Горе, как гора: навалилось и давит на сердце. На какое-то мгновение забудешься, словно глотнешь свежего воздуха из солнечного морозного утра, и снова мир покрывается черной муаровой тканью... Горе.
С недавних пор это слово прочно обосновалось в сердце шестилетнего мальчугана: с того осеннего дня, когда люди в белых халатах увезли в поселковую больницу маму и он остался вдвоем с бабушкой. Между бабушкой и мамой состоялся тогда странный диалог:
- Может все-таки телеграмму ему дать, как-никак отец!
- Да куда уж давать-то...Он ведь так далеко сейчас от нас. Там, - мама слабо показала головой на небо. - Пиши, не пиши...
Через месяц ее не стало. Она словно растворилась среди окрестных полей и берез, в шуме листве которых ему чудился ласковый мамин голос. Так и стали жить, словно по инерции. День за днем, месяц за месяцем... Так же по инерции нарядили к Новому Году елку, чтобы все было как при маме.
"Одни мы теперь на свете, Семуша, совсем одни. Папки у тебе считай, что и нету." - вздыхала бабушка и от этого становилось еще тоскливее, еще безысходнее.
Фигура отца была для мальчика какой-то мистической, нереальной, как лицо ведущего на телеэкране, как портрет в книге. Знал только, что работает тот геологом и что развелся с мамой через год после его Семкиного рождения. В семейном альбоме сохранилась единственная фотография отца: мужественное, обветренное лицо, ясный взгляд из-под смоляных бровей. "Красавец,- неодобрительно качала головой бабушка.- Ничего кроме своей работы не видит. Прости, Господи"...
Загадочно мерцает игрушками и серебрянным дождем в углу комнаты елка. Некоторое время мальчик не отрываясь смотрит на завораживающую игру света, а потом переводит взгляд на маленькую иконку над изголовьем своей кровати. Над тоненькой, закрепленной подле свечечкой тянется вверх крохотный лепесточек пламени. Тихонько-тихонько, чтобы не разбудить спящую в соседней комнатке бабушку, Сенька спускает поочердно босые ножки на пол, становится перед иконой на колени и начинает молиться. Но слов молитвы не слышно: мальчик произносит ее одними губами, лишь только потрескивает свечечка, да в комнате бабушки терпеливо отсчитывают время ходики.
Глаза у изображенного на иконе старца ясные и строгие, но Сеньке, кажется, что сегодня они другие: ласковые и немного печальные...
За припорошенным снегом окном тишина и непроглядная январская темень, лишь зыбкий свечной свет отражается в нем. Мир замер в ночном оцепенении, хотя мальчику верится, что в ожидании чуда. Произнеся слова молитвы, Сенька так же тихонечко возвращается в кровать. Натянув на себя одеяло, он с чувством выполненного долга удовлетворенно вздыхает и закрывает глаза. Через минуту Сенька уже спит....
"Слаб человек, мал человек, жалок в своем бессилии и смешон в своем величии.."- слово эти четко и страшно прозвучали в голове Сергея, за секунду до пробуждения. То ли от этих слов, то ли от того, что полночи не мог заснуть и думал о далеком доме, у него вдруг разболелась голова. "Надо пойти выпить крепкого кофе." -подумал он и посмотрел на часы. До начала дежурства оставалось чуть меньше часа и оставаться в постели уже не было смысла.
Вообще, его здорово вымотала эта командировка. Хотя поначалу, все шло так прекрасно. Планета оказалась кладезью полезных ископаемых, и у Али -старшего геолога экспедиции, тряслись от возбужденя руки, когда он обрабатывал данные поступаемые с автоматических буров. "Лет на 500 того, что здесь есть землянам точно хватит!"- кричал он и только не пускался в пляс - маленький, черноволосый, безумно влюбленный в свое дело.
Мрачную планету системы Це ждало потрясающее будущее: сотни горнодобывающих комбинатов, залитые ослепительным электричеством поселки горняков, ленты скоростных дорог и нити трубопроводов. Задворки Галактики вскорости обещали стать самым перспективным месторождением...
Но все это было в будущем, а пока - мрачная лишенная растительности пустыня и метущиеся над нею ветра: яростные и злые, как языки пыльного пламени. И тоска...
Она, кажется, жила здесь миллионы лет и теперь пыталась завладеть душами пришедших сюда людей - трех маленьких теплокровных существ, упорно ковыряющих каменистую шкуру Черной Пантеры - так любовно окрестили ее и под таким именем занесли в космические атласы ученые эскулапы.
С каким облегчением геологи наконец закончили свои исследования и отправились назад в многодневный путь домой. Домой! И даже Али, поначалу признавашийся в любви к Черной Пантере, казалось посветлел лицом и запел по-арабски какую-то веселую песенку.
