Если рано утром подняться на ближайшую вершину по росистой траве и осыпающимся камням бараньей тропы, то можно увидеть... В первый раз Олег не поверил своим глазам — вокруг, до самого горизонта, расстилалось клубящееся белое море, из которого выступали скалистые острова горных макушек.
Взвод тянулся следом, ниже по склону, а быстроногий мальчишка-солдат выпрямился от неожиданности во весь рост, опустив автомат. Смотрел в восторге на бесконечный архипелаг вершин и таящееся в глубине тумана солнце. И не заметил, как справа возле скалы мелькнули в дымке неясные тени, и воздух тут же вскипел вокруг яростным жаром. Мир раскололся от грохота — Олега бросило на камни, навзничь, и под его стиснутыми веками осталось только черное пятно солнца в опрокинутом небе.
"...Родина. Еду я на родину..." — хрипели негромко динамики сквозь гул мотора.
Машина нырнула с перевала в белоснежную пелену, неуловимо для взгляда пересекла границу туманной взвеси, и дорога исчезла в нескольких метрах от капота. Отец сбросил скорость, подался вперед к лобовому стеклу.
— Давай, я поведу, — Олег повернулся к нему. — Устал, наверное?
— Нет. Прикури мне сигарету. — Отец никак не мог нашарить пачку между сиденьями. Олег выпростал из картонки под бардачком новую, разодрал целлофан и захватил губами пару сигарет, прикурил.
Гравийная дорога замысловатыми петлями стелилась по горным уступам. Ехали медленно, прижимаясь к правому краю в ожидании встречного транспорта. Хорошо хоть впереди не оказалось попутного грузовика, за таким пришлось бы двигаться вообще с черепашьей скоростью. Минут через двадцать спустились в широкую межгорную долину. Шоссе выпрямилось, открывая взгляду сквозь рваные клочья тающих облаков заросли ивняка и черемухи, подернутые слоем пыли.
Отец разогнал машину, откинулся на спинку сиденья, подставляя лицо набегающему ветерку, но скоро опять сбавил ход, чтоб не проскочить поворот. Выезд с просёлка четко выделялся на серой гравийке влажной коричневой дугой, быстро подсыхающей на солнце. "Нива" остановилась у обочины, путешественники вышли из машины, окинули взглядами разбитую колею, всю в ямах, заполненных грязной водой.
— Хорошо лесовозы постарались. Сядем мы здесь, как пить дать. Как думаешь?
Отец посмотрел на Олега, и в который раз ощутил боль в груди. Рядом стоял родной и чужой, одновременно, человек. В его лице еще угадывались знакомые детские черты: ямочка на подбородке, ясные глаза, непослушный вихор слева надо лбом — корова лизнула в люльке, шутили когда-то в семье, — а вот фигура заметно изменилась. За десяток лет из тоненького подростка сын превратился в широкоплечего высокого мужчину с повадками осторожного зверя.
Жизнь над ним крепко потрудилась. Стерла с губ открытую улыбку, превратив ее в тень ухмылки, готовой сорваться в оскал. Вокруг век собрала густой прищур морщин, рассыпающихся бледной сеткой на загорелой коже лишь в сумерках. Покрыла пятнами ожогов скулы, из-за чего щетина лезла через сутки после бритья неровными колкими островками. Кисти и запястья рук исполосовала шрамами и вздутыми руслами вен. И почти разучила говорить. Он теперь позволял себе сказать что-то только в случае крайней необходимости, когда кивка, взгляда или движения пальцев было недостаточно.
Вот и сейчас, Олег едва кивнул в ответ, оценив плачевное состояние просёлка, и вопросительно посмотрел на отца.
— Тут где-то неподалёку пасека была, можно там выспросить, что дальше творится. Хотя, дожди затяжные прошли, вряд ли в глубине леса дорога лучше, а у реки и подавно. Ну, все равно, давай заедем, парного молочка хлебнем, да и мёда купим.
