Сады все - в яблоках и в астрах,
в дождях, что медлят листопад
иль в солнце на рябинах красных,
что над заборами парят.

А на заборах и на крышах -
сороки с новостями дня...
Я из лесу иду и слышу
они судачат про меня:

что вновь грибов насобирала,
полдня опять уйдёт на них,
как будто дел по саду мало...
А день осенний не велик. 

Закат так сильно сдвинут влево,
что в семь уже совсем темно.
Но печь тепла и запотело
от пара ужина окно.

Я на стекле рисую ветку,
пишу: "Пора, мой друг, пора..."
И в честь любимого поэта,
я лью в стакан аж через край

вино из ягодного сока,
оно - почти "Вдова Клико"
и шепчут пушкинские строки
про волю, счастье и покой.

"Трудов и чистых нег обитель" -
мой одинокий, бедный дом.
И время, жизни похититель,
почти остановилось в нём.

Оно пропитано молитвой
и той особой тишиной,
играть в которой могут рифмой
друг с другом звуки и со мной...

Окно среди ночного сада
горит волшебным фонарём.
И даже дождика осада
не устрашит пока мой дом.

Когда-нибудь он обветшает
иль обновится (не при мне).
Пока же мы с ним совмещаем
жизнь - как в волшебном фонаре.

И каждый год роднее осень
смиряющей себя душе.
Дождя осаду снимет просинь,
сад поутру, как в витраже,

явив в моём простом оконце.
За каждый день уже - поклон...
И птах рассветных перезвонцы
вольются в колокольный звон.

Я из туманного поречья
спешу на этот звон туда,
где будет тАинственной встреча
с Дарящим тайну бытия.

И звон летящий величален,
и лист кружащий не печален...
Лишь журавлиное урчанье,
по сердцу клинышком пройдя,

поранит радость дней прекрасных,
как будто, подводя итог!
Но в яблоках - сады - и в астрах,
а в сердце, как надежда, - Бог.