Среди повестей о печали и разрушении, что пришли к нам из тьмы тех дней, есть такие, где среди плача звенит радость и из-под тени смерти пробивается негаснущий свет. И для слуха эльфов самая прекрасная из тех историй - повесть о Берене и Лутиэн, ибо она печальна и радостна, и прикасается к тайнам, и нет у нее конца. Об их жизни рассказывает Лэ о Лэйтиан, Освобождение от Оков, самая длинная из всех древних песен, кроме одной; но здесь она рассказана в немногих словах и в прозе.
Уже говорилось о том, что Барахир не желал покидать Дортонион, и Моргот жестоко его преследовал, так что в конце концов осталось с ним всего двенадцать товарищей.
Среди товарищей Барахира был Горлим, сын Ангрима. Его жену звали Эйлинэль и они горячо любили друг друга, пока не пришло лихо. А Горлим, вернувшись с войны на границах, нашел дом свой разоренным и покинутым, и жена его исчезла; погибла она или была угнана в рабство, он не знал. Тогда он бежал к Барахиру и был самым яростным и отчаянным среди товарищей, но сомнение глодало его сердце, и думал он, что Эйлинель, может быть, жива. Иногда он тайно уходил один и посещал свой дом, бродя по полям и рощам, которыми некогда владел; и это стало известно слугам Моргота.
Однажды осенью пришел он к дому в вечерних сумерках и, приблизившись, увидел, как ему показалось, огонек в окне; осторожно подойдя, он заглянул внутрь. Там увидел он Эйлинэль, и лицо ее было измождено от голода и горя, и показалось ему, что слышит он ее голос, сетовавший на то, что он ее покинул. Но когда закричал громко Горлим, то ветер задул огонек; завыли волки и на плечи его легли тяжелые руки охотников Саурона. Так Горлим был схвачен; и сауроновы слуги привели его в свой лагерь и пытали, добиваясь вестей о Барахире и его тропах. Но ничего не сказал Горлим. Тогда пообещали Горлиму, что если он уступит, то его освободят и вернут Эйлинэль; измученный болью и тоской по жене, Горлим дрогнул. Тогда привели его прямо к Саурону ужасному, и Саурон сказал: "Я слышал, ты хочешь заключить со мной сделку. Какова же твоя цена?"
И Горлим ответил, что хочет обрести Эйлинэль и уйти на свободу вместе с ней, ибо он думал, что Эйлинэль тоже в плену.
И Саурон засмеялся, сказав: "То малая цена за столь великое предательство. И она будет уплачена. Говори!"
Горлим хотел было пойти на попятную, но, устрашенный взглядом Саурона, рассказал в конце концов все, что знал. Тогда Саурон расхохотался; он насмехался над Горлимом, открыв ему, что тот видел лишь призрак, сотворенный, чтобы поймать его в ловушку, ибо Эйлинэль мертва. "Но я все же исполню твою просьбу", - сказал Саурон, - "ты уйдешь к Эйлинэли и будешь свободен от моей службы". И Горлима предали жестокой смерти.
Так было обнаружено убежище Барахира, и Моргот раскинул возле него свои сети; и орки, придя в тихий предрассветный час, внезапно напали на людей Дортониона и убили их всех, кроме одного. Ибо Берена, сына Барахира, отец послал на опасное дело - разведать пути врага, и Берен был далеко, когда убежище захватили. Но когда он спал, застигнутый ночью в лесу, то увидел во сне, что стервятники густо облепили голые деревья рядом с озером, и с их клювов капает кровь. И тогда Берен увидел во сне фигуру, что шла к нему через воду, то был призрак Горлима, и Горлим рассказал Берену о своем предательстве и смерти и просил его не медлить, дабы предупредить отца.
И Берен пробудился, и поспешил к озеру сквозь ночь, и пришел к убежищу изгоев на второе утро. Но когда подошел он ближе, то с земли поднялись стервятники и расселись на ольховых деревьях вокруг озера Аэлуин, и насмешливо каркали.
Тогда Берен похоронил тело отца, укрыв его под грудой камней, и поклялся отомстить. Прежде всего погнался он за орками, что убили его отца и сородичей, и ночью нашел их лагерь близ Истока Ривиля у Топи Серех. Благодаря своему искусству следопыта Берен подкрался к огню незамеченным. Командир орков похвалялся своими деяниями и поднял руку Барахира, которую отрезал, дабы Саурон не сомневался, что они выполнили задание; и на той руке блестело кольцо Фелагунда. Тогда Берен выпрыгнул из-за скалы и убил командира, и, схватив руку, бежал, и судьба хранила его, ибо орки были напуганы и их стрелы летели куда попало.
После того Берен еще четыре года скитался по Дортониону одиноким изгоем; но стал он другом зверей и птиц, они помогали ему и не выдавали, и с той поры он перестал есть мясо и убивать кого-либо, кроме слуг Моргота. Он страшился не смерти, а плена, но, будучи отважным и отчаянным, избегал и гибели, и оков; и слухи о подвигах храброго одиночки разнеслись по Белерианду, и пришли даже в самый Дориат. В конце концов Моргот назначил за его голову цену не меньшую, чем за голову Фингона, Верховного Короля нолдор, но орки охотнее бежали при звуке имени Берена, чем искали его. Потому против Берена послали целую армию во главе с Сауроном; а Саурон привел с собой волколаков, свирепых зверей, в телах которых заключил он ужасных духов.
И вся та земля с тех пор наполнилась страхом, и вся добрые твари ушли из нее; а Берена преследовали так жестоко, что в конце концов принужден он был бежать из Дортониона. Зимой, когда выпал снег, покинул он родину и могилу отца и, вскарабкавшись на одну из горных вершин, увидел вдали земли Дориата. И пришла ему на ум мысль пойти в Сокрытое Королевство, куда не ступала еще нога смертного.
Страшен был путь его на юг. Отвесны склоны Эред Горгорота, а у подножия этих гор лежат тени, что остались еще со времен до восхода луны. А дальше лежит дикая земля Дунгортеб, где борются меж собой чары Саурона и власть Мэлиан, и там бродят рука об руку ужас и безумие. Там жили пауки из злобного рода Унголиант, и плели они невидимые сети, в коих запутывалось все живое, и бродили там еще чудовища, что появились на свет до восхода солнца, и множеством глаз в тишине выслеживали они добычу. В этой проклятой стране эльф или человек не нашел бы никакой пищи, а лишь смерть. Этот путь считался не меньшим из великих подвигов Берена, но никому он не рассказывал о нем, дабы не пробудить память о пережитом ужасе; и никто не знал, как нашел он дорогу, по которой не отваживался пройти ни один эльф или человек, и дошел до границ Дориата. Он не нашел бы дороги, если бы это не было суждено ему судьбою. Не смог бы он и пройти лабиринты, что соткала Мэлиан вокруг Дориата, пока она не желала этого; но она предвидела многое, сокрытое от эльфов.
Говорится в Лэ о Лэйтиан, что Берен прибрел в Дориат спотыкаясь, седой и сгорбленный как будто от многих лет лишений, так велики были его мучения в пути. Но бродя летом в лесах Нэлдорета, встретился он с Лутиэн, дочерью Тингола и Мэлиан, вечером, перед самым восходом луны, когда танцевала она на неувядающей траве лужайки рядом с Эсгалдуином. Тогда вся память о боли покинула его и был он очарован, ибо Лутиэн была прекраснейшей из Детей Илуватара. Одеяния ее были синими, как безоблачное небо, а глаза - серыми, как вечер, залитый звездным сияньем; платье ее было вышито золотыми цветами, а волосы были черными, как тени сумерек. Как свет на листьях дерев, как журчание чистых вод, как звезды над туманами мира - такими были ее слава и ее краса; и в лице ее сиял немеркнущий свет.
Но она исчезла из виду, и стал Берен немым, как будто скованный заклятием, и долго скитался в лесах, ища ее, дикий и сторожкий как зверь. В сердце своем назвал он ее Тинувиэль, что значит Соловушка, дочь сумерек на языке Серых Эльфов, ибо не знал ей другого имени. И видел он ее издали как лист на ветру - осенью, и звезду на холме - зимой, но руки и ноги его были как будто скованы цепью.
