Пожилов Михаил Юрьевич : другие произведения.

Последняя жертва

Он стоял посреди уже пустой комнаты и был не в силах стряхнуть нахлынувшие ощущения. Теперь, без привычной мебели на привычных местах, без милого беспорядка, где каждая случайго уроненная вещь, принимаясь в объятия пушистым ковром, сразу как бы оказывалась частью интерьера, комната выглядела опустошенной. Не опустевшей - именно безжалостно опустошенной. Он уходил. Не умирал, не из-за трагедии, - просто потому, что его уже ждала другая, обустроенная его руками и руками жены, другая, будущая квартира. Старая комната до последней секунды не хотела верить, что это произойдет - ну пусть ночевать стал реже, что с того, ей же не много надо, он не сделает этого... А он сделал. И теперь стоял, сам опустошенный, словно это его покидали, словно потерял очень близкого человека. Он понимал, что это неизбежно, в жизни каждого человека наступает такой момент, и не единожды, это только минутная слабость, сейчас пройдет! Но именно сейчас - сил сопротивляться не было. Комната смотрела на него подслеповатыми глазами своих окон, по которым медленно катились крупные капли - снаружи начинался дождь. Капли скатывались, и, сквозь щели неплотно прикрытого окна, падали на подоконник.

Он из последних сил пытался ухватиться за что-нибудь, что облегчило бы ему расставание. И, внезапно, вспомнилось, как в детстве он страшно обижался на домового, обитавшего в компнате. Конечно же, никакого домового не было на самом деле, даже и тогда он это знал. Он сам терял свои ручки, карандаши, шарики и прочие мелочи - но приятнее было все списывать на домового. Можно было сердиться, топать ногами, кричать - "Отдай!" - по большей части, естественно, безрезультатно. Но иногда наиболее важные вещи, всеже, находились - наверно,потому, что откричавшись и успокоившись, он начинал искать снова, более внимательно и методично.

И вот сейчас, как и раньше, для успокоения, подумалось со злорадством: "Домовой, домовой, у кого теперь таскать будешь? Вот тебе!" Где-то глубоко внутри он понимал, что не прав, - ведь сорочий инстинкт милого домовенка идет только от его природы, он же всю жизнь немного ребенок, а игрушек ему никто не покупает. Даже мисочку с молоком, как водилось раньше на Руси, не ставят. А таскал он самые мелкие мелочи, действительно же никому не нужные и, по большинству своему, сломанные...

Поймав себя на этих глупостях, он тряхнул головой. Пустое злорадство над несуществующим домовенком немного помогло-таки собраться с мыслями. Последний раз, уже по-деловому, он окинул взглядом комнату. И удивился, - оказалось, что он забыл, не заметил в углу под шкафом, остающимся здесь, небольшую коробочку от детского лото. Присев рядом, он открыл ее... В коробочке лежали огрызки от цветных карандашей, сломанные и целые ручки, стеклянный шарик, ключ от детского паравозика, в три года ему подаренного и через месяц сломанного... Некстати вспомнилось - ключик - то он точно сам потерял, в песочнице, это точно! Потому и поломал паровоз, за что был наказан так, что до сих пор памятно. Он продолжал перебирать эти ничего не значащие, но так, видимо, дорогие домовенку вещи, перебирал и уже знал - здесь они все, до последней, до клочка бумаги с картинкой из детской книжки,.

Он чувствовал присутствие рядом кого-то маленького, растерянного, испуганного, кого-то, кто и мог только - "Прости пожалуйста! Вот, возьми все мои игрушки - я больше так не буду - я нашел то, что ты потерял - я буду помогать тебе, я найду все, что ты потеряешь, я больше не трону самого маленького огрызка в доме, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ УХОДИ!"

Внезапный комок, из самого сердца метнулся к горлу, комната поплыла перед глазами. Он только и смог, что вскочить, броситься к двери, на ходу бормоча - я вернусь, я обязательно вернусь!, - зная, что врет, - и вылететь на лестницу.

На полу в комнате остались рассыпанные огрызки карандашей, клочки с картинками, стеклянный шарик и ключ от детского паровозика.