"Попугай" - это небольшой ресторанчик, расположившийся в одном из бесчисленных переулков-ответвлений Тверской, со стороны "Белорусского вокзала". Во времена нашего с Кешкой детства там был видеосалон, где показывали "Звездные войны", Фредди Крюгера и прочие чудеса несоветского кинематографа. Потом там был бар, по слухам - для "голубых", потом была какая-то разборка, кого-то убили, пару лет помещение пустовало, и вот после этого там и открыли этот ресторанчик. Небольшой, дорогой и уютный. Первое время там была клетка с зеленым волнистым попугайчиком, но вскоре пропала. Кешка говорил, что попугай, его тезка, кстати, умер после того, как какая-то гоп-компания отмечала в тесном кругу день рождения своего вожака. Маленькое сердечко нежной птицы не выдержало ночи под Юру Белана.

Я не знаю, откуда Кешка, к тому времени прочно обосновавшийся в Штатах, узнал о ресторане в центре Москвы. Но привел меня в "Попугая" именно он, во время своего первого визита на историческую родину. Мы тогда хорошо посидели, мне понравилось, и я стал туда периодически наведываться сам, своих знакомых приглашать на встречи. А уж с Кешкой мы встречались там, наверное, каждый раз, как он в Россию приезжал.

Познакомились мы с ним будучи еще абитуриентами МИЭМ. Вместе сдавали экзамены, попали в одну группу. То, что Кешка умнее и способнее меня, я понял сразу.

В школе я был почти круглым отличником, середнячком лишь по физкультуре и безнадежным троечником по географии. Я всегда воспринимал появление в своей жизни потенциальных конкурентов, как вызов, стараясь изо всех сил доказать самому себе, что я лучше их. За счет этих усилий я и держался в рядах лучших. Много позже я понял, что эта алисина стратегия, бежать изо всех сил, чтобы хотя бы удержаться на месте, крайне жизненна. Исключением стал Кешка.

Он был лучше меня во всем. И я, тем не менее, не воспринимал его, как угрозу своему положению в разного рода официальных и неофициальных табелях рангов. Не воспринимал я его и как пример для подражания. Он был для меня явлением природы, стихией. Был, и все тут. Сам Кешка же никогда не пытался мне ничего доказать, никогда не демонстрировал свое превосходство. Мне кажется, он всегда воспринимал меня, как равного, как некую опору. Думаю, это и помогло нам сохранить дружбу все эти годы.

Впрочем, многие его черты мне не нравились. Беспринципность, пройдошистость и, в особенности, цинизм. Вскоре после нашего знакомства я узнал, что он увлекается психологией, да не просто увлекается, а занимается ею очень и очень серьезно. Я, помню, спросил его, раз, дескать, он хочет стать психологом, зачем пошел на техническую специальность. Он криво усмехнулся, и сказал:

- Человек - такая же машина, как и компьютер, немного сложнее, немного труднее для программирования. Но никакой принципиальной разницы нет. А начинать надо с азов.

Программист из него вышел неплохой, и очень быстро. Пока мы возились с лабораторными работами, Кешка накропал набор подпрограмм для решения систем уравнений. В принципе, ничего сложного, взять справочник, сесть и написать, любой может это сделать. Но среди всего курса сел и написал только он один.

Мало того, несколько лет спустя ему удалось продать эти программы какой-то фирме за бешеные, по тем временам, деньги. Фирма хотела написать "русский Excel", а своих наработок не было, вот и собирали с миру по нитке. "Русский Excel" там же, где и "русские нанотехнологии", а вот Кешка, что называется, "поднялся".

Свои знания по психологии он испытывал во всю на практике, в основном, на преподавателях и девушках. Ему было легко сдавать экзамены в большинстве случаев, но зачем вообще напрягаться и чего-то зубрить, когда можно убедить преподавателя поставить зачет "за так"? Внешними данными Кешку природа и родители не обделили, но зачем долго и хлопотно ухаживать за девушкой, если можно ее убедить, что отдаться - в ее же собственных интересах?

Каюсь, я завидовал его успеху. Мы были молоды, что поделаешь.

А на последнем курсе с Кешкой случилось непредвиденное, изменившее его жизнь. Он влюбился.

Добро бы она была красавица какая, звезда факультета, спортсменка и отличница. Нет, обыкновенная девчонка, невзрачная третьекурсница, симпатичная, но ничего особенного. Крашеная блондинка, чуть ниже среднего роста, с толстой попой. Но любовь зла, как мы все знаем.