И однажды, накануне весны, перед самым рассветом танцевала Лутиэн на зеленом холме и внезапно начала она петь. Песня ее вонзалась в самое сердце, подобно той песне, какую поет жаворонок, поднимаясь от дверей ночи, изливая свой голос среди гаснущих звезд, увидев солнце за стенами мира; и песня Лутиэн разрушила оковы зимы, и замерзшая вода зажурчала, и цветы показались из-под холодной земли там, где ступила ее нога.
Тогда заклятие молчания спало с Берена, и он позвал ее: "Тинувиэль!", и эхо в лесу повторяло это имя. Тогда остановилась она в изумлении и не бежала более, и Берен подошел к ней. Но когда взглянула Лутиэн на него, то пал на нее рок и она полюбила Берена; но все же ускользнула она у него из рук и исчезла из виду, как только рассвело. Тогда Берен упал на землю в забытьи, пораженный счастьем и горем; и провалился он в сон, как в черную пропасть, и, пробудившись, стал холоден, как камень, и сердце его было иссушено горем разлуки. И, бродя в раздумьях, он шарил руками, будто пораженный внезапной слепотой, и пытался схватить ускользнувший свет. Так начал он платить муками за ту судьбу, что лежала на нем; и в сети его рока была поймана Лутиэн: будучи бессмертной, разделила она с ним смерть, будучи свободной, надела его оковы; и страдания ее были горше, чем знал хоть один из эльдалиэ.
Но когда утерял он всякую надежду, она вернулась к нему, сидящему во тьме, и, давным-давно в Сокрытом Королевстве, вложила свою руку в его. После часто Лутиэн приходила к Берену, и втайне гуляли они вдвоем по лесам всю весну и лето; и никто из Детей Илуватара не знал большего счастья, хотя и кратким оно было.
Но случилось так, что о приходе Берена стало известно Тинголу, и он разгневался, ибо любил он Лутиэн более всего на свете, ставя ее выше любого из принцев эльфов, а смертных людей он даже не брал на службу. В горе и удивлении заговорил он с Лутиэн; но она не сказала ему ничего прежде, чем он поклялся не казнить Берена и не заключать его в темницу. Но король послал слуг, дабы они схватили Берена и привели его в Менегрот как преступника; однако Лутиэн опередила их и сама привела Берена к трону Тингола, как будто был он почетным гостем.
Тогда Тингол взглянул на Берена с насмешкой и гневом, но Мэлиан хранила молчание. "Кто ты", - сказал король, - "что пришел сюда как вор и непрошеным отважился приблизиться к моему трону?"
Но Берен, устрашенный великолепием Менегрота и величием Тингола, ничего не ответил. Тогда заговорила Лутиэн и сказала она: "Это Берен, сын Барахира, владыки людей, могучий враг Моргота, о чьих деяниях поют даже эльфы".
"Пусть скажет сам Берен!" - сказал Тингол. - "Чего искал ты здесь, несчастный смертный, и с какой целью покинул ты свою родину и вошел в ту землю, что запретна для таких, как ты? Можешь ли ты сказать, почему тебя нельзя строго наказать за наглость и глупость?"
Тогда Берен поднял глаза на Лутиэн и вгляделся в лицо Мэлиан, и показалось ему, что слова сходят с его языка сами собой. Страх покинул его, и вернулась гордость старейшего дома людей, и он сказал: "Моя судьба, о король, привела меня сюда через опасности, бросить вызов которым дерзал мало кто даже из эльфов. И здесь нашел я то, чего не искал, но, найдя, хочу владеть этим вечно. Ибо это драгоценнее золота, серебра и самоцветов. Ни камень, ни сталь, ни пламя Моргота, ни мощь всех эльфийских королевств не укроют от меня сокровища, коего я жажду. Ибо Лутиэн, твоя дочь - прекраснейшая из всех Детей Илуватара".
Тишина тогда объяла чертог, ибо все преисполнились изумления и страха, и думали они, что Берен будет убит. Но Тингол медленно заговорил, сказав: "Смерть заслужил ты своими словами; и быстро нашел бы ее, кабы я не поклялся поспешно, о чем я сожалею, низкорожденный смертный, научившийся в королевстве Моргота прокрадываться всюду втайне, как его соглядатаи и рабы".
И ответил Берен: "Ты можешь убить меня, заслужил я того или нет; но не приму я от тебя имен низкорожденного, соглядатая или раба. Клянусь кольцом Фелагунда, которое он дал Барахиру, отцу моему, после битвы на севере, что мой дом не заслужил таких прозваний ни от одного из эльфов, король он или нет".
Слова его были горды и все теперь смотрели на кольцо, ибо Берен высоко поднял его, и сияли на нем зеленые самоцветы, что нолдор сотворили в Валиноре. Ибо кольцо это было подобно двум сплетенным змеям с глазами из изумрудов, и головы их соприкасались под короной из золотых цветов, одна змея поддерживала ее, а другая - стремилась поглотить; то был знак Финарфина и его дома. Мэлиан наклонилась к Тинголу и шепотом просила его отринуть гнев. "Ибо не от твоей руки", - сказала она, - "погибнет Берен; свободно поведет его судьба и далеко заведет под конец, но она переплетена с твоей судьбой. Будь осторожен!"
Но Тингол в молчании глядел на Лутиэн и думал в сердце своем: "Несчастные люди, дети мелких вождей и королей, чей век так краток, такие, как этот, посмеют коснуться тебя и останутся в живых?" И нарушив тишину, сказал он: "Я увидел кольцо, сын Барахира, и вижу я, что ты горд и мыслишь себя могучим. Но деяний отца, даже если бы были они совершены на моей службе, недостаточно, дабы завоевать дочь Тингола и Мэлиан. Слушай же! Я тоже желаю владеть сокровищем, что было утрачено. Ибо камень и сталь, и пламя Моргота хранят драгоценность, коей я желаю владеть вопреки мощи всех эльфийских королевств. Но услышал я, что такие преграды тебя не страшат. Тогда иди же! Принеси мне в руке своей Сильмариль из венца Моргота; и тогда, если Лутиэн пожелает, отдаст она тебе свою руку. Тогда ты завладеешь моим сокровищем, и хотя судьба мира заключена в Сильмарилях, ты все же сочтешь меня щедрым".
Так свершилась судьба Дориата и был он пойман в сети проклятия Мандоса. И те, кто слышал эти слова, поняли, что Тингол не нарушил клятвы и все же послал Берена на смерть; ибо всей мощи нолдор еще до того, как Осада была прорвана, не хватила даже для того, чтобы увидеть хотя бы издали сияние Сильмарилей Фэанора. Ибо они были вправлены в Железный Венец и хранили их в Ангбанде пуще всех других сокровищ; окружали их балроги и бессчетные мечи, и крепкие запоры, и неприступные стены, и вся темная мощь Моргота.
Но Берен лишь рассмеялся. "За малую цену", - сказал он, - "эльфийские владыки продают своих дочерей: за самоцветы, за рукотворные безделушки. Но если таково твое желание, Тингол, я выполню его. И когда мы встретимся вновь, рука моя будет держать Сильмариль из Железного Венца; ибо не последний раз ты видишь Берена, сына Барахира". И взглянул он в глаза Мэлиан, которая не сказала ни слова; и попрощался с Лутиэн Тинувиэль, и, поклонившись Тинголу и Мэлиан, миновал стражей, что стояли вокруг него, и ушел из Менегрота один.
Тогда наконец заговорила Мэлиан и сказала она Тинголу: "О король, хитроумен твой замысел. Но если не утеряла я способность к предвиденью, он плохо обернется для тебя, одержит ли Берен победу или потерпит поражение. Ибо ты приговорил свою дочь или себя самого. И ныне Дориат пойман в сети рока более могучего королевства". Но Тингол ответил: "Ни эльфам, ни людям не продаю я тех, кого люблю и о ком забочусь превыше всех сокровищ. И если есть надежда или страх, что Берен вернется живым в Менегрот, никогда уж не видеть ему небесного света, хотя я и поклялся в ином".
Но Лутиэн хранила молчанье и с того часа не пела она больше в Дориате. Грозная тишина спустилась на леса, и тени удлинились в королевстве Тингола.
