Аннотация: То ли сказка, то ли выплеск романтичного настроения, то ли весна... Сентиментально и пафосно.
Двое и река
(майская соната)
Он увидел ее в ту минуту, когда она стояла на мосту Влюбленных, между Флидергате и Кёркенгате, там, где Нисен журчит так хрустально и ласково, так тихо и напевно, и искрится солнечными бликами и кажется такой же прозрачной, невесомой и почти несуществующей, как дымка полузабытой детской мечты.
Легкий ветерок играл ее длинными, до плеч, волосами и когда он игриво раздувал их, сквозь их каштановую россыпь, как сквозь чудесную вуаль, просвечивало яркое майское солнце.
Она стояла, сложив руки на перилах моста и, наклонившись вниз, к реке, задумчиво смотрела на прозрачные медленные струи пересмешницы Нисен. Она держала в губах какой-то маленький голубой цветок. Одна ее ножка была согнута в колене и носок белой легкой туфельки задумчиво почесывал щиколотку другой ноги, а подол ее длинного белого платья так кокетливо и мило приподнимался и опускался вслед за этими движениями. Она была прекрасна, воистину прекрасна!
Он увидел ее в тот миг, когда очередной вздох ветра взметнул ее волосы и солнечный свет просочился сквозь них, рассыпавшись золотистой искрящейся пыльцой и можно было даже почувствовать этот свет, его аромат -- дурманяще-сладкий, бархатистый, тягучий и в то же время такой же рассыпчато-колкий, как пенная игристость шампанского.
Он остановился в пяти шагах от нее, забыв сделать очередной шаг и даже не думая о том, что выглядит сейчас чрезвычайно нелепо в этой позе идущего по канату циркача с обалделыми глазами.
Она, конечно, не видела его, она была слишком занята своими мыслями, поэтому он мог любоваться ею долго, бесконечно долго, почти две минуты, пока кто-то из прохожих не задел его и он едва не упал -- так неудобна была его поза. Тогда он сделал четыре медленных шага в ее сторону, не сводя с нее глаз, и встал рядом, чуть сбоку, придерживаясь за чугунные перила моста.
Он стоял и смотрел. Наверное, еще две минуты. Потом она наконец почувствовала его присутствие рядом с собой и чуть повернула голову. У нее были огромные карие глаза и в них сверкали какие-то странные звездочки -- то ли удивление, то ли грусть, та грусть, которая приходит, наверное, к каждому из нас в эту пору, в ту волшебную пору, когда проказник-бродяга Май берет в руки свирель и тихо-тихо наигрывает свою легкую, как облака, и чуть печальную, как поздняя любовь, мелодию.
Она взглянула на него и один уголок ее губ чуть-чуть, едва заметно, дрогнул. Быть может, она хотела улыбнуться ему или что-то сказать. Но она ничего не сказала и не улыбнулась, а только спокойно и внимательно смотрела ему в глаза.
- Я люблю тебя, - сказал он, и что-то в его груди поднялось и сжалось в плотный горячий шар, а потом этот шар лопнул, взорвался, наполняя все его тело горячей истомой. И даже ресницы его задрожали и на глаза навернулись слезы. Он впервые произнес эти три слова и в тот момент, когда совсем этого не ожидал. Впрочем, так, наверное, бывает всегда. Ну или, по крайней мере, так должно быть, а, Нисен?
Одна ее бровь удивленно приподнялась, зрачки вдруг расширились и заполнили весь его мир, превратив мир в черную искрящуюся бездну.
- Я люблю тебя, - повторил он, и голос его дрогнул и сорвался.
На этот раз она слегка покачала головой, и невозможно было понять значение этого жеста -- столько в нем было неопределенности. Она покачала головой и снова наклонилась к реке. И улыбнулась, то ли своим мыслям, то ли пересмешнице Нисен.
- Я люблю тебя, - повторил он в третий раз. - Я всегда тебя любил. Я знаю, тебя зовут Камилла... Ведь тебя зовут Камилла? У тебя очень редкое имя.
Ее бровь снова удивленно дрогнула. Она выплюнула цветок в реку, и Нисен унесла его -- маленькую голубую звездочку.
