагея не поняла.

- Заходи, когда босой пришла! Там чего дверь ломать жать в косяк? - Осип сдвинул заржавшие туго меха в свой баян. - Это где же такие страшные, да перепуганные звери лесные водятся теперь по ночам? Вы откуда взялись меня напугать?

- Дяденька, мы потерялись совсем... - завыла пошти што Пелагея-то жалобно.

Ну да дело уж в гору пошло. Самовар на стол, вдруг картоха кипит, смешные грибы маслёнки в плохе катаются, малосол из-под пол огурцы. Да краюха, да стерлядь с под потолка, да тот же друг-первач - пир горой, вот и всё, ниоткуда возьмись. Сидят девы две, как зачарованные, сами и не свои. Из прогладного леса с холода на такой вдруг огонь попасть... Так тогда наливай!

И вот стало хорошего много, но мало всё ж. Так как жадничает. Осип-то на первач: себе всяко нальёт, а девахам лишь счёт до трёх дошёл - как повыстыли чарки, что ни возьми, а там дно лишь видать. Пелашка первой не вынесла. Склонилась, чуть ухо найдя у Аришки-то, да и шепчет, что слышно лишь по лесу: "Я ебаться хочу!" "Ну уж ты!", ей Аришка в ответ попунцовела за дружку такую хорошую, "Терпи, Пелашка, ты что? Распоясалась!" Осип, как не расслышал, себе - до краёв. Ухнул враз и говорит в закуски вмест: "Ну!.. Чего, моя милая, там схотелось тебе?" "Хочу...", собирать глаза в кучу Пелашка, "Хочу ссать!" "Идём до ветру!..", вынес вердикт на всех Осип-друг. Всех и вынесло в полуночный разгар, чтоб в лесу не шуметь.

Ссали дружно, от света недалеко, оттого натерпелось ведь уж. "А правда, дядичка, што у лесовиков хуй большой огромный такой?", Пелашка не вынесла. Аришка прыснула. "Нет... То брешут всё!.. Какой там большой...", обернулся Осип баклажкою такою своей, что Пелашке чуть не присвистнулось: там такой был висюн, как бывает лишь только, наверно, во сне. "Уж нет, дядичка!..", только и вздохнулось с захмелевшего горюшка девке, "Так хотелось, а делось куда! До тебя напрасно в гости ходить. И с таким ебаться не мастерица я..." "Да ты брось горевать!", засмеялся над ней лесовик, "Мягко вправим, так может обрадуешься?" "А эт как это - мягко?", Пелашка - глаза горят: может влезет и вправду? "А вот в дом пойдём, попробуем. Там растопыришься удобнее, а я наставлю. Как налезешь сама на него, значит можно, пройдёт..." Аришка, покачиваясь, подошла и взяла писуна, как хороший жгут в руку: "Ого! Не, Пелашка, тебе не войдёт, больно крепок большук!" Она с силою дёрнула несколько раз нагнетающийся уж конец. "Да держи - улетит!", загоготал лесовик, "Крепче бери, красивая, за узду-то коня!"

И в избе Пелашка раздвинулась. Села лавке на край и так расстаралась - ноги в стороны, что невмочь, пальцами тянет за мохнатые губы в стороны, только влезай, а сама хмеля будто не пробовала уже - вся как стёклышко, только жар изнутри, да в глаза бьёт. Глядит на лесовика чуть не моляще - давай, спыпробуй уж! Осип спустил штаны, рубаху задрал, да взял в кулака тово друга свово, что и так уж на розовый рот внизу девки зазарился. Поднёс головою округлою малиновай на понюшку пизды. Тот надулся и стал чисто хуй. Ну куда там такое сувать! А Пелашка не налюбуется. Чуть лишь тронулся горячим об её горячее, да неширокое всё ж, логово, так и пустила слюни своею пиздой на башку ему. "Сочна, хороша!", Осип крепко вжал, да стал поваживать зардевающейся девахе по скользкому оврагу. Пелашка замучилась, задышала, взопрела вся вмиг. Аришка рядом сидит, гладит по голой груди её, да на товарку любом любуется: больно девке внечай хорошо делается, так Аришке что и перепадает по чуть. "Дядичка...", хрипит Пелашка, а слова где-то там, в горле остаются все ночевать, "Дядичка... Вдуй..." "Дак боюсь я!", Осип - тиран, "Боли бы не причинить тебе, глупая милая! Давай уж лезь сама..." Пелашка ещё шире карячиться, виться, да подаваться вперёд трандой. Осип крепко стал и стоит, што не сдвинешь, камень быдто. А Пелашке мука - не лезет ведь грех! Уж и будто вошла голова, и вот-вот, а никак - ещё девка узка. "Погоди!", Осип сжалился - как девка мается и впрямь, "Масла надо льняного. Приправить тебя". Потянулся, добыл из угла склянку, да плеснул на башку другу своему, что перепало и ей. Напружинилась Пелагея, вся дёрнула жопу вперёд, да вдруг и нашла на его на балду! Да так и замерла. Внутри будто огромный дых у неё. Попробовала чуть поводить жопою вперёд-назад и чуть не заплакала - стало так невмоготу хорошо уж, что хоть в небо бери и лети прямо так босиком... А Арина по жопе похлопывает, смеёться: "Налезла? Не лопнула? Ну ибись теперь, не осторожничай!" До корня, само, не достала - всё ж больно здоров. Но об дно её как начал Осип полегоху постукивать - заворожилась девка об хуй... "Не при, не при!", Осип подставлял кулаки под живот, когда стала биться-кричать, да с пылу пыталась прижматься до иго Пелагея-то. "Ааа-йих!", обстоналась девка вконец, да подёрнулась жопою от наставшего хорошо.