Поход за Сильмарилем
И сказано в Лэ о Лэйтиан, что Берен прошел через Дориат невозбранно и пришел в конце концов к Сумеречным Озерам и Топям Сириона; и, покинув владения Тингола, он взобрался на холмы над Водопадами Сириона, где вода с великим шумом ныряла под землю. Оттуда взглянул он на запад и через туманы и дожди, что укрывали холмы, увидел он Талат-Дирнен, Хранимую Равнину, что протянулась от Сириона до Нарога, а за ней различил он вдали нагорье Таур-эн-Фарот, что возвышалось над Нарготрондом. И, лишенный всего, блуждающий без надежды и совета, направил он шаги свои туда.
На всей равнине эльфы Нарготронда несли неусыпную стражу; укрытые от посторонних глаз сторожевые башни венчали каждый холм на границах королевства, а в лесах и полях искусно укрывались отряды лучников. Их смертоносные стрелы били точно в цель и никто не мог пересечь границу без их желания. Потому едва Берен вошел в пределы Нарготронда, они узнали о том, и смерть его была близка. Но, ведая об опасности, он высоко поднял кольцо Фелагунда; и хотя не видел Берен ни единого живого существа, ибо охотники эти были прекрасными следопытами, он чувствовал, что за ним наблюдают, и часто громко выкрикивал: "Я - Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Отведите меня к королю!"
Потому охотники не убили его, но, собравшись вместе, окружили и приказали остановиться. Однако, увидев кольцо, они поклонились Берену, хотя он походил на оборванного дикаря; и повели его на северо-запад, передвигаясь по ночам, дабы не выдать своих тайных троп. Ибо в те времена не было брода или моста через бурный Нарог подле ворот Нарготронда, но дальше к северу, где в Нарог впадал Гинглит, поток был маловодней, и, перейдя его и повернув на юг, эльфы под светом луны доставили Берена к темным вратам своих скрытых чертогов.
Так Берен предстал перед королем Финродом Фелагундом; и Фелагунд узнал его, не нуждаясь в кольце, дабы вспомнить о роде Беора и Барахира. Они сели за закрытыми дверями, и Берен поведал о смерти Барахира и о том, что случилось в Дориате; и плакал он, вспоминая Лутиэн и дни радости с ней. А Фелагунд слушал его повесть в изумлении и тревоге. И сказал он Берену, чувствуя тяжесть на сердце: "Ясно, что Тингол желает твоей смерти; но кажется мне, что не суждено ему достичь своей цели, и Клятва Фэанора вновь взялась за работу. Ибо Сильмарили прокляты клятвой ненависти, и тот, кто хотя бы помянет о желании завладеть ими, пробудит от спячки великие силы; а сыновья Фэанора скорее разрушат все эльфийские королевства до основания, чем потерпят, дабы другие добыли или завладели Сильмарилем, ибо Клятва ведет их. И ныне Келегорм и Куруфин живут в моих чертогах; и хотя я, сын Финарфина, король, много у них власти в этом королевстве, и много воинов следуют за ними. Они выказывали мне лишь дружбу во всякой нужде, но, боюсь я, что не найдешь ты у них ни любви, ни жалости, если узнают они о твоем стремлении. Но я тоже дал клятву, и так все мы попали в сети рока".
И говорил король Фелагунд перед своим народом, напомнив о деяниях Барахира и о своей клятве, и объявил он, что должен помочь сыну Барахира в его нужде, и просил помощи у своих вождей. Тогда из толпы поднялся Келегорм, чьи длинные волосы сияли золотом, и, обнажив меч, воскликнул: "Будь он друг или враг, будь он демон Моргота, или эльф, или дитя людей, или иная живая тварь Арды, ни закон, ни любовь, ни силы ада, ни мощь Валар, никакое чародейство не защитят его от ненависти сыновей Фэанора, если он возьмет или найдет Сильмариль и оставит его у себя. Ибо на Сильмарили лишь мы имеем право, пока стоит этот мир".
И произнес он много иных слов, исполненных такой же силы, как были исполнены слова его отца в Тирионе, когда тот призывал нолдор взбунтоваться. А после Келегорма заговорил Куруфин, более мягко и тихо, но не менее убедительно, представляя взору эльфов видения войны и разрушения Нарготронда. Такой великий страх поселил он в их сердцах, что никогда до времен Турина ни один эльф из этого королевства не вышел на открытую битву; но лишь украдкой, с помощью засад и чародейства, и отравленных стрел преследовали они всех пришельцев, забыв об узах родства. Так пали они, утратив доблесть и свободу эльфов древних дней, и над землей их сгустилась тень.
И тогда начал роптать народ, что сын Финарфина - не Вала, дабы повелевать ими, и отвернулись от него эльфы Нарготронда. А на братьев сошло Проклятие Мандоса, и темные замыслы зародились в их сердцах, задумали они послать Фелагунда одного на смерть и занять, если получится, трон Нарготронда, ибо происходили они из старшей ветви принцев нолдор.
И Фелагунд, увидев, что покинут всеми, снял серебряный венец Нарготронда и швырнул его на пол, сказав: "Вы можете нарушать клятвы верности мне, но я своей не нарушу. И если остался здесь хоть кто-то, на кого не пало проклятие, то он последует за мной, и я не уйду отсюда как нищий, которого вышвырнули за ворота". Тогда встали рядом с ним десять эльфов, и командир их, коего звали Энедрион, поднял венец и просил, дабы он был передан наместнику до возвращения Фелагунда. "Ибо ты остаешься королем для меня и для них", - сказал он, - "что бы ни случилось".
Тогда Фелагунд отдал венец Нарготронда Ородрету, своему брату, дабы он правил вместо короля; а Келегорм и Куруфин ничего не сказали, но улыбнулись и вышли из зала.
Осенним вечером Фелагунд и Берен ушли из Нарготронда вместе с десятью спутниками; и они отправились вдоль Нарога к его истоку у Водопадов Иврина. Возле Гор Тени наткнулись они на банду орков и перебили их всех ночью прямо в лагере, и забрали себе их одежду и оружие. Фелагунд чарами придал телам и лицам товарищей сходство с орками, и так скрыв свой истинный облик, отправились они по северной дороге, отважившись идти по западному проходу между Эред Вэтрином и нагорьем Таур-ну-Фуин. Но Саурон в своей башне заметил их отряд и взяло его сомнение, ибо они двигались быстро и не остановились, дабы рассказать о своих делах, как то было приказано всем слугам Моргота, что шли этой дорогой. Потому он послал своих прислужников, дабы те подстерегли путников и доставили к нему.
Так и случилось, что Саурон и Фелагунд сошлись в поединке, что прославлен в песнях. Ибо Фелагунд бился с Сауроном на песнях силы, и сила короля была велика, но Саурон одержал победу и сорвал с них личины. Но хотя Саурон узнал, из каких они народов, их имена и цели остались для него неведомы.
Потому бросил он их в глубокую яму, глухую и темную, и пригрозил жестокой смертью, если хотя бы один не откроет ему правды. Время от времени видели они два глаза, горящие во тьме, и волколак пожирал одного из товарищей; но ни один не предал своего владыку.
***
В то время, когда Саурон бросил Берена в яму, тяжкий страх поселился в сердце Лутиэн, и, придя к Мэлиан за советом, узнала она, что Берен лежит в подземельях Тол-ин-Гаурхота без всякой надежды на помощь. Тогда Лутиэн, предчувствуя, что ни от кого больше не видать ему спасения, решила бежать из Дориата и сама прийти к Берену. Тингол, узнав ее замысел, исполнился страха и изумления. Не желая лишать Лутиэн дневного света - ибо тогда она бы заболела и увяла, и все же желая удержать ее в Дориате, он велел построить дом, из которого она не смогла бы бежать. Недалеко от врат Менегрота стояло величайшее из всех древ Леса Нэлдорет; то был буковый лес на севере королевства. Этот могучий, необычайно высокий бук звался Хирилорном, и у него было три ствола с гладкой корой, равные в обхвате; самые нижние ветви росли высоко над землею. И высоко наверху, среди ветвей Хирилорна, был выстроен деревянный дом, и там поселили Лутиэн; лестницы оттуда убрали и охраняли, приставляя только тогда, когда слуги Тингола приносили Лутиэн все необходимое.
В Лэ о Лэйтиан говорится о том, как убежала Лутиэн из дома на Хирилорне: она пустила в ход чары и заставила волосы свои вырасти до необычайной длины, а затем соткала из них темный плащ, окутавший ее красу, как облако, и на него было наложено заклятие сна. Из оставшихся прядей она сплела веревку и спустила ее за окно; и когда конец ее закачался над стражами, что сидели возле ствола, они крепко уснули. Тогда Лутиэн спустилась вниз из своей тюрьмы и закуталась в плащ, что скрыл ее подобно тени, и так, никем не замеченная, бежала из Дориата.