- Камилла... - повторила она вслед за ним. Голос ее оказался низким, с едва заметной легкой хрипотцой. - Камилла... С чего ты взял, глупенький?
Она улыбнулась, не глядя на него и продолжала, словно обращаясь к реке:
- Меня зовут Ольга. Просто Ольга... Какое смешное имя -- Камилла... Где ты только откопал такое!.. Нет, меня зовут Ольга, и это мне нравится гораздо больше.
- Неправда, - возразил он так, словно знал ее всю жизнь, а не увидел впервые пять минут назад. - Тебя зовут Камилла.
Она весело и в то же время чуть печально качнула головой и прищелкнула языком.
- Ольга.
- Неправда, - повторил он. - Но все равно я люблю тебя.
В этот раз она рассмеялась. Но смех ее прозвучал неестественно. А быть может, он просто звучал не в унисон подрагивающему смеху Нисен.
- Слушай, - сказала она, поворачиваясь к нему, - Слушай, откуда ты взялся такой... такой...
Она забавно сморщила носик, силясь подобрать слово.
- Я люблю тебя, - снова сказал он.
- Ну ты даешь! - похоже было, что ей и вправду стало весело, но возможно, это была не веселость вовсе, а только иная форма грусти. - Ты что, гипнотизируешь меня, что ли? Или -- себя?
Он улыбнулся как-то по-детски виновато; на глаза ему снова против воли, навернулись слезы. Он вздохнул, словно получил удар под ложечку и произнес совсем тихо:
- Я люблю тебя...
- Бог ты мой! Нет, ты просто чудо!
Он опустил глаза и просиял, будто она и вправду сказала ему комплимент.
Она покачала головой, глядя на него. В лице ее, в задумчивой улыбке, в поднятых бровях читались те удивление, ирония и восторг, которыми взрослые обычно встречают неожиданные выходки детей.
Ветерок стих. Нисен уже не журчала, а тихо шелестела прислушиваясь к странному разговору. Они ни на минуту не забывала о них. Много она слышала разговоров на этом мосту, где назначают друг другу свидания все влюбленные Старого города, но такого...
- М-да, - произнесла она после минутного молчания. - М-да... Май... Нисен... Восемнадцать лет... Томление... Желание чего-то... Гормоны...
- Девятнадцать, - поправил он.
- Правда?! - воскликнула она иронически. - Уже?! Какой ты взрослый! Мужчина!
Она снова отвернулась от него. Несколько минут они молчали.
- У тебя есть сигарета, Ромео? - спросила она.
- Нет, я не курю, - пожал он плечами виновато.
- Ну и правильно делаешь.
- Меня зовут Альфред.
- Альфред...
- Альфред.
- Альфред...
Он остановил какого-то мужчину, попросил у него сигарету. Прикурил, закашлявшись, и протянул ей. Она взяла сигарету из его руки губами, глядя ему в глаза лукаво и испытующе. Но ей стало почему-то больно и странно от того, чтО она увидела в его глазах...
Ах нет, так не бывает! Ведь правда же, Нисен, так не бывает?..
- Альфред... - повторила она, глубоко затянувшись и выпустив струйку дыма. - Кто же ты, Альфред?
Он пожал плечами.
- Я занимаюсь спортом. Фехтую.
- Что, что ты делаешь?
- Фехтую. На шпаге.
- Бог ты мой! Сплошная романтика!.. Ну и как, успешно?
Он улыбнулся робко, снова потупил глаза и ничего не ответил.
Она взяла его за подбородок, подняла, заглядывая в глаза. А глаза у него были голубые и лучистые... Отпустила. Покачала головой удивленно и хмуро.
- А дама сердца у тебя есть, мой милый Арамис? - спросила она.
- Я люблю тебя.
Ты слышишь, Нисен, слышишь?
Она курила не торопясь, с наслаждением; видно, это была ее первая за день сигарета. Прохожий курил "Викинг", для нее эти сигареты были крепки, но она затягивалась глубоко и на некоторое время задерживала дыхание, прежде чем, забавно вытянув трубочкой губы, выпустить тонкую струйку белесого дыма, которую тут же подхватывал ветерок. Выкурив половину, она затушила окурок, но не бросила его в реку, а щелчком отправила в урну, стоящую метрах в пяти. Щелчок был небрежным, после мимолетного взгляда, но окурок приземлился точно в урну. Впрочем, это ее не позабавило, а его -- не удивило. А кто сказал, что для них двоих это не было самым обычным делом...
