Неправда, что графомания - это "навязчивое, доходящее до патологии стремление к сочинительству литературных произведений, претендующих на публикацию и признание публики". Это современное мнение тех, у кого навязчивое, доходящее до патологии отсутствие стремления вообще к какому-либо творчеству, в том числе к литературному сочинительству. Лет двести назад графомания как явление не имела отрицательного значения и даже поощрялась в обществе. Поскольку в большинстве своём дураки и невежды ничего не пишут. В настоящем сборнике автор предлагает читателям два стихотворения и семь коротких рассказов на соответствующую тему.
Я - Графоман!
Я - Графоман!
Как граф Толстой или Донцова,
Как все великие. Поэтому я снова
Сижу за письменным столом
Над кнопками перед экраном.
Ложь и обман,
Что лучше быть козлом,
Чем графоманом.
Кто просто блеет и жуёт,
Тот дольше смерти не живёт.
Мне ж умирать всегда не время:
Поскольку вечно думать надо,
Какое слово подобрать,
Пока Пегас не перестал летать.
А что до званий, то награда
Уж то вполне, что я и есть
Бессмертное писательское племя,
В одном строю с Донцовой и Толстым.
Известным стать таким
Любому может выпасть честь.
Не в графоманстве дело,
Его в подлунном мире нет.
Пишите, братья, обо всём и смело,
Берите штурмом интернет!
* * *
Графоман хренов
Весна, выходной. Проснулся, а вставать неохота. И нужды нет. Чай перед сном не пил. 42 года, это даже не 33. Возраст критический. Что делать, как же прославиться? Не умирать же в безвестности! Да ещё в столице. Писать надо. А о чём? Хоть о чём, сюжетов уйма. Сочини, например, сказку. Типа в речку упал, а там русалка, в глубину манит. Раки в тине барахтаются. А они-то причём тут, господи! Пиво пил, а раков никаких не было. Ну, твори, фантазируй! Капусту, что ли, самому посолить, вкуснее ведь получается, чем в магазине. Или вот соседка! Красивая одинокая женщина, без хвоста. Состряпай про неё оду или сонет, на худой конец. А что это, чёрт его знает. Так будут у меня с ней шуры-муры или нет? Допустим, будут, желательно даже. А когда? Сегодня же комплимент ей отпущу, побреюсь только. О темах думай, а не о бабах, не надоело ещё! Хорошо. Тогда детективчик надо сварганить, шпионский. Наш разведчик оказался ненашим. Собачка по запаху разоблачила. А как? От носков духами французскими несло. Кстати, что-то пальцы на ногах не шевелятся. Точно диабет начинается. Или про любовь. Обязательно. Мне вроде как лет семнадцать, иду по бульвару, солнышко светит, а навстречу она. Ну там платьице коротенькое, грудки намёком, шейка, как у жирафа. Нет, жираф тут не подходит, урод натуральный. А главное, у неё отец олигарх. Блин, ну сколько раз говорил жене, не покупай трусы 50 размера! 54 минимум. Жмёт ведь! Лучше вообще без них. А дальше что? Ага, вспомнил! Напишу-ка я о том, как с парашютом прыгал. Сам не знаю, зачем. Вывалился из кукурузника, карабином по башке получил, подвесная система съехала. Сижу криво, в паху будто тисками зажало, не то, что сейчас. Подтянулся, лямки поправил. Но поздно, чуть в огород чей-то не приземлился. Где бы воронку маленькую достать? А то вчера коньяк во фляжечку наливал, граммов десять на стол пролил, подлизывать пришлось. А, может, про политику чего-нибудь отчебучить? Осторожненько так. Будто поднимаю народ на борьбу. За творческую свободу, за настоящую литературу! Опять восьмое марта скоро! Каждый год одно и то же. 15 роз жене купить или 25? Куплю-ка ей удава китайского подлиннее. Змея же она по знаку. Шипит вон на кухне чего-то, есть зовёт. Ладно, иди завтракать, графоман хренов!
- Это у вас выходной. А у нас, писателей, самый что ни есть рабочий день.
- Да какой ты писатель! - махнул бутылкой сосед, чуть меня не задел, и на кухню без спроса прошёл. - Баснописец несчастный. Куда ты рюмки прячешь? И закуску доставай.
- Ну, ты нахал! Я же тебе объяснял, что у Крылова 236 басен, а у меня 118, ровно половина. Мне пахать и пахать ещё.
