Я заняла место у окна, сунула рюкзак под сиденье и опустила не слишком чистую занавеску. Всё, можно ехать. Только неплохо бы обзавестись приятельницей на время прогулки по Таллинну. Я осмотрелась в поисках подходящей компании, но салон автобуса методично заполняли влюбленные молодожёны вперемешку со старушками, едущими навестить родственников в ближнем зарубежье. Ни для кого из них одинокая девушка не представляла ни малейшего интереса. И зачем я только взяла эту путёвку?

  

  На следующее утро, до завтрака, я уже сидела на безлюдном эстонском пляже и, подставив лицо холодному балтийскому ветру, размышляла о том, что на редакционном столе в Питере громоздится гора моих не разобранных материалов, а статья в пятничный номер готова лишь наполовину. Но от пути домой отделял ещё целый день. Предстояла экскурсия по старому Таллинну, а затем несколько часов свободного времени до восьми вечера - автобус должен был забрать нашу группу от здания русского культурного центра и доставить обратно в гостиницу. Жили мы, как водится, на самой окраине, в районе, куда "Макар телят не гонял".

  

  Полдня промелькнули быстро. Башни, крепостные стены, истории о Ливонском ордене и рыцарях-меченосцах, чистенькие иностранцы, шум, гам, многолюдье, - голова шла крУгом. Толкаться по узким улочкам среди толпы туристов казалось занятием не из приятных, но лишь до тех пор, пока все не разошлись, и я не осталась одна как перст. Отовсюду доносились немецкий, английский, эстонский, финский, шведский... Но ни словечка по-русски, ни одной вывески на родном языке, будто и не входила никогда Эстония в состав Советского Союза. В знак протеста я достала из сумки сигареты и банку джина, заботливо припасенную еще в Питере. Свободная, незакомплексованная европейская женщина могла себе это позволить.

  

  Я побрела куда глаза глядят, прихлёбывая из банки. Семь часов... Чем занять себя на целые семь часов в незнакомом городе, не зная языка, не имея достаточно средств? Вру. Деньги у меня были: двести долларов, накопленные за несколько месяцев упорного труда, лежали в кармане джинсов. На семь часов - предостаточно, даже целое состояние, вот только тратить я их не собиралась.

  

  Когда доверяешься интуиции, она начинает работать: глаза замечают то, что необходимо, а ноги приводят именно туда, куда нужно. Или нет? Или не следовало мне идти в том направлении? Трудно сказать, столько лет прошло... Но тогда, совершенно случайно, я оказалась возле настоящего оазиса "русского духа": это был небольшой холм со ступеньками наверх, в тенистый сквер, разделённый стройным рядом скамеек. Каким-то чудом в сквере не было ни одного иностранца, и уже через пару минут появилось предчувствие: с этим местом что-то не так. На скамейках по-домашнему располагались инвалиды, без рук и ног. А рядом с ними - бомжи, нищие, алкоголики и прочие деклассированные элементы всех видов и мастей. На дорожках стояли пустые, грязные инвалидные коляски. Я застыла в нерешительности: все эти люди говорили на языке, по которому я уже успела соскучиться. Они ели, пили и от души матерились.

  

  Очень захотелось убежать, но что-то удерживало - здесь, на холме, словно простиралась иная страна, и, как ни удивительно, моя страна. В отличие от той, на улице у подножия, лощёной и выхолощенной, с немцами и шведами в одинаковых светло-бежевых штанах. Появился и еще один аргумент: для журналиста любое явление - потенциальная работа. Почему бы не пересечь сквер и не спуститься в город с другой стороны - ведь не убудет же от меня, в конце концов!

  

  Неуверенной походкой я двинулась вперед, но вскоре увидела его: высокого, стройного, светловолосого парня в зелёной ветровке. Он стоял рядом с приятелем - пожилым алкашом, а на скамейке, на газете, была разложена нехитрая закуска: мужчины пили дешевое пиво. Парень оглянулся, задержал на мне взгляд. Что-то ёкнуло внутри. Не отдавая себе отчета в своих действиях, я подошла к нему, порылась в сумке и бросила на газету пакет чипсов - скромный вклад в общее дело. Парень засмеялся и протянул мне непочатую бутылку пива.

  

  - Витя, - сообщил он.

  

  У Вити был сломан нос, от чего лицо казалось ассиметричным. Хоть и не красавец, парень сразу вызывал симпатию и как две капли воды походил на моего одноклассника.

