Га-а-ля-а-а!


    - Га-аля-а-а! Га-аля-а-а!

    Утро, начало седьмого.

    Хриплый голос женщины за пятьдесят, немало на своём веку повидавшей, много в своей жизни выпившей. Это зов Атлантиды. Это последний рёв умирающего мамонта. Она стоит под окнами, задрав голову, и орёт пятому этажу, призывая неведомую Галю.

    - Га-аля-а-а! Га-аля-а-а!

    Восемь часов утра, без перерыва.

    Кто ещё не проснулся, просыпается, но таких нет. Кто уже не спит, понимает, что и не сможет уснуть больше никогда, как никогда не станет прежним. Кто раздумывал, умирать или нет, торопливо складывает руки на груди, смыкает очи и задувает свечи.

    - Га-аля-а-а! Га-а-аль!

    Десятый час, там же, без перерыва.

    Атланты и кариатиды в немой скорби падают на колени. Лысые плачут о своих волосах, которые они сейчас с таким остервенением рвали бы на себе. Господь бог сожалеет о воскресении.

    - Га-а-аля! Га-а-а! ... ля-а-а-а!!!

    Одиннадцатый час дня больше похож на вечность.

    С четвёртого этажа вылетает через балкон рояль композитора Хлабусова. Клавиши инструмента ещё не остыли после недосочинённого вальса, который стремительно переписывается в реквием. Электромонтёр ЖЭКа Иванов, на втором этаже, обмотался оголённым проводом и обречённо ступает к розетке.

    - Га-а-аля-а-а! Га-а-аль!

    Полдень увял, не расцветя.

    Домохозяйка Щукина высыпала в борщ уже всю обнаруженную в доме соль, но не может остановиться и сыплет туда же медный купорос. В седьмом подъезде гремит выстрел - это застрелился участковый Воробейко.

    - Га-а-аля-а-а! Га-а-а! ... ля-а-а-а-а!!!

    Два часа пополудни вошью ползут по телу времени.

    Небо не выдерживает, и посреди июля месяца идёт снег. Дети в детском саду забивают лопатками воспитательницу. Озверевшие воробьи набрасываются на памятник Гоголю и изгрызают его вхлам.

    - Га-а-ля-а! Га-а-ля!

    Пятый час суток вчерашнего сегодня. Телевизор сходит с ума и убивает электричеством тёщу Анну Фёдорыча. Тёща в отместку тоже сходит с ума и убивает всех, и отца и сына, и ныне и внутривенно, во имя и отчество.

    - Га-а-а-а-а-а-ля! Га-аль!

    Сто шестьдесят пять минут восемьдесят девятого. Что в вымени тебе моём? Вы ли это, вы ли?! Я не выла, а пела. О, ветре-ветрило, почто мычеши?!

    Меня выходит на благосклон и оригамит изподвздошнокишечно:

    - Что-о-о, бля-а-ать?!

    - Га-а-аля-а-а! Га-а-аль!

    - А-а-а-а-а!

    - Га-а-а-ля-а! Га-а-а-ля-а!

    - А-а-а-а-а-а!!!

    Предысторическая пауза ползёт спазматическим эскалатором времени, уходящего в бздну. Бесы колосят восплясательными снэками и пьют в парапланы, когда тохтер приживает мне ваг и ну.

    Я Галя, Галя, Галя, я больше не медведь!

    Утро новенького денёчка озверяет небо месячно-кровалыми сполохами.

    - Ва-а-аня-а-а! Ва-а-аня-а-а!

    Мир варится в татары а пока лип сиса.