Аннотация: Это восприятие многосерийное. В нем 3 части, каждое из 3-х глав. Это - глава 1 первой части.
Часть 1
Предисловие к первой части.
В наших судьбах при всем их многообразии есть нечто общее. И маленький незаметный человек, и всемирно известная личность - все мы в сущности люди. Да, мы можем отличаться силой ума, волей, решимостью, мудростью, но все эти наши свойства находятся в рамках возможностей, которые предопределила нам природа. Природа человека. Поэтому все наши особенности, все наши прорывы - они тоже внутри них, внутри этих рамок.
Качества, выделяющие нас среди других - тоже там. Например, моя обреченность записывать. Она не делает меня исключительным, как не делает человека исключительным по большому счету инвалидность, высокая должность или большая популярность. Эти вещи уменьшают или увеличивают возможности человека в этом мире, но только внутри определенного тоннеля.
Поэтому, когда в поле моих восприятий вдруг появился файл личности, возможности которой не вписываются ни в какие представления о возможностях, которые мы вообще можем предположить в другом человеке, это оказывает впечатление. И об этом человеке не просто стараешься узнать больше. Его судьба, его жизнь, начинает вызывать просто сильный и естесвенный интерес.
Такие люди стараются не оставлять следов. Следов, которые можно найти просто так. И человеку, типа меня, выйти на связанные с ними файлы непросто. Даже несмотря на то, что эти следы, можно сказать, гигантские. И там, во вселенской космической паутине, и тут, в мире нашем. Они непростые люди, и у них есть веские причин эти следы не оставлять. Хотя бы на всякий случай.
На первый файл я, можно сказать, вышел случайно. Помню, я даже колебался, открывать его или нет, настолько он был внешне похож на воспоминания среднестатистического жителя Москвы начала девяностых годов прошлого века. Но чувство, что в нем, в судьбе этого человека, сокрыто что-то уходящее далеко за пределы, чувство, что я увидел перед собой маленький фрагмент чего-то непредставимо, космически огромного и бесконечного - такое чувство возникло. И я начал записывать.
Найти второй и третий файлы было уже не так просто. Дело в том, что в восприятиях, кроме того, что получается записать как текст, есть еще и некая атмосфера, авторский образ в виде чувств, подобным тем чувствам, которые вызывает, например, музыка. Или погода. Или настроение другого человека. И вот это настроение и этот образ - они излучали что-то вроде чувства плохого конца. Страха перед этим концом.
А такой страх отталкивает. Возможно это чувство возникает потому, что нам не желательно и, может быть, даже запрещено знать многое из того, что там содержится. Запрещено порядком вещей, нашей природой, какими-то высшими силами. И я прошу прощения, если что-то из воспринимаемого записал не так или не записал вообще. За то, что записал - тоже.
Учитель
1
Крови было много. Она покрывала брызгами и пятнами их измятую перекошенную одежду, кровавыми полосками текла вдоль подергивающихся рук, а у одного из них, могучего лобастого парня, окрашивала висок и заливала половину большой скуластой щеки. Чего тот, не замечал. И бегающими под кровавым подтеком глазами все время искал кого-то, то стремительно оглядываясь назад, то высматривая где-то сбоку.
Меня?! - автоматически испугался я. Потому что боялся злых здоровых людей, охваченных неконтролируемой животной злостью. А их было трое. И сорвать эту свою злость они могли самым неожиданным образом. Злые возбужденные лица, короткие кожаные куртки. Самый высокий из них странно покачивался при ходьбе и держался рукой за плечо, будто его ранили, парень с залитой кровью щекой тянул его под руку, а третий, кажется самый опасный из них, коренастый, с оторванным рукавом, цедил что-то сильно смахивающее на угрозы и сжимал хорошо поцарапанный кулак.
И тут я. В тот момент, легкомысленно бегущий по станции метро ВДНХ и пытающийся успеть на подъехавший поезд. За пару секунд до этого я привычно сошел с эскалатора, по шуму услышал, что прибыл поезд, не менее привычно закинул рюкзак подальше за плечо, и вот тут, когда кинулся к платформе, столкнулся с ними лицом к лицу.
Ничего хорошего это определенно не сулило. Кажетсяч, эти лица говорили, что они готовы меня убить. Просто так. Походя. Чтобы не мельтешил.
И я среагировал. Поспешил уйти с их пути, увернуться от взгляда, стать незаметным. Но только через мгновение после этого, когда увернуться мне вроде бы удалось, до меня дошло, что эти ребята были не только злы. Они были напуганы. Словно от подъехавшего поезда нужно было срочно спасаться. Они уносили ноги!
В тот момент мне не показалось это важным. Все, кажется, обошлось. Странная троица проследовала куда-то к выходу, я благополучно выбежал на платформу, где отметил боковым зрением еще двух или трех таких же потрепанных дракой парней. Но они были далеко и стремительно исчезали между колонн, а двери вагона уже закрывались... И я рванул туда.
Да, в тот вечер все началось именно так нескладно и несуразно.
Будущее подкрадывается незаметно. Ему иначе нельзя. Оно совсем не такое, каким мы по нашей слабости хотели бы его видеть. Часто, узнай мы его заранее, бежали бы прочь без оглядки, совсем как я от тех рассерженных и здоровых граждан. И наделали бы глупостей. А так - все выглядит как обычный, будничный день. Вы просыпаетесь, едете на работу, совершаете там кучу нужных и ненужных действий: что-то пишите, что-то куда-то несете, кому-то рассказываете анекдот, с кем-то что-то решаете, набиваете на компьютере текст статьи, которую, скорее всего никто никогда не прочитает, и выслушиваете длинный неинтересный рассказ о вчерашней пьянке одного из коллег. Затем невкусно обедаете в институтской столовой, снова погружаетесь в дела, и, погруженный и суетный, ни о чем не подозреваете. А оно уже здесь, оно где-то рядом. И среди миллионов людей, копошащихся в большом городе, ему нужны именно вы.