  

  - Полина, - сказала я.

  

  Изучающий взгляд витиного дружка скользнул по моей фигуре, на долю секунды остановился на крохотном кармашке джинсов, из которого чуть торчали края сложенных вчетверо стодолларовых купюр, и спустился вниз. Боковым зрением я заметила, что Витя тоже не обошел вниманием этот карман.

  

  - Ладно, пошли, - парень вдруг по-хозяйски обнял меня за плечи и чуть подтолкнул вперед.

  

  - Куда? - удивилась я.

  

  - Погуляем.

  

  - А как же твой друг?

  

  - Это не друг, это подельник. Денег дай, - обратился он к приятелю, протягивая руку. Тот что-то недовольно пробормотал, но наполнил витину ладонь мятыми разномастными бумажками - словно листьями опавшими одарил.

  

  Мы миновали сквер - рядом с Витей он уже не казался таким опасным, ведь у меня теперь был защитник. Спустившись по лестнице, мы пошли рядом по пёстрой улице Таллинна, и меня посетила мысль, показавшаяся на тот момент замечательной.

  

  - Ты местный, - сказала я. - Покажи мне город. Я заплачУ.

  

  Витя захохотал:

  

  - Запла-а-атишь? - Он схватил меня за руку и потащил за собой. - Бежим.

  

  - Куда? От кого?

  

  Витя кивнул назад:

  

  - Юрыч за нами гонится.

  

  По улице, прихрамывая, расталкивая локтями прохожих, с криком нёсся витин приятель-алкаш:

  

  - Саша, погоди, я с вами!

  

  - Так ты Саша, а не Витя? - удивилась я.

  

  - Допустим, - ответил он весело. - Какая нафиг разница?

  

  Мы долго петляли по мощёным улочкам. Я бежала за Сашей, боясь потерять его из виду - меня к нему как магнитом тянуло. Наконец мы оторвались от погони и остановились, тяжело дыша. Парень обхватил меня сзади и подтолкнул к ступеням, ведущим в подвальное помещение кафе. За одним полутёмным залом следовал другой, и вниз уходила еще одна лестница, на этот раз винтовая, чугунная. Спускаясь первым, Саша оглянулся, посмотрел на меня и расплылся в обаятельной улыбке.

  

  - Ну ты и толстая, - сказал он. - Корова!

  

  От возмущения я застыла на месте: так меня еще никто не называл. Конечно, внешность не модельная, но мой сорок шестой размер одежды - мечта любой толстухи. Так мне казалось. Неожиданно для себя самой я размахнулась и отвесила ему подзатыльник, словно мальчишке-школьнику. Саша покачнулся и, едва не упав, схватился за резные перила.

  

  - Ну точно, корова! - он захохотал и поскакал по ступенькам вниз, выписывая фортели длинными ногами.

  

  Что-то странное творилось со мной: обычно и муху не обижу, а тут... Взяла, да ударила первого встречного. Видела бы меня сейчас моя мама!

  

  А парень уже развалился у стойки, беседуя с барменом по эстонски. Они явно были знакомы, но чувствовалось, что обоим знакомство это не по вкусу - надменный бармен, в белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой, строил физиономии, кислее не бывает.

  

  - Хочешь икры? - спросил Саша, когда я подошла.

  

   - Хочу, - обрадовалась я. Похоже, он и думать забыл про подзатыльник.

  

  Я достала кошелек с эстонскими кронами и протянула ему:

  

  - Вот, возьми, сколько нужно, я не разбираюсь в этих бумажках.

  

  Саша обиженно отвел мою руку.

  

  - Не надо, я угощаю.

  

  Он взял вина, бутерброды, и мы расположились за столиком в углу. Я наконец-то заглянула в его глаза - живые, хитрые, в них сияли отблески свечей.

  

  - Ты кто? - спросила я.

  

  - Я - вор, - без запинки ответил Саша.

  

  Я усмехнулась:

  

  - Да ладно, не ври. Я имею в виду, ты кто по профессии?

  

  Саша молча пил вино. Еще немного поболтав ни о чём, мы опустошили бокалы.

  

  - Пойдем в другое кафе, корова, - предложил он. - Здесь скучно.

  

  Ему как будто не сиделось на месте, даже на бегу он петлял зайцем, заметая следы. А иногда вёл себя странно: например, когда мы выбрались на солнечный свет, Саша вдруг кинулся обнимать какого-то иностранца, хлопать его по спине, лопоча что-то неразборчивое. Иностранец смущенно улыбался. Саша внимательно пригляделся к лицу мужчины, попросил прощения и, как ни в чем не бывало, зашагал дальше.

