Попова Екатерина Николаевна : другие произведения.

В огне над Галлифреем

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Война времени наконец заканчивается. Он чувствует, как заканчивается их время. Часы, минуты, секунды - исчезающе-малые мгновения для мира, казавшегося незыблемым. AU по отношению к серии "День Доктора" и следующим сезоном (текст был написан до серии, в которой появился "Военный Доктор")
  
  
  Огонь.
  
  Отсюда, сверху, он выглядит огромной прожорливой змеей, неторопливо ползущей по улицам древней, неприступной до сегодняшнего дня, столицы. Алые языки жадно лижут тонкие, хрустально-хрупкие шпили храмов, мечутся яркими сполохами среди развалин домов и арок, растекаются неровными кляксами по истерзанному лику планеты.
  
  - Что же мы натворили... - горько шепчет застывший у экрана Повелитель Времени потрескавшимися, спекшимися от жара губами, - Что же Я натворил...
  
  Неловко сгорбившаяся, содрогающаяся не то в огне близкой регенерации, не то в беззвучных рыданиях фигура, замершая у искореженной консоли. Впивающиеся в закопченный металл побелевшие пальцы, неуместно-щегольский наряд, изорванный и щедро пропитанный кровью - и своей, и чужой. Влажные, серые от пыли и пепла дорожки на лице.
  
  Доктор. Странник, ученый, дипломат... Не то беглец, не то изгой, отступник, чуждый собственному миру. Как вышло, что именно он - он, преклоняющийся перед жизнью в любом ее проявлении - стал палачом?!
  
  Некогда роскошные шоколадные кудри безжалостно обрезаны первым попавшимся острым предметом - чтобы не мешались. До красоты ли, когда весь мир корчится в агонии? Следы грубого, неровного среза еще можно заметить - в тех местах, где волос не коснулось пламя. Впрочем... Если ли где-нибудь на Галлифрее еще хоть что-нибудь, чего не коснулось пока пламя?
  
  Галлифрей горит.
  
  Доктор смотрит на обзорный экран - отчаянно, жадно, словно стараясь запомнить то, что навек будет стерто из истории всего несколько ударов сердца спустя.
  
  Раз. Два. Три. Четыре.
  
  Время утекает сквозь пальцы, как песок в старинных часах на юном зелено-голубом шарике, летящем в пространстве в миллионах лет отсюда. Знали бы жители Земли, насколько наивны их представления о времени...
  
  Раз. Два. Три. Четыре.
  
  Он чувствует, как заканчивается их время. Последние часы, минуты, секунды - исчезающе малые мгновения для мира, который казался незыблемым от начала веков.
  
  Он отводит взгляд от экрана. Бережно, словно прощаясь, проводит рукой по консоли. Тардис дрожит под его рукой, мелко, неровно, словно живое и смертельно напуганное существо. Последний преданный ему друг... Которого он сам, собственной рукой только что швырнул в огненную пасть готовящегося разразиться Армагеддона.
  
  - Прости, старушка, - горько шепчет он, - Прости. Так надо...
  
  Тардис молчит. Она понимает. Она все понимает. Его машина, которая совсем не машина. Его вечная спутница. Его молчаливая собеседница. Его преданная подруга.
  
  Преданная... Ему - преданная, до последнего удара замкнутого в искусственной сингулярности сердца, до последнего мига... Преданная - им.
  
  Есть ли на Галлифрее хоть кто-нибудь, кого он не предал?..
  
  Он поднимает голову, бросая сквозь мерцающую толщу обзорного экрана последний взгляд на свой мир. Тяжелый комок в горе мешает дышать. Больно...
  
  Последние песчинки сыплются на гору своих бесчисленных собратьев. Только вот на Галлифрее некому уже перевернуть незримые часы, давая беспечным детям времени еще один шанс.
  Один-два-три-четыре...
  
  Он закрывает глаза. Галлифрей... Он видел его тысячи раз. 900 лет, возвращаясь сюда - по собственной ли воле, по воле ли Совета - он смотрел в это прозрачное, ясное оранжевое небо. Восхищался красотой древних дворцов и зиккуратов. Каждый раз - как впервые. Теперь же...
  
  Это нужно было сделать.
  
  Сердца колотятся в груди сумасшедшим стаккато, словно пытаясь вырваться, убежать, не видеть того, что случится спустя несколько мгновений. Сумасшедший, сводящий с ума сдвоенный ритм. Он закрывает глаза - но даже сквозь темноту плотно сомкнутых век видит то, чего уже нельзя отменить.
  
  Алая, пугающе реальная кровь на красной траве. Черные тучи поднимающегося к небу пепла. Пылающие руины некогда величественных городов, освещающиеся теперь только сполохами пожаров. Ненавистные, вездесущие голоса, повторяющие всего одно слово - "уничтожить!"
  
  Корчащееся в агонии, сходящее с ума время. Даже время, даже эта извечная всемогущая стихия - и то содрогнулось от ужаса. Великая, гордая, надменная раса! Гениальные глупцы, посмевшие поверить, что они - всемогущи. Время дало им силу. Помогло обрести величие.
  
  А теперь они в своей гордыне уничтожают все, созданное ими и созданное для них, ради бесконечной, никому не нужной войны. Ради призрачной надежды победить. Какая наивность... Когда - если - закончится эта битва, не будет ни победителей, ни побежденных. Не будет больше звезд и планет, способных склониться перед новым властелином.
  
  И времени не будет тоже. О, Рассилон, что же ты натворил?!. Что же все мы натворили...
  
  Ты не оставил мне выбора. Мне - не оставил.
  
  И нашему миру - тоже.
  
  Теперь война, наконец, заканчивается. Так или иначе.
  
  Впрочем, нет. Иначе уже не будет. Не дано больше им - ему, его народу, Галлифрею - ничего иного.
  
  Последняя битва.
  
  Разумные существа так любят давать сражениям громкие названия. Сколько он повидал за свою жизнь таких вот "последних битв"! Битв, после которых все также светило солнце, поднимались из пепла разрушенные города, и рождались дети...
  
  Эта война - действительно последняя. Самая последняя. Битва, которая положит конец тысячелетней вражде. И после нее уже не останется победителей, которые могли бы рассказать о великом противостоянии.
  
  В груди начинает нарастать знакомое жжение. Глупое тело, не желая мириться с собственной гибелью, пытается запустить регенерацию. Пусть. Нет смысла свои последние минуты тратить на борьбу с собственной физиологией. В том катаклизме, что разверзнется здесь спустя несколько минут, не спасет никакая регенерация.
  
  И это... правильно. Остаться единственным выжившим - не та судьба, которую готов принять судья и палач собственного народа.
  
  Страха уже нет. Его нет уже давно - с тех пор, когда он понял, какой единственный путь остается для них. Какой ценой будет оплачено спасение вселенной, миллиардов и миллиардов жизней, даже не подозревающих о давней вражде. Пусть умрут некоторые, чтобы жили многие - эту мудрость на Галлифрее постигли давно. Когда-то и он готов был признать правоту этого утверждения. Теперь же...
  Теперь он сам стал тем, кто нажал роковую кнопку ради спасения многих. И в душе больше нет ничего. Ни страха. Ни надежды.
  
  Только горечь, скрипящая на зубах черным бесплодным пеплом.
  
  И осознание, что сам он неминуемо погибнет в эпицентре вызванного им катаклизма, странным образом успокаивает болезненное трепыхание сердец в груди. Последнее утешение. Самое последнее. Когда рушится привычный, казавшийся незыблемым мир - стоит ли бояться смерти?..
  
  Раз-два-три-четыре.
  
  Ра-два-три-четыре.
  
  Раз-два-три...
  
  Время сворачивается вокруг обреченной планеты в кольцо, замыкаясь само на себе, пряча своих непутевых детей от мира, который они чуть было не уничтожили. Совершенная тюрьма. Совершенная крепость. Те, кто остались внутри, под непреодолимой защитой силового поля, будут жить. Запертые в никогда, во временной ловушке, вычеркнутые отныне из истории и из памяти большинства разумных рас - они будут существовать. Проживать раз за разом один ненастный, наполненный дымом пожаров и стонами раненых, день. Жизнь, которая никогда не начнется и никогда не оборвется.
  
  ...Вечная темница.
  
  Те, кто остались на периферии катаклизма...
  
  Губы кривятся у горькой усмешке. Что ж, у него будет возможность узнать, что станет с ними.
  
  Узнать на собственном опыте.
  
  И мысль, что далекам, в недоумении мечущимся вокруг того места, где только что вращалась почти побежденная планета, тоже не уцелеть, почему-то не приносит утешения.
  
  Не осталось ни радости от пусть неполной, но победы. Ни злорадства. Ни страха.
  
  Только усталость.
  
  Глаза разъедает сухая бесслезная горечь. Дым... В Тардис уже почти невозможно дышать.
  
  Он с трудом, сквозь дурноту и подступающую боль регенерации, поднимается на ноги. Включает обзорный экран. Не Галлифрей, нет. Не то место, где его отныне не существовало.
  
  Земля.
  
  Знакомая, привычная, глупая Земля. Так и не узнавшая о Войне, что только что закончилась за миллионы световых лет от ее крошечного беззащитного шарика.
  
  Часы на башне старинного города. Люди, спешащие по каким-то своим неважным делам. Ничего не понимающие ученые, с глубокомысленным видом приникнувшие к телескопам...
  
  Единственное, что могло бы заставить сейчас улыбнуться... Если бы были силы.
  
  Земля.
  
  Лондон.
  
  2005 год.
  
  Цифры вспыхивают на расколотом экране, дрожат, не желая пропадать, маня неверным, призрачным светом маяка.
  
  Так близко... И так далеко.
  
  - Ты этого хочешь, старушка? - хриплый, надломленный шепот, почти неслышный среди гула содрогающейся в агонии Тардис. - Последнее путешествие... Самое последнее...
  
  Волны сходящей с ума реальности накатывают на крошечную синюю будку и ее единственного пассажира, и ему кажется, что временная воронка распахивается перед ними еще до того, как он находит в себе силы дотянуться до рычага.
  
  Тихо, как тяжело раненый человек, стонет Тардис, устало вздыхает вселенная, и чья-то незримая рука подталкивает гигантскую клепсидру, заставляя застывшую было реку времени вновь начать свое извечное, пока еще неуверенное, течение.
  
  Но Повелитель Времени, охваченный яростным огнем регенерации, этого уже ощущает.
  
  Медленно, со скорбным грохотом рушатся величественные колонны.
  
  
  
  END
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"