Проблема заключалась в том, что свет Кешкиных очей не реагировала на его штучки, в лучшем случае улыбалась. Думаю, дело было в том, что в присутствии Леночки Кешка заметно глупел, как это бывает с влюбленными, и исполнял все свои трюки с психологией и обольщением через пень-колоду. Он понимал, что выглядит неумно, и начинал злиться, от чего глупел еще сильнее -- замкнутый круг.

Леночка оказалась строгих правил. Кончилось все тем, что Кешка, собравшись духом, на полном серьезе предложил ей свои руку и сердце, на что она выдала сакраментальную фразу:

- Давай останемся друзьями!

После такого Кешка впал в депрессию и, увы, в самый настоящий запой. Я ничего не мог поделать... Ладно, первую неделю я пил вместе с ним, потом остановился, испугавшись, что завалю диплом. Кешке было все равно, на все мои попытки вразумить его он отвечал:

- Брось, давай лучше выпьем!

Спас Кешку его научный руководитель, молодой рыжий аспирант по имени Илья и по кличке Кузик. Когда Кешка не явился на их третью встречу, он поймал меня в коридоре, взял за грудки и выпытал все. Я сопротивлялся, честное слово.

Выяснив, в чем суть Кешкиной проблемы, Кузик пришел к нам в общагу, подсел к Кешке и поставил на стол запотевшую бутылку водки. Они ее вместе распили, после чего у них состоялся долгий-предолгий разговор. Я не знаю, о чем конкретно они говорили, но на следующее утро опухший с перепоя Кешка засел за учебники. До защиты оставалось 2 недели.

Кешка почти не ел и не спал, работая по 20 часов в сутки. Он никогда на моей памяти не отличался особой худобой, кроме как в это самое время, подготовки к защите. Дай ему тогда в руки косу да накинь на плечи черную простыню -- все, средневековый образ Смерти закончен.

Дипломную работу он защитил на "отлично". "Красный" диплом ему все равно не дали, были у него кое-какие неулаженные дела с отдельными преподавателями, которые он, из-за своей Великой Любви, забросил, вот ему и припомнили. Но все равно, это было чудо.

Защитившась таким образом, Кешка пошел в институтское кафе, съел 6 брикетов мороженого "Лакомка" за один присест и слег с тяжелейшей ангиной. Я подозреваю, что на нее наложились проблемы с печенью из-за такого обилия жирной пищи. В общем, защиту он с нами не отмечал, провалявшиь еще две недели в больнице.

Я его потом спрашивал, зачем он такую глупость сделал. Он отвечал, что не знает, что просто мороженого до смерти захотелось.

В общем, пьянка, стресс и болезнь выбили из Кешки дурь, и вышел он из больницы таким же, как и раньше, до Леночки. Почти.

Я вот иногда думаю, что было бы, ответь ему Леночка тогда взаимностью? Стал бы он скучным семьянином, работал бы в каком-нибудь заштатном НИИ. А я не стал бы участником этой удивительной истории... Да нет, даже если бы всё действительно по началу пошло бы так, он бы на 25 годовщину свадьбы эту свою Леночку удавил. А может, и раньше -- когда там в семейной жизни кризисные годы? Третий, седьмой и одиннацатый?

Леночка, кстати, оказалась полной дурой. Выскочила замуж за студента МГИМО, сынка замминистра, вроде хорошая партия. Но министерство вскоре расформировали, зам ушел на пенсию, а сынок оказался без волосатой папиной руки полным ничтожеством -- обрюхатил молодую двойней, гулял на лево и направо, пил, закончил продавцом въетнамских тапочек на рынке и членом КПРФ.

В общем, после окончания института мы все пошли искать работу, кто по знакомым, кто наудачу, а кто и через Центр Труда и Занятости. Все, кроме Кешки, который провернул небольшое дельце, про которое я уже рассказал выше, собрал вещички и махнул в Америку, где русские в те времена были еще в диковинку.

Перед его отъездом мы обменялись электронными адресами, но в глубине души я был уверен, что Кешку больше не увижу. Я ошибся.

Прошло три года. Я добился перспективной работы, начал получать неплохие деньги, подумывал о женитьбе. И вдруг от Кешки приходит письмо на английском, где он говорит, что скоро будет в Москве, куда везет свою новоиспеченную супругу, показать родные пенаты, и очень хочет меня видеть. Ну, мы и договорились встретиться в "Попугае".

Его супругу звали Мэри, у нее была какая-то польско-еврейская фамилия, а я весь вечер держал себя в руках, чтобы случайно не назвать ее Леночкой - Великая Любовь не прошла для Кешкиного подсознания даром! Познакомились они на каких-то курсах, чему я тогда не придал значения.

