Костя переехал в маленький сибирский Нежецк весной, в конце марта. Переехал не один, а со всем своим семейством - женой Надеждой и тремя детьми. Старшему, Даниле, было двенадцать, а младшей, Татьяне - всего три года. Костя купил старую халупу в частном секторе, единственное, на что хватало денег, ещё зимой, когда приезжал в город в первый раз, даже вернее сказать, впервые в жизни. Жители областного центра, Ярска, наследники деда Ивана, умершего по осени, были рады избавиться от нежецкой недвижимости за любые деньги, поэтому на покупке Костя даже немножко сэкономил.
По приезду семейство заселилось не в дом, а в баню, все вещи и мебель сложили в сарай. Дом же с середины апреля, как только на улице стало сухо, Костя с помощниками, мужиками из какой-то близлежащей деревушки, разбирал по брёвнышку. После разбора брёвна сушили, укладывая на специальные чурочки прямо в огороде, подстругивали, что-то вымеряли, морили, воняя на всю округу какой-то противной химией. Кое-что, совсем гнильё, Костя пилил на дрова при помощи небольшой циркулярки, а недостачу брёвен восполнил где-то в июне, привезя целый грузовик брёвен таких, что залюбуешься - одно к одному.
Перестройкой дома Костя занимался всё лето, причём с июля, как только выдали российский паспорт, он уже совмещал работу "на себя" с работой "на дядю" - устроился в ближайший к городу совхоз водителем грузовика на сенокос, а потом - на уборку урожая. Домом поэтому занимался только вечерами и по выходным, взрывая звоном и грохотом своего инструмента умиротворённую тишину, столь любимую местными выпивохами.
Но жители соседних домов недолюбливали Костю не только за громкий инструмент. С самого начала он показался им чужаком, почти иностранцем - его так и прозвали, Костя-киргиз, хотя из всего киргизского в белобрысом Косте был только несмываемый ничем южный загар, приобретённый за тридцать пять лет жизни в одной из республик бывшего СССР. Костю-киргиза не любили за то, что сразу по приезду он не "выставился" соседям, как полагается новосёлам; за то, что не стал слушать ничьих советов и селиться в "хороший дом", а начал разбирать халупу, заселив семьёй баньку. "Привык у себя в Киргизии в юрте жить", - зло комментировали мужики, а бабы лишь укоризненно качали головами, жалея хрупкую Надю и троих её отпрысков.
Ещё Костю не любили за то, что "на доме" он работал с какими-то залётными мужиками, а не со своими соседями, в большинстве своём безработными плотниками, слесарями и прочими "механиками". Он позвал тех поначалу, и даже денег пообещал, только отказался от соседской помощи после первой же недели работы. Костю раздражали бесконечные перекуры, фактическое ничегонеделание, начинавшееся сразу после обеда, а также "уважительные" причины прогулов - вроде рыбалки или свадьбы племянника. Расстался Костя со всей своей "командой" после того, как плотник Колька однажды не просто не явился на работу, но и, как выяснилось чуть позже, прихватил себе с вечера немецкую дрель. Собственно, потому и не явился - отмечал где-то внезапно появившиеся деньги с продажи дрели.
В общем, на взгляд местных жителей, Костю было за что не любить. Инструмент вон его грохотал опять же...
Когда ближе к сентябрю "новый старый" дом приобрел понятные очертания, а все ремонтные работы переместились внутрь, соседи решили "отомстить киргизу" - не ходить к Косте на новоселье. О нём, новоселье, уже несколько раз заикалась Надежда, которую местные тётки регулярно встречали в магазине и спрашивали как бы между прочим, скоро ли закончится ремонт.
Однако солнечной октябрьской субботой дом Кости, вопреки ожиданиям, был полон гостей - не звали только "ворюгу" Кольку. Мужики деловито расхаживали по трём заново возведённым Костей комнатам, спрашивали о тонкостях ремонта и давали совсем неуместные советы о том, как надо было сделать. Бабы же помогали разливать по огромным пиалам диковинное блюдо, сготовленное Надеждой в большом чугунном казане, бешбармак - вроде как суп, только в нём кроме мяса и сваренного теста один лишь лук сырой плавал. "Ну, точно, киргизы", - перешёптывались женщины, таская горячие пиалки с кухни в гостиную, в которой уже был расставлен огромный стол. Впрочем, как выяснилось позже, блюдо было довольно вкусным и очень сытным.
- Ну, Надь, доставай нашу, бишкекскую, - сказал Костя, когда гости, наконец, уселись за стол.
Надежда послушно кивнула и отправилась на кухню. Вернулась она, вытирая полотенцем две красивых бутылки водки.
- Это чё это? - удивлённо пропел шофёр Серёга.
- Водка наша киргизская! - ответил Костя. - Когда уезжали, специально купил - новоселье обмыть.
- И чё, она у тебя полгода, считай, просто так стояла, не выпил? - ещё больше удивился Серёга. - Не, Кость, ты и правда, киргиз какой-то!..
***
До переезда в Нежецк Костя бывал в России лишь однажды. В седьмом классе их, школьников, возили турпоездом по городам России: Казань, Ярославль, Горький, Ленинград. Питер тогда показался Косте серым и невзрачным, а больше всего понравилась Казань - ему казалось, что если бы в его родном городе Фрунзе были бы исторические дома и кремль, то он должен был выглядеть точно так же.
