Мальчишкой, от разных романов пьянея,
я жаждою славы горел.
И тысячу душ, мой папаша, имея,
при этом души не имел.

Мне снились сраженья и табор цыганский,
и я - дон жуан и герой.
Но папа велел мне идти по гражданской,
и с дуру порвал я с семьей.

И будучи молод, еще не при деле,
не пьян, от любви во хмелю,
всего лишь раз в жизни в столичном борделе
сказал я красотке: "Люблю!"

Карьеру к ногам ее! Если же мало,
я б жизнью пожертвовал, но
она хохотала, она хохотала,
окно и камин, и шипело вино.

Я клялся уехать и не возвращаться,
забыть ее, думал, смогу.
В гусары подался и верилось, братцы,
героев увидеть в полку.

Кончайте бренчать вы! С такою гитарой
уместнее спать по ночам!
Разгула хотелось, но вышли гусары.
К цыганам бы или к купцам!

Немало хватил я пощечин, затрещин,
как мерзостна, знаю, война.
И сколько ночей, столько видел я женщин,
нужна же мне только одна.

Не помню я, как очутился в дороге.
Камин... и она у него...
Ворвался я, но, постояв на пороге,
ушел, не сказав ничего.

Так где же герои, любовь и дуэли, -
обманы фантазий и книг?!
Где жаркие споры, костры да метели,
и нити придворных интриг?!

Я вечный поручик, мне ниже не надо,
а выше я сам не хочу.
О нет, не пошляк я, хотя для бравады
такое порой отмочу!

Я понял бардак наша жизнь, а не вымя,
теленком ее не сосать.
И вещи с тех пор именами своими
себя приучил называть.

Мне по фигу все, - говорю я, но, братья,
в душе-то всему вопреки
так горько, как будто в ней, как под кроватью,
валяются ваши носки.

Но выпьем за то, чтобы солнце сияло!
Прорвемся!.. Но право, куда?..
А к черту! А ну-ка наполним бокалы!
Прорвемся! За вас, господа!

И вспомнив про нашу и божию матерь,
щипнув Одинцова за нос,
раскинулся Ржевский на старой кровати,
как будто распятый Христос.

             * * *