Попов Александр Георгиевич : другие произведения.

1-часть Ассистент

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
  
  
   - Есть два вида неудачников. Первые просто не могут нормально жить. Им не хватает активности, воли, или элементарной способности превращать свои мысли в дела. Среди аутсайдеров таких большинство. Бедолаг жалеют, называют хорошими, но робкими людьми. Однако, их жизнь от этого лучше не становится. У вторых все наоборот - они плохо контролируют свою активность. Их мысли, любые мысли, - сразу поступки. А, поскольку мысли не всегда бывают удачными, собственные начинания навлекают на головы этих славных людей такую массу проблем, что они тоже, увы, не преуспевают. Так вот ты, мой друг, судя по некоторым признакам, собираешься увеличить число последних, - так когда-то сказал мне один из друзей моего отца.
   И он был прав. Во всяком случае, то, что я сейчас делаю, подтверждают эту мысль целиком и полностью. Я сижу за компьютером и пытаюсь привести в порядок свои записи. Эти записи.
   Странно, но именно он, тот самый папин друг и устроил меня на эту работу. Работу к доктору Логонову. Вот уже несколько месяцев я - ассистент доктора, и это после того, как меня с треском уволил очень известный московский психоаналитик! Кстати, уволил за дело, и я ума не приложу, почему друг папы все же рекомендовал меня. Согласитесь, препротивная ситуация, потому что, делая эти записи, я сейчас подвожу и его тоже. Захар Аркадьевич Логанов категорически запрещает делать какие-либо заметки о его работе и даже запрещает говорить о ней в частных беседах.
   Получается, я трепло. Да, трепло, но, что бы меня не считали полностью безответственной особой, я написала такое вот предисловие.
  
   ПРЕДИСЛОВИЕ
  
   Если вам в руки попали эти отчеты, пожалуйста, отнеситесь к ним с осторожностью, они делались мной на свой страх и риск, без ведома доктора Логонова. Кроме того, они не являются точными стенограммами его сеансов, а представляют собой всего лишь дневниковые записи, сделанные по горячим следам.
   Мне не известны причины, по которым гЛогонов против афиширования своей деятельности. Возможно, они очень серьезны. Оправданием появления этого текста для автора служит поучительность многих вещей, часто осознающихся в процессе работы доктора, когда вскрываются взаимосвязи, проявления которых возможно в жизни практически каждого человека, в то время как информированность людей о влияниях такого рода на их судьбу крайне ограничена.
   Причины, по которым имена и профессии лиц, упоминающихся в этих отчетах, изменены, думаю, понятны. Тем не менее, автор приносит извинение тем, для которых появление или просто наличие данных текстов в моем компьютере может принести вред или огорчение. Ведь всякое может быть.
   И еще. Поскольку многое из того, что происходит на сеансах, воспринимается автором скорее в виде образов, чем логических связей, он описывает только личные впечатления. Однако, не являясь профессиональным литератором, он, автор, приносит извинения за то, что изложение, вероятно, не всегда ведется в едином стиле и не всегда развивается по законам композиции.
  
   Конечно, после такого введения можно писать что угодно! Но этот тот случай, когда не повредит написать еще несколько вступительных фраз.
   Во-первых, если вы обнаружите, что этот текст написан не до конца, сразу и решительно стерев оный, вы поступите наилучшим для меня образом. Пожалуйста, поймите, что делая эти записи, я рискую не только вылететь с работы. Мне здорово не по себе от мысли, что Захар Аркадьевич может догадаться об этом моем начинании. А он, правда, может. Узнать, вычислить, увидеть. Поэтому, и это во-вторых, если я все же доведу эти записи до состояния, пригодного для чтения, в данном факте, возможно, будет заключено его скрытое одобрение. А если нет... но, если честно, только на это его одобрение я и надеюсь.
   Насколько я знаю, сеансы, о которых пойдет речь, действительно никогда не записывались на магнитофон и не снимались на видео. О них, по крайней мере, до настоящего времени, ничего не писали в прессе, однако в научных кругах можно услышать самые противоречивые мнения, как о самом Захаре, так и о его стиле работы. Тем не менее, среди профессионалов информация о его деятельности тоже крайне скупа.
   Увы, я пока не могу отнести себя к числу профессионалов. Я только учусь, а мои знания методов его работы недостаточны даже для того, что бы раскрыть их даже примерно. Ведь это очень сложная область, и одного неправильно поставленного ударения может оказаться достаточно, что бы исказить смысл вещей, лежащих в основе его практики. Кроме того, моя роль в его сеансах, на самом деле, весьма незначительна. Но я вижу и слышу почти все из того, что там происходит и в своих записях попробую описывать все так, как оно обычно происходит: в строгой последовательности, не привнося в текст никаких собственных рассуждений и домыслов, какими верными они бы мне не представлялись. А все пояснения, обойтись без которых трудно, будут даваться по ходу рассказа.
   Позволю только одно замечание. Захар не оккультист, не знахарь, он - ученый. Догадываюсь, что, если вы никогда не сталкивались с работами в этой области, вы, наверное, еще ничего не поняли. Но я реально боюсь написать что-то не то. Скажу так, доктор Логонов лечит. Только в отличие от врачей, какими они предстают в нашем понимании, он никого не режет скальпелем, не исследует результаты анализов, не делает УЗИ и очень редко прибегает к помощи каких-либо препаратов. У него свои методы, и главным инструментом его исследований является как бы он сам. Он, и мы, его ассистенты. Потому что он лечит не тело человека, а его жизнь. Конечно, это звучит наивно и пафосно, но я это понимаю именно так.
  
   Теперь о самих сеансах. Или беседах.
   Если вам повезет когда-нибудь оказаться пациентом Захара (а это действительно везение), все происходящее в начале напомнит вам прием у психотерапевта. То есть, все выглядит достаточно безобидно, и первые вопросы и фразы, не позволяют вам что-то почувствовать и испугаться.
   Я начну с того случая, который, как мне кажется, лучше других введет вас в происходящее на сеансах. И вот почему. Обычно на прием приходит человек уже подготовленный одним из двух старших ассистентов Захара. Я еще не до конца понимаю, как происходит эта подготовка, и, возможно вернусь к этому, когда буду обладать большими знаниями, но дело не в этом. Я начну с того эпизода, когда для исследований пришел неподготовленный человек.
   Теперь о том, как я буду это делать. Я попробую сделать так, что бы вы представили происходившее на сеансах, представили так, как это стоит в моей памяти. Я попытаюсь как бы посадить вас в нее, сделать невидимым наблюдателем происходившего. Это такой метод... Но не стану грузить вас всякой методологией, просто помните, это исключительно моя память. Как было на самом деле, знает только доктор.
   Итак, сеанс или исследование, как это называет Захар. Короче, погружаемся!
  
  
  
  
   ЭПИЗОД 1
  
   - Вы доктор?
   - Нет.
   - Но... ведь вы психоаналитик, да?
   - Нет. Кто вам это сказал? - Захар вскидывает бровь и выразительно смотрит на меня.
   Мы сидим в просторном кабинете. Большая квартира в центре Москвы. Толстые стены дореволюционного дома и тройные стеклопакеты на окнах не пропускают шум улицы, тикают часы; где-то в коридоре, ведущем на кухню, слышатся чьи-то шаги. И снова тихо.
   - Когда вы записывались на прием, и, я думаю, еще перед этим тоже, вам объяснили, - пробую напомнить я, - Доктор работает по технологии отличной от тех, которые пока общеприняты.
   - На самом деле, мне не важно по какой технологии вы работаете, - говорит гостья. Говорит не мне, а Захару. - Меня записали вне очереди, понимаете?
   Захар снова смотрит на меня. И круг замыкается.
   Нас трое: Захар, то есть доктор Захар Васильевич Логонов, его новая пациентка (у Захара пациент или подопытный именуется простым словом "гость"), которую зовут Катерина, и я - как вы уже знаете, ассистент доктора. Если это кому-то важно, меня зовут Ванда. Кстати, имя не вымышленное. Доктор Логонов - мужчина средних лет. Среднего роста, коротко подстрижен, всегда очень хорошо одет, аккуратен. Говорит спокойно, с хорошей дикцией. Артистичен, но скуп в движениях и в мимике. Наша сегодняшняя гостья довольно милая молодая женщина, практически моя ровесница. На ней темные джинсы и свитер, на руке неброские, но очень дорогие часы. Хорошая кожа, умное лицо.
   - Разве у нас записывают без очереди? - Захар снова смотрит на меня, словно я только что взяла взятку и спрятала в лифчик. Который, если кому-то важно, я на самом деле ношу очень редко.
   - Вы сами разрешили это делать, - бесстрастно напоминаю я. - С этого месяца и по тройному тарифу, - и обращаясь к нашей гостье, спрашиваю, - Вас записывал Сергей?
   - Да, наверное, Сергей. Собственно, я от Александра Васильевича.
   - А кто это? - вскидывается Захар, но я думаю, что на самом деле ему на это наплевать, просто он наблюдает и тянет время, которое ему нужно для каких-то своих внутренних, то есть не заметных внешнему наблюдателю, манипуляций. Я подхожу и шепчу ему на ухо, что это заместитель министра культуры, академик, заслуженный художник и прочее, прочее.
   - Ясно, - хмуриться Захар. - И какая у вас проблема?
   - Мне сказали, вы можете помочь людям..., ну как бы без непосредственного контакта с ними. По подчерку, рисункам, фотографии. Это правда?
   - А в чем, собственно, состоит ожидаемая помощь?
   - Ну, это сложно сказать, - кусает губу гостья. - Мне самой трудно понять, в чем дело. Наверное, в начале нужно, скажем так, поставить диагноз. Понимаете?
   - Понимаю. И кто это? Кому нужно помогать?
   - Это Кирилл Аргамаков. Мой муж.
   Семейная проблема? - удивляюсь я. К Захару часто приходят с этим, но, по-видимому, они достаточно стандартны, и большинство из них отсеивают на этапе первичного отбора. Я не знаю, как точно происходит этот отбор, но знаю, что он очень строг, и все, кто попадает к нему на прием, как правило, нуждаются именно в его помощи. Это удивительно, но этот так. Что все же не исключает проколов.
   - Он... известный человек? - хмуриться Захар.
   - Да. Он известный художник. Очень известный.
   - И что же с ним приключилось?
   Катерина с выражением надвигающейся тоски смотрит на Захара и вздыхает.
   - Понимаете, - говорит она очень серьезным тоном, - Для начала мне нужно знать кто вы. Если вы не психоаналитик и вообще не доктор, что именно мне вам рассказывать? Это... это, в конце концов, очень личные вещи. Ну и мне как бы не хотелось говорить лишнего.
   - Вас совсем не проинструктировали..., - вздыхает Захар и, закинув голову, смотрит в потолок. - Ванда, пожалуйста, выясните, кто записал на прием эту милую даму и почему никак не подготовил. Если это Сергей, пожалуйста, передайте, что я хочу с ним поговорить.
   - Хорошо, - киваю я. И делаю соответствующую пометку в своем блокноте. Это никакой не спектакль для нагнетания соответствующей обстановки. Видимо, у этой девушки, какой-то сумасшедший блат, или у ее Кирилла могущественные покровители. Захар этого не любит. А наша гостья пока явно не понимает куда попала.
   - Простите, если я вас обидела, но почти все что я говорю, почему-то становится известно, - вздыхает она. - В вашей порядочности меня заверили, но эти долбанные СМИ... Причем не только у нас. Я думаю, вы понимаете?
   - Понимаю, - вздыхает Захар. - Не беспокойтесь, обидеть меня вы не сможете при всем желании. Я просто не обижусь. Дело в другом. Я не работаю с неподготовленными людьми, - он говорит медленно, словно устал или думает о чем-то другом, затем встает со своего места и отходит в угол кабинета. - Это не прихоть, а простая экономия времени. Моего и вашего. Я могу принести пользу только человеку, которого предварительно проинструктировали хотя бы дважды. Но у вас очень интересный случай, - говорит он оттуда. - Пожалуйста, выпейте вот это, - он ставит перед Катериной стакан с прозрачной жидкостью, которую на первый взгляд и по запаху трудно отличить от обычной воды. А я теряюсь в догадках, откуда он это взял.
   - Это наркотик?
   - Да.
   Катерина на мгновение задумывается. С ее лица спадает тот легкий налет избранности и надменности, с которым она вошла сюда, и перед нами просто умная, но очень переживающая девушка.
   - Хорошо, - решительно произносит она, и в ее глазах появляется что-то твердое. Чувствуется, что это хотя и нежный, но очень мужественный человек. И рука этого человека почти без колебаний берет стакан и подносит к губам.
   - Постойте. Вы когда-нибудь принимали наркотики? - спрашивает Захар.
   - М-да. Однажды курила марихуану... И еще экстази или что-то в этом роде. На дискотеках, когда была совсем глупой. В общем, ничего такого.
   - Это вам так кажется, что ничего такого. Вы не курите?
   - Нет.
   - Хорошо. Тогда встаньте. Расслабьте спину, выпрямите шею. Закройте глаза. Сделайте вдох и задержите воздух. Выдохните. Что вы чувствуете?
   - Чувствую..., что выгляжу как дура, - сообщает она и вздыхает. По-видимому, непонимание происходящего начинает ее раздражать.
   - Все. Садитесь. Именно это я и хотел вам сказать, но вы бы тогда обиделись, - говорит Захар и радостно улыбается. - Дело в том, что, входя сюда, большинство людей с некоторой точки зрения выглядят полными идиотами. Понимаете?
   - Кажется, что-то понимаю, - соглашается она и на ее лице впервые появляется улыбка. Весьма неожиданно. Хотя, на самом деле, она, наверное, не понимает почти ничего. Зато, видя эту улыбку, я думаю, что она хороший человек. А Захар начинает заговаривать ей зубы всякой психотерапевтической чепухой.
   - Я все же поясню, - говорит он, - Человек всегда вынужден играть роль. Продавца, покупателя, пассажира, инженера, толкового человека, расстроенного человека. Никто сразу не может это сбросить, и входит сюда со всем этим. А мне это не нужно; что бы быть человеку полезным, мне нужен сам этот человек. А он приходит за помощью и прячется, не хочет высовываться. Ужасно глупо выглядит, верно?
   - Да, конечно, - отвечает она. - Но я не очень понимаю... Сейчас помощь нужна скорее не мне.
   - Вам!
   - Но... со мной все не так плохо, - снова вздыхает она. Видимо, ей кажется, что доктор все же немного странноват, и, возможно, она зря потратила деньги и время.
   - Тем не менее, здесь сейчас находитесь вы, - мягко напоминает Захар.
   - Вы... хотите подчеркнуть то, что помощи прошу именно я?
   - Это важное обстоятельство, - грустно кивает Захар. - Хотя не главное. Здесь сейчас нет вашего мужа. Поэтому, прежде чем мы начнем, я должен предупредить, что у меня наверняка будут вопросы, касающиеся вас, - и его грусть переходит в сдержанную улыбку. - Вы - проводник. Понимаете?
   - Ну... в общем, понимаю, - соглашается она. - Я - человек пристрастный... Но я постараюсь быть объективной! Это же, если уж на то пошло, в моих интересах.
   - Что ж, прекрасно! - радуется Захар. - Тогда представьте, что я психоаналитик, или психотерапевт. В какой-то мере это действительно так. И я сейчас буду задавать вам вопросы, а вы будете на них отвечать максимально искренне. Так, как вы, может быть, не отвечаете себе. Понимаете? - он встает, обходит вокруг своего кресла, и... я понимаю, что сейчас начнется. По каким-то признакам, которые, видимо, фиксирует только мое подсознание, я научилась опознавать такие моменты. Захар концентрирует какое-то чувство и выплескивает его на человека откровенно и неожиданно. И тот оказывается во власти этого чувства. И проявляется. По-настоящему. Тем временем Захар приостанавливается, складывает руки перед собой, сейчас повернется и...
   Захар оборачивается и смотрит на Катю взглядом, полным какого-то вселенского сочувствия. Сдержанного, но настолько неожиданного и мощного что даже мне хочется всхлипнуть и выпрыгнуть куда-то навстречу ему.
   - Я задам очень простой вопрос, - тихо говорит Захар. И его сочувствие бесконечно. Словно это не Захар, а какая-то высокая иерархия снизошла до вас и, увидев, что с вами творится, в ужасе восклицает: "Как же ты так, человек?".
   - Я задам очень простой вопрос, - голос Захара спокоен, как плач отчаявшегося. И сам вопрос вам уже совершенно не важен. Вы точно знаете, что ответите правду. Какое значение для вас имеет хоть что-то на фоне соучастия такой высокой силы. А этот спокойный голос действительно спрашивает что-то простое и банальное.
   - А раньше он пил?
   - Нет! - быстро отвечает Катя.
   - Совсем?
   - Он считал, что это убивает творчество.
   Вот так. Она выдерживает. Мало того, она откликается на это сочувствие, отвечает ему, и отвечает так, словно это нормально, естественно. Она пытается его поддержать!
   - А как вы..., - на мгновение задумывается она и, не переставая поддерживать соучастие Захара, спрашивает, - Вы маг?
   - Я не могу ответить на этот вопрос. Во всяком случае, так, что бы вы поняли, - бесцветно отвечает он. И обращаясь ко мне тусклым, едва слышным голосом говорит, - Когда я произнесу слово "птица" хлопните в ладоши три раза.
  
