Да, ты философ и хотя
познал все тайны бытия
и норовишь дать каждому совет,
не стоит мудрость ничего,
когда в семье у самого 
благополучья не было и нет.                  

Ты пережил в ладу с судьбой
почти сто лет и десять войн,
пред Господом и пред собою чист.
Но что твой избранный удел,
когда твой сын тебя презрел,
и ныне он бунтарь и кальвинист?1

Обрел ты мудрость и покой
и жил в согласии с собой,
и без хлопот летел за годом год.
Ты тайну бытия познал,
и Бог за это покарал,
отняв покой у сына твоего.

Теперь ты немощен и сед,
и умереть, как Архимед,
желаешь ты, непротивленец злу.
А где-то дым, пожар и пыль,
и сын твой огненный фитиль
подносит к раскаленному стволу.

И вот ты славой вознесён,
заботой ближних окружён,
живешь в кругу преемников своих.
И всё бы,  в общем, ничего,
да только сына своего 
уже не чаешь видеть ты в живых.

Но раздается как-то вдруг
в глухие ставни робкий стук;
и нечто - непонятно почему -
до боли близкое в лице
у оборванца на крыльце,
и пёс свирепый ластится к нему.

Когда из дома он бежал,
ты вслух жалеть его не стал
и проклял, несмотря на жёнин плач.
Но что проклятия слова,
когда сыновья голова
укрылась от невзгод в отцовский плащ?!

Ты снова оказался прав;
твой сын, вину свою признав,
раскаялся за буйство и побег.
Сперва ты был неумолим,
но вдруг заплакал вместе с ним,
ведь ты простой и смертный человек.

От тяжких мыслей с давних пор
мозоль на лбу себе натер.
Но что мозоль от праведных идей,
когда не скрыты в башмаках
мозоли на его ногах
твоей мозоли больше и больней?!
 
     * * *