Просидев перед компьютером два часа, тупо раскладывая "косынку", Сергей вдруг понял, что теперь всё будет по-другому. Гастролей больше не будет. Не будет гостиниц с вечно недовольными "этажерками", стучащими в номер, кричащими, что в соседних номерах тоже живут люди и они хотят ночью спать, а не слушать пьяные разговоры и бренчание гитары. Не будет вокзалов с их бестолковой суетливостью и беготнёй с сумками и инструментами по перронам. Не будет гримёрок с развалившимися стульями, не очень чистыми столами и приходящими после концерта людьми, задающими глупые вопросы и получающими идиотские ответы. Не будет бесконечных разговоров с другими музыкантами, по поводу того, что в каких-то группах платят больше. А самое главное, не будет концертов, во время которых, стоя на сцене, ты должен изображать, что ловишь кайф от той хренотени, которую тебе приходится играть. Господи, ну разве о такой музыке он думал, когда всё только начиналось...
Они ненавидели попсу, слушали Genesis и Yes, Rush и Kansas, задавая себе вопрос: ну почему у нас никто так не играет? Пытались создавать что-то похожее. Один известный в Москве гитарист, как-то прослушав их, сказал фразу, которая тогда больно резанула: "Ребята, всё это конечно неплохо, но с такой музыкой вам придётся пирожками торговать, чтобы не умереть с голоду". Он оказался прав. Администраторы, заряжающие концерты, если изредка и приглашали их, то только на разогрев перед какими-нибудь известными представителями всё той же ненавистной попсы. Концертов было мало. Денег, соответственно, тоже. В общем, через несколько лет, после безуспешных попыток раскрутиться, наступив на горло собственной песне, все уже сидели в попсовых командах.
Тогда, после периода абсолютного безденежья, будущее стало просматриваться исключительно в розовых тонах. Глаза у жены стали веселее, родители успокоились и перестали доставать с предложением устроиться куда-нибудь на "нормальную" работу. И ещё, Сергею повезло: несмотря на засилье фонограммы, "звезда эстрады", в группе которой он работал, заставляла их играть живьём и это позволяло продолжать думать о себе, как о музыканте, а не человеке из "стенки"* и сохранять чувство собственного достоинства. Думалось: два-три года такой работы и можно будет, раздав долги и отложив что-то на жизнь, вновь попробовать заняться настоящим творчеством. Но через год наступила пора гайдаровсо-чубайсовских экспериментов. Вначале было даже немного смешно, когда деньги за концерты получали даже не пачками, а связками из десяти пачек, перевязанных лохматыми верёвками с сургучной печатью. А однажды в Евпатории, получив у администратора деньги на всех музыкантов, Сергею пришлось снять с себя рубашку, покидать в неё эти самые связки и, забросив внушительный узел за спину продефилировать в свой номер по лестницам гостиницы с одного этажа на другой на глазах у изумлённой публики.
Вскоре концертов стало меньше. Нет, народ не охладел к искусству. Их "звезда" всё также порхала по сцене, крича в микрофон "Где ваши руки?" и "Я люблю вас". Публика также заводилась и подпевала, послушно несла букеты и раскупала календари с изображением "звезды" прямо во время концерта. Но в шоу-бизнесе началась полоса "кидалова" и всевозможных "подстав". Появились случаи, когда гастроли отменялись уже после того как музыканты приезжали на вокзал. Причина была банальной: организаторы концертов не привезли заранее деньги. Вполне могло случиться так, что после отработанных концертов можно было зависнуть в чужом городе без денег и без обратных билетов. В коллективе, где работал Сергей, поменялся директор. Проработавший в этой области лет тридцать худенький и шустрый Михалыч, которого знали все директора филармоний и кустовые администраторы, и который сам был когда-то музыкантом, ушёл. Зато появился некто, с полным набором модных тогда атрибутов от малинового пиджака до "голды" в палец толщиной на шее.
После двух лет работы, впервые возникло желание завязать с этой гастрольной жизнью. Про творчество было уже забыто напрочь, а количество денег почему-то перестало достигать той планки, когда не задумываешься, где их взять для покупки чего-то насущного, будь то еда или тряпки. Однако процесс расставания затянулся на целых пять лет. Можно было и дальше на упрёки жены отвечать: "Я больше ничего не умею делать". Полученная в институте специальность "многоканальная связь" в создавшихся условиях вообще не вспоминалась и не рассматривалась как возможная альтернатива музыке. Но однажды, Сергей встретил бывшего одноклассника, Виктора, у которого была мастерская по изготовлению оконных решёток, ограждений для дачных участков и оград для кладбища. Последние продавались особенно хорошо. Можно было расширять дело, открыв ещё один цех. В общем, Виктор как раз и предложил Сергею этим заняться, положив для начала зарплату в два раза больше, чем получалось, работая музыкантом. Всё решилось быстро, благо в гастролях наметилась большая пауза, и можно было безболезненно для группы уйти. Отработав ещё всего один концерт на дне города в одном из подмосковных райцентров, Сергей без взаимных претензий расстался с бывшим коллективом.
Жена с сыном были на даче у родителей, поэтому, придя домой он сотворил себе чуть недожаренную яичницу со слегка пережаренной колбасой, запил её двумя бутылками тёмного Крушовице, тем самым, ознаменовав окончание ещё одного периода жизни и начало нового. После этого сел к компьютеру, купленному по случаю у соседа и начал раскладывать "косынку". И вот только сейчас, проторчав два часа у компьютера, Сергей действительно осознал, что теперь всё будет по-другому.
Карты на зелёном экране весело запрыгали, показывая всем своим видом, что очень рады тому, что пасьянс сошёлся. Сергей пощёлкал кнопками и зашёл в интернет. Полазив по новостям, через ссылки случайно попал на страницу какого-то художника. Сказать, что Сергея очень интересовала живопись, было нельзя. Пожалуй, только картины Константина Васильева он мог назвать любимыми. А "Лесную готику" считал лучшим, что есть в живописи. На экране монитора, тем временем, появилось нечто, заставившее все мысли, заполнявшие голову, разбежаться в разные стороны. Это была картина. Всё её поле по диагонали было разделено слегка закручивающейся рояльной клавиатурой. В левом нижнем углу, прямо по клавишам полз маленький ребёнок. В верхнем правом - присутствие человека было обозначено только предметами. Клюка, очки, какие-то пузырьки и коробки с лекарствами, и лист бумаги со словами молитвы: "Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас". Задний план повторял цвета радуги с плавным переходом от цвета к цвету. В верхнем левом углу, в красной части спектра, как будто в закатном небе, летели птицы. В нижнем правом углу, в сине-фиолетовой части - были изображены скалы с острыми пиками и арками, похожими на инопланетный пейзаж, дополнявшийся разрядом молнии. Кроме того, в верхней части картины, едва заметно, присутствовал контур лица Джимми Хендрикса. Сергей поискал по картине взглядом гитару и нашёл, да не одну. То, что он вначале принял за деревья, над которыми пролетали птицы, на самом деле было изображением гитар, перевёрнутых грифом вниз. Кроме того, на картине присутствовало множество каких-то геометрических фигур и линий, смысл которых в первом приближении не открывался. Да может быть его и не надо открывать, этот смысл? Ясно было одно: убери что-нибудь с картины и общий настрой пропадёт. А настрой был. Такой настрой, что посмотрев безотрывно на картину минут пять, Сергею захотелось сесть за инструмент.
Он достал из кофра свой "Роланд" и подключил его к усилителю. Пальцы легли на клавиатуру и отправились в свободное плавание по клавишам. Обычно, когда Сергей сочинял сидя у инструмента, сразу появлялась мелодия и гармония. В этот раз было по-другому. Правая рука стала наигрывать некий повторявшийся через каждые четыре такта рисунок. Но, при этом, размер тактов менялся и поэтому рисунок выглядел достаточно сложно. Через десять минут, когда пальцы слегка варьируя, нашли некий алгоритм, и, следуя ему, играли уже без всяких отклонений, Сергей, включил секвенсор** и загнал партию в память. Для него стал понятен смысл геометрических фигур на картине. Это же система координат, координатная сетка. Убери её и из изображения на картине уйдёт внутренний порядок. Он просто уступит место хаосу. То, что Сергей забил в память, и являлось аналогом этой координатной сетки. Причём в тонких линиях. Чтобы придать вес, необходимо было обозначить барабаны. Сергей никогда не забивал их в секвенсор полностью, только бас и бочку. Живой музыкант потом всё равно сыграет лучше, поэтому не стоило тратить время на отдельные детали.
Затем наступил черёд басовой партии. Левая рука начала наигрывать, немного дёрганную, прерывающуюся, изобилующую синкопами тему. Бас создаёт общий объём музыкальной картинки. Уберите из неё басовую партию и она станет плоской, двухмерной. Закончив с басом, Сергей выбрал звук скрипок, включил секвенсор и под уже готовые партии начал нащупывать то, что должно было стать аналогом смены цветов на заднем фоне картины, то есть стал выстраивать последовательность аккордов. Каждому аккорду соответствовал свой цвет. Остальные клавишные партии рождались также легко. Сергей смотрел на экран монитора, словно это были ноты. Оставалось лишь прочесть их и перенести в память синтезатора. Наступила ночь, но он продолжал работать, словно боялся, что поток информации струившейся с экрана может внезапно прерваться...
Сергей просидел за инструментом восемь часов. Ночь закончилась, и семиминутная композиция в классической сонатной форме в черновом варианте без гитарных партий была готова. Впереди было ещё два свободных дня, так как он заранее договорился с Виктором, что выйдет на работу в понедельник. В мозгу что-то перемкнуло: он должен успеть сделать запись за эти два дня. Через три часа он уже был на студии. Две сотни долларов - последнюю заначку, он отдал сессионным музыкантам - барабанщику и басисту. Те, прослушав то, что он сделал ночью, быстро подобрали свои партии, и процесс записи пошёл. Хозяин студии знал Сергея давно, поэтому с ним можно было рассчитаться через две недели.
После двух часов беспрерывных звонков знакомому гитаристу, тот, наконец, ответил. Оказалось, что он в аэропорту - только что прилетел с гастролей откуда-то из Сибири. Сергей приложил максимум усилий, убеждая его сразу приехать на студию. В конце концов Юра, так звали гитариста, сдался. Он был одним из тех, с кем Сергей начинал играть в 80-е. К приезду Юры в студию, барабаны и бас были уже записаны. Теперь можно было заняться клавишами и гитарой. Вот это был кайф! Партии сочинялись и тут же записывались. Переделывались и вновь записывались. И правило - "лучшее - враг хорошего" здесь не работало. Каждый новый вариант был лучше предыдущего. Что-то внутри подталкивало, не давая остановиться. Они бы и не остановились. Но звукооператор, он же хозяин студии сказал, что пора тормозить. Собственно говоря, осталось только свести запись. Договорились, что это можно будет сделать завтра, а вернее уже сегодня, потому что часы показывали начало второго ночи.
К вечеру воскресенья всё было закончено. Эйфория от содеянного продолжалась дней пять, а потом плавно сошла на нет. Новая работа вытеснила мысли о музыке. Теперь больше приходилось думать о ценах на металл или о поисках потенциальных заказчиков. Через полгода, совершенно случайно, одним из таких заказчиков оказалась картинная галерея, заказавшая решётки на окна. Так как установка изготовленных изделий также входила в перечень услуг фирмы, где теперь трудился Сергей, то он решил съездить и проконтролировать своих рабочих, выполнявших эту работу. Милая сорокалетняя женщина, представившаяся заместителем директора, предложила Сергею посмотреть картины. В третьем по счёту зале он увидел ту самую картину. И опять к нему пришло ощущение, которое он испытал, впервые увидев изображение на экране монитора.
От картины шёл поток информации, которую он уже однажды перевёл на язык музыки. Сергей понял, что теперь ему не будет покоя, до тех пор, пока он не встретится с художником, не поговорит с ним, не попытается выяснить, насколько близко он подошёл к тому, что тот пытался сказать своей картиной. Он сбивчиво объяснил женщине встретившей и сопровождавшей его в галерее о своём желании и о причине, по которой это желание возникло. Оставил свой телефон, с просьбой связаться с ним и, сбегав к машине, принёс болванку с записью. Женщина его поняла и пообещала, что обязательно свяжется с Игорем Васильевичем, так звали художника...
Игорь сидел один в мастерской. На стенах не было ни одной картины. Их вообще не было, кроме небольшой стопки этюдов в углу за шкафом и загрунтованного холста стоящего на мольберте. Игорь только что вернулся на электричке из Москвы, где лично проверил, как картины упаковывали перед отправкой в Германию. Сам он должен был вылетать самолётом завтра. Ему предложили устроить выставку где-то в предместье Франкфурта. Он согласился не задумываясь. Конечно же, было желание показать себя в Европе. Возможно, удастся что-то продать. А ещё, он собирался прокатиться четыреста километров до Мюнхена, чтобы посвятить один свободный день Старой Пинакотеке. Но сейчас, в пустой мастерской ему стало страшно. В сознание тоненьким ручейком вползло чувство, что он может больше никогда не увидеть своих картин, что они пропадут, исчезнут. Игорь полез в карман за сигаретами и наткнулся на конвертик с диском, который передали ему сегодня утром, когда он забирал несколько своих картин из галереи. Он любил работать под музыку, поэтому на столе стоял небольшой CD-проигрыватель. Игорь включил его и вставил диск...
В музыке было что-то знакомое, хотя вскоре он понял, что никогда её раньше не слышал. Прошло семь минут. Музыка закончилась. Игорь вновь нажал кнопку воспроизведения. Все его страхи куда-то исчезли. Музыка словно подталкивала его к какому-то действию. А какое действие может совершить художник в своей мастерской? Он подошёл к холсту и начал работать.
А в голове крутилась мысль:"Пожалуй, нужно будет позвонить этому парню, который оставил диск. Может у него ещё что-то подобное припасено?"
* стенка - музыканты, стоящие на сцене за спиной, какого-либо известного исполнителя (иногда под фонограмму).
** секвенсор - специальное устройство, в музыкальном синтезаторе позволяющее записывать отдельные партии и целые музыкальные произведения.