Аришке легше пошло. Лесовик в избе окна долой - так гуляй ветерок, чтоб свежей. Так уж скинула сарафан, да загнулась раком - вот да. Осип намоченным о Пелагею концом к ней уткнулся, чуть поднатужился, сраку развёл посильней и - скользнул. Весь вошёл, что и подивился аж: "Девонька глубока!" И почал по жопе стучать животом, по пизде яйцами - только хлюп стоит. К Пелашке вернулся хмель, да и было с чего: так сиделось весело, взъёбанно, что даже смех стал навдруг разбирать. У Аришки-то сиськи трясутся, как по ветру полоскаются! Пелашка её и возьми, как корову за вымя, за сразу две. Да давай тягать, смех стоит: "Аришка, я тебя отдою нынче!" А Аришке не до смеху совсем - так ебут, что забыть всё на свете, а тут ещё сиськи Пелашка таскает и с силою, что горят. Аришка только мычит, как корова впрямь, да глаза всё сильнее подкатывает. Не утерпела, выдохнула, запричитала жалобно, да взвыла: "Ой! Ёёё-ййй!!!" И затряслась сустатку, как малахольная на всё торчащем хую.

Что и делать-то? Хуй как стоял - так стоит. "Дядичка... Как же быть? Кого дальше-то ебсть, если так?", Пелагея обеспокоилась. "А налезь-ка ещё разок!", простой ответ. Она и налезла вновь. Тоже с жопы попробовала. И вправду - сноровистее так. А Аришка за яйца пытала лесовика, чтобы он, наконец-то, налил полну дыру Пелашке-красавице. Но не тут-то. Пелашка сызнова зашлась, а горячий как был, так и есть, только дёргается сильнее от чувств. "Да когда же он кончится... етот твой дырокол?", не стерпела Аришка такого уж. "Посля завтра приди!", Осип в смех над ней, "Растопырсь, коль не надоело ещё!" Аришке не надоело совсем. Она в рост попробовала. Стоймя, как целовалась с ним, с лесовиком окаянным, так и нашла без всякого отрыва на хуй. Так стоймя он её и привёл снова-заново до того, что коленки дрожат теперь даже на лавке сидеть. А лесовик между ими присел и ничё у иго не дрожит, только хуй... Лампы сгасли уж по ветерку, так, какая горит ещё в уголку там где, да из лесу луна в гости с воздухом. Хорошо!

Не сдержала Аришка-то первая, склонилась, да поцеловала в башку. Попробовала ртом налезть - большеват, чуть не рвётся рот. Да Пелашка мешается: "Аришка, ты что - глузда ма? Чё целуишь-та?" И пытается оттолкнуть ещё глупая. "Пелаш, не мешай!", Аришка ей и дальше на хуй ртом налезать. "Ариш, да он ведь вонюч, поди?!", Пелашка в ум не возьмёт. Аришке чуть не глотнулось в поперх со смеху-то. "Пелашка, дуранька! Да ты же совсем ещё никудышна оказывается! Али в рот не брала?" "Не брала...", у Пелашки широки глаза. "Что - Кузьма не учил в эту дудку играть? Вот ведь потешная. На, попробуй-ка!" Арина хуй Осипа насторону, до Пелашки смотреть. А Пелашка - один перепуг, птица глупая. Осип тоже ржёт. Но обиделась на них и склонилась. Понюхала с подозрительностью, чуть лизнула. "Что дают?", Осип сверху, вандал какой, "Чем цветок? Не пиздой?" Пелагея и вовсе надулась на них. Вся вниз подалась, раскрыла рот до лёгкого хруста в скулах и насадилась на голову запросто. "Ох ты, девка даёт!", задохнулся Осип весь вдруг, "Гляди, большерота кака!" Большерота, да справна, только делать не знает что. Пришлось Аришке учить: раззевать свой чуть не до надтреска рот и смоктать по хую на пример. Пелашка во вкус вошла, не отымешь и что. Пару раз ещё Аришка со смехом одёргивала иё: "Ну поуспокойсь! Поделись..." А так и пришлось молоко от Осипа на зажадничавшийся рот до Пелашки. Он без упреждения всякого дал, так резво отпрыгнула: "Ой! Ой! Тьфу ты, господи, полон рот!" А Аришка смеяться навновь: "Порастратила!" И облизывать взорвавшегося дружка поскорей: "Схлебнуть надо было, Пелашенька!" Пелашка в удивлении вся лишь поглаживала по яйцам опроставшегося, наконец, впотьмах-то коня...

