Одноглазая ночь отдыхала - больной циклоп. По колено были моря, и вершины гор прилегли под моим пером, под моей стопой. Над халупой - над скорлупой - лунный свет скупой.
По рассохшимся доскам всё ближе шаги, шаги. За окном задрожало лунное волокно. В доме ночью пусто - ни женщины, ни слуги. Это Странник вошёл, предсказанный мне давно...
"Почему под твоим пером
режет воздух гром,
льётся в глотку ром,
и на острове утро чадит костром?
Или дождь стеной,
или ветр степной -
все твои рабы? - поделись со мной!
Или ты пленён,
или ты клеймён
дикой пляской жён из чужих племён?!
Я умру, задыхаясь от немоты!
Разве всё это видел не я, а ты?!"
Перевёл дыханье, сел, отхлебнул кагор. Помолчал, не зная, как приступить ловчей. "Я вдохну слова, как разреженный воздух гор, я пролью их, как смоль небес и морских ночей, я сожму в руках - не жемчужину, не коралл, эти свитки, живя от неба в полушажке! Словом, я остаюсь. А ты - снаряди корабль. У меня достаточно золота - вот, в мешке..."
Я откинул плед с омертвелых, иссохших ног. Указал глазами на старые костыли. И спросил как можно спокойней: "Ну что, сынок? Променяешь ли край кровати на край земли?"
Как он ринулся прочь (счастливец), как задрожал, позабыв про обмен, про если бы да кабы!