Аннотация: Роман-быль о необычном происхождении Христианства.
САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ВРАГ
И ржание его лошадей сильнее рёва тигров, и зрение их острее зрения волков вечером; скачет в разные стороны его конница, издалека прилетает подобно орлу,
стремящемуся пожрать добычу;
только для грабежа он идёт,
устремив лицо на Восток.
Свитки Мёртвого моря.
Высоко в небе чуть ли не под самыми облаками гордо, словно дальнобойный стратегический бомбардировщик со сверхмощным ядерным оружием на борту, парил огромный чёрный орёл. Он большими плавными кругами медленно огибал окружающее пространство и, как пилот-бомбометатель, всё высматривал себе добычу. Взгляд его был остр и зорок, а движения широко распростёртых крыльев почти незаметны. С большой высоты ему было видно очень многое: и высокие горы, поросшие лесами и травами и обступившие со всех сторон зелёную долину; и сама богатая плодородная долина, простирающаяся между горами и холмами и проросшая тучными спелыми хлебами; и река извилистой лентой быстро бегущая через долину к голубому морю; и даже само море, раз за разом кидающее водяной вал вслед за валом на пологие и крутые берега и острые утёсы этой земли, расположенной на юге Чёрного моря возле узкого пролива, отделяющего 'цивилизованную, справедливую' Европу от 'варварской дикой' Азии.
Разные зверюшки, едва завидев грозную птицу, в очередной раз поднявшуюся высоко в небо на беспощадную кровавую охоту, попрятались кто куда.
Одни, как очень смышлёные граждане некоторых особо независимых стран, с многозначительным видом тут же втиснулись в глубокие узкие норы и спрятали там свои весьма умные яйцеголовые макушки.
- Как говорится: в тесноте - да не в обиде! Одно только неудобство: члены сильно затекают. Потом трудно разогнуться, оттого и приходится нам яйцеголовым поневоле всю жизнь сутулиться.
Другие, подобные первым, быстро метнулись в тёмные углы холодных сырых каменных пещер. Пусть они малопригодны для здоровой жизни, но ведь какая-никакая, но своя собственная жилплощадь! Из этих же пещер через некоторое время стало раздаваться беспрестанное чихание и кашель их многочисленных обитателей.
- Аллергия, братцы, замучила, аллергия, зато 'мой дом - моя крепость!' - объяснял один из них.
Третьи, застигнутые врасплох далеко от своих убежищ, побежали сломя голову, подобру-поздорову, как можно дальше, куда глаза глядят, потом согнулись в весьма неудобной позе под густыми свисающимися ветвями деревьев и кустов и притаились, спрятав голову под мышку.
- А теперь будь что будет! Авось пронесёт! - шептали они, дрожа от страха.
Парящий орёл, наблюдая за всеми этими суетливыми действиями мелких обитателей долины, только злорадно усмехался и самодовольно 'потирал руки'.
Лишь один из самых беспечных маленьких зверьков осмелился не обращать никакого внимания на грозную птицу и остался на месте, продолжая греться на солнышке и наслаждаться всеми прелестями недавно подаренной ему жизни. Он в этот момент продолжал что-то глубокомысленно рассуждать о незыблемости прав человека и преимуществах истинной демократии, о которых недавно кое-что читал в свежих утренних газетах и толстых умных воскресных журналах. Парящий орёл сразу же заметил этого самонадеянного зверька, и всё своё внимание сосредоточил на нём. Уж больно привлекательная цель! А тот не понимал, какая опасность к нему приближается, и всё так же безмятежно лежал на тёплой земле.
Орёл неслышно подлетел к этому зверьку поближе, занял непосредственно над ним необходимое исходное положение и, словно пикирующий бомбардировщик, камнем стремительно бросился вниз. Через короткое мгновение огромная чёрная птица оказалась непосредственно над этой молодой и глупой, но очень аппетитной жертвой, быстро сцапала её своими стальными острыми когтями и, широко размахивая большими крылами, понесла высоко в горы. Чем сильнее схваченный зверёк в этот момент бился в лапах орла, крича о вопиющей несправедливости и личной преданности идеалам демократии, тем сильнее безжалостный орёл сжимал когтями свою жертву. Участь её была уже решена. Как-то изменить её положение было уже никому не по силам, даже европейскому Страсбургскому суду или Совету Безопасности при Организации Объединённых Наций.
Опустившись вместе с захваченной добычей на вершину горы, матёрый хищник не торопился сразу же расправиться с ней. Он ещё некоторое время несколько раз строго и властно взирал по сторонам: то на запад - в сторону холодного Рима, то на восток - в сторону горячего Кавказа, словно не замечая того, кто чуть дышал и вздрагивал, стиснутый его когтями. Орёл просто наслаждался своей непобедимой силой, которой он поверг ниц очередную зазевавшуюся жертву, и демонстрировал всем окружающим возможную кару за нарушение установленных им правил поведения.
Потом он, как самый кровожадный палач, что есть силы ударил маленького зверька своим страшным изогнутым клювом, нанося ему прямо в живое тело глубокую кровоточащую рану, вырвал из этой раны большой кусок мяса, быстро заглотил его и вновь стал глядеть далеко на запад и восток, опять своим беспощадным видом предупреждая всех вокруг о необходимости беспрекословного подчинения его воле и неотвратимости жестокого наказания каждого, кто проявит, как и его нынешняя жертва, хоть малейшие намёки свободомыслия. Вскоре от зверька не осталось и следа. Весь он, без остатка разорванный на куски, очутился в утробе орла. Будто его никогда и не было.
- А был ли мальчик? - спросит кто-то, - Может мальчика-то и не было?
Хорошо насытившись очередной лёгкой добычей, орёл издал громкий пронзительный клич, от которого всем окружающим его маленьким мирным обитателям зелёной долины стало жутко и страшно, и неприятный холодок пробежал по каждой согнутой в покорности спине.
Вот так этот грозный пернатый хищник регулярно расправлялся с самыми безмятежными и самонадеянными зверьками, живущими в этой живописной плодородной долине. Выживать вокруг него могли лишь наиболее трусливые и жалкие, а именно: те, кто раньше других в страхе всегда отступал и бежал без оглядки в поисках надёжного убежища, чтобы побыстрее полностью раствориться в окружающем пространстве. Все остальные раз за разом неотвратимо погибали в неравной схватке. Таков закон нынешней жизни! И потому мы сплошь и рядом видим вокруг себя или наглых зарвавшихся хищников, у которых руки по локоть в крови, или согнувших перед ними свою выю смирившихся невзрачных мелких сошек. А где же, товарищи, средний класс? Где пресловутое гражданское общество?
***
Шёл 89 год до нашей эры. Когорты хорошо вооружённых ромеев ровными рядами выстроились на берегу узкого пролива для встречи с послом, который только что прибыл из всесильного Рима. Казалось, войскам нет ни конца, ни края. Куда ни посмотри, везде одно и то же. Стальные шлемы легионеров ярко сверкают на солнце. На плечах у них короткие туники, в левой руке - прямоугольные щиты, в правой - острые мечи. Знаменосцы надёжно прикованы к древкам знамён. На полотнищах знамён видны изображения чёрного орла. Будто это тот самый грозный орёл, который совсем недавно летал высоко над землёй, а теперь пришёл на помощь ромеям, чтобы вместе с ними в борьбе за истинную демократию и права человека разорвать очередную, ещё более крупную жертву на куски и утолить свою жажду властолюбия и крови. Лица ромеев, как и голова орла на знамёнах, свирепы и безжалостны. Позади них покорённые земли и порабощённые народы Италии и Сицилии, Испании и Африки, Македонии и Эллады. Теперь наступила пора окончательно захватить ещё один лакомый кусочек - узкий пролив, отделяющий Европу от Азии, а через него двигаться ещё дальше - к Кавказу и Ближнему Востоку, покоряя новые страны и новые народы. Самая сильная армия в мире приготовилась нанести сокрушительное поражение тому противнику, кто первым встал перед нею на пути, на том пути, который вёл с чрезвычайно агрессивного и весьма дальновидного атлантического Запада на блестевший золотом и пахнущий нефтью завораживающий глупый Восток.
Во фронт выстроенным легионам вышел Маний Аттилий - тот самый полномочный посол. Он был высок ростом, нагл и самоуверен, как какой-нибудь современный натовский 'ястреб'. Во всей натуре его чувствовалось что-то особо гордое, самодовольное, орлиное. Чуть позади него встали ещё двое: знакомый легионерам доблестный Луций Кассий, управитель римской провинции Азия, и какой-то ещё незнакомый легионерам человек совсем невзрачный на вид. Он то поднимал свою голову вверх и быстро смотрел на окружающих его ромеев, то, тупя взор, тут же опускал свою голову вниз.
Импозантный, красующийся сам собой, Маний Аттилий, вытащив из ножен короткий меч и высоко подняв его над своей головой, по всем правилам классического ораторского искусства, которым он овладел ещё с юных лет и всегда славился в римском сенате, начал свою захватывающую пылкую речь. Как бывший Александр Македонский или будущий Наполеон Французский с Адольфом Германским, широко размахивая руками и указывая мечом в направлении предполагаемого противника, он обратился к собравшимся воинам со следующими словами, бросая их резкими и короткими фразами и перемежая их необходимыми паузами. Так легче, думал он, его особо умная речь будет перевариваться теми, кто стоит теперь перед ним в тесном строю:
- Доблестные ромеи! Герои славных походов и войн! - раскатисто начали разноситься над головами воинов слова посла, - Наш дорогой друг Никомед, которого вы видите сегодня рядом со мною, тот самый, которого мы все называем Филопатором, в присутствии многочисленных свидетелей совсем недавно пообещал сенату Рима хорошую плату за возвращение ему его собственного престола. По справедливому закону долга и вследствие ощущения взаимной горячей любви он также заявил нам о том, что в конце своей жизни завещает нам без остатка всю свою Вифинию - эту небольшую, но важную для Рима страну; страну, расположенную на берегах пролива, отделяющего Европу от Азии, и хранящую ключи от цепей, закрывающих всем судам проход через пролив в Понтийское море, откуда до спокойного Крыма или вспыльчивого Кавказа уже, как говорится, рукой подать. Надеюсь, что теперь вы понимаете всё значение для Рима этой необычной Вифинии. Кто владеет ею, тому открыта дорога на многообещающий богатый Восток!
После этих слов посла выстроенные легионеры одобрительно закивали.
- И всё было бы для нас хорошо и здорово - продолжал Маний Аттилий - однако неугомонный Христос, этот жалкий выскочка, который из-за противостояния Никомеду и Риму уже попортил нам немало крови - так вот этот самый Христос, опираясь на свой недальновидный самонадеянный глупый народ, захватил власть в Вифинии и теперь вместе со своими подданными размечтался о независимости собственной страны, о свободе выбора своих друзей. Причём всё это он творит без нашего с вами позволения! Какая наглость! Как он смеет поступать подобным образом? Он что - забыл как надо себя вести? Нашим легионам, которых мы уже посылали впереди себя, не удалось с первого раза образумить его и поставить на подобающее место. Он, чудак, решил сопротивляться самому Риму и теперь тешит себя надеждой, что ему удастся остаться безнаказанным.
Легионеры возмущённо загудели.
- Надеюсь, - продолжал оратор - вы все не забыли, что точно так же в своё время пытался противостоять нам в соседней с ним стране, в Пергаме, и чудак Аристоник, вознамерившийся бесплатно, за просто так получить царское наследство своего отца. Однако мы, ромеи, успели тогда своевременно оформить все необходимые документы об этом наследстве в свою пользу и оставили Аристоника с носом. Потом мы одержали славную победу над его безумным жалким войском, которое он еле успел собрать, и которое какое-то время - какая всё же глупость! - пыталось нам, ромеям, помешать в нашей борьбе за восстановление справедливости. А самого Аристоника мы вскоре захватили в плен, отвезли в Рим, где, как самого обыкновенного раба, провели через Триумфальные ворота и потом без всякой жалости придушили. Зачем нам нужен такой лишний свидетель!
- Лишние свидетели нам не нужны! - раздавалось со всех сторон.