  
  
   - Мы вместе уже четыре года, и все это время Кирилл почти не пил вина, не курил и не принимал наркотиков, - говорит Катя. - Он не склонен к таким вещам, хотя многие из его старых друзей считали обратное. У них была такая компания, и, думаю, его друзья все свои склонности автоматически распространили и на него. На самом деле, Кирилл очень целеустремленный человек. Просто он никогда не казался сухим и чересчур правильным. В нем, если так можно выразиться, все в гармонии: с одной стороны, чувствительность, тонкость, эмоциональность; то есть все то, чем, на мой взгляд, должен обладать художник, а с другой стороны - он может в нужный момент быть деловым, энергичным и, я бы сказала, расчетливым; найти общий язык с людьми, быть обаятельным и в то же время серьезным. Хотя, конечно, главное - это его талант. Он видит то, на что я, например, никогда не обратила бы внимание. Я принесла несколько его картин...
   - Ну, покажите, - вяло откликается Захар. Он погрузился в свое кресло, буквально слившись с его спинкой, и смотрит оттуда тускло и скучно, словно вот, вот заснет. И будет громко храпеть.
   - Это его ранняя работа. Это - Мадагаскар. А это север, один из заливов в море Лаптевых. Чукотка. Радуга. Мне всегда кажется, что если эту работу оставить в полной темноте она будет светиться... А это он сам, автопортрет.
   - Вы принесли только копии?
   - Конечно. Большинство этих картин в частных коллекциях... Но у меня есть с собой его набросок. Вот тут.., - она листает дорогую записную книжку в обложке из тонкой кожи, - И еще вот тут его почерк, если вам нужно.
   Захар что-то вяло мычит, а она, словно задалась целью растормошить его, достает из сумки небольшой фотоальбом.
   - Я еще отобрала несколько фотографий... Вот это он в школе, это с первой женой, это совсем недавно. А вот последняя. Я сняла его три дня назад..., ну, на яхте.
   - Три дня назад? - вскидывается Захар. И, поймав взглядом ее вопросительный кивок, снова сникает.
   - Понимаете, когда все вроде бы замечательно и происходит что-то такое..., - продолжает с нотками непонимания в голосе продолжает Катя. - Пока я ехала к вам, я думала, как сказать правильно. В общем, если коротко, это можно выразить так: что-то сломалось, и Кирилл перестал быть собой. Он как бы изменился. И изменился как-то очень вдруг, резко. Понимаете, я не имею в виду наши с ним отношения, - тут изменения, в общем, не столь большие, - катастрофически изменился он сам. И это ужасно. Он не может писать свои картины, даже не в состоянии закончить начатые. Они перестали его интересовать. Совершенно! Он не носит свои любимые вещи, не хочет слушать музыку, которую любил. Он отказался ехать в Антарктиду, несмотря на то, что за три недели до этого заплатил большие деньги за участие в экспедиции!
   - Люди меняются, - зевает из кресла Захар. - Почему эти изменения вы считаете ненормальными?
   - С ним никогда такого не было! - возмущается она. - Он всегда был... Он всегда был другим. Он любил одиночество, любил работать, всегда что-нибудь придумывал. И, я полагаю, что бы человек так резко и неожиданно изменился, должно произойти что-то страшное. А он молчит...
   Захар съезжает в своем кресле еще ниже и кладет ногу на ногу. И уже из этой позы спрашивает, - А эта метаморфоза, она что, произошла действительно неожиданно?
   - Да! В том то и дело. Я уезжала, всего на неделю. А когда вернулась, это был другой человек. Совершенно другой. Ему все было неинтересно. Он маялся, не знал чем себя занять, пил... Ну да, пил, действительно здорово пил. Ему все вдруг надоело, понимаете? Я даже не могла представить, что он может быть таким. У нас были разные ситуации. Не так давно мы попали в шторм и чуть не погибли. Яхту, которую для нас арендовали, нанесло на рифы, и все картины, написанные им за три месяца, были утрачены. А он..., - Катя грустно усмехается. - Он успокаивал меня, и пытался развеселить. А мы действительно вполне могли погибнуть! И теперь я не знаю... не знаю что думать. Может быть, это какая-то скрытая болезнь, может быть..., какие-то чары, гипноз.
   Катя опускает голову и вздыхает, глядя куда-то в пол. Она действительно очень красивая женщина, но эта красота как бы скрыта внутри нее и становиться заметной только тогда, когда она что-то делает, например, думает, вот так опустив голову. Я ловлю себя на том, что ей немного завидую. Я, в общем-то, тоже не уродка, у меня красивые волосы, я умею двигаться, даже сажусь на шпагат, что почему-то приводит мужчин в неописуемый восторг. Но я понимаю, что настоящий высокий художник в лучшем случае, возьмет меня в натурщицы, а в жены выберет именно такую девушку, как она. Увы, грустно, непонятно, но верно!
   - А вы не заметили, он был рад вашему возвращению? - интересуется Захар.
   - Ну, в общем да. Учитывая его депрессию... Нет, в общем, рад.
   - А перед этим? Что-нибудь произошло перед вашим отъездом?
   - Нет. Все было как обычно. Собственно, как он хотел. Он чувствовал себя хорошо, когда писал, когда его ничего не отвлекало. Нет, я же говорю, он веселый, общительный человек. Деловой, очень хорошо чувствует конъюнктуру, знает, как себя преподнести. Ну, в общем, он нормальный, очень нормальный человек, понимаете? И я еще раз говорю, для меня было полным шоком, что все вот так..., что в нем что-то угасло. Так не бывает!
   - Ой, да понимаю! - восклицает Захар, яко бы для того, что бы согнать с себя дремоту. И, потягиваясь, кладет руки за голову. - Пока вас не было, с ним что-то стряслось. Кто с ним общался в это время...? - он напрягает лоб, - Вы разговаривали с теми, кто с ним общался? Ну, с консьержем, например? Или с уборщицей?
   - Он все это время оставался на яхте! - почти выкрикивает Катя. При этом, совсем не повышая голоса, просто выдыхая как-то по-особому. - Кирилл отвез меня в аэропорт и вернулся на яхту. Ну, может быть, ездил вечером в город посидеть в баре. Там нас никто не знал, а Кирилл плохо говорит по-французски, поэтому вряд ли он общался с кем-то кроме бармена... И я звонила ему! Я звонила ему, как только прилетела в Москву. Потом еще раз по делам. Все было нормально! Он работал, шутил, говорил, что соскучился. А когда я звонила из Сиднея, где была пересадка... он не взял трубку. Наверное, просто не слышал. Не знаю...
   - Хорошо! - Захар вскидывает брови, как человек, пытающийся героическими импульсами прогнать дремоту и внушить себе и другим: "Вот сейчас мы как начнем!". И от этого вскидывания бровей мне нестерпимо хочется зевать. Единственной поддержкой моим собственным усилиям не открывать рот является понимание, что скоро это закончится. Но, кажется, это не закончится никогда.
   - Хорошо! Отлично. Теперь скажите, как давно вы знакомы?
   - Чуть больше четырех лет. Я же говорила.
   - Вы говорили, что вы около четырех лет вместе.
   - С тех пор, как мы познакомились, ну вот с тех пор мы и вместе...
   Захар говорит все еще вяло. Его мимика вальяжна, слова медлительны, но из всех, даже самых мельчайших деталей его движений и интонаций исчезла та нарочитая неряшливость, которая, казалось бы, была перед этим.
   - Четыре года назад он был уже что, знаменитым?
   - В общем-то да. Наверное, это удивительно, но он стал знаменитым совсем молодым, ему только, только исполнилось тридцать. Многие тогда думали, что это случайность, некая игра случая. Кое кто, может быть, и сейчас так думает, не знаю. Но, в общем, да, он стал тогда довольно известен, и у него было имя. Мне...
   - Да, да. Расскажите, как вы познакомились, - вскользь перебивает ее Захар. - Это может содержать что-то важное.
   Видимо, он прочитал ее мысли, поэтому Катя замолкает и смотрит на него со смесью недоумения и восхищения. Кажется, она постепенно начинает понимать, что перед ней человек, здорово отличающийся от других. Мне кажется, что это хорошо: теперь у нее появилась некоторая надежда, что от этого сеанса будет какая-то польза, и он будет более открыта.
   - Но... понимаете, - в поиске нужных слов Катя смотрит в пол, затем на Захара, потом снова в пол. - Я же могу много и долго об этом рассказывать. Это был момент, когда моя жизнь очень круто изменилась... Какие именно вещи могут оказаться важными?
   - Любые. Самые неожиданные. - Захар смотрит на Катю не мигая, как удав. - Но вы об этом не думайте, а просто рассказывайте и все, - в глазах у "удава" светиться нечто от того вселенского сочувствия, - Сколько вам сейчас лет?
   - Двадцать восемь.
   - Ваша жизнь не могла круто измениться четыре года назад. Это произошло несколько раньше, но об этом, если вы захотите, мы поговорим потом. Так как вы познакомились?
   - Вообще-то, это не такая уж длинная история, - вздыхает Катя. Чувствуется, что ей хочется спросить, почему ее жизнь изменилась раньше, и это мешает ей сосредоточиться. - Там, где я работала, мне пришлось снимать много произведений искусства, даже делать фильм... А фотограф Кирилла загулял, и, так получилось, что мы случайно встретились при оформлении галереи, он увидел, как я работаю, и попросил меня...
   Короче, я приехала к нему в мастерскую, снимала картины. Те самые, которые потом купил Нортон. Ну, в общем, ничего такого не было, я сделала снимки и все. Не так уж и здорово получилось. У меня тогда была сложная ситуация на работе, проблемы со старым бой-френдом... если его можно так назвать. Дело в том, что у меня, на самом деле, тогда был жених, но на работе произошло одно происшествие, я, как мне сказали, полезла не в свое дело, и.. короче мы из-за этого поссорились, и я тогда была во всем этом, понимаете? Нет, мы мило пообщались, он сварил мне отличный кофе. Ну и, мы поболтали, и я уехала. Потом, когда я привезла ему снимки, я что-то почувствовала, но у меня были срочные дела... А через несколько дней он вдруг взял и подарил мне картину. Очень странную картину. Он тогда таких не писал... К сожалению, я не могу ее вам сейчас показать. Или это не важно?
   - Может и важно, - трет переносицу Захар, - а может и нет... Что на ней было изображено?
   - Такой палевый фон в виде гнезда и птица...
   - Птица?
   - Да..., - пытается пояснить Катя, но я не даю ей закончить. С криком: "А-а-а-а-а!" я вскакиваю с места и три раза хлопаю в ладоши.
   Наступает тишина.
   Катя удивленно смотрит на меня, но потом вспоминает, что говорил Захар и растерянно произносит "Ах, да...."
   - Да, - откликается Захар, который уже погрузился в какую-то длинную мысль. - Да. Вот мы до чего-то и дорылись.
  