Будущее, которое, подобно большой грозовой туче приблизилось к городу в тот, теперь уже далекий день, было весьма причудливым. Возможно, оно уже тогда знало, как много от него будет зависеть, и его движения были плавными и осторожными, как у продвинутого мастера ушу. Но это было излишним. Как и положено человеку, я был перед его лицом слеп и глух. Мне не снились вещие сны, и никакие предчувствия не беспокоили мою эмоциональную сферу. Шло самое начало девяностых годов двадцатого века, я числился аспирантом в одном из многочисленных московских НИИ, подрабатывал в кооперативе при совете молодых ученых того же института, и многое, о чем я думал весь тот день, определялось этими нехитрыми обстоятельствами. Поэтому, даже тогда, когда по дороге домой это моё будущее поставило на пути свои первые красные флажки в виде этих не очень приятных, но здорово побитых мужиков, я ничего не понял.
Хотя, наверное, шанс что-то такое понять у меня был. Вот что бы подумал умный осознанный человек, видя, как несколько опасного вида ребят куда-то бегут в столь явно потрепанном виде? Вероятно, он бы спросил себя, от кого такого они бегут? Но у меня эта логичная мысль почему-то не возникла. Подходил срок сдачи работы на рецензию, не хватало публикаций по теме, а я вместо работы над диссертацией половину дня, вооружившись бокорезами, круглогубцами и отверткой собирал щит управления транспортером для овощной базы. И теперь ехал домой, с твердым намереньем сесть за стол, сосредоточиться и подвинуть решение своих научных проблем хоть немного вперед. Видимо, мысленно я был уже там, за этим столом, когда хриплый механический голос пробасил, свое: "Осторожно, двери закрываются", я влетел в эти самые двери, так, что они даже не защемили мой рюкзак, и только тут, оглядевшись вокруг, понял - в вагоне из которого выбежали эти грозные но побитые ребята, и в котором теперь оказался я, что-то не так.
Сначала меня удивило отсутствие вокруг других пассажиров. Потом я обнаружил, что они все-таки есть, причем их довольно много, но все они по какой-то причине забились в противоположный конец вагона, и оттуда смотрят на меня возбужденными и испуганными взглядами. Следующим шагом постижения ситуации стало открытие, что и в моей части вагона кроме меня находится еще один пассажир - непримечательный с виду человек лет пятидесяти пяти - шестидесяти. Он сидел на скамейке и сосал кулак. И уже потом я увидел на полу перед ним многочисленные свежие пятна и брызги крови. И, увидев все это, я, как стоял, так еще и уселся. Прямо напротив него.
- А что? Это гопники! - счел нужным объяснить странный дядька. - Это гопники, и я их всегда делал! - после чего, повернувшись к остальным пассажирам, хриплым как у Шевчука голосом прокричал, - Их надо делать! А вы не понимаете. Сидите и не понимаете. А они кругом! И их надо делать! Всегда! Что бы знали место!
Но вагон разгонялся, шум нарастал, и он, видимо решив, что говорить с этими пустыми людьми дальше бессмысленно, продолжил свирепо сосать основание своего указательного пальца.
У меня не было комплекса мордобоя, как окрестила излишнюю чувствительность многих мужчин к выяснению отношений с помощью кулаков известный московский психолог. Но в тот момент, обилие кровавых брызг, погнутый и вывернутый из креплений поручень, а главное, едкий страх, исходящей из противоположного конца вагона - все это повергло меня в шок. Ничего себе! - подумал я, понимая, что въезжаю в ситуацию слишком медленно. А тут еще странный мужичок с внешностью провинциального директора школы и разбитым кулаком возьми да и подсядь ко мне.
- А что, я должен был делать? - требовательно спросил он меня. - Сидеть и смотреть?!
- А что тут было-то? - не понял я.
Потому что понять действительно было сложно. Предположение, что этот дедушка с усами как у Якубовича и добрым длинным носом "сделал" пять или шесть тренированных и закаленных в дискотечных драках двадцатилетних ребят, выглядело нелепым. Но он, склонившись к моему уху и дыша умеренным перегаром, пояснил:
- Они приставали к девушке. Нет, ты понял? И никто им не сказал... Не-а! Все сидели. Ясно? Как истуканы. Даже если бы они тут ее насиловали, они бы все сидели и молчали!
Я не нашел, что ответить, и только кивнул. Но, видимо, и этого кивка было достаточно.
- А я их сделал! - победно заявил дед. - Я их мочил. От самого "Ботанического сада"!
И я снова кивнул. Тому, кто не знает, поясню, перегон между станциями Ботанический сад и ВДНХ в те времена был одним из самых длинных в московском метро.
- И их надо мочить! - продолжил рассказ мой сосед по скамейке. - Только такой урод появится сразу фигак, хрясть, хрясть!
Кажется, я даже улыбнулся. С этим хотелось согласиться. Я был тогда молод, придирчив, и во мне жила уверенность, что на свете действительно слишком много уродов. Которых "надо мочить". И, глупо улыбаясь, я кивнул в третий раз.
На станции Щербаковская вторая часть вагона заметно поредела. Зато в нашу часть зашли люди. Они, испуганно вытаращившись на царивший разгром и кровавые брызги, поспешно рассредоточились по дальним углам и старательно избегали смотреть на меня и моего соседа.
- Так вы что, их всех один..? - спросил я.
- А ты думаешь, они что, герои? - кивнул тот в поредевших пассажиров, - Или хотя бы мужики? Они барахло, а не мужики.
