После войны пришлось служить в армии еще два года.
Невероятно хотелось домой. Армейское рабство очень тя-
жёлое. Как и раба, командир мог за неподчинение просто
пристрелить солдата. Редко, но такие зверства в армейской
жизни бывали. Но всё кончается. И вот демобилизация. С
Дальнего Востока пилили в товарнике недели три. Длинный
эшелон гремел колесами, вагоны раскачивались и казалось
вот-вот свалятся под откос. А в эшелоне было восемьсот
солдатских и сержантских живых душ, которые по пять и
больше лет не видели родных и дорогих лиц. Прошли и видели
столько за войну, что хватит на несколько жизней в мирное
время. И эшелон действительно чуть не полетел под откос под
городишком Кузнецком в Пензенской области. Это случилось
на рассвете. Люди ещё спали. И вдруг колесы завизжали и
поезд остановился. Кто-то слетел с нар, отделавшись ушибами.
Солдаты выпрыгнули из вагонов. Впереди стоял стрелочник с
красным флажком. Такую рань он не поленился и пошёл осма-
тривать пути. Оказалось лопнул рельс в сантиметрах двадцать
от стыка. Откос был метров десять. Если бы эшелон мчался
с полной скоростью, то могла случиться страшная мясорубка.
Спасибо тому обходчику. Но никто даже не спросил его имени.
Какое счастье, что на земле русской бывают такие люди. И
теперь никто не узнает его имени, имени нашего спасителя.
Но всё обошлось. Мы вырвались из армейского ада.
Чувство свободы не выразимо словами. Это надо пережить.
Солдатская свобода отличается от свободы заключённых. У
последних остаётся чувство вины и никакой обиды, а у солдата свобода всегда сопровождается с глубокой обидой - ни за что, ни про что отняли лучшие годы и никакого вознаграждения и благодарности от государства. Иногда люди благодарят вполне искренне своих собак или другой скот. А нас просто отпустили и никто не сказал напутственных слов благодарности за столь жуткие годы безвременья - страха, голода и неволи.
Мой содат наконец добрался до деревни, где жила его мать с дочерью и двумя сыновьями. Они в войну эвакуировались из большого города и жили в доме сестры его матери. Была встреча как и положено, соседи завидовали, что Виктор, так звали солдата, вернулся цел и невредим, а их сыновья сгинули на войне.
Трагедия народная была ужасная. Никогда ещё народы не лили
столько крови и слёз. Во всей истории...
В семье Виктора убили отца и старшего брата. И он оказался в семье старшим мужиком. Мать радовалась. Ещё бы! Приехал сын, заматерелый солдат, который может построить дом и семья начнёт жить, как и все люди.
Мать его за год до этого купила в другой деревне деревянный дом, отдав за него всё зерно, которое заработала в колхозе. А в 1946 году случилась засуха. И семья просто голодала. Ели крапиву и лебеду. А тут надо ещё строить дом, не то купленный сруб просто сгниёт. Вот в какой ад снова попал Виктор. Надо строить дом и ещё работать в колхозе от зари до зари за палочки.
Ведь на трудодни выдавали натурой только после урожая. Даже
не понятно, как Виктор мог выжить. И он всё же начал строить дом. Покрыли крышу, помог старик, дальний родственник. Он был полуслепой, укладывал соломенные снопики, промоченные жидкой глиной, а Виктор ему вилами их подавал. И вот пришла очередь за печкой. Кто же её будет класть? И за сколько. Да так, чтобы было не дорого. И тут возник дед Яша, как-то похожий на деда Щукаря.
У него была поговорка, которую он всегда использовал в своей нещедрой речи. Он говорил с матерью Виктора. Лоб твою мать, Анютка, я печку тебе сложу, будешь меня кормить и сто пятьдесят рублей деньгами. Для матери это были большие деньги. Но деваться было некуда и она согласилась.
И дядя Яша начал класть печку, Виктор ему подавал кирпичи и глину. Дня за два печка была уже сложена. И уже собирались её затопить. Мать принесла целый сноп соломы.
Но тут дядя Яша заглянул внутрь печки. И полез поправить в своде опустившийся кирпич. Виктор подал ему кирпич и старик начал давить на провисший кирпич в своде. И свод...рухнул прямо на дядю Яшу, который лежал на поду печки вверх лицом. Весь свод завалился на старика. Он взвыл от боли, а Виктор вытащил его за ноги из печки. Всё лицо дядя Яши было в крови. Через несколько дней он явился и сказал матери: лоб твою мать,Анютка,
я сложу опять печку. Мать начала отговаривать, Виктор над дедом потешался. Но дядя Яша настоял на своём. Разобрал до пода всю печку и снова всю сложил и вывел на улицу трубу. Он ходил и хвалился: лоб твою мать, Анютка, давай деньги, получилась не печка, а красавица. Мать ответила, ты молодец, дядя Яша, у тебя золотые руки. Дед сидел и хлебал щи из лебеды и щавеля. Он был горд, как никто в той маленькой деревеньке. Ещё бы в семьдесят восемь лет и сотворить такое чудо.
Тем временем мать затопила соломой печку. Хотя солома и горела, как бездымный порох, но дым был и ни зачто не хотел улетать в трубу. И комната была захвачена этим дымом. Дед Яша открыл на улицу дверь и, задыхаясь шуровал в печке солому. Но дым выходил только в избу.
Дед Яша к матери: я работал, давай сто пятьдесят рублей, как договаривалиь, лоб твою мать. Виктор хохотал. А мать сказала деду Яше: дядя Яша, печка-то не работает, я же её буду перекладывать снова, а где же я возьму денег?
Дед Яша наверно с час матерился на все лады, но денег так и не получил.
Потом нашёлся настоящий печник и переложил печку. А Виктор в сенях копал погреб. Но новоселие на радость матери состоялось. А своя крыша над головой это половина счастья для бедняка. А таким бездомным бедняком и был Виктор, у которого из вещей было солдатское обмундирование и никакой професиии.
А жить надо было. И началась его жизнь с огня, с воды и с охапки соломы.