И случилось так, что Келегорм и Куруфин охотились на Хранимой Равнине, а вышло так потому, что Саурон послал в эльфийские земли множество волков, дабы они были соглядатаями. Потому братья взяли своих волкодавов и поскакали на охоту; думали они также услышать вести о короле Фелагунде. Главу волкодавов, что следовали за Келегормом, звали Хуан. Он не был рожден в Средиземье, но прибыл из Благословенного Королевства, ибо Оромэ подарил его Келегорму давным-давно в Валиноре и он следовал за рогом своего хозяина до того, как грянуло лихо. Хуан последовал за Келегормом в изгнание и был верен ему, и потому на него тоже сошло гибельное проклятие, наложенное на нолдор, и было предречено, что он погибнет, но не раньше, чем вступит в схватку с сильнейшим из волков, что когда-либо ступал по земле.
Никто иной как Хуан и нашел Лутиэн, скользящую, как тень, застигнутая светом дня, под сенью дерев, когда Келегорм и Куруфин устроили привал у западных рубежей Дориата, ибо никто не мог укрыться от взора и чутья Хуана, ни одно чародейство не могло его остановить, и он никогда не спал - ни ночью, ни днем. Он привел Лутиэн к Келегорму, и она обрадовалась, узнав в том принца нолдор и врага Моргота, и потому назвала себя, сбросив плащ. Так велика была ее красота, освещенная ярким солнцем, что Келегорм полюбил ее; и заговорил он с ней учтиво, и обещал помощь в ее нужде, если она вернется с ним в Нарготронд. И ничего не сказал он о том, что уже ведает о Берене и его походе, о котором она рассказала, и о том, что все это близко его касается.
Тогда прервали они охоту и вернулись в Нарготронд; и Лутиэн была предана, ибо ее крепко заперли и забрали плащ, и ей не было разрешено уходить за ворота или говорить с кем-либо, кроме братьев, Келегорма и Куруфина. Ибо ныне, думая, что Берен и Фелагунд стали пленниками без надежды спастись, они замыслили дать королю погибнуть, а Лутиэн удержать у себя и принудить Тингола отдать ее в жены Келегорму. Так они обрели бы силу и стали могущественнейшими из принцев нолдор. И они не желали добывать Сильмарили хитростью или силой, или терпеть, чтобы их добыл другой, пока под их властью не окажется вся мощь эльфийских королевств. Ородрет не мог противостоять им, ибо они склонили сердца жителей Нарготронда на свою сторону, и Келегорм послал вестников к Тинголу, требуя его согласия.
Но волкодав Хуан был честен сердцем и полюбил он Лутиэн с первой же встречи, и опечалился ее плену. Потому часто он приходил к ней в комнату, а ночами лежал возле ее двери, ибо чуял, что зло пришло в Нарготронд. Лутиэн часто говорила с Хуаном в одиночестве своем, рассказывая о Берене, что был другом всех зверей и птиц, которые не служили Морготу, и Хуан понимал все сказанное. Ибо он мог понимать речь любой живой твари, что разговаривала с помощью голоса, но лишь трижды до своей гибели суждено ему было заговорить самому.
И Хуан измыслил план для спасения Лутиэн; придя под покровом ночи, он принес ей плащ, и заговорил впервые, подавая ей совет. Затем вывел он ее тайным путем из Нарготронда и вместе помчались они на север; пес смирил свою гордость и позволил Лутиэн ехать на нем верхом, как делали иногда орки, садясь на больших волков. Так двигались они с превеликой скоростью, ибо Хуан был быстр и неутомим.
Берен и Фелагунд лежали в подземелье Саурона, и все их товарищи были уже мертвы; но Саурон приберегал Фелагунда напоследок, ибо понял, что тот был нолдо великой силы и мудрости, и думал он узнать у Фелагунда цель их похода. Но когда волк пришел за Береном, Фелагунд собрал все оставшиеся силы и порвал свои оковы; и он боролся с волколаком и убил его руками и зубами, но и сам был смертельно ранен. Тогда он заговорил с Береном, сказав: "Я ухожу ныне на долгий отдых в безвременных чертогах за морями и горами Богов. Долгое время пройдет, прежде чем меня увидят среди нолдор вновь; и, быть может, не встретимся мы второй раз в жизни или в смерти, ибо судьбы наших народов различны. Но все же есть надежда, что даже эта печаль будет исцелена в конце. Прощай!" И он умер во тьме. Так король Финрод Фелагунд исполнил свою клятву, и Берен рыдал над ним в отчаянии.
В тот час пришла Лутиэн и, встав на мосту, ведущему к острову Саурона, она запела песню, для которой каменные стены не были преградой. Берен услышал ее, и показалось ему, что он спит, ибо сияли над ним звезды, а в ветвях дерев пели соловьи. И запел он в ответ песню вызова, что сложил некогда во славу Семизвездья, Серпа Валар, что Варда поместила на севере как знак падения Моргота. Тогда оставили его последние силы, и он впал в черное забытье.
Но Лутиэн услышала ответ и запела песнь еще более великой силы. Волки завыли, и весь остров содрогнулся. Саурон стоял на вершине башни, окутанный черной думой, и улыбнулся он, заслышав голос Лутиэн, ибо знал, что то поет дочь Мэлиан. Слава о красе Лутиэн и ее чудесных песнях давно уже вышла за пределы Дориата, и задумал Саурон схватить деву и предать ее в руки Моргота, ибо награда была бы воистину велика.
Потому послал он на мост волка, но Хуан тихо убил его. Посылал Саурон волков одного за другим, и одному за другим перегрызал им горло Хуан. Тогда Саурон послал Драуглуина, жуткую тварь, давно закосневшего во зле прародителя волколаков Ангбанда. Силен был Драуглуин, и потому схватка его с Хуаном была долгой и яростной. Но в конце концов Драуглуин бежал и, примчавшись в крепость, сдох у ног Саурона, а перед смертью сказал своему хозяину: "Хуан здесь!" Саурон хорошо знал, как и все жители той земли, о судьбе, предназначенной волкодаву Валинора, и пришло ему на ум, что именно он исполнит веление рока. Потому принял он облик волколака, сильнейшего из всех, кто ступал по земле, и вышел, дабы вступить в схватку на мосту.
И таким великим ужасом веяло от него, что Хуан прыгнул в сторону. Тогда Саурон бросился на Лутиэн и ее охватила слабость от свирепого огня его глаз и вони из пасти. Но пока он прыгал, она, падая, махнула полой темного своего плаща перед его глазами, и он споткнулся, ибо его объяла мгновенная дремота. Тогда прыгнул Хуан. И началась схватка Хуана и Саурона-волка, завывания и лай эхом отдавались в горах, и стражи на стенах Эред-Вэтрина по другую сторону долины услышали издали шум и устрашились.
Но ни колдовство, ни чары, ни клык, ни яд, никакое дьявольское волшебство, ни звериная сила не могли одолеть Хуана из Валинора. Схватил он врага за глотку и прижал к земле. Тогда Саурон сменил облик, из волка стал змеей, а после принял свой обычный вид, но не смог избавиться от хватки Хуана, разве что покинуть тело. Но до того, как злой дух покинул свое темное обиталище, Лутиэн подошла к нему и сказала, что будет он лишен плоти и дрожащий дух его отправится к Морготу: "И вечно будет твой нагой дух корчиться под пыткой его презрения, пронзенный его взглядом, если не отдашь ты мне власти над крепостью и не откроешь мне заклятие, что скрепляет камни воедино" .
Тогда Саурон сдался, и Лутиэн обрела власть над островом и всем, что было на нем; и Хуан освободил Саурона. Тот немедленно принял облик летучей мыши, огромной темной тучей заслонив луну, и улетел, роняя кровь из горла на деревья, и прилетел в Таур-ну-Фуин, и поселился там, наполнив лес ужасом.
