Аннотация: Иногда мертвые говорят, а книги предсказывают
Опубликовано в журнале "Смена", 09-2006 г.
1.
Он закрыл справочник, но буквы из черных сделались алыми и плясали за глазами без остановки. "5 рентген в час - максимально допустимая доза облучения для человека", - сказала умная книга. Год издания - 1965. Может, нормы уже другие?
Картинки, заголовки - все как-то смешалось. Осталась Маринка, которая уехала на служебном автобусе навсегда.
2.
Она жевала жвачку и аккуратным почерком записывала в толстый журнал показания приборов. Накрашенные ее ресницы за тонким забралом из небьющегося стекла подрагивали, губы улыбались. Муж на рассвете, еще не проснувшись, пробормотал: "Я тебя люблю". Первый луч нарисовал у него на щеке золотой иероглиф. Красивый он - Лешка. Надо будет ему сказать вечером, что он самый красивый в мире.
В барокамере, освещенные слабой лампочкой, медленно крутились, будто в вальсе, пробирки. Гудело. На куске ватмана, прямо над камерой, умелая рука написала красным фломастером: "СТРАВЛИВАЙ ДАВЛЕНИЕ!!!". Чуть ниже другая рука, смешливая, приписала: "Смотри на манометры, а не в зеркало!".
Маринка прошлась по белой лаборатории, сунув руки в карманы, посидела, сходила в коридор покурить и достала журнал "Хакер". В холодильнике стояли остатки торта. Часы показывали 11 утра.
2 атмосферы.
Лешка на днях принес какой-то хилый росток и посадил его в банку из-под зеленого горошка. Травка прижилась, пустила яркие стрелки, вытянулась. Поливая ее, Маринка приговаривала:
- Пей, пей, доходяга!
Доходяга пил и стремительно рос. И вдруг, вчерашним утром, зацвел.
2,5 атмосферы.
Ей нравился их старый, ленивый, приземистый дом с какими-то, похожими на щупальца, пристройками, квадратными окнами, нелепыми балкончиками и двором-тупиком. Квартира нравилась, особенно "Комната Икс", как назвал ее муж Алексей. Первое время комнат было две, одна - большая, просторная, угловая, с двумя окнами и балконом. В ней жили. Вторая - узкая и длинная, как коридор - в ней только спали и смотрели телевизор. А "Комнаты Икс" поначалу вовсе не было.
Когда въехали, просто ходили и восхищались. После тоскливых новостроек, одинаковых улиц и школ, безликих магазинов и ужасного, сплошь стеклянного кинотеатра древний дом в Подмосковье, на отшибе, среди бараков и заколоченных, под снос, домишек казался сказочным замком с привидениями. У подъезда на стене ржавел список жильцов, в подъезде шныряли крысы, на лестнице пахло настоящим жильем. Обойти дом по периметру - уже целое приключение. Дерево на крыше выросло. Мужик, который въехал в их бывшую квартиру, искренне считал их идиотами: нормальные люди Москву на область, новехонький дом на развалюху, да еще без доплаты, ни за что не поменяют. А они радовались, как дети.
3 атмосферы.
- Это тысяча девятьсот шестнадцатый год! - Алексей с сияющими глазами все ходил и ходил по комнатам, - Ну и глупый же мужик, отдал такую картину за панельную коробку!..
Затеяли ремонт. Маринка обдирала бурые обои в цветочек, скатывала старый линолеум, выносила сор. Алексей менял проводку. И вдруг замер на стремянке.
- Ты что, милый? - Маринка стояла с инструментами, задрав голову.
- Весь день меня мучило, - он почесал голову, - Помнишь, ходили вчера? За домом? Окошко закрашенное помнишь?
- Ну?
- Смотри. Никак его не может там быть. Только что дошло.
- Почему? Нам-то какое дело? Может, кладовка.
- Кладовка! - Алексей слез со стремянки, - У нас кладовки нет! У нас! Потому что это окошко между нашей кухней и нашей же маленькой комнатой! Ну-ка, пошли!
Они выскочили и долго стояли, глядя на обшарпанную стену дома и удивляя соседей. Действительно. Никак не может быть. Вон, на подоконнике, Маринкин плюшевый медведь. Значит, комната. А вон - коробки с тостером и кофеваркой. Значит, кухня. А между ними, почти скрытое ветвями толстого, корявого, в наростах, тополя - узенькое оконце с закрашенным изнутри стеклом.
Рванули наверх. Алексей схватил документы на квартиру и калькулятор и начал считать. Все сошлось. Общая площадь - 61 квадратный метр. Жилая - 24 и 16 - всего 40 метров. Кухня - 9, туалет с ванной - 6, коридор - 6.
- Ничего не понимаю, - сказал он и взял рулетку. Час ползал, меряя квартиру по плинтусам. Вышло 58,5.
- Не может быть, - заявила Маринка и сама проползла еще раз. С тем же результатом.
- Вот оно! - Алексей так сиял, словно его любимый начальник сломал на гололеде шею, - Где еще два с половиной метра? Там!..
Стену долбили старательно и упорно. Старая кирпичная кладка оказалась не чета современной, дрель с перфоратором вышла из строя, а Алексей стер кувалдой ладони до водяных мозолей. Пришел тактичный сосед и попросил пощады.
- Это делается не так, - тихо и печально сказал он, - Позовите Витю. Я даже сам могу за ним сходить. Только перестаньте долбить дом, ради Бога.
Витя появился через двадцать минут. Это был юноша пролетарской наружности за два метра ростом с лицом, не изуродованным работой мысли.
- Ага, - сказал он и простучал стены. Потом взял у измученного Алексея кувалду, велел всем отойти и одним ударом прорубил в перегородке дыру чуть правее того места, где за три часа едва наметилась ямка от дрели.
- Вот так. Тут дверь была. Сюда надо было бить.
За пять минут дверной проем был освобожден от хиленького силикатного кирпича, Витя сунул в карман честно заработанную поллитровку и ушел, довольный. Алексей с Маринкой прочихались от пыли, пораскрывали окна и решились войти в узенькую комнатку с окошком-бойницей. Там стоял шкаф.
4 атмосферы.
Пыль лежала слоем в несколько сантиметров, она взлетела пушистыми лохмами, когда они вошли, и стала летать невесомо под потолком, словно стая призрачных птиц. В шкафу, древнем, дубовом, очень добротном, лежала единственная книга - "Сонникъ Егорова", изданная в 1895 году, большая, пожелтевшая от времени, в кожаном переплете с замочками.
Они все вычистили и отремонтировали, сменили в комнатушке рамы и стекла и сделали из нее комнату для чтения. Смешно и нелепо выглядели Набоков, Зощенко и Стивен Кинг в мягких обложках за резными стеклами старинного шкафа, глупо смотрелось набитое поролоновой крошкой кресло, совершенно не прижились полосатые шторы и красный коврик, но какой-то магнетический уют комнаты затмевал все - они постоянно торчали тут. Читали вслух "Мастера и Маргариту", пили чай, болтали, мечтали, как купят глупенького лопоухого котенка, как поедут в Карелию, как будут гулять по окраинам городка и разглядывать старые здания...
5 атмосфер.
Маринка снова улыбнулась. Ей нравилось вскочить утром и, пока не остыл еще сон, бежать к шкафу за "Сонником Егорова" и расшифровывать свои грезы.
"Если видишь себя на лошади среди нарядной публики ясным днем - быть тебе скоро на приеме в хорошей компании, если ты мужчина, или познакомиться с интересным человеком, если девица или дама".
"Найти на улице вещь из золота, украшение, часы или золотую монету - услышать признание в любви на всю жизнь или получить неожиданный и приятный подарок".
"Найти вещь, которую потерял - восстановить потерянную дружбу, любовь, брачный союз, помириться с врагом, обрести родственника".
Сонник был очень доброжелательный, плохих предсказаний в нем было мало, все больше - любовь, богатство, счастье, приятные сюрпризы и подарки. Каждое утро Маринка листала тяжелые страницы, ожидая хорошего. А сегодня опаздывала и не посмотрела.
Ей снилось, что по ночному небу прочертила пунктир падающая звезда и исчезла за какими-то заборами. Смеясь, она сказала Алексею:
- Полистай, если будет время, к чему снится падающая звезда? Может, меня переведут в старшие лаборантки?.. Или крыса старая Яковлева на пенсию, наконец, уйдет?
6 атмосфер.
Стекло барокамеры брызнуло в тот момент, когда Маринка нагнулась под стол за упавшим "штрихом", и в первое мгновение ей показалось, что взорвалась лампа дневного света, потому что осколки вдруг посыпались откуда-то сверху и забарабанили по спине и столу, как дождь.
- Ой! Мама! Блин... - она выпрямилась и сразу вспотела от испуга. Камера смотрела на нее пустым, угрожающе ревущим нутром, и больше звуков не было, только этот негромкий, обиженный, натужный рев перегруженного аппарата. Секунду продолжалась пауза, потом с грохотом полетел распределительный щиток, и взвыла сигнализация.
3.
Алексей с удовольствием поел и выпил чашку кофе. Утро было солнечное, без облаков, и не скажешь, что уже ноябрь. На улице сверкали блики в окнах, бродили голуби, стволы деревьев казались на солнце мягко-коричневыми, теплыми. Маринка еще не звонила, и он забрался под горячий душ. Сегодня в НИИ Экспериментальной Радиологии короткий день, пятница, и значит, она приедет самое позднее в четыре.
Третий день он сидел на больничном, смотрел телевизор, спал, а заботливая жена варила ему клюквенные морсы, читала вслух книги и заставляла надевать теплый свитер. Падающая звезда ей приснилась. Может, и правда ее начальница, отвратительная склочная Яковлева уйдет все-таки на заслуженный отдых?..
Алексей вытерся махровым полотенцем, оделся и, позевывая в предвкушении отличного, уютного дня, побрел в "Комнату Икс" за сонником.
"Увидеть падающую звезду, комету - к быстрой смерти от неизлечимой болезни".
- Ничего не понимаю, - он перечитал строку и нахмурился. Неизлечимая болезнь? Это что же, СПИД, что ли? Хотя - в девятнадцатом веке, возможно, и от гриппа умирали пачками. Наверное, Маринка от него все-таки заразилась. Не надо было вчера целоваться. Но как же без этого?..
Усмехаясь, он задвинул сонник и на полку и вдруг схватил снова и начал быстро листать, высматривая собственный сон. И сразу замерз.
"Если видишь себя заблудившимся в большой толпе, на празднике - для женатого мужчины или замужней дамы - овдоветь, для одинокого человека - потерять родителей".
Ему снилось, что на ВДНХ Маринка убежала за какими-то сладостями, а он бродил один среди людей и не мог найти главный вход, где она обещала ждать его. Заблудился. В большой толпе.
Запищал на кухне телефон. Замдиректора института Серега Федин отрывисто крикнул в трубку:
- Леш! У тебя какая группа крови?!
- Третья, а что?.. - Алексей услышал фон: топот, голоса, завывание сирены.
- А резус?
- Отрицательный. Сергей, у вас авария?..
- Я перезвоню, Леш! Не могу сейчас, извини!..
- Маринка... - начал Алексей, но сразу оборвалось.
Оделся он за три минуты, а через пять уже ловил на шоссе машину и совал водителю сотенную бумажку:
- Поселок Дружба, институт, знаете?..
- Садись.
4.
Ее тащили по коридору, под руки, двое в скафандрах высокой защиты, и один из них, Толя Епифанов, техник, плакал. Шлем не давал вытереть слезы, и они ползли по щекам за воротник, щекотали.
Маринка успела замести осколки стекла и пробирок, собрать веником рассыпанный бурый порошок. Открыла воду, чтобы помыть руки, и тут в распахнувшиеся двери ворвалась команда с ядовито-желтыми баллонами и шлангами, в спецкостюмах - точно космонавты из фантастического фильма. Вода из крана не пошла - в здании уже перекрыли водопровод и вентиляцию.
За минуту до этого на центральном пульте замигала лампочка, и Сергею Федину доложили:
- Сигнал "Сквозняк" из третьей лаборатории.
- Категория?.. - у Сергея ухнуло куда-то вниз сердце.
- Первая.
Он отдал команду на закрытие переборок и изоляцию здания, не переставая крутить в памяти собственные слова, сказанные Алексею Лапшину полгода назад: "Леша. Я тебе за нее отвечаю. Все нормально будет. Там просто. Очень простая и безопасная работа".
И снова: "Леша, я тебе за нее отвечаю...".
- Где Яковлева?! - он заорал на помощника и спохватился, - Извини. Где Яковлева? Она была в лаборатории?
- Нет.
- А где она, мать ее, была?!.. - от отчаяния у Сергея заболело внутри, как от удара.
Не ответили. Привели зеленую Яковлеву, которая пила чай на складе и стояла теперь с крошками печенья у рта, в ужасе таращась на начальника.
- Посажу! Скотина! Под суд, в тюрьму! - Сергей задохнулся, - Ты на кого лабораторию оставила, дура, на практикантку? Ты знаешь, где сейчас она, знаешь?!..
Маринка стояла в дезактивационном душе, и слабые ее руки скользили по белому кафелю стены, пока двое терли резиновыми мочалками ее тело. Текла тушь с ресниц, мокрые волосы прилипли к щекам, развязался "хвост", и яркая резинка валялась в луже горячего мыльного раствора на полу, забытая.
У нее пошла носом кровь, и Толя Епифанов быстро запрокинул ей голову, но не помогло, кровь потекла в горло, и Маринка закашлялась. Прибежала врач Ольга, неузнаваемая в скафандре, затолкала ей в ноздри комки ваты, пропитанной перекисью водорода, открыла оранжевый чемоданчик. Выбирая ампулы, смотрела сквозь стекло круглыми глазами, застывшими и черными от страха. Поманила Толю, прижала свой шлем к его, чтобы слышать, крикнула:
- Доза какая?
- По счетчику семьсот одномоментно.
- Что вы ее терзаете? - голос Ольги сразу стал механическим, - Что толку? Уложите, дайте, укол сделаю.
Маринке укололи противорвотное, снотворное, дали выпить йодный коктейль, закутали в простыню и положили на кушетку в душе. Она уснула.
- Оля! - Толик вцепился в шлем врача и стоял с ней лоб в лоб, не давая отойти, - Никак не получится? Откачать?
- Как? Я не Господь Бог. Она умрет в течение двух часов. Мужу звонили?
- Но что-то можно сделать?
- Обменное переливание крови.
- И все?..
- Да уйди ты! - Ольга обеими руками отпихнула его и выбежала в закрытый коридор, подвывая. Они дружили. Вязали что-то, мужиков обсуждали, прически друг другу делали. Маринка у Ольги на свадьбе стояла с почетной лентой "Свидетель". Теперь фотоснимки свадебные в руки не взять, ведь там она - улыбается.
Ольга прошла дезактивацию, сняла скафандр, постояла под счетчиком. Час рыдала в медпункте, сморкаясь в полотенце. Потом ей стало плохо, и институтский шофер отвез ее на "уазике" домой - плакать дальше.
- Умерла, Сергей Сергеевич, - помощник положил трубку внутреннего телефона, - Этаж законсервирован, людей вывели через запасной коридор. Никто больше не засветился. Начали обработку помещений. Вам таблетку дать?.. Может, я врачу позвоню?
- Какому врачу? На черта? - Федин расстегнул воротник, - Мне надо поговорить с Министерством. Спецсвязь дайте.
5.
Институт был оцеплен военными в два кольца, автобусы с опущенными занавесками вывозили сотрудников, выруливая на шоссе на большой скорости - как убегали.
- Нельзя, - железно произнес рослый солдат, загораживая Алексею дорогу к воротам.
- С Фединым могу поговорить?
- А вы кто?
- Здесь работает моя жена, Лапшина Марина.
- Сотрудники эвакуированы.
- Леша! - негромко и как-то жалобно крикнули из кирпичного домика проходной. Федин стоял без куртки, с пляшущей в руке сигаретой, - Пройди, Леш... пустите его, он ко мне.
- Посторонних... - начал солдат, но Федин глянул так, что он смолк и посторонился.
6.
Осень утекала в реки, в землю, в небо. Вместе с дымом котельных уходила в космос.
- Вы ссорились?
- Как все, - Алексей смотрел на безбрежный лес. Толстенький священник рядом с ним грел в перчатках руки, дышал паром, провожал взглядом летящую птицу.
- Как все... - повторил Алексей и втянул с болью воздух, - Кто не ссорится? Да разве это важно, если я ее любил?
- Конечно, - кивнул священник, - И сейчас вы любите ее. Она об этом знает, и ей от этого спокойнее.
- Не верю я в загробную жизнь.
- И зря, сын мой. Неверие рождает цинизм, а цинизм - путь к душевной пустоте и отчаянию.
- Ее даже похоронить нельзя было по-человечески, - пробормотал Алексей, едва разлепляя губы, - Тело радиоактивно... Гроб пустой закопали... Разве так можно?
- Сын мой, - священник мягко тронул его плечо, - Не ожесточайтесь. Прошу вас. Никто не хотел вам зла. Ничего нельзя вернуть. Надо смириться и помнить. Я буду молиться за упокой ее души. Ей там хорошо - верьте в это.
Он верил только в то, что остался один. Вспоминал ее голос, словечки, лицо. Темные волосы, глаза шоколадного цвета, родинку на правой щеке, похожую на нарисованную слезу. Пришел домой и долго держал на коленях вязаный свитер, еще пахнущий ее духами. Листал сонник. Спал на ее половине кровати. По утрам не хотел просыпаться и судорожно цеплялся за спасительный сон. Пил таблетки, чтобы все время спать.
И вдруг, перед рассветом, услышал.
7.
- Лешка, любимый, солнышко мое, - тихо сказала она и погладила его по лицу, - Как я скучаю, если бы ты знал...
Они стояли на берегу полноводной весенней реки, несущей куда-то ломаные льдины. Маринка была в своей любимой меховой куртке, в варежках, улыбалась.
- Как приятно тебя видеть, - она снова тронула его щеку теплой рукой, - Ты так похудел, выглядишь плохо... Скучаешь по мне?
- Да! - он поймал ее ладонь, прижался к ней губами сквозь варежку, - Где ты?
- Здесь, - она оглянулась на реку, на луг в черных проталинах, на бледно-голубое небо, - В мире вечной весны. И у меня все хорошо, не думай. Только скучно без тебя. А так - нормально. Ты иногда сидишь в той комнатке?
- Каждый день, - он обнял ее, почувствовал биение сердца, - И я храню твои вещи. Твоего медведя недавно пылесосил.
Маринка засмеялась:
- Какой ты замечательный... Столько времени прошло. У тебя есть девушка?
- Нет.
- Почему?
- А зачем? Тебе двадцать лет, ты хоть понимаешь, что значит любовь? Я в двадцать, наверное, тоже не понимал. Думал: умер кто-то, ну так ведь ничего не поделаешь. Жизнь продолжается. А теперь мне тридцать пять, и я не вижу никакой жизни. Так, существование.
- Но ведь и правда ничего не поделаешь...
- Марин! Ты мне скажи. Как я могу быть с тобой? Что сделать? Тоже умереть?
- Глупость какая! Живи. Ты должен быть счастливым, Леша.
- А ты?
- А мне хорошо. Я чувствую себя спокойно. И буду тебя ждать, там, на лугу. Просто буду сидеть и ждать тебя. Мы же увидимся. Только не сейчас.
Проснулся он на совершенно мокрой подушке и вскочил за сонником.
"Увидеть реку и луг на той стороне - обрести потерянное", - сообщила ему книга.
8.
После Нового года, хмурым вечером, он ждал автобус и увидел женщину своих лет, нагруженную сумками и свертками. Она стояла изможденно, без сил, смотрела в мутную даль в ожидании автобусных фар, а проезжали одни легковушки.
- Давайте помогу, - Алексей отобрал у нее поклажу, поголосовал, остановил "жигуленок", - Вам куда ехать?
Оказалось - почти соседи. В пути стали болтать, и она рассказала, что живет с двумя детьми, сыном и дочкой, в общежитии ткацкой фабрики, работает технологом, муж-дальнобойщик погиб в аварии прошлой зимой.
Беда сближает. Позвал ее в гости, напоил чаем, стесняясь по-холостяцки пустого холодильника. Рассказал про Маринкину страшную смерть, когда ее, уже почти бесчувственную, волокли в душ, зная, что это бесполезно, а потом положили, как куклу, и ушли. Женщина ахала, сопереживала, даже заплакала немного.
Ее звали Валентина, но она просила звать просто Валей. Было в ней что-то стабильное, прочное, как дом, как мир вокруг, и Алексей пригласил ее снова, через день, а потом познакомился с детьми и решился - позвал насовсем.
Мальчику было четырнадцать, девочке - пятнадцать. Они перегородили шкафом большую комнату, а Алексей с Валентиной поселились в маленькой. Только в "Комнате Икс" никто не жил, там все так же стоял старый шкаф и лежал на полке сонник, которым теперь для смеха пользовались все.
Квартира ожила, даже обои стали ярче. Алексей снова спешил домой, радовался свету в окнах, покупал подарки.
Валя попросила только об одном: снять со стен Маринкины фотографии.
- Как увижу, сразу вспоминаю все это... как ее тащили... - жаловалась она.
Алексей согласился. Действительно, тяжело.
9.
Весной два события тряхнули его душу. Первое: опять приснилась Маринка. Второе: Валя сказала, что ждет ребенка.
Маринку он увидел, как и в прошлый раз, на рассвете. Она стояла на том берегу, далеко, и смотрела без улыбки. Он услышал голос, очень ясно, словно она была рядом:
- Привет, Леш.
- Что ты такая? Что случилось? - тревожно спросил он и сразу устыдился своего вопроса. Конечно, случилось. Раз и навсегда.
- Все хорошо, - она чуть развела руками, - Просто скучаю. Хандра такая. Особенно в те моменты, когда ты забываешь обо мне.
- Я никогда о тебе не забываю, - уверенно возразил Алексей и осекся. Да, случались моменты. Он забывал. Любил, но забывал. Редко.
- Ты счастлив?
- Не знаю. Понимаешь, я люблю тебя. Но тебя нет. Что мне делать?
- Жить. Как можешь.
- Ты обижаешься, что я живу с Валей?
- Нет. Только не позволяй ей трогать мои вещи, пожалуйста. Лучше выкинь их сам.
- Никогда! - испуганно вскрикнул он и, вынырнув из сна, сразу подумал, что все это правда, вещи Маринкины действительно стали куда-то исчезать, прятаться по углам, таять. Какую-то одежду он видел на Валиной дочери, с плеером ходил сын, феном пользовалась сама Валя. Пропали альбомы с открытками, книги, кассеты. Давно не видел плюшевого медведя. Все растворялось в его новой семье, как в кислоте, и остановить это было невозможно, как невозможно остановить жизнь.
Он устроил скандал, и Валя, испуганная, в слезах, швырнула ему какие-то коробки и забилась в ванную. Пришлось успокаивать, говорить нежные слова, гладить по голове. И она сказала, что будет ребенок. Маринка никогда не думала о детях, а оказалось - все так просто...
Встретил постаревшего Сергея Федина, разговорились.
- А так все в порядке, - Алексей шагал по весенней грязи рядом с другом, - Ты что-то пропал, не заходишь...
- Я тебе за нее отвечал, - глухо возразил Федин, - А это правда, что ты снова женился?
- Мертвых не воскресить.
- Быстро ты как... Прости. Я-то кто, чтобы судить? Не уберег. Убить меня мало за такое.
Алексей поглядел на него. Федин был угрюм и, кажется, начал пить. Что-то в лице говорило об этом. Расстались прохладно.
10.
Он остановился под своими окнами и долго стоял, глядя вверх. Вздохнул. Грязь уже подсохла, и ему вдруг захотелось сесть сейчас на первый попавшийся автобус и ехать до тех пор, пока не покажется из-за поворота холодная река и луг на той стороне. А потом выйти и идти в никуда, в сказку, где возможно чудо, и родные теплые ладошки могут вновь, как раньше, коснуться его щек.
"Я тебя любил. И еще люблю. Это часть души, никак теперь не отказаться. Что мне делать? Забери меня к себе или отпусти. Я стал отцом семейства, мне плакать по тебе не положено. Маринка, ау!"
Купил целую авоську пива и расставил батареей в холодильнике. Жизнь несовершенна. Так пусть она будет легка...
В конце ноября, год спустя после смерти Маринки, у него родилась дочь. А он не мог заставить себя встать с кровати и поехать в роддом, мучило тяжелейшее похмелье.
Заглянул пасынок, сверкнул глазами почти с ненавистью:
- Па, ты поедешь? Опять нажрался!..
Дети уехали без него. Вернулись растерянные. Шептались в коридоре, шикали друг на друга. Потом зашла дочь:
- Слушай, тебе надо поехать. Маму успокоить. Она в истерике.
- Почему? - безразлично спросил он, изучая потолок.
- Девочка родилась странная.
- Урод, что ли? Так я тогда не пил...
- Не урод, - девушка помялась, тиская в руках какую-то бумажку, - Тебе посмотреть на нее надо. Она... она, в общем...
Поехал. Валентина глянула так, что он отвернулся и потребовал показать ребенка. Повели по белому коридору, остановили у ячейки с номером.
- Вот, папаша, пожалуйста. Отличная девочка, я не понимаю, чего мамаша психует, - веселая медсестра средних лет поправила на детской головке ситцевую косынку, чтобы было лучше видно, - Красивенькая, вырастет, артисткой станет.
Из ячейки, из вороха сероватого казенного белья, глядели глаза, знакомые, шоколадные, в длинных ресницах, огромные и ясные; они останавливались то на Алексее, то на сестре, то на потолке. Родинка на правой щеке, похожая на слезу, была еще бледной, бежевой, но обещала в будущем стать такой, как надо. Все было хорошо.
- Привет, Маринка, - Алексей улыбнулся, и ребенок пискнул.
- Ну что? - весело прищурилась сестра, - Берете?
- Беру, - покивал он, - Как раз то, что я хотел.
- Ну и ладненько.
"Обязательно надо бросить пить, - подумал он, - И медведя найти, черт бы его побрал. Где я его последний раз видел? На антресолях вроде. Сейчас приеду и поищу. И купить надо столько всего, одежек... Боже мой, сколько теперь забот. Как это здорово...".
Он постоял еще, посмотрел. Хмыкнул и пошел на выход, думая обо всем сразу.