Когда Марика однажды проснулась, за окном оказалась весна. Марика, не поверив, скрутила тугую балконную ручку и шагнула через порог. И упала в объятия самого настоящего весеннего воздуха. Настороженно ведя носом, как после долгих холодов выпущенная из квартиры кошка, она осматривалась: странным было не то, что весна в принципе возможна, а в том, что Марика вдруг снова ощутила ее - не осознала умом, не почувствовала кожей, не увидела глазами, а ощутила сердцем, всем своим заскорузлым, скучающим нутром.
В юности Марика жила от весны до весны. Весной внутри у Марики что-то росло и пыталось высвободиться, подстегиваемое терпкими запахами улицы. Это что-то, как тугой росток, прорывающий ссохшуюся корку земли, норовило пронзить грудь изнутри, и устремиться ввысь, к кристальной, невыносимо-прозрачной синеве неба, какая бывает только весной. Дурманящий запах талого снега и мокрого асфальта забирался в ноздри, мигом наполнял смятением все клеточки молодого тела, и тянул, тянул таинственный росток наружу, причиняя боль сердцу, заставляя кричать и плакать по ночам.
Теперь Марика уже не помнила жгучих позывов вобрать в себя небесную синеву и звенящей легкости в голове после бессонных ночей, и давно не отличала беспокойной весенней щекотки в животе от простого голода. Марика разучилась расцветать весной, уговорив себя, что опьяняющее душевное волнение отвлекает от построения разумных, основанных на здравом смысле отношений. Только вдруг, спустя десятилетие, что-то переменилось. То ли весна была пронзительней обычной, то ли какой-то таинственный сон разбередил, разворошил колыбель, но Марика снова ощутила, как, пробужденный тонким запахом ветра мятежный росток шевельнулся и уколол ее прямо в сердечную мышцу.
Марика перегнулась через деревянные перильца, восторженно рассматривая лужайку под окнами, цветник, который она вырастила своими руками, но теперь будто видела впервые - черные, продрогшие стебли зимовавших кустов, альпийскую горку с мертвым пока фонтанчиком, которую Марика по камешку собрала сама, отказавшись от помощи мужниного дизайнера - на горке снег сошел уже полностью, и могучие булыжники матово мерцали, подставляя солнцу свои щербатые, узорчатые спины и влажную шерстку ржавого мха. Мужу горка не очень-то понравилась, он считал, что общий стиль дома и участка должен был непременно создаваться одним человеком, дабы не нарушить стилистику. Марика с большим трудом отвоевала право самой заниматься хотя бы цветником, пообещав регулярно консультироваться с их дизайнером Женечкой.
Цветник жил. Этого не заметно было постороннему взгляду, но Марика смотрела не глазами: ее полузабытый росток, внезапно рванувшийся навстречу солнцу, видел в мерзлых стеблях таких же, как он сам, мятежников, с непомерной силой воли сбрасывающих оковы стужи и расправляющих острые плечи.
Марика прикрыла глаза - они не нужны были ей, только мешали. Затаив дыхание, она прислушивалась к тому, что оживало у нее внутри; она прекрасно помнила, как люди зовут ее росток, в юности трепавший душу.
Марика быстрым шагом вернулась в комнату и крепко закрыла балконную дверь. Села на сбитые простыни, запахнула плотнее пеньюар.
У солнечного сплетения поднималось тревожное чувство, словно что-то скручивало, выжимало Марику, как белье, только вместо воды выступали слезы.
В свете ее размеренной взрослой жизни слишком острыми показались позабытые девичьи эмоции, словно она увидела себя глазами семнадцатилетней студентки - холеную, сдержанную, слегка высокомерную даму, в дорогой одежде и с вечной скукой в глазах. В свои семнадцать Марика ни за что не захотела бы стать такой.
В свои семнадцать Марика жила, не думая о завтра. Сразу после поступления на первый курс, вчерашняя школьница Марина булавкой сама проколола себе бровь, купила сапоги на высоченном каблуке и тяжелые, грубые перстни, на все отвечала маме: "Не выйдет! Я уже взрослая!" и стала представляться Марикой. Она обожала девченок-пацанок и мальчишек-сорванцов, пивко и гитары на картонках в парке, злобных соседок, грозящих милицией. Ее манили бессонные ночи и пустынные улицы и угнетала правильная, как в книжках, атмосфера домашнего уюта и хлопотливая, дотошная мать. В знак протеста Марика пачкала выглаженные крахмальные скатерти лаком для ногтей, тушила в крохотных вазочках, украшающих столы и полочки, бычки со следами кровавой помады и "случайно" выпускала попугая полетать по квартире. Для ребят Марика была своей в доску, ее первую звали пить водку в подъезде и погоняться на рейсинге на Воробьевых.
