Не знаю, как у других, а у меня с малых лет выработалось устойчивое ощущение того, что я живу чужой жизнью - примерил, да забыл снять чью-то одежду. Иначе быть просто не могло, настолько удивительные события происходили. Другой бы сказал, совпадения, но я, увы, не верил ни тогда, ни сейчас в эти бредни.
***
Я - колдун. Не по праву рождения, не в силу воспитания или полученных знаний, а по глупости. Или из-за милосердия. Впрочем, эти два слова для меня давно стали синонимами. Никто не принуждал меня давать скомканный рубль старику, сидевшему в подземном переходе. Что мною руководило, душевный порыв или помутнение рассудка? Какая, собственно говоря, разница! Этот поступок оказался полной неожиданностью, как для меня, так и для нищего, и изменил мою судьбу.
Идя на работу, я не любил опускаться под землю, предпочитая перемахивать через перила ограждения и лавировать между мчащимися машинами. Утренний экстрим закончился, когда слаломистов-любителей начала отлавливать милиция. Нотации - ерунда, их можно выдержать, несмотря на спешку. Ментам, вчерашним деревенским увальням, разрешили штрафовать, чем они и занялись со всей крестьянской ненавистью к городским жителям. А вот это, поверьте, очень больно било по карману. Нет, не размером отданных денег, а тем, что в нужный момент не хватало, например, на пачку сигарет. Кто сейчас, в наше сытое время вспоминает начало девяностых? Разве что политэкономисты, коммунисты и пенсионеры. Первые пытаются изучить процессы переходного периода, вторые желают извлечь уроки из поражения, третьи... третьи давно выжили из ума, что им ещё вспоминать-то? Естественно, красные дни календаря, по которым серые фасады зданий украшало нарядно-кумачовое буйство, да и остограммиться не грех было.
Тем, кто успел забыть, напомню: стояли времена дефицита - сначала горбатая перестройка билась в предсмертной агонии, потом общество корёжило родильными судорогами дикого капитализма. Всё, что можно было припрятать, разворовать, оказалось припрятано и разворовано. Кризис привёл к полной нехватке даже самого необходимого. Спички, соль, сигареты, спиртное, стиральный порошок и мыло - вот короткий перечень того, что исчезло из магазинов, чтобы тут же появиться на лотках, удвоив, а то и утроив розничную цену. В уме не укладывается, что, например, за водкой выстраивались многокилометровые очереди. В уме - нет, а где? Может в ногах? Ещё бы! Им, родимым, доставалось по полной: они в тех очередях ой-ой-ой как пухли.
Жизнь холостяка, при всей своей романтичной независимости, оставляла не так уж много места для манёвра. Рабочий день заканчивался извечным "что делать?".
Пригласить Ирку-Светку-Катьку из соседнего отдела? Вариант! Глядишь: накормят, напоят, бельё постирают и отутюжат, в квартире приберутся. Красота. Но ведь так и привыкнуть можно. А оно мне надо? Лучше уж "портюшей", в смысле портвейном, побаловаться на лавочке в парке. Подышать свежим воздухом, пообщаться с природой, подумать о вечном, а потом... А потом в одиночестве стучать зубами в холодной постели. Нет. Это не совсем то, чего душа желает. Может в гости к кому намылиться? Друзья, сокурсники давно обзавелись семьями, детишками. У них своих забот выше крыши. Хрена с два я им нужен! Встретить встретят, даже к ужину пригласят, но комфорта не светит никакого. Некогда закадычные друзья будут смотреть исподлобья, завидовать. Зависть завистью, но марку держать надо, поэтому рано или поздно, похлопывая по плечу, вальяжно пробасят: "жениться бы тебе". А их жёны? Тьфу! И когда они, вполне миловидные бабы, в мегер превратиться-то успели? Каждая разве что взашей не гонит - нарушитель семейного покоя явился.
Что делать? Кто виноват?
Эти два вопроса стали для меня риторическими.