Они вернулись в машину и проехали до следующего поворота, обозначенного завалившейся в кусты фанерной табличкой: "Мёд — 2,5 км".
Пасека состояла из вросшего в землю сруба, покосившейся сараюшки на задах участка и полутора десятков ульев, рассыпанных по склону горы. На въезде во двор от ворот остались лишь два полусгнивших столба с оборванными резиновыми петлями. Чуть поодаль в будке лежала собака. Она лениво повела лохматыми ушами на звук приближающейся машины и зажмурилась, делая вид, что спит.
Мотор затих, и в воздухе, напоенном густыми запахами распаренной луговины, повисла долгая тишина. Миллионный оркестр кузнечиков еще не обсушил на солнце свои инструменты, сыроватые от росы, и ни единым звуком не нарушал утренний покой обитателей пасеки. Правда, они уже давно проснулись, судя по всему. На открытой веранде перед домом сидели за столом двое мужиков, смотрели внимательно на прибывших. Ждали, пока незваные гости подойдут.
— Здорово были! — отец первым шагнул под навес, пожал хозяевам руки, сел рядом на лавку.
Олег без лишних слов повторил русский ритуал, но на веранде не остался, присел на ступеньках у входа.
— Куда путь держите? — поинтересовался коренастый чернявый мужичок, острыми глазами посматривая в спину Олегу.
— Да на рыбалку собрались, таймешка потаскать на спиннинг, а дорога к реке совсем разбита, — охотно заговорил отец. — Не решились соваться.
— Это верно. Лесовозы таскают плети днем и ночью, за дожди так размесили колею, что и на "Уазике" не проедешь. Китайцам возят древесину, а тем наши дороги и техника до одного места. Я три дня назад тому на попутке выбрался с берега.
— Жалко. Зря мы, значит, прикатили, — отец сокрушенно покачал головой. — Хотел сына побаловать свежей рыбкой...
— Сын-то в гости приехал, откуда? — мужик снова глянул на Олега, но тот не обернулся к разговору.
— С севера, — подхватил за него отец. — За десять лет первый раз объявился в гости, соскучился, говорит, по настоящей рыбалке, а тут такая оказия...
Помолчали. Второй мужик, постарше, в беседу тоже не вступал, прихлебывал чай из дюралевой кружки, сосал карамельку. Отец достал из кармана сигареты, протянул хозяевам. Те отказываться не стали, прикурили по-очереди из горсти.
— И я ведь опять на рыбалку навострился, — продолжил разговор чернявый. — Скоро из райцентра, с ремонта должен свояк подъехать, у него в кабине два места будет. Шмотки можно к переднему борту на площадке лесовоза привязать, на них и парень твой неплохо устроится.
— А машина? — отец с надеждой посмотрел на собеседника.
— А что машина? Здесь постоит, Савелий вон приглядит, ничего с ней не сделается. Через пару дней вернемся.
Отец обрадовался предложению, заулыбался, и Олег, бросив на него взгляд, выказал согласие.
— Вы с города прикатили, не иначе? — спросил чернявый. — У нас в окрýге я такой машины не помню, да и вас, вроде, раньше не встречал, — и пояснил тут же свои рассуждения: — Участковый я здешний, на пенсии, правда. Виктором зовут.
Отец назвал себя и сына и обратился к Савелию:
— Молока у вас не найдется? Любит сын у меня парное, с детства.
— Не держим скотину, — коротко ответил хозяин. — Хлопотно.
— Жаль. А медовухи?
— И её не ставим, ни к чему. Мёд есть, недавно качали.
— Спасибо, мёду мы на обратном пути купим, — отец уловил в голосе Савелия неприветливые нотки и снова повернулся к Виктору. — Река после дождей не вздулась? С большой водой муть идет, не получится тогда рыбалки.