Спать слегли вперемешку - сил не было разбирать, кто, да как и куда, благо пол из настила оструганного. Осип кинул лишь травяной свой настил и ютись не горюй. Периной показалось житьё девкам двум после леса бродяжьего, да после тревожкого вечеру. Аришка проснулась навдруг от щекотки и сильной уж пряности. Так и есть: всё проспала, поди! Солнце в окна вкрадается, лесовик на боку ожимает уже Пелашку-то глупую, дует под зад ей засов свой на крепкую. Пелашка лишь поохивала, помурывая в спросоне блаженной ищо заходясь, а волоснёй-то своей меховой, не глядючи, прямо Аришке под нос и утыкивалась. "Колючая!", Аришка со смехом серчать на неё, да давай подаваться наверх, целоваться с хозяйкой мехов. Сладка показалась Пелашка ей сонная, опосля-то пизды. Ну та скоро уж выохалась вся, протянула ноги, потягиваясь, да жопой и затрясла вся от случившейся радости - вновь девке вконец повезло, обессилела вдрызг поутру. Аришке же перепало с подробностью: Осип влил весь свой утренний сбор ей в пизду, да так, что краями текло и по мохнатым её усам.

Тут Пелашка-то и спросталась тревожиться: "Ой ведь горюшко нам! Барыня засечёт! Не поспеть и уже совсем теперь в срок! Дядичка-дядичка, где у вас тут Кемаровка-лес стоит? Нам ведь лыко драть..." "Лыко драть?", лесовик и задумался. Сел, штаны нацепил, трубку резную набил, что засмотришься - пустил дым в потолок. "А зовут-то тебя как, дерилыка напрасная?", наконец-то обмолвился. "Пелагеей Савелишевой кличут... Или Пелашкою барыня...", глазами захлопала деваха ему, "Да что, дядичка, лес-то где?" "Лес-то?.. Лес - на пизде...", Осип в думе какой-то был весь, что девах словно и не замечал. "А ты знаешь чего, Пелагея Савелишева?", очнулся вдруг. "Чего, дядичка?", Пелашка в ответ. "А ведь ты Пелагея - красавица! Больно люба с порога пришлась мне вчера, как ещё за подругонькой пряталась. Я тебя видно в жёны возьму на какой-нибудь год, не то два! Станешь лесом жить у меня? Да в деревню мотать, а то некому?" "Как же, дядичка?", Пелашка и глаза на лоб, "Да ведь барыня!.. Мы по лыко... Потерялись лишь... Вот..." "К барыне я слово знаю", говорит лесовик, "Подругонька-то и снесёт, барыня, чай, не осердится, уж не боись. А меня, будешь знать, Осипом кличут как что. Ну - полезешь ещё раз на хуй?" "Ну уж что вы! И как же так? Я ведь вам не какая презиновая! Поустала уж..."

Так и осталась Пелашка замужем за лесовиком внечай. А Аришке до барыни. Да со странностями лыка взамест: дал ей лесовой Осип-друг туесок, наказал передать его барыне, а лыка, сказал, не дери - барыня спустит, мол. Вывел Аришку на тропы хожие сам, да пока провожал, то Аришка всё ж выведала. "Одного всё никак не пойму, говорит, Осип, как же складно так у тебя кошечка под гармошку с собачкой танцуют? Ты колдун?" "Эх и был бы я знатный колдун", ей Осип и говорит, "когда не был бы старый пердун!" Тут же что и утвердил на весь лес Аришке в конфуз. "А до танцев што, так пока не видал. Полкан тоже вот, старый мудак. Я иму говорю - ты мне што? Когда ты был весь мой и трёх лет, я тогда хоть понять мог, а так? Ведь тебе же в обед уже сто с лишком гаркнет уж, а? А ты хвост всё, как тот дуралей, всё не можешь впоймать! Отчего? Полкаша - ему - ты бы гавкнул, собака, хоть раз! За всю жизнь... А он мне - "Чё мне лаять? Я волк!" От такая пизда... Одна Маханька умница. Уж как изловит всех блох, так тогда и комар ей блоха. Приноровилась, вишь, по ночам-то гонять мошкару. Хозяюшка..." Что поймёшь тут? Что не поймёшь? Так и осталось Аришке подумать что. А как пошли тропы такие уж, что ей ведомы были, так лесовик и совсем пропал.

Идёт Аришка, лес весенний, да солнечный зелёной стеной вокруг звенит, а у ней всё ж тревожится нутрь - что там тот туесок, когда барыня нагладит, поди, охвосткой-то Аришке весь белый зад, и за лыко, и за Пелашку утраченную в дальнем леске.

И предстала, вот, перед барыней. Стоит, только растерянность одна в ней есть и боле ништо. Барыня в вечер же подзаведёна была с чегось, осмотрела Аришку критически и "Пизда!", говорит, "Жопа к празднику, где носило тебя, да Пелашка где? На конюшне застряла опять, дура мягкая?" Так Аришка тут и созналась во всём. Как плутали в лесу, как на лесовика набрели, да забрал что лесовик-то Пелашку себе. А вам, барыня, вот туесок. И протягивает тот туесок, как какой-то случайный там хуй, вместо дела, которое надо бы. Барыня смолчала пока. Приняла туесок. Приоткрыла, рассматривает или может читает там что, если Осип-лесной вдруг как грамотный. Аришка же не жива ни мертва стоит - жопу строит к попорке готовящейся. "Ну, а что же сказал? Для чего берёт?", барыня спрашивает, не поймёшь - есть ли нет гроза в голосе. "Так сказал, што любовь!..", Аришка мнётся с одной ноги. "Любовь? Вот пиздюк!", барыня всё же огневалась, "Ведь себе же хотела уже окрутить эту дуру волоокую! Больно справна, да в чувства уж пошти што ввела меня..." "А когда барыня схочет огневаться, то велел сказать...", Аришка, совсем невесела, уткнула нос до долу. "Чего? Чего сказать велел? Говори уже, не перепутывай!", барыня в крик, но с весельем, Аришке-то неожиданным: неуж, не сердится? "Чтобнепизделатранда!..", на одном духу выпалила, робко подняв глаза на барыню, Аришка то, что заставлял особенно заучить, да не позабыть передать лесовик. Жопа Аришкина сжалась, как в два кулака, в диком ужасе. Барыня охнула, охнула раз ещё и в такой смех зашлась, что сиськи полуведёрные закачались, да затряслись, как два колокола на Камаринскую. "Вот же... вот же... же жопа-то бородатая!..", стонала барыня едва через смех, "Ну ужось... погодит-ко... доберусь, поди... сам пригласил, лешака бесстыдная..." "Барыня... А как же лыко-то?..", как уж поуспокоилась едва барыня, так Аришка напомнила, зная - лучше сама. "Ох-хо!..", барыня заглянула ещё раз в туесок, "Да какое там лыко, Ариш, дура ты, дура дурою! Я надолго теперь наплелась! Вот тебе лишь задача выходит лишь прежняя, паршивка ты этакая. Как выпустила из рук от меня такую пизду, так сама будешь сраку лизать мне опять. Что поделаешь? Залезай..." И барыня, непонятно с чего для Аришки совсем, так раздобрившаяся, завелась на постели своей, высвобождая девке место нагретое в пригласительную...

"Хлопка"

"- Двумя в руки ударь - ето шо?

- Хлопок!

- А одной?

- По заднице?"

"Ливерпульски студенты", малоросская синокомедия.

Уже в осень то дело было. Аришка сама и виновная: не удержала язык за бело зубками. Донесла в жарку ноченьку барыне на себя под веселье-то, про то как играла с Пелашкою в "барыньку".

"Ах ты драна каза!", барыня ей, как отржалось, да отвеселилось ей, "Так ты дура-то неумытая понабарствовалась над девахою почём зря? А сама обещалась, да смыкнулась? Негоже то!" И послала Аришку на деревню итти - вызнавать, на охоту идёт ли кто с мужиков. Побегла Аришка тогда ж, вернулась чуть свет: "Охрим с парей своим Поташком подаются до гусок на промысел..." "С ими вот и подёшь!", барыня ей, "Пусть доставят тебя до лесного мово, а там хай идут себе. А ты к Пелашке пойдёшь в услужение на три дня - вот тебе мой наказ! Ноги мыть, угождать, всяко радовать. Я сама в зиму уж соберусь до Осипки-то в гости, поди, так проведаю, как ты там пробыла. Да просыпала ли Пелашка плетей тебе за твоё у ней недослушание! Подавайсь ужо..." Так и вышло Аришке опять в лес идтить до лесовика.

Ну Охрим-то да Поташок его пари бойкие: к ним прибегла Аришка лишь, да обозвалась с заданием барыни в лес её провести, так обрадовались - мол, чего ж, веселей итти будет, а как же то, проведём, конечное. Да в пути бедну жопу Аришкину всю ошшупали, так дошли что пока обе уж половинки горят будто маковки. Им веселье же озорникам лишь - девку в пунца вгонять. Как лес знали охотники здорово, так под первый уж вечер и добрались, им чего, оно дело привычное. Лишь Аришкины ноги отваливаются, что невмочь.