  

  - Обознался, - кинул он мне небрежно.

  

  Мы зашли в бар, потом в другой, третий. Бродили по городу, пока не осели окончательно в кафе на верхотуре круглой башни с толстенными каменными стенами. В кафе было уютно, но бармен, как и все его предшественники, тоже посматривал на Сашу искоса, и только тут до меня наконец-то дошло, что мой спутник и вправду вор. Вор-карманник.

  

  К этому моменту мы уже успели здорово сблизиться, даже подружиться. И случилось так, что в той древней башне, за тридевять земель, я призналась ему в том, что скрывала даже от себя самой. Рассказала, что мне почти тридцать, но я не замужем, хотя давно мечтаю о семье. Что парень, с которым я прожила три года, исчез из моей квартиры вместе с моими золотыми кольцами, телевизором и видеомагнитофоном. А все мои статьи - чушь, профанация и набор слов, и держат меня в газете только благодаря двоюродному брату - начальнику рекламного отдела.

  

   Саша насторожился.

  

  - Ты журналистка? Напишешь про меня в "Комсомольской правде"?

  

  - Нет! - возразила я. - Ну что ты? Конечно же нет! Разве я могу совершить такую подлость? Ведь ты же мой... друг.

  

  И тогда он тоже доверился мне: поведал о том, что ему двадцать пять, и о том, что проигрался в пух и прах в карты и сейчас на мели. Что бывшие друзья отводят глаза при встрече - ведь он стал изгоем в обществе, а круг его общения - бандиты, наркоманы и проститутки. Но завязать он не может, потому что делать ничего не умеет. И не может работать, поскольку не в силах удержаться на месте восемь часов подряд. Даже само слово "работа" вызывает у него отвращение. Но нужно как-то жить и питаться, а помочь ему некому - три года назад он потерял в автокатастрофе обоих родителей. И он совсем перестал понимать, на черта нужна такая жизнь, когда ничего нельзя исправить.

  

  Я искренне посочувствовала этому человеку и постаралась его успокоить, мне даже на миг показалось, будто сам господь подослал меня к нему, чтобы помочь советом.

  

  - Делай то, что тебе нравится, и постарайся превратить это занятие в работу, - назидательно говорила я. - И забудь про друзей, которые тебя бросили, не друзья они тебе. Да они просто завидуют тому, что ты свободен как ветер! Но признайся, разве тебе не жалко людей, чьи деньги ты забираешь?

  

  Парень с серьезным видом уставился на меня.

  

  - Нет, - просто сказал он. - Не жалко. Это и есть моя работа.

  

  Ответ меня удивил, но душу вновь наполнило сострадание.

  

  - Главное - чтобы детей не было, - пробормотала я невесть откуда пришедшую на ум истину, даже не подозревая о том, что озвучиваю один из воровских законов. - Хочешь, будем переписываться, я оставлю тебе свой e-mail?

  

  Саша захохотал как сумасшедший:

  

  - Я тебя поимэйл!

  

  - Все будет хорошо, - продолжала я. - Потому что ты хороший, добрый. Ты похож на моего одноклассника.

  

  - А я бывал у вас, в Питере, - вспомнил он вдруг.

  

  - На экскурсии?

  

  - Нет, в Крестах. В СИЗО - следственном изоляторе. Там очень плохо.

  

  - Что, били? - спросила я.

  

  - Нет, не били. - Он отрицательно покачал головой. - Хороших людей нигде не бьют.

  

  Я взяла его руку в свою. Тонкие запястья, худые, длинные пальцы, на кисти отчетливо проступала голубая сеть вен.

  

  - Это реки, - сказала я. - Какие у вас в Эстонии есть реки?

  

  - Пирита, - тихо отозвался Саша.

  

  Я поцеловала его руку прямо в синий, вздувшийся бугорок.

  

  - Это Пирита, - сказала я и подняла взгляд. Надо сказать, вид у парня был обалдевший - очевидно, никто никогда не целовал его рук. И, осмелюсь предположить, никогда не называл хорошим человеком.

  

  - А это...

  

  - Это - Пярну, - подсказал Саша. - А это - Выханду...

  

  А потом я набралась смелости и поцеловала его в губы.

  

  Мы выпили еще вина и снова поцеловались, но после третьего поцелуя он решительно отстранил меня со словами:

  

  - Все, хватит.

  

  - Почему? - изумилась я.

  

  - Ты целоваться не умеешь.

  

  Это было чистейшей правдой: целоваться я действительно не умела, проявлять активность самой до сих пор ни разу не приходилось. Ну и ладно, подумаешь, невелика беда! Перед Сашей мне было не стыдно, он был словно моей половинкой или двойником, живущим далеко-далеко, за тысячу световых лет. Всё равно, что стесняться себя самой.

  

  Саша допил вино и задумчиво произнес:

  

  - А я ведь из-за тебя целый день потерял.

  

  День! Боже мой! День! Мне же нужно на автобус! Я взглянула на часы, они показывали без двадцати пяти восемь. Как могло статься, что промелькнуло несколько часов, а я и не заметила?

  

  Я вскочила, едва не опрокинув скамью, схватила сумку, лежащую рядом.

  

  - Мне нужно бежать! В восемь отправляется мой автобус от культурного центра!

  

  - В восемь? Успеем, если поторопимся. Я знаю короткий путь: это мой город.

  

  И мы снова бежали, но теперь в обратную сторону. Несколько раз Саша садился прямо на бордюр булыжной мостовой, обхватывал голову руками и стонал:

  

  - Что ты делаешь со мной, корова?

  

  Сейчас я нисколько не сомневаюсь, о чём он думал в те минуты, но тогда, пребывая в полном неведении, я просто присаживалась рядом, гладила его по спутанным светлым волосам и шептала:

  

  - Все будет хорошо, ты найдешь работу. Ты хороший, добрый, я знаю.

  

  И мы снова бежали. Пока не показался автобус. Успели. Он поцеловал меня на прощание и произнес безо всякой надежды:

  

  - Останься.

  

  Автобус посигналил, туристы нетерпеливо замахали мне руками из окон.

  

  - Нет, не могу. Ну всё, пока.

  

  Саша горько усмехнулся:

  

  - Ты развела меня на деньги, корова.

  

  Я запрыгнула в автобус, и он сразу тронулся. Я села у окна, глядя, как проплывает мимо одинокая, несчастная фигурка на тротуаре. Сердце рвалось на части. Нет, я не могу вот так просто уехать, я же больше никогда его не увижу! Я вскочила с места: сейчас попрошу остановить автобус, еще не поздно, я проведу эту ночь с ним, и будь, что будет! Где-то в глубине души проснулись остатки здравого смысла: в случае чего, вернусь в гостиницу на такси, у меня же есть двести долларов! Я инстинктивно хлопнула себя по правому карману джинсов.

  

  Денег в кармане не было.

  

  Я мешком рухнула обратно на сиденье.

  

  Так надрывно, как в тот вечер, я не плакала никогда, даже когда ушел мой без пяти минут муж. Я проклинала дружбу, любовь, весь мужской род и себя - дуру, без конца наступающую на грабли. Наутро лицо распухло до неузнаваемости, вместо глаз зияли узкие щелочки. Пора было собираться в дорогу. Словно не полдня, а полжизни минуло... Пошатываясь, я стала натягивать джинсы. Неизвестно зачем, сунула руку в задний карман и обнаружила там стодолларовую купюру. Мои собственные сто долларов, только не в переднем кармане, а в заднем, и сложенные не вчетверо, а вдвое. Но где же другие сто? Выходит, он оставил их себе? Значит, вот так он оценил мои услуги психотерапевта? В сто долбаных баксов?!

  

  - Подонок! - заревела я, потрясая в воздухе кулаками. - Я же тебе поверила! Уж лучше бы ты оставил себе всё!

  

  Слёзы снова хлынули из глаз, раздраженные веки болели, голова раскалывалась.

  

  По пути домой нашу группу опять привезли на автобусе в центр Таллинна и распустили напоследок ещё на целых полтора часа. И всё это время я искала его. Прочесала вдоль и поперек русский сквер, безлюдный с утра, обошла все те места, где мы бывали с ним. Для того, чтобы посмотреть в его бесстыжие глаза и отхлестать по щекам, и высказать все, что наболело. Но улицы словно вымерли, это был уже совсем другой Таллинн, не вчерашний. Как и прежде, чужой и враждебный.

  

  Вторую стодолларовую бумажку я нашла на следующий день, уже в Питере, во внутреннем кармане сумки, застегнутом на молнию.

  

   04.03.09