Незадолго до той встречи он разбогател на буме "доткомов", но в разговоре вскользь упомянул, что этому пузырю скоро наступит конец, и он выводит деньги из отрасли, а сам хочет полностью сменить род деятельности. Мне со стороны тогда казалось, что развитие телекоммуникаций и дальше будет продолжаться взрывообразно, с его мнением мысленно не согласился, поэтому запомнил эти слова хорошо. Кризис грянул через полтора месяца.

Кешка вернулся в Америку, наслаждаться своей молодой женой и миллионами. Я не упомянул, что Кешка женился на ней по любви, а не ради гражданства? Вот, упоминаю.

Не прошло и полугода, как Кешка написал мне сумбурное письмо, в котором сказал, что прилетает в Москву опять. Когда мы встретились в "Попугае", он был пьян.

Мэри не любила его! Тоже мне, новость. Она вышла за него ради денег. И стоило получать высшее образование, да еще и заниматься психологией, чтобы это понять? Она обобрала его до нитки, а, когда он стал артачиться, пригрозила натравить на него иммиграционную службу. И остался Кешка с самым, наверное, дорогим американским гражданством в истории.

Поплакался он мне в жилетку, протрезвел, и улетел обратно, бомжевать под мостами.

Однако Кешка не зря на те курсы ходил - оказалось, он получил лицензию ассистента психотерапевта. Быстренько устроился на работу, я бьюсь об заклад, что без его психологических фокусов не обошлось. Потом, уже работая, он заочно, в кратчайшие сроки, умудрился получить диплом, а затем и лицензию на практику, став полноценным психотерапевтом и конкурентом своего бывшего хозяина.

Работа психотерапевта в Штатах оплачивается очень хорошо, так что через два года он снова стал если не миллионером, то весьма состоятельным человеком.

И вновь его потянуло на любовь. И вновь он приехал в Москву, на этот раз с невестой. Вновь мы встретились с ним в "Попугае", и вновь в его пассии я увидел Леночку. Мы тогда хорошо посидели.

Кешка прокатил свою Джоанну-"для друзей Джо", по Золотому Кольцу, потом они съездили на Байкал и, набравшись экстремальных впечатлений, вернулись в Америку.

Через пару лет они разошлись. Поскольку брачного контракта не было, а тылы Кешка, умудренный опытом, себе прочно прикрыл, он остался миллионером-психотерапевтом в глубокой депрессии.

Вышел он из нее просто - приехал ко мне, прямо домой, мы напились за его счет, вспомнили прошлое, пришли к выводу, что все бабы - суки, после чего Кешка убрался обратно, в Штаты. Хорошо все-таки быть богатым!

Вновь услыхал я о нем еще года через два, когда в России, в Санкт-Петербурге, состялся какой-то международный конгресс нейрофизиологов. В составе американской делегации оказался молодой, подающий большие надежды нейрофизиолог русского происхождения Иннокентий Стрельцов.

Вот скажите мне, как человек, компьютерщик по образованию, психолог по призванию и миллионер по жизни, смог стать нейрофизиологом в Штатах, с их драконовскими законами о научных степенях и прочим? Кешка ведь получил свою степень не абы где,а у самого Джона Хопкинса, там дипломами не торгуют. И когда он все это успел, при такой насыщенной личной жизни-то?

Впрочем, при ближайшем рассмотрении работы Кешки оказались косвенно связаны с его специальностью по первому диплому. Он занимался всякими прикладными устройствами для диагностики заболеваний мозга. Проще говоря, он создавал антенны для чтения биотоков, а также системы анализа и обработки получаемых таким образом данных для диагностики заболеваний. Звание свое он получил, к примеру, за какие-то важные успехи в области ранней диагностики шизофрении.

Когда Кешка заехал в Москву, мы изрядно покуролесили, сходили в поход, как полагается, с рюкзаками, тушенкой, палаткой, костром и нескончаемым трепом под ночным небом. Кешка много рассказывал об Америке и своей жизни там, не касаясь только двух тем: его женщин и работы.

Говорил он о Штатах резко, обоснованно резко, в отличие от наших доморощенных политологов-американистов, но я понял, что Америку Кешка любит, и в Россию не вернется.

А потом, по возвращении домой, он снова пропал, без следа, без весточки, на этот раз, на шесть долгих лет. Ни звонил, ни писал, даже на поздравления с днем рожденья и Рождеством не отвечал. Его имя напрочь исчезло из журналов о науке и бизнесе, что было странно. В конце концов, я оставил попытки связаться с ним и, постепенно, стал забывать старого друга. И вдруг, как гром среди ясного неба, это приглашение.