  
  
  
   - Ну, в общем, так мы и познакомились..., - пытается как-то оживить разговор Катя, потому что Захар ушел глубоко в свои мысли, и периодически мыча что-то нечленораздельное, бродит от окна к книжному шкафу и обратно.
   - Он привез эту картину мне домой. Позвонил, что едет мимо и, если я не против, заедет ко мне по небольшому делу. И вошел, неся этот громадный холст.
   Катя улыбается чему-то своему, вопросительно смотрит на прошагивающего мимо Доктора.
   - Короче, на следующий день мы уехали на Байкал. Со мной, на самом деле, никогда так не было, что бы сразу взять и с кем-то уехать. А тут...
   - Мне, вы понимаете, многое не ясно. Совершенно не ясно, - мычит Захар, невидящим взглядом смотрит на Катю, потом на меня. В какой-то момент в его глазах мелькает некая мысль, связанная с происходящим в этой комнате, но, промелькнув, уходит куда-то в дали вселенной.
   - Молодец, успела..., - роняет он, по всей вероятности в мой адрес.
   - Что вам не ясно? Мне... рассказывать дальше? - спрашивает Катя.
   Захар подходит к столику, разглядывает репродукции, быстро перекладывает их, затем долго смотрит на последнюю фотографию Кирилла.
   - Обратите внимание на разницу между этими фотографиями и этими картинами, - он протягивает мне две репродукции и фотографии. Никакой разницы. За исключением того, что это совершенно разные картины и разные фотографии, думаю я.
   - Катя, мне кое-что не ясно, потому что я плохо знаю, какая вы, - пытается объяснить Захар. - Мне нужно очень много знать, иметь ввиду, - Захар садиться обратно в кресло и внимательно смотрит на нее. - Мне нужно знать какая вы в сексе.
   - Что вы имеете в виду, - напрягается та.
   Мне хочется ее успокоить, но, во-первых, я не должна проявлять подобных инициатив, во-вторых я действительно не знаю, что имеет в виду Захар. Нет, таких вещей, за все время, что я работаю с Захаром, не происходило, но, говоря по правде, меня не так удивит, если на каком-нибудь сеансе он вступит в половой контакт со своим пациентом и попросит меня ассистировать - намного больше меня впечатляют другие вещи, на которые он способен.
   - Сейчас поясню, - говорит Захар, а Катя немного краснеет и смотрит на него с определенным удивлением. Меня начинает занимать вопрос, а согласиться ли она на это, если Захар предложит именно такой способ действий? И я не знаю, что ответить. С одной стороны, она выглядит человеком, который довольно высоко себя ценит, но с другой стороны, она способна откликнуться на самые неожиданные человеческие проявления. Кроме того, в среде художников, говорят, на такие вещи смотрят достаточно просто, а ее Кирилла нужно спасать...
   - Понимаете - морщится Захар, - Сейчас вы играете как бы мою роль. Вы соучаствуете мне. У вас хорошая способность к концентрации, и вы сосредоточились в одном месте, вы думаете только об одних вещах. Хотя говорите все очень интересно. Ведь обычно люди хотя бы немного, но распыляются, в них одновременно есть физиологический человек, человек социальный, какие-то комплексы, страхи от которых они не могут отойти. Вы же сконцентрировались на том, как помочь вашему Кириллу, и я ничего этого не вижу. В результате у меня нет образа вас и, соответственно, нет образа ваших взаимоотношений.
   Обычно Захар не лезет в такие подробные объяснения. Он просто делает что-то, что бы расслабить пациента или наоборот сосредоточить. А в данном случае, он апеллирует к Катиному сознанию, что происходит намного реже. Мне, по-видимому, следует пытаться понять, почему Захар в данном случае поступает именно так, но у меня нет достаточного видения ситуации, что бы делать какие-то выводы. Кроме того, мне весьма сложно прогнать мысль о возможном половом акте между этими двумя людьми, и это отвлекает.
   - Понимаю, - кивает Катя. - Вы хотите знать..., ну как это произошло у нас в первый раз, да?
   - Это частности. Мне нужно знать... Вы его любите?
   - Да, конечно.
   - По чьей инициативе у вас происходит половой акт?
   - Не знаю, - пожимает плечами Катя. - Наверное, у меня возникает соответствующее настроение, а Кирилл это улавливает...
   - Значит, начинает обычно он?
   - Ну, в общем-то, да.
   - Вы сразу откликаетесь?
   - Не всегда, - Катя отвечает сосредоточенно, взвешивая каждую фразу, что бы быть максимально точной. - Не всегда сразу.
   - О чем вы говорите потом?
   - Ну, спрашиваем, все ли было нормально и вообще..., - какие-то неведомые мне воспоминания заставляют Катю улыбнуться, но эта улыбка быстро гаснет, и она снова сосредоточенно смотрит на Захара.
   - Вам интересно вдвоем?
   - Да. Да, мне очень интересно. И, думаю, Кириллу тоже. Не знаю почему.
   Я смотрю на фотографию Кирилла, оказавшуюся передо мной на столе. По ходу сеанса, я должна делать только то, что просит Захар или заранее оговоренные вещи, поскольку что-то другое могло бы случайно отвлечь пациента или поставить на каком-то обстоятельстве ненужный акцент. Поэтому я не могу взять эту фотографию в руки, но рассматривать ее, лежащую рядом, как бы от нечего делать, я могу сколь угодно долго.
   На фотографии красивый загорелый парень в шортах и тенниске. Он стоит босиком на палубе яхты, держась сильными тренированными руками за канаты. Пышная шевелюра, мужественное тщательно выбритое лицо. И взгляд... Взгляд чем-то удивленного, может быть даже, растерянного человека.
   - Так ничего не выйдет, - произносит Захар без намека на досаду или раздражение.
   - Мне... Я понимаю, мне нужно отвлечься от того, что случилось..., - Катя огорчается и за него и за себя, а, может быть, и за Кирилла тоже. За меня ей, правда, огорчаться не нужно. Я почему-то даже рада, что у этого Кирилла что-то не ладно. Я не очень-то люблю удачливых людей, тем более таких, как этот, словно сошедший с обложки журнала о романтических путешествиях. Мне кажется, что нормальный человек должен быть немного несчастным, но это мое личное свойство. И я пишу о нем, что бы помня это, вы могли видеть все происходящее более объективно.
   - Да что собственно случилось? - внезапно взрывается Захар, - Вам не кажется, что вы воспринимаете как трагедию обычные изменения, которые происходят в каждом человеке? Во всяком случае, в человеке, который развивается? - Катя реагирует на этот взрыв только легким удивлением, и он внезапно успокоившись, добавляет, - Давайте сделаем по-другому. Вы просто будете рассказывать про него. Про то, как вы познакомились, как жили. Словно вы диктуете воспоминания. Ну.. такие интимные воспоминания, как бы для самой себя. Вы верите в реинкарнацию?
   - Ну.. верить, так что бы очень, по-видимому, нет, - задумывается она и вздыхает. - Мы, к сожалению, не можем ничего знать о таких вещах.
   - Тогда просто представьте, что сказанное вами сейчас, каким-то образом сохраниться и, родившись снова через много, много лет, вы сможете к этому обратиться, - мне кажется, Захар снова просто заговаривает ей зубы, - Вы как бы увидите множество таких рассказов. И, увидев, должны узнать ваш собственный. Узнать в нем себя.
   - Но, я думаю, у меня нет дара так рассказывать, - печалиться Катя. - Вы знаете, Кирилл как-то раз нарисовал наш портрет! Вот, - она достает из сумки бумажник, а из бумажника маленькую заламинированную карточку. - Это копия. Она немного меньше. Я хотела иметь всегда с собой его фото, но Кирилл сказал, что это все детство. Он прав, глупо, конечно... И он написал это, то есть нас обоих вместе. И сказал: "Что бы мы никогда не расставались!"
   Захар что-то мычит в ответ и озабоченно смотрит на карточку. Затем начинает перебирать репродукции, фотографии Кирилла. Его лицо вообще перестает выражать что-либо. Это маска сосредоточенности. Захар весь уходит куда-то внутрь этих плоских изображений, и от того, что они плоские, меня вдруг начинает тошнить. Я сдерживаюсь, но все вокруг: Стол, Захар, Катя, книжные полки - все вдруг начинает казаться мне плоским, как бы нарисованным на листе бумаги. Которая начинает двигаться, поворачиваться, слегка волниться. Кружится голова, ощущения рук вжавшихся в подлокотники, мягкого дивана и туфель, которые я еще не полностью разносила, входит в такое противоречие со всей этой игрой в плоское, что я начинаю терять сознание.
   И в этот момент, словно на одной из фотографий, я вижу лицо. Обычное лицо человека средних лет. Не очень красивое, но доброе, с мудрыми спокойными глазами. И, когда по наклону собственной спины, и позывам к рвоте, понимаю, что мое тело наклонилось вперед, все вдруг прекращается.
   Да, все совершенно прекращается, я сижу на краю кресла, пытаюсь выровнить дыхание и сквозь пелену на глазах, силюсь разглядеть ковер около ног. К счастью, кажется все нормально.
   - Вам налить воды, какое-нибудь лекарство? - участливо спрашивает Катя. Она сидит на корточках слева от меня и слегка поглаживает мою спину. Для меня это удивительно, поскольку пациенты обычно пугаются таких вещей и сидят как вкопанные.
   На самом деле, со мной такое бывает не на каждом сеансе. По-видимому, выполнение одной из моих функций ассистента влечет за собой такие последствия, но какого-либо стоящего объяснения этому я не знаю. Этих последствий можно избежать, делая соответствующие дыхательные упражнения, но мне редко удается успеть начать их выполнение вовремя. И уже совсем для справки сообщаю, что на моем здоровье это не сказывается. Скорее наоборот, после сеансов я чувствую себя спокойнее и увереннее, лучше веду автомобиль и более доброжелательна к окружающим.
   - Все нормально, - заявляю я тоном робота и достаю специально приготовленный для подобных целей платок, что бы вытереть губы.
   - Да, да, - подтверждает Захар.
   Катя переводит взгляд с меня на Захара и в ужасе отшатывается. Следует заметить, что на ее месте я отшатнулась бы намного сильнее, потому что Захар в этот момент смотрит на нее... Мне сложно описать это, не прибегая к подобным сравнениям.
   Вам когда-нибудь снились кошмарные сны, в которых вы умираете? Ну, вот все, вы умерли, вы покойник, кругом страшный мрак, и в этом мраке какая-то сущность с грустным участием и состраданием смотрит на вас, своим взглядом неся страшную весть о случившемся. Причем этот взгляд настолько силен, что встречаясь с ним, вы как бы становитесь этой сущностью и видите себя мертвого со стороны. Вас охватывает ни с чем не сравнимый ужас, вы осознаете, что случилось нечто непоправимое, что уже невозможно исправить, потому что все отпущенное время кончилось. Вы видите себя как человека проваливающегося во мрак, от этого сознание как бы резко расширяется и... вы просыпаетесь.
   Но когда таким взглядом смотрит на вас другой человек, и проснуться некуда... Это непросто пережить наяву. Это страшно. Это очень страшно. Поэтому, когда смертельный взгляд Захара снова падает на фотографии, наше, отпущенное им сознание, пытается сразу забыть об этом. "Фу, показалось!" - пытаемся перевести дух мы. Но я знаю совершенно точно - не показалось, потому что на сеансах Захара сталкивалась с этим явлением не раз. И, судя по всему, разумная Катя понимает это тоже. Она удивленно, даже ошарашено смотрит на Захара и в ней, как это не странно, появляется слабое отражение того, что только что было в его взгляде, только более жесткое.
   - В сущности, все ясно, но я пока не могу говорить, - спокойно, как опытный мастер по компьютерам, только что обнаруживший неисправность, произносит Захар. - Нужно больше подтверждений.
   - Это что, безнадежно? - спрашивает Катя, кивком отвечая самой себе.
   - Пока, все что с нами происходит, не безнадежно, - спокойно, словно не сообщает ничего особенного, говорит Захар. - Между прочим, многие неприятные вещи, если смотреть не поверхностно, наоборот обнадеживают.
   - Значит, это можно как-то снять, вылечить?
   - В конце сегодняшнего вечера вы сами сможете ответить на этот вопрос, - Захар смотрит на Катю с некоторым любопытством и почему-то вздыхает. - Вам все-таки нужно попробовать рассказать. Как сможете, это не монолог в высокохудожественном спектакле. Просто, как слова к вам приходят, так и говорите. Главное, не пытайтесь что-то отсеивать, даже если это мелочь или что-то неприличное. Если это всплыло в памяти, говорите. Не думайте, что я должен услышать или не услышать что-то определенное. Вы можете отвлечься от нашей темы и начать говорить о живописи, спорте, сексе, коллекционировании марок, китайской философии - ничего страшного. Вы замечательный открытый человек, просто старайтесь не щадить себя. Все, что вы сможете или даже не сможете о себе рассказать, будет... будет красиво и, может быть иногда немножко грустно. Ничего плохого и отвратительного, того чего следует стесняться - ничего такого вам рассказывать нечего. Поэтому говорите все, даже, если что-то в вас говорит, что это ужасно. Поверьте, это совсем не ужасно. Хорошо?
   И Катя улыбнулась, посмотрела куда-то в пространство и кивнула.
   А Захар встал, тоже улыбнулся и сказал "Перерыв".
  
  
  
   Далее, я постараюсь воспроизвести ее рассказ как можно более точно. При этом, разумеется, я могу написать только запомнившиеся слова, что здорово обеднит этот отчет, но позволит исключить неизбежные неточности, которые являются следствием моего восприятия и того факта, что я записывала все это, уже немного зная результат исследований Захара.
   Но перед этим я позволю себе высказать одно замечание. Только одно. Что бы вы лучше воспринимали.
   Мы не умеем чувствовать! Мы разучились или еще не научились этого делать. И, на мой взгляд, одним из инструментов, который использует Захар в своих сеансах, является именно демонстрация подлинных чувств, таких чувств, которые действительно можно назвать словом "чувство". Наша жизнь практически лишена их, бесчувственна, а то, что мы можем пережить является их бледным отражением, лишенной силы оболочкой, мелкими переживаниями разбавленными страхом и неспособностью им отдаться. Мы просеиваем наши чувства через плотное сито запретов, обусловленностей, страхов, мнений и предположений, которые их убивают. Мы неискренни, мы как бы одеваем навстречу им маску. А у маски нет органов чувств.
   Нечто дающее представление об истинной силе чувства мы иногда можем испытать лишь во сне. Вспомните, в реальной жизни вы любили кого-нибудь с такой же самоотдачей, с такой же нежностью? Мне не так много лет, и мой опыт не абсолютен, но я и высказываю (выписываю) сейчас только свое личное мнение.
   Однако, есть люди, у которых способность нормально чувствовать несмотря ни на что развивается и в обычной жизни. Возможно, их чувства изначально более нормальны, возможно, их жизнь складывается более благоприятно, а возможно в силу определенных свойств характера, например смелости - в общем, в силу неких обстоятельств, у них возникает меньше причин их подавлять и скрывать. К сожалению, таких людей немного, но они есть. И именно такая мысль возникла у меня в процессе Катиного рассказа.
   Надеюсь, это замечание позволит вам понять его немного лучше.
  