- Да кому нужны твои басни! - скорчив брезгливую рожу, сказал Вадим. - Вон артист один сбежал из России, так его басни читают. А ты сидишь тут, в центре Москвы, и о тебе никто ни сном ни духом не подозревает.
- Господи, ну сколько раз тебе повторять, что это не басни! Артист этот и себя и жанр позорит. Сам по себе злобный стишок не может быть басней. Басня, она, как такса.
- Какая ещё такса? - удивился Вадим и налил.
- Собака, которая со времён древнего Египта не изменилась. Те же уши и тот же хвост. Других собак скрещивали, преображали, а такса сохранилась в первозданном виде. Вот так и с басней, которую можно сотворить только, как басню. А этому учиться надо и особый дар иметь.
- Да брось ты, поехали! Дай мне сюжет, и я завтра принесу тебе готовую басню, - заявил вдруг Вадим, опрокинув первую рюмку.
- Ладно, запоминай. Допустим, пьяный кабан завалился на муравейник. Насекомые в панике. И тут один храбрый муравьишка кричит, что залезет сейчас на дерево и спрыгнет на кабана. Смотрите, хвастается заранее, как я ему хребет перешибу. Понял?
- Понял, - ответил Вадим и снова налил. - А мораль?
- Сам думай. Всё просто же.
- А как назовём мой шедевр?
- А как заблагорассудится. Главное, не бойся, пиши смело. Любые твои иносказания я пойму правильно.
- Что значит, правильно?
- Ну, вот есть у меня такая басня, например. В ней судят льва за то, что он убил шакала, который, мечтая прославиться, напал на него.
- И что?
- А то, что получаю я на эту басню гневный отзыв от одного молодого человека. Какой, дескать, нормальный шакал на льва нападать будет. Дебил он, что ли!
- И что?
- А то, что басню нельзя воспринимать буквально. У того же Крылова журавль сам свой нос к волку в пасть суёт. И про ворону он пишет, что она сыр во рту держала. А никакого рта у вороны нет. Понял?
- Понял.
- Или вот ещё пример. Написал я недавно басню про медведя, который порядок наводит. Заключение там такое. Когда порядка нет в своём краю, а ты решил вдруг навести его везде, то это значит, что нигде.
- И что?
- А то, что один, тоже молодой читатель, высказал мнение, что за такую басню меня точно посадят.
- Не пудри мне мозги! - отрезал Вадим и опять налил. - А то и меня вместе с тобой посадят.
Допивал он бутылку уже без моего участия. Я после двух рюмок отказался. Потому, что сто девятнадцатая басня давно томилась в компьютере, ожидая своего конца.
- Да при чём здесь я! Ты же про муравья обещал написать.
- А зачем? - удивился Вадим. - Ну какой нормальный муравей на кабана прыгать будет. Дебил он, что ли!
- Всё ясно. И у тебя, значит, с иносказаниями проблема. Но ты над моралью-то хоть подумал?
- Какая ещё мораль! - воскликнул Вадим. - Все морали давно... профукали, выражаясь без рифмы. Нам, айтишникам, она ни к чему.
- Да какой ты айтишник! Программист несчастный. Откуда вы только берётесь такие?
- Какие?
- Без художественного мышления.
- Из будущего мы, - улыбнулся Вадим. - А ты из прошлого.
* * *
Серебряный век
Поздний московский вечер. Жена старательно гладит рубашки мужа. Муж сидит на диване и делает вид, что сочиняет новое стихотворение. На самом же деле он поглядывает на молодую ещё и здоровую во всех отношениях супругу в ожидании того, когда она освободится, чтобы увлечь её в спальню.
- Сколько раз я тебе говорила, ешь за столом нормально, - сказала жена. - Шестую рубашку доглаживаю и все в пятнах.
- А что они не отстирываются, что ли?
- Нет, конечно.
- Значит, ты просто стирать не умеешь.
- Так не я же стираю, а машина.
- Вот именно, - согласился муж. - А ты сходи на рынок, купи стиральную доску, мыло хозяйственное и постирай, как бабы на Руси раньше стирали.
- Ты это серьёзно?
- Куда уж серьёзнее, - не подавая виду, что шутит, ответил муж.
- Тогда я тебе как русская баба вот что скажу, - посчитав совет мужа упрёком, громко произнесла жена. - Ты тоже стирать не умеешь.
- Что ты имеешь в виду?
- Всё.
- Что всё-то?
- А всё.
- А если конкретно?