Признаюсь, я в следующий момент немного пожалел о своей болтливости. Мне вдруг показалось, мой собеседник относится к тем нудным людям, которым обязательно нужно тебе что-то доказать. Сейчас он начнет допытываться: "А ты мужик?" - с тоской подумал я. И обязательно учудит какой-нибудь тест, а тесты относительно своей персоны я никогда не любил. Но двери со знакомой надписью "Не прислоняться" уже закрылись, станция Щербаковская стала уплывать в прошлое, и я подумал, почему же я не вышел из этого странного вагона вместе с остальными умными людьми. Действительно, почему?
- Мужиков мало, - вздохнул мой попутчик и грустно уставился добрыми глазами на мелькающие за окном электрические шины.
- Людей мало, - сказал я.
И весь следующий перегон мы глубокомысленно молчали. А, когда поезд начал тормозить, к нам подсела девушка с заплаканными глазами.
- Спасибо, - взволнованно проговорила она и протянула моему соседу листок, вырванный из записной книжки. - Меня зовут Ирина, тут мой телефон, - заикаясь, проговорила она, - Если что-то вдруг, ну, то есть вас..., я выступлю свидетелем, - и всхлипнула.
- Ну, ну, - успокаивающе ответил тот, и девушка, смущенно улыбнувшись, поднялась, что бы выйти на станции Рижская.
Я поспешно поднялся тоже. За всеми этими ужасами я как-то забыл, куда и зачем я ехал, а мне нужно было выходить именно там. Но и мой сосед - он поднялся почти одновременно со мной.
- Вы тоже на вокзал? - спросила девушка. Спросила, как вы догадываетесь, того любителя мочить уродов, а не меня.
- Не, мне на троллейбус, - улыбнулся любитель.
Вот так и получилось. Из вагона мы вышли вместе и почти одновременно подошли к эскалатору: помню, мой странный сосед был немного впереди, за ним стояла Ирина, а я - через двух или трех человек ниже нее.
Я попытался рассмотреть девушку. Несмотря на серый плащ и невыразительную прическу она действительно выделялась своей красотой. Поэтому к ней, понятно, и пристали. И, видимо, даже порвали ремень от сумки, которую она теперь бережно прижимала рукой где-то под грудью.
Кроме Ирины я заметил на эскалаторе еще одного пассажира нашего вагона. Это был крепкий спортивный парень в яркой бейсболке и короткой кожаной куртке. Он поднялся выше меня и остановился между Ириной и моим бывшим соседом. Мне даже показалось, что он хотел с ним заговорить, но никак не решался.
Вопрос, то же все-таки такое сотворил этот интеллигентный дядечка? - становился еще более интересным. Выходило, он не только проучил тех гопников, но и вызвал у того брутального парня заметную нерешительность по отношению к себе? Неужели и вправду мочил?
Но подъем на эскалаторе закончился, а мое гадание прервал невысокий молодой милиционер. Он появился из-за небольшой засаленной двери, недалеко от выхода из метро, зорко оглядел проходящий мимо людской поток, и решительно выбрал в нем моего бывшего соседа.
Я не расслышал, что он от него хотел. Кажется, что бы тот предъявил документы. Зато увидел, как девушка Ирина выразительно взглянула на меня, и выставила немного назад свободную руку, что бы я остановился.
- Что такое? Мы вместе! - решительно заявила она милиционеру. И почти насильно подтащила меня к нему.
- Да! - отчаянно кивнул парень в бейсболке и тоже остановился.
Тогда и я, еще не сообразив в чем дело, сделал возмущенное лицо, и спросил:
- А на каком основании?
Со мной такое бывало часто. Еще в старших классах школы, когда к нашей компании подходил разведчик-провокатор из другой команды и нагло спрашивал:
- Ну, чего?! - и все напряженно смолкали, только я, не въезжая, в чем дело, отвечал:
- Ничего.
За что меня поколачивали. Иногда свои. Но бить меня, видимо, было неинтересно. Во-первых, я в большинстве случаев каким-то чудом избегал не только травм, но и окровавленных носов, да и просто синяков под глазом; во-вторых, я искренне не понимал, к чему вся эта экспрессия; а, в-третьих, после нескольких ударов по мне, всякому обидчику было ясно, что таким способом он меня не перевоспитает. Я их просто смирно терпел. Как плохую погоду или контрольную работу. И до него, или до них доходило, что во мне ничего не изменится, и, когда он подойдет в следующий раз, я, конечно, расстроюсь, но не испугаюсь и отвечу то же самое "Ничего!".
- На каком основании? - строго переспросил милиционер. - У вас прописка московская?
- Ну да, - подтвердили мы.
- Тогда все вы сейчас пройдете со мной. Будете понятыми, - сообщил он и через неприметную дверь, из которой перед этим появился, провел нас в комнату, облицованную сверху до низу белым кафелем. Который в этой комнате почему-то выглядел не менее мрачно, чем в морге какой-нибудь больницы.
Так мы и познакомились. Не знаю, есть ли такая процедура сейчас. В последнее время я не часто спускаюсь в метро, но подозреваю, что такие обыска`, как произносят это слово люди некоторых профессий, сейчас проводят без свидетелей. Во всяком случае, по отношению к подвыпившим пассажирам. А тогда нашему взгляду предстала следующая картина. На скамейке у стены с трудом сидел в хлам пьяный хорошо одетый плотный мужычина. Он прижимал к жестоко поцарапанному лицу довольно грязный платок и равнодушно следил, как один из служителей порядка шмонает черный пластиковый дипломат, такой же пыльный как один из рукавов его пиджака.
В дипломате были какие-то аудиокассеты, журнал "Огонек" и бутылка коньяка. Другой милиционер старательно записывал название всех этих вещей, и примерно три минуты мы провели наблюдая эти действия. Сотрудник, который привел нас в эту комнату, переписывал наши паспорта на другом листочке. В общем, ничего значительного не происходило.
Так, от переписывающего наши данные милиционера, я и услышал, что того странного пожилого дядечку зовут Гелий Захарович. Парня в бейсболке звали Валера, а имя девушки я уже знал.
Мы переглядывались. Я пытался как-то сбить напряжение, улыбался девушке, качал головой остекленевшему под своей бейсболкой Валере. Вы, наверное, замечали, что, когда мы смотрим друг другу в глаза, мы знакомимся друг с другом на каком-то другом уровне. Во всяком случае, тогда наши переглядывания и совместное переживание роли понятых, привели к тому, что когда мы вышли из дежурной комнаты милиции, расстаться просто так каждому из нас, видимо, показалось неправильным. Во всяком случае, мы остановились и еще раз по привычке переглянулись.
- Отпустили, - констатировал я. И зачем-то добавил, - На свободу с чистой совестью.
И уже начал поднимать руку, что бы попрощаться, как Валера выпалил:
- Гелий Захарович, а можно я буду у вас учиться?
- Чего? - нахмурился тот.
- А девушек вы к себе в секцию принимаете? - поддержала его Ирина.
Я опустил руку и перестал улыбаться.
- А может для начала по пиву? - мне это показалось более естественным продолжением знакомства. Потому что мысль записаться в ученики к этому странному деду меня не вдохновляла, зато симпатичная Ирина вызвала очень большой интерес к своей персоне. Ради перспективы проводить ее до дома я был, разумеется, готов пожертвовать таким делом, как написание статьи. Но в жизни часто бывает так, что и наши планы, и наши мечты, как и вообще мысли о будущим, не имеют к этому самому будущему практически никакого отношения. Во всяком случае, когда я произносил свое предложение мне никак не могло придти в голову, что учеником того странного человека стану именно я.
Почему я?
Достаточно как следует напрячь фантазию, и множество ответов запестрят в голове таким разнообразием, что мало не покажется. Но все же, почему?
У меня есть иллюзия, что четкий ответ на этот вопрос может многое прояснить. Ход моей мысли при этом прост, как сибирский валенок. Когда кто-то, назовем его Провидение, распределял наши роли и каждому из нас дал задание, о котором мы не помним, потому что он сделал это еще до нашего рождения, он все же о чем-то думал. О чем же он думал, когда устраивал все именно так? Почему он повел таким путем именно меня? Кто я такой, по его мнению?
Впрочем, пива в тот момент мы так и не попили. Ирина опаздывала на электричку, с которой ее должны были встретить родители, Гелий Захарович резонно спешил отойти подальше от метро, да и у меня, как вы помните, со временем были проблемы, и я не настаивал на своем предложении.
Зато Валера и Ирина настаивали. Причем на редкость активно.
- Ладно. Если хотите, я вам, конечно, кое что покажу, - сдался наконец борец с уродами. - Я буду в субботу в парке имени Дзержинского. У пруда.
И, погрустнев, добавил:
- Часов в десять. Я как раз пробежку закончу. Лады?
- Лады, - ответили мы.
И в субботу утром мы встретились у пруда.
Я не знаю, где эти люди сейчас. Думаю, красавица Ирина давно вышла замуж и воспитывает детей, а, может быть, уже и внуков, но, тогда на встречу я пришел конечно из-за нее.
Меня действительно мало интересовали боевые искусства. Таким уж я вырос, и когда мои школьные, а затем и институтские друзья смотрели гонконгские фильмы с лихими побоищами, упорно отжимались на кулаках и потели в школьных спортивных залах, разучивая боевые приемы с колоритными японскими названиями, я смирно сидел дома и читал книжки. Я рос, так сказать, домашним ребенком, который, тем не менее, вел, как мне тогда казалось, вполне полноценную жизнь. У меня было немало друзей, я периодически попадал в разные, соответствующие возрасту, передряги, и все те метаморфозы, которые превращают ребенка в подростка, подростка в юношу, а юношу в мужчину, происходили с вашим покорным слугой почти всегда в срок, отведенный для этого природой. Просто я был такой.
Не то что бы меня никогда не били, и мне никогда не хотелось дать сдачи - с моим характером это было невозможно. Но я как-то не заморачивался на этом. Ну, кинулись в темном дворе, ну повалили, ну, начали лупить ногами. Но ведь потом поняли, что я это не тот урод, который, по их мнению, заслужил такое обращение. Поняли, и с криками: "Вон он в окно выпрыгнул!" с энтузиазмом убегали в сторону того самого окна, оставляя мое тело в покое. Со всяким может случится, вздыхал я, поднимался, отряхивался и беззлобно брел домой.
А Ирина мне понравилась. В ней было что-то серьезное и одновременно трогательное. И вот, по этой веской причине я оказался ранним субботним утром не в уютной и сладкой постели, а в еще холодном и не позеленевшем парке имени Феликса Дзержинского, что вплотную примыкает к Ботаническому саду.
Первым, кого я там встретил, был Валера, который свирепо тянулся, закинув ногу на вековой дуб.
- Не фига себе! - поприветствовал я его, оценивая тот угол, с которым его нога была поднята вверх.
- Привет, - ответил он, кряхтя и покачиваясь. - Давай, сначала ты меня потянешь, потом я тебя.
Я немного занимался бегом, лыжами и легкой атлетикой и примерно знал, как тянуть мышцы перед тренировкой, но такой нечеловеческой растяжки как у Валеры я не видел ни у кого.
- Давно занимаешься? - спросил я, снимая его ногу со своего плеча и поднимая вверх почти максимально вытянув руки.
- Лет шесть, - слегка поморщился тот. - А ты?
- Две тренировки по карате. В десятом классе. И все, - признался я.
- Да, плохо. Тут ты без подготовки ничего не поймешь. Мужик - мастер. Наикрутейший. Не знаю, где он такому научился, но уровень выше высшего.
