Аннотация: Орки - так ли они всегда ужасны? И что можно сказать о женщинах орков? Предупреждение: пытки
Карандиль неловко повернулся и ахнул с досады - при движении он локтем опрокинул плошку с водой. Если бы он не был закован в цепи и избит, то успел бы мгновенно подхватить посудину, не пролив ни капли, а так ему остался лишь глоток мутной воды на донышке. Вода быстро утекала в щели между камнями. Поколебавшись несколько мгновений, он наклонился и принялся облизывать влажные камни, всасывая ту воду, которая еще не успела вытечь или высохнуть. Брезгливость отступала перед муками жажды, а после проклятого бича он потерял слишком много крови и пить хотелось нестерпимо.
Когда на камнях ничего не осталось, он осторожно отполз подальше от плошки, попытавшись устроиться так, чтобы меньше тревожить раны. Это плохо удавалось, потому что рубцами от бича были покрыты и спина, и грудь. Кое-как устроившись, эльф затих, погрузившись в полузабытье-полугрезы.
Враги пришли и с севера, и с востока. Крепость на западных склонах горы Рерир могла выдержать натиск большого войска... большого, но не огромного. Черный прилив захлестнул ее стены и перелился через край, хотя орки и расплачивались пятерыми за одного. Но они могли себе это позволить, а эльфы - нет.
Карандиль был рядом с лордом Карантиром, где и место старшему дружиннику лорда, который охраняет и его самого. Когда-то отец Карандиля был другом четвертому сыну Феанора и назвал сына именем, похожим на имя кано. Отец погиб давно, еще в Достославной Битве, погиб с честью, унеся за собой множество жизней врагов. Сына же Карантир сделал своим оруженосцем, а потом - и старшим дружинником, своей правой рукой. Карантир и Карандиль... тот, кто слышал их имена в первый раз, часто путали лорда и его сподвижника.
Орки тоже их спутали, услышав имена в гуще битвы. Солдаты Моргота остервенело бросались на кано и его стражу, желая убить командира или пленить его. Последнее, что помнил Карандиль, была огромная булава, нацеленная лорду в голову. Он не успевал отразить оружие мечом и просто бросился под удар...
Очнулся Карандиль, когда, его, связанного, куда-то волокли. Удар пришелся по голове, но вскользь, поэтому эльф отправился не в Чертоги Мандоса, а в Чертоги Моргота. Из разговора своих стражей, изъяснявшихся на ломаном синдарине, пленник понял, что его принимают за сына Феанора, кто-то из врагов расслышал его имя, хотя и не совсем точно. Орки предвкушали почести и богатую награду от своего повелителя. Эти разговоры немного успокаивали - значит, настоящий Карантир не попал в плен. Хотя... вполне может быть, что его изуродованный до неузнаваемости труп так и остался во внутреннем дворе крепости.
От этой нестерпимой мысли Карандиль застонал в голос. Один из орков гаркнул на него, но бить не стал - берег ценного пленника. Вообще, с ним обращались бережно, ну, насколько бережно могут обращаться орки. Не били, поили и кормили на привалах, перевязали рану и напоили отчаянно горьким на вкус, но действенным целебным питьем.
Однако в Ангбанде быстро распознали ошибку. Моргот - Карандиля передергивало от ужаса и отвращения, когда он вспоминал встречу с Черным Врагом - слишком хорошо знал Феанора и его сыновей, чтобы ошибиться. Орки, притащившие пленника, получили не награду, а несколько ударов бичами балрогов по приказу разочарованного повелителя Ангбанда. Карандиль не смог удержаться от злорадной ухмылки, хотя и полагал, что ему самому предстоят куда худшие испытания...
Он не ошибся. Прагматичный Моргот редко убивал пленников-нолдор, которые бывали искусными рудознатцами и кузнецами. Впрочем, до этого всех пленных спрашивали об имени и положении в войске... и не только о собственных. Кто-то из товарищей, послабее духом, не выдержал пыток, и слуги Моргота узнали настоящее имя и ранг Карандиля. Тогда за него взялись всерьез. Приближенный лорда Карантира мог знать много секретов, мог поведать и куда подевался его кано...
Пока они использовали только бичи и дыбу. Пока.
Дверь камеры заскрипела. Эльф встрепенулся, в сердце одновременно всколыхнулись страх и надежда. Страх - если снова поволокут в пыточную. А надежда - если...