— Не-е, нормально. В верховьях особо не поливало, — участковый хитровато улыбнулся. — Да и у меня главные снасти — сеть да бредень, так что без рыбы не останемся.
Разговор за столом продолжался неспешно, а Олег так и сидел, смотрел внимательно на траву, лес и горы, молчал и думал об отце. Рядом с ним снова почувствовал себя пацаном, словно в детство окунулся. Приятно было ощущать его постоянную заботу, желание помочь и защитить от всех невзгод и напастей.
Они никогда не были особо близки, каждый жил в своем мире, тем более после смерти мамы. Центростремительное ускорение жизни уводило их все дальше друг от друга. И вдруг в этой случайной, экспромтом, поездке обнаружили глубокое родство душ, поняли, что они — одна семья. Отец, хоть и постарел заметно, но со дня встречи воспрял духом и готов был горы своротить, лишь бы угодить сыну.
Глянув с теплотой на отца, Олег перевел взгляд на Савелия.
— Колодец далеко у вас?
— Да вон, за стайкой колонка, — тут же откликнулся вместо хозяина Виктор. — Там и ковшик с ведром есть.
Олег кивнул, поднялся с крыльца и направился по тропинке к сараю. Обогнув его, увидел колонку и взялся было за длинную рукоять, но тут краем глаза уловил какое-то движение. В двух шагах от него в густой траве навзничь лежала женщина, рядом с ней копошился годовалый ребенок в белой распашонке, густо заляпанной бурыми пятнами.
Тишина лопнула звенящей струной, и у Олега потемнело в глазах, будто солнце укрылось вдруг за лунным диском, бросив человека и окружающий мир в ночную тьму затмения. Он моментально собрался в комок, упал на землю, подчиняясь проснувшемуся инстинкту. Быстро отполз за угол и, прильнув щекой к серым доскам, обшарил взглядом заросли деревьев выше по склону. Тщетно пытаясь уловить, откуда исходит опасность.
Но вокруг всё дышало покоем. Не было здесь ни чужеродных звуков, ни клубов дыма, застилающих дневной свет, ни запахов крови и смерти... Это были другие горы. Мнимое затмение отступило, сердце укоротило свой бег. Парень вспомнил, наконец, где находится, и с облегчением убедился, что от дома его не было видно.
Тогда, всё же заставляя себя, через силу поднялся на ноги, выпрямился во весь рост и осторожно шагнул к женщине и ребенку. Пацанёнок мусолил ягоды смородины, которые срывал тут же с усыпанного тяжелыми гроздьями куста, а его мать просто спала. Ее мертвая поза, с неудобно вывернутой за спину рукой, раскинутыми ногами и скошенной набок головою, и ввела Олега в заблуждение. Теперь он совсем уверился в своей ошибке, наклонившись над молодой женщиной и уловив ноздрями кислый запах из приоткрытых губ. Над лицом ее медленной пулей прожужжала пчела и тяжело мотнулась в сторону, сбитая с пути сивушным духом. Олег отшатнулся следом, вернулся к колонке, но качать воду не стал, напился остатками из ведра, стоящего на земле. Мальчишка таращился на незнакомца и пускал слюни, продолжая ручонкой трамбовать ягоды о рубашку. Женщина пошевелилась, открыла глаза и столкнулась вдруг с чужим взглядом.
Олег отвернулся и ушел к дому, встал у перил веранды рядом с отцом, закурил.
День незаметно перевалил за середину, а обещанной Виктором машины все не было. Тот уже и сам устал нетерпеливо поглядывать на часы, понимал, что дело не складывается.
— Похоже, ждать больше нечего, не вышло, видать, у свояка с ремонтом. Жалко, — участковый покрутил головой и с надеждой поднял глаза на отца. — Куда вы сейчас? Может, подбросите меня в деревню?
— Конечно, — ответил отец. — Закинем тебя да поедем к ближайшей речушке, остановимся на ночь, а завтра домой.
— Я вам покажу хорошее место, где можно к самой воде подобраться. А то большей частью берега низкие там, заболоченные.
Участковый принес свои вещи к машине, а Олег купил на прощанье у Савелия пару "ваучеров" меда, отцу и себе. Сложились быстро — сидеть без дела всем уж надоело — и выехали со двора под пекущее солнце. Машина накалилась, пока стояла, но духоту в кабине быстро разогнал набегающий ветер через открытые окна.
— Вы на Савелия зла не держите, что с бражкой отказал, — сказал Виктор с заднего сиденья. — Он уж, и правда, зарекся ее ставить. Лет пять назад овдовел, а позапрошлый год сошелся с молодухой, дитё народили. И девка вроде ладная, хозяйственная, да как за воротник заложит — мозги ей отшибает напрочь. Опять вот неделю глотку мочила, пока последнюю каплю из фляги не подобрала...
Он вздохнул с тоской, отвернулся к окну.
До села домчались с ветерком, проехали по центральной улице насквозь и, следуя указке Виктора, остановились у ворот его дома. Участковый, оставив рыбацкие пожитки, вернулся через пять минут с холщовой авоськой в руке, и они покатили дальше к речке.
Место, действительно, оказалось неплохое — высокая, заросшая ивами и шиповником коса обрывалась к воде нешироким песчаным пляжем, а ниже по течению тянулся галечник, намытый весенними разливами. Просёлок у реки не заканчивался, колея скатывалась в русло и выныривала на другой стороне, где чуть поодаль, на взгорке, снова виднелись деревенские дома. В самом "углу" косы, укрытая с трех сторон густыми зарослями, пряталась от посторонних глаз травянистая поляна.
— Вот тут и заночуете, — Виктор по-хозяйски обошел утоптанную плешь в центре, отшвыривая ногой подальше в кусты разбросанные кругом пустые бутылки и консервные банки. — Молодежь насвинячила, как всегда, но в будний день сюда никто не заявится. В крайнем случае скажете, что со мной знакомы, если вдруг кто подойдет.
Олег пожал плечами, вытащил из багажника кошму, расстелил на траве, вернулся к машине за спальниками.
— Ладно, отдыхайте, а я до дому, чтоб жёнка не ругалась, — участковый рассмеялся, потом вынул из сумки литровую бутылку молока, протянул парню. — Это тебе, утрешнее.
— Спасибо! — от неожиданности громко сказал Олег. — Сколько мы должны?
— Еще чего скажешь? — Виктор укоризненно покачал головой.
— Ты оставайся с нами ужинать, отметим знакомство, — отец подошел следом за сыном от машины, с продуктовой коробкой в руках. — "Погостишь" маленько, я тебя потом отвезу.
— А может, и правда... на рыбалку не выбрались, так хоть здесь, в мужской компании душу отвести чуток. Давайте, чего помогать?
Ночь упала разом, черным искристым занавесом, как всегда бывает в горах. За ужином Виктор, охмелев немного, пытался разговорить Олега "за жизнь", тот отвечал коротко, не мог до конца "расслабиться" перед малознакомым человеком. Рассказал только, как "занесло" его после армии на Север, но и там не смог забыть войну, и до сих пор бывает по службе в "горячих точках". Отец, видя замешательство сына отвлек любознательного участкового очередным тостом и, слово за слово, втянул его в неторопливую беседу. А Олег прилег позади них на кошму, заложил руки под голову и смотрел на звезды. Костер в ногах горел ярко и ровно, лишь изредка выстреливая во тьму долгие алмазные искры.
"Звезды — это огни костров всех людей, живущих на земле. Рождается младенец, в небе загорается новый огонь", — вспомнились Олегу слова старого ненца, сказанные однажды на краю земли, в полярной ночи. — "А когда уходит человек навсегда в страну предков, гаснет и его небесный костер".
И подумалось, что люди уходят навсегда, не только когда умирают. Иногда они просто не могут больше быть рядом.
"Мне очень страшно с тобой", — сказала жена. — "Ты сильно меняешься, когда возвращаешься оттуда, и снова хочешь ехать, будто тебя магнитом тянет. Война — затмение разума. Не только тех, кто затевает войны, но и тех, кто участвует в них. Вы все живете войной, и она тебя никогда не отпустит".
Он вернулся в конце августа из очередной командировки, а жены уже не было дома, и никогда не будет. В это не хотелось верить, потому что с её уходом не осталось никакого другого смысла в жизни...
Олег стиснул зубы, зажмурился крепко. Заставил себя отвлечься от невеселых мыслей, и прислушался к разговору у костра. Так и закемарил под тихий разговор полуночников и плеск близкой воды, растворяясь в окружающей доброте мира.
Когда Виктор ушел по тропинке домой, наотрез отказавшись ехать, благо луна светила ярко, отец не стал будить сына. Заботливо укрыл его овчинным тулупом, раскинул поверху меж упругими ветками легкий полог, привязав за углы отрезками бечевы, сунул моток под кошму. Потом сам забрался в машину, упаковался в теплый спальник с головой и быстро уснул.
Музыка проявилась внезапно, и Олег вынырнул из глубокого сна с ощущением праздника на душе, как будто в продолжение неуловимых грёз его ожидал дружеский сюрприз наяву. То, что он увидел в предутреннем сумраке, на самом деле оказалось сюрпризом.
В трех метрах от потухшего костра стоял бортовой "Камаз". Музыка неслась из кабины, из-за открытой водительской дверцы. За мутным от росы лобовым стеклом, в желтом свете ритмично двигался силуэт обнаженной девушки.
Небо уже начало сереть на востоке, предвещая близкий рассвет. Олег поднес часы к лицу, разглядел стрелки. Было около четырех утра.
"Что ж вы, люди? Места мало вам и времени другого нет?" - подумалось ему, и в груди начала подниматься горячая волна.
Будто нарыв в душе заныл. Заломило, задергало нервы, подкатило к горлу так, что не вздохнуть. Откинув тулуп в сторону, он стал шарить ботинки в траве подле себя. Рука наткнулась на моток бечевки, рядом и обувь нашлась.
Поднявшись на ноги, Олег шагнул в сторону "Нивы" — отец спал — и направился к грузовику. Сквозь биенье попсы на улицу сочились вскрики и стоны. Вторую пару, упражнявшуюся в кама-сутре на одеяле, он увидел, обойдя кабину, рядом у береговых зарослей. Наглость и бесстыдство этих людей настолько поразили его, что он замер на полушаге и прикрыл глаза ладонью, сдерживая накатившую разом злость.
—Вы другого места не нашли себе, деятели? — громко сказал Олег и отнял руку от лица, не поднимая взгляда.
Коренастый парень с удивлением обернулся, отвалился от партнерши, встал с колен, подтягивая джинсы.
— Ты чё, козёл?! — он наклонился, подхватил из-под ног бутылку за горлышко и пошел навстречу, плевками слов обжигая противника. — Ты кому гонишь, сволочь? А ну, иди сюда...
— Иду! — Олег коротко дернулся к нему и с маху врезал ребром ладони по шее. Парень опрокинулся на спину и захрипел. Его напарник, тоже закончивший свои "дела" и привлеченный резким разговором, выпал из кабины, задрав над головой монтировку. И был встречен ударом под-дых, ткнулся носом в траву, не успев и охнуть. Сверху выглянула его подружка и в страхе захлопнула дверцу, а девица на одеяле судорожно пыталась накинуть свои одёжки, когда Олег развернулся к ней...
Стартер поёрзал недолго и раскрутил остывший за ночь двигатель. Олег добавил холостых оборотов, закурил и положил левую руку на руль, склонил на нее голову, ощущая пустоту в душе. Посидел так с минуту, передернул плечами брезгливо и обернулся назад, выжимая сцепление и включая скорость. Машина двинулась на разворот рядом с притихшим "Камазом".
Солнечная макушка вспыхнула над деревьями, разгоняя последние обрывки сумерек в болотистые низинки. Яркие лучи осветили кабину и усталого водителя. Отец завозился в спальнике, выпростал заспанное лицо из вкладыша, приподнялся на локте, позёвывая.
— Мы что, едем уже? Который час?
— Да, папа, просыпайся потихоньку, — ответил Олег, улыбнувшись, и сам удивился, что назвал отца забытым словом из детства. — У нас тут незваные гости объявились, поэтому я решил сняться. А время — пять, шестой.
Не доезжая совхозной усадьбы, они остановились у родника под пригорком, умылись ледяной водой и двинулись дальше. С большака Олег высмотрел дом участкового, свернул к обочине.
— Я скоро, молока спрошу еще, — бросил на ходу, выбираясь из машины. Отец тоже не усидел на месте.
Виктор был во дворе у колонки, качал воду. Вышел на улицу, поздоровался за руку со вчерашними знакомцами.
— Вы чего в такую рань подхватились?
— Кто рано встает... — отшутился Олег, затем пояснил: — Соседи под утро объявились, пришлось уступить место.
— Какие соседи? Откуда?!
— Кто их знает... Двое борзых ребят на "Камазе", с бабёнками. Ваши, местные, наверно.
— У нас таких машин нет, — участковый помотал головой. — И что?
— Да ничего, — Олег пожал плечами. — Молоком еще разок угостишь?
— Какой разговор! — Виктор кивнул с улыбкой, скрылся за калиткой.
Возвратился через пару минут с трехлитровой банкой под капроновой крышкой.
— Вот спасибо! — поблагодарил его отец. — Может, все-таки, возьмешь деньги?
— Даже не заикайся, пусть пьет на здоровье. На севере, поди, такого нету.
— Ну ладно, поехали мы, бывай, — Олег протянул руку на прощанье. — Да, тех друзей ты проведай после, а то они, по-моему, сами не выберутся с берега...
Он развернулся — отец поспешил следом — сел за руль, и "Нива" укатила прочь, оставив за собой пыльную взвесь над дорогой и хриплое эхо песни: "...а она нам нравится, спящая красавица..." Виктор постоял в калитке, провожая взглядом машину, хмыкнул озадаченно и ушел во двор.
Через полтора часа, управившись по хозяйству, участковый все же решил съездить к речке. Вывел из гаража мотоцикл, крикнул жене, что скоро вернется, и укатил.
"Камаз" стоял на поляне, кабиной к дороге. Виктор подъехал к нему сбоку, окинул взглядом высокий борт, пошел вокруг, и тут вроде как услыхал тихий сдавленный стон. Обогнув грузовик, увидел возле задних колес одежду, сваленную кучей на одеяле, а подняв глаза, отскочил от неожиданности в сторону.
Прямо в лицо ему "смотрели" из кузова четыре голые задницы, рядком свешиваясь через борт босыми пятками "на улицу". С другой стороны реки их прекрасно было видно над невысоким ивняком, и там уже собралась ватага мальчишек с рогатками. Судя по синякам на ляжках "мишеней", пацаны неплохо пристрелялись.
Участковый вытер рукавом мгновенно вспотевший лоб под фуражкой, оперся сапогом о фаркоп и заглянул в кузов. На сердце отлегло, когда увидел выпученные на него умоляющие глаза и заткнутые тряпками мычащие рты. Руки и ноги пленников были туго стянуты тонкой бечевой сквозь щели в бортовых досках.
Виктор соскочил на траву, присел возле вчерашнего кострища и зажал сам себе накрепко рот ладонью. Не получилось совладать. Взахлеб отсмеявшись, успокоился он кое-как, перекурил в раздумье и, выудив из кармана перочинный нож, снова полез в кузов со словами: