Сан Саныч ворвался в квартиру злой как двенадцать тысяч чертей.
- Нет, ты посмотри только, Зинка! - он, не разуваясь и не раздеваясь, понесся на кухню. - Нет, ты посмотри! Нет, Зинка, нет, посмотри! - он стал тыкать под нос супруге бумажку. - Смотри только - какую пакость нам сунули в ящик!
- Ой, господи! - супруга Зина застыла с полотенцем в руке. - Ну что такое! Напугал как не знаю... Ну, и что это там?
- Нет, ты прочти, почитай... Читать?
- Ну читай... Ну?
- "В соответствии с постановлением городской админисрации от 24 марта сего года "О мерах по обеспечению благоустройства территорий, прилегающих к жилым зданиям и сооружениям, а также чистоты и порядка на таких территориях", с 1 апреля сего года вводится система штрафов, направленная на обеспечение благоустройства территорий, прилегающих к жилым зданиям и сооружениями, а также чистоты и порядка на таких территориях. В соответствии с означенным постановлением, в случае обнаружения на закрепленных за каждым жилым домом участках каких бы то ни было предметов мусора, как то: обрывков бумаги, пластиковых бутылок, окурков, сигаретных пачек, иного бытового мусора, каждая квартира жилого дома будет оштрафована на сумму в размере 10 МРОТ. Админисрация ЖЭУ предлагает жильцам привести в порядок закрепленные за их домами территории в максимально ближайшие сроки".
- Админисрация?
- Тут так написано.
- И что это значит?
- Дура! Это значит, что теперь мы будем платить десять мрот каждый раз, когда этот пидор Валера из четырнадцатой квартиры будет бросать окурок со своего пидорского балкона.
- А почему это мы должны платить за его окурки?
- Не знаю, но теперь будем. У-у, с-сука!
Сан Саныч выбежал из квартиры, убежал в другую кишку лестничной площадки и устроил трезвон у дверей четырнадцатой квартиры. Никого не было. Сан Саныч, не в состоянии охладиться, примчался обратно и зачастил из угла в угол, ругаясь наиболее скверным образом.
- Ты что не разулся, болван! - накинулась на него Зина. - Я сегодня все утро корячилась кверху жопой, а он, сволочь, ходит обутый! А ну, разуйся сейчас же!
- Уйди, дура! - отмахнулся Сан Саныч. - Мы тут плати за него десять мрот, а его даже дома нет! У-у, с-сука!
Зина выгнала мужа из комнат мокрой половой тряпкой. Сан Саныч долго сидел в коридоре на убогой скамеечке и, скверно ругаясь, снимал грязные стоптанные башмаки. Когда башмаки были сняты, он сорвался с места, выбежал на площадку, подбежал к четырнадцатой квартире, снова начал звонить и колотить в дверь пятками в драных носках.
- Валера! Выходи, сука! Выходи, сволочь! Убью!
Никого не было.
- У-у, с-сука! У-у, падла!
Сан Саныч снова ворвался в квартиру и стал носиться из угла в угол, сбивая половики и цепляясь за косяки. Закончилось это тем, что супруга Зина залепила ему половой тряпкой в ухо и вытолкала на балкон, где Сан Саныч нервно выкурил три сигареты и, в расстройстве, чуть было не выкинул окурки на улицу. Сан Саныч втайне гордился тем, что не срал под окнами как все эти уроды (во всяком случае, меньше), и особенно как этот пидор Валера из четырнадцатой квартиры. Вот и сейчас Сан Саныч с умилением оглядывал трехлитровую банку, мутную и залапанную, полную измусоленных мятых окурков, которые выбрасывать было просто ужас как жалко.
Закончив курение, Сан Саныч явился на кухню и устроил рутинный скандал в плане того, что, е, мля, мое, обед еще даже не разогрет, сколько можно ей тут талдычить, она совсем уже тут затрахала, по самое нехочу, дура. В ход пошла проверенная половая тряпка, и Сан Саныч уволокся в "зал", скулить и опять смотреть этот сучий телевизор, пока эта дура там будет копаться как сука.
Наконец обед был разогрет и выставлен, и Сан Саныч водворился в своем углу, рядом с каким-то вековечным хламом, пыльным, затхлым, протухшим, который хрен знает вообще откуда тут взялся и который, тем не менее, никто до сих пор не выбросил (что за суки, уроды, я тут корячусь с утра до вечера как пидор какой-то, на этой вымороженной работе, а им хоть раз в год квартиру убрать, уродам, нахер не всралось, что ли, блядь). Кое-как умостившись на поломанной табуретке и старясь по возможности не шевелиться (а то ведь ебнуться можно, мля, - костей не собрать), Сан Саныч уже поднес мятую ложку ко рту, когда в дверь стали долбить и ломиться.
Сан Саныч ужасно выругался. Супруга Зина залепила ему половником в лоб (сколько раз просила ведь не выражаться, еб ты ж, при женщинах) и пошла открывать. В кухню ворвался сосед Витя из тринадцатой квартиры (тоже порядочный пидор, но хоть не срет в мусоропроводе, и то слава богу, хотя все равно пора яйца поотрывать, сука, для профилактики). Сосед Витя начал носиться по кухне туда-сюда, и первые десять минут ничего - кроме того что все, бля, уроды, а эту толстую суку Клаву с ее пизденышем и сучонком Мишуней, чтобы он утоп в унитазе, засранец, нужно загнуть раком и оттрахать вантузом - слышно не было.
- Этот ее сучонок, - ныл Витя, - каждый день швыряет какую-нибудь хуйню с балкона, подлюга. Он значит, гаденыш, будет швырять с балкона всякую эту свою хуйню, а мы тут плати за него? Мы тут, значит, выкладывай свои кровные, чтобы он там, гниденыш, себе развлекался?
И Витя стал так страшно ругаться, что поморщился даже Сан Саныч, а Зина тоже громко залепила Вите половником. Витя, не доругавшись, вынесся на лестничную площадку, подбежал к изгаженной исцарапанной двери пятнадцатой квартиры (Мишунины товарищи потрудились на славу), и начал колотить ногами по этой двери так, что стало страшно за дом. Витя колотил и ругался, ругался и колотил, и так минут двадцать, когда, наконец, дверь распахнулась, и на пороге возник грузный мужик в спортивных штанах и майке мешком. По подъезду распространился удушающий аромат немытых подмышек (а может быть, чего и похуже). Мужик стал материться так страшно, что Сан Саныч ощутил невольную зависть. Мужик долго распространялся о том, какая здесь тут в сортире в углу стоит охренительная труба, и как он сейчас этой трубой заедет Вите по кумполу.
- Пусти меня, сука! Пусти меня, гнида! - нервничал Витя. - Пусти меня, падла, пусти! Я отрежу яйца вашему говнюку! Он, сука, будет себе развлекаться, будет швырять гондоны с водой с балкона! А мы тут плати за него свои кровные десять мрот?! Пусти меня, сука! Пусти меня, гнида! Пусти меня, падла, пусти! Я отрежу яйца вашему говнюку!
Мужик схватил Витю за уши и стал колотить головой в дверь. При этом он возмущенно орал, что он тут (вы, бляди!) совсем ни при чем, что он здесь вообще в первый раз и вообще полчаса, что ничего платить никому в рот не собирается, что он вообще нихуя тут ничего не знает (что́ у вас тут в этом вашем блядском подъезде творится - это все ваше блядское личное дело), - и, кстати, какого ты хуя, урод, тут долбишь в дверь? Ведь ясно, что если не открывают, урод, то заняты, и эта ваша тут блядь мне чуть яйца не проглотила, когда ты, урод, стал, сука, долбить, и скажи спасибо, урод, что она еще не откусила мне хрен, а то я бы тогда точно опиздохуил тебя, выдрочень, вот этой трубой.
И при этом он колотил Витиной головой в дверь так, что эхом гремел весь подъезд, а полуголая Клава пряталась за мужиком и хихикала, а за ней прятался юный Мишуня и мерзко кривлялся. Когда Витя перестал мычать и подавать прочие признаки жизни, мужик бросил его подальше, грохнул дверью так страшно, что посыпалась штукатурка, и все более-менее стихло. Сан Саныч, малодушно пережидавший неожиданную непогоду за полуприкрытой дверью своей квартиры, высунул нос, убедился, что гроза миновала, наклонился над Витей и дал ему пару затрещин. Когда Витю привели в чувство (для чего потребовался стакан мутной вонючей водки), он воцарился в кухне Сан Саныча и стал строить план страшной мести.
Когда план был готов, оказалось, что мужик, кончив у Клавы свои дела, уже убрался домой, а где он живет, как его там зовут, кто он вообще такой и всякую такую прочую хрень Клава не знает и знать не обязана; это обязаны знать в ментовке, а она вам не паспортный стол, не институт благородных девиц, и не справочное бюро, а несчастная мать-одиночка, у которой и без вас, распиздяев, проблем полный рот, а ты, сука Витя, кстати, еще в прошлом году, блядь, обещал привинтить мне эту сраную железяку - что, разве не обещал? Жопу тебе, значит, чуть бельмы зальешь, подставляй, а эту сраную железяку, козел, привинтить не можешь - мужик мне тоже нашелся, ебаный в душу! И хрен ты теперь что у меня получишь, гаденыш, и чтобы я тебя больше не видела, распиздяй, и вообще - у тебя маленький хуй, не хуй, а какая-то бздыкалка, хи-хи-хи, надо бы всем рассказать, да жалко тебя, распиздяя.
И Клава пинками затолкала в квартиру Мишуню, который стоял на лестнице и харкал в пролет, стараясь попасть в перила, и хлопнула дверью, и номерок на двери, наконец, отвалился и звякнул о пол.
После этого сосед Витя убрался в свою тринадцатую квартиру и затаился. Сан Саныч вернулся домой, вперился в телевизор и стал с нетерпением ждать когда же этот пидор Валера из четырнадцатой квартиры, сука такая, припрется со своей сучьей работы. (Какого, интересно, хрена его оттуда еще не поперли поганой метлой? Чем они там вообще думают, пидорасы? Жопой, что ли? Не, в натуре, мля, жопой, стопудово жопой, чем же еще, козлы.) Близился вечер, телевизор сатанел, Сан Саныч сатанел еще больше, супруга Зина спустилась во двор калякать с товарками, и гигикать, и лузгать семечки - а пидор Валера по-прежнему не возвращался.
Сан Саныч сатанел и сатанел, сатанел и сатанел, сатанел и сатанел, и осатанел до такой степени, что пропустил тот волшебный момент, когда пидор Валера вернулся, наконец, со своей пидорской работы в свою пидорскую четырнадцатую квартиру. Только когда из противоположной кишки донеслись своеобычные признаки Валериной жизни - пьяненький матерок его самого, хрипленькая матерщинка блядей - Сан Саныч вскочил и, не помня себя от злости, кинулся на матерщину.
В дверях четырнадцатой квартиры его встретила тощая, разукрашенная до состояния мумии блядь и, мерзко хихикнув, спросила, мол, чего тебе нужно, чмырь, кто ты, в жопу, такой и какого, бля, сюда хуя вообще привалился.
- Где эта сука? - злобно спросил Сан Саныч, пытаясь оттолкнуть блядь и проникнуть в прокуренную квартиру. - Где эта сука Валера?
- Ва-алерк, - жантильно вякнула блядь. - К тебе тут чмырь какой-то воткнулся - ему как, пиздюлин навешать? Иль ты его сам ухуежопишь?
В полумраке загаженного прокуренного коридора четырнадцатой квартиры появился пидор Валера.
- А-а, это ты, С-сан С-саныч... Ик. Че стоишь, как не свой? Прох... Ик, - он шатался. - ...Ходи.
Размалеванная тощая блядь мерзко хихикнула, лапнула Сан Саныча за ягодицу, вцепилась в плечо и потащила на кухню - загаженную, прокуренную, заваленную застарело-немытой посудой и пустыми бутылками почти до самого потолка. В кухне в мерклом свете уже непрозрачной лампочки пухла на табуретке еще одна блядь, толстая, и размалеванная в такой же степени, как первая.
- Выпьем, С-сан С-саныч... Ик.
Валера, проливая на липкую загаженную клеенку мутную вонючую водку, наполнил грязные залапанные стаканы. Сан Саныч, косясь на блядей и стараясь унять дрожь в руках и коленях, крякнул от общего кайфа и опрокинул стакан себе в глотку.
- Зажри, хи-хи-хи, - расквасилась толстая блядь и стала совать Сан Санычу в рот страшную пережаленную котлету (типа "по-киевски", с налипшей серой бумагой).
Сан Саныч откусил полкотлеты, стал жевать и лапать толстую блядь, которая, в свою очередь, навалилась на него жирной неароматной тушей, и, тиская за ягодицы, стала мерзко хихикать и пускать белые слюни. Сан Саныч сидел, жевал полкотлеты, лапал толстую блядь за рыхлые мяса, и думал куда лучше пойти - в сортир или в ванную; потом вдруг сообразил, что в четырнадцатой квартире совмещенный санузел, и вопрос, таким образом, отпадает сам по себе.
Валера хлебал мутную водку, отвратно гигикал, лапал тощую блядь, которая тоже хлебала мутную водку и тоже отвратно хихикала. Сан Саныч, уже не замечая вокруг ничего - ни пакостной кухни, ни грязи, ни хлама, ни мусора, ни айсберга немытой посуды, ни пидора Валеры, - с дрожью в коленях и спазмом в горле поволок жирную блядь в санузел, где даже не успел присесть на край страшной ванны, целиком в черных побитых пятнах, - как толстая блядь, не вытирая жирные после котлеты губы, спустила ему штаны и зачмокала. Пока Сан Саныч пытался сообразить кончать ему или не кончать, оно кончилось как-то само, и он изгадил толстой бляди всю рожу, и она схватила с гвоздя страшное затхлое полотенце, и размазала все кое-как по жирным щекам, и кинула полотенце в раковину, и вышла, стреляя маленькими водянистыми глазками и строя свою блядскую рожу.
Сан Саныч помочился в ванну, потоптался, харкнул в унитаз, вернулся на кухню; старясь не глядеть на толстую блядь, он осушил стакан водки и зачавкал котлетой. Скоро, однако, сперма (или моча, или водка, или все вместе сразу) снова стукнула ему в голову, и он начал томиться, ерзать на табуретке и оглядывать гнусную кухню, ожидая когда, наконец, Валера и тощая блядь вернутся из комнаты. Наконец Валера и тощая блядь вернулись из комнаты, и Валера, не застегивая ширинки, плюхнулся на табуретку, налил стакан водки и опрокинул его одним жутким глотком, в то время как рядом Сан Саныч, дрожа и трясясь, подливал тощей бляди в стакан.
Что было дальше Сан Саныч запоминал уже плохо, но только он снова оказался в воняющем санузле и даже запомнил, что блядь из приличия поломалась, больше минуты (!), и просила его быть осторожней - у нее там внутри все как у девочки, и вообще она приличная девушка и абы кому не дает (во всяком случае, с первого раза), и он приладил ее над ванной, и задрал грязную юбку, и начал торопливо втыкать, и она кряхтела и пукала, и держалась рукой за ржавые трубы, и по рукам у нее стекала вода, и сиськи у нее болтались над ванной - когда в дверь позвонили, кто-то протопал по коридору, раздалась невнятная ругань и, по видимости, завязалась какая-то свалка.
Сан Саныч торопливо закончил и, шатаясь и цепляясь за косяки и подбирая штаны, выбежал в коридор, и увидел как в квартиру ломится Витя, а Валера и толстая блядь пытаются его удержать, причем Витя норовил ударить толстую блядь в голову и ругался такими словами, каких в цивилизованном обществе в присутствии женщин стараются избежать. Валера наконец сдался, прислонился к стене, сполз на изгаженный пол, и Витя дорвался до бляди и начал ее избивать.
- Ах, ты сука! Ах, ты подлая, вероломная тварь! Ты, значит, трахаешься с кем-то еще?! Ах вот ты сука какая! - и он продолжал ее бить, и она повалилась рядом с Валерой на пол, и Витя стал бить ногами.
Сан Саныч вдруг загарцевал как бешеный пони, сорвал вешалку, подскочил к Вите и ударил его по хребту. Витя подпрыгнул и обернулся, и Сан Саныч, приняв насколько было возможно самую эффектную позу, возгласил насколько было возможно самым эффектным голосом:
- Ах, негодяй! Как смеешь ты поднимать руку на женщину?!
И тут же получил такой страшный удар в голову, что отлетел на три метра, ударился позвоночником в стену, стек на пол, и Витя накинулся на него снова, и бил ногами и вешалкой, и ругался уже так, что завяли бы все комнатные растения (если бы они у Валеры имелись), и Сан Саныч уже начал терять сознание - когда тощая блядь огрела Витю по голове сковородкой так, что у Сан Саныча заложило уши, а сам Витя рухнул на пол и стих.
Тощая блядь, не в силах остановиться, продолжила орудовать сковородкой и перешла на Валеру. Она била Валеру, и он закрывался руками и пробовал увернуться, но блядь била метко, и в квартире стоял такой звонкий гул, который бывает всегда, когда кого-то долго и злобно бьют по голове сковородкой. В этот момент в квартиру ворвалась Клава из пятнадцатой квартиры, стала недобро хихикать и тыкать ужасным ногтем в окровавленного Валеру.
- Так его, так, подлюгу злоебного! Так его, суку, так его, гада! Будет знать как бросать окурки с балкона! Будет знать как захламлять прилегающую территорию, а мы тут за него плати десять мрот, сука!
Тут Сан Саныч, наконец, припомнил зачем ему был нужен Валера, и вскочил на ноги. Отобрав сковородку, он накинулся на Валеру и стал бить его сам. Валера тоже вскочил, убежал на кухню, споткнулся о толстую блядь, которая валялась под столом в забвении, схватил нож и кинулся на Сан Саныча. Сан Санычу удалось увернуться, и Валера порезал ножом тощую блядь, которая едва шевелила ногами и не успела убраться. Сан Саныч продолжал избивать Валеру, тот уворачивался, размахивал ножом и при этом поцарапал Клаву, которая вертелась вокруг и радостно гоготала. Закончилось все тем, что Валера споткнулся о Витю и грохнулся на пол. Сан Саныч, потный и удовлетворенный, стал над Валерой и, подбоченившись, закукарекал:
- Валера! Ты, сука, больше не кидай окурков с балкона. Ты срешь, а мы за тебя плати штраф?
- А сам-то, урод, - просипел Валера. Сан Саныч стоял наступив Валере на шею, и Валера едва говорил. - Сам-то ведь, гнида, - тоже на балконе куришь!
- Ах, ты сука, - возмутился Сан Саныч и так придавил Валерину шею, что у того выкатились глаза. - Ты хоть раз видел, мля, чмо, чтобы я бросал окурки с балкона? Видел, хоть раз? - и он еще сильнее наступил на Валеру. Валера, даже если имел что-то сказать, только нечленораздельно булькал. - У меня есть пепельница, понял, урод?! Вот то-то же, сука, - сказал Сан Саныч с удовлетворением, когда Валера затих. Он постоял так с пару минут, победно озирая разгром, бросил сковородку на пол, подобрал с пола нож (в хозяйстве сгодится), развернулся и зашаркал домой.
Однако Сан Саныч уйти не успел. На пороге его нагнал очнувшийся Витя и ударил табуреткой по голове. Сан Саныч обмяк и стек на пол. Клава закатилась в счастливой истерике. Витя постоял, почесал затылок, повернулся, подошел к Валере, пихнул его тапочком. Валера не шевелился. Лицо его имело странный оттенок, а глаза закатились. Витя еще раз пихнул его тапочком.
- Сдох, что ли? - Витя еще раз почесал затылок. - Вот и слава богу. Будет, вишь, кидать окурки с балкона, а мы за него штраф плати, десять мрот. Гнида! - и Витя еще раз ударил тело ногой, с остервенением.
Он хотел, видимо, ударить еще разок, но уже не успел, потому что сзади на него накинулся Сан Саныч и воткнул между лопатками нож. Витя шмякнулся на пол, задрыгался. Сан Саныч вытащил нож, вытер кровь о штанину, постоял, посмотрел, прикинул и воткнул нож Вите под дых. Когда Витя стих, Сан Саныч потыкал его ногой, сплюнул и кивнул радостной Клаве:
- Чего стоишь, дура? Водку бери! Пошли, сука, - он сграбастал в охапку тощую блядь, которая стояла у стенки, икала и развязно хихикала, потащил ее к выходу. Поравнявшись с квартирой номер пятнадцать, он открыл ногой дверь, закинул тощую блядь в коридор, заорал: - Ну где ты там, дура?
- Иду, не ори так, козел, - не видишь, что ли, - иду! - завизжала Клава, выбегая на лестничную площадку.
В руках у нее была водка и сверток с какой-то гадостью, выскребленной из Валериного холодильника. Еще она прихватила пару тарелок (у нее уже ничего не осталось, а Валере теперь все это нахрен не нужно) и они, наконец, устроились у Клавы на кухне.
- Где твой сопляк-то? - бормотал Сан Саныч, наполняя стаканы. - Опять, распиздяй такой, по свалкам с корешами шарится?
- Откуда я знаю? - возмутилась Клава, глотая водку. - Он у меня мальчик большой и самостоятельный.
- Значит, порнуху смотрят, - отметил Сан Саныч с удовлетворением, икнул и похлопал Клаву по красной ляжке.
В этот момент на Клавиной кухне возникла супруга Зина.
- Вот суки, нет, посмотри только на них, а?! - заплевалась в возмущении Зина. - Сидят себе, жрут водку, сейчас будет трах - и хоть бы один лысый хрен мне сказал! Суки вы после этого, а не соседи!
- А хрен тебя знает - где ты там шелупонишься, - отозвался Сан Саныч, - и с кем. Садись, раз приперлась.
- А бабы знаешь что говорят? - затрещала супруга Зина, радостно поглядывая на бутылку, из которой Клава наливала водку. - Бабы говорят, что нету вообще такого закона! Чтобы кто-то бросал окурки, а мы за него - штраф!
- Как это?!
- Нету и все! Да и не может быть!
- А бумажка эта сучачья? - Сан Саныч стал закипать. - Бумажка эта блядская откуда взялась?
- Откуда я знаю, козел! Дети, наверно, долбаные. Сейчас-то что - все эти кампутеры-мампутеры, столько хуйни всякой поразвелось. Взял да и напечатал. Вот хорошо-то как! Главное - правильно! А то и правда, смотри - кто-то вон гадит, а мы плати за него! Мрот, бля.
- Сегодня первое апреля же! - загигикала Клава, глотая водку. - На календарь посмотри... Обманули мудака, на четыре кулака! Гы-гы-гы! - она мерзко раззявилась.
- У-у, с-суки, - проревел сквозь зубы Сан Саныч. - Ишь умные какие, с-суки, пошли... Не-е, я все-таки до них доберусь... Драть их за такие шутки, драть... Яйца на уши намотать - и драть...
Он пил водку, икал, потел, отрыгивал, лапал Клаву за мясо, водил вокруг мутным взором и без конца повторял:
- У-у, с-суки... У-у, с-суки... У-у, с-суки... Завтра же всем яйца повыдираю, бляди... Ебаные дети... Ебаные дети... Ебаные дети...