Марика заулыбалась, припомнив свой аляповатый стиль и развязные манеры. Пару лет назад ей даже пришлось уничтожить большинство своих студенческих фотографий - они могли помешать карьере мужа. Только сейчас ей стало жалко их. За какие такие грехи она намеренно стирала из своей и чужой памяти лихую, импульсивную девчонку, которая умела быть счастливой?
Странная весна заставила Марику окунуться в прошлое, и теперь воспоминания не показались ей такими уж стыдными - ей хотелось, страстно хотелось помнить все! Быстрым жестом Марика поставила на колени ноутбук, и пальцы затанцевали на клавишах.
Она знала, о чем будет писать. Белый лист нового файла быстро покрывался кружевными рядами букв, Марика не успевала записать одну мысль, как в голову уже приходили другие. Ее аккуратные ногти с замысловатым салонным дизайном клевали клавиши, вбивали, стирали, вставляли, переносили, снова вбивали текст, адресованный человеку из прошлого.
"Мой Тигрик,
Глупо писать тебе вот так, ни с того, ни с сего. Ты уже и не вспомнишь, наверно, то время, когда пил винище на крыше шестнадцатиэтажки с дурной мелкой Марикой... Не вспомнишь - и ладно, достаточно того, что я вспоминаю.
Не представляешь, как я соскучилась по тем временам.
Тебе, скорее всего, смешно - с чего вдруг взрослую тетку потянуло в ностальгию, а вот я и сама не знаю, почему. Только так вдруг захотелось к тебе прижаться, чтобы ты этим своим жестом, как раньше, взял мою кисть, перевернул вверх ладошкой и тронул губами - вроде как поцеловал, а ветер в это время сдувал тебе волосы со лба.
Тигрушка, мы так долго были вместе, а я так и не сказала тебе всего, что должна была, не сказала, как ты важен мне - такой, каким я тебя узнала, дикий, неуправляемый, вольный, как много ты дал мне и как много забрал. Чего уж скрывать, я зависела от тебя, как пушинка от урагана - куда ты дунешь, туда и лечу, не чуя ног, трепещу вся от твоей силы....
Глупый, глупый Тигрик, помнишь твой дурацкий принцип "ты мне, я тебе" - например, я бросаю курить, а ты за это обещаешь звонить и предупреждать, что куда-то уезжаешь? Ты сейчас подумал, почему глупый? Да я была готова не то, что не курить, я готова была не пить, не есть и не жить, только бы доказать тебе, как же я тебя люблю...
Мне так много хочется тебе сказать... за столько поблагодарить, ведь если бы не ты, не было бы меня, такой...
Спасибо тебе за то, что научил меня никогда не врать, наглядно показав, как больно бывает сердцу от вранья любимого человека.
Благодаря твоим стараниям, все наши знакомые узнали меня с другой стороны: не как уверенную в себе, успешную и компанейскую девушку, а как закомплексованную, измученную, зависимую от твоей любви глупышку.
Спасибо за то, что никогда не давал мне почувствовать себя красивой, наоборот, постоянно сравнивал с красавицами не в мою пользу. Этим ты подстегивал мое желание самосовершенствоваться.
Я благодарна за то, что ты показал мне, как можно отрываться - лихо, безумно, неделями пропадать у друзей, поглощая алкоголь и наркоту - так я научилась еще больше ценить домашний уют.
Спасибо, что так долго не сдавался, не давал превратить себя в примерного семьянина: в постоянных попытках побороть тебя я стала в сто крат сильнее.
Спасибо тебе, ведь с тобой я ЖИЛА, и это время я провела так, что мне есть очень много о чем вспомнить".
Марика вскинула лицо и захлопнула крышку ноутбука: мимо ее спальни в комнату мужа прошуршали осторожные шаги. Муж всегда ступал так же деликатно и еле слышно, как и вел свою политическую линию - не успеешь заметить его, стоящего прямо за спиной, и захлопнуть крышку - все, ты проиграл.
Марика пересела к трюмо и принялась расчесывать волосы; к тому времени, как муж тихонько стукнул костяшками пальцев в дверь и заглянул в щелочку, Марика, уже подкрашенная и уложенная, застегивала ремешок платья. Он с легкой улыбкой подошел к ней, привычно поцеловал в висок, чтобы не тронуть макияж, и помог застегнуть петельки на спине.
Они спустились вниз вместе, и на лестнице муж галантно придерживал Марику за локоть. В холле распрощались: Марика отправилась завтракать, муж - вновь по делам. Только в этот раз Марика не села за стол сразу, а подошла к окну и, укрывшись за колонной, провожала глазами фигуру мужа до самой машины, пока водитель открыл ему дверь, запрыгнул в машину сам, и блестящая громадина покатила прочь со двора. Разглядывая его прямую спину, красивый нос и идеальную стрижку, то, как уверенно он нес голову и как ровно смотрел вперед, Марика пыталась увязать образ мужа с сегодняшним небывалым настроением. Муж был красивым и родным, и весна была красива и дорога сердцу, но сами они были чужими друг другу, разве только не врагами, и никак не желали соединяться в одно.
Едва тронув приборы, Марика оперлась подбородком на пальцы и надолго задумалась. Молоденькая новая горничная, поднесшая графин с фрешем, хитро покосилась - она уже подметила, что хозяин не ночевал дома, а, вернувшись под утро, даже не позавтракал и укатил на работу, но еще не выпытала, как к такому повороту отнеслась Марика. Непривычное выражение на лице хозяйки, видимо, что-то ей подсказало, и она, выразив спиной сочувствие, тихонько удалилась.
У женщин и у мужчин время течет по-разному - вот о чем думала Марика. Так и получается, что ей уже под тридцать, а мужу - еще только под тридцать. На него обращали внимание молоденькие девицы, и явно находили его привлекательным. А для Марики он уже давно был просто муж.
Марика знала о постоянных изменах мужа, но не видела в них ничего из ряда вон выходящего. Мужчины полигамны - это она принимала, как должное, с детства. Мужчины изменяли женам в книгах, которые она читала, в фильмах, получавших одобрение и похвалу критиков на международных фестивалях, каждый день обиженные жены плакали в камеру на ток-шоу по телевизору. Мама Марики равнодушно закрывала глаза на измены отца, семь подруг Марики развелись с мужьями, склонными к адюльтеру, потеряв на этом больше, чем получив. Мужчины полигамны, и Марике остается только следить, чтобы случайная связь мужа не окрепла и не переросла во что-то, способное развалить их привычное, годами проверенное супружество. Нынешняя пассия мужа - молодой дизайнер Женечка - была достаточно красива, чтобы удержать его надолго, но недостаточно умна, чтобы завладеть им насовсем. О ней Марика беспокоилась меньше всего, и даже позволила заниматься фасадом и интерьером дома, благо талант у девочки был. Пока Женечка из кожи вон лезла, чтобы удовлетворить хозяйские капризы, Марика присмотрелась к ней, ненавязчиво задала пару вопросов и, удовлетворившись, предоставила ей во временное командование дом и во временное пользование мужа.
Почти не притронувшись к еде, Марика вышла из-за стола. На этот раз она устроилась с ноутбуком прямо на балконе, позволяя сладкому ветру приносить ей мысли и воспоминания. Перечитав написанные с утра спонтанные строки, она уничтожила последний абзац и принялась писать заново.
"Мне так много хочется тебе сказать... за столько поблагодарить, ведь если бы не ты, не было бы меня, такой...
Оказывается, в голову приходят не только приятные воспоминания, а о плохом я хотела бы промолчать. Мне очень важно сохранить это чувство, которое почему-то проснулось в душе, как будто я снова маленькая дрянная девчонка, как будто я снова влюблена в тебя, не так, как любит взрослая, солидная дама, а как раньше, когда сводит челюсти и хочется разреветься. Как бы мне хотелось знать, можешь ли ты снова любить меня так, как раньше...
Какой я была тогда, Тигрик, ты сможешь вспомнить? Совсем, совершенно, ни капельки не похожей на теперешнюю?..."
И Марика, больше не удерживая щипучих слез, стучала и стучала по клавишам, нанося на белый лист обрывки воспоминаний о своей самой первой и самой вечной любви, закопанной и позаброшенной под слоем домашних и светских обязанностей жены преуспевающего политика.
Муж вернулся к ужину. Глухой стук ворот и шорох шин вывели Марику из ностальгического транса, и она, окинув взглядом написанное, отложила ноутбук.
Он привез с собой Женечку - ее визит был запланирован, но Марика совсем позабыла о нем и была неприятно удивлена. Марика уже второй раз за день укрылась за колонной и смотрела, как они приближаются к двери - Женечка шла, мелко переступая ножками в кремовых туфельках, ухоженной ручкой опиралась на его предплечье, а учтивая светская улыбка не сходила с губ. На секунду ей показалось, что это не Женечка, а предыдущая пассия мужа, а может даже и самая первая, а может, четвертая с конца... Все они так же ступали и так же улыбались - юные хищницы, точно уверенные в том, чего хотят достичь и какой ценой.