Но что-то все-таки проникло в них, что-то наполнило души черной планетарной ночью, и странная невыразимая словами тоска стала вдруг мучить экипаж. И хотя они были единой командой, понимающей друг друга с полуслова, с полувзгляда, они сейчас ничем не могли помочь друг другу. Геологи вдруг стали существовать словно по инерции, как хорошо смазанные тележные колеса...
Несмотря на то, что распорядок дня был составлен психологами таким образом, чтобы на грустные думки совсем не оставалось времени (бесконечные замеры, проверки, тренажеры), тоска, словно ржа, все больше и больше поражала экипаж. Она высушивала их тела и души, и ни вдолбленные на тренировках советы психологов, ни специальные таблетки уже не помогали...
За месяц полета они стали похожи на тени, на жалкие подобия тех, что когда-то ступили на Черную Патнеру. Она словно оставила на их душах свою незримую печать, и порой им казалось, что они слышат чей-то тихий зловещий шепот: " Это не я, а вы стали моей добычей, это я сосу ваши души. И горе вам - наглым теплокровным пришельцам..."
Первым стал молиться Али. Реалист до мозга костей, "самый светский из всех арабов", как шутливо говорил о себе он сам, старший геолог теперь каждое утро с невозмутимым видом растилал маленький молельный коврик, который вдруг отыскался среди его вещей, и молился, молился, молился. А потом и вовсе стал соблюдать религиозный пост. Как раз по календарю было начало октября. Али отказался от приема пищи днем и даже перестал выкуривать свою любимую вечернюю сигарету. На все вопросы он говорил только: "соум" и загадачно улыбался. Кевин с Сергеем теперь ели вдвоем, молча и апатично пережевывая свои безвкусные пайки.
Медленно и однообразно тянулись дни... Ноябрь, декабрь. На электронном календаре теперь постоянно кружились виртуальные снежинки.
Кевин сломался на католическое Рождество:
- Что мы? кто мы в этой цепочке событий, переплетений миров и времен? И зачем все это? зачем? - внезапно воскликнул он за ужином,- Я хочу неба, снега!.. Я хочу домой.. Слышите! Кому все это нужно?...Какие-то мифические замеры, результаты, руды.. А ведь надо просто жить...Слышите!? Просто жить, наслаждаясь тем миром, что подарил нам Господь! - Кевин заплакал. - Которую ночь я вижу во сне костел и нашего старого пастора. В канун Рождества мы всегда пели у него в церковном хоре. Как хочется домой, однако...
- А мне снится наша поселковая мечеть,- отозвался вдруг Али. - Никогда не снилась, а тут вдруг...
- А мне ничего не снится! - буркнул Сергей и пошел к себе. На душе у него было прескверно.
Нет, они никогда не говорили о своих религиозных пристрастиях, о Боге. Никогда не спорили и не решали, чья религия лучше или хуже... "Ведь вера не может являтся не предметом торга, ни спора, - вспомнились ему слова психолога в Центре подготовки полетов. - Это то, что бережно хранится в самой сердцевине нашей души, что невидимо питает нас, дает надежду на спасение.." Спасение от чего?
В тот вечер Сергею, как никогда раньше, вдруг захотелось домой. Хотя дома, как такового, у Сергея давно уже не было. Родители умерли, еще когда он учился в геологоразведочном университете. И ни сестер, ни братьев, ни сколько-нибудь дальних родственников... Правда, где-то в далекой деревушке, - деревянный домик на самом краю ее, березовая рощица рядом и поля, поля,- жила бывшая жена его и сын Сенька, уже пять лет растущий без папки... Еще совсем недавно поглощенный работой Сергей не думал о них, а тут вдруг...
Он сварил себе кофе и так - с кружкой в руках поднялся в рубку. Кевин ждал его с видимым нетерпением.
"Все - невмоготу больше. Голова, как чугун: наверное, давление скачет, - сказал он, уступая место за пультом управления и быстро расписываясь в бортовом журнале. - Пойду спать..".
Сергей, прогоняя остатки сна, с удовольствием, с хрустом в суставах потянулся и, сев в кресло, пробежался по приборам привычным взглядом.
Ну что ж, все вроде в порядке, можно и почитать... Зевнув, достал из- под пульта потрепанный детектив, который, - дабы подольше растянуть удовольствие, - они договорились читать только на дежурстве и, прихлебывая обжигающий кофе, открыл нужную страницу...
И снова "дождь хлестал в высокие готические окна замка, когда Смаковски с пистолетом в руках крался по бесконечному коридору к спальне миссис Брукс..".
