Эту сказку рассказал мне старый Матеус Виллевсон, бочар из Хольменсдорпа. Как-то поздним зимним вечером мы сидели возле печи у него на хуторе, после сытного ужина, грелись и смотрели как играет огонь, как умывается кошка, сидящая на приступке, слушали, как поет под потолком кенарь. А рассказал мне эту сказку Матеус потому, что речь у нас зашла о меде. Уж очень вкусным медом угощал меня в тот день старый бочар. Вот когда поговорили мы о меде, тут-то Матеус и сказал:
- Если хочешь, я расскажу тебе одну старую-старую сказку.
- Хочу, - ответил я.
- А ты не испугаешься? - спросил он, раскуривая свою старую трубку. - Это очень страшная сказка.
- Постараюсь не испугаться, - пообещал я.
- Ну тогда слушай, - кивнул он, выпустив первый клуб табачного дыма.
И я стал слушать. Я запомнил эту древнюю сказку и теперь хочу рассказать ее тебе.
Когда-то, давным давно, так давно, что уж и песен о тех временах не поют, жил на хуторе, неподалеку от Хольменсдорпа пасечник. Звали его Тильберт или, попросту Тиль. Жил он на своем хуторе, где была у него пасека. Разводил пчел, собирал мед и продавал его. Мед у него был знатный, очень ароматный и вкусный, такой, что знали его везде и со всего Эланда приезжали специально на Хольменсдорпскую ярмарку за Тильбертовым медом. Брали его целыми бочонками ценой по дальдеру и кувшинами за полгронинга и маленькими плошками по три эре - у кого на сколько денег хватало. Так что жил Тильберт безбедно, хотя и не особо богато, поскольку жадным он не был и мед свой продавал задешево. Если какой бедняк подходил к его ряду, любовался медом, вдыхал его аромат, а потом, пересчитав свои гроши, отходил, то, бывало, Тильберт догонял его и наливал ему меду задаром. В общем, хороший был человек. Оттого и мед у него был хороший, наверное - пчелы его любили и старались для него вовсю.
И вот однажды, в августе, в солнечный и нежаркий день, когда так приятно бывает сесть в саду, в беседке и попивать чай с оладьями, макая их в янтарный ароматный мед, и слушать, как поют птицы, случилась вся эта история.
А была в тот день в Хольменсдорпе ярмарка. И съехалось на нее народу видимо-невидимо. Так всегда бывало, потому что ярмарка в Хольменсдорпе была богатая, многолюдная, удивительная. Здесь тебе и торговали всем, что только есть, здесь и циркачи бродячие выступали, и песенники пели, и корчмы всегда полны были народу. Тут и свадьбы, бывало, игрались и чудеса даже случались. Ведь приезжали на эту ярмарку из самых дальних краев - из Хассена, из Эрвига, из Мансена, Норбю и даже Норвига. А уж в этих-то дальних краях, известно, много живет всяких волшебников, и добрых и злых, и тролли там водятся и эльфы и даже гномы попадаются. Не говоря уж о драконах и великанах.
Вот и на той ярмарке можно было встретить всякий люд и нелюд. Пасечник Тильберт конечно же поехал на эту ярмарку - продать свежего меду, заработать немного денег на продукты себе, на свечи да на пару новых кувшинов. И только успел он встать в свой ряд да начать торговлю, как подошел к нему маленький сухонький да сморщенный седой человечек, весь в черном. На голове у него была черная шляпа с такими широкими полями, что из-под них и лица-то увидеть нельзя было. Одни глазки блестели. Недобро они блестели, ох недобро! Так Тильберту показалось. И вообще, ему сразу не понравился этот человечек, не знаю, почему.
- А знатный у тебя медок! - сказал чужестранец, подойдя к Тильбертовым кувшинам, наполненным золотистым сладким медом, над которым уже кружилась парочка ос в надежде поживиться сладеньким.
Тильберт ничего не ответил. За него ответила старая Марта, которая стояла рядом и торговала яблоками.