- Пожалуйста, - запальчиво сказала жена, взмахнув тяжёлым утюгом, будто веером. - Все всё могут, а у тебя одно на уме, какую бы такую рифму найти. Трус!
- А при чём здесь трус? - удивился муж, пожалев уже о своём шутливом совете. - Ты же говоришь, стирать не умею.
- Сам должен знать.
- Ничего не могу понять, чего я не стёр-то? - решительно вставая с дивана, воскликнул муж.
- Дурь свою поэтическую из башки не стёр до сих пор. Лысина вон уже на макушке, а всё туда же.
- Куда туда же?
- В серебряный век, наверно. Поэты там разные без дела слоняются, и ты среди них. Очнись, никому твои стихи не нужны. У каждого сейчас смартфон в кармане, а не томик Цветаевой.
- Да ты соображаешь, что говоришь!
- Не хуже тебя соображаю.
- И обзываешься ещё, - обиженно заявил муж. - Я же тебя не обзываю ворчуньей.
- А почему это я ворчунья?
- А почему это я трус?
- А потому, что все бизнесом в столице занимаются, деньги куют, а ты боишься. Тьфу!
- А ты не тьфукай, растьфукалась тут. Думаешь, легко правильную рифму подобрать. Вот подбери, например, рифму к слову спальня.
- Наковальня, - не задумываясь, ответила жена.
- Надо же, правильно, - удивился муж. - Интересные у тебя словечки сегодня. Тогда уж пойдём и займёмся кузнечным делом, а то поздно уже.
- А с молотом у тебя всё в порядке? - улыбаясь, спросила жена. - А то что-то кузнец уставать стал в последнее время.
- Поклёп! - с тревогой в голосе возразил муж. - Когда это я жаловался на усталость. Ковал и буду ковать.
После этого смелого утверждения он подкрался к жене сзади, нежно обнял её, поцеловал в затылок и, слегка подталкивая, увлёк... в кузницу.
Потом так и повелось у них: спросит муж про дела кузнечные, и всё понятно жене.
* * *
Сукин сын
Случилось это лет двести назад в Москве. Старик один рассказывал, а ему другой старик, а тому третий и так далее вниз по счёту до тех самых времён. А теперь я вот рассказываю.
Приходит, значит, Пушкин к издателю со своей исторической драмой "Борис Годунов", а тот ему от ворот поворот.
- Да она сейчас даром никому не нужна, - не прочитав ни строчки, кроме названия, сказал издатель. - Делать тебе нечего было в ссылке, вот ты и марал бумагу. Лучше бы фермерством занялся в своём Михайловском. Представляешь, утром сходил в курятник, снял яички, пожарил на сальце с лучком, прикольно же.
- Какой ещё курятник, сударь! - возмутился великий поэт. - Это же Борис Годунов!
- И что? - равнодушно отреагировал издатель и, повернувшись к своему писарю, спросил: - Ты знаешь, кто такой Борис Годунов?
- Нет, - ответил тот. - Ельцина знаю, а других не знаю. Дворника, правда, нашего раньше так ещё звали. А теперь у нас другой дворник.
- А нового дворника как зовут? - спросил издатель.
- Абдулбашир, - ответил писарь.
- Вот видишь, - обратился к автору Годунова издатель. - Человек делом занят, улицы подметает, листья жёлтые в чёрный мешок складывает, а тут ты со своими листочками. Оставь их, если не жалко, он их тоже в мусор выбросит.
- Вы что тут с ума сошли! - снова возмутился Пушкин. - Яйца, сальце, Ельцин, Абдулбашкир!
- Абдулбашир, - поправил его писарь.
- Тем более! Вы можете мне объяснить, почему отказываете печатать Годунова?
- Повторяю, - сказал издатель. - Ни драмы, ни трагедии, ни стихи, прости господи, никому сейчас не нужны. Интернет, дело другое, блогеры там разные, ютубы, подкасты. Понял?
- Я русский человек! - гордо заявил Пушкин. - Я народный язык понимаю. И даже предпочитаю его литературному. А объединение их считаю своей заслугой.
- Ты мне голову не морочь, - перебил его издатель. - Какой ты русский, разобраться ещё надо. Чернявый шибко и кучерявый. А у таких денежки водятся. Если заплатишь, мы тебе не только Годунова твоего напечатаем, но и чёрта лысого.
- Я же автор! - в который уже раз возмутился Пушкин. - Это вы мне должны заплатить за мой труд, а не я вам.