Первым делом зустрел лесовик мужиков всем почтением - ледяной смоль первача обсудить. Не то и охота не охота же шь. Так пропали, почитай, мужики. Аришка же с Пелашкою к ним не стали привязываться: у Аришки ног нет - до кровати добраться бы и минуя стол, а Пелашка - лесная житель-хозяйка ведь, до вестей лишь через раз добирается. Так забралась к Аришке под бок: "Расскажи как чего!" Вот Аришка-то ей и поведала. Да не как там чего, а что барыня им наудумала. "Буду хлопкой тебе, Пелашенька глупая ты моя! Как помнишь если обещалась в ту ноченьку. Наказала барыня ноги мыть, да лютей угождать всяко разное мне тебе. Да сама ещё сказывалась, что тут о зиму будет с ревизией, когда я ей сама не всё выскажу..." "Ой-ёх! Да как же, Ариш? С меня баринка!", Пелашка напугана, как не ей будто "баринкой" быть, "Чем же я распоряжусь над тобой?" "Чем хотишь...", ей Аришка со вздохом - уж входит в вкус до на завтра игры, "Буду всю из тебя ублажать... Что лишь только удумаешь. Можно, барынька, вот к примеру тебе я скажу мне уж спать - ноги ломит-то! А ты мне что?" "Да спи, конечно! Чё - дура-то?", Пелашка смеяться в глаза. "Что дура, то дура, барынька!", Аришка ей, "Только негоже так. Ты должна говорить: что и спать тебе, Ришка, дура набитая! Лушше пятки чеши! Поняла?" "Ага... вроде как...", Пелашка озадачивается понемногу, "А ты всё же спи пока. Я, Ариш, эту ночь-то подумаю, так назнаю небось, што и как. Да с тебя, девка глупая, один рожон поди толку-то будет сейчас лишь чуть! Когда хари-то нет на тебе, так задремлешь ещё в пятки носом мне, а я ш-щекотки страх как боюс. Спи давай!" "Ох, спасибо же, милостива барынька! Ох, спасибо, Пелашенька!", Аришка тут же и в сон ушла. А Пелашка и впрямь призадумалась - как тут быть. Стоит только начать думать - дело верное. Уж удумала. Как подменили в утру.

Раньше всех подпрыгнула - я теперь! Все же спят ещё, как снурки. "Гоношись, племя босое!", возгласила им наперва для острастки. Мужики заворочались, заворчали в кудрявые бороды. Аришка рядом в продраты глаза глядит. "Сподымайсь охота! Проспишь зарево! Утки все улетят по домам!", всё, Пелашка - чисто скаженная. Осип сел на полу, как лохматый медведь: "Кенингсенский дворцовый переворот! Все при оружии?" "Ась?", ему Охрим головой под бок. "Што за утро тогда, как не толком спать!", на всю избу заревел лесовик, "Ты, Пелашка, што ли сбесилась со сна уже? Так скажи - успокоюсь тогда и дальше спать!" "Спать куды! Меня барыня "барынькой" указала быть над Аришкой моей, а вам на охоту ставать пошли уже!", как сумела повыяснила Пелагея забарствовавшая поутру, "Аришка, дрянька непутная, заправляйся быстрее ужось, да на руку верву вяжи: ты отныне до вечера собанька моя! Как у вас, мужики, со своею собанькой в охоту берут?" Мужики гоготать, да присаживаться, вместо дела штоб. Разгомонила без спору деваха их, што ни свет ни заря! Ну да взяли уж... Раз из собанькою. Собрались, только ружжа бы не позабыть, да и двинули в мокрый лес от росы солнце вместе стречать.

Осип всем объяснил, что на озерко, на озерко-то надо иттить. Там тех гусок сейчас - успей ставь карман, в ягдаташ прямо сами нападают! Благо озерко недалеко. Пелашка собаньку учить, как след брать если что, как стать в стойку, как куст обоссать. "Дура-дура ты глупая у меня ещё! Тебе это не раком стоять, коль на гуску идёшь. Раком только на ведмедя́ ходить можно, да и то лишь в сезон. Чай ебаться-то дура охотница, а к охоте хвост не прирос? Так научу! А ну ссы давай, покажи как умеешь, собанька аль нет?" "Барыня-барынька, пощади!", Аринка ей, "Ведь кругом мужики!" "Не мужики, а охотники!", Пелашка строга, "Поглядите, ребята, собанька-то моя голосом человечьим может уметь! Приседай, говорю, не терпи..." Делать нечего, задрала Аришка подол, раскорячилась прям на тропе, обступили её с Пелашкою мужики - себе тоже любуются на весёлу собаньку Пелашкину. Лишь чуть пустила струю хорошей коровою, как Охрим кричит: "Стой!" С перепугу поджалась и ждёт, смотрит на их, как они на её на лохматку раздвинуту. "Эт чего ж у тебя, Пелагея, сука собанька, аль што?", вопрошает Охрим, "На гусок сука дело последнее - напугать разве што!" "Да ты што, Охрим-друг, окромешился?", Пелашка ему в ответ на́пуска, "Кобель собанька-то чистопородный, я сук не держу!" "А чего ж тогда твой кобель", Осип враз поддержал, "ссыт по сучьему? Непорядок то - хуй о землю сотрёт!" "Э, и впрямь! Перепутал собанька мой чегось...", Пелашка задумалась и Аришку за вервь скорей дёрг: "Ссы, собанька, по правильному! Ногу вверх!" Так Аришка чуть не обоссалась из-за непривычности, как задрала ногу и ну кусты мочить. Было радости - хоть до озерка ещё не дошли, а то б переполошили почём зря его уть! Как отссалась похлопал по мокрой пизде её озорной Поташок: "Будет ласкова!"