Припарковать машину в центре города во второй половине дня сложно. Пришлось немного поколесить по окрестностям в поисках свободного местечка. Втиснув свой потрепанный "Фольксваген" между двумя дорогими иномарками, я заглушил двигатель, забрал с соседнего сиднья портфель, выбрался на улицу, запер машину и рысцой припустил к "Попугаю". Сырой холодный воздух поздней осени не способствует неспешным прогулкам.

Я толкнул подпружиненные створки дверей ресторана, они распахнулись, и я окунулся в полумрак прихожей этого местечка. Слева от меня стояла крохотная деревянная, лакированная и расцарапанная скамеечка, на которой вряд ли бы уместились два взрослых мужчины. На нее можно было бросить сумку, шарф с шапкой зимой, а можно было бы присесть обувь почистить, или погреться - скамеечка ютилась впритык к отключенной на теплый сезон батарее отопления. За скамеечкой был дверной проем с узким откидным прилавком. Проем вел в в небольшую раздевалку - плечики, номерки, все, как полагается. Справа вниз вела лесница, она заканчивалась площадкой - налево зал ресторана, направо коридор к туалетным комнатам.

Заведение, как я уже говорил, марку держало, поэтому в воздух был чист, в туалетах пахло не хлоркой или чем похуже, по советски, и не современным химически хвойным дезодорантом, а старым деревом. Поверьте человеку, который студентом подрабатывал уборщиком в "Макдоналдсе", этого очень сложно добиться.

В зале ресторана царил полумрак, подчеркиваемый совсем домашними торшерами, расставленными по углам. Здесь в воздухе витал слабый аромат вкусной еды, причем хозяева ресторана делали это специально - кухня находилась как раз над залом и была тщательно от него изолирована, однако небольшая часть запахов оттуда нагнеталась сюда вентиляцией, чтобы подстегнуть аппетит посетителей. Об этом трюке я однажды узнал от гардеробщика, находившегося тогда в подпитии.

В зале было установлено несколлько четырехместных столиков, либо с деревянными стульями, довольно комфортными, либо с диванчиками с одной стороны и все теми же стульями с другой. Кроме того, вдоль дальней от окон стены, справа от входа, были оборудованы уютные ниши с двухместными столиками. В общем, довольно стандартно. С высоких потолков свисали на хитрых плетеных ножках-кабелях светильники, похожие на перевернутые детские жестяные ведерки, или же на ведерки для шампанского - внутри горит лампа, а за ручку можно подтянуть светильник ниже, или подтолкнуть вверх, и он останется висеть на выбранной высоте. Пепельницы металлические, словно рубленные из цельных грубых слитков, кажутся основательными, тяжелыми, а на деле - алюминиевый сплав, легкие, дешево и сердито.

Кешка сидел в нише, в углу, у двухместного столика с бокалом коньяка и кожаной папкой, а про пепельницы я упомянул потому, что он курил. Кешка - курил! В студенческие годы мы так и не смогли склонить его к этому порицаемому современным обществом пороку, да и в Америке борятся с курением, как с Гитлером, а тут вдруг Кешка курит.

Заметив, он махнул мне рукой, и я двинулся к его столику, вглядываясь в лицо, плавающее в дымном полумраке. Он сильно похудел, вместо пухлых щечек - выступающие скулы, под усталыми глазами набрякли мешки. Или я привык к пухлому Кешке, или худоба ему действительно не шла - его лицо пугающе смахивало на череп. В его жизни опять творилось что-то нехорошее.

Кешка встал, увидев меня, и, обрадовавшись, широко улыбнулся. Махнув рукой, подозвал к себе:

- Привет, Мишка! Рад, рад тебя видеть!

Я хотел пожать его протянутую руку, но в последний момент рукопожатие как-то переросло в объятие. Я жутко по нему соскучился.

- Здорово, Кешка! Здорово, старик! Как ты?

- Как? - переспросил Кешка, отстранившись, каким-то натянутым голосом, - Как? Это хороший вопрос... Очень хороший.

Мы сели, Кешка убрал папку под стол, освобождая для меня место. Подошел официант, предложил меню и винную карту. Я отвлекся, выбирая блюда. Сделал заказ, по-моему, телятину, брокколи и красное вино, французское, я часто их заказываю. Когда официант ушел, я откинулся на спинку кресла, еще раз улыбнулся Кешке и спросил:

- Ну, и что же привело тебя на историческую родину в этот раз?

Кешка глубоко затянулся, выпустил струю дыма, вдумчиво раздавил недокуренную сигарету в пепельнице и сказал:

- Да вот, решил совета у тебя спросить.

- Да? - удивился я, - Ради простого совета переправиться через океан?

- Ага. Но только не ради простого, а ради твоего. Оно того стоит. Тем более, что все с тебя началось.

- Что началось?

- Да вся моя работа последних нескольких лет. И то, что из нее вышло. Когда мы с тобой в последний раз виделись? Пять лет назад? Или уже шесть? Ну, когда в поход ходили?

- Шесть.

- У, время летит, не замечаешь.

- Так в чем совет-то?

- Как мне поступить? Что мне со всем этим делать?

- Так, не томи, рассказывай по порядку, в чем дело, что тебя беспокоит. Может, действительно чем помогу. Хотя сомневаюсь, честное слово, ты же у нас ученый, не я. Но ради тебя готов тебя выслушать.

Кешка даже не улыбнулся на эту шутку. Раньше бы заржал, а теперь нет. Изменился.

Он откинулся на спинку кресла, помолчал немного, уставившись в пространство, собираясь с мыслями, потом спросил:

- Помнишь, в том походе, на второй или третий лень, то есть, ночь, мы под открытым небом спали, в мешках?

- Ну, было такое.

- Мы еще долго терпались на всякие отвлеченные темы, не спалось.

- Да, помню.

- Ты тогда сказал одну фразу, которая почему-то засела у меня в голове. Как сейчас помню: "Интересно, сколько информации, поступающей от глаза по зрительному нерву, добирается до участков мозга, которые ее интерпретируют?" Я тогда еще себе такого цензора представил, сидит толстячок в погонах между глазом и мозгом и командует: "Это тебе видеть не положено!" Ну, ты понял, о чем я.

- Ну, да.

- Вот. А уже потом, вернувшись в Штаты, я ее вспомнил и задумался всерьез. Помню, прилетел я в JFK, еду по трапу, сквозь окна летное поле видно, солнышко сияет, самолеты стоят - красота! А я думаю, вижу ли я все это на самом деле, или там есть еще что-то, чего мой собственный зрительный центр от меня скрывает. Или, наоборот, дорисовывает. Глупость, конечно, но захотелось мне узнать, так ли это.

Что, если у человека поврежден зрительный центр, из-за менингита, к примеру? Глаз жив, мозг жив, зрительные нервы в порядке, а зрительный центр не работает. Что, если его обойти? Зачем вообще мозгу зрительный центр? Некоторые люди, у которых зрительный центр поврежден, тем же менингитом, могут различать свет и тьму, ориентироваться в пространстве. Какие вообще функции выполняет зрительный центр у человека? Вон, лягушки не видят неподвижные объекты, для их мозга непозволительная роскошь любоваться ландшафтами. Что, если и у человека что-то похожее происходит?

Я буквально покоя себе не находил, думал об этом днем и ночью.

Как ты понимаешь, мне не в первый раз приходилось изучать что-то новое. В общем, когда я твердо решил разгадать эту загадку, я за пару месяцев проштудировал целую библиотеку, искал все, что хоть как-то связано с вопросом. Пока я все это изучал, в моей голове оформилась идея машины. Обычный сканер для мозга, только остронаправленный, снимающий образы со зрительного нерва или конкретного участка мозга. С помощью его и компьютера можно взять две картинки - что видит глаз, и что видит мозг, и сравнить. А можно прямо в мозг транслировать картинку, можно с телекамер, можно с глаз человека, минуя зрительный центр, если тот поврежден. А можно с компьютера синтезированные образы мозгу скармливать, обходя зрительную систему. Виртуальная реальность.

Кешка замолчал, раскуривая новую сигарету. Официант принес мне еду.

- В общем, пошел я к директору нашему. Пока рассказывал о лечении слепых, он только головой кивал, а вот как только я о виртуальной реальности упомянул, сразу оживился, деньги почуял. Понятно, лечить слепых - задача благородная, и денежная тоже, но идиотов, растрачивающих жизнь у телевизора и компьютера, в тысячи раз больше, во столько же раз больше и рынок. Соответственно, прибыль получить и под это дело финансирование найти проще.

Директор засуетился, за пару месяцев мы нашли инвесторов, создали фонд. Я им сразу сказал, что у меня на руках идея и уверенность, что ее можно воплотить в жизнь, но до этого могут годы пройти. "Ничего, мы подождем," - сказали они и дали денег, лабораторию и отличную, по началу, команду ученых.

Я хотел, чтобы устройство перехватывало сигнал, идущий по зрительному нерву до того, как он попадет в зрительный центр, и после. Сказать проще, чем сделать. Если то, что попадает в зрительный центр, перехватить относительно легко и интерпретировать не слишком сложно, то "обработанные" мозгом данные читать есть ни что иное, как телепатия.

Кешка задумчиво посмаковал коньяк и продолжил:

- В общем, сначала, пока денег спонсоров было много, разработкой устройства занималась та самая команда профессионалов. У всех по шлейфу научных званий, успешные проекты, публикации, чуть ли не мировая слава. Справедливости ради, за два года они очень многого добились. Во-первых, они разработали "систему наведения", которая ищет зрительные нервы и зрительный центр, вне зависимости от того, какого пола, возраста или расы человек. Ну, если только у человека вообще есть зрительный центр. Иногда такие врожденные аномалии встречаются. Вообще-то, одна эта разработка на Нобелевскую премию тянет. Во-вторых, они создали и опробовали на практике систему интерпретации данных зрительного центра мозга. Теория была моя, конечно, а вместе с их реализацией все это тянуло на вторую "нобелевку". Ну, это если бы мы все работали не на частную лавочку.

Также многое удалось выяснить, как вообще зрительная информация в центр приходит и уходит. Это оказалось чрезвычайно интересно. Уже после того, как у нас заработала система считывания, мы элементарно ее перепрограммировали и пускали синтезированную компьютером картинку напрямую в мозг, мимо зрительного центра. Людей с органическими поражениями глазных яблок или даже зрительного нерва можно было делать зрячими. А уж как компьютерные игрушки смотрятся при таком восприятии! Слава Всевышнему, голливудские продюсеры о нашей системе пока не прознали.

Однако, как бы то ни было, все затраты в момент, когда наш испытуемый надел шлем и увидел тестовую картинку сразу мозгом, а не собственными глазами, окупились. Пусть пока потенциально, но что бы ни было...

Однако ребята в команде ведь настоящие ученые были. Они прекрасно понимали, что, работай они не на частный фонд, а на государственные гранты, нобелевка, а то и обе, были бы у них. Достаточно публикации. А по контракту они не имели права результаты публиковать без согласия нанимателя.

Вот все это и сгубило первую команду. Когда они осознали, что сделали, то захотели славы. Они попытались сначала убедить меня открыть разработку, а когда не удалось, вышли на некоторых спонсоров через мою голову и тоже начали убеждать их открыть данные. И я, и представители спонсоров аппелировали к контракту, по которому все их разработки принадлежали нам. Когда они все контракты подписывали, денежные знаки застили им глаза, и на этот пункт они даже не взглянули. Теперь же им вдруг стало ясно, что деньги в работе настоящего ученого - не главное, общественное благо, след в истории и тому подобное важнее. В конце концов, деньги им платили очень большие, люди они все взрослые, и ставить подпись их никто не заставлял. В общем, все переговоры ни к чему не привели.

И тогда они начали итальянскую забастовку, начав твердо соблюдать все условия контракта - на работу уходили и приходили по секундомеру, в лабораториях соблюдали все правила безопасности... В результате работа быстро встала. Лучше всего организованный саботаж за всю мою карьеру.

К сожалению, с окончания Второй Мировой войны слишком много левых приложило руки к законодательствам развитых стран. США не исключение. Поэтому мы не могли просто уволить наших "гениев", нам нужен был повод. А они свои права знали хорошо, были осторожны, и у каждого были деньги на хороших адвокатов. Когда они начали свою итальянскую забастовку, нам пришлось сжать зубы и продолжать платить им зарплату еще полтора года, хотя за это время проект не продвинулся вперед ни на шаг.

Мало того, "гении" не раз пытались в отместку уничтожить результаты своего труда. Хорошо, что я, старый советский параноик, хранил дома дополнительные резервные копии всех данных со всех компьютеров лаборатории, да не брезговал перетряхивать корзины для бумаг. Уборщики смотрели на меня, как на сумасшедшего, но это безумие потом окупилось.

Адвокаты затеяли переговоры, которые несколько месяцев длились. В конце концов, их всех уволили с огромными отсупными, чтоб язык держали за зубами. Ну, и большинство из них сразу в отместку стали распускать обо мне по своим каналам нехорошие слухи, прекрасно понимая что ничего с ними я поделать не смогу.

Так я остался один, с серьезной дырой в фондах и быстро портящейся репутацией. Несмотря на перерасход средств и реальную перспективу срыва сроков проекта, я вздохнул свободно.

Но проект продолжался, и кому-то ведь надо был его заканчивать. И начал я искать новых людей. Удивительно, но оказалось, что первоначальная команда включала в себя почти всех пригодных специалистов мира. Я серьезно, я искал новых людей по всему свету, в том числе, в России, но те, кто подходил по своим качествам, либо запрашивали слишком много, либо просто не шли работать к человеку, о котором ходили слухи. Такие слухи...

