Да, ты, наверно, справедлив. Когда пинаешь нас упрямо за матерно-жаргонный стиль. за крепко въевшуюся ложь. за опозданья. за долги. за беззаботные "сто граммов". за тот последний нервный срыв. за этот глупый "выпендрёж"...
Да, мы такие, это факт, и крыть, как говорится, нечем... Ты всё же любишь нас - таких, печален и неукротим. На дне бокала видишь яд, и в глупой шутке видишь нечисть, и так страдаешь оттого, что мы "спасаться" не хотим...
Да, жаль - и ты, конечно, прав, - утраченного сдури девства, уходов в злобу и в запой... но разве можно, не щадя, с бедой - воспитывать друзей, с водой - выплёскивать младенца и проверять свою мораль на нас, рабочих лошадях...
Серёжа... тут "реальный мир". И малышня (не из метафор). И добрый дядя не придёт, среброволос и ясноглаз.
А ты, отшельник и аскет, ненужный, скучный комментатор... ты денно, нощно и всегда упрямо молишься за нас... И ты гремишь, и ты громишь (с позиций неземной морали), и ты желаешь нам добра, и голос твой слезоточит... Как мы унизили себя, как безнадёжно обокрали. Нас очень просто обличить - и невозможно излечить... Лечить... личину... видеть лик, гонять неведомую нежить, меня, болвана, утешать, и Таньку с мужем-кобелём...
Ты знаешь ту сквозную песнь, ту совершеннейшую нежность, которой в сердце наделён, которой в мире обделён...
...Так мы и жили - двадцать лет. Прощаясь, жалуясь и ссорясь. То мы наламывали дров - то ты рычал на нас, как лев. Ханжа, заноза, вечный глюк, балда, непрошенная совесть.
Серёга.
Что ж ты так ушёл...
Мы и не знали, что болел...
Нам стало без него стыдней.
И беззащитней, и не лучше - и не свободней жить, как все, и вяло спрашивать: на кой...
Я, раздолбай и атеист, на службе был - на всякий случай... И, помню, шёпотом: "бабуль... куда свечу за упокой?.."