- Да уж известное дело! - сказала она так, будто это ее мед. - Такого меда еще поискать - не найдешь! Нигде больше такого меда не сыщешь, как у нашего Тиля, это тебе кто хочешь скажет. За его медом со всего Эланда приезжают.
- Ну да, ну да, - проскрипел человечек, не сводя глаз с Тильберта, а на Марту не обращая никакого внимания.
Неприятно стало Тилю от этого цепкого взгляда, который бегал по его лицу и был, казалось, колючий и царапучий. Тильберт даже утер лицо рукавом, стирая с него взгляд.
- И почем же продаешь ты свой медок, Тиль? - спросил человечек.
- А тебе скольку нужно? - спросил пасечник. Ему совсем не хотелось торговаться с чужаком - уж слишком неприятен он ему был. - Говори, сколько тебе нацедить, давай три эре и ступай с миром.
- Хе-хе-хе, - противно рассмеялся чужак. - А если мне целый бочонок надо? Все равно три эре запросишь?
"И чего ему нужно от меня, - подумал Тиль. - Чего лишние вопросы задает? Шел бы себе..."
- Сейчас я уйду, сейчас, - тут же сказал человечек, словно прочитав мысли пасечника. - Вот только меду у тебя сторгую немножко. Хочется побаловать себя медком, хе-хе.
Очень хотелось Тилю ответить грубо, что, мол, не собираюсь я с тобой торговаться, проваливай, но не хотел он быть невежливым. Мало ли, кто ему не понравился. Это же еще не повод, чтобы грубить человеку. Тем более, что чужак еще и слова плохого ему, Тильберту, не сказал.
- Ну так говори, сколько тебе меду нужно, - произнес он только.
- Скажу, мил человек, скажу, - рассмеялся черный человечек. - Или ты торопишься куда? Твое ведь дело-то какое? Твое дело - стоять и мед торговать.
Тилю не хотелось больше разговаривать с прилипчивым чужаком и он даже смотреть на него больше не стал, а отвернулся в сторону балагана, где уже начинали свое представление бродячие циркачи. А когда через минуту он снова повернулся, чтобы узнать, решил ли, наконец, чужак покупать мед, то оказалось, что никакого чужака рядом уже не было.
- Эй, Марта, - обратился Тильберт к соседке, - - не видела ли ты, куда этот черный делся?
- Ой! - всплеснула руками торговка. - А и правда, где же он? Ведь вот только что здесь был. Я только моргнула, а его уже и нет... Чудеса да и только!
- Недоброе что-то, - покачал головой Тильберт и нахмурился.
Настроение у него испортилось и торговля никакой радости не приносила. Проторговав с горем пополам до вечера, пасечник пересчитал прибыль, взял под уздцы свою старую лошадь, запряженную в телегу, и направился к ближайшей харчевне. Известное дело, после целого дня торговли очень хочется съесть что-нибудь. Да и горло промочить тоже. А торговля у Тиля шла так бойко, что ему за целый день и перекусить было некогда. Поэтому сейчас он был измучан и голоден.
Когда пасечник поужинал, выпил пива и выкурил трубку, было уже совсем поздно. На улице стемнело. Надо было возвращаться на хутор. Тильберт расплатился, вышел из харчевни, сел в телегу и велел лошади идти домой. Лошадь прекрасно знала дорогу из Хольменсдорпа на хутор, а потому пасечнику совсем не было нужды понукать и управлять. Он улегся на сено, которым была застелена телега, и тут же уснул.
Долго ли он спал и много успела прошагать его лошаденка, только проснулся он вдруг то ли от сна нехорошего, то ли от недоброго предчувствия. Подняв голову, Тильберт увидел, что уже совсем темно. Тусклая луна светила на небе, кое-где неярко мерцали звезды. Стояла тишина. Слышен был только неспешный топот его лошади по мягкой дороге, которая вела через лес, да вскрики выпи доносились издалека.
- Так-так, Звездочка, - обратился пасечник к своей лошади, поднявшись в телеге, - не очень-то ты торопишься домой, как я посмотрю. А ну-ка прибавь шагу, старая кляча! Этак же мы с тобой и к утру до хутора не доберемся.
Голос пасечника прозвучал глухо и одиного в ночном лесу. Лошадь ничего не ответила и даже не оглянулась. Тильберту стало не по себе. Даже страшно ему стало. Хоть и ездил он по этой дороге уже сто раз, наверное, но сейчас почему-то испугался. Уж очень как-то незнакомо и мрачно выглядел лес. Очень уж подозрительно он притих. И совсем как-то тускло и невзрачно светила луна. Пасечнику очень захотелось поскорее очутиться дома, в своем уютном доме, где поет за печкой сверчок, горит на столе свеча, поет на огне чайник.
Он взялся за вожжи и чуть-чуть подхлестнул ими Звездочку, заставляя поторопиться.
И только он это сделал, только его лошадь успела прибавить шагу, как где-то совсем рядом раздался долгий и страшный пронзительный вой. Тильберт вздрогнул. Звездочка запрядала ушами и перешла на легкую рысь.
- Слышишь, Звездочка? - спросил пасечник шепотом. - Кто бы это мог быть?
Лошадь только фыркнула.
- Думаешь, это волки? - продолжал Тиль. - Да откуда же здесь взяться волкам? Сроду их у нас не водилось.
Откуда-то из темной глубины леса, из самой трущобы, снова донесса страшный вой, долгий и громкий. Тильберт опять вздрогнул и поежился. Лошадь еще прибавила шагу и понесла.
А вой раздался опять. Теперь он был уже совсем рядом, казалось за ближайшими к дороге деревьями. Звездочка бежал теперь так, что казалось, вот-вот телега опрокинется. По сторонам с бешеной скоростью мелькали черные нахмуренные сосны и дубы. Луна наполовину спряталась за тучей и теперь ее свет почти совсем не доставал до земли. А вой раздавался снова и снова. То слева, то справа, то сзади, то впереди. Теперь он был бесперерывным и еще более страшным.
Вдруг старая лошадь заржала и на полном скаку встала как вкопанная, так, что телега перевернулась. Тильберт, вывалившись из телеги, пролетел до края дороги и там ударился головой о могучий дуб. Он ударился так, что тут же потерял сознание.
Неведомо сколько он пролежал так, пока не пришел в себя. Когда же очнулся, то увидел страшную картину. Лошадь его, наверное сбежала от страха, вырвавшись из упряжи и оставив телегу валяться посреди дороги. А впереди, перед телегой, стоял огромный зловещий волк. Он был действительно огромен и очень страшен - серый, почти черный, с огромными зубами в раскрытой пасти из которой свисал красный язык. Глаза его светились зловещим желтым светом. Но страшнее всего был тот, кто сидел верхом на этом волке. А сидел на нем тот самый черный человек. Поскольку он был весь в черном, то в слабом лунном свете его почти не было видно. И только злобные красные глазки его уставились на Тильберта. Когда злодей понял, что Тиль очнулся, он немедленно спрыгнул с волка, сбросил с себя черный плащ и шляпу и злобно расхохотался. Потом он дико взвыли и лицо его тут же изменилось. Если еще минуту назад это было неприятное и злое, но все же человеческое лицо, то теперь оно вдруг покрылось густой серой шерстью, нос его стал расти и расти, пока не превратился в кабаний пятак, из-под нижней губы показались огромные желтые клыки, уши тоже выросли и стали острыми, волчьими.
Не было никакого сомнения в том, что это хрольд. Наверное, человек, в которого этот хрольд вселился когда-то давно, стал теперь совсем старым и ему пришла пора умирать. А у хрольдов, как известно, нет своего собственного тела и им нужны люди, чтобы вселяться в их тела. Душа хрольда выгоняет из человека его собственную душу, вселяется в тело несчастного и обитает в нем до самой человеческой смерти. Потом, когда человеку приходит пора умирать, бессмертный хрольд покидает его тело и находит себе новую жертву.
Тут понял Тильберт, что пришел его смертный час. Стал он молиться Богу и просить избавить его от страшной смерти. Стал он креститься, надеясь, что это поможет ему избежать опасности. Но видно судьба несчастного пасечника была такова.
Хрольд между тем приближался к несчастному, скалясь и злобно смеясь.
Тильберт вскочил, схватил валявшийся рядом сук, чтобы защититься, но в ту же минуту хрольд бросился на него и моментально перегрыз ему горло.
А на хуторе Бийенсдорп фру Хельга, жена Тильберта, ждала своего мужа с ярмарки. Она наготовила ему много вкусностей: и картофельный пудинг, и жареные колбаски, и клецки со шкварками, и соленый творог и оладьи. Все уже давно стояло на столе и успело остыть, а Тильберта все не было и не было. Маленькая Лиллекен не дождалась отца, а ведь она ждала его с самого утра и до позднего вечера, потому что Тильберт обещал привезти ей с ярмарки красивую куклу и новое зеркальце. Сейчас она лежала на лавке у окна, там, где и уснула, не дождавшись Тиля.
Фру Хельга сидела рядом с дочерью и грустно смотрела на догорающую свечу. Она очень волновалась за мужа - ведь ему давно уже пора было вернуться. Она тоже еще не ужинала, ей хотелось есть, но она ни за что не села бы за стол одна.
Вдруг в дверь постучали. Женщина вздрогнула. "Странно, - подумала она, - что это мой муженек вздумал стучать в дверь. Или он так устал, что даже за ручку потянуть не в силах?"
Тем не менее она встала и прошла к двери. Она распахнула ее и увидела мужа, который стоял на крыльце, опустив голову. На голове его была какая-то странная и совершенно неизвестная ей широкополая черная шляпа, на плечах - черный кожаный плащ.
- Тиль? - позвала фру Хельга. - Что это ты вырядился? Это ты на ярмарке накупил себе всего черного? Ты же не любишь черный цвет. А где же Звездочка?
Тильберт (а мы-то уже знаем, что это был не Тильберт, а хрольд, который в него вселился) ничего не ответил и прошел в дом, оттолкнув при этом свою жену. Это было так необычно и непохоже на ее мужа, что фру Хельга охнула и удивленно уставилась на него.
- Что-то случилось, муженек? - спросила она ласково. - Ты, смотрю, сам не свой.
- Ничего, - буркнул пасечник и, не сняв ни плаща ни шляпы, сел за стол. -- Дай есть! - приказал он.
- Фу ты! - обиделась жена. - Это что еще такое! Ты бы хоть шляпу эту дурацкую снял! И повежливее разговаривать тебе тоже не помешало бы. Я весь вечер ждала тебя, волновалась, а ты...
Она обиженно поджала губы, на глазах ее показались слезинки.
Тильберт ничего не сказал. Он схватил со стола каравай черного хлеба, отломил огромный кусок, жадно сунул в рот сразу целую жареную колбаску и стал громко чавкать. Фру Хельга так и замерла у двери, удивленно наблюдая за мужем. А хрольд, вселившийся в пасечника Тильберта с хутора Бийенсдорп, не обращал на нее никакого внимания. Он жадно совал в рот колбаску за колбаской, целыми горстями, прямо рукой, загребал жирные клецки и отправлял их следом за колбасками, откусывал огромные куски хлеба, чавкал и отрыгивал.
- Ты бы хоть не чавкал, - попросила фру Хельга, отходя от двери и возвращаясь на свое место на лавке, рядом со спящей Лилле.
Вместо ответа Тильберт вдруг со всей силы грохнул кулаком по столу, так, что все тарелки запрыгали как живые.
- Замолчишь ты или нет! - рявкнул он злобно.
Это было совершенно непохоже на Тильберта, настолько непохоже, неожиданно, невежливо и неприятно, что жена его вздрогнула от неожиданности, побледнела и в следующую минуту расплакалась. Маленькая Лилле тут же проснулась от грохота, с которым хрольд ударил по столу. Она подняла голову, увидела отца и сразу улыбнулась. Потом поднялась, вскочила с лавки и бросилась к Тильберту.