Я хотел спросить, что же такого выше высшего "этот мужик" продемонстрировал в вагоне метро, но в этот момент появилась Ирина, и мое внимание переключилось на нее.
Она поздоровалась, поставила на траву большую спортивную сумку и почти сразу перешла к разминке. Под неизменным серым плащом у нее был изящный спортивный костюм, и, судя по легкости и привычности движений, которыми она стала нас радовать, этот костюм она надевала часто и по назначению.
- Занималась художественной гимнастикой, - ответила она на мои похвалы. - Первый разряд.
И тут в мешковатых дешевых трениках и выцветшей олимпийке появился сам Гелий Захарович. Кажется, он действительно прибежал сюда трусцой.
- Ну что, продолжим разминку, - бодро сказал он после приветствий. И мы, встав в круг, стали делать это, кто как умеет. Ирина грациозно тянулась, Валера сразу начал с высоких прыжков и каратистских ударов ногами, а я просто махал конечностями, как меня когда-то учили на уроках физкультуры. Тем временем, Гелий как-то по-особому раскинул руки, и сделал несколько скупых движений, производящих странный щелкающий звук. Неизвестно чем.
- Ладно, - проговорил он, закончив щелканье и оценив наши усилия скептическим взглядом. - Хорошо. Сейчас проведем демонстрацию, - и он подозвал к себе жестом Валеру. - Значит так. Будешь на меня нападать. Любой техникой. Руками, ногами, головой. Карате, айкидо, бокс - как хочешь. Давай!
И Валера начал давать. Он красиво выкинул вперед прямой как стрела кулак, затем ногу, закинув ее точно на уровень головы Гелия. Который просто отошел на полшага назад.
- Нет, не так, - расстроился Гелий и встал, решительно свесив руки по бокам. - Давай! Мочи! - закричал он. - По настоящему!
И Валера, не долго думая, начал мочить. Правда, со стороны это выглядело немного смешно; на Гелия обрушилось сразу множество ударов, но ни один почему-то не достигал цели. Тот просто делал незначительные шаги назад и в сторону, слегка наклонял корпус и расслабленно покачивал руками.
- Так, стоп! - скомандовал он через несколько секунд. - Молодец. Хорошо.
И грустным взглядом посмотрел на нас с Ириной.
- Вы поняли?
- Ну да. Красиво..., - замялся я.
- И непонятно, - добавила Ирина тоном серьезной ученицы.
- Тогда ты, - указал он пальцем в меня, и попросил нападать на Валеру.
На уровне теории я знал пару ударов из каратэ и боксерский хук слева. Выходить с таким объемом знаний и навыков протии Валеры было равносильно атаке с копьем на танк. Валера легко ставил блоки, один раз вывернул мне руку и несколько раз зафиксировал свой кулак у жизненно важных точек моего тела. Круто, подумал я тогда. И еще подумал, сколько сил и времени надо потратить, что бы так как Валера, владеть руками и ногами, и, практически не думая, отвечать на летящие в тебя удары.
- Совсем хорошо, - грустно вздохнул Гелий, когда я вконец обессилел. То есть секунд через сорок. - Теперь нападаю я, - объявил он. Затем спокойно подошел и медленно, можно сказать, показательно, зафиксировал выставленный вперед палец у основания Валериной шеи.
- Как это? - не поверил Валера, опуская руку, бессмысленно поднятую в блоке непонятно от кого. И тут же попросил, - А еще?
- Хорошо, - проговорил Гелий и отошел в сторону.
Валера с отчаянным лицом запрыгал на месте, заранее делая обманные удары и, на всякий случай, выставляя хитрые блоки. В общем, он прыгал, молотил руками и ногами, уходя от Гелия по мудреной кривой траектории, а тот спокойно подошел к нему сбоку и зафиксировал тот же палец на том же месте.
- Блин..., - поговорил Валера. И, тяжело дыша, сел на траву.
- Теперь ты, - проговорил он мне, потом Ирине, и все так же спокойно зафиксировал палец на шеях у нас.
- А что это демонстрирует? - счел уместным поинтересоваться я.
- Да, расскажите, какой это стиль? - поддержал меня Валера.
- Мой, - с достоинством ответил Гелий Захарович.
- Как это? - наморщил лоб Валера. - А кто вас учил? Вы были на Востоке? Вы синтезировали несколько стилей?
Гелий задумался.
- Вам, наверное, нельзя этого говорить, да? Вы давали подписку? - выдвинула свои предположения Ирина.
- Нет, друзья, - наш мастер плавно провел ладонью по коре дуба. - Боюсь, некоторые вещи я просто не смогу вам объяснить, - и он задумчиво почесал подбородок.
Мы грустно молчали. Не скажу, что я расстроился, но то, что он показал, вызвало некоторое любопытство даже у меня. Валера ожесточенно кусал губу, а Ирина вздыхала покорно и печально.
- Это совсем в другой плоскости. Для этого надо серьезно поработать с сознанием. В наше время это практически невозможно. Но я попробую... это не упражнение и не наставление. Просто пара советов. На всякий случай. Хотя, при большом желании это может даже кое к чему привести.
- Понятно, - серьезно кивнул Валера.
- А мне чего-то не фига, - признался я.
- В общем я дам вам то, что вам может помочь. Я дам вам принцип, - проговорил Гелий Захарович. - Вот ты, - обратился он ко мне, - Ты дышишь?
- Ну, да, - кивнул я.