Тогда Лутиэн встала на мосту и объявила свою власть: и разрушено было заклятие, что скрепляло один камень с другим, и обрушились ворота, и в стене появился пролом, и обнажились ямы и подземелья; множество рабов и пленников вышли наружу в изумлении и страхе, прикрывая глаза от бледного лунного света, ибо долгое время пребывали они во тьме Саурона. Но Берен не вышел. Поэтому Хуан и Лутиэн отправились на остров искать его; и Лутиэн нашла его горюющим у тела Фелагунда. Так велика была его скорбь, что он лежал неподвижно и не слышал ее шагов. Тогда, думая, что он умер, Лутиэн обняла его и впала в черное забытье. Но Берен очнулся и вернулся к свету из тьмы отчаяния, и поднял он Лутиэн и они посмотрели в глаза друг другу; и осветило их солнце, поднявшееся над темными горами.
Они похоронили тело Фелагунда на вершине холма его острова и остров снова очистился, и навсегда остался неоскверненным; ибо Саурон уже не вернулся туда. Там все еще лежит зеленая могила Финрода, сына Финарфина, благороднейшего из всех эльфийских владык, и будет лежать, пока эта земля не будет изменена и разрушена, и не покроется волнами бушующего моря. А Финрод гуляет с Финарфином, отцом своим, среди родичей в свете Благословенного Королевства, и нигде не записано, что он когда-либо возвращался в Средиземье.
Поход за Сильмарилем 2
Ныне Берен и Лутиэн Тинувиэль вновь стали свободны и вместе гуляли по лесам, и вновь настало для них счастливое время, и, хотя пришла зима, она вовсе им не вредила, ибо там, где ступала Лутиэн, вновь расцветали цветы, и птицы пели среди заснеженных холмов. А Хуан, будучи верен, вернулся к хозяину своему Келегорму, но былая любовь меж ними не возобновилась.
А в Нарготронде царило смятение. Ибо вернулись туда многие эльфы, что были пленниками на острове Саурона, и поднялся ропот, который не могли заглушить речи Келегорма. Эльфы горько оплакивали гибель короля своего Фелагунда, говоря, что дева сделала то, на что не отважились сыны Фэанора; но многие прозревали, что не трусость, а предательство Келегорма и Куруфина были причиной всему. Потому сердца жителей Нарготронда освободились от их власти и вновь обратились к дому Финарфина; и народ признал власть Ородрета. Но он не потерпел бы казни братьев, которой желали некоторые, ибо пролитие крови родичей еще больше усилило бы проклятие Мандоса. Однако не было для Келегорма или Куруфина во всем королевстве ни хлеба, ни крова, и поклялся Ородрет, что с этих пор не будет более любви меж Нарготрондом и сыновьями Фэанора.
"Пусть будет так!" - сказал Келегорм, и злоба мелькнула в его глазах, но Куруфин лишь улыбнулся. Тогда они оседлали лошадей и умчались прочь, как ветер, дабы разыскать своих родичей на востоке. Но никто не последовал за ними, даже их воины, ибо все поняли, что проклятие тяжко легло на братьев и зло следует за ними по пятам. Лишь Хуан все еще следовал за конем Келегорма, своего хозяина.
Они поскакали на север, ибо намеревались спешно ехать через Димбар и вдоль северных границ Дориата, желая как можно быстрее добраться до Химринга, где жил их брат Маэдрос; они надеялись ехать по этой дороге быстро, ибо она лежала близко к границам Дориата, избегая Нан-Дунгортеба и далекой угрозы Гор Ужаса.
Говорят, что Берен и Лутиэн в своих странствиях оказались в лесу Бретиль, поблизости от границ Дориата. Тогда Берен вспомнил о своей клятве и решил, хотя и против велений сердца, что когда Лутиэн окажется в безопасности на своей родине, он вновь пойдет выполнять данное слово. Но Лутиэн не желала расставаться с ним снова, сказав: "Ты должен выбрать, Берен: позабыть о поиске и клятве и вести жизнь бродяги, странствуя по земле, или сдержать слово и бросить вызов тьме на ее троне. Но что бы ты ни выбрал, я пойду с тобой, и нас будет одна судьба".
И когда они говорили об этом, не обращая внимания ни на что вокруг, Келегорм и Куруфин, быстро скакавшие через лес, увидели и узнали их издали. Тогда Келегорм повернул своего коня и направил его прямо на Берена, желая стоптать его лошадью, а Куруфин нагнулся и подхватил Лутиэн на седло, ибо он был сильным и искусным наездником. Но Берен увернулся от Келегорма и прыгнул на скачущего коня Куруфина, когда он был поблизости, и Прыжок Берена прославлен меж людьми и эльфами. Он схватил Куруфина сзади за горло и опрокинул его назад, и они вместе упали на землю. Конь встал на дыбы и рухнул наземь, а Лутиэн, которую выбросило из седла, лежала на траве.
Тем временем Берен душил Куруфин, но смерть его была близка, ибо Келегорм скакал прямо на Берена, целясь в него копьем. И в тот час Хуан оставил службу Келегорму и прыгнул перед ним, так что конь прянул вбок и не осмеливался приблизиться к Берену из-за страха перед огромным волкодавом. Келегорм проклял и пса, и коня, но Хуан остался тверд. Тогда Лутиэн поднялась и крикнула, чтобы Берен не убивал Куруфина, но Берен забрал у него снаряжение и оружие, и снял с пояса кинжал, висевший там без ножен; клинок этот резал железо, будто дерево. И поднял Берен Куруфина, и отшвырнул его, приказав убираться к своим родичам, у которых больше благородства и которые могли бы научить Куруфина обращать свою отвагу на достойные дела. "Твоего коня", - сказал Берен, - "я забираю для Лутиэн, и, думаю, он будет счастлив избавиться от такого хозяина".
И тогда Куруфин проклял Берена под небесами и облаками. "Спеши же", - сказал он, - "к быстрой и ужасной смерти". Он сел на лошадь позади Келегорма, и братья сделали вид, что уезжают; Берен отвернулся, не обращая внимания на их речи. Но Куруфин, которого душили стыд и злоба, выхватил лук Келегорма и выстрелил в сторону уходящих Берена и Лутиэн; и целился он в Лутиэн. Хуан прыгнул и поймал пастью стрелу, но Куруфин выстрелил еще раз, и Берен заслонил собой Лутиэн, и стрела попала ему в грудь.
Говорят, что Хуан погнался за сыновьями Фэанора и они бежали в страхе; а вернувшись, пес принес Лутиэн траву из леса. С помощью этой травы удалось остановить кровотечение, а Лутиэн своим искусством и любовью исцелила Берена, и так, в конце концов, вернулись они в Дориат. Там Берен, раздираемый своей клятвой и своей любовью, зная, что Лутиэн ныне в безопасности, однажды утром поднялся еще до рассвета и поручил Лутиэн заботе Хуана, и ушел в великой муке, пока она еще спала на траве.
И помчался Берен на север, к Ущелью Сириона, и, доскакав до опушки Таур-ну-Фуина, взглянул он через пески Анфауглит и увидел вдали пики Тангородрима. Тогда отпустил он коня Куруфина, сказав, что тот может отринуть ныне и страх, и службу, и вольно пастись на зеленых лугах Сириона. И так, оставшись один, на пороге последней из опасностей, Берен сочинил Песнь Прощания во славу Лутиэн и небесных светил; ибо думал он, что должен сказать прощай и любви, и свету. Вот часть той песни:
Прощайте, светлая земля и светлый небосклон,
Благословенные навек с прекрасных тех времен,
Когда твой облик озарял тьму северных земель,
Когда ступала ты по ним, моя Тинувиэль!
Немеет смертный менестрель пред вечною красой.
Пусть рухнет в бездну целый мир - бессмертен образ твой.
Пусть время вспять, как русла рек, швырнет небесный гнев,
Восстанешь ты из тьмы времен, забвение презрев.
Есть в этом мире тьма и свет, равнины и моря,
Громады гор и очи звезд, что в небесах горят.
Но камень, свет, звезда, трава лишь для того и есть,
Чтоб Лутиэн хотя б на миг существовала здесь!
И громко пел он, не опасаясь чужих ушей, ибо настигло его отчаяние и не ведал он более надежды.
Но Лутиэн услыхала его песню и запела в ответ, когда внезапно появилась она, нежданная, выходя из леса. Ибо Хуан, согласившийся еще раз быть ее скакуном, быстро помчал ее по следу Берена. Долго размышлял он в сердце своем, что посоветовать тем, кого полюбил, дабы дать им хотя бы проблеск надежды. Потому по дороге на север свернул пес к острову Саурона и взял там отвратительную волчью шкуру Драуглуина и оболочку летучей мыши Тхурингветили. Она была вестником Саурона и часто летала в обличье летучей мыши-вампира в Ангбанд, и на концах ее огромных перепончатых крыльев были железные когти. Накинув на себя эти ужасные обличья, мчались Хуан и Лутиэн через Таур-ну-Фуин, и все живое бежало пред ними.
Берен, увидев их, устрашился и исполнился изумления, ибо слышал голос Тинувиэли, и подумал он, что то призрак, дабы заманить его в ловушку. Но они остановились и сбросили личины, и Лутиэн побежала к Берену. Так Берен и Лутиэн встретились вновь меж пустыней и лесом. Сначала Берен молчал, ибо радовалось его сердце, но потом он вновь попытался отговорить Лутиэн от этого похода.
"Трижды проклинаю я ныне свою клятву Тинголу", - сказал он, - "и лучше уж он бы предал меня смерти в Менегроте, чем я поведу тебя под тень Моргота".
Тогда заговорил Хуан во второй раз; и дал он Берену такой совет: "От смерти ты уже не спасешь Лутиэн, ибо она ступила под ее тень из-за любви к тебе. Ты можешь отринуть свою судьбу и отправиться в изгнание, тщетно взыскуя покоя до конца дней своих. Но если ты примешь судьбу свою, то либо Лутиэн, воистину, умрет в одиночестве, коли ты оставишь ее, либо бросит вызов року вместе с тобой - мало в том надежды на успех, но все же она есть. Больше я ничего не могу сказать тебе и не могу последовать за тобой. Но сердце мое предчувствует - то, что встретите вы у Врат, я увижу собственными глазами. Остальное же от меня сокрыто, но, быть может, пути приведут нас троих обратно в Дориат, и мы встретимся там до того, как наступит конец".
И тогда Берен понял, что нельзя уберечь Лутиэн от судьбы, что лежит на них обоих, и не пытался он более отговорить ее. По совету Хуана, с помощью чародейства Лутиэн он облачился в шкуру Драуглуина, а она - в крылатую личину Тхурингветили. Берен с виду во всем стал похож на волколака, лишь в глазах его горел огонь яростный, но ясный, и ужас появился в его взоре, когда увидел он сбоку тварь в облике летучей мыши, летящую на перепончатых крыльях. Тогда, глядя на луну, завыл он и помчался вниз по склону холма, а летучая мышь описала круг и взлетела над ним.
Так миновали они все опасности и ступили, покрытые пылью долгого и трудного пути, в ужасную долину, что лежала перед Вратами Ангбанда. Вдоль той дороги зияли черные пропасти, откуда появлялись извивающиеся призрачные змеи. По обе стороны вздымались скалы, похожие на крепостные стены, и на них сидели, злобно каркая, отвратительные стервятники. И теперь перед Береном и Лутиэн лежали неприступные Врата, широкая темная арка в подножии горы, а над ней высился отвесный горный склон высотой в тысячу футов.
И там их объял ужас, ибо врата охранял страж, о котором в Белерианде никто не ведал. Ушей Моргота достигли слухи о том, что принцы нолдор что-то затевают, на лесных прогалинах слышали лай Хуана, великого волкодава войны, коего Валар спустили с привязи еще в древние дни. Тогда Моргот вспомнил о предреченной судьбе Хуана, и взял он одного волчонка из потомства Драуглуина, и кормил его из собственных рук живой плотью, и вложил в него свою силу. Быстро рос волк, и вскоре уж не помещался ни в одно логово, и потому лежал, огромный и голодный, у самых ног Моргота. Там его напитали огонь и мука ада, и стал его дух алчущим, вечно страдающим, ужасным и могучим. Кархаротом, Алой Утробой, называли его в повестях тех дней, и Анфауглиром, Алчущими Челюстями. И Моргот приставил его неусыпно стеречь врата Ангбанда, пока не придет Хуан.
Кархарот учуял их издали и преисполнился сомнений, ибо давно уже пришли в Ангбанд вести о смерти Драуглуина. Потому, когда путники приблизились, Кархарот заградил им вход и заставил остановиться, и подошел он ближе с угрозой в глазах, почуяв странный и незнакомый запах. Но внезапно Лутиэн преисполнилась силы, которая перешла к ней по наследству от матери из божественной расы, и, отбросив личину, выступила она вперед, маленькая фигурка перед мощью Кархарота, но сияющая и грозная. Подняв правую руку, она приказала ему уснуть: "Пусть овладеет тобой черный сон, о, злосчастный дух, и забудешь ты на время ужасный жребий жизни". И Кархарот рухнул, как будто пораженный молнией.
Тогда Берен и Лутиэн прошли через врата и спустились вниз по витым лестницам; и вместе свершили величайший подвиг из всех подвигов эльфов и людей. Ибо они подошли к трону Моргота в глубочайшем из его подземелий, окутанном ужасом, залитом светом костров и наполненном орудиями муки и смерти. Лутиэн лишилась своей личины по воле Моргота, и он обратил на нее свой взгляд. Из всех жителей Средиземья лишь ее не мог испугать взгляд Моргота, и Лутиэн назвала свое имя, и вызвалась петь перед ним, будто менестрель. И в думах Моргота, увидевшего ее красу, зародилось отвратительное вожделение, и взлелеял он в сердце темный замысел, худший из всех, что приходили ему на ум со времен бегства из Валинора. И так он был обманут собственной злобой, ибо он смотрел на нее, оставив на время свободной, испытывая в душе своей тайное довольство. И внезапно Лутиэн ускользнула от его взгляда, и из глубокой тени полилось ее пение несравненной красы и такой ослепляющей силы, что волей-неволей Моргот слушал, и сошла на него слепота, пока он ворочал глазами то туда, то сюда в поисках Лутиэн.
Весь двор его погрузился в дремоту, огни умалились и потухли, только Сильмарили в венце Моргота внезапно вспыхнули белым пламенем, и под грузом того венца и самоцветов голова Моргота стала клониться вниз, как будто бы тяжесть всего мира навалилась на нее - забота, страх и вожделение, и даже воля Моргота не смогла этого выдержать. Тогда Лутиэн подхватила свою крылатую личину и вознеслась вверх, и голос ее падал оттуда подобно дождю, чьи капли попадают в омуты, глубокие и темные. Взмахнула она своим плащом перед глазами Моргота и погрузила его в сон, такой же черный, как внешняя Пустота, где некогда бродил он один. Внезапно он рухнул, подобно лавине, скатившейся с вершины горы, и, ударившись о пол ада с шумом, подобным грому, распростерся недвижим возле своего трона. С грохотом покатился, упав с головы, венец Моргота. И все утихло.
Берен лежал на земле подобно мертвому зверю, но Лутиэн прикосновением руки разбудила его, и он сбросил волчью шкуру. Тогда вытащил он кинжал Ангрист и с его помощью вырезал Сильмариль из железных когтей.
Когда Берен сжал Сильмариль в руке, то сияние камня прошло сквозь живую плоть, и рука Берена стала подобна зажженному светильнику, но самоцвет стерпел его прикосновение и не обжег. Берен решил, что может сделать больше, чем требовала клятва, и унести из Ангбанда все три Самоцвета Фэанора; но не такова была судьба Сильмарилей. Кинжал Ангрист сломался, и обломок лезвия, отлетев, ранил Моргота в щеку. Он застонал и шевельнулся, и все воинство Ангбанда дрогнуло во сне.
Ужас объял Берена и Лутиэн, и они бежали, не думая больше ни о чем и позабыв о личинах, желая только увидеть свет хотя бы еще один раз. Никто им не мешал и никто не преследовал, но Врата были для них закрыты, ибо Кархарот пробудился и стоял, исполненный ярости, на пороге Ангбанда. Они еще не заметили волка, когда волк увидел бегущих и прыгнул на них.
У Лутиэн не было ни времени, ни сил, чтобы усмирить волка. Но Берен заслонил ее собой и высоко поднял правую руку с зажатым в ней Сильмарилем. Кархарот остановился, и на миг его объял страх. "Убирайся, беги со всей мочи!" - воскликнул Берен. - "Ибо вот пламя, что сожжет тебя и всех злых тварей". И он ткнул Сильмариль в глаза волку.