Россию Костя любил "заочно". Усилились эти чувства после развала Союза. Россия представлялась Косте эдакой "землёй обетованной" - страной, в которой тебя окружают такие же, как ты, люди, не считающие тебя человеком второго сорта; страной, где не надо каждый раз судорожно переводить в уме на русский язык вывески и объявления; страной, которая даст тебе возможность нормально зарабатывать и выучить детей. Однако уезжать из Киргизии Костя не хотел.
И даже когда закрылся завод, на котором Костя проработал лет пять после техникума, мыслей о переезде не возникло. Костино семейство жило в пригороде Бишкека в большом, построенном на закате социализма костиными родителями доме с огромным садом. В наследство от отца остался "жигулёнок", а бывший одноклассник Асылбек предложил не очень пыльную работу - возить по утрам тюки со шмотками из Бишкека на барахолку "Дордой". Работа, за которую Асылбек рассчитывался каждую неделю, занимала всего часа три, и к 7-8 утра Костя уже освобождался. Весь остальной день Костя, помыв свой автомобиль и прикрепив на крышу "шашечки" на магните, "бомбил" по городу. С учётом сада и огорода, с которого в южном климате собирали по два урожая в год, да кур с поросятами, которыми занималась так и не успевшая нигде поработать Надя, денег и продовольствия семье хватало.
Всё изменилось после "тюльпановой революции". Во время погромов "революционеры" сожгли костин автомобиль, порывались и дом взять штурмом, но, недвижимость удалось отстоять. Тогда все мужики в посёлке - и русские с украинцами, и киргизы с узбеками встали на защиту своих домов и семей, вооружившись охотничьими ружьями, арматурой и ножами и организовав круглосуточное патрулирование улиц. Собственно, костин "жигулёнок" был чуть не единственной потерей в посёлке - просто какой-то джигит, прискакавший на коне в числе других "революционеров", добиравшихся автобусами и машинами, очень ловко метнул бутылку с коктейлем Молотова в костин огород и попал прямо в лобовое стекло автомобиля. Машину потушили быстро, но как пишут в сводках ГАИ, восстановлению она уже не подлежала.
Старый отцовский "жигулёнок" был настоящим "кормильцем" и с его потерей благосостояние семьи резко упало. Поначалу ещё Асылбек давал Косте возможность "порулить" Газелью, доставлявшей тюки на "Дордой", но режим работы был совершенно изматывающим - забирать товар из Бишкека нужно было около 4-5 утра, добраться до склада (да какого там склада! обычной квартиры на первом этаже в одном из "спальников") из костиного посёлка в это время суток было проблематично, а оставлять Газель на ночь Асылбек, помнивший печальную судьбу "жигулёнка", Косте не разрешал. Помыкавшись с месяц, Костя бросил работать на Асылбека и стал "домоседом".
Именно в этот период жизни мысль о необходимости выбираться в Россию любыми способами стала оформляться в костиной голове всё более отчётливо. Сидеть без дела дома было невыносимо, помощь в ведении "приусадебного хозяйства" привыкшая управляться самостоятельно Надя принимала неохотно, а тут ещё повадились ездить какие-то люди, представлявшиеся то прокурорами, то сотрудниками комитета национальной безопасности, которых интересовали документы на дом и земельный участок. Каждый раз они тыкали Косте в лицо какими-то корочками, каждый раз внимательно изучали бумажки, полученные костиными родителями во времена советской власти, и самим Костей - при независимости, каждый раз цокали языками и быстро перебрасывались между собой фразами по-киргизски.
- Вот здесь у вас неправильно оформлено, - наконец торопливо сообщал кто-нибудь из гостей, неопределённо тыкая толстым пальцем в очередной документ. - Надо будет вам приехать в кенеш Первомайского района, будем разбираться обязательно.
На вопрос, почему представитель "силовых структур" отправляет Костю в орган местного самоуправления района, к которому костин посёлок не имеет никакого отношения, ответа обычно не следовало.
- Разбираться надо, что у вас за документы, - обиженно говорили "прокуроры". - Сделали как попало, сейчас сидят тут! Повестку пришлём, приедете в Бишкек, разберёмся там со всем, переоформим. А так - в суд подадим за то, что вы незаконно тут живёте! - пугали Костю на прощание "силовики" и уезжали.
Никаких повесток, разумеется, не приходило - просто через какое-то время приходила очередная парочка "силовиков" и всё повторялось. Пока оборону удавалось держать, но соседи уже рассказывали о том, как кое-где в постреволюционной стране выселяли на улицу отдельные семьи и даже целые кварталы. Было понятно, что долго Костя, не имеющий никакой поддержки в среде влиятельных киргизов, не продержится.
Пережив кое-как лето, Костя купил бутылку хорошего коньяка и отправился в гости к Асылбеку.
- Асылбек, купи у меня дом, - чуть не с порога выпалил Костя.
- Нормально! - удивился бывший одноклассник. - Что случилось? Рассказывай.
- Да не могу уже, житья от ваших нету - лезут и лезут какие-то прокуроры ко мне, говорят, документы на дом не в порядке.
- Это они могут, - усмехнулся Асылбек. - Это, Костя, не наши, это родня бакиевская с юга понаехала, жильё себе присматривает.
- Да мне-то какая разница? Я ж тоже не железный, а тут ещё работы нету никакой.
- Так ты бы так и сказал, что работать хочешь. Хочешь, иди ко мне в палатку на "Дордой"? - предложил Асылбек. - Работа, конечно, не сахар, но плачу я хорошо, вовремя. Долларов двести - двести пятьдесят получать будешь.
- Нет, Асылбек, - возразил Костя, - ты ж знаешь, я не торгаш, у тебя любая девка пятнадцатилетняя больше меня торговать будет раз в десять, сам же меня потом выгонишь. Я в Россию хочу ехать.
- Чё вы все с этой Россией! - возбудился Асылбек. - Мёдом там вам, что ли, намазали? Кому ты там нужен? Кто тебя там ждёт? У тебя там родственники есть?
- Тётка старая в Ярске живёт.
- Ты её давно видел? Переписываетесь?
- Последний раз году в 90-м к нам в гости приезжала с братьями моими. Давно уже писем не получал от них.
- Вот! Может, уже умерла твоя тётка, да и если жива, на фиг ты ей нужен?
- Да я не к ней поеду - посмотрю, что там поближе к Ярску, да переберёмся с Надькой как-нибудь.
Асылбек помолчал.
- Я тебя не уговариваю, ваших и так до фига свалило, просто подумай. Холодно там, на одни шапки с валенками ползарплаты уходить будет. А здесь сейчас скоро тема будет - американцы денег дадут Кыргызстану, глядишь, ещё и Путин подбросит, чтобы Бакиев перед американцами сильно не приседал.
- Да мне что за дело до Путина, - возразил Костя, - он же не мне эти деньги даст, правильно? Всё равно, всё украдут.
- Ну, так тоже нельзя говорить, "украдут - не украдут". Это ж не базар. Государство всё-таки!
- Да ладно, Асылбек, базар, а не государство. Что за страна такая, когда главное место - барахолка?
- Э-э, ты не наезжай на Кыргызстан, - обиделся одноклассник. - Это родина моя. Ты же тоже здесь родился?
- Здесь, - ответил Костя и помолчал. - Так купишь дом или нет?
- Я-то куплю, а сам где жить будешь?
- Поеду в Россию покупать, мне пацаны, которые там на заработках, обещали газет с объявлениями собрать из Ярска, присмотрюсь, что там рядом есть.
- Ладно, документы оформим, денег я тебе дам, а там живи ещё пару месяцев, пока не найдёшь что-нибудь в России, - со вздохом согласился Асылбек.
- Спасибо тебе, братка!
- Да ладно, чё там. Не чужие всё-таки...
К деньгам, полученным от Асылбека, Костя прибавил деньги от продажи уцелевших запчастей со сгоревшего "жигулёнка" и кое-какой мебели, а заодно ненужного инструмента и садового инвентаря. В сумме как раз хватило на ту самую халупу покойника деда Ивана в Нежецке, чуть-чуть даже на строительство и ремонт осталось. Правда, Костя с семьёй был вынужден пожить в уже проданном доме близ Бишкека не два месяца, как договаривались, а почти полгода, но Асылбек по этому поводу ни разу ничего не сказал, и Костя был ему за это благодарен. К слову, за эти полгода никто из бишкекских "силовиков" на пороге дома больше не появлялся. Решил Асылбек как-то вопрос с южной роднёй нового президента.
***
Ближе к весне жизнь Кости вошла в нормальное русло. Нельзя сказать, что семья переселенцев стала жить хорошо, но, во всяком случае, появились какие-то перспективы и определённость, Костя с Надей даже начали строить кое-какие планы.
Старшие дети ходили в ближайшую школу и даже, на удивление, неплохо справлялись со здешней программой, проблемы возникли, как и ожидалось, только с русским языком, которому в Киргизии учили из рук вон плохо. Но Надежда договорилась, чтобы в летние каникулы за не очень большую плату Данила походил на "индивидуальные занятия" к учительнице русского и литературы.
Ещё прошлым летом костина супруга потихоньку начала осваивать запущенный огород деда Ивана, умудряясь сажать "по мелочи" на освобождавшееся от сохнущих бревён пространство - на зиму даже удалось сделать кое-какие заготовки. Как только семья переселилась в дом, избавив от вещей сарай, Надя завела кур. Весной планировали взять гусей и поросят. Летом Костя собирался перестроить баньку и сарай, он, вообще, хотел все хозяйственные постройки во дворе объединить под одной навесной крышей, вымостив пространство между ними досками - видел это в каком-то фильме ещё в детстве, и для него в некотором смысле это и было синонимом "русскости" и северного, "русского", уюта.
После довольно успешной и весьма выгодной работы на уборке урожая директор совхоза замолвил словечко за непьющего, хоть и немного угрюмого переселенца, и тому дали работу шофёра в районном управлении сельского хозяйства. У Кости появилась служебная "Нива", на которой он сутки напролёт катал по деревням чиновников и спецов из "управы". Он даже приноровился на этой "Ниве" не возвращаться в служебный гараж, как полагалось, по вечерам, а приезжать домой и ставить к себе на участок. В управлении на такое "самоуправство" смотрели сквозь пальцы, потому как машину Костя содержал в полном порядке - кое-что даже за свой счёт отремонтировал, а ещё он её чуть не каждый вечер бережно мыл, хоть местные морозы и не всегда позволяли проводить эту процедуру.
Ещё Костя как-то зимой съездил в Ярск к своей родне на выходные. С тёткой встретиться не получилось, потому что ту костины братья сдали в какой-то пожизненный профилакторий - тётка, говорили, почти совсем выжила из ума и очень плохо передвигалась после инсульта. Переселенца из Киргизии родственники поначалу встретили холодно, но узнав, что тот уже обосновался, получил паспорт и ему ничего от них не надо, сразу потеплели. Расстались, вообще, на обещании приехать летом, чтобы помочь с баней, а заодно и порыбачить.
В общем, жизнь налаживалась. Можно сказать, что ей, костиной жизни, мешала только яма. Даже не яма, а так - выбоина посреди незаасфальтированной улицы, на которой стоял костин дом. Выбоина, похоже, была ровесницей самого города и никого кроме Кости никогда не беспокоила. Зимой она была практически незаметна - снегом утрамбовывалась, а вот осенью и весной наполнялась грязной жижей, и машинам приходилось объезжать её, прижимаясь к самому забору костиного дома, и это тоже раздражало хозяйственного и привыкшего к порядку Костю. Несколько раз он подбивал соседей-автомобилистов на то, чтобы скинуться и купить машину щебёнки - по костиным расчётам это должно было исправить ситуацию, но те и слушать ничего не желали, ссылаясь на крошечные зарплаты или отсутствие работы вообще.
- А тебе-то чё? - удивлялись они. - Ладно, я на "Москвиче" езжу, ты-то на "Ниве" можешь даже не объезжать, всё равно пролезешь.
Костя злился, но всё же в одиночку ничего не предпринимал - одному, что ли, надо? Пару раз он писал городским властям коллективные письма - подписи его соседи ставили охотно, и каждый раз получал формальные отписки - то, мол, денег не запланировано, то, вообще, писали, это территория вашего товарищества собственников жилья, а потому решайте такие проблемы за свой счёт.
К слову, именно к весне активизировалась деятельность существовавшего уже пару лет в полуспящем состоянии того самого "товарищества". Связано это было с появившейся перспективой прокладки водовода - город сказал, что готов им заниматься, вопрос состоял лишь в том, кто именно будет уполномочен представлять жителей улицы при заключении договоров, сборе части денег и прочих формальных процедурах. Вода улице была нужна - последние пятьдесят лет хождения с тележками и бидонами на колонку, похоже, утомили всех, поэтому на собрание "по поводу воды" собрались чуть не все жители.
Вёл стихийный уличный сход формальный председатель товарищества дед Пётр, которого, вообще-то, все держали за местного "чудика". Петро всю жизнь проработал бухгалтером на нежецком ремонтном заводе, а в свободное время выпиливал жар-птиц - он ими даже дом свой разукрасил. Считалось, что Пётр - мужик непьющий. "Считалось", потому что это было не совсем правдой. Бывший бухгалтер, действительно, практически никогда не поддерживал местных мужиков в их чуть не ежедневных попойках. Зато он иногда (правда, надо признать, крайне редко) напивался в одиночку. Именно в эти периоды в нём просыпалась бешеная ревность к своей тихоне-жене, которую он начинал гонять по всей округе, вооружившись лопатой и почему-то сопровождая свои агрессивные действия репликами шекспировского короля Лира:
- Что ниже пояса у них - Кентавр, хоть сверху женщины. До пояса они - созданья Божьи, внизу - один лишь чёрт. Там - ад, там мрак и серная там бездна.
Наутро жена его как ни в чём не бывало возвращалась домой от очередных приютивших её на ночь соседей, а сам Пётр восседал в трусах и майке на крыльце и ничего не помнил. На все вопросы любопытных о том, что "чё это ты орал там вчера про "сверху женщину" и бездну какую-то...", Петро угрюмо отвечал: "А хрен его знает, вылезло откуда-то". Кстати, утреннюю головную боль ценитель мировой классики всегда переносил стоически, считая это наказанием за вчерашние грехи, и никогда поэтому не похмелялся.
К старости Петро пить перестал совсем и превратился в наиболее логичного кандидата на должность председателя ТСЖ.
- Товарищи! - несколько старорежимно обращался он сейчас к своим соседям. - Перед тем, как начать обсуждение строительства водовода, я бы хотел поднять вот какой вопрос. Наше товарищество зарегистрировано уже три года, всё это время я являюсь его бессменным председателем, но пока у нас, прямо скажем, каких-то больших дел не было, я молчал. А я, между прочим, за эти три года не получил от товарищества ни копейки!
- Да за что тебе платить-то? - возмутилось сразу несколько человек.
- Я про старое и не говорю, - парировал дед Пётр. - Я про теперь. Вот сейчас надо будет очень много бумажек собирать, я, кстати, знаю, как это делать! В Горводоканал ездить, в мэрию, на одних автобусах наматывать буду ого-го, сколько!
- У тебя проезд бесплатный, - заметил кто-то из присутствующих. - Как у ветерана!
Петро пропустил замечание мимо ушей и продолжил:
- А я уже старый. Я готов этим заниматься, но хотел бы поставить на голосование вопрос о заработной плате председателя ТСЖ.
- Чего? - ахнули соседи. - И сколько ты хочешь?
- А я всё посчитал, товарищи. Я предлагаю платить председателю нашего товарищества пять тысяч рублей ежемесячно. Я вот тут всё поделил, - дед достал из внутреннего кармана потрёпанного пиджака тетрадный листочек, - и получается, что с каждого дома, с каждой семьи это будет 312 рублей, 50 копеек.
- Тысячу максимум, - рубанул уже поддатый плотник Колька, тот самый, что пропил когда-то костину немецкую дрель.
- Ничего себе! Каждый месяц тебе по триста рублей платить? - яростно вскрикнул шофёр Серёга. - Ты не охренел, дед? У тебя пенсия пять, еще зарплата пять - итого десять штук набегает!
- Я тоже буду скидываться! - попытался возразить председатель. - Я же не себе платить буду лично, а председателю за его работу. Вы же можете и переизбрать меня, это в вашем праве.
- Тысячу максимум, - снова громко повторил Колька.
- За тысячу, Коля, я с места не сдвинусь, - вскипел Петро. - Сам возись за тысячу.
- Товарищи! - переняла тон, заданный председателем, одна из самых активных местных тёток, которую последние лет двадцать все звали "бабой Валей". - Это что же получается? С чего это платить? У меня дочь без работы сидит, и зять без работы, а внучку в школу собирать надо будет. У меня вся пенсия расписана! И так молоко через день покупаем!
- Ты бы зятю сказала, чтоб не бухал, и на молоко оставаться будет, - крикнул кто-то из толпы.
- Тысячу максимум, - снова упрямо прокричал плотник Колька.
- Товарищи, раз пошло такое дело, - дед Пётр выглядел крайне обиженным и раздосадованным, - я беру самоотвод с поста председателя, и выдвигаю на этот пост нашего соседа, Николая Васильева, с последующим утверждением его должностного оклада в размере тысячи рублей. Лично я - "за"! - закончил председатель и поднял правую руку.
- О! Это правильно! - обрадовался шофёр Серёга и тоже поднял руку. - С Колькой хоть поговорить будет о чём!
- Вы с ним не наговорились до сих пор? - возмутилась бабка Маня. - Алкашня чёртова!
- А я тоже считаю, что Кольку надо утвердить, - неожиданно поддержала Серёгу баба Валя. - Он так-то мужик неплохой, добрый, а тут при деле будет - может, пить бросит! Тем более тысяча - это не пять. Пойдёшь, Коля, за тысячу в председатели? - расхохоталась она.
- Хрен я вам за штуку пойду работать! - вдруг встрепенулся Колька и зачем-то снова выпалил заученную за сегодняшний вечер фразу: - Тысячу максимум!
Костя стоял в сторонке и курил, не принимая участия в баталии. Он, вообще-то, хотел на собрании послушать, что будет сказано про водовод, а заодно попытаться поднять ещё раз вопрос о ремонте улицы, устранении выбоины, но поняв, куда клонится обсуждение, плюнул себе под ноги и пошёл домой.
- Что там махалля (1) решила? - шутливо спросила его с порога Надежда. Как настоящая восточная женщина, она полностью доверяла решать "политические" вопросы своему мужу и поэтому не участвовала в сегодняшнем собрании.
- Да какая там махалля! - чуть не матюкнулся Костя. - В махалле старики правят, порядок хоть какой-то есть. А тут, как у нас в Киргизии, сплошные революции! Деда этого с жар-птицами свергли, потому что зарплату попросил себе, сейчас вон нового выбирают - похоже, Кольку этого, придурка, выберут.
- Да уж, - посочувствовала Надежда. - А много хоть просил?
- Да пять тысяч!
- Вроде немного, - удивилась костина жена, за год проживания в России она уже научилась не пересчитывать всё в киргизские сомы.
- По триста с небольшим рублей сброситься-то надо. Ну, хорошо, не нравится тебе пять тысяч, ну поторгуйся до трёх, до четырёх, - включил "азиата" Костя. - Нет! Эти все орут: "Тысячу максимум!"
- Ну, тысячу-то совсем не серьёзно! - согласилась Надя.
- Да и пять многовато, там делов-то работать - две бумажки в три конторы! Но они же не про то говорят!
***
Лето подходило к концу. Данила, как и планировалось, ходил по утрам к учительнице учить русский язык в "индивидуальном режиме", Надежда возилась с огородом и живностью, а Костя целыми днями пропадал на своей "Ниве" где-то в деревнях Нежецкого района, лишь по выходным занимаясь перестройкой бани и других хозяйственных построек. Хоть и приезжали к нему как-то на выходные помогать двоюродные братья из Ярска, дело всё равно шло не так быстро, как хотелось, ведь и денег Костя теперь, работая на постоянной ставке "бюджетника", получал существенно меньше, чем в прошлом "урожайном" году. "Зато работа постоянная, - утешал себя переселенец, - успею ещё денег заработать".
Работы по прокладке водовода тоже потихоньку продвигались - воду должны были дать не позднее октября. Вопреки костиным пророчествам, деда Петра так никто и не сверг, потому как за тысячу никто работать не согласился, да и не было больше реальных кандидатов на суетливую и неблагодарную должность. Зарплату председателя, впрочем, тоже не утвердили, решив вернуться к вопросу о каком-нибудь вознаграждении деду Петру за труды после того, как будет проложен водовод.
И лишь с выбоиной на улице ничего не происходило. За лето она высохла, превратившись в обычную дорожную яму, но близкая осень снова предвещала много грязной жижи и бесконечные прижимания проезжающих машин к костиному забору.
В августе же в городе случилось необычное оживление - ярские областные власти, наконец-то приняли решение об асфальтировании самого неухоженного, грунтового участка двухсоткилометровой дороги от областного центра до Нежецка, причём работы поручили местному дорожно-строительному управлению. В конторе той за двадцать лет безделья не осталось ни кадров, ни техники, но техникой обещал помочь соседний, обычно чуть более удачливый, Краснознаменский район, а людей решили набрать из местных безработных. Как сказал нежецкий мэр Говорков: "Это вопрос политический, наберём варягов или киргизов каких, люди нам этого не простят!"
Кое-кому из костиных соседей тоже удалось попасть на строительство трассы - кто-то работал простым работягой, а, например, давно сидевший без работы шофёр Серёга возил за тридцать-сорок километров от города битум. В принципе, Костя тоже мог бы попробовать "пошоферить" - деньги платились неплохие, но, как и в случае с уборкой урожая, пугала сезонность работы, да и баню с сараем хотелось закончить до холодов. Трассу же откровенно "штурмовали" - до осенних дождей оставалось недели две, выделенные деньги областные власти собирались обязательно истратить в текущем году, а потому народ трудился на объекте практически круглосуточно. Того же Серёгу-шофёра давно нельзя была встретить с такими красными от усталости, а не от очередной попойки, глазами.
Собственно, Серёгино "шофёрство" на строительстве трассы и натолкнуло как-то Костю-киргиза на интересную мысль.
- Здорово, Серёг! - обратился он как-то поздним вечером через забор к пошатывающемуся от очередного "трудодня" соседу.
- А! Привет киргизам! - разглядел в темноте Костю Сергей. - Как баня? Заканчиваешь?
- До зимы закончу! - ответил переселенец и быстро сменил тему: - Серёг, вы ж там на трассу щебень возите?
- Ну, возят мужики с карьера.
- Может, попросишь кого - пусть одного рейса налево сделают, яму эту нашу чёртову засыпят! - изложил свою мысль Костя.
- Тьфу ты! Опять ты со своей ямой! - разозлился Серёга. - Кость, я не пойму, у вас там чё, в Киргизии, дороги самые ровные, что ли, что ты до всех с этой ямой докопался?
- Да там, вообще, дорог нету! Но мы-то не в Киргизии, чё живём-то в г...? Сам же осенью в этой луже застрянешь на своём "Жигуле"!
- Костя, я здесь живу, в этом доме, с 87-го года! И ни разу я в этой луже не застревал! Это тебе всё чё-то неймётся!
В тот раз соседи снова не нашли взаимопонимания. Но какие-то сомнения в душу Серёги переселенец всё-таки заронил, потому как примерно через неделю Серёга сам заявился к Косте. В то воскресенье в Нежецке случился дождь - с утра просто накрапывало, но уже часам к 11 начался настоящий ливень, то чуть ослабевающий, то вновь усиливающийся, а потому начальство на строительстве трассы, надеявшееся на то, что сухая погода ещё вернётся, и дорогу можно будет сделать, "как надо", распустило после обеда всех по домам. Серёга пришёл к Косте часов в девять вечера, пошатываясь - правда, теперь уже не от усталости, а от выпитого по случаю внезапного "почти выходного" пива.
- Кому тут щебёнка нужна была? - заорал он, вламываясь в калитку и вызывая тем самым яростный лай костиной сторожевой собаки.
Костя из-за дождя тоже целый день занимался только внутренними работами в бане - "шаманил" кое-что по мелочи.
- Здорово, Серёга! - высунулся он в свежеструганную дверку и попытался с расстояния утихомирить громко лающую и грохочущую своей цепью суку: - Фу, Батма! Фу!
- Чё празднуешь? - обратился он вновь к соседу.
- Здорово, Киргиз! Дождь, Костя, праздную! - так же радостно продолжал орать Сергей. - Веришь, нет? За три недели первый раз сегодня пива попил! Ни одного дня выходного не было, а сегодня всех по домам разогнали до завтра. Как будто впервой асфальт в лужи катать?
- Ничё, - зло отозвался Костя, выходя к соседу, - в ноябре будете в снег катать!
- До ноября закончим! Там осталось-то... К сентябрю закончим!
- Да где там... закончите вы, - усмехнулся переселенец и, наконец, вернулся к изначальной теме: - Чё ты там про щебёнку-то начал?
- Да ехали сегодня с объекта, а навстречу - КамАз с щебнем, Петька Селин. Ну, мы ему махнули, мол, нечего туда ехать, разогнали всех. А сейчас иду мимо - смотрю, а он этот КамАз прямо с щебнем около дома-то и поставил! Видать, решил завтра с утра так ехать.
Костя почувствовал шанс:
- И чё?
- А ничё! Давай сейчас сходим к нему, да попросим, чтобы он яму твою засыпал.
- А кто такой, этот Петька Селин? - Костя не знал такого мужика среди соседей.
- О, ты даёшь! - удивился Серёга. - Вон через две улицы живёт на полдома, в этой, в тельняшке такой всё ходит.
- Не, не знаю!
- Да ладно, чё там знать-то? Нормальный мужик, приехал откуда-то с Дальнего Востока года за три до тебя.
- Всё равно, не знаю. Ну, пойдём! - Костя стал подниматься в дом за курткой.
- Кость! - вдруг позвал того Серёга. - Ты, это... Захвати там что-нибудь, - шоферюга красноречиво согнул руку в локте, оттопырив большой палец и мизинец, - надо ж нормально человека попросить!
Костя кивнул и вошёл в дом.
- Надя! - позвал он жену, накидывая куртку.
- Чего? - отозвалась та.
- Есть у нас водка?
- Зачем это? - насторожилась супруга - за полтора года жизни в России Надежда втемяшила себе в голову, что, видя беспробудное пьянство вокруг, её муж тоже запьёт.
- Да, надо сейчас человеку дать.
- Какому это человеку? - супруга заняла боевую позицию.
- Да ты чего? Вон шофёру одному отдам сейчас, сыпанёт щебня в яму нашу, - начал успокаивать её Костя.
- А чего так поздно? - не унималась Надя.
- Да нормально ещё! - продолжал уговаривать её муж. - Сейчас я, быстро!
Надежда недоверчиво развернулась и ушла в кухню. Вернулась она с бутылкой "Бишкека".
- О! Ты чё это? - удивился Костя. - А такой нету? Обычной?
Ни слова не говоря, Надежда ушла назад и, повозившись где-то в кухонном шкафу, вынесла поллитровку местного ликёро-водочного завода. Костя спрятал бутылку в карман куртки, быстро погладил жену по руке и улыбнулся:
- Сейчас я, быстро, Надюш.
Серёга стоял на улице и курил.
- Чё так долго? - возмутился он, когда Костя вышел из дома.
- Да, бутылку искал.
- А чё она прячет-то? Не пьёшь же вроде?
- Хозяйственная больно, - ответил Костя, прокрадываясь по узкой тропочке и обходя ту самую выбоину на дороге, заполненную грязной водой. Сегодняшнего затяжного дождя оказалось вполне достаточно для того чтобы она вернулась к самому мерзкому своему состоянию.
Подвыпивший Серёга старался идти за Костей "след в след", но отравленный алкоголем вестибулярный аппарат всё-таки подвёл своего хозяина, и, не удержавшись на ногах, шоферюга шумно грохнулся в грязь, зацепившись рукой за торчащие из-за забора ветки костиной малины.
- Твою ж мать! - заорал Серёга. - Малина эта ещё твоя!
Костя тихо хохотнул и стал помогать соседу подняться:
- Короче, судьба нам с тобой сегодня яму эту засыпать!
Идти до Петьки Селина оказалось неблизко - Серёга, конечно, кое-где срезал через заброшенные огороды, но, по ощущениям Кости, шли они полчаса минимум. На совершенно такой же, как у Кости, улице у одного из домов действительно замер рыжий КамАз-самосвал, гружёный щебнем. "Этого даже многовато будет, - сразу прикинул в уме Костя и тут же придумал, как справиться с излишками, - надо будет потом у дорожников взять палку такую, типа швабры, или просто граблями с Серёгой тем же раскидать дальше по улице в обе стороны".
Петька был в доме один, жена где-то загостилась. В гордом одиночестве хозяин валялся на диване и смотрел по телевизору какое-то ледовое шоу. Сергей разъяснил причину их с Костей позднего визита, но Петька воспринял предложение безо всякого энтузиазма. Видно было, что ему просто не хочется снова вставать, заводить так аккуратно пристроенный КамАз и ехать куда-то разгружаться, становясь соучастником кражи. Однако на бутылку водки он среагировал положительно, предложив гостям, одного из которых он, вообще, впервые видел, выпить её вместе и сразу.
Быстро сострогав из огурцов и помидоров нехитрую закусь, собутыльники уселись за стол в гостиной. Костя пил безо всякой охоты - не то, чтобы он не любил этого, просто считал попойку сейчас лишней: было уже поздно, а завтра ему предстояло мчаться ни свет, ни заря за главным ветеринаром района, чтобы потом уже вместе ехать в какую-то дальнюю деревушку. А тут ещё дождь этот! Деревенские грунтовки утром точно кашей будут. В общем, не ко времени сейчас была пьянка. Однако, понадеявшись на то, что, выпив, хозяин подобреет и согласится-таки засыпать чёртову яму, Костя сидел и "поддерживал компанию". Петька и вправду слегка "оттаял" - узнав от Серёги, что Костя - "киргиз", недавно переехавший в Россию, он начал искать какие-то параллели между своим переездом и костиным.
- У вас там киргизы, а у нас китайцы всех достали! Во Владике, прикинь, ресторан есть, на котором по-русски написано только одно: "Русским вход запрещён!" Я, Кость, сам-то здешний, с района Нежецкого, деревня Калмыковка, знаешь такую?
- Киргиз у нас водилой работает в управе сельхоз, он тут всё знает, - ответил за переселенца Серёга.
- Ага! Чё меня чёрт дёрнул на этот Дальний Восток ехать? - продолжал делиться своей биографией Петька. - Да, молодой был, дурак, - ответил он сам себе. - Всё думал, надо мир посмотреть. А оно, вишь, как оно!..
Петька замолчал и снова разлил по стаканам. Костя выпил безо всякого удовольствия - водка была мерзкой, видать, местная, почти болотная, вода давала себя знать. Помидор перебил отвратительный вкус продукции нежецких виноделов, но почти сразу вернулся изжогой.
Петька поначалу ещё ждал, что Костя поддержит разговор, рассказав о своём житье в Киргизии, но тот всем своим видом показывал, что не собирается ни о чём говорить, поэтому хозяин дома продолжал делиться с собутыльниками своими историями о жизни на Дальнем Востоке. Серёга время от времени поддакивал Петьке и даже спрашивал его о чём-то, а Костя глядел, как загипнотизированный, на казавшуюся бесконечной бутылку водки и ждал, когда всё-таки водила соизволит решить их дело.
- Ну, чё, поехали засыпем вашу яму, - сказал, наконец, Петька, когда бутылка опустела, и вместе с нею будто опустел запас его, петькиных, историй.
Гости решительно поднялись и направились к машине, когда часы показывали полдвенадцатого.
Петька был классным водителем - даже в поддатом состоянии он аккуратно вывел своего КамАза на перпендикулярную улицу, и только там уже прибавил газу.
Для того чтобы проще выехать на серёгину с Костей улицу, тяжёлому грузовику предстояло сделать основательный крюк, в одном месте выехав на начало той самой ярской трассы, которую строили двое из троих собутыльников.
На "хорошей дороге", по которой предстояло проехать метров триста, Петька, видимо, расслабился и почти отпустил руль, продолжая болтать с Серёгой. Однако "водительский инстинкт" у Петра работал исправно - на метнувшуюся перед машиной тень шофёр, заметивший происходящее, кажется, каким-то боковым зрением, среагировал мгновенно и резко крутанул руль вправо. На скользкой дороге грузовик не удержался и полетел в кювет прямо навстречу телеграфному столбу...
Так потом никто из участников происшествия и не смог понять или вспомнить, что за тень метнулась перед КамАзом - то ли собака, то ли косуля какая забрела из леса, то ли сам дьявол решил помешать этой ночью ликвидировать беспокоившую переселенца из Киргизии яму. Только факт остаётся фактом - машина впечаталась в столб. В момент торможения Петька инстинктивно дёрнул за рычаг самосвала, и столь желанный Костей щебень в один момент оказался в кювете в самом начале трассы Нежецк - Ярск.
***
Несмотря на серьёзность ДТП, все находившиеся в кабине остались живы: Петька только сломал несколько рёбер о руль. Множественные царапины от разлетевшихся стёкол и сотрясение мозга практически у всех участников событий все, кто видел, во что превратилась кабина КамАза, комментировали исключительно фразой "легко отделались". Видимо, не зря говорят, что пьяных какие-то свои особенные ангелы охраняют. Гораздо грустнее оказались юридические последствия того вечера. Петьку, разумеется, лишили прав; и его, и Серёгу выгнали со строительства трассы, но самое печальное, что на всех троих было заведено уголовное дело. Причём дело это курировалось городскими властями - мэр города Говорков даже хотел устроить "показательный процесс, как при Вышинском" и наказать, чтоб другим неповадно было, нерадивых земляков, в кои-то веки облагодетельствованных работой и неплохим заработком. В одно уголовное дело объединили и управление машиной в пьяном виде, и кражу государственного щебня, и разбитый вдребезги КамАз, и даже треснувший от удара бетонный телеграфный столб, который даже неизвестно, за какой конторой числился.
С самого начала следователи из прокуратуры оперировали понятиями "преступный сговор" и "организованная группа", что не обещало "соучастникам" ничего хорошего - Костя это только каким-то внутренним чутьём почувствовал, потому как никогда не читал уголовного кодекса. Длилось следствие практически до зимы, и всё это время все трое "фигурантов" сидели по домам - Костю-киргиза тоже уволили с работы, только, в отличие от Серёги и Петьки, не сразу, а недели через две после происшествия. Серёга, превратившийся за эти две недели в лютого костиного врага, клял соседа на чём свет стоит и распространял про того жуткие небылицы: мол, и дом он отгрохал за деньги, вырученные от продажи киргизской анаши, и "подъёмные" от российского государства получил почти полмиллиона - якобы девчонка одна со Сберкассы корешок показывала, и, вообще... киргиз - он и есть киргиз.
То ли под воздействием этих разговоров, распространявшихся по Нежецку со сверхзвуковой скоростью (а следователи, они ведь тоже не в космосе жили, а в таких же частных домах, из которых, собственно, и состоял город), то ли из-за многочисленных ходоков, заступавшихся за "втянутых" Серёгу и Петьку, но довольно скоро Костя превратился в "организатора преступной группы", а все остальные проходили уже как её "участники". Но Косте было всё равно. И без того не очень приветливый, сейчас он и вовсе замкнулся в себе. Пока ещё были какие-то работы во дворе, с остервенением работал, осуществив, наконец, мечту своего детства и создав-таки у себя на участке настоящую "северную" усадьбу, а потом до самого суда валялся целыми днями на диване, тупо глядя в потолок и лишь изредка отлучаясь на встречи со следователями.
Суда "в духе Вышинского" не получилось - заседания хоть и были открытыми и громкими, и сопровождались многочисленными "разборками" и скандалами (например, все как один свидетели из числа костиных соседей дали показания, что это именно "киргиз воду баламутил, с ямой своей приставал ко всем"), но результат их оказался вполне гуманным. Сидевший за рулём в тот злополучный вечер Петька, конечно, получил два года общего режима, Серёга, который до этого случая даже приводов в милицию не имел и по месту жительства характеризовался положительно, отделался условным сроком. "Пятёрку строгого" схлопотал только "руководитель преступной группы" Костя-киргиз, или как писала районная газета "Наша жизнь", "уроженец Киргизии, Константин П." Местный журналист Вал. Попов, кстати, довольно подробно живописал моральный облик переселенца, намёками и недомолвками пересказав почти все небылицы шофёра Серёги. В пылу риторики очеркист даже вопрошал: "Куда смотрит миграционная служба, раздающая российские паспорта налево и направо? Куда смотрит милиция, которая могла бы заинтересоваться, на какие деньги строят хоромы так называемые "переселенцы"? Привыкшие к азиатскому ничегонеделанью, сегодня они воруют щебёнку и разбивают дефицитную технику, а завтра? Может быть, нашей Родине стоит повнимательнее присматриваться к тем, кого она собирается приютить?" И никому из читателей газеты "Наша жизнь", называвшейся когда-то "Ленинский завет", не было жалко Костю - даже тем, кто был лично знаком с героем судебного очерка. "Далась ему эта яма?" - спрашивали они, вздохнув и отложив газетку. И, правда, далась она ему?
(1) - махалля - традиционная форма городского поквартального самоуправления у народов мусульманского Востока; на территории Советского Союза была распространена среди узбеков и таджиков.