Да, сейчас настало время надежды. Среди отвратительных орочьих морд всплыло ее нежное лицо... Девушка, даже, скорее, еще девочка, едва вышедшая из подросткового возраста, замотанная в грязные лохмотья, с трудом поставила на пол две тяжелых бадьи, потянулась к его плошкам. Похлебка почти из одной травы, плесневелый хлеб, тухлая вода - все это, поданное руками прекрасной девы, казалось пленнику изысканными яствами и старым вином. Как всегда, она чуть-чуть, одними краешками губ, улыбнулась Карандилю, ставя перед ним еду и питье. Потом настало время его ран - о да, они не хотят, чтобы он истек кровью. Раны следует омыть и перевязать... вылечить... для новых пыток.
Когда ее нежные пальцы коснулись рубцов, Карандиль тоже слегка улыбнулся, хотя прикосновения и были болезненны. Но все же так приятно было почувствовать на коже руки эльда, а не отвратительные орочьи лапы! Хотя бы сейчас...
Быстро справившись со своей работой - стражи не потерпели бы промедления - девушка подняла свою ношу и выскользнула за дверь. Камера вновь стала темной и мрачной, но еще какое-то время Карандиля согревало тепло прикосновений эльдэ. Он даже позволил себе предаться мечтам: вот он освобождается от цепей, убивает стражей, находит девушку, даже имени которой он не знает, но которую успел полюбить всем сердцем, и они вместе бегут из мрачных подземелий наружу, к голубому небу, к золотой Анар и серебряному Тилиону...
***
Еще два дня Карандиля не трогали, и два дня он видел Ее. Это придало эльфу столько сил, что раны затягивались, как по волшебству. Воодушевление и надежда облекало его грезы в обманчивый флер яви. Попытаться поговорить с ней! Попытаться обмануть стражей! Бежать, бежать отсюда!
На третий день он попытался начать разговор.
- Кто ты? - почти неслышно, лишь одним шевелением губ.
- Тинвэ, - даже имя ее - как звук колокольчика!
- Нож. Прошу.
Едва заметно она кивнула.
Дни отдыха от ужаса и боли пыточной камеры все продолжались, и Карандиль боялся поверить своему счастью. Еще немного... еще чуть-чуть, пусть только в руках у него окажется оружие!
И через пять дней чудо свершилось. В один из вечеров, когда оба стража занялись препирательством друг с другом, из складок своих лохмотьев Тинвэ достала небольшой нож и осторожно передала его Карандилю. Но тут удача их оставила. Боль, оковы и подземелье лишили эльфа обычной ловкости, рукоять выскользнуло из руки и лезвие предательски звякнуло о камни.
Оба стражника мгновенно позабыли о ругани и обернулись. Карандиль, понимая, что закованный в цепи, он почти ничего не сможет сделать с одним лишь небольшим ножом против ятаганов и дубинок, поступил единственно возможным образом - метнул нож, целясь в глаз одному из орков.
Оковы и неловкость сделали свое дело. Нож безопасно скользнул по плечу, прикрытому кожаным доспехом, а ухмыляющийся орк шагнул вперед и со всего размаха ткнул дубинкой эльфу прямо в грудь. Карандиль согнулся пополам, ловя воздух, и второй удар обрушился ему на левое плечо. Треснула кость, он вскрикнул, и его крик совпал с криком Тинвэ:
- Не трогай его!
Девушка подскочила и попыталась ударить орка кулаком по уху. Стражник ловко увернулся и отмахнулся от рабыни, как от мухи. Тинвэ отлетела в сторону и ударилась головой о камень. Кровь залила грязный пол темницы, а невидящие глаза уставились в темный потолок - последнее, что несчастная девушка увидела в этой жизни.
- Нет! - Карандиль рванулся с таким отчаянием, что, казалось, затряслась сама стена, а цепь подалась, вырываясь из камня...
Но второй стражник не дремал. Быстро подскочив сзади к пленнику, он ударил его дубинкой по затылку, и эльф провалился в темноту.
***
- Cдохнет... - в первом голосе, грубом и низком, слышалось сожаление.
- А может и нет. Эти твари живучие... - второй голос отличался еще и хриплостью.
- Сдохнет, - теперь первый голос излучал уверенность. - Я таких повидал. Не едят, не пьют, валяются, будто мертвые, а потом и правда - подыхают.
- Туда ему и дорога, - второй голос был полон равнодушия. - Или он нужен?
- Да, поди, нужен, - протянул первый. - Там только начали работать... вдруг чего и скажет полезного? Да и на рудниках рабы нужны.
