Наверно, думал: "Выживу, не сгину. Они как дети. Я уже большой. Как осы - нападают в сотню жал". И камни, метко пущенные в спину, невидимым щитом не отражал.
Его когда-то всякий уважал.
Да, он мог бы легко исполнить просьбы - об урожае по три раза в год (убрать жару, дожди и недород), о молоке, о сборе льна и проса, насчёт свиней и кур, насчёт опары, и чтоб само собой текло в амбары литое, будто на подбор, зерно. Он мог бы - просто так. Ему дано. И чтобы вдосталь - не куски и крохи, и каждый день на стол - по кошелю! А вдоль дороги - сыты, во хмелю - довольные бродили скоморохи и пели: "Ты, великий, всех согреешь..."
***
"Не согрею. Ведь после хлеба и зрелищ,
становящихся всё кровавей,
"тили-тили-поколотили",
"трали-вали-и-разорвали",
запросили бы вы не лекарство от скуки,
а чудовищ - меднокрылых, железноруких,
чтобы после, к примеру, сева
навалиться войной на соседа".
Подошёл он к башне, бывший герой былин. Вспомнил свой заколдованный равелин. Никогда не прятался - жил средь них! А теперь запрётся один, с полусотней книг.
И народ свистящий, ревущий - уже замолк, и дрожали пальцы, пока открывал замок, заклинанье не выплеталось в его руках, не ломалась печать давнишняя, ну никак. Но потом надтреснула, и зазмеился шов, долгий звон пролетел, стихая...