До места пришли. Хде тут уток дают на прокорм семей? Разложили охоту уж. Охрим по кустам, Поташок по кустам, Пелашка с собанькою и та по кустам - куды будем стрелять? Осип - дело второе. На полянке воссел в травах, ждёт пока отстреляются, чтобы в трубку дымарь запустить. А пока так, на зорю уставился, поглядеть - взойдёт солнце, аль нет?

Вот Охрим в свой задул манок - кря, да кря. Рядом с Осипом Поташок в свой свистит. "Свисни в хуй!", ему Осип шёпот подсказывает, "Там небось тоже дыра ого-го! Утей налетит..." Поташок в серьёзку не ржёт - чай, не мал уже, не провесть. За ружжо уцепился и по небу все глаза: ну, как уже полетят! И пошли ни с того косяком прям на их гусок клин. Забабахало, што в кустах крайних справа не токмо собанька што, а и хозяйка её чуть не обоссала́сь. Ой, куды теперь уток нападало? "Пойду соберу!", Осип им, "Сидите уж, я примечал!" Ушёл.

Возвращаться когда: "Хто стрелял, оружейники? Напопада́ли ужось!" Глядь компания: а ён тянет с собой четверть добрую всё того первача, што и ночь им покой не давал! Как же? Хде? Все вопросы к нему. "Зарыл!", охнул Охрим в восторженности. "Да куда уж - зарыл! Стренуть метче не могете, так берите, што есть! Куда напопадали уж, так того и принёс. Ето же так, по пути поприплыли..." И вывалил ягдаташ гусок собранных - есть нажарить чего уже! Охота пошла.

Разложили костёр. Вмиг скумекали красату и привал. Довелось всем перекусить. "Эх, теперь бы кого поебать!", сладко потянулся себе Поташок. "Да кого же тут, друг, поебёшь?", рассудила Пелашка вразумную, "Разве што вот собаньку мою, тварь безмолвную? Становись, хлопка, раком! Ебать тебя время уже в самый раз! Вся охота соскучилась..." Аришка отерла руки наспех, подол на голову и до охоты кругом - полюбуйтеся вся! "Хараша эта яблонька!", навострился уж сразу Охрим, подойдя, да по жопе похлопывая. Хуй его оказался хитёр - закорючиной. Што Пелашка смотрела и жалилась даж, што не ей... Да иё уж саму, штоб не жалилась, Осип сунул к себе на прокорм: "На, полакомся!" Поташок потерялся же - што теперь же ему и ебать, как зачинщику, ведь не осталось чего. "Да ты дуй моей "барыньке" под подол, не сурмись!", Осип ржёт, "Чай утерпит по барской-то похоти!" Поташок и задул. Закачалась Пелашка вовсе внове для себя - сразу о двух. Да мужики не задержались в тот раз. Слезла - рот шире плеч, из пизды как узор тикёт, а саму раззадорило лишь. Куды деться, когда уже чокаются Осип чарками с Поташком. Влезла третьей меж них. "За охотку!" - и выпила всю до дна от краёв. Повело Пелашку хмелить. Глядь, ебут ведь "хлопку" её Аришку, собаньку негодную. "А лижи, а лижи, а лижи!", драла за волосья, мордой тыкая до сибе у пизду, девку распарившуюся под Охримовым хуем кривым. Аришка старалась уж. Языком и ныряла, и влизывалась, и целовала вовсю алу скоромницу. Пока не забрало уж и ту, даром што пьяна. Раскраснелась Пелашка, разохалась, коленями по воздуху забрала, да и повалилась так в дрожи на сторону - остывать. Охрим тоже вконец-то расправился. Вылил всё, да пошёл на нова заливать там, где чарки стучат.

К вечеру уже мало кто лыка вязал. Собанька тявкала, барынька бранила иё почём зря то, а то наказывала расставляться "давать целовать" всем по очереди. Охрим с Поташком на охоту ходили ишшо, раздобыли там два фонаря, всем сказав, што видали "медведь". Друга друг они точно не видели. Осип же мирно спал часа два, пока в голову сон не пришёл, што к нему приземлился аист на дом, клювом долбит дыру уже и орёт: "Де вы, сучья, повыказились!" Оказалось, то лишь Поташок так костёр собират. Да и не орёт, а так присказывает... Вечер снёс весь полуденный зной, всем полегшало. Только лишь хмель не попускает своё. Да и верно ведь - если сдабривать! Стало снова ебаться хотеть. Уж собанька сама к всем подлаживает, да берёт без разбору хуй в рот: как сгодится надрать иё? Пелашка же барствует пьяненькой пока вдрызг на боку, но ведь жопа уже поотклячена - надо "барыню" брать за бока! Иё Охрим и взял. Завернул сарафан, рассмотрел повнимательнее - што тут как - хуй его и воспрял. Поташок же тем временем наложил на щеку Аришке конец, да по носу постукиват: "Вот ужось! Вот ужось!" Осип было смеяться им всем, дуракам, да вдруг смотрит: и сам дурак уж какой, весь вверх торчит! Подобрался к Аришке, как к ближней своей, да под вылиз ей и поднырнул: "Садись, девка, устраивайся!" Што с трудом, то с трудом. Села Аришка и протрезвела на миг: дуже плотна уж влезла балда, тут не баловство! Ажнось снова Аришка упала вперёд, на лесовика грудь мохнатую, так сзаду серьёзен напор. Лежит, только лишь чуть пошевеливается белой сракой по ём в аккуратную водит мало совсем взад-вперёд. Поташок вновь задумался. Вечно жить - малым быть! Вновь по гнёздам все тетерева, а ён с хуем наперевес один в воздухе. "Склонись, што скажу!", ему Осип, Аришкины губы на сторону отстранив - целуится хай в бороду пока поговорить. Да давай шептать на ухо штось Поташку. Тот "ага...", да "ага!". До Аришки лишь слово "...ужопу..." долетело с трудом. Чиго за ужопа такая, Аришка не поняла совсем, только с чегось по спине мурава гусьей кожей забегала, да уж прошла. А вот как приставилось до дырке в жопе ей горяч пятаком, так аж взвизгнула, што дошло: "Куды? Ой-ё-ёханьки!" Пелашка очнулась - визг стоит, из-под заду саму ебут, хорошо! Напружинилась, заёрзала жопой сама, Охрим в ей задёргался, стало небо видать - охорошела Пелашка за миг... А Поташку не на свёз: не идёт в дырень тугу бойкий конец и всё! Осип терпел, терпел, да повысунул свой: "На, иби уже так покамест што!" Тут, конечно, куда веселей - задрал сраку Аришки на гору к себе Поташок, вдул по само себя, да быстро и отходил: заохала девка под ним, и он в хрип пошёл, да прилип ей до белой задницы... Ещё Осип добрал - стало Аришке и вовсе невмочь в чувствах ластиться. Упала на травушку после всего - где же сила моя и была когда? А над ей уж Пелашка примащивается: "На, собанька, што есть для тебя! Повылизывай у хозяюшки!" Аришка лизать, молофья по устам, а Пелашка того не взяла в расчёт, што самой уже силы все до ветру поушли из-под Охрима-то. Никаких больше радостев нет от Аришкина языка, лишь шщекотка одна. Но старается девка упорна, хочет взвестись как ништо... Тут же энти балбесы-проказники, тямы нет в головах ни в одной из шести уже, так над девахами хоть им веселие! "Чай ускачешь ишшо, седланница!", Охрим, "Хошь оставь про себя постромку!" "Веселей три, штоб нос вошёл!", Поташёнок подсказывает, "Да смотри в ней не обоссысь!" И Пелашка с несносных хихикать лишь, вместо штоб хорошеть для себя. Чует, што ей и впрямь подбирается - то кажется с хмелю могучего, толь и впрямь уже ссать невмоготу. "Перестаньте... ох!.. леша́ки болотные!.. С вами всышься!..", сама ж всё пытается, ёрзает. Аришка хлюпает, да захлёбывается под ней - всё старается. "Да ссы уже, не горюй!", Осип загоготал, "Чай, собанька твоя рот раззинула, што и в самый раз!" "Да... куды ж?", Пелашка с щёкоту ли, с Осипа, ну хохотать пьянь-барынькой, "Куды ссать-то... охальники тут... Ох!.." "Дуй струю!", нажал в начку Охрим, "Ну, давай!" "Хай ей щёки пощекотит!", смеётся Потошок. Как заслышала уж о ш-щекотке та Пелашка, так и не вынесла - вся зашлась под собой. Да не в радость какую, а просто опрудилась. Аришка рот шире, вылезть никак - над ней девка хохочет вся, да прижимается, у Аришки глаза в пол полтиника! Чуть не позахлебнулась, пока Пелашка вся отссалась. Вылезла мокрая, кудри льнут по щекам, смех кругом. "Моя барынька!", потянулась и чмокнула в губы дуру Пелашку забарствовавшуюся. "Фу, да ты дура вонючая! И с чего б?", хохочет пьяна Пелашка в ответ. Всех у озерко и занесло так вот напослед тово охоченья - утки вдрызг. Разлетелися гуски по вечеру, спать уже натревожившиеся, смотрят только тогда, как купаются сразу три селезня, да лебёдки две белые-мокрые. И охота вся.

Добираться в обрат по потьмам уж пришлось. Тропою Пелашка всё дёргала вервь, да пыталась повыяснить у Поташка: "Дак ты в жопу ей што ли то прямо дул?" "Дул, да не вдул. Узка!", ей Поташок. "Дура какая, а?", Пелашка вся в возмущении, "Штоли сраку пошире раздуть не могла? Ужось я-тко тибе погоди!" Хоть быть может сама то впервое такое слыхом слыхивала, штобы в сраку-то етсть... Вот пришли, ноги свежие, хмель поунялся, страсть - нет. Ружжа в угол, буханки на стол. Да пока Осип лампы хозяйничал и всем снесть собирал, поотбилась Пелашка от рук: увела Аришку на лежбище, да дозвала до ней двух охотников, Охрима из Поташком.

"Всё, уж вечер и не собанька ты мне боле, а хлопка сенная как прежняя!", вновь Пелашка барынею взвелась, "А то гости ко мне понаехали, знать одна! Вишь усталые все, притомились с дороги-то? Давай вновь карусель им устраивай, пусть нехай отдохнут! Да булки готовь, я сконфузу-то лесного тово не допущу тебе более. Вмиг жопа поширеет, как охвостку-то намастрю на неё!" Аришка спугалась чуть, да уж вся поняла - не миновать дырке веретена. Заголилась, "Вы, дядя Охрим", говорит, "так уж ляжьте, как Осип лежал. Я налезу сама". Лёг Охрим на лежаки, села Аришка к иму на живот и ну соваться пиздою на хуй. Еле влезла попала пока, так затож как налезла, так уж радость тому стояку от Охримову - ох, и крепка сидит, девка, ох, хороша! А Пелашка с Поташком на зады подались - тот свободный ещё тёмный глаз у Арины рассматривать. Как ни есть - туг предел. Поташок хуя мнёт в кулаке, башка красная, на жопу зарится, а всё ж сомненья берут. "Да погоди, я уж сама её продеру дырку узку! Намаслю щас", Пелашка палец весь в масло с стола, да в две булки Аришке суёт. Разобрала её волосню, всю умаслила, да в дырень палец - "Ох!" - у Аришки вздох взял, да и вырвался. Поддевает Пелашка, ярит, горит жаром дыра у Аришки заходится. "Вот теперь молодец!", Пелашка вытащила пальца, любуется на сквозняк в тёмной дыре, "Еби дуру энту мою, Поташок! Терпи, да пердеть забудь, хлопка стыдная!" Поташок понаставил свой снур. Стал толкать. Туга ещё, да и сам по молодым летам горяч, да не дюж сноровист. "Дуй ей, дуй! Дуй у камору!", Пелашка подначивает. Охрим хрипом хрипит под Аришкою - как сжимается девка в очко, так ему хуй доит, што вот-вот опростается с радости весь. А Аришка рыдает в глаза, да мотает башкой в потолок: второй хуй дело трудное, а уж жопа горит, сама просится! Рассердилась Пелашка вконец, да как хлопнет по заднице волосяной Поташка: "Ну!" Тот присунулся, да в резкую так, што хуй скрылся, как в омут нырнул - сразу весь. У Аришки глаза на лоб: "Ай-Их-хонюшки!!!" "Хороша девке глупой зашло! Терпишь, дрянька, ишшо? Так терпи давай!", Пелашка за сиськи было её ухватить, да куда уж там - поприжали уж мужики меж собой девку белую. Так елозят теперь - дым стоит! Аришка в пол рёва ревёт, больше нету сил, Охрим с Поташком лишь сопят. Охрим в первую отсопел. Аришка и откричала с им. Позатихли враз оба. Уж Поташок так, на молча, ей в жопу допихивал. Помахал ишшо чуть гобыльцом, весь стал мокр, да до скользкой спины до Арины прилип без сил - стало литься с него семя в тёмную. Так троих было и не расцепить, спать уж быдто настроились - Охрима б не удавить в такой сон!

Очнулась Аришка, как вынулось уж из неё Поташково то скромно могущество. Жопа ломит-болит - разъебли. Встала, липко кругом в волосне - в два насоса качали, так что уж там, всё бегит до колен, не понять из откуда-куда. А Пелашка смеётся: "Скорячься уж! Иль так будешь ходить колесом на всю жизнь, дура ибливая? Иди до мине, чё хочу..." Развелась, да подставила, видно больно во вкус уж вошла, штоб Аришка своим языком ублажала транду иё баловала.

"Есть идите!", Осип - командир лесной, "Будя в голод гонять мыхи потные!" "Ох-ха!", согласилась с им видно Пелашка вся. Жопой уж потому што тряслась над Аришкой-невольницей, да сбирала глаза с потолка, што поотлетали на чуть...

Аришка же баловалась уже с иё пиздой: прикусив, мотыляла губу, да помыкивала под волоснёй. Только выбравшись уж, распрямилась, да почуяла: и как же впрямь хошется исть! Оставалось ещё хлопотать аж два дни...

Оставить комментарий © Copyright Проект Aly Ir (AlyIr@mail.ru) Размещен: 04/11/2007, изменен: 04/11/2007. 93k. Статистика. Повесть: Эротика		Оценка: *4.736** Ваша оценка:

Проект Aly Ir : другие произведения.

Арина

Арина

Купля

Ришкина жисть

"Барыня"

Лесовик

"Хлопка"