Прошло, наверное, около часа, как вдруг на экране радара тревожно замигала, привлекая внимание какая-то точка... Неопознанный обьект прямо по курсу!
Геолог вскочил с кресла и протер глаза.
Меж звезд шел человек. Он ступал легко и уверенно словно под ногами его была не умопомрачительная бездна без начала и дна, а невидимая глазу тропинка...
Сергей подумал, что сходит с ума. Человек, тем временем, вплотную подошел к кораблю и постучал посохом в иллюминатор: мол, пустите странника.
"Пройдите к шлюзовой камере..." - растерянно прошептал Сергей, одновременно показывая направление к этой самой камере и каким-то краем сознания все-таки понимая, что человек не может его слышать. Но тот, кажется, услышал или понял по движению губ смысл обращенных к нему слов и скрылся из виду.
Сергей, словно во сне, спустился к шлюзу, открыл входной люк. На вмонтированном в стену мониторе было хорошо видно, как человек осторожно шагнул внутрь корабля, как закрылась за ним крышка люка. "Бред, какой-то."- подумал геолог, начиная подачу кислорода, хотя это, наверное, было излишним.
Через несколько минут, человек уже выходил из шлюза весь в клубах морозного пара. На усах и седой бороде его поблескивали сосульки, которые впрочем стали быстро таять.
- Ну, здравствуй, Сережа, - сказал странный человек, глядя прямо ему в глаза.- Наконец-то, мы с тобой встретились..
- Кто Вы, любезный? - то ли спросил, то ли подумал Сергей. Лицо незнакомца казалось ему знакомым и он силился вспомнить, где мог раньше видеть его.
- Я - вестник.
Гость чуть качнул в поклоне седовласой головой и продолжил:
- От твоего сына вестник. Одни они совсем остались с бабушкой, совсем одни. Плохо им без тебя... Одиноко. Особенно сыну.
- Так что же делать? Э-э ... уважаемый?
- Молиться, Сережа, молиться за них! Ведь только молитвами твоего сына я здесь... Зря усмехаешься. Ваш корабль средь этой бездны, как песчинка в морской пучине: попробуй найди... А вот отыскал. Тем более, что сегодняшняя ночь - необычная ночь...
Гость со значением посмотрел на геолога.
- Ба, да как я мог забыть, ведь сегодня же Рождество! - хлопнул себя по лбу Сергей. Старик улыбнулся одними глазами. Он еще что-то говорил, и от его слов почему-то проходила, растворялась бесследно черная, иссушающая сердце тоска, как тает бесследно под утренними лучами ночной туман, и душу словно промыли чистой родниковой водой...
- Эй, Сергей, ты что заснул?- Али тряс его за плечо. -Что случилось? Ты плачешь? Опять мучали кошмары?
- А где старик?
- Какой старик, Сергей? Что с тобой? - в голосе товарища звучала искренняя тревога.
- Все в порядке, все в порядке, - глухо отозвался Сергей, чувствуя, что лицо его мокро от слез. - Ты, извини, я пройду к себе в каюту..
Ему вдруг страшно, до ломоты в зубах, захотелось домой, к бывшей семье, к сыну...
Господи, дай нам силы принять то, что невозможно изменить! Недели, месяцы пути, да что-там, все эти годы, проведенные в экспедициях, отделяли его от родного дома. Господи!
Сергей вдруг вспомнил, где видел лицо странного гостя - на иконке над кроваткой сына. Словно сами собой всплыли в голове сказанные напоследок старцем слова: " А ты молись, молись, Сережа! И помни - сегодня особая ночь"...
Он лежал на чем-то мягком и что-то пушистое, холодное, но невыразимо приятное касалось его лица, и Сергей, не открывая глаз, вдруг понял - это снег. Как он мечтал о нем там, в далеких мирах!
Но как это!? Где это!? Что, вообще, происходит!?
Он приоткрыл веки и увидел небо, ослепительное зимнее небо, полное веселых стремящихся к земле снежинок. Сергей вскочил и тут же замер потрясенный...
Он стоял подле маленького деревянного дома. В запорошенном снегом окне вдруг теплым пятнышком мелькнуло чье-то лицо, звякнуло, с грохотом покатилось в сенях ведро. В следующий миг, дверь распахнулась и на крыльцо выскочил маленький взьерошенный мальчуган.
- Сын! - подсказало, толкнулось в груди сердце.
Сенька был в пижаме и одном валенке, другой он держал в руке. В широко раскрытых глазах - счастье...
- Папка!? Бабушка, папка вернулся! Папка!!!
Для чего все эти миры, если мы забыли о тех, кто ждет нас? Если пусто внутри? Зачем искать счастье там, где его нет?