В общем, в один из таких дней, когда решение куда податься и кому отдаться потихоньку дозревало, я сдуру спустился в подземный переход. Странный поступок, если учесть, что парк и портвейн находятся в другой стороне, а остановка автобуса прямо перед дверями НИИ.
Я сразу увидел старика, которого заприметил пару дней назад. Что в нём было такого? Сразу и не сообразишь - мелкие отличия не бросались в глаза, но крепко вгрызались в подсознание. Это сейчас я понимаю, что старик отличался от попрошаек тем, что ничего никогда не просил. Он не гундосил "сами мы не местные", у него не было таблички с каракулями "помогите на операцию". Я не видел обрубков, мнимых или настоящих язв, от него не пахло мочой и дерьмом, он вообще казался не от мира сего.
Этот "нищий" всего лишь провожал взглядом каждого человека, проходившего мимо. Именно его глаза - чёрные, живые, цепкие, колючие, заинтересовали меня.
Не знаю, как сложилась бы моя судьба, посмотри я в тот день на постеры со смазливыми красотками из Плейбоя. Раньше думать надо было! Тащить в койку Ирку-Светку-Катьку, а там ждать, куда кривая вывезет: к алтарю с дитём в придачу или скандалу с абортом.
Меня сгубила глупость. Или милосердие. Или любопытство...
***
Я - колдун. Слепая случайность превратила меня в адепта тёмных сил. Слепая ли? Случайность ли? Ряженый скидывает одну одежду всего лишь для того, чтобы тут же нацепить другую. Куда ему, деваться-то? Своей ведь личины, как не было, так и нет.
Я уже рассказал, как именно произошла моя встреча со стариком. Самое время продолжить о том, что произошло потом.
Нелепая, надо заметить, вышла мизансцена: полуголые девицы с плакатов вываливали из купальников силиконовые груди; группка напёрсточников трусила очередного лоха; стайка цыганок истошно орала, перекрикивая друг друга "перец-перец, жувачка-жувачка"; тощий очкарик (наверняка кандидат наук) краснел, предлагая прохожим женские трусики; пара-тройка бабок нахваливали семечки, и мы... будто два островка спокойствия в бушующем людском море.
Он взял протянутый рубль, впился в меня взглядом и замер, словно решая важнейшую задачу. Что я чувствовал в этот момент? Сложно сказать, мне приходит в голову единственно возможное сравнение - бабочка на препараторском столе энтомолога. Пока старик внимательно изучал окрас крылышек и брюшка, я буквально затаил дыхание. Наконец он запустил пятерню в окладистую бороду, пожал плечами и прошептал: - Идём, соколик. Разговор есть.
Не знаю, каким образом среди гомона толпы, прущей через переход, я сумел разобрать сказанное. Дальше меня затянуло в водоворот событий, которые в конечном итоге привели сюда.
Мы вышли наружу. Осень обрушила на нас горьковатый запах горелой листвы, бесконечно прозрачное небо и последние тёплые лучи солнца. Почему раньше я ничего этого не замечал?
Я брёл, не разбирая дороги, и наслаждался прогулкой. Поэтому очнулся, когда мы оказались в том самом портвейновом парке. Старик предложил присесть на скамейку. Удивительно: каким образом он сумел отыскать целую, не изувеченную вандалами? Впрочем, к тому времени я утратил способность удивляться.
Невесть откуда появилась бутылка "Столового". Старик аккуратно надрезал пластиковую пробку перочинным ножом и приложился к горлышку. Кадык на его морщинистой шее сделал несколько быстрых движений. Старик шумно втянул носом воздух и блаженно закрыл глаза. Широкая улыбка растянула его бесцветные губы. Он вытер рукой усы и бороду, повернулся ко мне и передал бутылку. Несколькими глотками я допил содержимое и крякнул от удовольствия. Я не очень жаловал "сухарь", но в тот миг кислое пойло показалось мне нектаром богов.
- Расскажи о своей девушке, - слова хлестнули, словно это не просьба, а приказ.
- Да, - кровь прилила к лицу, взгляд предательски перебегал с одного дерева на другое, избегая встречи с глазами старика, - и рассказывать нечего.
- Она тебя бросила.
- Нет, - запальчиво произнёс я. - Всё было совсем наоборот.
- А ты её до сих пор хочешь...
В разговоре образовалась пауза. Старик молчал. Я размышлял, зачем ему нужно лезть в мою личную жизнь. Тишина стояла такая, что был слышно, как с монотонным шорохом падают на землю листья. Тихий скрип ветвей, колышимых едва уловимым ветром, звучал в унисон далёкому стрекоту сороки.
Прямо над головой раздался стук дятла и я вдруг решился. Мне захотелось открыться незнакомцу (я так и не спросил, как его зовут). Почему-то я посчитал важным и нужным открыть душу именно ему. Мне казалось, что кто-кто, а он-то уж точно не станет подшучивать над моим пессимизмом.
- Любовь разрушает, - выдохнул я. Старик внимательно посмотрел на меня, в который раз поражая глубиной своих чёрных глаз. - Всё у нас с самого начала как-то не заладилось. Мы любили друг друга в противофазе.
- Как её зовут?
- Звали, - поправил я. - Между нами всё кончено.
- Имя! - опять этот приказной тон. Я поморщился, как от удара.
- Ира.
- Ирина, значит... - старик пожевал губами, будто пробуя имя на вкус, - неплохо. Очень неплохо.
Я не понимал, как имя девушки может быть хорошим или плохим, поэтому сделал вид, что не расслышал.
- Когда родилась? - очевидно, у меня был весьма глупый вид. Старик хохотнул в бороду, почесал мясистый нос и уточнил: - Не смотри на меня так! На кой мне сдалась точная дата? Месяца довольно.
- В сентябре.
- А ты?
- В июле.
- Ещё бы, - сухо произнёс он. Видя, что я не улавливаю нить его логических построений, старик сжалился и буркнул: - Прежде чем девок покрывать, подумал бы!
- Какого чёрта... - попытался я позмутиться, но тут же осёкся - незнакомец сдвинул кустистые брови домиком и разве что молнии глазами не метал.
Я не могу сказать о гипнотическом воздействии - более того, сейчас точно знаю: не было его - но в конце концов старик вытянул из меня всё до мелочей. Во мне боролись облегчение (наконец-то выговорился) и гнев (очень едкими выходили комментарии). Незаметно появилась и опустела вторая бутылка, а я говорил, говорил, говорил.
Старик вдруг перебил: - Почему бы тебе ни вернуться к Ирине?
- Я ведь только что рассказал, - пожал я плечами, - она охладела ко мне. Вначале было всё наоборот... В общем, сложно объяснить.
- Такие вещи, соколик, никогда простыми не были.
Что-то во мне надломилось, продолжать совершенно не хотелось, тем не менее, понемногу, понукаемый его вопросами я путанно рассказал о том, как мы с Иркой друг другу изменяли. Парадоксальность ситуации заключалась не в изменах, а в людях, с которыми мы спали. Это были наши друзья. В основном супружеские пары. Мне отчего-то захотелось сочувствия, но старик излучал только беспричинное любопытство.
Я сказал, что недавно встретился с ней в троллейбусе.
- И что она?
Я развёл руки в стороны: - Отвернулась. Но мне показалось, что у неё заблестели глаза.
- Дурак ты! Бросил всё на волю случая. - Старик встал и затряс меня за плечи. - Вы оба любили не по-настоящему. Любовь - это не только секс. Только ни тебя, соколик, ни твою горлицу, всё остальное почему-то не волновало. Теперь вы начинаете понимать. Поэтому у неё слёзы в глазах стояли, а ты мне битый час о ней соловьём заливаешься.
В иной обстановке я бы поиронизировал над пристрастием старика к "птичьему" лексикону, но сказанное рвало сердце, лишая способности шутить.
- Мне бы вашу уверенность, - протянул я. - Хотя, возможно, правда ваша.
- Правда, соколик, правда, - незнакомец вытащил из кармана салфетку и шумно высморкался, - я и только я знаю всю правду.
- Слишком поздно.
Скомканную салфетку подхватил налетевший ветер и закружил хороводом с жёлтыми листьями.
Старик проследил мой взгляд и сказал: - Вот так и вы. Крутились друг возле друга, а вместе не сумели... Значит так тому и быть!
Я начал лопотать о несправедливости судьбы, о том что не всё ещё потеряно.
Старик грубо перебил (опять ожёг хлыстом): - Соколик, ты неудачник!
- Дело не только во мне, - съеживаясь под колючим взглядом, начал я, - Сейчас время такое. Все вокруг чувствуют то же самое. Истина в том, что...
- Бред! Я не чувствую, - старик довольно захихикал и вдруг надсадно закашлялся.
Несмотря на то, что он прикрыл рот рукой, и, отвернувшись, вытер губы новой салфеткой, которую не бросил на пол, а сложил в карман, в седой бороде появились капельки крови.
- Да глупости, - я пытался хорохориться. - Вы вон в переходе сидите. От хорошей жизни?
- Истина! - фыркнул старик. Он вскочил со скамейки и начал шагами мерить её длину. - Ладно. Не буду больше тянуть. А ну-ка, соколик, закрой глаза.
Я повиновался. Прошло несколько мгновений, в течении которых я слышал, как старик чем-то шуршит - вроде бы обёртку с чего-то снимает.
- Можешь открывать.
На скамейке лежал продолговатый предмет, прикрытый носовым платком. Аляповатые розочки свивались в орнамент с виноградной лозой на ярко-голубом фоне. Старик помедлил и, убедившись, что моё внимание не рассеяно, торжественно сорвал платок.
Книга. Чёрный кожаный переплёт местами был вытерт. Позеленевшие от времени медные пластины стягивали переплёт. Тонкая вязь линий названия "Рафли" свивалась в такой замысловатый узор, что розочки с носового платка казались скифским бабами рядом со скульптурами Микеланджело.
- Вот она, истина. Не в серпе и молоте. Не в распятии. Не в деньгах. В книге.
- Она очень древняя?
- Неважно. Открой её и смотри. Смотри внимательно.
Старик был прав. Я погладил кожу ладонью, взял в руки книгу и открыл её. Пожелтевшие от времени странцы переворачивались с лёгким хрустом. Я скорее не слышал, а чувстовал это потрескивание подушечками пальцев. Освещённые закатным солнцем круги с цифрами в различных комбинациях обладали неземным достоинством. Мне казалось, что книга несёт всю информацию о жизни, знание о её законах. Но, вглядевшись, я ощутил не только это.
- Я не могу понять написанного, но есть в книге что-то безжалостное.
Старик склонился надо мной, щекоча бородой щеку: - Истина не может быть безжалостна. Она всемогуща. Как бы я хотел забрать её с собой.
Незнакомец тяжело вздохнул и опять зашёлся кашлем. В этот раз он не успел прикрыть рот и я видел, как поток крови хлынул на усыпанную листьями парковую дорожку.
Едва отдышавшись, старик продолжил: - Она твоя. Мне не удалось найти и воспитать ученика. Попробуй ты. Только не тяни до последней минуты.
- П-п-почему, я? - никогда не страдал заиканием, но тут слова никак не могли отклеиться от языка.
- Есть в тебе что-то. Ты, соколик, не такой, как они.
Старик захрипел, у него горлом пошла кровь. Приступ закончился также неожиданно, как и начался. Через минуту он со мной попрощался и ушёл, единственным напоминанием о то, что случилось, были красные пятна на опавшей листве. Я остался сидеть на скамейке, глядя ему вслед. Подняться почему-то не хватало сил. Потом это состояние полного бессилия прошло, и я встал. На скамейке лежала книга. Стоило мне протянуть руку, как она уменьшилась до размера записной книжки. Я погладил чёрный кожаный переплёт и, расстегнув плащ, положил книгу во внутренний карман. Уменьшившись в габаритах, "Рафли" ни грамма не потеряла в весе - пиджак перекосило на левую сторону.
Начал накрапывать дождь, я запахнул полы и поспешил домой.
***
Я - колдун. По каким признакам старик вычислил мою способность к обучению, не ведаю, одно знаю наверняка: он долго выбирал, кому именно навязать свою волшебную силу. Выбор пал на меня, на того, кто с раннего детства чувствовал себя не в своей тарелке. Когда я заполучил книгу, не имея ни малейшего понятия о том, что с ней делать, одёжка наконец-то пришлась мне впору. Старик каким-то образом снял с меня ментальную мерку и одним выстрелом убил двух зайцев - передал знание и ушёл в мир иной упокоенным. Это сейчас я умный и могу усмехаться над своим невежеством, а тогда поступок старика казался просто глупым. Всё было проще пареной репы - хозяина книги не приняла бы земля, не случись в подземном переходе меня. Колдуну нужен преемник, иначе... Иначе жизнь в аду покажется отдыхом в пятизвёздочном отеле с полным пансионом.
К слову сказать, я не сразу понял истинную ценность "подарка". Даже промелькнула шальная мысль сдать книгу в антикварную лавку - это вариант мог оказаться наиболее подходящим, так как аванс давно был потрачен, а до получки ещё жить и жить. К счастью, в тот день я настолько устал, что решил поскорее добраться до дома и хорошенько отдохнуть. Шальная мысль осталась ни с чем.
Заварив крепкий чай, я сходил в прихожую и выудил из кармана плаща сигареты. Оставалось полпачки, да и те здорово подмокли под дождём. Я аккуратно разложил сигареты на листке бумаги, притащил из комнаты настольную лампу и включил её. Здорово всё-таки, что я консервативен и не перешёл на модные "неонки", а принципиально пользовался лампами накаливания - и светит и греет. Да вот ещё и сигареты сушит. После того, как наклон абажура удовлетворил меня, а от влажных цилиндриков начал подниматься лёгкий пар, я откинулся на табурете и прислонился спиной к тёплой батарее. Отопление только-только включили, а пробки никто не удосужился спустить. Ничего. Кто-нибудь поднимется на чердак и сделает в лучшем виде. Кто-нибудь. Только не я со своей ленью. А пока так даже лучше: вместо обжигающего металла мягкий прогрев. В самый раз для ноющей поясницы. Будь рёбра у радиатора чуть помягче...
Похоже, я задремал, поэтому едва не рухнул с табурета. Книга! Она всю дорогу домой оттягивала карман пиджака, а сейчас банально нарушила моё шаткое равновесие.
Сигареты высохли и я, установив абажур в нормальное положение, положил книгу на стол. Как только кожаный переплёт коснулся столешницы, книга увеличилась и приняла тот же размер, что и в парке на скамейке. Я закурил, хлебнул чёрного как дёготь чая и принялся изучать подарок.
Я быстро понял, что за сокровище попало мне в руки. Старик, умирая, передал гадательную книгу. Позже я узнал, что она была осуждена Стоглавым собором, а те, кто владел ею, не говоря уж об использовании, отлучались от церкви. Чай давно остыл, сигареты заканчивались, а я всё рассматривал круги и вписанные в них цифры, не улавливая логики. Немалые познания в математике дали сбой. Ни в одну из известных мне последовательностей то, что я видел, не укладывалось.
Решив прерваться, я поставил чайник на плиту, зажёг газ и задумался. Появилось ощущение, будто меня водят за нос. Цифры не хотели складываться в ряды или аргументы функций, круги и спирали, казалось, вот-вот закрутят кукиш, скрывая свой истинный смысл. И тут столбик пепла упал на страницу. Что меня толкнуло запомнить, куда именно, и пролистать "геометрию"? Случай? Или наитие? Да какая разница?!! Главное - я обнаружил апокрифические выписки и их толкования. Чуть не забыл. Не упади пепел, сложно сказать, полез бы я сразу в середину. Я - педант, поэтому, взяв книгу, читаю всё подряд. Для меня чтение начинается аннотацией и заканчивается эпилогом. Я не спешу заглянуть в конец, чтобы узнать, как завершилась история. Мне интересно пройти весь путь без подсказок.
Не испытывая пиетета к священному писанию, я тут же решил посмотреть, что за сюрприз подготовила мне книга. С трудом разбирая старые слова, я прочитал: "После сих происшествий было слово Господа к Авраму в видении [ночью], и сказано: не бойся, Аврам; Я твой щит; награда твоя [будет] весьма велика". Сноска гласила, что это строфа из Ветхого Завета, она же указывала и на толкование. Я нашёл нужную страницу и обомлел. Там таилось самое интересное: "Старый Хозяин ушёл, но отдал знание в хорошие руки. Новый Хозяин, книга - вот твой щит и меч. Изучи её, и ты станешь всемогущественным".
Не помню, когда я лёг спать той ночью, и ложился ли вообще. Утром я обнаружил, что чай закончился. Пришлось выудить из пепельницы окурок покрупнее и позавтракать "курятиной".
Глянув на часы, я понял, что катастрофически опаздываю, поэтому быстренько почистил зубы и помчался в НИИ. На бритьё, умывание и причёсывание просто не хватило времени. Видок у меня, судя по всему, был еще тот! Прохожие шарахались от меня, как от прокажённого, а в троллейбусе, несмотря на давку, даже попытались уступить место. За окном мелькали знакомые улицы. Серые, в подтёках после вчерашнего дождя, фасады зданий навевали такую тоску, что я обрадовался, когда увидел купола Преображенского собора. В этот момент троллейбус повернул, луч солнца, отразившись от сусального золота, буквально резанул по глазам. Я вздрогнул и отвернулся. Это был инстинктивный поступок, но именно тогда и пришло решение.
Я должен понять, что такое книга. Я должен научиться пользоваться ею. Я получил шанс, который наконец-то позволит мне получить давно заслуженное!
***
Накрапывал дождь. Промозглая сырость пробирала до костей. Двое сидели на карнизе, нахохлившись, словно воробьи. (работа N005а)
- Ну, как тебе в моей шкуре? - затягиваясь сигаретой, произнёс змий-искуситель.
- Тяжко, - вздохнул ангел. - Сам же видел результат: душа ушла к тебе.
- Пари есть пари! Кто хорохорился: "я с твоей работой справлюсь одной левой" Тебя за язык-то кто тянул?!!
- Знаю. Я во всём виноват... - Разбитое лицо кровоточило. Каждое слово сопровождалось гримасой боли. Так было всегда, так будет всегда - падение души, которую можно спасти, приводило к падению и самого ангела. Только в отличие от души, ангел оставался жить. Раны исцелялись... до следующего поражения. - Но почему, почему у меня так убедительно получилось сыграть твою роль?
- Уговор дороже денег. Почувствуй я подвох, что случилось бы?
Ангел насупился и промолчал.
- Вот! Он не смог бы за себя постоять. И нечего самобичеванием заниматься! - продолжил змий. - Ишь ты, слюни распустил! И потом... сколько этот тип сопротивлялся? Ты его как волка обложил - кругом красные флажки, хочешь, не хочешь, а беги на номер. Но не тут-то было! У меня все оборвалось внутри, когда он об антикварном подумал: почти соскочил с крючка...
- Мы в расчёте? - прошептал ангел и пошевелил крыльями, пытаясь сосредоточиться на мысли, мелькнувшей на краю сознания.
- Теперь да, а что?
- Отыграться бы... - ангел постарался придать голосу нейтральную интонацию, чтобы собеседник не заподозрил подвоха.
- Давай! - озорной блеск тёмных глаз змия подтвердил догадку ангела, что он на верном пути. - Что ты предлагаешь?
- Поменяться местами. Теперь ты побудешь в моей шкуре.
- Хмм... Заманчиво... - тонкий хвост обвился вокруг ног. - А ставка?
- Ряженый! - выпалил ангел.
- Но это... это... - змий не мог подобрать нужного слова. - Против правил!
- Какие правила у ряженых? - улыбнулся ангел, - Пари есть пари!