Пришлось шерстить молодых выпускников институтов и колледжей. Сколько я людей тогда интервьюировал - не сосчитать. Причем я имел дело только с теми, кто уже прошел отбор специалистами по персоналу высочайшего класса. Но мне поневоле приходилось быть разборчивым, помня первую команду.

Один из спонсоров порекомендовал... настоятельно порекомендовал одну всемирно известную индийскую фирму, во главе которой стоял тогда еще более известный гуру. Они как раз занимались нейропротезами. Терять мне было нечего, и я согласился, тем более, что остальные спонсоры не возражали. Это была одна из самых больших моих ошибок за всю жизнь, вторая после моей женитьбы на Мэри.

Из всех богов индийского пантеона гуру явно предпочитал толстого жулика Ганеша. Больше года он водил за нос меня и спонсоров, разбазарив почти весь остаток денег и не сделав за это время практически ничего. Когда даже слишком оптимистичные из нас, а я к таким не относился, поняли, наконец, что пользы от гуру и его фирмы не будет, мы отказались от их услуг, а спонсоры натравили на них своих адвокатов. Насколько я знаю, тяжба идет до сих пор. Ну, а виноватым в простое и потере денег снова оказался я.

Пришлось выкручиваться. Параллельные наработки кое-какие за это время у меня были, я все-таки кое-чего стою сам. Но все же... Еще один спонсор, оскудевший на старости лет мозгами мультимиллионер, потребовал, чтобы я взял на работу некоего Теодора, его неудачника-племянника, пригрозив, что в противном случае заберет свои деньги из фонда. Поскольку это означало бы закрытие проекта и кучу дополнительных неприятностей для меня лично, я поневоле согласился.

Так у меня в моей лаборатории появился ассистент, целый племянник миллионера. Поначалу мне этот тип совершенно не понравился. Безынициативный тюфяк, маменькин сынок, не знающий цену деньгам, труду и собственному достоинству, криворукий неумеха.

Как-то раз уронил он на пол спектрометр суперновый, я на нервах весь был тогда, ну, и дал ему в глаз. В Штатах, вообще-то, за такое в тюрьму сажают. Сказал, что мне все равно что его дядюшка со мной сделает, пусть он убирается восвояси. А он, вместо того, чтобы кинуться стучать на меня своему покровителю, вдруг стал умолять оставить его, рассказал историю, как им всегда помыкали, защищали от внешнего мира, и что он хочет стать, наконец, независимым человеком. И меня проняло, ты знаешь!

Тед ровным счетом ничего не умел, но страстно старался научиться. Ему не хватало силы воли доводить свои намерения до конца, но тут был я, выполняя ее роль. Измывался я над ним, как мог, все терпел, дядюшке так и не пожаловался, хотя временами я по глазам видел что очень хочет. Медленно, но верно он начал становиться похожим на человека, и даже на инженера.

Я продолжал, тем временем, искать подходящих специалистов. Но все что-то попадались люди, как это по-русски, weren't up to the task. Я уже отчаиваться начал, как вдруг нашел самородка. Является ко мне на собеседование некий Джо Мгамбе из Южной Африки, с просроченным разрешением на работу. Уж как он узнал, что я ищу инженеров со знанием нейробиологии, не знаю, может, кто из соплеменников подсказал, но узнал, а наглости ему не занимать. Вот он и заявился на собеседование - дреды, диплом с отличием Технологического Университета Дурбана, губы, что твои шины автомобильные, стоять спокойно не может, все пританцовывает. Но рекомендации были хорошими, на все мои вопросы ответил без запинки, а уж я его не щадил, с подковырками задавал, и я его взял, хотя сомнения грызли.

И не прогадал. Голова и руки у Джо оказались золотыми. Он за два месяца нелегальной работы, по факту, когда ему новое разрешение оформляли, ликвидировал мое отставание от расписания, сделав работу, наверное, двух лет. Представляешь, он интуитивно нащупал способ отфильтровывать ненужную информацию из того потока, что по нервам идет. И сделал фильтр, после чего создание сканера оказалось задачей рутинной. Самородок. В общем, чуть меньше полугода назад мы втроем сделали первую установку, позволившую узнать, что из окружающего мира мозг отбрасывает в процессе восприятия. Вот тогда-то все и началось по настоящему.

Мы сделали то, ради чего я все это затеял. Мы взяли и сравнили, что видит глаз, и что зрительный центр посылает в мозг. И превратили разницу этих картинок в образы.

Кешка замолчал, уставившись остекленевшими глазами в пространство. Видимо, заново переживал те события. Я уже хотел было его попросить продолжить рассказ, как он сам встрепенулся и заговорил вновь:

- Когда я впервые увидел картину, построенную из моих собственных восприятий, я был разочарован. Серая мешанина. Но потом, приглядевшись, увидел нечто, что поначалу принял за игру воображения.

Вскоре тот же образ мы нашли и у Теда, и у Джо. И у других людей, которых мы испытали с тех пор.

Видишь ли, Миша, мы обнаружили, что цензор все-таки есть, что зрительный центр действительно отфильтровывает информацию, улавливаемую глазом, а ту информацию, которую передает дальше, меняет. Я этого и ожидал, но вот смысл отсеянной информации...

Если глаз неподвижно смотрит на, скажем, вот эту солонку с перечницей, то в мозг их образ, теоретически, конечно, достаточно передать только один раз, ну, как видео кодируется. Но с человеком все сложнее. Например, если действительно долго на что-то смотреть, в глазных колбочках распадается белок родопсин и эти колбочки "слепнут", перестают передавать информацию в зрительный нерв. А зрительный центр, тем не менее, знает, что глаз неподвижен, значит, перечница еще там, и ее образ можно передавать мозгу. За счет этого, кстати, мозг можно обмануть, так иллюзионисты работают.

Но выяснили мы еще кое-что важное о мозге. И, похоже, о мире, который нас окружает. В любой картине, которую видит глаз, присутствует некая постоянная, неизменная информация, некий инвариант. И зрительный центр ее отфильтровывает, убирает. Это как с перечницей, мозг знает, что она есть всегда, так зачем зрительному центру о ней напоминать? Вполне возможно, что такая функция у центра вырабатывается в раннем детстве.

Эта информация, картина, этот инвариант присутствует всегда. Даже когда сумерки, и вместо колбочек работают рецепторы-палочки. Ее видят все зрячие, вне зависимости от пола, расы, возраста или социального происхождения.

Поначалу мы думали, что это все фокус психики, или что-нибудь подобное. Но, чем дольше мы с этим экспериментировали, тем больше я склонялся к мысли, что этот инвариант является неотъемлемой частью окружающего мира. Нашей Вселенной.

Кешка снова остановился, залпом выпил коньяк и продолжил:

- У меня есть гипотеза. Когда мы экспериментировали с синтезированными изображениями, то обнаружили, что инвариант имеет свойства голограммы. То есть, пока синтезированная картинка занимала только часть поля зрения, включая периферическое, инвариант отфильтровывался, то есть присутствовал в общей картинке, размываясь по мере приближения лица испытуемого к картинке, когда она занимает все больше и больше места. Также ведут себя голограммы, в них каждый участок хранит в себе всю информацию о сфотографированном объекте.

Так вот, мир вокруг нас, по сути, одна большая голограмма...

Он снова замолчал, уйдя в себя.

- Так что же ты там увидел, этот инвариант? - решил я немного расшевелить рассказчика.

Кешка взрогнул, и сказал:

- Сейчас покажу.

Он достал папку, расстегнул на ней застежку и, приоткрыв, остановился. Лицо его исказила гримаса отчаяния:

- Ты пойми, я не знаю, как быть. Мой директор и инвесторы давят на меня изо всех сил, все сроки прошли. А я боюсь им это показывать, ведь большинство из них не хриситане, как и я, впрочем. Это все может иметь очень серьезные последствия.

- Так что у тебя там? Не тяни.

Кешка раскрыл папку, перевернул ее и порывисто сунул мне в руки:

- Смотри! Сверху - мой инвариант, под ним - Джо, Теда и других испытуемых.

Я посмотрел. Листы плотной глянцевой бумаги американского формата. В левом верхнем углу - легенда с именами испытуемых и какими-то цифрами. Остальная площадь была занята сложными узорами из крошечных цветных пятнышек, сливавшимися в однородно-серые прямоугольники.

Я испустил вздох разочарования и машинально закрыл глаза перед тем, как, набрав в легкие побольше воздуха, произнести какую-нибудь банальность. И на этом вздохе я осекся, ибо при закрытых веках я увидел в инверсии фосфенов, отпечатавшихся на сетчатке моих глаз, тот самый инвариант. Ту самую картину, которую отфильтровывает зрительный центр мозга любого человека. Тот самый образ, который есть в любом видимом предмете, будь то камень на дороге, солонка на столе или звезда в небе. Образ до боли знакомый, не раз выплескивавшийся из подсознания художников на их холсты, образ, растиражированный миллионы раз.

Образ Матери с Младенцем на руках.