  
  
   - Знаете, я всегда считала себя недостойной всего этого. Ну, такого неожиданного счастья, я имею в виду. И все вокруг тоже ужасно удивлялись... В общем, я считаю, что мне, наверное, здорово повезло.
   Я, на самом деле, обычный человек, во мне нет ничего такого особенного, и ничего особенного не было как-то и в моей жизни. Я училась в хорошей, но обычной школе, поступила в престижный для девушки ВУЗ. Но так происходит со многими. Во всяком случае, если прикладывать усилия, а меня так воспитали. И я, в общем, хорошо училась, хорошо закончила школу и поступила в хороший институт. Но мои родители - ученые, они работали в обычном советском НИИ, а его перестали финансировать и они, ну как бы потеряли те средства к существованию, которые имели раньше. Я думаю, вы помните, как это было.
   Я пошла работать, перевелась на заочный и закончила уже его.
   В какой-то степени мне повезло, один из друзей моего отца открыл фирму, и некоторое время я работала там. Сидела в офисе, отвечала на телефонные звонки, печатала на компьютере. Короче, учиться было несложно. Потом фирма разорилась, и я работала сначала в одном месте, затем в другом. И, в общем, много чего насмотрелась.
   Хозяевами фирмы на моем последнем месте работы была некая полумафиозная семья. В целом они были неплохие люди, достаточно образованные, с ними было интересно поговорить, но понятия о ведении бизнеса были у них, мягко говоря, дикие. У них, например, работали рабы, самые настоящие рабы. Я знала несколько таких людей, они были должны фирме крупные суммы денег; нормальных людей, которые привыкли к хорошей пище, к дорогим машинам, удобным вещам. Их держали фактически как в тюрьме. У них была одна комната на несколько человек, и туалет. Комната круглосуточно охранялась, в ней стояли терминалы для игры на бирже и кровати. И они должны были отыграть на бирже свой долг, да еще и с учетом неустойки. А тех, кто не отыгрывал, куда-то увозили, и мы их больше не видели.
   Я оказалась там чем-то вроде доверенного лица, и уволиться оттуда мне было довольно сложно. Дело в том, что я не спала ни с кем из хозяев, и они мне доверяли все одинаково. Так получилось. Зато заставляли работать, и заниматься делами, которые не могли поручить другим. Некоторое время я даже работала с этими несчастными людьми, ездила по разным, не всегда приятным поручениям. Но в конечном итоге произошло одно очень нехорошее событие, у меня произошел конфликт с руководством фирмы, и меня вынуждены были уволить. Но, если честно, я боялась, что моя работа там могла мне здорово аукнуться.
   И вот, представьте, в таком тревожном и неприятном состоянии я сидела дома. Как в сказке...
   Катя улыбается, все более и более грустной улыбкой, затем вздыхает.
   - Понимаете, я меньше всего ожидала, что он позвонит. Перед этим мы довольно долго говорили у него в мастерской. Я вам рассказывала: так, ничего особенного. Я, конечно, выпендривалась, все-таки известный художник и очень красивый мужчина. Он показывал мне то, что у него тогда было готово, рассказывал, где он это писал. Например, одна из картин была написана на высоте пять с лишним тысяч метров, специальными красками! А другая - в ущелье, куда не ступала до этого нога европейца.
   Кирилл говорил, что эти картины стоят очень дорого, и что он хотел бы полететь в космос, на Луну. И писать звезды в открытом космосе! Или обратную сторону той же Луны. "Это были бы уникальные работы!" - говорил он. А я ему стала возражать. Глупо, в общем-то, ведь мужчинам свойственно забираться куда-то первым, что-то сделать первым.
   Я сказала, что-то банальное, вроде того, что ценность искусства не в технологии и не в уникальности места, и гениальные вещи можно создать где-нибудь в темном подвале. Как Мастер. В общем, наверное, обычное желание женщин во всем противоречить. И еще стала ему говорить про мазки...
   Незадолго до этого один человек научил меня различать, какими мазками художник доводил работу, какими искал и пробовал, какими он, собственно, творил, когда наконец нашел. В этом случае мазки становятся более быстрыми, резкими, размашистыми или размеренными, но энергичными - мне сложно описать этот принцип на словах, проще показать такие различия на конкретной работе. Ведь у разных художников разный характер мазков.
   В общем, в любом случае, если рассматривать живопись таким образом, можно представить себе что-то вроде истории творения работы, очень приблизительной, конечно. Но это иногда вызывает очень сильные чувства. Ведь есть картины, созданные как бы легко, но в которых ничего нет, и наоборот: картины, в которых можно различить сложную драматургию поиска. В этом случае сам результат этого поиска, то есть сама картина - она создает ощущение выхода, открытия. Тогда можно понять, конечно, очень приблизительно, что чувствовал создававший ее художник, не обязательно гений, может быть, просто человек, живший много лет назад. И я вот так вот попыталась разложить одну из его картин. Какая-то пещера на глубине пятьсот шесть метров от уровня моря... И выбрала крайне неудачный пример.
   Потом это, разумеется, забылось. Он наговорил мне комплементов, сказал, что у меня очень красивое лицо, точнее лик, часть лица - глаза, нос и брови. Он даже сфотографировал меня для своей коллекции ликов. Обычный, ничего не значащий охмуреж, в общем. Я прекрасно понимала, что вокруг него полно очень красивых женщин, другой круг, другая жизнь, а я никогда не была сногсшибательно красивой или сексуальной. Они проводили ночи в ресторанах и летали на выходные в Париж - я же не знала, на что купить еду. Но мне было интересно.
   Правда, в то время у меня был жених. Парень из нашей школьной компании. И получилось так, что он как раз нашел работу, а я потеряла ее, и он считал, мои поступки неправильными. Если бы я не наскандалила, наших зарплат хватило бы, что бы снять небольшую квартиру. В общем, он очень сердился, и мы поругались.
   Наверное, если бы не Кирилл, мы поженились и жили бы сейчас где-нибудь в спальном районе. Теперь, когда я вспоминаю, что тогда происходило со мной, и что было вокруг, возникает чувство, что какая-то фея вытащила меня из всего этого как из тюрьмы. Фея в лице прекрасного принца...
   Нет, я не боюсь бедности, лишений, трудностей. Просто я очень не нравлюсь себе самой в таких ситуациях. Я начинаю суетиться, подлаживаться, у меня возникают довольно не хорошие чувства относительно других людей. Понимаете? Это противно.
   А он позвонил и приехал.
   Не то что бы он ужасно хотел меня видеть. Потом Кирилл рассказывал, что ему почему-то очень захотелось доказать, какой он настоящий художник. Не экстремал, не просто безбашенный человек, зарабатывающий на оригинальности и физических данных альпиниста, а мастер, способный создать настоящее произведение искусства в самых обычных условиях. Короче, то, что он не просто ловкий парень, разрабатывающий свою нишу. Он даже волновался, сомневался, никак не мог закончить и, в то же время, долго думал, не испортит ли картину тот или иной штрих. И по самой работе это было видно.
   Она была действительно очень странной, эта картина, не похожей на то, что он делал до этого. В ней не было уверенности и точного расчета, но зато был тот самый выход, разрешение всего. И я немножко обалдела от всего этого; не столько от самой картины, сколько от того, что он сидел в моей комнате, от его странного состояния, от неожиданности.
   - Тебе нравиться? - спросил он.
   Я кивнула. Я не сказала ему ничего такого умного, я не сказала вообще ничего, но он понял, что картина мне действительно нравиться. И обрадовался. Для меня было удивительно, что этот в общем-то очень самоуверенный человек так обрадовался. Словно получил пятерку с плюсом. А он заулыбался и сказал, что дарит ее мне.
   Катя смущенно улыбается, глядя куда-то в пол. Затем смотрит на Захара.
   - Я поцеловала его. Сказала "спасибо" и поцеловала. Он задержал мое плечо. А дальше... Мне сложно описывать эти чувства. Не потому, что я стесняюсь или просто не хочу, а потому что сделать это действительно очень сложно, наверное не возможно. В общем, все ведь очень банально. В человеке в таких случаях что-то срабатывает в ответ, в другом - в ответ на этот ответ и так далее. Причем сначала ведь срабатывает на что-то в общем-то не сексуальное, например на доброту, на силу. Вдруг видишь в человеке то, что не замечала раньше, и нечто прорывается, отвечает. Ну а потом - только физиология. Это всегда достаточно одинаково, тут уже срабатывает соответствующий механизм. И все происходит или удачно или не очень.
   Тогда, кстати, было скорее не очень. Кирилл был расстроен и все пытался как-то извиниться. А потом я сварила ему кофе. Дома никого не было, и мы сидели на кухне. Кирилл разглядывал, как я живу. Его детство прошло не в Москве и, как я понимаю, было более суровым чем у меня, но он уже отвык от типовых квартир, старых занавесок с тюлем, и, наверное, его удивляло, что так еще живут. Обстановка двадцатилетней давности, старый паркет, картонные двери.
   И он предложил поехать с ним на Байкал. Один банк заказал ему серию картин с видами озера, был подписан контракт. Кирилл предложил это как-то вдруг, было понятно, что он не планировал этого делать и даже немножко удивлялся происходящему. А я согласилась.
   На самом деле, я человек не склонный к таким резким решениям. Мои отношения с людьми всегда развивались достаточно медленно. Но мне, действительно, имело смысл уехать. Вокруг все было так ужасно. И это, скорее всего, сыграло решающую роль. Короче, мы поехали в спортивный магазин покупать для меня снаряжение.
   Это было так здорово! У меня было совсем мало денег, и Кирилл уговорил меня на то, что за все будет платить он. А я поставила условие, что после поездки он оставит все купленное себе. И мы купили очень хорошее по тем временам снаряжение, и уставшие от всего этого зашли в ресторан. И пили дорогущее французское вино. В общем, ничего особенного, но для меня тогда это был некий выход из тьмы, из безнадеги. Как при написании той картины.
   Сейчас, конечно это выглядит не столь уж честно. Получается, что я уехала с Кириллом как бы от плохой жизни. Но это тоже неверно. Потому что человек, с которым вы рядом, по-видимому и должен быть таким вот выходом, недостающей вам частью жизни. А то, как мне было паршиво, я тогда могла понять только в сравнении.
   Да, я действительно в тот момент не знала, насколько устала бороться и начинать все сначала. Ведь, я, как мне кажется, контактный и общительный человек, у меня много друзей, и часто среди них находились люди, которым я нравилась. Но как-то так складывалось, что я была им немножко нянькой. Возможно, я чересчур ответственна, возможно, если я хорошо отношусь к человеку, он начинает этим неосознанно пользоваться, но получалось так, что я вникала в их проблемы, в чем-то подстраивалась под них, многое решала за них. Как-то так получалось, что я рано или поздно оказывалась как бы главной. Даже дома, с родителями, хотя конечно не во всем, но постепенно сложилось так, что многие важные вещи по дому повисли на мне. И, пока кто-то не попытался взять мои проблемы на себя, я даже не представляла, насколько я устала от всего этого.
   Есть теория, согласно которой некоторые наши привычки идут не из прошлого, а из нашего будущего. Причем плохие - только из прошлого, а из будущего, как правило, хорошие. Сейчас у меня другие средства и возможности, я жена очень известного человека и мне относительно легко что-то сделать для своих родственников и старых друзей. Но тогда... тогда у меня собственно не было ничего, а привычка делать и придумывать для них была. Понимаете?
   В общем, я слегка от всего этого обалдела. Я была окружена любовью и защитой очень сильного человека, и оказалось, что мир из этой защищенной точки выглядит совершенно другим. Я могла не бояться даже своих старых работодателей, потому что у Кирилла был очень высокопоставленный заказчик в соответствующих органах. Короче, я совершенно неожиданно оказалась в совершенно другой ситуации, такой, о которой никогда и не мечтала. Как золушка на балу. И в этой ситуации нужно было освоиться.
   Но это не значит, что я тогда не была влюблена в Кирилла. Была. Просто это все наложилось, и меня поначалу мучила совесть. Знаете, когда все хорошо, у меня почему-то часто просыпается совесть, словно я при этом кому-то должна или у кого-то что-то отнимаю. И с этим сложно что-то поделать.
   Та поездка на Байкал была очень классной. То есть все, конечно, было очень здорово, но рассказывать все наши приключения, что мы там делали и где занимались любовью, мне кажется, не имеет большого смысла. Просто у нас было такое чувство, что мы, словно малые дети, убежали из дома и увидели безумно интересный и опасный мир. Как Том Сойер. И тут, наверное, важно само это состояние. Причем, Кирилл тоже испытывал сходные чувства, хотя, конечно, и не в такой степени. Ведь для него это были рядовой выезд на натуру. Во всяком случае, по сравнению с тем, что было с нами потом, эта путешествие сейчас кажется очень простым. А мы как бы привыкали друг к другу.
   Потом сложилось так, что Кириллу нужно было лететь в Токио, и мне пришлось везти картины в Москву. Он дал мне определенные полномочия, и у меня в общем-то получилось. Я удачно представляла его интересы, пока он был в Японии, улаживала всякие мелкие дела. А затем, где-то через месяц, еще раз сыграла роль его агента, но уже более самостоятельно. Короче, сложилось так, что я в какой-то степени стала его представителем.
   К тому времени я немного знала, как работает рынок произведений искусства. У меня даже были некоторые связи: во время работы в той страшной компании, я все-таки кое чему научилась. Например, я знала, как выгодно представить работы, на что обратить внимание того или иного потенциального покупателя. А у Кирилла уже было имя, признание. Он хорошо чувствовал, что нужно его заказчикам, что может поддеть коллекционера, как будет смотреться та или иная работа на общем фоне того, что делают другие. И он тоже многому научил меня.
   Нет, он никогда не давал мне большой свободы и всегда оставался тут главным. Благодаря ему, я как бы увидела механизм успеха. Но движущей силой этого механизма всегда был он сам, его талант, его мастерство, его личность. Ну а я стала как бы еще и помощницей.
   Примерно через полгода мы поженились. Как-то так получилось, что мы не устраивали никаких торжеств. Для Кирилла это был второй брак - его первая жена живет где-то в Ростове, очень красивая женщина, но в остальном Кирилл отзывается о ней не очень хорошо. И та его первая свадьба была очень многолюдной, шумной и гулялась почти три дня. Поэтому после не очень, по всей видимости, счастливой семейной жизни, у него выработалось неприятие таких банкетов. И у нас все было очень тихо: мы пошли в один очень хороший клуб, и Кирилл не сказал ни о чем даже своим друзьям, которых мы там встретили. И, как я сейчас понимаю, правильно: он известный человек, кто-то из друзей начал бы нас поздравлять - поднялся бы шум и весь клуб в результате оказался за нашим столиком. А так мы спокойно посидели и на следующий день улетели в Бразилию, где Кирилл должен был читать лекции.
   Знаете, наверное, каждый человек думает, что он достоин лучшего. И когда я вспоминаю свою жизнь, как я вставала каждое утро, тряслась в автобусе, ехала в метро, выполняла дурацкие приказы начальников, - я думала точно так же. И, глядя, как мимо меня в дорогих автомобилях проносятся люди, у которых совершенно другие возможности, видя, с каким презрением из-за стекол этих авто смотрят ухоженные богатые женщины, я тоже думала, что это несправедливо, что я не такая уж глупая, много умею, многому способна научиться. Почему же там, на кожаных сиденьях сидят они, а не я?
   Да, я конечно пыталась выбраться. Я даже продумывала возможность своего бизнеса: организовать свою фирму, что-то начать. Я высказывала разные предложения на своей старой работе, но никто не принимал меня в серьез. Что, в общем-то, правильно - все это было наивно и не очень умно. Но у меня, как у каждого, наверное, человека, были мечты, о том, что все будет по-другому, какой, если мне вдруг повезет, станет моя жизнь. Но все случилось совсем не так. И теперь, когда я вспоминаю, как это все было, меня поражает эта удивительная перемена. Такой, я бы сказала, красивый поворот судьбы. Но что ж, ничего, видимо, не дается нам просто так и навечно. Возможно, виной всему мой разыгравшийся эгоизм... Не знаю.
   Катя снова вздыхает, пьет чай, который я заботливо заварила в процессе ее рассказа, затем смотрит в окно, словно видит, что там за занавеской и виновато произносит.
   - Ну, вот я все говорю и говорю, но ничего конкретного вам и не рассказала.
   Возможно, со стороны мы с Кириллом выглядим как очень цепкие и успешные люди. Но и у Кирилла и тем более у меня получается не все. А для того, что бы получилось хотя бы что-то нужно быть и цепким тоже. Кирилла сделала таким жизнь, он все сделал сам, сам добился мастерства, успеха. Ему, как и мне, приходилось хвататься за любую возможность. И, может быть, мы, так сказать, слишком много схватили?
   Наших приключений и поездок хватило бы на несколько жизней. Обидно, если все это кончится так...
   - Обидно, - соглашается Захар. - Очень интересный случай, очень...
   Катя расстроено смотрит на него.
   - Но что произошло?! - внезапно вскрикивает она. - Что? Он... он меня ударил! Он меня .... Почему? Без всякого объяснения?
   Она всхлипывает, достает платок.
   - А знаете, вы уже заметили сами...., - Захар снова теребит репродукции и фотографии. Его слова становятся какими-то поверхностными, неважными, словно он говорит просто так, приговаривая что-то машинально. И я напрягаюсь. Таким образом, Захар смягчает их, что бы они не ударили человека. Но эта незначительность интонации действует даже на меня. Пока он не произносит, - Знаете, суть в том, что это теперь действительно другой человек.
   - Как? - перестает плакать Катя.
   - Ну, так, - пожимает плечами Захар. - Так бывает. Хотя и очень редко. Ванда, - обращается он ко мне, - Пожалуйста, разложите работы господина Аргамакова в хронологическом порядке.
   Я раскладываю. Я не очень уверена в точности и спрашиваю Катю о датах написания некоторых работ. Она отвечает. По-моему, она немножко в шоке от услышанного.
   - Кать, давайте поможем Ванде и пододвинем еще один стол, - ласково говорит Захар.
   - Да-да, - отзывается та. И вот ряд, кажется, готов.
   - Получилось так, - показываю его я.
   - Видите? - Доктор внимательно смотрит на Катю, - Видите, вот эти картины и вот эти. Это ранние, это более поздние. Понимаете, что я хочу сказать?
   Катя вздрагивает.
   - Вот и я говорю. Их писали два совершенно разных человека.
  
  
  
   - Да... Но... Какая-то чушь. Этого не может быть. Я сама присутствовала, я видела, как он.... Хотя.. Нет, этого никак не может быть, - Катя перекладывает репродукции, всматривается в них, и в который раз поизносит примерно одно и то же.
   - Но вы же видите, - уже в третий или четвертый раз повторяет Захар. И та соглашается:
   - Вижу.
   Самое интересное, что это становится ясно даже мне. Живопись, особенно современная - не сильная моя сторона, но я отчего-то тоже понимаю, что он имеет в виду. В жизни мы как-то опознаем человека. Узнаем знакомую речь, подчерк, определяем национальность, возраст, и совсем не думаем, на основании чего это делаем. Так и я: в одних работах вижу выражение одного человека, в других - другого. Наверное, к такому выводу можно придти, анализируя характер мазков, цветовую палитру, особенности композиций, но мы тогда ничего такого не делали. Мы просто увидели. Примите это как факт.
   И еще примите как факт, что я совершенно не поддаюсь гипнозу. Возможно, это основная причина, по которой доктор Логонов выбрал меня в ассистенты. Но это мои домыслы, а правда в том, что в тот момент и я, и Катя очень хорошо поняли, что имеет в виду Захар. И вот я сижу и вижу, эту работу сделал один художник, а это - другой. И даже примерно понимаю, что эти два автора в чем-то схожи. Но эта схожесть внешняя, как у великого актера, который играет два абсолютно разных образа. Фигура и тембр голоса в чем-то схожи, а то, кто посредством этого проявляет себя - нет.
   - Но... как же так? - пытается понять Катя. - Раздвоение личности? Это шизофрения, да?
   - М-м-м-м, нет, не шизофрения, - думает Захар. - Но если вы хотите знать название болезни, боюсь, я не смогу ее точно назвать.
   - Значит, это болезнь, да? Серьезная болезнь?
   - Да. Это была болезнь. Можно сказать и так.
   - Была???
   Захар встает, делает беззвучный шаг по комнате. И... поворачивается на пятке. Примерно два оборота. Не знаю, как он это делает. Я пробовала. Я с раннего детства занимаюсь гимнастикой и у меня довольно развитое и скоординированное тело, но так плавно закончить кручение, как это делает Захар, я могу только один раз из пяти. Но самое удивительное в этом то, что, несмотря на довольно грузное тело, у него эти обороты выходят очень естественно, словно самый обыденный жест, так что, видя это кручение в первый раз, вы даже можете даже не обратить на это внимание.
   Катя тоже не удивляется. Видимо потому, что сидит к Захару боком и думает о чем-то своем.
   - Мне не нравится слово "болезнь", - заявляет Захар. - Мы с вами немного по-разному понимаем этот термин. Попробуем подойти к нашему вопросу с другой стороны.
   - Попробуем, - кивает она.
   - Ваша жизнь изменилась четыре с половиной года назад. А жизнь человека, как известно, меняется при одном необходимом условии: должен изменится он сам. А вы... Расскажите об этом периоде?
   - Об этом периоде? - пытается понять Катя. - То есть до встречи с Кириллом? Но причем тут я? И он тогда меня тоже не знал. Мы еще не встретились.
   - Встретились.
   - Не понимаю?
   - Скоро поймете. Расскажите..., - Захар смотрит на Катю, затем на меня. - Расскажите нам с Вандой о той страшной фирме, в которой вы тогда работали.
   И Катя вздыхает, пожимает плечами и начинает рассказываз о той страшной фирме. Рассказ получился длинный.
  
  
   - Ну, сначала все было как везде, - начинает она. - Я сидела за компьютером, набирала документы, отвечала на звонки. Было тяжелое время, недавно случился кризис, и продать что-либо было очень сложно. Зарплату иногда задерживали, но коллектив был спокойный. Все держались за место. Хотя было всякое. У одной из моих соседок по комнате, ее звали Марина, был бурный роман с шофером; наш компьютерщик, невзрачный нервный парень, редко выходил из депрессии, и я тогда не понимала, почему; а охранники были в основном нормальные добрые ребята, особенно один, которого звали Сергей. Он тогда учился на юриста. Надеюсь, сейчас выучился. Короче, все было нестрашно.
   Потом.... Не понимаю, откуда вам известно, что было потом? - неожиданно спрашивает Катя.
   - Продолжайте, - как ни в чем не бывало отвечает Захар. - Продолжайте, и вам это станет известно тоже.
   - Но мне и так..., - пытается возразить Катя, смотрит на меня. И в это момент я делаю то, что делать нельзя. Я киваю.
   Это ужасно. Я вступила в несанкционированный контакт с пациентом. Или санкционированный? Этого я, видимо, не узнаю никогда. Захар не смотрит в мою сторону, а просто крутит вокруг пальца ручку. Точнее, ручка крутится вокруг его пальца сама, как пропеллер у самолета. Не знаю, что убеждает Катю, мой кивок или эта ручка-пропеллер, но она продолжает.
   - На самом деле все было обычно. Хотя... Про ту дверь я узнала на второй или третий день работы. Просто я никого об этом не спрашивала. Я случайно попыталась ее открыть, и Сергей, он тогда дежурил, мягко меня отстранил.
   - Туда нельзя, - сказал он, и как-то странно замялся. Я испугалась спросить почему, не хотела ставить его в неловкое положение, и несколько недель строила догадки.
   За это время я не узнала об этой двери практически ничего. Кроме того, что в нее кроме охраны уполномочены заходить только три человека: Марат Георгиевич - наш коммерческий директор, компьютерщик Стас и Марина. Но только в сопровождении как минимум двух сотрудников охраны.
   Ну, были, конечно, предположения. Коммерческий директор, как следует из его должности, занимался финансами, Стас был программист, а Марина по образованию математик. Из этого я сделала вывод, что за дверью стоит какой-то секретный компьютер с хитрой программой, который играет на бирже. А то, что наша контора вкладывала большие средства в биржевые спекуляции, я знала из некоторых документов, которые набирала.
   Я, на самом деле, не люблю ни компьютеры, ни математику. Я закончила математическую школу, так хотели родители, но это все, в общем, не моё. Я многое сделала, что бы пойти другим путем, тем не менее, понимала и даже сейчас понимаю кое-что в этих вещах. Смысл игры на любой бирже - предвидеть котировки, то есть будущие цены. Например, сколько дадут завтра за баррель нефти, или сколько евро будет стоить доллар. Что бы их прогнозировать используют два метода анализа: фундаментальный и технический. Фундаментальный - строится на анализе реальных новостей, которые могут повлиять на котировки, а когда таких новостей нет, обычно используют технический. Это чистая математика, потому что биржа в отсутствии внешних воздействий ведет себя как система, которая поддается математическому моделированию. То есть, существуют различные модели, с помощью которых колебания цен можно рассчитать заранее. Так, по крайней мере, учат. Естественно, для такого моделирования есть программы. Их рекламируют, продают. Вот о компьютере с такой программой я тогда и подумала. Но все оказалось страшнее.
   Там были люди! Рабы. Которые, правда, действительно играли на бирже. Они отыгрывали долги. Я, кажется, об этом уже говорила. С ними я через некоторое время и столкнулась.
   Вообще это страшно. На самом деле реально страшно. В комнате заперты несколько человек. В одной комнате, много месяцев. И, что бы выйти оттуда им нужно играть, играть, играть... И выигрывать! Много выигрывать, иначе они навсегда останутся там. Или... я не знаю, что происходило с теми, кто не мог научиться играть, что вообще говоря, не просто и требует большого опыта. Думаю, ничего хорошего их не ожидало. И.... Я видела их. Но, если по порядку.... Мне, наверное, нужно говорить по порядку, да?
   Марина забеременела. Причем, она не знала от кого, хотя до этого у них с мужем ничего не получалось. Но это не важно. Она должна была уйти в декрет, а один из этих людей заявил, что отец ребенка - он. Не знаю, был ли он просто сволочью, или стал таким после нескольких месяцев проведенных в той комнате, но был скандал. О котором, впрочем, я ничего не знала. Просто однажды утром пришел Стас, и сказал, что его и меня срочно хочет видеть Марат. Там, у него в кабинете мне все и объяснили. Марину отстранили, того раба куда-то увезли, а меня назначили к ним.
   - Понимаешь, - сказал Марат. - Мы нормальные цивилизованные люди. Поэтому, хотя эти уроды и должны нам очень серьезные деньги, мы не пускаем их на органы, а даем им шанс. Это справедливо, дать человеку шанс, потому что бывает разное. Кто-то из них, может, на самом деле, и не виноват. Но ты, - он посмотрел на меня тогда так, как, наверное, смотрели чекисты в тридцать седьмом, - Ты должна понимать, что: во-первых, это люди, которые в разное время нанесли нам большой ущерб, и, во-вторых, это абсолютный секрет компании. Ты понимаешь, что это значит?
   Что я могла сделать? Отказаться? Но как?
   Впрочем, знаете, наверное, мне был нужен такой опыт. Посмотреть на людей, которым намного хуже, чем мне, и... и научиться у них. Ведь в каком-то смысле, мы все находимся в такой комнате; и вы, и я. Каждый в своей. Потому что,... я не знаю, как сказать иначе, но мы тоже многое, из того, что нам нужно, тоже не можем. У нас тоже ограничены возможности и, может быть, если кто-то, у кого они не так ограничены, вдруг нас увидел, ему тоже стало бы не по себе. Но я что-то отвлекаюсь, простите.
   Короче, меня сразу пихнули туда. Марина успела быстро шепнуть мне всякие ободряющие слова, Марат объяснил, что я буду делать, компьютерщик показал, куда переносить файлы, и все. Марат, Сергей и я открыли ту жуткую дверь. И попали внутрь. Наверное, это хорошо, что я не успела толком ничего понять, не успела ничего нафантазировать, осознать всю бесчеловечность такой ситуации. Но мне все равно было паршиво.
   Я очень чувствительный человек. Многим это бывает трудно заметить, но я могу почувствовать что-то типа атмосферы, дух места, так же, как чувствую картины или, иногда, музыку. Может быть, это, конечно, фантазии, какие-то подсознательные ассоциации, но тогда я почувствовала такое... Хуже чем в милиции или поликлинике. Все как бы давит. И одновременно вытягивает из тебя. Словно там, в конце коридора, по которому мы шли, электрический стул, и по этому полу осужденные на смерть делали свои последние шаги. Наверное, я чересчур драматизирую, но мне тогда хотелось убежать.
   И вот мы вошли. Душно, противный запах - как в общежитии, только более вязкий. Пять столов с компьютерами, три из них занято мужчинами примерно одного возраста.
   - Ну, как дела? - спросил их Марат.
   Мужчины поднялись со своих мест и что-то вяло промычали. Затем, видимо увидев за его плечами меня, оживились. Кто-то из них даже спросил:
   - Это гости?
   - Нет. Это наша сотрудница, - ответил тот. - Ее зовут Катерина Дмитриевна. Она будет обрабатывать результаты вашей работы и вести журнал вместо Марины. Если она пожалуется на кого-то из вас... Короче, сами понимаете. Вам все ясно?
   Нестройный хор голосов ответил, что ясно, и я осталась там одна. Только Сергей следил за происходящим через видеокамеру. Я не понимала, почему они послали туда юную девушку, но потом Марат проговорился. Какой-то знаменитый психолог, консультировавший компанию, сказал, что труд этих несчастных будет эффективней, если среди них иногда будет работать женщина. Возникнет что-то типа соревнования, поднимется дух и так далее.
   Отчасти он был прав. Это были не уголовники, которые не управляют собой и способны на все, а довольно развитые культурные люди. Поэтому, если бы не моя дурацкая чувствительность, все, видимо, показалось бы мне похожим на обычный отдел в каком-нибудь провинциальном банке четвертой руки. Они весело, даже задорно поздоровались со мной. Просто новые коллеги по работе, и все.
   - Здравствуйте, - ответила я как можно более суровым голосом. И, в общем, приняла их игру. Но вы бы видели их глаза! В них была такая загнанность, такая униженность. Или наоборот - агрессия и отчаянье. И стеснение своим униженным положением, секс, заискивание, зависть.
   - Ну, давайте снимать данные, - выдавила я, и мы начали.
   Сначала они показались мне на одно лицо. Бледные, с синяками под глазами, какие-то выцветшие. Хотя мне, конечно, кратко объяснили, кто из них кто, и позднее я узнала их намного лучше.
   Первым, с кем я должна была работать, был внешне очень энергичный и целеустремленный мужчина. Его звали Вадим. Он сразу предложил мне чай и был весьма галантен. Большого роста, атлетически сложенный, наверное самый яркий среди них, этакий герой бизнеса. Правда, очень уставший. До этого он был директором завода, но завод обанкротила, затем купила наша компания. Тогда этот человек попытался вывести активы, и компания потеряла пару сотен тысяч долларов. Завод был не в Москве, и квартира бывшего директора стоила очень мало, поэтому расплатиться ему было нечем, и он сидел здесь. Объем его торгов был очень большой, просто огромный. Он отчаянно боролся с той ситуацией, в которую попал, и играл сутки напролет. Иногда очень рисковал. В тот день он выиграл, правда, не так много, но был этому рад и горд.
   Вторым оказался человек по имени Яков - здорово опустившийся старожил той комнаты. Он сразу стал жаловаться на задержки в совершении сделок и, не отрываясь, смотрел на мои груди. В тот день я, как на зло, собралась после работы на дискотеку и на мне было соответствующее короткое платье... В общем, это было противно. И игра у него шла плохо и вяло; видимо, он уже не верил, что когда-то окажется на свободе, а желание жить трансформировалось у него в какую-то мелкую жуликоватость и иногда подлость. Хотя раньше он работал в текстильной промышленности, занимал высокий пост, торговал детской одеждой.
   Третий узник показался мне вообще никаким. Среднего возраста, среднего роста, не худой и не толстый... У него был самый большой долг - почти два миллиона, громадная по тем временам сумма, и он считался безнадежным. В моих глазах этот человек выглядел практически смертником, и я сначала боялась на него даже смотреть. Зато у него был удивительно спокойный, даже немного веселый голос, и в конце нашей с ним работы я даже о чем-то пошутила. Так что вышла я оттуда в лучшем настроении, чем вошла.
   Нет, я, конечно, чувствовала, как они смотрели мне вслед. Это совсем не весело, быть единственной живой женщиной, которую видят три здоровых полных сил мужчины. Это напрягало, но... я подумала, что все как-то обойдется.
   - Главное, входи с ними в минимальный контакт, - посоветовала мне Марина. - Пресекай любой разговор, который не относится к работе и все.
   Я решила так и поступать, поэтому, когда пришла к ним на следующий день, была спокойной, приветливой, но на посторонние вопросы о себе, погоде и "Что там сегодня по телику?" вежливо не отвечала. Ну а потом....
   Потом, конечно, появились какие-то отношения. Бывшему директору Вадиму я очень сочувствовала и болела за него. Но он был... это сложно объяснить. В нем было все каким-то очень мужским. Характер лидера, способность принимать решения и рисковать, сила, а в то же время какая-то неуправляемая эмоциональность. Он слишком увлекался, не мог вовремя остановиться и часто проигрывал. А еще у него было легкое презрение к женщинам. Такое презрение есть у многих крутых мужчин, и я это всегда чувствую. Даже когда очень им нравлюсь. А им я, конечно, нравилась, будь я даже кривой, хромой и покрытой шерстью. У них просто не было выбора.
   Якова мне было просто жалко. Несмотря на все его грязные взгляды и жесты. Он разве что только не онанировал на меня. Но все эти мерзкие вещи..., мне кажется, у него просто не было сил по-человечески держать себя в той ситуации, и не исключено, что где-то в обычной жизни он был добрым и мягким человеком. А что бы бороться и выкарабкиваться из такой комнаты, на самом деле, нужно быть очень крепким. Психически крепким.
   В этом смысле меня, можно сказать, поразил третий обитатель комнаты. Его звали Феликс. Он вел себя так, словно с ним ничего страшного не произошло. Не храбрился, не шумел и не суетился, но весь это мрак, вся эта атмосфера рабства и безнадеги проходили как бы сквозь него.
   Внешне это вроде бы никак не появлялось. Например, когда я приходила к ним, сильнее всех на это реагировал Вадим. Он улыбался, радостно кричал: "А вот и наша Катерина!" и даже взмахивал руками. Но в этой радости я видела скрытую ущербность. Может быть, я ошибаюсь, но это было немного наигранно, как радость человека, ощущающего себя слегка неполноценным.
   Яков тот вообще не почти скрывал своей тоски от того, что не может меня закадрить и трахнуть.
   - Катюша, Катерина, Катенька..., - плотоядно вздыхал он и в это момент выглядел и, наверное, чувствовал себя совершенно несчастным. Наверное, для каждого из них мое появление было своего рода пыткой, но для него в особенности. Есть такая модель ада, где грешники-мужчины окружены прекрасными девушками, но не могут до них даже дотронуться. Мне кажется, Яков чувствовал себя именно в таком аду.
   Феликс напротив, казалось, не испытывал ничего такого. Мало того, он понимал мое непростое положение и пытался поддержать, словно это не он был заперт в четырех стенах, а я находилась в сложных стесненных обстоятельствах. И реально, он был единственным из обитателей той страшной комнаты, который не грузил меня своими проблемами. Хотя ему, там должно было быть тяжелее всего. До этого он был кинорежиссером и кинопродюсером, жил свободной богемной жизнью. Из его среды попасть с такую "яму", было страшнее, чем из обычного бизнеса.
   - Кать, я вас снова порадую. Я эти сутки не торговал, - докладывал он мне и немного грустно улыбался, задрав вверх одну бровь.
   М-да, он почти совсем не торговал, - задумывается Катя, и тоже улыбается. Немного грустно, возможно, как тот человек. Затем смотрит на нас с Захаром, взмахивает обеими руками, словно хочет ими что-то мягко придавить, и заявляет, - Сейчас я вам все объясню.
   - Ну да, - ободряюще кивает Захар. И тоже улыбается.
  