Для нее не было загадкой, почему он выбирает именно таких девиц - точных копий Марики, только молоденьких и свежих. Марика не сомневалась, что ее нынешний образ в точности отражал все потребности мужа, в конце концов она сама долгой и мучительной ломкой пришла к этому образу, точно зная, каким ему следует быть. Только юности у нее больше не было - ее она отдала безумным авантюрам своего дикого Тигрика, не умея по молодости угадать, какую женщину он хотел бы видеть рядом с собой. Как бы там ни было, их юность не заменит силы и опыта Марики, только поэтому именно она его жена. Совсем скоро Женечка решится намекнуть любовнику на потребность в гарантии надежного будущего их отношений и этим резко и навсегда их оборвет.
Только завидя Марику, выходящую из обеденного зала, девица тут же раскланялась и юркнула по направлению к бассейну. Муж повторно потревожил висок Марики извиняющимся поцелуем и проследовал за Женечкой - давать хозяйские указания трудолюбивому дизайнеру. Марика осталась стоять одна у лестницы, закусив губу.
Глупо было надеяться на весну. Через тройную защиту шерстяного пиджака, рубашки цвета айвори с идеальным для занятого человека соотношением хлопка и синтетики и его толстой политической шкуры деликатному ветерку ни за что не пробиться. Хорошенькая любовница должна присутствовать обязательно, даже если она полная дура, ведь это вопрос престижа, а не личных предпочтений.
Марика взбежала наверх, схватила с кровати ноутбук и раздраженным, злым жестом удалила утреннее письмо. Какие, к черту, Тигрики... Настолько тщательно она сваяла из себя памятник идеальной жене, что теперь этот образ не уживется с дешевыми девичьими эмоциями, изъеденными лучами успеха и благополучия, рыхлыми и почерневшими, как талый снег... Идеальная жена сейчас спустится вниз и закажет на кухне третий прибор.
Молоденькая горничная вытаращила глаза и даже пару секунд постояла, раздувая ноздри, прежде чем отправилась накрывать на стол. Ее выразительная спина щетинилась негодованием и разочарованием. Пожалуй, она с каждым часом теряла уважение к такой на вид властной и умной хозяйке, которая на деле не только спускает мужу ночные похождения, но и приглашает его шлюху к столу. У Марики стало тяжелее на сердце от безжалостного монолога этой спины. Вчерашняя школьница Марина рассудила бы точно также.
К ехидному восторгу горничной, ужину не суждено было состояться. Через полчаса со стороны бассейна донесся голос, не совсем вежливыми интонациями выражающий недовольство. Ему отвечал спокойный негромкий тембр мужа. Голоса приближались, и вот через холл стрелой пролетела фигурка в кремовых туфлях, и, визгливо ругаясь, зацокала к воротам. У самой машины она обернулась, показав мокрое лицо в неровных красных пятнах, неприличным жестом выбросила вперед руку с поднятым пальцем и со всей силы закрыла за собой дверцу. Водитель продолжал стоять, облокотившись на капот и сложив руки на груди, только глаза его ждали распоряжений хозяина. Муж махнул рукой из дверного проема; тот сел за руль и повез Женечку вон за ворота. Муж выдохнул, как человек, наконец, совершивший давно задуманное, и покинул холл. Наверху тихо хлопнула дверь. Горничная с каменным лицом забрала со стола третий прибор и ушла, хохоча спиной. Марика же осталась стоять у окна, пока не начало темнеть.
В своей спальне муж тоже долго стоял лицом к окну, потонув глазами в цветнике, к пробуждению которого с утра так пристально присматривалась Марика. На фоне голубоватого вечера его черный силуэт был уже не столь горделивым: опущенные плечи и узкая ладонь, опирающаяся о раму, выдавали усталость. Уловив шаги Марики, он чуть распрямился, но не обернулся.
- Смотрю твою горку, - сказал он хрипло. - Я был неправ, она хороша.
Марика подошла ближе и ткнулась носом в пиджак ровно между лопаток.
- Прости за эту сцену - попросил он и, почувствовав, что она покивала, продолжил:
- Я вдруг подумал, что мы что-то упускаем, Мариш. Как-то замотались, закружились, столько дел... Ведь мы были совсем другими! Если ты позволишь, я хотел бы начать сначала. Больше никаких дизайнеров, сделаем дом сами. И давай поедем завтра вечером на Воробьевы!
Его рука отпустила раму и коснулась ее пальцев, потянула вверх, через плечо, и поднесла к губам, перевернув ладонью вверх. Кожу едва тронуло теплое дыхание, но Марика знала, что это он на мгновение коснулся ее ладони губами.