- И пищу перевариваешь? А теперь, слушайте меня сюда. Пункт номер один: надо дружить со своим телом! Подумайте, вы учились в школе, в институте, а что вы можете? Под руководством этих ваших знаний, что вы такого можете? Ну, читать и писать, собрать детекторный приемник, - с отвращением поморщился он. - А попробуйте контролировать не что-то там, типа лунохода на Луне, а просто переваривание пищи внутри вас, или попробуйте хотя бы руководить своим дыханием? Вы скоро заболеете и свихнетесь, это наукой доказано. Ваше тело намного умней вас. В нем столько навыков, столько чудесных умений, которые заложил в него Бог и вся предшествующая история мира! Просто вы все это забыли, не знаете. А если доверитесь, будете слушать ваше тело, многому научитесь.
Гелий Захарович неожиданно повернулся к внимательно слушавшей его Ирине и попытался ее толкнуть.
- Ай! - закричала Ирина и отскочила на пару шагов назад.
- Нейтрализовать... А тело? Что хотело сделать тело?
- Тело? То же самое. Не знаю...
- То-то и оно! - радостно поднял палец вверх Гелий. - Почему всякая пьянь падает с верхних этажей и не разбивается? Почему полярник, увидев медведя, с места запрыгивает на четыре метра вверх, прямо на крыло самолета? Почему загипнотизированный падает и не разбивается, или, не прогибаясь, лежит на спинках двух стульев? Мы не знаем, а это надо знать.
- Резервы организма, - закивал Валера.
И Гелий перевел взгляд на него.
- Резервы, консервы, - поморщился он. - Посмотри на меня! Видишь? - он показал на слегка выпирающий под олимпийкой животик, - Видишь, - согнул он бицепс, который надулся под костюмом совсем неубедительно. - А любой качек подобен флюсу. Он качает одно, у него исчезает другое. Настоящий боец, - побил себя в грудь Гелий, - Настоящий боец гармоничен. Флюсом, Валер, можно побить флюс. Понимаешь, о чем я?
- Не флюс - это видимо я, - вырвалось у меня.
- Не флюс..., - передразнил меня он. - Не флюс и не плюс! Вот ты кто. По жизни надо пройти, а не проползти. В общем, - он посмотрел на нас своим добрым и грустным взглядом, - Обдумайте, что я сказал. Знайте, сейчас такое время, что никто, кроме старика Гелия вам этого не скажет. Вот так!
И, попрощавшись, зашагал прочь от нас по неширокой парковой дорожке.
Я был заинтригован. Я не знал, почему полярник может с места запрыгнуть на крыло самолета, и не имел ни малейшего представления, что происходит с загипнотизированным человеком, поскольку меня никто и никогда не гипнотизировал, и даже телевизионные сеансы гипноза Кашпировского почему-то совсем никак не цепляли. Но суровое лицо Валеры выражало безнадежность.
- Я думал, такие люди вообще ничего не рассказывают, - сделал признание он.
- А вообще я думала, он не придет, - грустно усмехнулась Ирина.
Ну а мне сказать было нечего, и я промолчал. Я чувствовал себя маленьким и ничтожным. И, обменявшись телефонами, мы расстались при выходе из парка. Ирине я почему-то так и не позвонил.
... Хотя стояла весна. Та стадия московской весны, которую, перефразируя Пришвина, можно назвать весной пыли. Так бывает, когда снег на московских улицах уже растаял, высохли лужи, а трава и листья еще не появились, и ветер гонит по немытому, много раз посыпанному песком и солью асфальту, всякий мусор. В это время, город стоит солнечный и высохший как пустыня, и только прилетающий откуда-то свежий, пахнущий свободой и землей ветер, напоминает, что на улице весна. И от этого напоминания на душе пьяняще хорошо.
Хотя, объективно говоря, в тот год Москва была не особенно уютной, и весенний ветер гнал по улицам гораздо больше мусора чем обычно. И так было совсем не потому, что люди потребляли в палатках около метро больше стаканчиков дрянного растворимого кофе, чаще заворачивали что-то в бумагу, выпивали больше банок пива или выкуривали больше пачек сигарет. Скорее наоборот. Многим, наверное, большинству, было не до покупок, а баночное пиво еще воспринималось как экзотика. Потому что шла перестройка, только что банкротился и распадался громадный Союз Советских Социалистических Республик, а цены на нефть скатились на мировых рынках до рекордно низких отметок. В общем, было нелегко, и мусор на Московских улицах, как мне тогда казалось, никто не убирал вообще.
Я брел к метро и думал, что сказал старик Гелий. Он мне понравился, и мне было жаль, что я его, скорее всего, больше не увижу. До меня стало доходить, что он говорил мудрые вещи, и я даже вспомнил случай, подтверждающий его слова. Случай, когда мое не очень уклюжее тело показало свои возможности.
Это было, когда я учился в старших классах школы. На меня и моего друга кинулся довольно здоровый качёк. Кинулся, ясное дело, не просто так. Не помню, что такого обидного мы ему сказали, но сказали, явно не подумав. Ну, стоит мрачный человек, курит около выхода на чердак, зачем ему обязательно глупо хамить, да еще и самим громко ржать над сказанным.
Ну а сказал - делай ноги! Но я чего-то замешкался. И только тогда, когда озверевший мужичина был в метре от меня, понял, что сейчас меня будут убивать. И побежал.
Боже, как я бежал! И в этом было самое удивительное. Я бежал вниз не по ступенькам - я прыгал по пролетам, быстро перелетая через перила с середины одного, сразу на середину другого. Примерно с такой скоростью, с какой обычные люди перемещают ноги по ступеням. И, выбежав из подъезда, не сразу понял, куда делся мой друг - ведь я бежал последним.
Друг высыпался на улицу через несколько долгих секунд после меня, и был очень удивлен. Однако, я сам был удивлен не меньше его. Никто не учил меня так бегать, и я понимал, что вряд ли без долгих и опасных тренировок повторю такой спуск. Выходит, мое тело действительно может то, чему его никто не учил, а, может быть, и то, чему не возможно научить?
Этот вопрос мучил меня целую неделю. За эту неделю я вспомнил несколько дзен-буддийских притч, вычитанных мной из книжки Раджнеша, заметку о танцевальных представлениях Гурджиева, которые он давал в начале двадцатого века, и массу других сведений, засевших у меня в памяти. Все эти сведения подтверждали, что Гелий прав. Я даже порывался следующим субботним утром повторить свой визит в парк, и сделать еще одну попытку проникнуть в его тайное учение, но, как и следовало ожидать, проспал.
Зато у меня начались проблемы на работе. Первый вариант моей диссертации был раскритикован оппонентами, овощная база никак не хотела переводить нашему кооперативу деньги, а в отделе началась очередная попытка наведения дисциплины, и мне приходилось ходя бы три раза в неделю приходить в институт вовремя. Так что жизнь засасывала, и, возможно, пройди еще неделя, я бы о Гелии больше не вспоминал. Но в чреде событий и явлений, среди которых я существовал, он выступил снова. И не менее эффектно.
Были времена так назывемого дефицита, и многие товары давали по талонам. У меня были нереализованные талоны на водку. Свои и чужие, - довольно много. И вот, проезжая около одиннадцати часов вечера на троллейбусе мимо винного магазина, я заметил несколько темных фигурок, выстроившихся около запертого входа. А когда через двадцать минут я был там с талонами и деньгами, машину со звенящими ящиками уже разгружали.
Образовалась большая очередь. В магазин пускали по несколько человек. Я стоял на улице, где-то в середине четвертого десятка, и мне должно было хватить, но какие-то наглые верткие мужички из общежития, располагавшегося неподалеку, дружной кодлой полезли без всякой очереди вообще, и мой оптимизм растаял. Вот бы они там напоролись на такого как Гелий, подумал я. И почти сразу за этой мыслью в недрах магазина началась драка.
Я понял это по крикам и визгу продавщицы, которые доносились на улицу. Потому, выплевывая жалкие угрозы и зубы, из магазина, повыскакивали те самые наглые мужички и быстро исчезли где-то в темноте улицы. И уже после этого в плохо освещенных дверях как на сцене действительно появился Гелий, и вдогонку сообщил, что с ними будет, если они полезут без очереди еще.
Ты ждал, и я явился! - говорила его невысокая, но величественная фигура на ступенях.
- Гелий Захарович! - окликнул его я. И даже на полшага вышел из очереди. Гелий Захарович, это я!
- О, Саня, - узнал меня Гелий, и тут же снова заорал вслед исчезнувшим мужичкам, - Уроды! Размажу! Всех размажу! - и совсем спокойно, даже радостно, спросил, - А ты чего там стоишь?
Пока нам отпускали водку без очереди, Гелий вздыхал и смотрел на разбитые часы.
- С-сука, браслет расстегнулся, - переживал он. - И, кажется, опять куртку порвал. Во, уроды! Узнаю где живут, размажу пидоров! Тонким слоем!
Я присмотрелся. Рукав на плече его видавшей виды куртке был действительно немного надорван.
- Можно зашить, - сказал я.
- Лучше пришить! Пришить их всех, что бы вообще не дергались! - вздохнул Гелий и ласково улыбнулся.
Одну из бутылок мы, естественно, решили тут же распить. Я жил неподалеку. У меня была небольшая комната в коммунальной квартире, и зайти для этой цели ко мне было вполне естественно. Что я и предложил.
И все бы ничего, но у Гелия оказалась одна вредная, привычка. Он любил читать объявления. Любые, нужные и не нужные, маленькие и большие - все их он зачем-то внимательно изучал. Он делал это даже в темноте, и при этом старательно отрывал бумажки с телефонами.
- Вы чего, их коллекционируете? - пробовал пошутить я.
Но на мою очередную шутку никто не ответил. Гелий Захарович отстал, внимательно изучая многочисленные в то время предложения "купить вашу квартиру дорого", а вместо него около меня неожиданно возникло несколько мрачных фигур, видимо из общежития строителей, стоящего неподалеку.
- Во! Этот с ним был, - прошепелявила одна из фигур.
И они начали меня окружать.
- Что, водярой затарился? - поинтересовался один из них. Крепкий и мрачный.
- Ага, - кивнул я. И вяло предложил, - Может по стакану? Ну, за мир, во всем мире, а?
Но отвечать на мое предложение никто не собирался. Я даже не успел сильно испугаться - в следующую секунду меня начали просто тупо бить.
Сейчас мне сложно вспомнить, что я делал. Помню, я каким-то образом успел задвинуть сумку с перцовкой в кусты, затем попробовал метнуться в сторону. Кажется, я напоролся на какое-то жестокое скуластое лицо с жесткими кулачищами. Потом - удары откуда-то сбоку, свет фонаря, асфальт, летящий из под ног куда-то в сторону. И вроде все.
Следующим моим воспоминанием было уже лицо Гелия. Оно нависало где-то сбоку и было плоским и вогнутым, как лик, написанный на церковном куполе.
- Живой? - поинтересовался лик. И мне показалось, что глаза на нем как-то странно переливаются. Как в детском калейдоскопе.
- Угу, - кивнул я. - Кажется.
- Удивительно! - проговорил Гелий и перестал переливаться. - А двигаться можешь?
Я попробовал встать. Саднило щеку, болело плечо, но во всем остальном теле была только небольшая ломота. Даже легкость.
Я поднялся. Место, в котором я находился, показалось мне каким-то другим.
- Ни фига не понимаю, - признался я. - Где-то тут сумку бросил. Наверное, забрали, гады.
- Да нет, - решил успокоить меня Гелий. - С сумкой так быстро не побежишь.
- Но тогда где? - не понимал я и продолжал осматривать кусты.
- Да вон там! - простер руку он.
Сумка действительно лежала в тех кустах, на которые он указал. Примерно в пятидесяти метрах от того места, где я пришел в сознание. Как так вышло? - не понял я. И только тут я начал вспоминать, что в этой драке было еще что-то.
- Удивительно..., - задумчиво повторил Гелий и осмотрел поле боя.
- Они меня что, волокли? - пытался безуспешно вспомнить я.
- Нет, - протянул он, не выходя из задумчивости. - Ты уж прости, старик. Я чего-то задумался, и пока прибежал, они тебя уж очень долго и конкретно мочили. И никак положить не могли. Кто бы мог представить. В смысле про тебя...
- Чего представить? Что я живой останусь?
- Да нет. Это я так, о своем..., - буркнул он. И с любопытством спросил, - А ты идти сможешь?
Идти я мог. Только не очень быстро, иначе начинала болеть нога. До моего дома было недалеко, но я предложил двигаться окружной дорогой.
- Ты чего? Зачем? - не понял Гелий, который заботливо понес обе наши сумки.
- Там справа общежитие, откуда все эти молодцы, - пояснил я. - Вдруг они за подмогой побежали, и сейчас как все выползут...
- Где? - насторожился Гелий. - Там? - и даже поставил на асфальт все наши драгоценные сумки.
Я подтвердил.
- Надо же, - прищурился он, мечтательно глядя на многочисленные светящиеся окна четырнадцатиэтажного дома. - Надо же, целое общежитие.. Целое общежитие гопников! - затем вздохнул и посмотрел на меня. - У тебя это... ну голова не кружится?
Голова у меня не кружилась. Гелий заставил меня закрыть глаза и вытянуть руки. Это зрелище отчего-то повергло его в задумчивость, и весь оставшийся путь он молчал и даже не читал объявлений. А я хромал и гадал, о чем он так сосредоточенно думает. И, естественно, о том, как он, черт подери, всех их "делает".
- У тебя чего, правда ничего не болит? - спрашивал Гелий Захарович.
Я отрицательно мычал и качал головой. И мы продолжали наш путь дальше.
Еды, в нормальном понимании этого слова, у меня дома естественно не было. Зато, как и у всех в те времена, был небольшой запас всяких консервов. Не долга думая, я открыл банку тушенки и пожарил ее с позавчерашними макаронами. Тогда это казалось вкусным.
Пока все это скворчало на газовой плите, Гелий заставил меня промыть все царапины водкой. Затем достал из кармана какой-то замусоленный тюбик со стершимися надписями и помазал его содержимым ушибленные места. Кажется, это не очень помогло, потому что я все равно немного прихрамывал, и старался не брать сковородку правой рукой.
Потом мы ели и пили. У меня после битья было странное состояние - словно меня сильно толкнули, и я, улетев далеко вперед, понимаю, что какая-то часть меня не успела и осталась на месте. И вот теперь все мои части постепенно соединяются. В общем, вы должны понять, умом и сообразительностью я в тот момент не отличался.
Подозреваю, это было заметно, и Гелий избегал сложных тем. Он спокойно и уютно задавал самые простые вопросы. Где я учился? Где работаю? Чем увлекаюсь?
Однако, последний вопрос поставил меня в тупик. Мне всегда хотелось увлекаться очень многим. Я мечтал заниматься спортом, получить водительские права, любил стихи и авторскую песню, хотел даже научиться петь сам. Кроме того, я мечтал пойти в горы, заняться йогой, мотоспортом и дельтапланеризмом, а так же научиться сидеть в седле и вообще стать разносторонним. Но, как это часто бывает, ничем конкретным так и не занялся, не увлекся. Конечно, я время от времени ходил в простенькие походы, иногда на концерты и в кино, читал. Но кто тогда этого не делал?
- М-да, скучно как-то живешь. Не раздвигаешь рамки обстоятельств, - констатировал Гелий. - Не борешься, одним словом, не ниспровергаешь. Что удивительно!
- Противно, конечно, - согласился я. - Все время пытаешься что-то сделать, куда-то пробиться, денег заработать и... такое чувство, что и не живешь.
И мы выпили.
- А ну тебя, - морщился Гелий, закусывая макаронами. - У тебя вся жизнь впереди.
- Надейся и жди...? - повторил я слова популярной в те лохматые годы песни.
- Это ты меня спрашиваешь? - воззрился на меня Гелий, хрустя и причмокивая. И вдруг перестал жевать. - Я в твои годы на Эльбрус и Казбек ходил, из тайги месяцами не выходил! Не мог потому что. Три клинические смерти пережил! - проговорил он. Затем вдруг расслабился и снова взялся за макароны. - Короче, тоже дурак был. Только с другим, так сказать, знаком.
- С другим знаком..., - попытался осознать я. - А что сейчас делаете?
- Сейчас? Пытаюсь людей спасать. Ты такие автобусы-реаниматоры видел? Вот я на таком по Москве катаюсь.
И это была вся информация, которую я в тот вечер из него извлек. Потому что далее разговор снова перешел на меня. А я особо и не противился. Люди, особенно после нескольких рюмок, любят поговорить о себе и своих взглядах на жизнь. Я не был исключением, и, несмотря на то, что сказать об этих предметах что-то яркое мне тогда было в сущности нечего, тема меня увлекла. Потом я перешел на политику, и мы трепались до тех пор, пока не перестал ходить транспорт.
- Слушай, Захарыч, а как это у тебя получается? Ну, всех пиздить? А?
- Получается, - виновато пожал плечами Гелий.
- И это что, все потому что ты какой-то особенный? Ну, то есть, этому совсем нельзя научиться, да?
- Научиться...? - внимательно посмотрел на меня Гелий. - Научиться нельзя, но можно как бы расслабиться и вспомнить, - и, пообещав позвонить, гремя бутылками, исчез в ночи.