Но Кархарот посмотрел на благословенный самоцвет и не устрашился, а алчущий дух в нем возгорелся внезапным огнем, и, разинув пасть, он сомкнул челюсти на руке и откусил ее у запястья. Все внутренности его тут же охватила обжигающая мука, и Сильмариль стал жечь проклятую плоть. Завывая, волк отпрянул от Берена и Лутиэн, и эхо мучительного вопля отразилось от стен долины перед Вратами. Так ужасен стал волк в своем безумии, что все твари Моргота, обитавшие в долине или по краям дороги, что вела в нее, бежали прочь, ибо Кархарот убивал все живое на своем пути и, бежав с севера, принес в мир гибель и разрушение. Из всех несчастий, что пришли в Белерианд до падения Ангбанда, безумие Кархарота было самым страшным, ибо причиной тому была мощь Сильмариля.
А Берен лежал без чувств перед гибельными Вратами, и смерть подошла к нему близко, ибо на клыках волка был яд. Лутиэн отсосала яд губами и последние силы истратила на то, чтобы остановить кровь из страшной раны. Но позади нее из глубин Ангбанда послышался крик великого гнева. Воинство Моргота пробудилось.
Так поход за Сильмарилем подошел, казалось, к погибельному концу в страхе и отчаянии, но в тот самый час над каменной стеной долины появились три могучие птицы, летящие на север быстрее ветра. Их вел Торондор; и с ним было двое его самых могучих вассалов, Ландроваль Широкое Крыло, и Гваихир, Владыка Бури. Все птицы и звери слышали о странствиях Берена и о его цели, и сам Хуан приказал всем животным смотреть и слушать, и помочь, если потребуется помощь. Торондор и его вассалы парили высоко над царством Моргота и, увидев безумие Волка и падение Берена, быстро спустились вниз в тот самый час, когда воины Ангбанда освободились от пут сна.
Они подняли Берена и Лутиэн и унесли их высоко под облака. А внизу внезапно загремел гром и засверкали молнии, и сами горы содрогнулись. Пламя и дым вырвались из Тангородрима, и огненные стрелы, вылетев оттуда, упали вдалеке, причинив великие разрушения, и трепетали нолдор в Хитлуме. Но Торондор пролагал свой путь высоко над землей, в высях небесных дорог, где солнце день напролет светит в безоблачном небе, и луна разгуливает меж не затмевающихся тучами звезд. Так они быстро миновали Дор-на-Фауглит и Таур-ну-Фуин и пролетели над скрытой долиной Тумладен. Она не была закрыта ни облаком, ни туманом, и, взглянув вниз, Лутиэн заметила вдалеке белый свет, испускаемый зеленым драгоценным камнем - то было сияние Гондолина, прекрасного города Тургона. Но Лутиэн плакала, думая, что Берен непременно умрет, ведь он не произнес ни слова и не открыл глаз, и даже не знал, что они летят. А в песне поется, что ее слезы, подобные серебряным дождевым каплям, пали с высоты, когда она пролетала над равниной, и там забил источник: Родник Тинувиэли, Эйтель-Нинуи, чья вода обладала целительными свойствами, пока он не иссох в пламени. И в конце концов орлы принесли их на границу Дориата, и они очутились в той самой лощине, откуда Берен ушел тайком в отчаянии, оставив спящую Лутиэн.
Там орлы посадили их на землю, а сами вернулись в свои высокие гнезда на вершинах Криссаэгрима; а к Лутиэн пришел Хуан, и вместе они заботились о Берене, как и в прошлый раз, когда лечили его от раны, нанесенной стрелой Куруфина. Но эта рана была намного тяжелее, к тому же в ней был яд. Долго лежал в забытье Берен, и дух его странствовал на темных границах смерти, чувствуя боль и муку, которые преследовали его из одного сна в другой. Но внезапно, когда Лутиэн почти утратила надежду, он вновь пробудился и увидел зеленые листья на фоне неба, и услышал, как под сенью дерев подле него поет тихую и медленную песню Лутиэн Тинувиэль. И вновь пришла весна.
Позже Берена прозвали Эрхамионом, что значит "Однорукий", и на лице его навеки запечатлелось страдание. Но своей любовью Лутиэн вернула его к жизни, и он встал на ноги, и вместе они вновь гуляли по лесам. И не спешили они уходить с того места, ибо оно казалось им прекрасным. Лутиэн желала и дальше странствовать в глуши и не возвращаться, позабыв и дом, и свой народ, и всю славу эльфийских королевств, и Берен тоже был доволен - на время; но не смог он надолго забыть свою клятву о возвращении в Менегрот и не хотел навеки разлучать Лутиэн с Тинголом. Ибо он придерживался законов людей и думал, что не подобает ставить ни во что волю отца, разве только в крайней нужде; и также казалось Берену, что не должно царственной и прекрасной деве, такой как Лутиэн, вечно скитаться в лесу, как грубые охотники-люди, бездомной и безвестной, лишенной тех прекрасных вещей, коими тешатся королевы эльдалиэ. Потому Берен вскоре переубедил Лутиэн, и покинули они те безлюдные земли, и Берен вновь вошел в Дориат, ведя Лутиэн домой. Так пожелала их судьба.
Плохие времена настали в Дориате. Когда пропала Лутиэн, печаль и тишина объяли весь его народ. Долго и тщетно искали ее. И говорят, в те времена Даэрон, менестрель Тингола, ушел из той земли и более его не видели. Именно он играл музыку для танцев и песен Лутиэн до того, как в Дориат пришел Берен, и Даэрон любил Лутиэн, и все мысли о ней вплетал в свои мелодии. Он стал величайшим менестрелем среди эльфов к востоку от Моря, и его называли даже прежде Маглора, сына Фэанора. Но отправившись в отчаянии на поиски Лутиэн, он забрел на незнакомые тропы и, перевалив через горы, очутился на востоке Средиземья, где долгие годы оплакивал на берегу темных вод Лутиэн, дочь Тингола, прекраснейшую из всех живущих.
Тогда Тингол обратился к Мэлиан, но она не дала никакого совета, сказав, что рок, который он пробудил, должен прийти к назначенному концу, и король должен ожидать этого времени. Но Тингол узнал, что Лутиэн ушла далеко от Дориата, ибо от Келегорма пришло тайное послание, как уже говорилось, в котором было сказано, что Фелагунд мертв и Берен мертв, а Лутиэн живет в Нарготронде и Келегорм намерен взять ее в жены. И Тингол пришел в ярость и выслал разведчиков, думая пойти войной на Нарготронд, но тут он узнал, что Лутиэн вновь бежала, а Келегорм и Куруфин изгнаны из Нарготронда. Тогда взяло его сомнение, ибо он не обладал такими силами, чтобы атаковать сыновей Фэанора, но он послал вестников в Химринг, дабы призвать его владыку на помощь в поисках Лутиэн, если уж Келегорм не отослал ее домой к отцу и не смог сохранить в безопасности.
Поход за Сильмарилем 3: Охота на волка Кархарота
Но на севере владений Тингола его вестники встретились с опасностью, непредвиденной и нежданной: с яростью Кархарота, Ангбандского Волка. Обезумев, он рыскал по всем северным землям и, перейдя Таур-ну-Фуин в его восточной части, в конце концов спустился вниз по течению Эсгалдуина подобный всесокрушающему пожару. Никто и ничто не смогло ему помешать, и сила Мэлиан на границах владений Тингола не удержала его; ибо Кархарота вела сама судьба и сила Сильмариля, сокрытого внутри волка ему на муку. Так ворвался он в доселе недоступные никакому злу леса Дориата и все бежали пред ним в страхе. Маблунг, главный полководец короля, единственный из всех вестников спасся и принес Тинголу ужасные вести.
И в тот самый злой час Берен и Лутиэн вернулись, спеша с запада, а весть об их приходе летела перед ними подобно мелодии, принесенной на крыльях ветра в темные дома, объятые печалью. И в конце концов влюбленные подошли к вратам Менегрота, а за ними следовала большая толпа. Тогда Берен подвел Лутиэн к трону Тингола, ее отца, и тот с удивлением взглянул на Берена, коего считал мертвым, но во взгляде этом не было приязни из-за тех бед, которые Берен принес в Дориат. А Берен преклонил перед ним колено и сказал: "Я вернулся, как и обещал. Я пришел, дабы взять то, что обещано".
И Тингол ответил: "А что скажешь ты о своем походе и о своей клятве?"
И Берен сказал: "Она исполнена. Сильмариль и ныне - в моей руке".
Тогда Тингол сказал: "Покажи мне его!"
И Берен вытянул левую руку, медленно разжимая пальцы, но она была пуста. Тогда он вскинул правую руку; и с тех пор называл себя Камлост, что значит "Пустая Рука".
И Тингол смягчился; тогда Берен сел по левую руку от его трона, а Лутиэн - по правую, и они рассказали всю историю Похода, и все слушали их, преисполнившись изумления. И показалось Тинголу, что этот человек не похож на всех прочих смертных людей, а любовь Лутиэн - это нечто новое и странное; и понял он, что их судьбу не может изменить ни одна сила в мире. Потому в конце концов он уступил, и Берен получил руку Лутиэн перед троном ее отца.
Но нынешнюю радость Дориата от возвращения прекрасной Лутиэн омрачала тень, ибо эльфы, узнав о причине безумия Кархарота, устрашились еще больше, потому как поняли, что опасность возросла из-за огромной силы благословенного самоцвета и трудно будет победить чудовище. И Берен, услышав о нападении волка, понял, что Поход еще не завершен.
Кархарот с каждым днем приближался к Менегроту, и потому была устроена Охота на Волка, самая опасная охота на зверя из всех, о которых говорят легенды. Для этой ловитвы собрались Хуан, Волкодав Валинора, и Маблунг Тяжкорукий, и Белег Могучий Лук, и Берен Эрхамион, и Тингол, король Дориата. Они выехали утром и переправились через реку Эсгалдуин; а Лутиэн осталась позади у врат Менегрота. Тень пала на ее душу и показалось ей, что солнце, почернев, угасло.
Охотники повернули на восток, затем - на север и, следуя течению реки, в конце концов нашли Волка Кархарота в темной лощине, с крутой северной стены которой обрушивался вниз водопадами Эсгалдуин. У подножия тех водопадов Кархарот лакал воду, стараясь унять мучивший его изнутри жар, и он выл, и так охотники отыскали его. Но волк, заметив их приближение, не стал внезапно нападать. Возможно, дьявольская его хитрость пробудилось, ибо боль на время утихла от сладких вод Эсгалдуина, и пока охотники ехали к нему, волк забрался в густые кусты и залег там. А охотники окружили это место и принялись ждать, и тени в лесу росли.
Берен стоял рядом с Тинголом, и внезапно они заметили, что Хуан их покинул. Затем в кустах послышался громкий лай, ибо Хуан в нетерпении захотел взглянуть на волка и один поднял его с лежки. Но Кархарот увернулся от пса и, вырвавшись из колючих кустов, внезапно прыгнул прямо на Тингола. Берен с копьем быстро ступил перед ним, но Кархарот выбил копье и повалил Берена на землю, впившись клыками в грудь. В этот миг Хуан выпрыгнул из-за кустов на спину Волку, и они упали на землю, сцепившись в смертельной схватке. И ни одна битва меж волком и волкодавом не была похожа на эту, ибо в лае Хуана слышались рога Оромэ и гнев Валар, а в вое Кархарота - ненависть Моргота и злоба, более жестокая, чем стальные челюсти, и от этого шума раскололись скалы и обломки камня преградили путь водопадам Эсгалдуина. Так они бились в смертельном ожесточении, но Тингол не обращал на это внимания, ибо опустился на колени рядом с Береном, видя его жестокую рану.
В тот час Хуан убил Кархарота, но его давно предреченная судьба исполнилась в густых лесах Дориата, и он был смертельно ранен, и яд Моргота проник в его кровь. Тогда он подошел к Берену и упал рядом, заговорив в третий раз и попрощавшись с Береном до того, как умереть. Берен ничего не сказал, но положил руку на голову пса и так они расстались.
Маблунг и Белег поспешили на помощь королю, но когда увидели они, что случилось, то отбросили копья и заплакали. И Маблунг взял нож и вспорол брюхо Волка, внутренности которого были сожжены будто бы огнем, но рука Берена, державшая Сильмариль, осталась невредимой. Но когда Маблунг прикоснулся к ней, рука рассыпалась в прах, и Сильмариль лежал, ничем не укрытый, и его свет прогнал все тени в лесу вокруг. Устрашившись, Маблунг быстро взял самоцвет и вложил в целую руку Берена, и прикосновение Сильмариля придало Берену сил, и он высоко поднял камень и предложил Тинголу взять его. "Ныне Поход завершен", - сказал он, - "и cудьба моя свершилась", - и больше он не сказал ни слова.
Они несли Берена Камлоста, сына Барахира, на носилках из веток и рядом с ним лежал Хуан, волкодав; и когда вернулись они в Менегрот, наступила ночь. У Хирилорна, огромного бука, их медленное шествие с факелами и носилками встретила Лутиэн. Она обвила Берена руками и поцеловала, попросив ждать ее за Западным Морем, и он взглянул ей в глаза, прежде чем дух покинул его тело. Но звездный свет погас и тьма пала на Лутиэн Тинувиэль. Так окончился Поход за Сильмарилем, но Лэ о Лэйтиан, Освобождение от оков, еще не кончается.
Ибо Берен по просьбе Лутиэн задержался в чертогах Мандоса, не желая покидать мир, пока Лутиэн не придет попрощаться с ним на сумрачных берегах Внешнего Моря, откуда умершие люди уже никогда не возвращаются. А дух Лутиэн канул во тьму и покинул ее тело, что лежало на траве подобное цветку только что срезанному, но еще не увядшему.
И зима пала на Тингола, как будто бы настигла его старость смертных людей. Но Лутиэн пришла в залы Мандоса, в то место, что назначено для эльдалиэ, далеко от западных чертогов, на самом краю мира. Там те, кто ждет, сидят в тени своих мыслей. Но краса ее была превыше их красы, а печаль ее - глубже их печалей, и она преклонила колени перед Мандосом и запела.
Песнь Лутиэн перед Мандосом была такой прекрасной, что ее нельзя описать словами, и такой печальной, какой никогда не слыхал мир. Не изменив ни слова, не нарушив мелодии, ее до сих пор поют в Валиноре, вне предела слуха мира, и Валар печалятся, слушая ее. Ибо Лутиэн сплела в ней две темы, тоску эльдар и печаль людей, Двух Народов, что создал Илуватар, дабы они жили в Арде, Королевстве Земном среди бесчисленных звезд. И когда опустилась она на колени перед Мандосом, то слезы ее пролились на его ноги будто дождь - на камни, и жалость пробудилась в Мандосе, в том, кто никогда не испытывал жалости до того или после.
И потому призвал он Берена, и, как и говорила Лутиэн в час его смерти, они встретились вновь за Западным Морем. Но не мог Мандос повелевать душами людей, умершими в пределах мира, после того, как кончалось время их ожидания, не мог он и менять судьбу Детей Илуватара. Потому пришел он к Манвэ, владыке Валар, который правил миром под рукой Илуватара, и Манвэ принялся искать ответ в сокровенных своих думах, где была явлена воля Илуватара.
Тогда предложил он Лутиэн выбор. За то, что она была дочерью Мэлиан, а также за ее тяжкие труды и горькую печаль она освободится из Мандоса и уйдет в Валимар, где будет жить до конца мира среди Валар, позабыв о всех горестях своей жизни. Туда Берен не сможет прийти, ибо Валар не имели права лишить его Смерти, коя есть дар Илуватара людям. Но она могла выбрать и другое: вернуться в Средиземье, забрав Берена с собой, и жить там - но не зная, будет ли долгой их жизнь и радость. Тогда она станет смертной, подверженной второй смерти, как и он, и вскоре покинет мир навеки, и ее краса останется лишь в песнях.
Эту судьбу избрала она, покинув Благословенное Королевство, отказавшись от родства с теми, кто жил там, и потому, какая бы печаль не поджидала их, судьбы Берена и Лутиэн сплетены воедино, и одна дорога уведет их за пределы мира. Так и случилось, что, единственная из эльдалиэ, она умерла истинной смертью и покинула мир давным-давно. Но благодаря ее выбору, Два Народа соединились, и от нее произошли многие, в коих эльдар, хотя весь мир изменился, видят подобия Лутиэн прекрасной, которую они потеряли.
Источник: опубликованный "Сильмариллион".
Добавления и исправления курсивом: "The History of Middle-earth", Volume V, "Quenta Silmarillion", pp.292-306