- Папочка приехал! - обрадованно крикнула она.
Она подбежала к отцу и собралась забраться к нему на колени, как делала это всегда, но случилось совершенно необычное дело. Пасечник вдруг выставил руку, схватил девочку за рубаху и оттолкнул. Лилле едва не упала и опустилась на табурет у стола, открыв от удивления рот. На глазах ее тоже выступили слезы.
- Папочка? - произнесла она перед тем, как заплакать.
А хрольд в обличье Тильберта, пасечника с хутора Бийенсдорп, не обращая на нее больше никакого внимания, принялся жадно поглащать оладьи и соленый творог.
Фру Хельга бросилась к дочери, подхватила ее на руки и унесла обратно на скамью. Там, обнявшись, они и сидели тихонько, не говоря не слова, пока Тильберт пожирал приготовленный ему ужин.
Насытившись, хрольд отодвинулся от стола и стал ковырять ногтем в зубах, отрыгивая, сплевывая и бормоча что-то себе под нос.
- Мамочка, наш папа стал хрольдом? - спросила Лилле, которая знала много сказок и знала, как ведут себя хрольды.
- Не говори чепухи! -- рассердилась на нее мать.
Лиллекен обиженно поджала губы, слезла с колен матери, подошла к столу, села на табурет напротив отца, и стала внимательно на него смотреть.
- Папа, ты стал хрольдом? - спросила она через несколько минут.
- Чтооо?! - взревел хрольд, бросая на нее злобный взгляд. - Ты что мелешь противная девчонка! А ну пошла отсюда!
Это уже выходило за любые рамки. Никогда в жизни Тильберт не позволил себе грубого слова даже в адрес жены, а уж чтобы он крикнул на дочь - такого просто и представить себе нельзя было. Фру Хельга возмущенно поднялась, уперла руки в боки и сердито уставилась на мужа. Лилле обиженно отвернулась.
Вот так все случилось в тот ужасный день. Тильберт, пасечник с хутора Бийенсдорп, стал злобным хрольдом. И никто даже не подозревал об этом, кроме разве маленькой Лилле, которая увидела в странном поведении отца сходство с манерами этого злобного лесного духа. Да еще Звездочка, старая лошадь, тоже кое-что понимала, но сказать ничего не сказала. Она вернулась под утро, тихонько прошла в свое стойло и стала молча хрупать овсом.
С того несчастного дня на хуторе Бийенсдорп началась совсем другая жизнь. Не было теперь здесь согласия, мира, доброты и радости. Изо дня в день продолжались ссоры, злость, мрачное настроение, слезы и ужасные манеры хрольда. Теперь Тильберт никогда не снимал ни своей жуткой черной шляпы, ни ужасного плаща, ни черного шарфа, который скрывал раны на его шее. Он вечно был мрачен, неразговорчив, никогда не улыбался, а глаза его всегда горели неприятным зеленоватым светом. Он совершенно перестал заниматься своими пчелами, потому что хрольды терпеть не могут пчел и мед, а пчелы терпеть не могут хрольдов. Знакомые немного поудивлялись на поведение пасечника, да потом и перестали с ним общаться. На рынке и на ярмарках Тиль больше не появлялся. Долго еще люди со всего Эланда приезжали в Хольменсдорп и спрашивали про пасечника Тильберта, но никто ничего не мог им сказать. Ни фру Хельга, ни Лиллекен не знали, куда каждую ночь уходит Тильберт и почему утром, когда он возвращался, от него так неприятно пахло. А пасечник уходил в лес. Зайдя в лес, он сбрасывал с себя облик пасечника, превращался в настоящего злобного хрольда, громко выл и, когда на его вой прибегал огромный волк, садился на него и мчался по лесу, убивая всех, кого ни встретит.