Он стоял и смотрел на нее.
- Тебе не пора? - спросила она.
- Я люблю тебя.
- Сколько мне лет?
Он переступил с ноги на ногу, как школьник, отвечающий трудный урок.
- Двадцать пять... - прошептал он.
- Не придуривайся!
- Не знаю...
- Врешь!
- Тридцать один...
- Да. Тридцать один.
- Я люблю тебя.
- Послушай, мальчик, - ее голос стал твердым и горьким. - Не надо бросаться такими словами. Ведь ты даже не знаешь, о чем говоришь.
Ведь правда, Нисен, он не знает? Ну скажи, что правда!..
Он пожал плечами. Наверное, это было его привычкой -- по-детски улыбнуться и пожать плечами. Забавная привычка. А ведь привычки бывают и отвратительными. Например... Например, больно кусать женщину за ухо и думать, что ей это приятно. Или, что еще хуже... А впрочем, какая разница...
- Тебе и в самом деле пора, - сказала она выпрямившись и потрепав его за руку.
- Я люблю тебя.
- Я содержанка, дурак! - сказала она вдруг зло. - Я шлюха!
Какая-то старушка, проходившая рядом, испуганно покосилась на них и засеменила прочь, держась противоположной стороны моста.
- Я большая дрянь, - продолжала она. - На мне побывало столько мужиков...
Он закрыл глаза, словно это могло помочь ему не слышать ее голоса, или не видеть ее лица.
- Я люблю тебя, - сказал он, не открывая глаз.
Она по-женски неловко замахнулась и ударила его по щеке.
- Не смей! - теперь голос ее был переполнен дрожащей отчаянной злобой. А может быть, это был страх?
Могут три сказанные им слова вселить в женщину страх, а, Нисен? Могут эти слова испугать? А обидеть? А вызвать ненависть? Нет, не к тому, кто эти слова произнес...
Ты уже не смеешься, проказница Нисен? Ты смущена? Неужели эти глупые существа -- люди -- еще способны озадачить тебя? Сколько ты их повидала на своем веку, милая моя, прекрасная, вечно юная Нисен! И они еще могут тебя удивить?! А ведь эти, вот эти двое -- самые обыкновенные люди. Мужчина и женщина. Или нет, не мужчина и женщина, а -- чистота и грех. Или нет? Не так? Ну, я не знаю, милая моя, я не могу найти этому определения; попробуй ты -- ты мудрее меня, ты больше знаешь, ты лучше понимаешь людей...
- Я люблю тебя, - сказал он.
Снова пощечина.
- Не смей! Мальчишка!.. Мальчишка... Сопляк... Иди под мост, подрочи -- может, полегчает...
- Я люблю тебя.
- О, Господи! - она повалилась не перила, плечи ее дрогнули.
Она тихо плакала. Нисен уносила жемчужно-матовые капельки ее слез. Он стоял рядом. Рука его то поднималась и тянулась к ее плечу, то испуганно возвращалась назад.
Прошло много минут.
Она плакала. Молча. Горько.
Ну почему бы ей просто не уйти, не убежать от него!
Ну почему бы ему не оставить ее в покое!
И разве любовь не умеет утешить?..
- Камилла... - произнес он тихо. - Камилла...
- Послушай, - она повернулась к нему, утирая слезы и размазывая тушь. - Послушай... Ну хочешь, приходи ко мне... Мюнкенгате, семнадцать... Это в Хельбю... Возле набережной... Приходи?.. А сейчас -- оставь меня... Я жду человека... Оставь...
- Человека...
- Да... Да! Мужика я жду! Понял, цуцик? Мужика.
Она грязно выругалась.
- Ну какого черта, а? - сказала она уже спокойно. - Ну чего тебе нужно от меня? Откуда ты взялся на мою голову, фехтовальщик? Ну, что? Бабу хочешь, да? Я же сказала, приходи. А сейчас -- отвали, прошу тебя... Ну? Отвалишь?
- Я люблю тебя.
У-у-у-ф-ф-ф! - она покачала головой. - Слушай, ну не могу я сейчас, не могу. Ну не полезем же мы под мост, в самом деле... Пойди на Смёльдеравеню, там девочек -- сколько угодно... И не будь занудой.
- Я люблю тебя. Я не хочу без тебя...
- Жить? - закончила она за него. - А ты не живи. Вот -- мост, вот -- река; там -- камни, здесь -- твоя голова... Скок! - и все дела...
Он посмотрел в ее глаза. Посмотрел на перила моста. Посмотрел на мерцающую солнечными бликами Нисен. Подошел к перилам. Подпрыгнул, легко спортивно подтянулся и поставил на перила одну ногу. Вторую.
Она смотрела на него, приоткрыв рот. В ее глазах мелькали то улыбка, то удивление и неуверенность.
Он выпрямился. Качнулся. Наклонился над рекой, словно выбирая место для падения. На дне реки чернели и поблескивали камни; их хорошо было видно отсюда, с высоты.
Нет, Нисен, он этого не сделает. Ни один мужчина не сделает этого даже ради самой прекраснейшей из женщин. По крайней мере, пока есть надежда... Любовь, если это любовь, не позволяет смерти войти в душу. Если в душе человеческой поселяется любовь, она занимает ее всю и не оставляет места ни смерти, ни жизни. ведь любовь -- это такая же форма существования, как сама жизнь... как и смерть.
Ах, Нисен, о чем я говорю! Ведь я говорю о любви. Но ведь не думаешь же ты и в самом деле, что кто-то из этих двух действительно перешел в третье измерение, в ту самую форму бытия? Ведь ты мудра, Нисен, ты должна знать, что это невозможно. Ведь и всей жизни бывает мало человеку, чтобы успеть полюбить. Может быть, правда все же: май, девятнадцать лет, ожидание чего-то, гормоны... А, Нисен?
Вот, он наклоняется над тобой -- загляни в его глаза. Они голубые и лучистые, его глаза. В них отражаются черные, блестящие -- словно лакированные -- камни на твоем дне. Что еще ты видишь там, в его глазах?..
- Слушай, - сказала она неуверенно, - не будь идиотом.
- Я люб...
- Стой! - закричала она. - Стой, чокнутый!
Он качнулся, застыл недоуменно и будто даже обиженно. Она протянула к нему руки, желая удержать и боясь прикоснуться, нечаянно вывести его из равновесия.
А может быть, он и правда всего лишь сумасшедший?.. Мало ли их на белом свете, безумцев, полагающих, что они достойны того, чтобы любить женщину. Да еще вот так...
Он постоял минуту, растерянно глядя на нее. Легко спрыгнул на мост. Встал перед нею.
- Можно... - его голос дрогнул. - Можно, я тебя поцелую?
- Можно, миленький, можно... Поцелуй меня...
Он медленно, закрывая глаза, наклонился к ней и осторожно коснулся губами ее губ. Осторожно и тихо, словно целовал распятие. Выпрямился. Открыл глаза.
Она шептала и успокаивающе гладила его по плечу, по волосам, по щеке. Она заглядывала ему в лицо, словно боясь увидеть на нем гримасу безумия... Или что-то иное боялась она увидеть?..
А ладонь ее была мягкая и теплая, словно частица майского солнца. А глаза ее были печальны и тревожны. А на щеках -- потеки туши.
- Я люблю тебя, - сказал он.
- Да, миленький, да... Успокойся... Где ты живешь, Альфред?
- Здесь недалеко, на Эремювейен.
- На Эремю... На Эремювейен... Хорошо, миленький...
- Эремювейен, семнадцать. Номер -- как у тебя.
- Семнадцать... Как у меня, да... Я приду к тебе... завтра... Я приду...
- Ты говоришь так... Я не сумасшедший, Камилла.
- Зови меня Ольга, миленький... Я знаю, что ты не сумасшедший, знаю... Ну? Иди домой? Иди?
Он поднял на нее глаза. А глаза у него были голубые и лучистые.
- Я не хочу, - ответил он. - Я не хочу быть без тебя. Ни минуты.
- Ну что же делать... Только до завтра... Завтра я приду к тебе.
- Я не хочу жить без тебя. Я умру без тебя...
- Смешной... Ну что ты говоришь, мой хороший, ну что ты говоришь... Да что же ты делаешь-то!..
Она отошла от него. В бессильном отчаянии ударила кулачком по перилам моста... Еще раз... Еще...
- Ну нельзя же так! - сказала она и в голосе ее снова зазвенели слезы. Но она не заплакала.
- Нельзя? - переспросил он.
- Нельзя.
- Нельзя...
Странные все же вы, люди. Ну как вас понять? Что делаете вы со своей жизнью! Как неумело, как бездарно, как не вдохновенно вы живете! Впрочем, можно ли винить вас в этом -- ведь вас некому научить. Да вы и не любите учиться, вы слишком горды. Вы сами создаете законы и сами по ним живете. Вы сами чертите круг, за которым "нельзя", внутри которого - "можно". Вы как дрессировщики в цирке -- гоняете свою душу по этому манежу и щелкаете хлыстом условностей: быстрее! быстрее! Бесконечный бег по кругу. И не дай Бог душе оступиться, хоть на йоту зайти за черту!
- Нельзя... - повторил он и снова пожал плечами, непонимающе и обреченно.
- Нельзя, - повторила она.
Да можно же, можно! Ведь можно же, Нисен, правда, можно?..
На Кёркенгате, за мостом, скрипнули тормоза. Клаксон прозвучал слишком громко, неестественно и совсем неуместно. Не место такому звуку, да и вообще любому звуку, здесь, где две души совершенно неожиданно столкнулись и борются, борются друг с другом и сами с собой, истекая кровью. Им бы времени, им бы немного времени!
Снова клаксон. Она оглянулась. Из черного "Пежо" ей махнул рукой солидный мужчина лет сорока, в массивных очках.
- Это он?
Она повернулась к нему; не глядя в лицо, кивнула.
- Ты уйдешь?
Она вздохнула, бессильно пожала плечами.
- Уйдешь? - повторил он.
Провела рукой по его щеке, улыбнулась виновато.
- Уйдешь...
Она резко повернулась и пошла, побежала к машине. Мужчина в очках открыл ей дверь. Она села рядом, даже не подобрав платья.
- Я не очень опоздал, девочка?
- Не знаю, - она даже не взглянула на него. Она смотрела прямо перед собой.
- Не дуйся, милая, мне трудно было вырваться... А что это ты такая замарашка? А это кто?
Он кивнул в сторону моста.
- Уедем, - сказала она.
- Что-нибудь случилось? - спросил он, целуя ее в ухо. - Этот юнец, он что, приставал к тебе? Кто он? Ты его знаешь?
- Уедем!
- Я не понимаю... Камилла... Ты...
- Уедем же! Ну?!
- Хорошо, девочка, хорошо, - он нажал на акселератор.
Машина медленно тронулась.
Она видела его в зеркале. Он стоял на мосту и смотрел им вслед.
- Камилла, девочка моя...
- Быстрее! - почти крикнула он. - Можешь ты быстрее?!
Он сердито дернул головой и нажал на газ.
Она смотрела в зеркало.
Через тридцать метров он повернул на Бернардвейен и она больше не видела мост.
- Карл, - произнесла она.
- Да?
- Нет, ничего... У тебя есть сигарета?
Он прикурил для нее "Дальдер". Он любил смотреть как она курит. Ей шли эти длинные черные сигареты с золотой каймой.
- Я заказал столик в "Олимпионе". Все как ты любишь.
Она даже не кивнула. Она курила, затягиваясь глубоко и часто.
- Только сначала тебе нужно умыться... Ты что, костер раздувала?
Но ведь ты же прекрасно понял, что она -- плакала! Ты не хотел сделать ей больно? Или ты хотел сделать ей еще больнее?
Она выбросила окурок в окно, не отвечая и не глядя в его сторону.
- Камилла... Эй, Камилла!
Но она смотрела перед собой и, может быть, даже не слышала его.
Он наклонился к ней, куснул за ухо.
- Очнись, девочка, это я, твой Карл.
- Это ты, мой Карл, - повторила она безучастно.
- Может быть, скажешь мне, что случилось?
Да ты уже и сам все понял...
- Останови, - произнесла она.
- А?
- Останови машину.
- Не понимаю...
В первый раз она взглянула на него.
- Останови машину!
Он прижал автомобиль к тротуару, вздохнул; серьезно, но с улыбкой посмотрел на нее.
- Я остановил машину... Ну и?
Она открыла дверцу.
- Ну и?.. - повторил он.
Она не выходила. Но и не закрывала дверь.
- Камилла?..
Она не отвечала. Не выходила.
- Ну, все?.. Тогда закрывай, и поехали.
Она сидела, смотря перед собой, словно к чему-то прислушивалась. Быть может, она слышала шептание Нисен?
- Жизнь -- сложная штука, девочка, - сказал он, похлопав ее по колену. - Не горячись на пустом месте, все пройдет. Сейчас мы съедим гуся, выпьем хереса... нет, тебе лучше чего-нибудь покрепче... датча. Ты выпьешь датча, много. Ты напьешься... Тебе нужно нализаться, девочка -- это помогает... И все пройдет, поверь.
- И все пройдет, - прошептала она.
- Да, - кивнул он. - Помнишь кольцо Соломона?.. Все пройдет.
- Все?
- Все.
- Как он узнал мое имя?
- Ах вот оно что... Этот мальчик задел твое сердце?
- Писатель! - усмехнулась она. Это прозвучало скорее сожалеюще, чем презрительно.
- Да, писатель, - снова кивнул он. - Так он задел твое сердце?.. Хм, неплохой сюжет для рассказа: юный одуванчик и тридцатилетняя шлюха... Я назову его "Майская соната".
- Нет, покачала она головой. - Не так. Назови его... назови его "Двое и река".
- Двое и река, - посторил он и даже причмокнул губами, словно смакуя. - Тебе не откажешь в чувстве поэтики. Хорошо, пусть будет по-твоему... но "Майская соната" - тоже неплохо... Ну что, едем?
Она снова не ответила. Она беспомощно смотрела по сторонам, будто ждала, что подойдет вдруг какой-нибудь прохожий и скажет: "Камилла, милая Камилла, хочешь я дам тебе добрый совет?.."
- Ну?.. - произнес он спокойно. - Или... Или ты хочешь сломать этому мальчику жизнь?
Впервые за это время она посмотрела на него внимательно, впервые она увидела его.
Он поднял брови, улыбнулся.
- Ведь ты же понимаешь, девочка, что все это... все это нереально... невозможно... Понимаешь же?.. Я сегодня задержался -- не повезло нам -- и вот, ты совершенно случайно встретила этого юнца. И за полчаса он успел... Что он успел? Взгляни на все трезво, милая моя, и ты поймешь, что это было... просто так, просто... немножко музыки... майская соната. Завтра все пройдет, и потом ты будешь вспоминать это -- иногда -- просто как один из подарков жизни, щедрой, впрочем, на такие подарки: май, солнце, река, какой-то юноша, который угадал твое имя и делал тебе комплименты под напевы старушки Нисен.
- Камилла, - продолжал он, помолчав, - через девять лет тебе стукнет сорок. Ты станешь старой, толстой, довольно потасканной бабой. А ему будет двадцать... семь?.. восемь?.. девять?.. Однажды (ты даже не заметишь этого) придет сентябрь. И этот глупый, ни черта не знающий жизни одуванчик увидит тебя вдруг не в лучах майского солнца, а -- стоящую на фоне дождя, серости, кухни и нудной повседневности... Ты ведь не хочешь этого, маленькая? Прости, но так уж получилось, что ты упустила свое время. И поздно теперь что-нибудь менять, увы. Мы оба упустили, так что... - он вздохнул, перегнулся через ее колени и захлопнул дверцу. - Так что поедем, схедим домашнюю птицу под названием "гусь" и напьемся... оба напьемся, вдрызг.
- Девять лет, - произнесла она. - Ты дал мне девять лет...
- Это очень мало, девочка! - сказал он серьезно. - Очень мало. И потом, подумай о нем. Подумай...
- Я не люблю тебя в полном смысле этого слова, - продолжал он через минуту. - И ты это знаешь. Если ты сейчас уйдешь, я не буду жалеть, я не запью, не повешусь -- я найду себе завтра другую бабу, которая будет жить на мои деньги и ублажать мою похоть... Да, я циник, девочка, я мразь, не смотри на меня так. Я такой, какой я есть. Я зол... Но я добр, милая. Я желаю тебе только добра. Тебе и этому... несмышленышу... И я знаю жизнь лучше, чем ты. Поверь, маленькая, женщинам не нужна любовь, нет. Она притягивает, о ней приятно поболтать, приятно почитать о ней на сон грядущий, интересно поиграть в нее немножко, приятно вызвать ее в каком-нибудь мужчине, приятно довести его до сумасбродства -- это тешит самолюбие и дарит незабываемые мгновения. Но не более того. Как таковая, как образ жизни, любовь женщинам не нужна. Для жизни женщина всегда ищет (слышишь, девочка, - ищет) такого как я -- спокойного, мудрого, надежного, респектабельного, с толстым кошельком и не очень пылкими чувствами. И ты знаешь это не хуже меня... Но что делать, если все эти чувствообильные бредни так дурно влияют на ваши бабские мозги!.. Ничего, девочка, ничего, это пройдет, увидишь. Я даже могу отпустить тебя к нему в качестве эксперимента, чтобы ты убедилась во всем сама. Все закончится очень быстро, гораздо быстрее, чем ты, наверное, думаешь.
Он глубоко вздохнул, устроился поудобнее за рулем и тронул машину.
- Вперед! - пропел он. - Нас ждет великий подвиг!
Они проехали Бернардвейен. Повернули на Хёславсавеню. Впереди показался мост Святого Якоба, замерцала серебристая Нисен...
Ах Нисен, снова ты! Ну зачем, зачем?!
- Останови, - она сказала это тихо и жалобно. - Останови, пожалуйста.
- Камилла...
- Прошу тебя!
Он затормозил.
Сидел молча и не глядя на нее.
Она коснулась его руки -- робко, умоляюще. Открыла дверь. Вышла. Пошла по Грёнгате, срезая путь, обратно, в сторону моста Влюбленных.
Он сидел в машине, опустив голову, не глядя ей вслед. И ни его мудрость, ни его опыт, ни его цинизм, ни все его чувства не могли помочь ему удержать то, что сейчас уходило от него. Его руки стискивали, до хруста в пальцах, руль, словно это было его сердце.
А май тихо играл на свирели, и солнце уже понемногу клонилось к закату...
Она прошла двадцать метров и вдруг побежала. Она боялась не успеть. Неужели она, глупая, и вправду боялась, что он сделает это?
Она бежала, не обращая внимания на редких прохожих, на собаку, выскочившую из двора дома и облаявшую ее, на мальчишку-газетчика, крикнувшего ей вслед что-то ехидное и злое. Она бежала, пока не почувствовала, что сердце бьется уже где-то в горле и готово проскочить в затылок, но и тогда продолжала бежать.
Она выбежала на Кёркенгате и смотрела, смотрела вперед, пытаясь увидеть мост за кленами, растущими вдоль набережной. Еще немного, еще совсем немного! Ведь он там, Нисен, правда? Он ждет ее на мосту!..
Ее сердце оборвалось и ноги отказались двигаться, когда она увидела стоящую недалеко от моста сине-белую полицейскую машину... Нет-нет, это неправда! Нет!..
Но уже через несколько секунд от сердца отлегло и она снова могла побежать -- полицейский спокойно переходил дорогу, в руке его был какой-то пакет. Наверное, этот симпатичный парень просто проголодался и ходил в кафе за сэндвичами или парой котлет.
Она промчалась мимо, улыбнувшись ему, и он недоуменно и внимательно проводил ее глазами.
Еще через минуту она уже выбежала на мост.
- Камилла! - крикнула она, задыхаясь. - Меня зовут Камилла!
Но только задумчивая Нисен могла слышать ее...
Его не было, не было... не было...
Но ведь он оставил ей свой адрес!
Ведь он оставил ей свой адрес, Нисен!
Ведь он всего лишь пошел домой, правда? Не дождался ее и пошел домой...