Она бежала по узенькой раздолбанной дорожке, из трещинок которой пробивалась тонкая сырая травка. Она бежала прямо по лужам к своему двору. Двору детства. Солнце искрилось в каждой капле. Гроза громыхала уже где-то за соседними улицами, подтягивая за собой последние тучи. Длинное серое платье путалось между ногами, подол намок и сделался тяжёлым. Но она уже видела в проходе между домами свежеокрашенный зелёный гараж... Большая цветастая клумба... Скрип старых качелей... Ух, как много народу там, во дворе! Она различала уже отдельные лица: дядя Толя, баба Аня, мама... Старушки на скамейках у подъездов... Какие все помолодевшие!... А детворы вокруг! Гомону!..А вот русокосая Танюшка машет рукой... Подруга детства... Соседские ребята гоняют на велосипедах... И вдруг мама оглянулась... И все оглянулись и заулыбались, замахали призывно руками. Сердце заколотилось так, что стало трудно дышать. Она рванулась вперёд, радостно закричала... Раздался дикий раскат грома. Она подняла голову...
И... проснулась. Рядом бурно храпел пьяный муж. Счастливая влага таяла в уголках её глаз. Ещё одно мгновение безумное счастье детства не покидало её, а потом будто превратилось в яркую картинку на обшарпанной стене. Она всё всматривалась и всматривалась в неё, пока картинка не превратилась в точку. Но тепло в сердце осталось...
Пришёл ещё один день. Надо вставать. Она нащупала ногами старенькие тапки и побрела по лысому ковру на кухню, прикрыв дверь в спальню, отгородившую её от винных паров и всклокоченной туши мужа. Солнце заливало квартиру утренним августовским теплом.
Она свернула на балкон. Вот и последний месяц лета наступил. Она всё ещё влажными глазами смотрела на раскинувшуюся внизу зрелую зелень. Сон не шёл из её головы. Он снился ей часто в последнее время. И она его ждала, каждую ночь, и каждое утро боялась, что он больше не придёт и навсегда оставит её наедине с серыми буднями и мужем-алкоголиком. Но во сне она никогда не могла добежать до двора...
И вдруг тёплая искорка в душе разгорелась маленьким костерком. Сегодня День рождения сына! Она ведь вчера весь день убиралась. В надежде увидеть сына в его день...
Муж с бодуна слонялся за ней весь вечер и призывал понять его. Полуспущенные семейные трусы, красные глаза, слежавшиеся волосы на голове и вонючий перегар изо рта не очень способствовали взаимопониманию. Он вошёл в свой второй этап запоя и не давал ей покоя своим нытьём и внезапными переходами от пьяно-липучих приставаний к громким ругательствам. Она еле дождалась, когда после слюнявого признания в вечной любви последовало, как выстрел, "дура, последняя дура, тварь, тьфу!..." Хлопнула дверь в спальню. Но это, как всегда, ненадолго. Он скоро опять вернётся. Надо успеть собраться и выскочить на улицу. Побродить там до позднего-позднего вечера и прийти, когда муж опять нахлебается до состояния бревна.
Раньше она могла поехать к Танюшке и "отогреться" у неё. Но вот уже два года, как подруга перебралась на жительство в Америку. Муж у Танюшки хороший программист, поработал там и затем увёз всю семью. Она от души порадовалась тогда за подругу. Но к одной пустоте от отношений с мужем прибавилась ещё одна...
Но у неё есть сын. Сынок, дружок! Её гордость! Сын рос слабеньким, со многими болезнями. Она любила тогда мужа и родила от него, не сознавая, что алкоголизм на всё накладывает свою зелёную чешуйчатую лапу. На всё и вся. И она посвятила себя сыну, наплевав на карьеру. Муж, слава Богу, хоть и пил, но тогда ещё и работал, и это позволило ей отдать всё своё время сыну. За это она была благодарна мужу. За это - да... А сынок отплатил ей сто крат своей любовью и дружбой. Теперь он взрослый, у него семья. У него своя жизнь и это предел её мечтаний! Она очень боялась, что сын, задержавшись в их доме, подхватит отцовскую "бациллу" алкоголизма. И, с ужасом представляя, как сын пьёт с отцом за одним столом, давала себе клятву, что умрёт тут же на месте, у них на глазах...
Она хотела было ринуться к телефону, но в раздумье остановилась. Надежда, что отец протрезвеет ко Дню рождения сына, растаяла вчера. Ей очень хотелось пригласить ребят к себе, накрыть стол и надышаться, нарадоваться их молодостью, притронуться к их счастью, налюбоваться ими. Хотя бы ненадолго. Хотя бы на чуть-чуть... Она бы была такой весёлой, смешливой, остроумной для них...
А, может быть... Может, её пригласят к себе ребята. Правда, там будет и Наталья Алексеевна. Она представила ехидно высокомерное лицо сватьи, жгуче притворные слова соболезнования по поводу мужа и свой стыд, горький и липкий. И несчастные пылающие глаза сына, его чуть срывающийся голос, голос за отца. И Маришка, нарочито весело переводящая разговор на другое. ( Слава Богу, пошла не в мать!) А она будет сидеть и старательно придумывать правдоподобный предлог, чтобы немного погодя уйти...