Жизнь фру Хельги стала совсем невозможной. Она больше не услышала от своего мужа ни одного ласкового слова. Маленькая Лилле ни разу больше не играла с папой "в дом". А люди теперь звали Тильберта не иначе как "черный пасечник".
В конце концов они не выдержали и однажды фру Хельга отправилась к фру Эдельберте, местной Хольменсдорпской колдунье. Она поведала ей о своем горе, рассказала, как изменился Тильберт после возвращения с ярмарки, описала его новые манеры и поведение. Колдунья слушала, потом долго молчала, смотрела в волшебное зеркало, шепча заклинания, сожгла на свече несколько пучков каких-то вонючих трав и наконец сказала:
- Духи говорят мне, что с твоим мужем, женщина по имени Хельга, случилось большое несчастье. И помочь ему ты ничем не сможешь, даже не пытайся.
Фру Хельга, услышав такой приговор, зарыдала.
- Отчего ты плачешь? - спросила колдунья.
- Как же мне не плакать! - отвечала несчастная. - Ведь ты сама сказала, что никто не может помочь моему мужу. Неужели он навсегда останется таким... таким... таким злым и противным как... как...
- Как хрольд, - закончила за нее колдунья. - Не перевирай мои слова, Хельга с хутора Бийенсдорп! Я не говорила, что никто не может помочь твоему мужу. Я сказала только, что ты не можешь ему помочь.
- Ну? А кто же еще сможет?
- У тебя есть дочь, женщина Хельга.
- Да, - кивнула несчастная женщина, - у меня есть дочь.
- И у тебя есть муж, женщина Хельга.
- Да, - снова кивнула фру Хельга.
- Судьба решила так, что этого для тебя слишком много, - сказала колдунья.
- Почему она такая злая!? - воскликнула несчастная. - Почему моя судьба так меня невзлюбила?
- Этого я не знаю, - покачала головой колдунья. - Но так или иначе, а тебе придется выбирать, кто тебе дороже. Тебе нужно выбрать, с кем ты хочешь остаться: с дочерью, но без мужа или с мужем, но без дочери. Если ты решишь, что тебе дороже дочь, то я расскажу тебе, как погубить твоего мужа, вернее - хрольда, который в него вселился. Если захочешь остаться с мужем, я расскажу тебе, как ты можешь изгнать хрольда, который в него вселился и вернуть душу твоего мужа в его тело. Но за это тебе придется лишить жизни свою дочь.
- О! - снова зарыдала несчастная. - Я так люблю моего мужа! Я очень хочу вернуть его, моего любимого. Но я не меньше люблю и мою маленькую дочурку. И я ни за что не хочу ее потерять! Я не знаю, не знаю, кого мне выбрать.
- Тебе придется сделать этот выбор, - сказала колдунья сурово. - Никто не сделает его за тебя.
- Расскажи мне, что я должна буду сделать в том и другом случае, - попросила фру Хельга.
И тогда колдунья поведала ей, как она может спасти своего мужа или погубить его навсегда.
Есть только один способ погубить хрольда, рассказала она. Для этого нужно пойти ночью в лес, убить там волка и вырезать у него сердце. После этого нужно сварить сердце со специальными травами, которые она, колдунья, даст и накормить Тильберта этим сердцем. Едва только хрольд съест такое блюдо, как тут же испустит дух.
И есть только один способ вернуть душу Тильберта в его тело, изгнав из него дух хрольда, продолжала она. Для этого нужно дать Лилле специальной сонной травы, а когда она уснет, также вырезать у нее сердце, сварить его с особыми травами и накормить этим блюдом мужа. Едва хрольд съест сердце девочки, как его дух тут же покинет тело, а душа Тиля вернется в него.
- Теперь иди, - сказала напоследок Эдельберта, колдунья из Хольменсдорпа. - Иди и сделай свой выбор. Но поторопись! Ты должна принять решение до того, как луна пойдет на убыль, иначе все мое колдовство окажется бессильным и придется ждать следующей полной луны.