- Теперь наступила очередь сделать то же самое и в отношении Христа. Все свои силы мы должны бросить против него. Немедленно, без тени жалости, следует разгромить хилое войско этого упрямца, возжелавшего преступно православить и спокойно жить, наследовав бразды правления своего отца. И всё это он хочет совершать где? На берегах нашего лазурного Понтийского моря! Подобное - никак недопустимо! Поэтому самого Христа и всех его приспешников следует немедленно схватить и со всей строгостью примерно наказать, чтоб никому вокруг неповадно было и впредь нарушать наши священные принципы свободы и демократии и перечить великому и справедливому Риму.
После этих слов оратора невзрачный Никомед, молчаливо стоящий рядом с ним, вдруг сильно оживился и, поддакивая Манию Аттилию, несколько раз энергично закивал головой.
- Друзья! - снова азартно, впадая в брызжущий слюной раж, продолжал Маний Аттилий, - Сегодня перед нами страна, которая когда-то была основана самым первым Прусом. Отстаивая независимость своего народа, ему пришлось воевать и против царя персов Кира и против царя соседней Лидии Креза. Потомки Пруса сумели удержать свою власть в этой стране в течение нескольких веков. Теперь же мы имеем все необходимые права наследства, подкреплённые нашим самым современным оружием, для того, чтобы навечно остаться законными преемниками самого первого Пруса на этой земле. И это только начало нашего великого и славного пути на восток. За страной самого первого Пруса будут другие страны, которым необходимы наша истинная демократия и справедливая власть. Это - Галатия и Пафлагония, Понт и Каппадокия, Армения и Сирия, Финикия и Палестина. Будут и другие страны! Поэтому нет такой силы, которая могла бы остановить наше неуклонное продвижение на восток для наведения там должного демократического порядка. Весь мир на варварском востоке, и, в первую очередь, в Вифинии, должен начинать жить по нашим справедливым законам! Поэтому впереди у нас новые победы и новые завоевания, богатая добыча и сказочно красивая жизнь. Так не ударим же в грязь лицом, друзья! Начнём свой славный путь с победы над Христом. Сегодня это наш самый главный противник, наш самый главный враг! Справимся с ним - значит, справимся и со всеми остальными супостатами. Вперёд, воины доблести и чести! Весь Рим надеется на вас и с нетерпением ждёт известия о вашей долгожданной победе. А в награду за неё вы получите всё, что найдёте в городах и селениях покорённой Вифинии. Никто не посмеет помешать вашему заслуженному обогащению и весёлым развлечениям! Ведь с нами Бог!
Громкие возгласы одобрения и поддержки призыва Мания Аттилия тут же крутыми разбегающимися волнами стали разноситься среди разгорячённых легионеров, жаждущих богатой добычи и самых ярких развлечений. Они вскинули руки с мечами и щитами высоко вверх и что есть силы начали колотить ими друг о друга, пытаясь раздавшимся адским грохотом ещё более подбодрить и возбудить себя. Все вероятные противники от этих страшных звуков, разносящихся по долине, должны были бы в ужасе разбежаться кто куда. Наконец возбуждение легионеров достигло необходимого апогея, и, стоящий рядом с ними, полководец Луций Кассий, подал долгожданную команду к наступлению. Его жестоковыйные помощники, как вновь ожившие бандиты и убийцы легендарного, овеянного славой Иисуса Навина Кровавого, дружно взмахнули своими острыми мечами, а знаменосцы высоко вверх подняли знамёна с изображением кровожадного чёрного орла.
Легионеры, исполняя поданную команду помощников и знаменосцев, быстро сомкнули свои ряды и грозной многотысячной лавиной решительно двинулись вслед за знаменосцами в направлении на предполагаемого врага.
А вслед за самими легионерами, скрываясь за их многочисленными широкими спинами и низко опустив свою голову, нерешительно, иногда спотыкаясь, медленно двигался всеми забытый Никомед. Он очень надеялся, что уже через несколько часов наконец-то исполнится его самое сокровенное желание, и он с помощью подкупленных ромеев сможет в полной мере отомстить этому отвратительному и мерзкому Христу за его наглое вмешательство в дела страны и за свой собственный вынужденный позор. Дело осталось за малым: надо как можно быстрее достигнуть столицы Вифинии и схватить Христа вместе со всей его сворой. Никомед шёл по дороге и мысленно уже представлял себе, как он будет всё это делать, как вместе с ромеями будет распинать Христа на кресте и наслаждаться его страшными мучениями.