  
  
   - В общем, что бы, играя на бирже, остаться в плюсе, нужно не просто больше выигрывать, чем проигрывать, а выигрывать намного, намного больше. Дело в том, что существует разница между ценой покупки и ценой продажи, которую нужно отыграть, потому что она - всегда в минус. Есть и другие платежи. То есть, даже для того, что бы просто не проиграть, нужно уметь работать. У меня, я думаю, ничего бы не получилось.
   А им удавалось как-то держаться! Конечно, у них не было выбора, и был стимул. Рассказывали, что какой-то челнок за пару месяцев отыграл так все свои долги и потом стал зарабатывать большие деньги. Они верили в это, но вели себя по-разному. Если Вадим рвался вперед и торговал очень активно, Яков иногда спохватывался, тоже пытался это делать, а затем впадал в депрессию, то Феликс никак себя не проявлял. Словно чего-то ждал. И вот однажды Марат затребовал все материалы об их торгах для отчета.
   Кроме него самого в кабинете сидел высокий лохматый парень в дорогом костюме.
   - Это Денис, наш эксперт, - представил мне его Марат Георгиевич, передал ему принесенные мною бумаги и попросил остаться, так как у Дениса могли быть ко мне вопросы.
   Мне стало грустно. Наступал момент истины, и я поняла, что мне очень жалко этого человека. Несмотря на то, что я старалась не смотреть ему в глаза и вообще о нем не думать, я все-таки болела и за него тоже. И, как выяснилось, даже больше, чем за других. Я почему-то всегда болею за самого слабого.
   А эксперт внимательно изучил результаты торгов, посмотрел графики трендов.
   - Этот очень нервничает, да? - спросил он меня про Вадима.
   Я ответила, что такое иногда бывает.
   - Этот..., этот то осторожничает, то делает какие-то случайные сделки, - сказал он результат действий Якова, - а этот... Скажите, этот что, боится играть?
   - Да нет, он вообще такой спокойный, - ответила я, и эксперт покачал головой, а затем даже присвистнул.
   - Знаете, - повернулся он к Марату, - из этих троих, только последний, может быть, начнет давать результат.
   - Вот как? - удивился тот. И отослал меня из кабинета.
   Хотя я и не слышала продолжения разговора, я поняла, какой я темный в таких вещах человек. А кроме того, оказалось, я не разбираюсь не только в игре на бирже, но и в людях тоже, и на следующий день мне пришлось присмотреться к Феликсу внимательней.
   С этого все и началось. Впрочем, что я говорю, что такого могло начаться в той ситуации? Просто... такие бывают люди. Ты их встречаешь, и с тобой что-то происходит. Хотя не говорится ничего особенного. Ну, двигался он как-то очень слаженно, как актеры в кино, - видимо, это у него профессиональное. Никогда не раздражался, зато часто и не зло подтрунивал над опущенностью Якова и энтузиазмом Вадима. Все как-то очень к месту и просто. И его любили.
   В общем, этот человек многому меня научил, дал новое представление о мире. И, мне кажется, это самое главное, что произошло со мной в тот период. Наверное, так учат гуру, учителя мудрости и созвучия ощущений. Хотя, не знаю... может быть, это тогда мне казалось чем-то особенным, ведь я знала и видела совсем немного.
   - Почему вы не торгуете? - спрашивала его я.
   - Видите ли, Катя, - улыбался он, затем мог взять лист бумаги и нарисовать на нем размашистую кривую. - Тренд может быть таким. То есть бешенным, импульсивным, ветреным. А может быть таким вот четким и ясным, как хороший офицер. Чувствуете разницу? А теперь посмотрите что там сейчас. Это же псих какой-то. Чувствуете? Такое тихое всеобщее помешательство. Никто не знает, что и зачем он торгует.
   И я, как ни странно, чувствовала.
   - А ты что, всегда знаешь? - пытался поддеть его Яков.
   - Я стремлюсь. Но там сидят маркетмейкеры. Они же, Яш, умные. Ну, должны быть..., - объяснял он.
   Понимаете, он таким образом хотел их научить. Если бы он просто сказал, вы ничего не понимаете, давайте я вам покажу, его бы просто послали. А он делал это исподволь, незаметно для человека. Так, на самом деле было и со мной.
   Он, конечно, знал кучу разных интересных вещей. Про те же мазки, про матрицу текста, про принципы боевых искусств, про сплавы по таежным сибирским рекам, про карму, про то, что в жизни все связано, и, конечно, множество потрясающих историй про кино. Но... тут дело даже не в информации. У него было такое отношение к миру! И все эти истории открывали этот его взгляд на все. Как бы показывали - вот! А ты, дура, ничего не видела и не видишь. И возникал интерес, почувствовав, который, хотелось жить, жить, жить.
   Вы знаете, у меня образованные родители, меня учили продвинутые московские учителя, но я тогда вдруг почувствовала огромное облегчение. От того, что все может быть не так, как они меня учили. Это трудно объяснить... Мне как бы дали надежду, показали, что есть другое измерение. И.. из-за этого у меня начались проблемы.
   Но я что-то перескакиваю с одного на другое. Если по порядку, то сначала проблемы начались у моих подопечных.
   Однажды, когда я увидела, что их не трое, а целых пятеро. К ним поместили двух новеньких. Двух нехилых парней бандитского вида. Они заняли лучшие компьютеры Вадима и Феликса, и, судя по какой-то мрачной скованной реакции на мое появление, среди них произошла какая-то стычка.
   - Мы первые, - нагло заявил мне один из новеньких, которого звали Юрась. - Сначала Санек, потом я, - и повелительным кивком указал на Санька.
   - Это почему? - спросила я. Просто спросила, понимаете. Тогда этот Юрась встал. Встал молча и как-то очень быстро двинулся ко мне. Я, не успела ничего понять, но если бы сзади не появился Сергей, он бы меня ударил. Просто так, что бы не спрашивала. Но его ударил Сергей. Тоже просто так. А когда тот упал, еще добавил ногой. В общем, это был какой-то ужас, и я приготовилась выбежать, но тут поймала взгляды моих старых подопечных. Якова было не видно, ну совсем не видно и все. Вадим откровенно радовался, и ему очень хотелось вскочить и добавить. Ну а Феликс в этот момент смотрел на меня.., он хотел меня поддержать, понимаете. И скорчил такую зверскую и смешную рожу.. .
   Катя замолкает, и в глазах у нее появляются слезы.
   - Извините, - тихо говорит она. - Я думала, что прошло столько времени, и я все забыла.
   - Да. Мы ничего не забываем, - серьезно подтверждает Захар. - Я, например, помню, что было со мной..., в общем, удет время, расскажу.
   Мне кажется, что это замечание мало вяжется с Катиной историей, и возникает желание его поддеть и спросить, что же именно такого он помнит. Катя тоже отвлекается на эти слова, но как-то слабо. Тогда Захар хитро смотрит на меня и добавляет.
   - Шестьсот лет назад, в такой же осенний день, один парень вызвал другого на дуэль...Было очень занятно. Но..., - он внимательно смотрит на Катю, - В тот день больше ничего страшного не случилось?
   Впрочем, не уверена, что интонация его последних слов была на все сто вопросительной.
   - Ничего, - тихо подтверждает Катя и, вскинув голову, внимательно смотрит на Захара. - Вбежали еще три охранника. И я, на удивление спокойным и даже властным голосом скомандовала им "Стоп!".
   Сергей тоже перестал бить Юрасика. И тогда насмешливо, но без особой злобы, я сказала, что бы тот отползал. Точно в стиле той скорченной рожи. Юрасик подчинился, и... вы будете смеяться, но с тех пор эти двое меня уважали.
   Отвратительные люди. Но Феликс с ними как-то ладил. Самое удивительное, даже Вадим с ними все же ужился. А потом их убрали. Не знаю куда.
   Я, на самом деле, не знаю, что происходило с теми, кто покинул ту комнату. Не думаю, что бы их убивали, наверное, просто отправляли на другую работу, но что это за работа, я не имею никакого представления. Знаю только, что покидать комнату никто не хотел.
   Зато появился молодой человек по имени Максим. Первый день он был просто в полном шоке и ступоре, потом ужасно выпендривался, потом - апатия. Этот человек был молод, почти мой ровесник и очень сильно зависел от настроения. И, конечно, тоже в меня влюбился. А я старалась, как могла, поддерживать его моральный дух.
   А мой дух, получается, поддерживал Феликс. Удивительно, мы с ним никогда не делились жизненными проблемами. Конечно, его проблемы были очевидны, но я никогда не выплескивала на него свои. А их было много, как, наверное, и у любой девушки. Но я, на самом деле, видимо, очень скрытный человек, и все переживаю в себе.
   У моего молодого человека был друг, в которого я тогда вдруг ужасно влюбилась. Это было каким-то наваждением. С Игнатом мы встречались давно, с самой школы, и... в общем я как-то к нему привязалась, но, как я сейчас понимаю, не больше того. Хотя у меня случались всякие отклонения. Отклонения в отношениях. А тут...
   Его друг - очень серьезный человек. В то время он отслужил в армии, учился на инженера и целеустремленно занимался авторской песней. Наверное, у нас с ним было что-то общее. Нам нравились одни и те же книги, мы тащились от одной и той же музыки. Но он был парнем моей подруги и к тому же не проявлял ко мне сильного интереса. В общем, я молчала и ужасно страдала. Слушала грустные романтические песни, вздыхала, ну а Максим решил, что эти вздохи относятся к нему.
   Такая вот была идиотская ситуация. Бедный парень. Он вздыхал, принимал трагические благородные позы, и держался из последних сил. А я долгое время ничего не понимала. Мне самой было очень не просто, и, что бы отвлечься от своих переживаний, я часто отрывалась с девчонками в клубах. Естественно, в таких, которые могла себе позволить. Но это не приносило облегчения, а скорее наоборот, и я только раздражалась и злилась.
   Однажды после одной такой ночи я пришла к моим узникам. Мне на все было наплевать, в том числе и на них. Когда я злюсь, злюсь на весь мир, я мрачнею, становлюсь язвой, такой мрачной, несчастной язвой. И чем больше стараюсь скрыть раздражение и злость, тем мне хуже. А еще хотелось спать, было противно за свое глупое поведение ночью и вообще мерзко. Я сказала что-то едкое Вадиму, который, как всегда, старался как мог, жестко вела себя с бедным Максимом, а после него почему-то перешла к Феликсу. Не знаю почему. И вдруг увидела, что он выиграл на бирже сумасшедшие деньги.
   Это была действительно громадная прибыль. Самая большая из тех, которые я тогда видела.
   - Повезло, - улыбнулся он. - Удивительно, что иена пошла так далеко, да?
   - Удивительно, - согласилась я. Хотя, что касалось понимания всех этих игр быков и медведей, для меня многое было удивительно.
   Но в тот момент меня поразило другое. Он радовался не прибыли, а той красоте, тому совершенству, с которым она была получена. На меня это произвело впечатление. А может быть, я просто увидела, как надо радоваться? Или... Но Я не знаю как это объяснить еще.
   В общем, это послужило каким-то толчком. Я на многое посмотрела по-другому, и мое бытие показалось грубым, лишенным полета, лишенным чего-то высокого. Как плохое кино, кажется серым и мелким после просмотра работы великого режиссера. Вот видите, какими я до сих пор выражаюсь клише.
   Но все так, я вдруг увидела и Игната, и его друга, и Максима, всех моих знакомых другими глазами. То есть ничего не изменилось, и все остались такими, какими были. Но я посмотрела глазами другого, совсем другого человека, не такого, как я, как мои подруги, как большинство моих тогдашних друзей, и они в основной массе вдруг показались скучными и невнятными людьми, простыми и непроявленными, как персонажи такого вот посредственного фильма.
   В общем, получается, так, - констатирует Катя, - Я тогда, и вправду очень сильно изменилась. Наверное, это возраст, взросление. Я из глупой девчонки становилась серьезным взрослым человеком. Старалась им стать. И начала обращать внимание на другие вещи.
   Пошли ссоры с Игнатом. И я даже не скажу, что из-за его друга. Просто я как-то раз представила, что вот пройдет еще пять лет, и все будет идти этим путем. Я попыталась предвидеть, каким станет Игнат. Какими вообще станут мои друзья и знакомые. И много думала над такими вещами. А он не понимал, о чем я, и мы злились друг на друга.
   Наверное, каждый человек считает себя особенным, не таким как все, своего рода избранным. И, наверное, это так; каждый избран для чего-то своего, для своей судьбы. Но не каждый человек в жизни ведет себя в соответствии с этим. И я видела, что одни из тех, кого я знала, ставили себе цели, и делали то, что соответствовало им, в то время как другие плыли по течению или копировали поведение большинства. Правда, их и было большинство. Но, глядя на тех и на других, я понимала, что сама не только плыву как все, но даже не знаю, а где он, мой путь? Что он из себя представляет? Мои друзья думали обо мне строго обратное, но от этого несоответствия было только хуже.
   Меня не понимали. Друг Игната, когда я с ним об этом заговорила, тоже отделался общим фразами. И я стала более жесткой. Наверное, со временем я вообще становлюсь более жесткой. Иногда мне так кажется. Может быть, это как-то проявилась в работе, но все кончилось тем, что меня перевели в другой филиал. В тот момент руководство фирмы решило, что нам следует осваивать рынок произведений искусства. Во всяком случае, вкладывать в него деньги. И мое образование сочли для этого годным.
   Это был шанс. Я погрузилась в работу, она казалась мне намного более интересной, чем все, что я делала до этого. Но знаний не хватало, я консультировалась со всеми, с кем могла, и, как-то раз вспомнила про Феликса.
   Мне поручили снять презентацию о мебели. Яко бы антикварной. На самом деле, это был простой сэконд-хэнд из Голландии, просто его так позиционировали. И мне разрешили ненадолго привлечь к этому делу его.
   Вот тогда я действительно многому научилась. В то время Феликс уже работал в отдельной комнате, его стали лучше кормить, и когда я по старой памяти принесла ему слоеных пирожков, он сам подвел меня к холодильнику и стал угощать. А в холодильнике, как не странно был даже вермут. И мы его немного выпили.
   Он, естественно, забросил свои торги, и стал объяснять мне принципы чередования планов, ритм движения в них и прочие очень интересные вещи. Было очень здорово. Глядя на него, я тогда поняла, что мне очень не хватало весь той месяц работы в новом филиале общения с такими вот людьми. Что-то во мне засыхало, не могло развиваться.
   Нет, я никогда не думала о нем, как о мужчине. То есть, он был не в моем стиле и старше меня лет на двадцать. Хотя... глядя на него я понимала, что какие-нибудь хорошенькие актрисы были рядом с ним счастливы. И я им, пожалуй, завидовала. И то, что произошло потом, что тоже сильно повлияло на мою жизнь, - это оказалось тоже связанно с ним. Так получилось.
   А к снятой мной презентации руководство отнеслось сдержанно. Зато она оказалась очень эффективной. Она работала, мебель хорошо покупали. Поэтому я занималась такими вещами и дальше. И, конечно, часто ходила к бывшему режиссеру за знаниями и советом. Как ни странно, не смотря на все проблемы того времени, это были очень хорошие дни. Но однажды, в ответ на просьбу показать ему материал про ковры, на меня неожиданно разозлились и ответили отказом.
   - С ним что-нибудь не так? - спросила я Марата.
   Тот, швырнув папку на стол, заявил, что это не моего ума дело. И срочно уехал.
   Стало как-то тревожно. Я вернулась к себе и не знала, что думать, а после обеда прошел слух, что на мой бывший филиал ночью совершено нападение.
   Меня понесло туда. Кажется, с этого все и началось. У меня есть недостаток, меня, на самом деле, часто несет впереди паровоза.
   Я приехала. В холле сидели какие-то фээсбэшники, но в целом все было как обычно. В буфете был Стас, он подавленно пил пиво.
   - Меня уже допрашивали, - сказал он. - А тебя?
   И после такого оптимистичного вступления рассказал, что случилось. Ночью в офис ворвались люди в масках, ранили охранника и похитили Феликса.
   Я была в ужасе. Когда подобные вещи показывают по телевизору, это кажется чем-то виртуальным, происходящим где-то не здесь. А тут до меня дошло, что я нахожусь в гуще этой самой жизни. Криминальной жизни. Я работала с подпольными рабами и даже привыкла к такому положению вещей. И тут жизнь напомнила мне, как на самом деле обстоят дела.
   - Знаешь, кого они ищут? - тоскливо спросил Стас. - Того, кто проболтался про Феликса. Ох, не завидую тому человеку!
   Потом он замолчал, посмотрел на меня, и в его глазах появился ужас. Честно говоря, я тогда тоже испугалась. А у него в руке дрогнул стакан, и он сказал, что подумать могут на каждого из нас.
   - А если не найдут, то свалят на кого-то из нас, - прохрипел он.
   И он был прав.
   На этом месте беседы нас и обнаружил Марат.
   - А, Дмитриева, - удивился он. - А мы за тобой послали...
   И увел меня в кабинет директора по безопасности.
   Меня допрашивали почти три часа. Люди из органов. Они задавали перекрестные вопросы, отвлекали, пытались запутать. Это был какой-то ужас. Их совершенно не удивлял тот факт, что в офисе был насильно удерживаемый человек; их интересовало, кому я могла рассказать про обитателей той комнаты, и доказать им, что я никому ничего не рассказывала, было невозможно. Я даже подумала, что меня теперь могут убить. Ведь я знала тайну.
   Потом в кабинет вошел их главный. Такой невзрачный человек, уже в возрасте. Видимо, ему докладывали о ходе допроса, потому что он был полностью в курсе. Главный внимательно посмотрел на меня помолчал несколько секунд, и вдруг заявил, что мы с Феликсом были любовниками, и ему все известно.
   Не знаю, что бы было потом, но я вдруг вспомнила, как тот рассказывал о ритме словесного поединка в кино. Феликс тогда сказал, что пауза перед словами главного героя, как правило, больше. Поэтому он и главный. И я сделала такую вот паузу. А потом спросила:
   - И вам что, платят за подобные домыслы?
   И еще сказала, что он годится мне почти что в отцы, что у меня есть жених, а затем добавила, что Феликс замечательный умный и добрый человек, и что считаю его своим другом. И расплакалась.
   В это время у Главного зазвонил телефон, он подобрался, сделал всем знак молчать и начал с кем-то разговаривать. Пока он говорил, в комнату вошел Марат и... в общем я опять оказалась в гуще событий.
   Дело в том, что Главному в тот момент позвонили из финансовой группы, которая похитила Феликса. Оказалось, что он должен громадную сумму и им тоже. И... в общем они запросили за него выкуп. Один миллион долларов. Я все услышала.
   - Я бы ни за что не сдала его! - сорвалось у меня. Главный все понял.
   В общем, я вляпалась. Они даже стали говорить при мне.
   Марат рассвирепел и кричал, что не даст ни доллара.
   - Они пришлют вам его палец. Затем, руку, и под конец его голову, - ответил ему Главный по безопасности. И добавил, что хорошо знает тех уродов.
   И тут снова влезла я. Я сказала, что миллион это совсем не много за такого человека. Я сказала, что он гений, и может заработать намного больше. Я то умоляла, то говорила очень спокойно и убедительно. Я приводила аргументы, я сказала, что им он должен намного больше, чем миллион, а это значит, что выкуп экономически оправдан. И Марат снизошел до ответа.
   - Тогда они решат, что могут нас разводить, - буркнул он. И приказал увести меня в другую комнату.
   Но я успела. Я успела предложить им другую схему.
   - Скажите им, что будете платить не вы, а... яко бы его родственники, - сказала я. - Например, жена. Что они... что они, в общем, собрали миллион, и уже готовы были его заплатить нам. И теперь... теперь это выкуп могут получить эти гады.
   - Слушай, ты, - ответил мне Главный охранник. - А знаешь, как они разведут этих "родственников"?
   Но Марат задумался, и сказал, что уйдет посоветоваться с президентом.
   Тогда Главный рассердился.
   - Вот чего ты лезешь? - закричал он на меня. - Ты сама понимаешь, что ты сейчас сказала? Я хорошо знаю этих людей. Ты, готова поехать к ним, как эта его жена? Ты к этому готова?
   И я сказала, что готова.
   Это были самые страшные два дня в моей жизни. Руководство фирмы выделило на выкуп Феликса ровно половину требуемой суммы, и мы жестоко торговались. Нам прислали видео с окровавленным Феликсом. Эти изверги пытались заставить его что-то говорить с экрана, а он отказался. Он только сказал:
   - Марат, у этих ребят предложение. Но пусть они скажут его сами.
   И все. За это его стукнули куда-то в солнечное сплетение, он согнулся. Это было страшно.
   Главный сказал мне, как торговаться. Мне купили сотовый телефон, дали его номер тем выродкам, и я торговалась. Я начала со ста тысяч, которые якобы выручила от продажи квартиры. В ответ они действительно прислали кусок пальца. Как позже выяснилось, не его, но очень похожий. Эти нелюди думали, что для работы брокера очень важно быстро работать на клавиатуре. Но мы этих подробностей не знали, и было очень тяжело.
   А в конце второго дня нам, то есть мне, забили стрелку.
   Мне дали в провожатые Сергея и какого-то парня из органов. Мы не доехали до места встречи около километра, дальше я должна была ехать одна. Я почти не умела водить машину и мне дали громадный старый СААБ с автоматической коробкой. Все это происходило словно в каком-то плохом кино. Дождь, промзона за Павелецким вокзалом, лучи прожекторов где-то вдалеке, громадные кучи щебня.
   Около одной из куч стоял Джип. Я остановилась и мигнула дальним светом, мне мигнули в ответ и джип тронулся.
   Не понимаю, как я ни во что не врезалась. Мне казалось, что джип летел с сумасшедшей скоростью. Он ехал куда-то прочь из Москвы, а я старалась не отстать. Кажется, я кого-то подрезала, пару раз проехала на красный... Один раз в жизни я стала персонажем какого-то идиотского боевика, а до героинь голливудских фильмов явно не дотягивала. Хотя, если бы не мое неумение водить, все, возможно, происходило не так и захватывающе.
   В общем, когда мы приехали, меня всю трясло, и я не очень хорошо соображала, что происходит. Я даже не понимала, где мы. Последние три километра мы ехали какой-то глухой узкой дорогой, проложенной среди леса. Дорога заканчивалась то ли санаторием, то ли базой отдыха. Парень из джипа провел меня внутрь и оставил в холле. Здоровый охранник на входе, тихо, в громадном аквариуме плавают рыбы. Помню, я немного расслабилась, поэтому, когда тот бандит из джипа спустился обратно, и сказал, что они передумали, я не сразу поняла смысл его слов.
   - Чего? - спросила я.
   Но его реакция на мой вопрос была более странная, чем моя на его. У него вытянулось лицо, и каким-то высоким голосом, почти фальцетом, протянул:
   - Я чего-то не понял.
   И я сообразила почему. Деньги, которые я привезла для выкупа были в небольшой невзрачной сумке, которую я перекинула через плечо. Сумка была тяжелой, а ее стенки мягкими. Одна из пачек повернулась ребром и давила мне в бок, поэтому я засунула руку ее поправить. И, видя этот жест и мой очумевший вид, он, наверное, решил, что там у меня оружие.
   - А что ты сейчас сказал, ты понял? - спросила я. - Ты сейчас сказал, что вы не можете ответить за свои слова.
   Получилось как-то очень по-ихнему. Не знаю, почему меня тогда не тронули. Думаю, там были камеры, и тот громила у входа. Вряд ли они разбежались, даже если бы я достала пистолет. Тем не менее, не вынимая руки из сумки, я убедила его, что хочу поговорить с теми, кто принимает решение.
   Их было двое. Два невзрачных на вид мужика. "Финансисты"...
   - Значит ты его жена? - с любопытством спросил один из них.
   - Да, - сказала я.
   - Я тебе говорил, - сказал он второму. И, повернувшись ко мне, добавил, - И, значит, у тебя в сумке граната?
   - А мы договаривались, что в сумке будет граната? - ответила я.
   Тогда второй приказал бандиту, который меня привел, пересчитать деньги. Я высыпала их на журнальный столик, и тот начал отсчитывать пачки.
   В углу стояло пустое кресло, и я в него села.
   - Понимаешь, пока ты ехала, возникли новые обстоятельства, - сказал мне второй финансист.
   Для меня это могло означать только одно, Феликс мертв. Наверное, для них это был логичный ход: они забирали деньги и не отдавали его конкурентам. Мы просчитывали и это тоже. Это означало, что выплаченные полмиллиона повисали на мне, если я, конечно, возвращалась с этой стрелки обратно. Но тогда я не успела об этом подумать. Кажется, я выругалась и пожалела, что в сумке у меня была не граната. А банкиры уставились на меня с весельем и любопытством.
   - Твой муж..., - продолжил второй, и снова уставился на меня. - Твой муж чуть не убил нашего сотрудника. Тот выпал из окна, и теперь в больнице. Как ты думаешь, его семье нужна материальная компенсация или нет?
   И мы начали спорить. У тех двоих явно поднялось настроение. Я настаивала на том, что Феликс не будет просто так выбрасывать человека из окна. Хотя, на самом деле, не понимала, как это мог сделать мужчина с довольно заурядными физическими данными. И я решила, что они просто стебутся.
   - Хорошо, тогда мы выкинем из окна кого-нибудь из вас, - предложил первый. - Тут всего третий этаж, но высокий. Будет как раз такая же высота, да?
   - Нет, здесь ниже, - подхватил второй. - И можно упасть на газон.
   - Сделаем им скидку, - радовался первый. - Или нет, выкинем обоих. Верно?
   В этот момент бандит, который меня привез, закончил пересчет денег. Второй финансист - видимо, он был среди них старший - взял телефон и ушел разговаривать по нему в другую комнату. А когда вернулся, подошел ко мне и сказал:
   - Ладно, давай ключи от машины, нам надо ее осмотреть.
   Я отдала.
   Он передал ключи "помощнику", тот ушел.
   - А может, выпьем за окончание нашей сделки? - неожиданно предложил первый финансист и достал из бара бутылку хеннеси.
   Я выпила с ними полрюмки. Все это время я не знала, что будет, но, наконец, второму кто-то позвонил, тот сказал: "Good" и вскинул взгляд на меня.
   - Ну, все, мадам жена, машина вас ждет. С водителем.
   И они оба поднялись со своих кресел.
   Я спустилась вниз. СААБ стоял там же, где я его оставил. На месте водителя кто-то сидел.
   Еще какой-нибудь бандит, пронеслось у меня в голове. Сейчас отвезет меня куда-нибудь к озеру и утопит, - решила я. Но тут водитель вышел из машины и галантно открыл мне дверь. Это был Феликс.
   - Ты как? - спросил он.
   И я бросилась ему на шею.
   Знаете, я была тогда так рада, что он жив! И мы долго, долго стояли обнявшись. Не знаю сколько. Потом к нам подошел тот парень на джипе.
   - Вот, Михалыч просил передать, - сказал он и протянул пачку денег. - Съездите куда-нибудь, приведите себя в порядок, оттянитесь.
   Затем сел в джип и уехал.
   В пачке было десять тысяч долларов.
   Первые время мы ехали молча. Я плохо запомнила путь, поэтому из меня был плохой штурман. К тому же было темно, и мы чуть не угодили в реку. Наверное, когда-то в том месте был паром, и дорога обрывалась прямо над водой. Помню, мы вышли из машины. Было влажно, туманно, моросил дождь. На другой стороне в воде отражались какие-то огни. И тут меня прорвало. За эти два дня во мне скопилось столько слез, сколько не скапливалось за много лет. Я снова уткнулась в него и плакала, плакала, плакала. Наверное, целый час, не меньше.
  
  
   - Странно, - Катя шмыгает носом и достает из сумочки платок. - Странно, но я как-то не вспоминала об этом. Несколько лет и почти не вспоминала.
   Около какого-то ночного магазина он купил бутылку водки, два пирожка и пластиковые стаканчики.
   - Выпей, - сказал он и налил мне целый стакан.
   Меня не брало, зато очень хотелось есть, и я съела оба пирожка. Мне стало очень стыдно, потому что ведь это он сидел в плену, а не я.
   Потом мы приехали в дорогой гостиничный комплекс с казино, бассейном, боулингом и прочими вещами. При ярком свете Феликс выглядел ужасно. Его действительно били, и на лице сохранились отеки и царапины. Кроме того, он прихрамывал, у него болел бок. А одежда была грязной и заметно рваной.
   Мы сняли номер. Я поменяла деньги в казино и уговорила мальчика-продавца открыть какой-то бутик, который еще не до конца успели закрыть. Там за сумасшедшие по тем временам деньги я купила несколько рубашек, джинсы, свитер и штормовку. Как ни странно, я почти угадала с размером. Феликс принял душ, побрился, и в новой одежде стал похож на человека. Мы спустились в ресторан и вкусно поужинали.
   Помню, я вела себя ужасно глупо. Сначала меня распирало от радости и гордости, что это я провернула такую операцию, потом - снова колотило, и он успокаивал меня, отвлекая внимание на еду, официантов и то, что попадалось на глаза. Я здорово напилась, а, когда мы вернулись в номер, оба валились с ног от усталости, а я еще и от выпитого.
   Удивительно. Удивительно, что я сейчас рассказываю все это, и удивляюсь, что это было со мной. Все это время я как-то не вспоминала того вечера, той ночи.
   Между нами ничего не было. Мы просто упали на кровать и, обнявшись, уснули. Помню, мне было мягко и хорошо. А когда я открыла глаза, было позднее утро, и одетый Феликс нежно трогал меня за плечо. Было пора ехать. Странно, меня не тошнило, не мутило, я чувствовала себя на удивление свежей. И еще чувствовала, что сейчас все кончится. Как будто кончится жизнь.
   - Послушай, давай убежим! - сказала я ему. - У нас есть машина, немного денег. Зачем тебе обратно в рабство?
   А он улыбнулся и поцеловал меня в щеку. Это означало "нет".
   Как странно, думала я потом. Я спасла его от смерти, а он спас меня. Спас мою сегодняшнюю жизнь. Хотя.. , наверное, у нас был шанс убежать. Пусть, может быть, один из тысячи.
  
   Катя криво усмехается, вздыхает, кладет ногу на ногу. Смотрит на столик с репродукциями, но видит не их.
   - Через час мы подъехали к офису, - грустно улыбается она. Я соврала, что потеряла телефон. Марат матерился и сдерживался, что бы не ударить меня. Феликса увезли. А я сказала, что больше не могу у них работать. И поехала домой. А там был Игнат.
   Я ему все рассказала. Было понятно, что этого не следует делать. Делать так. Наверное, я разозлилась, в том числе на него. Все люди вокруг тогда казались мне черствыми сволочами, я ничего не могла с этим поделать. А Игнат ругался. Почти как Марат. Господи, каким же идиотом, каким тупым, мелочным и неразвитым человеком он мне тогда показался! Я его прогнала. Понимая, что он, конечно, придет. Он всегда приходил обратно. Сейчас у него семья и работа в какой-то строительной фирме. И, насколько я знаю, его все устраивает.
   А тогда... На следующий день позвонил Марат. Мы встретились в старом офисе, и у меня был длинный разговор-допрос с ним и Главным по безопасности. Марат попросил, что бы я заканчивала начатые работы и искала другое место. Было противно. И горько.
   Ну, вот. Я, собственно и доканчивала эти работы. И через два дня встретила Кирилла. Дальше вы знаете.
  
  
   - Мы - знаем, - подтверждает Захар.
   Катя вопросительно смотрит на него.
   - Вы тоже, - улыбается тот. - Вы тоже обязательно будете это знать.
   - Но вы..., - Катя растерянно кивает в ответ и делает паузу. Видимо такую, какую когда-то учил ее делать Феликс. - Вы мне сейчас все объясните?
   - Нет, - вздыхает Захар. - Мое объяснение не эффективно. Вы сочтете его бредом. И, что бы такого не случилось, вам нужно объяснить все самой.
   - Самой? Вы... вы надо мной смеетесь?
   - Нет. Катя, посмотрите на меня. Видите, я предельно серьезен, - Захар и вправду серьезен, и, я бы сказала, эта серьезность убеждает.
   - Вы все поймете. Возможно, вы не поверите в это сразу, сию минуту, но, чем больше вы будете думать над тем, о чем мы говорим, тем быстрее все правильно поймете. Итак, о чем мы сейчас говорили?
   - О том... О том, что было до нашей встречи с Кириллом.
   - Вот! А теперь перенесемся в наши дни. Вспомните, что было с вами перед вашим возвращением на яхту? Прямо перед тем, как вы поняли, что с ним что-то не так.
   - Что было со мной? - не понимает Катя.
   - Да, конечно с вами.
   - Я... уезжала. Уезжала по делам. У нас готовится выставка в Москве, на следующей неделе должна была состояться съемка телепередачи. Нужно было оплатить счета, согласовать вопросы по экспедиции к Южному полюсу... В общем, я больше недели носилась по Москве, общалась с телевизионщиками, галлеристами.
   - Вы встречали ваших старых знакомых?
   Катя смотрит на Захара. Ее зрачки расширяются, лицо бледнеет.
   - Но..., - хочет возразить она.
   - Да, вы все поняли правильно, - кивает Захар.
   - Я... я ничего не поняла, - на лице Кати недоумение и отчаяние. - Я... я встретила Феликса!
   Феликса! Хочется крикнуть мне и мое сердце начинает учащенно биться. Ничего себе, думаю я. Наверняка это как-то связано!
   - Вы.. Это как-то связанно? - спрашивает Катя.
   - Думайте сами. Думайте, точнее, чувствуйте. Ну?
   Катя задумывается.
   - Нет. Нет, я... Ну да, я встретила Феликса. В аэропорту, где делала пересадку. И что тут можно подумать? Что Феликс что-то сказал Кириллу? Но это не возможно, они никогда не виделись. Я... я думала, что Феликс пропал, затерялся где-то в том рабстве. Они не собирались его отпускать. И я... я была так рада!
   - Ну, да, - кивает Захар.
   - Я.. Я сначала не поверила своим глазам. Он был такой веселый, загорелый, в компании симпатичных людей; красивая актриса, известный музыкант. Не помню их фамилии, но... сначала я просто увидела знакомые лица. Несколько знакомых лиц в толпе. Наши, подумала я. Мне не скоро нужно было вернуться в Россию, а тут объявили, что регистрируется борт на Москву, и эти люди показались мне какими-то... своими, родными. И они так весело разговаривали с кем-то. Мне стало интересно, с кем, и тут я увидела его. Но только когда он улыбнулся мне в ответ, поняла, что это он. В общем, мы оба очень обрадовались.
   - Да, - подтверждает свои слова Катя и смотрит на Захара, как бы спрашивая своим взглядом, а что тут такого? - Я была одна, он познакомил меня с друзьями, увел в бар. Я стала его расспрашивать. Это было как-то... хорошо. Хотя я говорила глупые общие слова. Словно встретила бывшего сослуживца и все.
   Оказалось, у него все нормально.
   - Я снимаю кино, - сказал он. Сообщил, что они едут со съемок, заранее пригласил меня на премьеру своего нового фильма. А я сказала...
   Я спросила, как же Марат? Как они его отпустили?
   - Все нормально, мы в расчете, - улыбнулся он.
   Феликс... он отыграл, понимаете? Отыграл больше двух миллионов и снова снимал кино. Я перед этим не спала почти сутки, и чувствовала себя в каком-то шоке. И, понимаете, это звучит как-то странно, но я вспомнила, как выглядит мир рядом с ним.
   Нет, я не то говорю. С каждым человеком мир выглядит по-своему. Вот я общаюсь с вами, и мир выглядит непонятным, полным тайн и загадочным. С Кириллом - увлекательным и... и безопасным. А с ним... Я отвыкла от этого мира, и тут вдруг вспомнила. И поняла это, когда он ушел. За ним очень быстро прибежал ассистент, он нервничал, что посадка заканчивается...
   Феликс дал мне телефон, адрес дома где-то под Москвой и убежал.
   Вот, собственно, и все. Хотя ...
   Катя внимательно смотрит на Захара, и ее зрачки медленно расширяются.
   - Я... я не понимаю этого. Как такое возможно?
   - Ну... вообще-то возможно и не такое, - говорит Захар.
   Мне хочется спросить, а что? Что такое возможно? Но спрашивать нельзя. Кроме того, мне кажется, и я начинаю что-то понимать. Но не в такой степени, что бы сформулировать свои догадки в простой доходчивой для другого человека форме.
   У меня и сейчас это получится плохо. Точнее, получится не понятно. А формулировать все-таки нужно, потому что больше ничего существенного на сеансе не происходит.
   Около минуты Катя сидит, переходя от одной позы задумчивой девушки к другой. Перебирает фотографии и репродукции, трогает длинными красивыми пальцами свое лицо, словно проверяет, на месте оно или нет..
   - Получается... какая-то фантастика, - говорит она наконец.
   - Но получается именно это, - отвечает Захар, и заявляет, что Кате следует помедитировать над этим.
   Она соглашается.
   - У меня к вам будет еще много вопросов. Можно я приду еще? - просит она.
   - Можно. Но.. все остальное вы можете выяснить и без меня.
   - А если не выясню?
   - Можно, можно.
   - Спасибо, - тихо говорит Катя и поднимается с кресла.
   По знаку Захара я собираю разложенные на двух журнальных столиках фотографии, отдаю их ей.
   - Спасибо, - повторяет она. На это раз в мой адрес.
   Захар встает с места, провожает ее до двери и по пути что-то бурчит.
   - Обязательно, - отвечает Катя. - Еще раз, большое спасибо. До свидания.
   Захар возвращается. Видимо, заразившись по пути Катиной задумчивостью, хмыкает.
   - Я все делала верно? - вопросы по теме сеанса не приветствуются, поэтому обычно я спрашиваю что-то подобное.
   - Да, да, - бормочет он. И сообщает, - Она больше не придет. Затем поднимает на меня веселые мудрые глаза и говорит, - А девушке повезло. Славная девушка, да Ванда? Впрочем, что я вас спрашиваю, вы же не лесбиянка.
   - Нет, - только и могу подтвердить я.
   - Вы тоже хорошая девушка, - говорит он и в этот момент кажется старым, старым дедом, который сейчас вставит на место свою челюсть и зашаркает прочь. - Вы славная девушка, вам тоже повезет. Впрочем, о чем я говорю....
   Сказав это, он подмигивает мне, машет на прощанье рукой и выходит из комнаты.
  
  
   А я остаюсь. И думаю.
   Обычно после каждого такого исследования я пытаюсь сформулировать, что же я поняла. И обычно это в какой-то степени получается. Иногда еще на работе, иногда по дороге домой. В этот раз у меня с этим будут проблемы, понимаю я. И ухожу через другую дверь.
  
  
  
   Но я все же попробую вам объяснить. Пусть и не своими словами.
   Дело в том, что, набрав сей текст, я поняла, что не могу хорошо сформулировать, какие вещи в данном случае открывает Захар. Если я напишу это простыми понятными словами, получится полный бред; если постараюсь быть точной - получится неправда. И еще, получится, что я зря начала писать эти отчеты.
   Но, есть одна вещь, которая упрощает мою задачу. После двух месяцев мучтельных раздумий, мне, так сказать, был знак. Короче, случилось чудо: я обнаружила в своей электронной почте ссылку на некий текст. Который и представлю далее вашему вниманию. Полагаю, читая его в след за настоящим отчетом, вы поймете примерно то же самое, что и я.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"