- Разве что Гхару позвать? Она многих таких вытащила... Только они рады совсем не были, - послышался хриплый смешок.
- Наверно, можно и Гхару, - раздумчиво сказал первый голос. - Лучше всего, конечно, у них друг с другом получается... только это опасно. Этот же с девкой, кажется, и не разговаривали совсем, а уж сговорились! Только она могла принести нож. Эх, жалко, Гырхаг ее так сильно двинул, а то бы мы ее поспрашивали - как да чего. Позабавились бы...
- Ладно, Гхару так Гхару. Она кой-чего понимает, недаром ее матка была из этих... из северных людей. Люди этих тварей лучше понимают, чем мы. Ну а не справится - и демон с ним. Туда и дорога...
***
Дух Карандиля бродил в сером мире незримого, мире призраков и теней. Этот мир был спокоен и равнодушен - как раз то, что и нужно было сейчас пленнику. В самом начале он видел отблеск ярко-белой сияющей фэа Тинвэ, которая быстро уносилась вдаль. Он рванулся следом, но что-то его не пускало. Тело. Ненавистное сейчас тело, еще не окончательно разрушенное и сохранившее часть жизненных сил. Он пытался своей волей разорвать связь, но это было не так просто. Нить, скрепляющая дух и тело, истончилась, но еще не порвалась. Однако это был лишь вопрос времени. Ничто уже не связывало его с жизнью. Надежда, любовь, воля и желание жить - все умерло, все исчезло.
Вдалеке послышались негромкая мелодия. Голос, напевающий песню без слов. Карандиль прислушался с удивлением - странно, раньше здесь было совсем тихо. Мелодия нарастала, обретала мощь и форму. Он с раздражением почувствовал, что от этих звуков связь его с телом становится прочнее, оно звало и манило его вернуться. Он рванулся - но нет, это было похоже на те цепи, которыми он был скован в темнице, как они не давали отойти от стены, так и сейчас фэа его оказалась привязана к телу. Измученному, израненному телу, которое все еще мечтало о соединении с душой.
Не в силах сопротивляться, Карандиль помчался вниз, в темноту...
***
Эльф судорожно вздохнул, вновь обретая ощущение тела и все чувства. В том числе боль от заживающих ран, голод и жажду... Проклятие! Он не хотел снова этой муки! Но теперь тело надежно держало его в своих оковах. Он все еще слышал мелодию - совсем простую, что-то вроде примитивной колыбельной. Кто же поет ее? Он шевельнулся, почувствовав, что лежит не на камнях, а на чем-то теплом и мягком. Ноздри ощутили неприятный запах - запах пота, смрадного дыхания изо рта, застарелой грязи. С трудом разлепив глаза, он увидел над собой скуластое смуглое лицо орка с виднеющимися изо рта клыками.
В душе пленника взметнулся страх, тут же сменившийся ненавистью и гневом. Он попытался отодвинуться подальше от противной рожи, вырваться из отвратительных лап, которые обнимали его в пародии на любовную ласку, но сил у него сейчас осталось меньше, чем у новорожденного котенка. Тогда Карандиль просто закрыл глаза, стараясь выровнять дыхание. Боль могла вырвать у него стоны или суматошные движения, но в остальное время он старался сохранить гордость и достоинство - то немногое, что у него еще оставалось от свободного эльда.
Орк почти не двигался, лишь иногда покачивал безвольное тело эльфа, как будто тот был ребенком. Ровная однообразная песня-колыбельная только усиливала сходство. Как ни странно, постепенно на Карандиля снизошло некое подобие покоя и даже умиротворения, а немного позже вернулась способность трезво мыслить. Несомненно, он не умер и все так же находится в подземельях Ангбанда. Что с ним делают? Вероятно, пытаются сохранить жизнь. Зачем? О, это проще всего. С ним только начали работать... надеются выжать побольше сведений о войсках лорда Карантира, о его планах и замыслах.
Эти мысли прогнали покой и пробудили временно утихший страх. Карандиль тяжело сглотнул, чувствуя напряжение и одновременно отвратительную слабость во всем теле, как всегда в мучительных перерывах между пытками. Нет для него спасения. Нет. Даже в смерти - нет.
Мелодия немного изменилась. Она стала немного громче и более... давящей? Принуждающей? Глаза эльфа были закрыты, и ему ничего не надо было делать, чтобы погрузиться в глубокий сон.
***
Когда Карандиль пробудился во второй раз, он почувствовал себя таким сильным и отдохнувшим, как не чувствовал уже давно. Разве что... нет, мысли о Тинвэ следовало прогнать, рана еще слишком свежа и мучительна.
Но о чем думать сейчас? Размышлять о будущем? Оно не сулит ничего хорошего. Вспоминать прошлое? Да, возможно, это даст ему передышку...
Однако Карандиль не успел вызвать в памяти яркие грезы счастливых моментов своей жизни. Дверь заскрипела, и он весь подобрался, готовясь к самому худшему. Но, похоже, время очередной пытки еще не настало. В камеру вошел всего один орк... довольно странный, надо сказать. Таких орков Карандиль еще не видел - ни здесь, ни где-либо еще. Прежде всего, тот не носил ни оружия, ни доспехов. И тело его, хотя и скрытое мешковатой одеждой, было немного необычным. Какие-то странные бугры топорщились на груди, бедра были слишком округлыми...
Карандиль чуть не ахнул от удивительной догадки. Женщина-орк! Некоторые мудрецы уверяли, что они должны быть... вряд ли орки появляются из подземного ила и грязи, как считалось в древние времена, только вот женщин этого племени никто не видел. На войну они не ходили, а в их мирных поселениях никто из эльфов не бывал, а если и бывал - то не вернулся. Но почему она здесь? Тут же нашелся ответ и на этот вопрос. Не эта ли женщина вызвала его из незримого мира своей колыбельной? Не она ли держала голову пленника на коленях?
Карандиль почувствовал гадливость. Мало ему испытаний! Потеря крепости и проигрыш в битве, тревога о судьбе лорда Карантира и других жителей Таргелиона, пытки, жестокая смерть возлюбленной у него на глазах, а в довершение - еще и отвратительные заботы орочьей женщины. Почему-то ее прикосновения вызывали в нем еще больше отвращения, чем прикосновения стражей и палачей-мужчин. Он вжался в угол, но цепи не давали пространства для движений. Ему негде укрыться. Негде. Придется терпеть.
Орчиха? Орчанка? Орка - Карандиль не был бы истинным нолдо, если бы быстро не подобрал самое подходящее и благозвучное слово - поставила на пол две тяжелые бадьи. Она несла их куда с большей легкостью, чем несчастная Тинвэ... нет, не думать сейчас, не думать о ней! Лучше уж сосредоточиться на лице орки, ненависть отвлечет от мрака тоски. Теперь Карандиль видел, что оно отличалось от мужского. Ни единого волоса на лице, кожа - более гладкая и светлая. Глаза побольше мужских и не такие раскосые, а клыки наоборот, меньше. Губы - толстые, вывернутые наружу, нос - плоский. Волосы, черные, густые и длинные, забраны в хвост и перетянуты кожаным ремешком. Пожалуй, если судить непредвзято - не так уж она и уродлива, ненамного хуже не самых красивых человеческих женщин. Да вот только Карандиль не мог судить непредвзято. Отвратительный враг, проклятая служанка Моргота ... и еще хуже, что это - женщина, которыми эльф привык восхищаться и считать выше и лучше себя.
Тем временем орка наполнила его плошки едой и водой, а потом подошла к своему подопечному. Карандиль лежал, и ей пришлось опуститься на колени. Она ощупала его левую руку - только теперь эльф заметил, что та перевязана и едва заметно болит, похоже, это был уже почти заживший перелом - сколько же времени он провел в незримом мире? Месяц? Орка прервала его размышления, протянув лапы к его голове. Эльф отпрянул, избегая ее прикосновения, и она впервые заговорила, тихо и хрипло:
- Не дергайся. Других позову.
И позовет ведь... Стражники будут держать его, гогоча и отпуская шуточки. Карандиль затих, покорившись.
Прикосновения орки оказались неожиданно легкими, негрубыми. Она приложила пальцы к его вискам и на несколько мгновений закрыла глаза. Карандиль удивился, зная, что так делают целители из его собственного народа, соприкасаясь с чужой фэа, желая оценить ее состояние. Интересно, откуда она знает о таких чарах? Надо же... Образ орков - тупых, грубых и жестоких слуг Моргота получил первую трещину. Хотя если кто-то из них и сведущ в целительной магии, то использует ее только для злых деяний. Лечат пленника, ну да, для того, чтобы он сохранил силы для пыток или для работы в рудниках и кузнях. Все равно как адан лечит свинью, которую хочет заколоть к Йолю...
***
Орка приходила каждый день, приносила еду и воду, осматривала раны эльфа, прислушивалась к его фэа. Карандиль принимал это покорно и молча, но всегда закрывал глаза при ее прикосновениях, хотя бы так выражая свое отвращение и протест. Только эти визиты вырывали его в явь из грез-воспоминаний, в которых он воскрешал самые счастливые моменты своей жизни. Жаль, нельзя в это время тихо ускользнуть в Мандос... но сейчас он слишком силен для этого, да и орка снова позовет его.
Но покой продолжался недолго. Всего через десять дней после того, как он очнулся на коленях орки, в камеру вновь ввалилось четверо стражников. Они быстро отомкнули его цепи от стены, оставив кандалы на руках и ногах, и, подбадривая эльфа пинками, поволокли его по знакомой дороге в пыточную. Карандиля охватили напряжение и страх, хотя он и держался спокойно, не желая радовать мучителей.
Его втолкнули в довольно большую камеру, пропахшую кровью, блевотиной и испражнениями. Карандиль уткнулся взглядом в пол, стараясь не смотреть по сторонам. Вид пыточных инструментов только подтачивал волю. Хотя все равно глаз при случайном взгляде выхватывал то или иное приспособление и лучше было не думать, для чего они были предназначены.
Эльфа усадили на большое кресло, приковав за руки и ноги. Шею тоже охватили ошейником, который прикрепили к спинке, теперь опустить голову стало невозможно. И Карандиль обнаружил, что он тут не единственный пленник...
Орки часто приводили в пыточную не одну жертву, справедливо рассчитывая, что зрелище чужих страданий устрашает и расшатывает волю. Лучше всего действовало, если бедняги раньше были знакомы между собой, а друзья или родичи - это было бы и вовсе идеальным решением.
К несчастью, этот пленник, привязанный к столбу у противоположной стены камеры, был знаком Карандилю, хотя и не слишком близко - один из воинов, охранявших внешние укрепления твердыни лорда Карантира. Его звали Майяндур, и когда-то он был не только хорошим мечником, но и прекрасным флейтистом, который своей игрой собирал вокруг себя девушек, кружащихся в танце...
От нынешнего Майяндура девушки убежали бы, крича от ужаса. Даже повидавший виды на поле битвы Карандиль побледнел и тяжело сглотнул слюну. Посреди лица пленника красовались две красно-черные дыры - все, что осталось от отрубленного носа. Чуть ниже застыл вечный оскал - губы несчастного тоже были отрезаны. Раны выглядели довольно старыми, почти зажившими. Глаза Майяндура были полуприкрыты, но он оставался в сознании, Карандиль это чувствовал.
- Любуешься, красавчик? - подошедший сбоку орк-палач схватил эльфа за волосы, не давая ему даже малейшей возможности повернуть голову. - Любуйся-любуйся... может, и ты скоро таким станешь, а?
Орк ухмыльнулся и, вытащив из-за пояса кинжал, поднес его к лицу Карандиля, наслаждаясь страхом в глазах пленника, который тот не мог скрыть. Но страху не суждено было сбыться, по крайней мере, пока. Орк убрал кинжал и снова заговорил:
- Ладно, походи еще немного красавчиком, жене на радость. У тебя жена-то есть, а, эльф?
Карандиль молчал, да орк и не особо ждал ответа, продолжая говорить:
- Личико пока тебе оставим, а вот ручки, пожалуй, немножко попортим. Ты же не возражаешь, эльф, правда?
С этими словами он отпустил волосы эльфа и взял откуда-то поблизости одно из пыточных устройств. Это были две железные полосы, скрепленные вместе, с зазором в два пальца шириной. Изнутри полосы были усеяны небольшими зубцами. Сверху располагалась рукоятка.
Установив устройство на широком правом подлокотнике подлокотнике кресла, палач взял пальцы пленника и вставил их в зазор. Он снова заговорил, перейдя от прежнего, слащаво-издевательского тона к грубым угрозам:
- Ну что, ублюдок, еще не передумал? Скажешь нам, куда убежал твой трусливый кано? Ты ведь знаешь, где его запасное логово, правда? Ну?!
Карандиль молчал, тяжело дыша, собирая волю в кулак перед неизбежной болью.
- И до чего же вы, эльфы, тупы и упрямы, - сожаление в голосе орка было притворным. Проклятые творения Моргота ничего так не любили, как причинять боль, и сопротивление их только раззадоривало. Не тратя лишних слов, он повернул рукоять.
Первый крик боли Карандиль сдержал, но когда выступила кровь и послышался треск костей, молчать стало невозможно. Крича, он несколько раз суматошно дернулся, пытаясь вырвать руку, хотя это и было бессмысленно, потом затих, обмякнув. Из глаз пытаемого потекли слезы, которых он не мог сдержать, как ни старался.
Ему раздробили пальцы и на другой руке, потом на ногах, но ничего, кроме бессвязных криков, орки не дождались.
***
В его камере было тихо, спокойно... конечно, пол жесткий и холодно, зато никаких хлыстов и тисков, никакого злосчастного Майяндура с изуродованным лицом.
И еще здесь была орка.
При виде ее спокойного, маловыразительного лица Карандилю вдруг захотелось обратно в тиски. Почему-то мысль, что она будет дотрагиваться до изуродованных пальцев, лечить их, была нестерпимой. Но его, разумеется, никто не спрашивал. Орка взяла его руку, охваченную грубым железным браслетом (никому не было дела до того, что сейчас эльф не мог ни ходить, ни напасть на охранника, порядок есть порядок), приложила к раздробленным пальцам целебную мазь, забинтовала. То же самое она сделала со всеми прочими ранами. Карандиль жадно взглянул на воду. Поскорей бы она ушла, и он бы смог попить! Жажда мучила нестерпимо, как и всегда после пытки. Трудно, правда, будет поднести плошку ко рту, да уж как-нибудь... В крайнем случае, он будет лакать, как зверь.
Но все вышло по-иному. Покончив с лечением, орка сама подняла плошку и поднесла к его рту. Так... решила, похоже, поить и кормить его с ложечки. Эльф помотал головой, отодвигаясь.
- Дурак. Разольешь, - она говорила так редко, что при звуке ее речи Карандиль вздрогнул от неожиданности. И ведь права же, вражина, ничего не скажешь! Разольет половину. А будет сейчас сопротивляться - так она позовет стражников. Те, конечно, с удовольствием поучаствуют в развлечении...
Проклятье. Нет у него здесь никакой свободы. По крайней мере, там, где участвует тело. Он вздохнул и покорно принял воду и еду из ее рук, хотя и чувствовал себя униженным донельзя этой пародией на милосердие, самое светлое и прекрасное чувство из всех, доступных Воплощенным.
***
Но теперь, похоже, его мучители решили ускорить события. Всего через два дня после этой пытки Карандилю уготовили новую. Пока его тащили в пыточную, нисколько не заботясь о состоянии старых ран, тряпицы на руках и ногах разорвались и упали, и распухшие багрово-синие пальцы остались без всякой защиты. Впрочем, сейчас оркам и требовалось, чтобы пленник был открыт всякой боли.
Карандиля снова приковали к креслу, надев кроме ошейника еще и железную полосу на лоб. Так голова эльфа оставалась совершенно неподвижной, что бы с ним ни делали. Он несколько раз облизнул сухие губы, напряженный в ожидании. Сегодня эльф был в пыточной единственным пленником. Мимолетно он подумал о судьбе Майяндура, надеясь, что несчастный умер и его дух отправился на покой в Чертоги Мандоса. Но кто знает...
Вскоре Карандиль мог думать только о себе и о том, что делают с ним. Все тот же орк-палач подступил к нему с острым кинжалом:
- Ну что, глупый эльф, еще не передумал? Ничего не хочешь нам сказать?
Карандиль с ненавистью и страхом посмотрел прямо в глаза мучителю, но снова промолчал.
- Жаль, жаль, - орк цокнул языком. - Жаль... Я ведь говорил тебе, что ты красавчик, эльф? Ну что же, больше ты не сможешь похвастаться красотой. Начнем, пожалуй, отсюда...
Орк откинул волосы с правого уха Карандиля, потом поднес к нему нож. Он медлил некоторое время, наслаждаясь ужасом пленника, потом быстрым движением отхватил верхнюю часть уха.
Карандиль дернулся и вскрикнул. Он почувствовал, как кровь стекает по уху ему на плечо, потом затекает за спину. Он замолчал, тяжело дыша, а орк тем временем, ухмыляясь, отправил кусочек его уха себе в рот. Эльфа затошнило, и он с трудом удержался от рвоты. За первым кусочком плоти последовал второй, третий...
Губы у Карандиля тряслись, из глаз бежали слезы. Теперь оба плеча и спина были залиты кровью, бегущей из изуродованных обрубков ушей. Сначала он кричал, потом лишь всхлипывал, но все так же молчал в ответ на вопросы. Когда эльф начал проваливаться в темноту, теряя сознание от боли, ему в лицо плеснули холодной воды, и ужас пытки продолжался.
После ушей палач принялся за его щеки. Кончик ножа, делая глубокий разрез, противно скрежетал по зубам. Непроизвольно дергаясь, стремясь уйти от жестокой боли, пленник только усиливал свою муку. Когда число ран достигло десятка, орк вновь заговорил:
- Упрямый красавчик... Хотя нет, кто же теперь назовет тебя красивым, глупый эльф? Но какая разница? - орк ухмыльнулся и слизнул кровь Карандиля со своего ножа. - Здесь нет твоей жены, эльф, а нам - все равно. А если ты все-таки доживешь до рудников, глупый эльф, то там твое лицо никому не будет нужно. Руки, чтобы держать кирку, ноги, чтобы ходить по штреку, спина, чтобы принимать бич - а больше там ничего не нужно.
Всхлипывая и дрожа, Карандиль слушал его, не в силах отвести взгляд от ножа орка. Что еще жестокая тварь сделает с ним? Что еще?
Он скоро получил ответ на свой вопрос. Ухмыляясь, орк поднес нож к его рту и точными движениями, выдававшими немалый опыт, принялся отрезать нижнюю губу. Эльф закричал, срывая горло, а потом провалился во тьму, из которой никакая холодная вода не могла его извлечь...
***
В этот раз, кажется, он провалился в незримый мир еще глубже, чем в прошлый. Тут не было даже теней. Только глубокая чернота, в которой не было ни малейшего лучика света, ни слабейшего звука. Он лежал в ней, свернувшись, как плод в утробе матери. Он не хотел ничего чувствовать и ощущать. Не хотел жить, не хотел умирать. Не хотел ничего. Возможно, это было безумие.
Но ему было хорошо здесь. Он хотел бы остаться здесь навсегда. Какие-то смутные воспоминания накатили на него, какие-то имена, события, лица... Нет, все ушло. И хорошо. Он хочет остаться здесь навеки, до конца времен.
И вновь издали послышалась мелодия. Он пытался не обращать на нее внимания, не слышать, заткнуть уши. Бесполезно. Он вновь потянулся к своему телу, к обезображенному, искалеченному телу...
Карандиль начал кричать, как только очнулся. Лицо горело, будто в огне, горели щеки и рот. Уши тоже превратились в очаги боли. От крика рот стал болеть еще больше, и Карандиль почувствовал на языке что-то теплое и соленое. Кровь.
- Тише, - он услышал уже знакомый хриплый голос. - Делаешь себе больно. Тише.
- Убей меня, - он просипел эти слова едва слышно, с большим трудом выталкивая их через дикую боль. - Убей... Пожалей...
- Нет. Ты не умрешь. Ты будешь спать.
Он снова услышал знакомую колыбельную и снова провалился в темноту. Но сейчас это был сон, только сон.
***
Когда Карандиль вновь пробудился, боль немного отступила. Сейчас ему не хотелось только кричать, хотя двигаться и говорить было по-прежнему очень трудно. Мутным взглядом он обвел знакомые стены, изученный до последней трещины потолок, потом снова закрыл глаза. Он ощущал повязки на лице. Надо же, его снова лечат. Зачем? Лучше бы бросили его умирать здесь. Да, это стало уже несбыточной мечтой...
Дверь заскрипела. Карандиль напрягся - неужели снова? В этот раз он, наверное, не выдержит, он заговорит... или все-таки умрет от боли. Лучше бы второе.
Но это была только орка. Она присела около его головы, поднесла ко рту чашку, но потом что-то пробормотала едва слышно и убрала ее. Карандиль зашевелил пересохшим языком во рту, сейчас он не смог бы облизнуться, он помнил, что там, где были губы - сейчас только боль. Но пить все равно хотелось. Она что, убрала чашку, потому что вздумала пытать его жаждой? Какие же все-таки твари эти орки...
Но он ошибался. Орка вовсе и не думала его мучить, она лишь искала способ его напоить, и нашла. Он почувствовал у своих зубов полую трубочку, кажется, из стебля какого-то растения.
- Пей, - сказала она.
И он стал пить, жадно высасывая воду из плошки по трубочке. Жажда была утолена, и он впервые почувствовал нечто вроде благодарности. Говорить все еще было больно, он только открыл глаза, чтобы поблагодарить ее. Поблагодарить орка! Странная мысль.
Еще более странно было то, что сейчас ее лицо не показалось ему таким уж уродливым. Клыки почти спрятались под толстыми губами, на плоский нос можно было и не обращать внимания. А еще - глаза! Впервые Карандиль посмотрел прямо в них. Очень темные радужки, почти сливающиеся со зрачком, белок испещрен красными прожилками. Но все это не то, не то... Выражение глаз... оно было немного жестким, но не жестоким, внимательным и даже... сочувствующим? Неужели? Нет, это ему привиделось, этого не может быть. Не в силах пока переварить это противоречие - служанка Моргота с сочувствием во взгляде! - Карандиль закрыл глаза, предоставив орке делать, что она хочет.
Она сменила ему повязки (пленник едва смог удержаться от стонов), и, мягко ступая, ушла.
***
Боль уходила, очень медленно, потихоньку, отступала, оставляя Карандиля победителю, а победителем была орка, немало искушенная в исцелении. Эльф только диву давался, насколько она была искусна. Ее мази, усиленные песнями-заклятьями, творили чудеса.
Боль уходила, но вместе с этим нарастал ужас: Карандиль был уверен, что следующего допроса он не выдержит, сломается. Он предаст всех - лорда, которому клялся в верности, товарищей, которым удалось спастись... Конечно, через какое-то время убежище на горе Амон-Эреб перестанет быть тайной. Но это время было необходимо эльфам и их союзникам, избежавшим разгрома, чтобы укрепить гору. Это место прежде не считалось очень важным, ведь сыновья Феанора никогда не думали, что почти все их крепости на севере будут разгромлены одновременно. В случае поражения готовились отступать на Химринг, считавшийся почти неприступным, или в Аглон, где искусный Куруфин защитил крепость разными хитроумными приспособлениями. Но оказалось, что Химринг окружен, а Аглон - пал. И лорду Карантиру осталось только отступать на юг, а теперь от слова Карандиля может зависеть судьба его кано...
Эти мысли мучили эльфа и чтобы отвлечься, он старался думать о другом: вспоминать счастливые времена Долгого Мира или размышлять об орке. Чем дальше, тем загадочнее для него становилась эта женщина. Даже по виду она отличалась от других орков и, кажется, дело не только в том, что она являлась женщиной... А ее способности к исцелению? Ее заклятия?
Однажды Карандиль поймал себя на мысли: он так привык к виду орки, что она даже не кажется ему особо уродливой. А ведь... эта мысль была ему внове - ведь сейчас он выглядит куда некрасивее ее, отрезанные губы изуродовали лицо, и теперь на нем навечно запечатлен оскал черепа, но ведь от этого он сам не стал хуже! Может, и за отвратительной внешностью орка скрывается... нечто другое?
Чем дальше, тем больше его захватывала эта мысль. Нет, о том, что не всегда можно судить по внешности, он знал - не настолько уж был наивен. Но ведь Моргот, когда творил орков из захваченных эльфов, приводил форму в соответствие с содержанием. То есть их внешнее уродство отражало внутреннюю отвратительную сущность.
Пожалуй, можно было отбросить внешность, сейчас ведь и сам Карандиль даже по меркам орков выглядел ужасно. Но что можно было сказать о характере орки, о ее поступках? Она лечит пленника, заботится о нем... впрочем, Карандиль ведь уже решил, что это происходит не из милосердия, а по приказу, что она просто готовит его к новым пыткам. Или нет? Уверенность Карандиля в своей правоте поколебалась. Он ведь никогда не видел настоящей злобы и жестокости в ее глазах, она не обращалась с ним грубо... Но почему тогда все происходит так? Все это очень странно и трудно объяснить. Эльф долго об этом размышлял, но не пришел ни к какому ответу, пока не получил его совершенно случайно.
***
Его уже долго не трогали, и узник перестал вздрагивать при каждом скрипе двери. Теперь скрип обозначал нечто приятное - еду и воду, свежую мазь и повязки, ослабление боли с помощью заклятий. Карандиль удивлялся этому покою: ведь если он больше не нужен, его могли бы отвести в рудники, он уже вполне мог двигаться самостоятельно и кирку в руках удержал бы.
В этот раз он лежал тихо, когда за дверью послышались голоса. Грубый и низкий, мужской, спрашивал: