Стойкий оловянный солдатик стал похож на знаменитого пирата Джона Сильвера, когда пристегнул к своей металлической ноге деревянный протез. Тот скрипел при ходьбе, но все же позволял солдатику двигаться. И даже печатать шаг, находясь в строю. Конечно, деревяшка постепенно изнашивалась, но стоила недорого, и ее всегда можно было заменить новой. А какому делу посвятить свою оловянную жизнь — таким вопросом наш солдатик никогда не задавался. Ответ на него был прост и прям, как его ружье: конечно же, военному!
Балерина, правда, заплакала, когда он сказал ей о том, что отправляется на ближайшую войну. Она пыталась удержать его своими нежными белыми руками. Только напрасно.
- Тебя ведь могут убить там! - воскликнула она, и белое лицо девушки при этом побледнело еще больше.
- Это не так-то просто будет сделать! - ответил он ей.
И в доказательство трижды стукнул металлическим кулаком по своей оловянной груди. С такой силой, что она загудела.
Солдат надеялся дослужиться до капрала. А еще заработать достаточно денег, чтобы по возвращении домой купить кусок земли и посадить на нем яблони. Их белые цветы так чудесно пахли. А белые лепестки походили на тонкие нежные пальчики балерины. Это было так романтично. Однако датчане всегда считали себя романтичной нацией.
Ближайшая война оказалась не такой уж и ближайшей. В ту пору Дания ни с кем не воевала: увы или к счастью, это как посмотреть. Оловянный солдатик был вынужден ковылять по Европе на своей деревяшке. Дело это было небезопасное: религиозные и торговые войны раздирали старушку на части, а остальное имущество растаскивали разбойники рангом пониже. Которые отнюдь не походили на добрых бременских музыкантов. Но взять с солдатика было нечего: в его подсумках не водилось ни золота, ни серебра. Ни даже меди. Только свинец для отливки пуль. Из всего солдатского имущества ценность представляло одно ружье. Однако никто не дерзнул отобрать его: верная оловянная рука и зоркий глаз позволяли солдатику сохранять свои ценности при себе даже на самых опасных европейских дорогах.
Добравшись наконец до Голландии и поглядев на ее торговые суда и боевые корабли, солдатик передумал и решил податься во флот. Море стучит в мое сердце, подумал он взволнованно. Тем более что плавать на таких парусных красавцах фрегатах, шхунах и бригантинах было выгоднее, чем ходить под ружьем — как выяснилось, датчане нация не только романтичная, но еще и практичная. А что: жалованье на корабле было больше, чем платили солдатам на суше, да еще и мир можно было бесплатно посмотреть. Ну, почти, если не брать в расчет всех опасностей морских путешествий: большая часть кораблей имела дурную привычку не возвращаться из дальних странствий. Неважно, буря ли была тому виной, пираты или неприятельские суда. Но в солдатике уже взыграла горячая датская кровь и молодецкая удаль, поэтому он решил наниматься на корабль. Выбрал шхуну побольше и обратился к нанимающему лицу с соответствующим предложением.
- Выправка у тебя отменная, не поспоришь! - заметило солдатику ответственное лицо. - Однако нога-то одна.
- Полторы! - не согласился будущий морской пехотинец. - И смею вас уверить, что я стою на них крепче, чем иные моряки на двух. Особенно когда напьются рома. И потом должен заметить вам, сударь, что желудок у меня, можно сказать, почти что стальной, и поэтому я совершенно не подвержен морской болезни.
Против такого железного аргумента возразить было нечего, и солдатик был зачислен в команду судна как боевая единица, которой полагалось соответствующее питание, обмундирование и жалование. Причем последнее удваивалось во время ведения военных действий. Что не могло не радовать солдатское сердце.
Вскоре шхуна отправилась в путь, удачно миновав Дуврский пролив как раз в промежутке между очередными англо-голландскими войнами. Ветры Атлантики оказались попутными и благополучно, то есть в целости и сохранности, донесли паруса, такелаж, а также бак, ют и прочие части шхуны до мыса Доброй Надежды. Высадившись в Капштадте, наш оловянный солдатик быстро познал, почем фунт лиха: тот торговался по цене фунта пороха и пуль. Черные как смоль готтентоты усиленно старались разграбить имущество Голландской Ост-Индской компании скинуть ее в море, а не менее черные банту вовсю пытались покалечить солдатское тело. Ядовитая черная стрела вонзилась в деревяшку, и наш морпех был временно обезножен — до тех пор, пока не смог выстругать себе другую деревянную ногу взамен поврежденной.
Гордые голландские моряки, будучи потомками настоящих викингов, не стеснялись разорять негритянские деревни.
- Не зевай, оловянный! - учили они солдатика. - Война все спишет. Ост-Индская компания гребет деньги лопатой. Наживайся и ты. Вернешься домой состоятельным человеком.
- А как же совесть? - удивлялся он. - Ее куда прикажете девать?
- В море утопи! - советовали всезнайки. - Или продай кому-нибудь, если отыщешь покупателя на такой завалящий товар.
Капштадт богател, продавая продовольствие на проходящие через мыс Доброй Надежды корабли. Негры пахали на полях от зари до зари. На что они еще были годны, как не на то, чтобы работать? Местных рабочих рук не хватало, поэтому Ост-Индская компания завозила рабов с Явы, Суматры, Гвинеи и прочих райских островов. Португальцы, которые приплыли в Индонезию раньше голландцев, возмущались и пробовали потеснить конкурентов: уж больно славно те грели руки на торговле с Европой. Периодически вспыхивали стычки, где были убитые и раненые с обеих сторон. Наемной крови ни голландцы, ни португальцы не жалели: бедовых и безденежных голов на континенте хватало. А если и не так, то не беда - женщины нарожали бы еще. Хорошие барыши купцам были важнее, чем люди.
Поэтому оловянный солдатик вместе со своими товарищами по оружию/ счастью/ несчастью/ нужное подчеркнуть/ погрузился на шхуну и отбыл в Батавию. Индийский океан встретил незваных гостей неласково. Суровые южные штормы трепали паруса, корпуса и морячьи души с такой силой, что последние иногда отрывались от тел и навсегда уносились ветром в небо. Но чаще тонули в бушующей за бортом воде. Морские солдаты валялись в гамаках: нещадная качка выворачивала их наизнанку. Нашему герою тоже приходилось несладко: его некогда надраенный до блеска мундир безнадежно потемнел от соленых океанских брызг. Вторую солдатскую деревяшку смыло за борт волной. Корабельный плотник выстругал ему новую, не такую удобную. Зато она была сделана из крепкого благородного дуба.
Солдатик чувствовал себя прескверно. Но не от качки. На душе у него скребли кошки. Единственное, что осталось во мне благородного, это деревянная нога, думал он печально. Неужели много денег можно добыть, только грабя несчастных туземцев? И чем высокая Ост-Индская компания тогда отличается от низких разбойников с большой дороги? Оловянные мозги солдатика скрипели от натуги, но он так и не смог найти ответы на эти вопросы.
Противным ветром их несчастную шхуну отнесло чуть не к Антарктиде. Однако потеряв изрядное число парусов, снастей и моряцких душ, она все же добралась наконец до Батавии. Климат на Яве был прекрасен. Кругом все цвело и пахло. Разумеется, кроме денег, которые, как считается, вообще не имеют запаха. Запах наживы не в счет: он пахнет кровью. Поди разбери, где чей аромат, ведь на Яве и до того крови было пролито немало.
Стойкому оловянному солдатику пришлось немало пострелять из своего ружья, прежде чем голландцам удалось оттеснить своих конкурентов от несчетных индонезийских богатств. В конце концов Португалии пришлось довольствоваться только жалкой половиной маленького малайского острова Тимор. Горе побежденным, как наверняка заметил бы по этому поводу наш герой, если бы знал латынь. К сожалению, тогда он знал только лихорадку, которая безжалостно трепала солдатика, раскаляя чуть не докрасна его оловянное тело. В бреду ему виделась балерина в белом платье из яблочных лепестков. Солдат стыдился поднять на девушку глаза, потому что его блестящий мундир потемнел от океанских брызг, а его лицо навсегда посерело от последствий тропической лихорадки. Про то, какого цвета теперь была солдатская душа, он боялся и думать.
Зато за проявленную в сражениях отвагу нашего героя повысили в звании. Он стал капралом. Как и мечтал когда-то, глядя в море с берега далекого континента, который считал своей родиной. А родину, как известно, не выбирают. Вместе со званием повысилось и жалованье. Немного. Поэтому его приятели продолжали при удобном случае обирать туземные деревни. Хотя, конечно, с Ост-Индской компанией в этом деле сравниться они не могли.
Туземцы здесь были светлее, цвета только что собранных кофейных зерен. Однако на плантациях они пахали не хуже негров, от зари до зари. Спрос на специи и пряности в Европе упал, поэтому из Голландских Индий теперь вывозились кофе, сахар, табак, индиго и ценная древесина. Этих товаров требовалось все больше и больше. Поэтому негры, то есть прошу прощения, туземцы работали все лучше и лучше. Правда, жили при этом все меньше и меньше. Но кого это обстоятельство когда волновало, если деньги текли рекой и оседали в нужных карманах?
Тропическая лихорадка оказалась дамой настырной и весело глодала оловянное солдатское тело. Разъедала его не хуже ржавчины. А то и на пару с ней. Из всего солдатского организма хорошо себя чувствовала только деревяшка, сделанная из благородного дуба. Но это мало помогало солдатику. Он с трудом ковылял по жирной тропической земле, имея все шансы остаться в ней навсегда. Вечно пьяный батавский лекарь, который тоже оказался датчанином, посоветовал служивому как земляк земляку поменять климат на более здоровый. А еще лучше на родной европейский. И побыстрее.
- Желудок у тебя, капрал, конечно, почти стальной, - заметил лекарь, в качестве профилактического средства наливая себе крепчайший ром, - но все остальное никуда не годится.
И выпил полную кружку, даже не поморщившись при этом.
Капрал сложил накопленные гроши в кожаный кошелек. И печально вздохнул: тот никак нельзя было назвать туго набитым монетами. Подхватил подмышку матросский сундучок и из последних сил заковылял на шхуну, идущую в сторону дома. По дороге солдату пришлось поменять еще два или три судна, потому что лихорадка периодически укладывала бойца на обе лопатки. Правда, потом все же отпускала. Едва живым.
Хотя бы в конце пути ему повезло: ни суровые морские штормы, ни злодейские пираты и ни вражеские английские корабли не побеспокоили жалкого одноногого инвалида. Когда солдат увидел голландский берег, то удержался и не заплакал. Когда же наконец добрался до родной Дании, как ни был закален, все же не смог удержать слез. Впрочем, слезы теперь не могли причинить вреда солдатскому телу: мягкий оловянный сплав оказался покрыт толстой коркой темной окалины. По прочности она не уступала хорошей стальной броне.
Балерина постарела, но все еще была не замужем. Классические танцы не принесли бедной женщине богатства. Однако маленький домик в наследство она получила. Когда солдат вернулся со своей ближайшей войны и вытряс из кошелька оставшиеся там монеты, их как раз хватило на клочок земли по соседству с домом, а к нему еще на два десятка яблоневых саженцев.
Нога из благородного дуба исправно служила капралу, не требуя замены. Яблони подрастали, и в конце концов солдат обрел то, к чему стремился: белые лепестки по весне украсили деревья. И может быть, сделали чуть светлее капральскую душу, которая, в отличие от тела, так и не обзавелась толстой коркой окалины.
Когда балерина умерла, он похоронил ее под яблоней. А потом ушел на берег и встал на темных, обточенных ветром и обмытых соленой водой камнях. Пусть море всегда стучит в мое сердце, решил солдат, и навсегда остался стоять на берегу.
Он и до сих пор стоит там. Приезжие иностранные туристы принимают солдата за памятник. Местные жители считают его достопримечательностью. А сам он так и остался стойким оловянным солдатом. Ведь ни жадность, ни корысть, ни жажда наживы так и не смогли одолеть его, как ни старались. Потому что дело не в том, из чего сделано твое тело, а в том, из чего состоит твоя душа. А душа у солдата так и не обзавелась толстой коркой брони. Значит, и все остальное было ему не страшно.
![[]](/img/p/popow_dmitrij_wladislawowich/stoykiyolovyanniykapral/stojkijolowjannyjsoldatikdljazaglawija.jpg)