А почему, собственно говоря, она должна стыдливо уходить?! Между прочим, эту квартиру молодым подарили мы с отцом! И денег ещё дали немалых! И это всё Сеня!! Да, пил он и раньше, и в запои уходил, и душу пьянством повымотал, но семью без копейки никогда не оставлял! Правда... Душу точно... Словно спалил всю... И с сыном плохо ладил...
Но были и трезвые просветы. После лечения. Когда проходил период нервотрёпки по поводу трезвого взгляда на жизнь, наступало необычное время. Можно было не бояться вечеров и не ждать никого у окна. Можно было спокойно засыпать, не опасаясь, что кто-то уйдёт за очередной порцией спиртного и его "по пьяни" пришибут, или заметёт метель в сугробе. Можно было не считать дни запоя, брезгливо наблюдая за первым этапом - "Стелька" и напряжённо ожидая второго - "Выход на охоту". Можно было, в конце концов, не проходить вместе с кем-то и третий этап - "Покаяние" и не превращаться в этот момент в каплю, которая камень точит. "Одиночество-вдвоём" тогда забивалось в щёлку и долго-долго не показывалось. Она снова вспоминала, что муж родной человек, и частенько "прикладывалась" к его плечу, и они тогда о многом могли говорить. И каждый день наполнялся смыслом радости. И ещё можно было видеть сияющее лицо сына. Это были счастливые спокойные времена. Недолгие, но счастливые. Как сон... Тем неприятнее бывало пробуждение...
Она возила телефонную трубку по старенькой скатерти и чувствовала, как радость затихает в душе. Резкий телефонный звонок заставил вздрогнуть всем телом.
- Да, слушаю! - в её голосе всё ещё звучал испуг.
- Мам! Это я! Как ты там?
- Сынок!! Привет! Хорошо! Ой! Поздравляю тебя с Днём рождения! Счастья и здоровья тебе и семье! И папа вот... Поздравляет! Как раз хотела тебе звонить, а ты сам... Вот... - радость вспыхнула с новой силой, тепло разлилось по всему телу. Голосом захотелось согреть и сына, и Маришку, и даже ядовитую Наталью Алексеевну.
- И папа тоже?! Как он? - светлая надежда в родном голосе сына полоснула по сердцу.
- Хорошо! Он тут рядом. Трубку вырывает... - в горле запершило от лжи. "Если бы..."
- Мамуль! Так, может, вы с нами, на дачу к Наталье Алексеевне! Природа, шашлыки... - сын запнулся.
- Ты сам знаешь, сынок, папе на шашлыки... никак. Он месяц, как держится... После лечения... - "Спасительная ложь! Пусть не в этот день."
- Я уже соскучился!
- Я тоже... - она сжала зубы, чтобы не расплакаться.
- Мы с Маришкой приедем через три дня и к вам! - беспокойство, прикрытое, но явно различимое.
- Мы будем ждать, сынок! Отдохните там хорошо! И к нам! Подарок тебя уже ждёт! Целуй Маришу! - она хорошенько спрятала слёзы, и тепло вновь лавой затопило всё вокруг.
Она невидящим взглядом смотрела в окно, прижимая "пикающую" трубку к груди.
- Ну, и кто это? - хриплый, но ровный голос мужа заставил резко обернуться. На какое-то мгновение показалось, что обернувшись, она и вправду увидит протрезвевшего Сеню. Мутные глаза, полусогнутые колени, дрожащая рука на косяке двери. Показалось...
- Это сын. Узнать как мы. Я поздравила его от нас... двоих. У него сегодня День рождения. Помнишь? - она говорила привычно спокойно. Но внутри пружинка была натянута до предела.
- Ну? К нам что ли заявятся? - муж отхлебнул из бутылки, которую держал в другой руке.
- Куда к нам?... - она горестно скривила губы. - Едут на дачу, к Наталье. На три дня.
- А ты уж и раскисла? Маменькин сыночек... На целых три дня! - муж пьяно усмехнулся. - Пусть приучается жить своей жизнью. А мы живём своей.
- Своей... что? Да и живём ли... - она устало присела на стул, жалея, что поддержала разговор. Этот разговор с бодуна, ненужный, испаряющийся из памяти мужа быстро и без следа.
- А вот дай я тебе всё объясню... - на этом этапе муж всегда словоохотлив. Но все его пьяные слова, хмельные мысли, подвыпившие аргументы она за двадцать пять лет выучила наизусть.
Он тяжело опустился на стул и пустился в полупьяный трёп. А её мысли вдруг вернулись ко сну. Почему она никак не может добежать до двора? Может потому, что сам путь гораздо прекраснее, чем конечный пункт? Даже самый заветный, самый сладостный... А может быть?.. Ну, конечно... Почему эта мысль не приходила к ней? Надо просто взять да и поехать в свой город. Просто поехать и приехать. И поискать... следы детства. Пройтись по всем тропкам и найти что-то важное для себя. "Я найду, я чувствую это. Возможно себя... И это мне поможет. Да."
Сеня похотливо поглядывал на неё. Она вдруг как-то подтянулась и загорелась изнутри.
- Ну, поняла, наконец? - муж хмельно засмеялся. - Пускай едут, куда хотят, а мы проведём время тоже не плохо. Погоди, я сейчас...
Муж, спотыкаясь, резво рванул к ванной. Она бросила трубку и стала быстро собираться. Этот день она проведёт в своём городе! Он должен помнить и маленького сына, когда она привозила его к маме. Сын тоже помнит и любит этот город. Она пробудет там до вечера, а после всё расскажет сыну. Он поймёт...
Она уже надевала туфли, когда Сеня вышел из ванной.
- Ты куда? - полутрезво с изумлением спросил муж.
- Я еду в свой город! Скоро буду! - она подняла на него свои заискрившиеся глаза. Она попыталась было поподробнее всё разъяснить, но это было зря. Совсем-совсем зря...
- Ты просто дура!! Я к тебе с душой, а ты... Дура!! Дура!!!
Она опрометью выбежала, стараясь не слышать, не слушать. Стараясь сберечь зажёгшийся огонёк... Надежды?..
Автобус, подскакивая на неровной дороге, быстро катил из Большого Любимого Города в Маленький, Родной и... Заветный. Леса, перелески, покосившиеся домики, полуразрушенные сараи, козы, дома-новоделы и фонарные столбы мелькали перед глазами. Она вспоминала маму. В последнее время всё чаще. Вспоминала сон про неё. Сон, который сначала насторожил, а потом вызвал нынешний, повторяющийся.
...Идёт она с мамой по улицам своего города. Кроме них никого. А город тот и не тот - чище, ярче. Сочная шуршащая зелень деревьев, длинные тени от домов, лучистое солнце и бесконечное лето. Вымытый, будто игрушечный, праздничный город детства. Идут они вдвоём, взявшись за руки, и тихо так разговаривают. Разговор ни о чём. Но на душе тоже чисто и ярко. Мама прежняя, не сломленная болезнью и раскрошенной памятью, а прежняя - ясноглазая и бесконечно нежная. Коротко взглянет и опустит глаза...
Автобус сильно тряхнуло. Она очнулась от полудрёмы воспоминаний. Свернули на дорогу к городу! Скоро уже! Скоро!
...А она всё расспрашивает маму, как та здесь живёт. "Не скучно? Чем занимаешься? Почему мало говоришь? Устала?" Вдруг долгий мамин взгляд: "Дочураюшка моя! Ты как?" Это смешное мамино словечко... И она захлебнулась от слёз, злясь на себя, стараясь силой воли прекратить этот глупый бессмысленный поток глупых, глупых, глупых слёз... Тёплая мамина рука скользнула в её ладонь, и мама стала неторопливо рассказывать о себе. А над городом тихо зазвучали скрипки. Вивальди? Или Каччини?... И мамин голос то вплетался в многоголосие бесконечно прекрасной мелодии, то солировал. А слёзы всё лились и лились из глаз, но уже не мешали, не досаждали, а просто промывали всю её изнутри, сквозь них теперь можно было улыбаться и даже смеяться. Лиловый закат остановил их на знакомом перекрёстке. И они расстались. Мама медленно свернула во двор. А она пошла навстречу закату. Успокоенная, любуясь предвечерним городом...
Следующий крутой поворот опять разбудил и... уколол неожиданно горькой мыслью. "А ведь город, скорее всего, изменился. Он мог измениться настолько, что не будет ни разбитой дорожки, ни гаража, ни ... ничего, что связывало бы с детством. И я ничего не найду, и новая пустота отъест для себя место..."
Она выпрямилась на сидении и вцепилась в подлокотники кресла. Она выйдет прямо на своей остановке, у ДК. И побежит прямо во двор. Она проверит самое главное. А потом... Она не знала, что потом.
Город проплывал за окном. Тот и не тот. Но она даже не всматривалась. Главное двор...
"А-астано-а Домульту-ы" - прохрипел динамик. Она на непослушных ногах сошла со ступенек. Автобус газанул в лицо и, покачиваясь, поехал дальше.
Она смотрела под ноги. Старый потрескавшийся асфальт. Шаг, другой... "Я иду домой..." Город всё тот же! Его можно узнать! Она подняла счастливое лицо...
Город всё же изменился. Стало гораздо больше машин. Она не почувствовала удара. Её подбросило вверх. "Лечу?"... Визг тормозов... Застарелая боль - "Сеня..." Горькая, разрывающая сердце мысль - "Сыно-о-ок!" И... безболезненно - "Мама". Подол был мокрый и тяжёлый... от крови. Он путался в ногах... Сознание постепенно угасало,... а она всё бежала и бежала... К просвету между домами...