Делать нечего. Ушла фру Хельга домой и рыдала всю дорогу. Маленькая Лиллекен сразу увидела, что мать плакала и стала расспрашивать ее о том, что так ее расстроило. Долго фру Хельга отнекивалась и отмалчивалась, но в конце концов не выдержала и рассказала дочери о своем посещении колдуньи и о том, какие способы та предложила ей, чтобы так или иначе избавиться от хрольда.
- Так я и знала! - сказала Лилле. - Так я и знала, что папа стал хрольдом. Сказки ведь никогда не врут и в них точно описано, как ведут себя хрольды.
- Доченька-доченька, - сказала несчастная мать, - если бы в сказках еще было написано, как помочь нашей беде!
- А там написано, - ответила девочка. - Твоя колдунья видно сказок совсем не читает, оттого и знает только свои жуткие способы. И совсем не надо идти в лес и сражаться с волком. И совсем не нужно ни у кого вырезать сердце.
- А что же нужно делать? - печально улыбнулась мать.
- Хрольды очень боятся любви, - сказала девочка. - Они ее просто не переносят. Так в сказке про Йована-Филина написано. Хрольды злые и хотят, чтобы вокруг них все были несчастными и злыми. Чем больше вокруг них несчастных людей, чем больше злых, тем лучше им живется.
- Ты хочешь, чтобы я любила хрольда? - возразила фру Хельга.
- Не хрольда, а нашего папу, - поправила Лиллекен. - Это ведь наш папа. Хрольд, который забрался в папу, специально так разговаривает с нами, чтобы мы обижались, злились и перестали его любить. Понимаешь?
- Хорошо, - сказала мать. - Ты хочешь, чтобы я попробовала никогда не обижаться на твоего папу и когда он будет рычать на меня и стучать кулаком по столу, чтобы я в это время говорила ему, что я его люблю? Так?
- Да, - подтвердила Лилле. - Так написано во всех сказках про хрольдов. Как только хрольд почувствует, что те кто рядом с ним, не злятся на него, а продолжают его любить, он тут же сбежит.
- Ладно, - сказала фру Хельга. - Давай попробуем. Только я боюсь, что луна пойдет на убыль, а твой сказочный способ так и не поможет нам.
Как бы то ни было, а на том мать с дочерью и порешили. И тут начались у них новые испытания, которые выносить-то было потяжелее, чем раньше. Раньше придет Тильберт домой после ночи: волчатиной от него несет, весь грязный, ободраный, холодный и злой. "Эй, жена, Хельга из Трендиге, а ну накрывай на стол да поживее!" - кричит он с порога. Фру Хельга тут же обидится на него и начинают они ссориться. Жене горе, а хрольду - удовольствие. Подбежит к нему Лилле, а он ей: "А ну-ка брысь отсюда, Лиллебет из Хольменсдорпа!". Лилле тут же обидится, уйдет в уголок и там плачет да своим куклам жалуется на отца. Девочке горе, а хрольду - удовольствие.
А теперь все было не так. Придет после ночи Тильберт домой: волчатиной от него разит, весь ободраный, грязный, голодный и злой. Кричит с порога: "А ну-ка Хельга из Трендиге, накрывай на стол да поживее!". А фру Хельга ему: "Сейчас, сейчас, любимый мой! Проголодался? А у меня уже все готово почти". Тут Лилле выбежит отцу навстречу: "Папочка! Папочка вернулся!". Хрольд зарычит на нее: "А ну пошла отсюда, противная девчонка Лиллебет из Хольменсдорпа!". А Лилле ему: "Хорошо, хорошо, любимый папочка. Ты устал, да? Кушай и отдыхай, а потом мы с тобой в дом поиграем". И так каждый раз. Бывало так нагрубит им Тильберт, такой злостью их обрызгает, что просто сил никаких нет не ответить ему тем же. Но только фру Хельга руки в боки упрет да рот откроет, а Лиллекен тут же ее за кофту дергает и знаки подает: терпи, мамочка! Приходится фру Хельге скрипя зубами улыбаться и по голове злобного хрольда гладить да ласковые слова ему говорить.
И вот, много ли времени прошло, мало ли, а только стало хрольду совсем невмочь. Стал он худеть, злым стал совсем не вмеру, все чаще стал из дому пропадать.
- Ох, дочка, - вздыхала фру Хельга, - правильно ли мы делаем? Не сбежит ли от нас Тильберт в лес навсегда?
- Не волнуйся, мамочка, - успокаивала ее Лиллекен. - В сказках написано, что хрольд не может покинуть то место, где жил человек, в которого он вселился. Или он терпеть должен, или искать себе другого человека.
И вот однажды до того взбеленился хрольд после того, как Лилле сказала ему "Милый папочка, я так тебя люблю, ты такой у меня хороший!", до того разъярился он, с такой силой грохнул кулаком по столу, что не выдержала его хрольдова душа и лопнула от злости. Тогда Тильберт вдруг закричал громко, захрипел и упал под стол. А изо рта у него вырвалось черное-черное облачко дыма - это был дух хрольда. Упал Тильберт под стол и лежал как мертвый. Фру Хельга не знала, радоваться ей или горевать. Ведь с одной стороны выгнали они хрольда. А с другой-то стороны - муж ее лежит ни жив ни мертв и что теперь делать - неведомо.
- Тильберт, муж мой! - позвала она.
А Тильберт лежит и ничего не отвечает. Белый он стал совсем - ну мертвец мертвецом.
И только Лиллекен не растерялась. Не даром, видно, читала она сказки. И не такое уж это бесполезное чтиво, получается. Бросилась девочка к отцу, обняла его зашею и давай целовать его в щеки да шептать что-то.
- Эй дочка, что это там шепчешь? - встревожилась фру Хельга.
- Заклинание, - ответила Лилле. - В сказке про мельника Якоба написано, какое заклинание нужно произнести, чтобы душа вернулась на место.
Несколько раз произнесла она заклинание. И только на седьмой раз Тильберт вдруг глубоко вздохнул и открыл глаза.
- Лиллекен, дочь моя, - сказал он. - Золотко мое, а что это я под столом делаю?
- А мы, папочка, в дом с тобой играли, - ответила девочка, - а потом у тебя голова закружилась и ты под стол упал.
Маленькая Лилле не хотела огорчать отца рассказом о том, как он был хрольдом.
- Неужели? - удивился Тиль. - Сроду со мной такого не бывало, косичка.
Это он так раньше иногда Лилле называл - косичка. Потому что у нее была длинная коса из ее золотых волос. И вот только назвал он ее косичкой, как сразу стало ясно, что душа Тильберта вернулась на свое место, а хрольда больше нет.
Обрадовалась тут фру Хельга и кинулась с плачем целовать своего мужа, обнимать и по голове гладить. И Лиллекен тоже всплакнула от радости: сто лет уже папа не называл ее "золотцем" и "косичкой". Рана на шее Тильберта немедленно зажила, как будто и не было ее никогда. А свою черную одежду он сорвал с себя и выбросил. Долго еще потом он удивлялся, отчего это он был так одет. Но фру Хельга с дочкой сочинили ему какую-то историю про то, откуда взялась на Тильберте эта одежда. А он поверил и особенно вопросов не задавал.
Вот так.
С тех пор опять поселились в доме Тильберта, пасечника из Хольменсдорпа, счастье, радость и смех. Зажили они лучше прежнего. Пчелы на радостях стали Тильберту еще лучше мед делать, а он его продавал. И в ближайшую ярмарку он выполнил свое обещание - купил дочери новое зеркальце, да не простое, а волшебное. И никто уже больше никогда не называл его "черным пасечником".
Дальдер - крупная серебряная монета
Гронинг - средняя серебряная монета
Эре - мелкая серебряная монета
Хрольд - сказочное существо; злобное чудовище с наполовину вольчей и наполовину кабаньей головой которое живет в лесу; ездит на волках и вселяется в людей, поскольку не имеет собственного тела. Перед тем как вселиться в человека, убивает его и выпивает всю его кровь.