- Ага, раскатал губы. - вставая из-за стола, произнёс издатель. - Я вижу, мужик, с тобой бесполезно иметь дело. Ты же ничего не соображаешь. Убирайся-ка ты подобру-поздорову.
- Позвольте, любезный, - засопротивлялся, было, поэт.
- А я говорю, проваливай отсюда, - повторил свой приказ издатель. - А то охрану позову.
Последнее, что услышал Александр Сергеевич, закрывая за собой дверь, это как издатель сказал писарю раздражённо о посетителе: "Привязался же, сукин сын!"
"Так вот, оказывается, кто я, - подумал Пушкин. - Надо Вяземскому сообщить".
* * *
Стихоплёт
Лето в разгаре, субботнее утро. Выходим из подъезда погулять в лесочке. Таких лесочков на окраинах Москвы почти не осталось. Навстречу соседка с чумазой болонкой.
- Здравствуй, Маша! - приветствуем её, не собаку, конечно. А жена ещё и спрашивает. - Чего-то вы сегодня рано?
- А у меня часы остановились в полночь, - отвечает Маша.
- Часы у неё одни, что ли? - с удивлением произнесла жена, когда дверь в подъезд плотно захлопнулась.
- Действительно, - согласился я с законным недоумением жены. Хотя точно знал, сколько часов у соседки. И правильно воспринял её зашифрованное сообщение о том, что она очень ждёт меня сегодня в двадцать четыре ноль-ноль. Будто в одной разведшколе учились. Но я и о жене не забыл.
- Ты помнишь, что у нас сегодня день любви? - строго спросил я. - Раз в неделю вынь да положь.
- Помню, - ответила жена. - Куда от тебя денешься. Только ты мне частушки свои пошлые в этот день не читай по дороге, пожалуйста. Ненавижу поэзию низкого уровня.
- Постараюсь, - пообещал я и тут же гордо продекламировал:
Может, я и стихоплёт
Никому не нужный,
Но частушка так и прёт
Вырваться наружу.
- Пусть прёт, я не против, - согласилась жена. - Лишь бы не пошлая. Ну и бюст у Машки! Везёт же дурочкам. Пока молодая красиво, конечно. А в старости как выглядеть будет?
Комментировать вслух умственные способности соседки и размер её груди я не стал. Особенно умственные способности, которые меня никак не волновали. А по поводу размера не удержался и выдал всё-таки:
В голове у Маньки муть,
Тина, глина и песок,
Но зато такая грудь,
Что как блин один сосок.
- Опять ты за своё! - недовольно воскликнула жена. - И собаку стричь надо, заросла совсем. Где нос, где хвост? И мыть надо, шерсть грязная.
Я покумекал слегка, поэтически о прозаическом, и ещё через полчаса опять отчеканил:
Заявила вдруг блоха,
Что у Маньки шерсть плоха,
Я ж с ней не согласен,
Внешний вид прекрасен.
- А это о чём! - пуще прежнего рассердилась жена. - Ты же обещал.
- А зачем ты о шерсти заговорила, - упрекнул я её в оправдание. - И про то, что мыться надо. Вот мне и пришло на ум.
- А ещё что на твой пошлый ум пришло?
- Извини, конечно, но ты снова сама напросилась:
Не растёт морошка
На полях Кубани,
Не домыл немножко
Ванька Маньку в бане.
- Мужик называется, - ехидно заметила жена. - Зачем тогда жену в баню приглашать!
- А у тебя приличный ум, да? - уличил я супругу.
- С кем поведёшься, - обречённо вздохнула она и повернула обратно домой.
На другой день, и тоже рано утром, жена заходит на кухню, видит меня с ручкой, с листочком бумаги и спрашивает:
- Что пишешь?
- Настоящее лирическое стихотворение, почти как у Пушкина, и даже созвучно с ним! - похвалил я себя. - Пришлось записать, потому что больше четырёх строчек не запоминается. Это не пошлая частушка, а поэзия высочайшего уровня. Будешь слушать?
- Давай.
- Даю:
Дерутся лоси на опушке,
Рогами тычут прямо в лоб.
А я лежу на раскладушке,
Передохнуть немного чтоб.
Жена храпит на мятом ложе,
Соседка-дура в гости ждёт.
Зачем мне получать по роже,
Я ж не сохатый идиот!
* * *
Чёрная зависть
Очень многие знают песню на стихи Булата Окуджавы "Счастливый жребий". Песня замечательная! Особенно сразу запоминаются и будто сами напеваются такие вот слова: