Осень гладит асфальт ладошками падающих листьев. Солнце нахально заглядывает в окно спальни, заставляя щуриться. Катя повернулась на бок и уткнулась носом в мишино плечо.

– Не хочу вставать.

– Не вставай.

– Ехать надо.

– А ты останься.

– Не могу – сам понимаешь...

– Кать, мне это надоело.

– Ты о чем? – Катя подняла голову с подушки.

– Мне надоело завозить на часок в гости чужую жену. Я хочу привозить домой свою жену, в смысле, тебя... Блин, запутался! Ну ... ты меня поняла.

– Кажется – да, – она улыбнулась.

– Что скажешь?

А что тут скажешь?

– Не знаю.

***

Все началось просто. Банально. В головной офис из регионального филиала перевели нового начальника отдела продаж. А там – хорошенькая «манагерша», взгляды, улыбки, случайная встреча в театре и вскоре неслучайная – в одной постели. Дело житейское.

Дело не менее житейское – наличие у Кати мужа. Все у них было: и «лав стори», и съеденная вместе соль (только детей не было – сколько ни старались). Десять лет – стаж немалый, и муж со временем стал близким родственником, с которым даже спали по разным комнатам. Катя – разумная женщина – по этому поводу не переживала. Она давным-давно пришла к выводу, что влюбленность перерастает в супружескую любовь, замешанную на привычке, дружбе, уюте. В семье страсти не нужны. Семья – тихая гавань.

Когда она увидела нового начальника – тогда еще Михаила Александровича – неожиданно громко клацнула секундная стрелка настенных часов, и мир изменился. Краски, звуки, запахи – все стало ярче, мелодичней, острее. Катя не сразу поняла – почему. Сменила прическу («Как похорошела!» – восклицали девочки в кабинете с ноткой зависти). Заменила практичные брючные костюмы платьями и юбками, благо, наступила весна. Торопилась на работу, как на праздник. Тогда же Катя задумалась: не превратилась ли ее тихая гавань в болото? А струна внутри натягивалась все туже, пока не лопнула.

Теперь умненькая-благоразумненькая, всегда сторонившаяся адюльтера и служебных романов Катя с трудом дожидается окончания рабочего дня, а потом бежит на соседнюю улицу, где ее ждет в машине Михаил. Катя садится в «Опель» и выдыхает: «Поехали!». У них есть полтора часа ...

Пара снова садится в машину – Кате пора. Они остановятся, не доезжая пару кварталов, будут целоваться до боли в губах, затем Катя хлопнет дверцей и побежит домой так, будто земля подпаливает ей пятки.

***

Сегодня никаких отступлений от заведенного за три месяца порядка не случилось. Катя вошла в квартиру и скинула туфли. Пришел черед тапочек, домашних джинсов с маечкой, кухни. Привычно, механически она загрузила в пароварку овощную смесь и котлеты, отварила спагетти. Пароварка сообщила, что миссия выполнена, и почти сразу послышался щелчок открываемого замка. Это Шурик. Муж.

– Привет.

– Привет.

– Что на ужин?

– Котлеты.

– Накладывай, – доносится из ванной.

Вот и поговорили.

После ужина супруг отправляется к верному другу – телевизору. Катя, вымыв посуду, устраивается на кухонном диванчике с книгой. Пытается читать. Куда там! Мысли возвращаются к сегодняшнему разговору. Разводиться? Их отношения с Шуриком устали, а может и вовсе умерли. И все-таки жалко его. Разве Шурик виноват, что жена у него такая непорядочная? А разве она, Катя, виновата, что рядом с Мишей горло перехлестывает петлей нежности, и невозможно понять, где кончается душа и начинается тело? Ни в этот вечер, ни после Катя решения не приняла. Страшно отплывать от привычного берега – вдруг утонешь.

***

Кружили понедельники и пятницы... Миша ждал терпеливо, на психику вопросами не давил. О совместном будущем говорил, как о деле решенном: без всяких «если», исключительно «когда». Ревновал – молча, но Катя видела и совестилась еще больше.

Психотерапия по-русски – разговоры «за жизнь» с подругой. В качестве вспомогательных препаратов обычно используются сухое, полусухое, полусладкое, красное или белое. Коньяк тоже годится. Анька – подруга со школьной скамьи, ей можно рассказать все. Вот Катя и сидит на кухне у Аньки, давится словами. Та, заслушав печальную повесть, вытягивает коготками сигарету из пачки.

– В чем проблема-то? У порядочной женщины должны быть и муж, и любовник.

– И по порядку с ними, по порядку.

– Правильно, – Анька щелкает зажигалкой.

– Нельзя так.

– Если тебе нельзя – выбирай одного, – Анька затягивается и выпускает дым аккуратным колечками.

– Не могу. Шурика жалко...

– Или колготки?

– Какие колготки?

– В которых на елку лезешь.

***

Дни таяли, как те колечки: вот уже и октябрь поцеловал город первыми заморозками.

– Миш, мне завтра нужно уйти с работы пораньше, – заявила в один прекрасный вечер Катя.

– А что такое?

– Собралась в больницу.

– Что-нибудь случилось? – встревожился.

– Нет, обычные дамские дела.

– Тебя дождаться?

– Не нужно. Давай поскучаем до послезавтра.

***

Следующей ночью Кате не спалось. Она смотрела на круглый бок луны, которая разливала маслянисто-желтый свет, и давила искушение позвонить Мише или «отэсэмэсить» его. Было радостно и тревожно одновременно. Вышла на кухню, потянулась за сигаретами и отдернула руку. Прижалась лбом к холодному оконному стеклу и улыбнулась. «Все будет хорошо. Дурочка, столько времени тянула кота за хвост...»

Утром Катя проснулась раньше будильника и лихорадочно приступила к утреннему ритуалу. Завтрак готов, мужа разбудила, самой от возбуждения кусок в горло не лезет. Сапожки, пальто, на бегу бросила: «Вечером нужно поговорить!» – и за дверь. А какое утро: солнечное, теплое, хрустяще-осеннее – красота! В метро огляделась вокруг – лица безучастные или усталые. Кате даже неловко стало за свое звенящее колокольчиком счастье.

***

Кабинет пустой – она приехала первой. Миша будет с минуты на минуту, он всегда приезжает без десяти девять. Вот-вот щелкнет замок соседнего кабинета. Без десяти. Девять. Не щелкает. Все уже на месте, девочки щебечут, системники гудят, факс шуршит. Катя бестолково смотрит на монитор, прислушиваясь. Не щелкает. Десять. Громко тикают часы на стене: тик-так, тик-так, где-он-где-он. Да где же он?!

В дверь стукнули, впорхнула Танечка из отдела кадров.

– Девочки, пойдемте перекурим. Ох, мы там на ушах стоим.

– А что такое? – неодобрительно спрашивает Ольга Григорьевна, старшая из «девочек». Она одинаково не любит и Танечку, и спонтанные перекуры.

– Ой, вы же тут сидите и ничего не знаете. Такое творится!

– Да что?

– Ваш начальник отдела разбился!

– Как? – потрясенно выдыхает кто-то.

– Насмерть, – Танечка, похоже, смакует роль пифии и эффектно выдает информацию. – Вчера вечером. Ехал с работы, а со встречной полосы «Камаз» вылетел. Машина загорелась.

Бумаги упали. Удачно – можно наклониться, собирая их, и спрятать лицо, которое сейчас похоже на смятый лист.

– И что дальше? – спрашивает Катя у какого-то договора.

– Что-что? Связались с родственниками, они вечером подъедут и заберут его из морга, – отвечает ей Танечка. – Вот обидно! Такой мужик был... Плечи – закачаешься.

– Девочки, идите уже курить! – скомандовала Ольга Григорьевна.

Девочки затопотали, выходя из кабинета.

– Кать, а ты пойдешь?

– Нет.

Нет-нет-нет-нет. Это ошибка. Это не может быть правдой.

– Присядь, Катерина, – сказала Ольга Григорьевна. – Тебе сейчас волноваться вредно.

Катя впервые заметила, какие мудрые, всепонимающие у той глаза.

– Вот-вот, поплачь, пока никого нет.

***

Небо не темно-синее, а черно-бирюзовое; через каждые десять погонных метров тротуара – горящий фонарь, и вдаль убегает нитка ярких бус. Воздух пропитан запахом битых морозом листьев. По улице идет худенькая блондинка в голубом пальто, и лицо у нее такое, что смотреть неуютно. Поневоле поверишь в биополя, ауры и прочую ерунду. Вокруг блондиночки – посреди такого вечера! – метель тоски. Идет целенаправленно, по сторонам не смотрит. Вошла во двор, села на скамейку у подъезда, обхватила себя руками. Трясется.

Катя обнаружила, что сидит на скамейке около мишиного дома. Как она сюда попала? Похоже, пришла пешком. Внутри будто нановокаинено: все слышишь, но терпишь. Вот и приплыли. Как ему было там, в горящей машине – больно, страшно? Даже попрощаться с ним по-человечески не получится. Что она может, кроме свечки за упокой? Нет, кое-что может. Должна. В ближайшие дни затащить Шурика в койку и через пару недель торжественно объявить: «Мы беременные! Наконец-то получилось». И жить дальше, как верная супруга и добродетельная мать. Если разобраться, жизнь только из этого и состоит, из коротких и долгих прощаний. Вот еще одно – самое горькое.

– Катя! – окликнул ее кто-то. Знакомым голосом.

***

Видимо, человек – невероятно умная машина. В случае большой психической нагрузки отключается блок паники. А может быть, это свойство характера: когда дело сделано и ничего нельзя изменить, надо смотреть только вперед и выходить из ситуации поэтапно. До ближайшего телефона он ковылял шестнадцать часов. Километров пятьдесят, учитывая скорость ковыляния.

Михаил очнулся ночью в придорожном кювете, к счастью, сухом. Пошевелил руками, ногами – вроде целые, только голова болит и все плывет перед глазами. Ну и придурок – так подставиться. Посадил в машину «голосовавшую» парочку, девица на переднем сиденье отвлекала болтовней, а паренек с заднего качественно приложил его по макушке. Клиент готов. Похоже, отвезли в пригород и выкинули. Хорошо, что голова крепкая – это же кость – жив остался. Мобильный остался в машине, портмоне вытащили, а часы, как ни странно, оставили.

Человек человеку друг, товарищ и волк, поэтому на автостоп Михаил не рассчитывал. Шел по дороге, пока не добрался до заправки. Там и пригодились часы: в обмен на них ему дали телефон и справочник. На работе его звонок восприняли, мягко говоря, неадекватно. Секретарша исполнительного, заикаясь, долго переспрашивала, с кем говорит; переключила на шефа – тот разразился матюгами. Когда Михаил понял, в чем серпантин, он и сам взялся за голову. Что же там с Катей творится?! Набрал ее номер – телефон оказался отключен.

Через полтора часа к заправке подъехала служебная «Тойота». Приключение можно было считать законченным. На скамейке у собственного подъезда Михаил увидел знакомую фигурку в голубом пальто – потерянную, одинокую... Родную.

– Катя! – крикнул он, выходя из машины.

***

Кот Моня – Соломон, если быть точными и сверяться с родословной – сидел на подоконнике и смотрел в окно, в который раз удивляясь этим людям. И чего, спрашивается, мадам, которая только что грустила на скамейке, целует и тискает замурзанного гражданина? Если она без кавалера скучала, так вон их сколько вокруг: потолще и попушистее. Моня зевнул и спрыгнул на пол – его ждала вечерняя порция сметаны.